Полковники из МУРа

Николай Леонов, 2003

Это убийство произошло чуть ли не на глазах полковника Гурова: человека в белом костюме буквально изрешетили пулями. Злополучный белый костюм и стал той деталью, за которую ухватились полковники-сыскари Гуров и Крячко. Ведь это уже не первая жертва, облаченная в столь приметный прикид. Что стоит за этим? Кто играет в такие жестокие и бессмысленные на первый взгляд игры? Чтобы узнать это, одному из бывалых оперов придется надеть белоснежный костюм и погулять по вечерним улицам...

Глава 4

Станислав Крячко был опером с многолетним стажем, ментом до мозга костей. Но люди, общавшиеся с ним, редко догадывались о его профессии. Никому и в голову не приходило, что этот крепкий улыбчивый мужик с простецким открытым лицом, одетый, как работяга с окраины, может быть сыщиком. Крячко знал об этом и беззастенчиво этим пользовался. «Хорошему человеку хуже не будет, — философски замечал он. — А плохому так и надо!»

Теперь он крутился в районе Кузнецкого моста, пытаясь понять, что делал здесь накануне вечером человек в светлом костюме и с пистолетом за поясом, именовавшийся по документам Григорьевым Павлом Сергеевичем, откуда пришел и кого искал. Кто-то наверняка должен был его заметить — светлое пятно на фоне черных осенних улиц: торговец возле метро, бабушка, сидящая день-деньской у окошка, пацаны в подворотне. Да и тачки, на которых следом подъехали убийцы, тоже могли попасть в поле их зрения. Нужно было только найти этих людей.

Свидетели, наблюдавшие сам момент убийства, Крячко не очень интересовали. Гуров прав — пальба перед самым носом, кровь, крики о помощи у кого угодно отобьют память. В таких случаях свидетельские показания зачастую обрастают самыми невероятными подробностями, а действительно важные сведения ускользают из-под самого носа. Крячко хотел найти свидетелей, которые убийства не видели.

Он несколько раз обошел квартал, где располагалась аптека, присмотрелся к окружающим домам, прикинул, какие рядом магазины и забегаловки.

«Смешно, — размышлял он по ходу дела. — Лубянка в двух шагах, до Петровки рукой подать, а человека пришлепнули, как курицу, — никто и не почесался! Когда такое было? Никогда такого не было».

Впрочем, при свете дня этот уголок столицы выглядел на редкость мирно, разве что слегка мрачновато из-за испортившейся погоды. Крячко смотрел на невесть откуда взявшиеся низкие тучи и жалел о том, что лето так быстро кончилось.

«А ведь мы с Левой его толком и не заметили, — думал он. — Чертова работа! Другие на пляжах целыми днями, в Сочи по путевке едут, за грибами на худой конец… А тут кабинет да машина — вот и все развлечение!»

Крячко уже дважды обошел квартал и наконец проник во двор, где произошло убийство. Он без труда нашел то самое место — бурые пятна на асфальте были еще хорошо видны.

Крячко знал, что при погибшем не обнаружили никаких ключей — скорее всего, сюда он пришел на своих двоих. С какой целью?

«Получается, он искал кого-то, — подумал Крячко. — Не нашел или не застал дома, вернулся во двор, а тут его и накрыли. Следили, что ли? — Он окинул взглядом окна дома, выходившие во двор. — Обходить квартиры? Бесполезно. Даже если кто-то его тут ждал, мне он этого не скажет. Да и по большому счету важнее выяснить, кто стрелял. А как выяснить?.. Эх, гражданин Григорьев из Пензы! Тот самый случай, когда в огороде бузина, а в Киеве дядька… Приехал недавно, в картотеке не значится — кому он успел здесь насолить?»

Чувствуя, что вопросов становится все больше, а ответов на них нет и не предвидится, Крячко махнул рукой — хочешь не хочешь, а придется заняться рутиной.

Он достал увеличенную фотографию Григорьева, переснятую с паспорта, которую утром выпросил у следователя, и пошел с этой фотографией в подъезд — тот самый, куда заходил накануне Григорьев. Найти его было несложно — бурые следы на асфальте образовывали не слишком явную, но совершенно определенную дорожку — видимо, первую пулю Григорьев получил еще на крыльце.

Как и ожидал Крячко, коэффициент полезного действия от его обхода сразу же начал стремиться к нулю. На первом этаже ни в одной квартире не отзывались на звонки. На втором с ним поговорили через дверь, наотрез отказавшись ее открывать. Примерно та же картина ждала его и выше. Даже располагающая внешность не срабатывала — люди были слишком напуганы ночной стрельбой и не шли на откровенность.

Заметно разочарованный, Крячко покинул подъезд и перешел в соседний двор. Он рассчитывал, что кто-нибудь из местных жильцов смог запомнить хотя бы какие-то подробности об автомобилях, на которых приехали преступники, — ведь было известно, что парковались они именно в этом дворе.

Но и здесь Крячко не удалось найти подходящего собеседника. То ли из-за печальных событий, то ли из-за плохой погоды жители, попавшиеся Крячко на пути, были замкнуты, неразговорчивы и ссылались на полное неведение, занятость и плохую освещенность во дворе. Поквартирный обход, который он и здесь попытался предпринять, тоже не дал результатов.

Таким образом, Крячко вновь оказался на улице и двинулся совершать третий круг по кварталу. Погода все больше портилась, и на голову начало брызгать что-то похожее на дождь — мелкое холодное крошево.

«Вот смоет всю кровь с асфальта, и вскоре никто и не вспомнит, что во дворе случилось убийство, — подумал Крячко. — Хотя — вру. Тот, кто видел все собственными глазами, тот не забудет. А для тех, кто по квартирам сидел, это происшествие одно из многих — вроде новостей по телевизору. Наверняка большинство даже в окно не выглянули. Хотя людей винить в этом трудно — не защищены люди по-настоящему. С одним энтузиазмом против автомата не попрешь. Хотя, с другой стороны, много ли помог пистолет этому Григорьеву?»

Крячко вспомнил: Гуров рассказывал, что, по словам свидетелей, Григорьев управлялся с пистолетом неумело — вовсе не как профессионал. И пистолет у него забрали… Военный трофей, так сказать. «Может, в пистолете все дело? Важная улика, — подумал Крячко. — А этот Григорьев эту улику похитил… Нет, все равно непонятно!»

Крячко недовольно засопел и вытащил из кармана пачку сигарет. Нельзя сказать, что он был сильно удручен результатами своей вылазки. Уж он-то хорошо знал, как бывают скудны показания свидетелей и как важны в его деле терпение и счастливый случай. Ничего не было потеряно. В конце концов, можно было еще раз поговорить с основными свидетелями, воспользоваться услугами информаторов, да и счастливый случай мог подвернуться в любую минуту — сколько раз уже так бывало, когда казалось, что потеряны все концы.

И такой случай не замедлил подвернуться — Крячко даже слегка удивился такой расторопности. Правда, удивился он уже немного позднее, когда все закончилось и разложилось по полочкам, а в тот момент он просто шел по улице, размышлял и курил отсыревшую сигарету.

За углом он увидел автомобиль дорожно-патрульной службы. В самом этом факте не было абсолютно ничего удивительного, но с некоторых пор Крячко стал относиться к гаишникам с повышенным вниманием, а уж появление такового возле места преступления тем более насторожило его.

Разумеется, лейтенанта Сиволапова Крячко в патрульной машине не обнаружил. За рулем сидел худощавый подтянутый капитан с мрачным лицом и глубокими складками вокруг тонкогубого рта. На подошедшего Крячко он посмотрел взглядом, который не обещал тому ничего хорошего.

— Здравия желаю! — добродушно приветствовал его Крячко и, мусоля в зубах сигарету, представился: — Старший опер Крячко, из главка. Поговорить бы надо…

Капитан улыбнулся неожиданно застенчивой улыбкой и сразу сделался совсем не страшным.

— Панин моя фамилия, — сказал он. — Да ты прыгай в машину — моросит на улице-то…

Крячко отшвырнул окурок и сел на заднее сиденье машины, смачно хлопнув дверцей.

— Я слышал, тут вчера разборки были, — садясь вполоборота к нему, сказал капитан. — Замочили кого-то. Ты тут по этому делу, наверное?

— По этому, — согласился Крячко. — А ты всегда здесь пасешься?

— Когда как, — пожал плечами капитан. — Хочешь сказать, что должен что-то знать про вчерашнее? Так вчера меня и в Москве-то не было — в командировке находился. Автобус сопровождал с детской экскурсией — в Загорск, понимаешь?

— По памятным местам Подмосковья, значит? Ну что ж, это дело хорошее, — кивнул Крячко. — Да я, собственно, на тебя и не рассчитывал. Тут вчера другой твой коллега отирался, совсем не из этого района. Имя называть не стану, а вот спросить хочу: у вашего брата такое часто практикуется — при чужих кормушках лепиться?

Капитан смущенно кашлянул и почесал переносицу.

— Ну и вопросики у тебя, опер! — с усмешкой сказал он. — Это материя такая… Тонкая материя! Во-первых, насчет кормушки это ты загнул! Я понимаю, разговор у нас не для протокола, но сразу тебе скажу — у нашего брата такой разговор энтузиазма не вызывает. Ты служишь, и мы служим. А что помимо — так это дело совести, понятно? Кормушку себе при любом деле устроить можно — что, не так?

— Золотые слова! — сказал Крячко. — А все-таки, если не касаться моральной стороны дела? Чисто теоретически — возможно такое, чтобы на твоем участке посторонний мент появился?

— Да в этой жизни все возможно, — подумав, ответил Панин. — Почему нет? Я же говорю, это какая у кого совесть. Конечно, не поощряется, но все возможно.

— Ясно, — кивнул Крячко. — Сам-то никого здесь не замечал раньше?

— Да как-то не приходилось, — сказал Панин. — Ты к тому клонишь, что этот «коллега» к убийству может иметь отношение? Угадал я?

— Я сам пока только гадаю, — хохотнул Крячко. — Вечер был. Свидетели имеются, конечно, да мало что свидетельствуют. Убитого все хорошо рассмотрели, а вот убийц да их транспорт никто особенно и не разглядывал. А все быстро произошло — сошлись, постреляли и разъехались.

— Кого убили-то? Опознали хотя бы? — поинтересовался Панин.

— Официального опознания не было еще, — сказал Крячко. — Приезжий он. Вроде из Пензы, а выглядит так, будто из Сочи.

— В каком смысле? — с вежливым недоумением спросил Панин.

— А в таком, что он, как красавец-мужчина, во всем белом разгуливал, — объяснил Крячко. — Не сезон вроде. Может, конечно, ему больше надеть просто нечего было — не скажу, не знаю…

Панин состроил на лице сосредоточенную мину и некоторое время молчал, будто о чем-то размышляя. Потом вдруг открыл рот и не очень уверенно сказал:

— Знаешь, я тут одну вещь вспомнил, может, тебе будет интересно… Это насчет того, что весь в белом… У меня этим летом случай был — на моих глазах застрелили человека в районе ВДНХ. Мы с семьей к родственникам на день рождения ходили, припозднились и к закрытию метро опаздывали. Своей тачки у меня, между прочим, до сих пор нет. Это к твоему вопросу о кормушке, опер… Ну так вот: мы из дома вышли и к метро рванули — я, жена, сын с дочкой. Народу на улицах мало, и, представляешь, вдруг из подъезда нам наперерез выскакивает мужик — весь в белом и с пушкой в руке! Я так и обмер. Ладно бы я один был, а тут весь выводок — мне же о них думать надо! Поэтому я героя строить из себя не стал. Я ведь, само собой, не при исполнении был — без формы, и на грудь тоже у шурина принял — в общем, был мне этот отморозок до лампочки. Хочешь, осуждай, хочешь, что угодно думай, а ввязываться в это дело мне не с руки было. Я своих подхватил — меньшую свою на руки, — и мы в ближайшую подворотню ретировались. Не в ту, конечно, из которой этот тип выскочил, а подальше… Ну, и все, пожалуй. На улице постреляли из разного калибра, а потом все стихло.

— Я закурю? — полуутвердительно сказал Крячко и принялся задумчиво разминать сигарету. — Значит, насколько я понимаю, самого главного ты не видел? Но, говоришь, все-таки убили того мужика?

— Мужика убили, — печально подтвердил Панин. — Самого факта убийства я не видел, это верно. Но, между прочим, свидетельские показания давал — я свой долг знаю. Когда стрельба кончилась, мы из своего убежища выбрались — детишки, конечно, трясутся, жена на грани истерики, а на дороге труп лежит. Весь в белом. Но, между прочим, без пушки уже. Я своих-то обратно к шурину погнал, а сам на месте остался — до полного выяснения обстоятельств, так сказать.

— Пушки, говоришь, при нем уже не было? — деловито спросил Крячко, щелкая зажигалкой.

— Ага, не было, — подтвердил Панин. — Я поближе подошел, осмотрел — никаких следов. Я чего подходил-то? Думал, помощь нужна. Да какое там! Вся грудь насквозь, как решето. Наверняка убивали.

— А кто убивал — видел? — спросил Крячко.

— Чего же я из своей подворотни мог увидеть? — возразил Панин. — Я и следователю то же самое сказал. За углом пальбу слышал — ствола три было задействовано, примерно… И этот, в белом, тоже шмальнул раза два. Вот и все мое свидетельство. Ясное дело, убийцы меня дожидаться не стали, когда я на них посмотреть выйду, — сделали свое дело и укатили. Я слышал, как вроде поблизости машина отъехала. Между прочим, их до сих пор не нашли. Хотя времени-то всего ничего прошло, да ведь, говорят, в таких делах если по свежим следам не поймали — пиши пропало…

— А кто это дело вел? — поинтересовался Крячко. — Что-то я не припоминаю такой истории…

— Да разве их все упомнишь? — пожал плечами Панин. — Каждый день кого-нибудь убивают. Тем более там неизвестный гражданин был — никто из родственников по случаю смерти не обращался. Может, потом объявился… А вел дело Рагозин. У меня он показания только один раз снимал — да и показаний, правду сказать, было кот наплакал…

— Ничего, капитан! — сказал Крячко. — Зато мне тебя сам бог, наверное, послал. Сдается мне — тут что-то есть. Не могу объяснить своих ощущений, но, по-моему, ты мне сейчас очень важную вещь рассказал.

— Тебе виднее, — заметил Панин.

— Я, пожалуй, сейчас прямо к Рагозину рвану, — объявил Крячко, но тут же махнул рукой. — А еще лучше к ребятам в МУР! Там же наверняка должны знать! — Он толкнул дверцу машины и вдруг спохватился: — Да! Последний вопрос — а ты на том месте гаишника, случайно, не встретил? Коллега твой там не крутился поблизости?

— Дались тебе мои коллеги! — сказал Панин вяло. — Там потом много народу понаехало. Может, и ГАИ было, не помню… Говорю же, выпивши был и за семью волновался.

— Семья — дело святое, — кивнул Крячко.