Защита Гурова

Николай Леонов, 1996

Никто в родном ведомстве полковника Гурова не поручал ему заниматься делом террориста, приговоренного к высшей мере. Но когда Гуров убеждается в том, что парня расчетливо подставили, он решает докопаться до истины… Обо всем этом захватывающий роман «Защита Гурова».

Глава 2

Григорий Давидович Котов и Валентин Николаевич Нестеренко, обоим под пятьдесят, имели схожие судьбы. Четверть века работали в розыске, обоих уволили из милиции за нежелание угождать начальству, оба постоянно имели по каждому вопросу собственное мнение, не «брали» и не «давали», не пили с нужными людьми и вообще, несмотря на долгие годы службы, в ментовской среде не стали людьми «своими». Что русский полковник Нестеренко, что еврей подполковник Котов были людьми плохо управляемыми, неудобными и не всегда предсказуемыми. Когда у обоих выслуга лет и возраст оперативников развязали руки услужливым кадровикам, Котова и Нестеренко тихо спровадили на пенсию, словно от опытных сыщиков в милиции, как на базаре в воскресный день, не протолкнуться.

Станислав Крячко знал «ребят» давно и весной, когда Гурову понадобились свободные от службы оперативники, собрал пять человек, но Лев Иванович после работы оставил лишь Котова и Нестеренко, остальные по различным причинам полковника не устраивали. Сейчас, когда Гуров попросил Станислава пригласить ребят на собеседование, оба откликнулись незамедлительно. Схожие возрастом и судьбами, они очень разнились внешне, да и характерами.

Голубоглазый, русоголовый, с обозначившимися залысинами Валентин Нестеренко держался подчеркнуто прямо, походил на военного отставника, при решении вопроса был нетороплив, но, решившись, действовал быстро, края не знал. Еврей Гриша Котов, хотя и был евреем только наполовину, но внешностью всякие сомнения в своей национальности он исключал. Черный, сутулый, лохматый, носатый — казалось, Котова можно лишь толкнуть и зашибить. Сколько уголовников поймались на этот крючок, Гриша не помнил. Он не занимался спортом, был жилист и силен от природы, ну и, естественно, пару приемов в уличной драке мог применить. В работе Котов походил на удава, мог сутками лежать в засаде, ждать, терпеть, но если хватал, то намертво.

Гуров встретил оперативников доброжелательно, однако без панибратства, внимательно оглядел, словно за несколько месяцев они могли измениться, спросил:

— Будем работать?

Котов лишь кивнул, считая вопрос риторическим и не заслуживающим ответа, и уселся в кабинете за ничейный стол, который стоял слева от двери.

— У меня деньги с прошлого раза остались, — сказал Нестеренко, смотрел безразлично и одновременно с хитрецой. — Надо мной крыша не течет. Однако со Станиславом и с вами, Лев Иванович, я завсегда пойду.

— И далеко вы, господа, со мной пойдете? — спросил Гуров, решая, в каком объеме необходимо сообщить информацию.

— Как и положено, на полшага позади командира, — ответил Нестеренко. — Ты, Лев Иванович, не пугай, говори что положено, ставь задачу.

— Желательно иметь дело с разбойниками, а не с коррумпированной спецслужбой, — вставил Котов, вытаскивая из кармана носовой платок: Григория круглый год мучил насморк.

— Гриша, ты не в магазине, где большой выбор, — заметил долго молчавший Крячко. — Сам знаешь, как карта ляжет.

— История со взрывом автобуса в Марьиной Роще вам известна. Пять трупов, из них двое детей, преступник задержан, осужден, содержится в камере смертников, адвокат подал прошение о помиловании, — сказал Гуров.

— Известно, пустые хлопоты, шлепнут чечена, — сказал Нестеренко. — Мне говорили, дело простое и ясное, как таблица умножения.

— Валентин, я тебе говорил, антисемитизм и национализм унижают достоинство человека, — заметил Котов. — Однако, Лев Иванович, вставать сегодня на защиту чеченца не ко времени, люди не поймут.

— Защищать евреев уже два тысячелетия не ко времени, — усмехнулся Гуров. — Вас в печку никто лезть не заставляет. Я получил достоверную информацию, что теракт организован группой, а задержан и осужден лишь один. Остальные, по-вашему, на лугу пасутся, цветочки нюхают?

— Выходит, МУР и ФСБ эти цветочки сорвали, а корешки оставили? — удивился Нестеренко. — А что генерал-лейтенант Орлов? Лев Иванович, вы Петру доложили, а он спать отправился?

— Ты, Валентин, полковник? И я полковник, у нас одна компания. У генерал-лейтенанта своя компания. Замминистра Бардин мою инициативу не поддержал, мой рапорт похерили, мы со Станиславом взяли отпуска, хотим доказать, что звезды на погонах и звезды в голове суть вещи разные.

— Извини, Лев Иванович, ты хочешь бодаться с дубом, начальники не просто генералы, они представляют систему. Но вы человек разумный, живете по своим законам, однако отпускные получить не забыли. А мы с Григорием за что будем горбатиться?

Котов был умнее приятеля и тоньше, не верил Гурову, догадывался — изложили легенду, и помалкивал.

— Ты, Валентин, оборзел, за дурака меня держишь, — сказал Гуров неприязненно. — Есть люди, которые заинтересованы в нашей работе. Три тысячи ежемесячно, расходы, в случае успеха — премиальные.

— Годится! — Нестеренко кивнул.

— А мне — нет! — заявил Котов. — Я на старости лет наконец женился, супруга потомства ждет, мне страховка необходима. Сто тысяч в случае смерти и пятьдесят при увечье.

— Еврей, он всегда умный, — сказал Нестеренко.

— Оформлять бумаги или на слово поверите? — поинтересовался Гуров.

— В таких вопросах шутки неуместны, — сухо ответил Котов. — Вы, Лев Иванович, извините, тоже смертны. Обговорите вопрос где следует, поверим на слово.

— С деньгами решили. — Гуров открыл лежавшую перед ним папку. — Григорий, ты прав, но настроение твое мне не нравится.

— Мне тоже, — ответил Котов. — Только это не мое настроение, а российская действительность. В мае мы шли к выборам, видели свет в конце тоннеля. Сегодня мы из тоннеля вышли, оказались у негра в жопе. Я свою жизнь особо не ценю, а жена и ребенок должны на хлеб иметь.

— Суров мужик, — Нестеренко состроил гримасу и, пытаясь разрядить обстановку, рассмеялся.

Гурову действительно не нравилось настроение Котова, возможно потому, что походило на внутреннее состояние самого Гурова. Он хотел было оперативнику выговорить, предложить отказаться, взглянул на Станислава, который отрицательно покачал головой, сдержался и сказал:

— Работа обычная, установочная да розыскная. Хотя все мы отлично знаем: в нашей профессии никто не ведает, что ждет за углом дома. Мы имеем определенное преимущество. — Гуров начал загибать пальцы: — Деньги и свободу маневра, нас никто не подгоняет, станет жарко, можем отступить.

— Мы не знаем, почему власти прекратили работу, ограничились одним парнем, — не унимался Котов. — И мне очень не нравится, что Петр Николаевич оставил ваш рапорт без внимания, пошел к замминистра. Данный вопрос в ведении начальника главка, ему нет необходимости…

— Ты, носатый упрямый еврей! — перебил Нестеренко. — Тебе предлагают твою работу, и перестань трепаться.

— Отчего же, мне ваше мнение крайне интересно, — впервые совершенно искренне сказал Гуров. — Если опытный оперативник рассматривает вопрос под таким углом, то на него аналогично могут реагировать ребята в МУРе и ФСК, когда они узнают, что мы интересуемся их свидетелями. А без последних нам никак не обойтись.

— Не согласен, — вмешался Крячко. — Григорий знает лично полковника Гурова и генерала Орлова, знает об их дружбе, потому и делает выводы. На Петровке нас давно забыли, в ФСК знают лишь по званиям да фамилиям. Никто не станет раздумывать, примут как обычную милицейскую склоку. Ну, не поладил важняк с генералом, случается.

Как и обычно бывало, Станислав погасил страсти. Гуров усмехнулся, подмигнул Котову, сказал:

— А ты, Григорий, много будешь знать, хуже станешь спать.

— Лев Иванович, клянусь, никогда не желаю знать лишнее. Я от того-то, чем располагаю, изрядно устаю.

— Вот и прекрасно. Разделите с Валентином свидетелей поровну, сделайте на них установки, познакомьтесь, лишних вопросов не задавайте, ни в коем случае не ловите на противоречии. В принципе займите такую позицию, мол, начальство считает, что террорист был не один, а вам лично все это надо как прошлогодний снег, и работаете вы из-под палки, через силу. С кем можно выпить, угощайте, но ни о чем не спрашивайте. Вот, мол, встретился с хорошим человеком, приятно… А был там кто еще, да гори оно голубым огнем. Если человек считает, чеченцев надо стрелять, — стреляйте, считает, надо с ними замириться, — замиритесь.

— Не обижайте, Лев Иванович, все поняли, — сказал Нестеренко, обернулся к Котову, тот согласно кивнул.

— Отлично. Завтра получите деньги, две машины, одного водителя — на всякий случай. — Гуров взглянул на Станислава. — Договорись со Светловым, думаю, Василий Иванович не откажется.

— Чапаев? Да его хлебом не корми, дай вернуться в седло, — ответил Крячко.

— Всего наилучшего, — Гуров распрощался с оперативниками, проводил до двери. — У тебя, Станислав, задача посложнее. Нужно раздобыть этих свидетелей. Можно, конечно, через прокуратуру, поклониться в ножки старому хрычу Игорю Федоровичу.

— Непростой мужик, вроде и друг старинный, и мужик порядочный, но может упереться. Скажет, мол, человек осужден, кассация отклонена, и все.

— Может, — согласился Гуров. — Поэтому попробуй ты в МУР сунуться. Там хоть кто-нибудь из наших остался?

— Брызги! Кого-нибудь отыщу. Броня у меня — из пушки не пробьешь. Гуров — человек, сами понимаете, не подарок! — Станислав взглянул на Гурова ласково. — На такую наживку можно десяток карасей наловить. Гуров бодается с генералом Орловым, они двадцать лет бодаются. Баре дерутся — у холопов чубы трещат. Холоп, естественно, Станислав Крячко, бесхитростный парень, рабочая лошадка.

— Как бы ты жил, если бы меня не было? — спросил Гуров.

— Спокойно, — быстро ответил Станислав и тут же добавил: — Только очень скучно.

— Ну-ну, — Гуров похлопал друга по плечу, — действуй, только учти, в МУРе не одни дураки остались, потому ты много не говори, больше вздыхай, жалуйся. Обмолвись, что гоняют из-за ерунды, словно мальчишку.

— Сделаем, Лев Иванович, к вечеру списочек свидетелей будем иметь.

— Дай бог, — Гуров сел за стол, снял трубку, позвонил Гочишвили.

— Слушаю, — после второго гудка ответил Князь.

— Добрый день, Шалва, надо встретиться. Только с сегодняшнего дня мы друг к другу в гости не ходим. Жди меня в своем «Мерседесе» не у моего дома, а чуть ниже, у дома десять. Шофера отпусти, он меня больше видеть не должен. Через час можешь?

— О чем говоришь? Я не выхожу из дома, жду твоего звонка.

— Договорились. — Гуров подал Станиславу руку: — Нырнем, там увидим, глубоко или нет.

Гуров устроился в «Мерседесе» на заднем сиденье, Шалва занимал место рядом с водителем, который отсутствовал.

— Здравствуй, Князь, — Гуров полулежал, закурил.

— Приветствую, Лев Иванович, — уважительно ответил грузин, повернулся, спинка сиденья угрожающе прогнулась.

— Ты мудрый, понимаешь, раз я с тобой встретился, значит, за дело берусь, — неторопливо говорил Гуров. — Хотя один бог знает, как мне не хочется. Если твой парень действительно не виноват, от данного дела омерзительно пахнет, даже воняет. Потребуются значительные расходы, я пристегиваю трех человек, которых следует застраховать, у них семьи, я в страховке не нуждаюсь.

— Лишнее говорите, Лев Иванович, — Шалва разволновался, перешел на «вы». — Миллион я могу заплатить сейчас.

— Таких денег я у тебя не возьму. — Гуров протянул Шалве конверт. — Здесь данные моих людей, если кто погибнет, выплатишь семьям по сто тысяч. Гарантия — твое слово.

Шалва взял конверт, перекрестился.

— Все записи, что я тебе дал, заучи, конверт уничтожь.

— Ты словно уходишь на фронт, — пробормотал Шалва. — Сделаю сегодня.

— Не сегодня, а сейчас, я буду лежать и ждать, пока ты все не запомнишь.

— Ты мне не веришь?

— Если бы я тебе не верил, не был бы здесь. Ты человек, можешь ошибиться. Учти, мы не наемники, но и не Общество Красного Креста. Я беру у тебя деньги, так как предстоят расходы: зарплата, транспорт, всего не предвидишь. У нас имеется свой интерес в твоем деле, иначе я бы не ввязывался.

— Я понимаю, Лев Иванович, люди не забудут…

— Не перебивай, — Гуров говорил сухо, односложно, был недоволен собой и ситуацией в целом. — Ты ничего не понимаешь, а люди забудут. Ринат по кличке Сека жив, ты его видишь?

— Был живой, найду.

— Мелик Юсуф, Рафиз Рза? — спросил Гуров.

— Оба в Москве, могу позвонить.

— Собери всех троих, надо переговорить. Найди маленькое частное кафе, можно то, что было в последний раз, когда вы меня подставили Челюсти. Пока я не начал работать, на меня не обращают внимания, но вскоре обратят, всякое общение придется прервать. Я сам на тебя выйду, организую канал связи. Если явится человек и передаст от меня поклон, значит, это мой человек.

Шалва смотрел на чеканный профиль Гурова, на его сильное, вольготно раскинувшееся на заднем сиденье тело и думал, что же за человек этот мент? Почему он не такой, как остальные, что ему до жизни одного чеченского парня? Он, Шалва, Князь, авторитет, знает милиционера больше двадцати лет, но практически ничего о нем не знает.

— Я тебе дам сейчас тысяч триста, трать как считаешь нужным, — сказал Шалва, поднимая с пола кейс.

— Что это за деньги, Князь?

— Мои деньги, я с них налоги плачу. — Шалва щелкнул замком.

— Пятьдесят, убьют, деньги пропадут, я рисковать не могу. — Слово «убьют» в устах Гурова не имело вкуса, звучало незначаще, обиходно. — Лучше, если людей ты соберешь сегодня вечером, после шести я буду дома.

Гуров рассовал пачки долларов по карманам, хлопнул Шалву по плечу, легко выпрыгнул из машины.

Крячко с Гуровым подъехали к кафе ровно в восемь. Станислав припарковал «Мерседес», оглядел сумрачный переулок, недовольно пробормотал:

— Умыкнут к чертовой матери.

Гуров тоже с сомнением осмотрелся, из стоявшего рядом «Вольво» вышел невзрачный мужичонка, отхлебнул из банки пива, уверенно произнес:

— Можете не беспокоиться, господа, приятного вам аппетита.

— Спасибо. — Гуров направился к зеркальным дверям, на которых в отличие от прошлого раза не висела табличка «Закрыто». Гуров вошел, узнал ловкого мужчину, который исполнял роль швейцара, гардеробщика, при необходимости и вышибалы.

— Добрый вечер, господа желают поужинать? — Мужчина узнал Гурова, но вида не подал, принял плащи, распахнул портьеру.

Шалва с приятелями занимали стол в углу, у прохода на кухню. В кафе сидели две парочки, и за отдельным столом два парня лениво жевали, их лица и уши свидетельствовали о спортивном прошлом, безучастные трезвые лица красноречиво заявляли о настоящем.

— Я пойду потолкую, а ты выпей кофе, подумай о бренности всего земного, — сказал Гуров, направляясь к столику Князя, который уже поднялся навстречу.

— Здравствуйте, здравствуйте, — Гуров пожал руки двум азербайджанцам и чеченцу, — рад видеть вас здоровыми, надеюсь, ваши семьи в порядке.

Бандитская элита задвигала стульями, отвечала на рукопожатия, заговорила негромко, разноголосо.

— Вижу, переоделись, рубашечки фирменные, галстучки. — Гуров поднял приготовленную для него рюмку коньяку, кивнул, пригубил, поставил рюмку на место. — У вас, господа, вполне цивилизованный вид, словно родились на Арбате, только масть да носы выдают. Значит, Баку хорошо, Грозный хорошо, а жить в Москве лучше.

— Обижаете, Лев Иванович, мы давно москвичи, вашу власть уважаем, — ответил азербайджанец Мелик Юсуф-оглы.

— ГАИ, ОМОН не беспокоят? Пока паспорт достанешь, сегодня можно по шее прикладом заработать. — Гуров завернул в лаваш кусок шашлыка и пучок зелени.

— Останавливают. Случается, но редко, — сказал чеченец Ринат по кличке Сека, — мы люди законопослушные, ни оружия, ни дурмана не имеем. ГАИ наши машины знает, начальники с нами за столом сидят.

— Понятно. — Гуров прожевал, вновь пригубил из рюмки. — Значит, купили московских ментов?

Все разом заговорили, Князь положил на стол тяжелую ладонь, посуда звякнула.

— Кончайте, Лев Иванович, — сказал он веско. — Кто продается, того купили, кто честь имеет, с тем приятели. Не будем о больном. Вы, Лев Иванович, знаете, молодежь нас не уважает, живет по своим законам, порой и отец за сына не в ответе.

— Плохо, — Гуров вздохнул. — Мне многое не нравится в вашей жизни, но почтение к старшим и послушание я всегда приветствовал.

— Дома они ведут себя как ягнята, вырываются в Россию, становятся шакалами, не все, но многие, — сказал чеченец. — У нас никогда деньги не правили жизнью, авторитет и честь были превыше всего. У старших есть деньги, но чеченец не продается, другого человека не покупает. Мы вообще никогда не говорим о деньгах.

— Снова Москва виновата, что же она вас словно магнит тянет? — Гуров вытер руки, закурил. — У Тимура Яндиева большая семья? — Сыщик, как всегда, сломал разговор неожиданно.

Кавказцы замолчали, смотрели недоуменно, затем чеченец Ринат спросил:

— Родная семья или вас интересуют все родственники?

— Меня интересуют любимые Тимуром родственники. — Гуров поднялся, направился к столику Станислава.

Кавказцы быстро, перебивая друг друга, разговаривали на разных языках, порой переходя на русский.

— Ну, как дела? — поинтересовался Станислав, когда Гуров сел и налил себе сока.

— До чего люди много врут, удивительно, — сказал Гуров.

— Только тебе, большинство привыкло.

— Русские врут, клянутся мамой, но хотя бы каждую минуту не говорят о чести. Они ведут себя так, словно не обратились ко мне за помощью, а я у них чего-то выпрашиваю. Пытаются меня убедить, что рынки, базы, большинство палаток контролируют не они, а развращенная Москвой кавказская молодежь.

— Раз так, наплюем на них, — изрек философски Станислав. — Ведь их парня приговорили к вышке.

— Верно, но приговор вынес суд России. И потом, Станислав, я обещал, что ты будешь ходить только по ковровой дорожке? Главное, мы виноваты за бойню в Чечне. — Гуров взглянул на Шалву, поднялся. — Ничего, я им сейчас мозги вправлю.

Сыщик занял свое место за столом, равнодушно жевал терпкую веточку кинзы, молчал.

— Нам непонятно, Лев Иванович, зачем вам нужен список ближайших родственников Тимура, — сказал Ринат, прижимая ладонью листок бумаги. — Это все уважаемые люди, которые не могут иметь никакого…

— Я устал от тебя, Сека! — перебил Гуров. — Все уважаемые? Скажи, а живут в Чечне люди не уважаемые? Очень вы всегда красиво говорите. Вы меня позвали, я вам нужен, а вы мне тут все про честь толкуете и при этом постоянно врете.

Два азербайджанца, похожие, словно близнецы, поднялись из-за стола. Невысокие, крепкие, с проседью в смоляных волосах, с горящими от гнева глазами.

— Идите, это не вашего парня приговорили к вышке, зачем терпеть русского хама? — Гуров усмехнулся.

Шалва положил ладонь на руку Гурова, пробормотал:

— Лев Иванович, не обижай людей напрасно.

— Обидчивые очень, — Гуров отстранил руку Шалвы. — Скажи, Мелик, прежде чем уйдешь, значит, не ты контролируешь два известных нам с тобой рынка? Это беспутные мальчики, улетели из родного гнезда, опились в Москве водкой, трахают русских девчонок и не слушают мудрых, добропорядочных отцов? Сядь, Рафиз, — сыщик махнул рукой на второго азербайджанца, — тебе я позже тоже два слова скажу. Значит, вы уважаемые бизнесмены-москвичи и к беспределу молодых отношения не имеете? А если я, полковник Гуров, плюну на Тимура, пускай стреляют, а займусь вами вплотную? Я приду со своими людьми, которых вам не купить, и докажу, кто стоит на вершине пирамиды? Знаете, уважаемые, как быстро вы окажетесь в тюрьме? Я ликвидирую ваши московские прописки, у вас суд конфискует все имущество, отбыв срок, вы вернетесь на родину нищими и абсолютно неуважаемыми.

Все разом заговорили, Гуров, естественно, ничего не понимал, повысил голос:

— Хватит, мы собрались для решения другого вопроса. Это я вам сказал, чтобы вы поменьше о чести болтали. Тебе, Ринат, непонятно, зачем мне нужен список близких родственников Тимура. Так отвечу, мне ничего не нужно, все нужно вам. Если вы, конечно, хотите попытаться спасти парня. Никого из вас не касается, что я делаю и почему. Если бы ты, Ринат, знал то, что знаю я, то не пошел бы к Князю с поклоном, а Шалва не прилетел бы ко мне, словно его толстую задницу ошпарили кипятком.

— Очень неуважительно говоришь, Лев Иванович, — укоризненно произнес Князь.

— Терпите. Я же вас терплю. И рисковать-то буду я и другие русские парни. Запомните, если о нашем разговоре узнают, одни уважаемые перережут глотки другим уважаемым. Слушайте внимательно и выполняйте, словно волю Аллаха.

Гуров замолчал, допил единственную рюмку, закурил.

— Значит, так. — Он вздохнул, понимая, что делает первый шаг по дороге длиною в тысячи и тысячи километров. — Меня ваш список не интересует. Вы разыскиваете этих людей. Шалва, пытаясь меня разжалобить, сказал, что они находятся в Грозном. Ложь. В Грозном богатые люди сейчас не живут. Вы их разыскиваете там, где они живут, и под различными благовидными предлогами привозите в Москву. Действуете вы порознь, привозите тоже порознь, если необходимо, нанимаете людей. Здесь вы их фотографируете, тоже порознь, рядом со мной и одним из вас. Снимки делаете «Полароидом» в одном экземпляре. Шалва, проследи, в одном экземпляре. Фотографии отдаете мне, сами наводите порядок в своих хозяйствах. Уберите перекупщиков, рэкетиров, шпану. Все. Спасибо за хлеб-соль. Я пошел.

Гуров даже не обратил внимания, что, когда он уходил, присутствующие молча поднялись. Когда сыщики надевали в гардеробе плащи, из зала вышел Шалва, казалось, он похудел, стал ниже ростом.

— Спасибо, Лев Иванович, но вы очень жестокий человек.

— Я? — Гуров взглянул с искренним недоумением. — Станислав, скажи!

— Вы не жестокий, но и далеко не подарок, Лев Иванович. — Станислав распахнул перед шефом дверь на улицу.

— Так и наша контора не магазин игрушек. Шалва, уложитесь в два, максимум три дня. И еще… — Гуров вывел Князя на улицу. — Найдите в России, лучше за Уралом, друзей, обязательно русских, у которых родственников Тимура можно было бы спрятать.

— А почему обязательно русских? — удивился Князь.

— Потому что вы все между собой родственники и трепачи. Одна бабушка напишет другой бабушке, та сообщит соседке. Мы будем иметь трупы.

Шалва вернулся в кафе, Гуров и Станислав сели в «Мерседес», у машины появилась фигура в плаще с капюшоном.

— Все в порядке? Желаю счастливого пути.

Крячко приспустил стекло, спросил:

— Я что-нибудь должен?

— Ни в коем разе. Заезжайте, всегда рады.

— Что ни говори, а деньги — сила. — Станислав тронулся с места. — Как прошли переговоры?

— На уровне, — буркнул Гуров. — Осужденный точно чей-то сынок, за простого парня они бы и не шевельнулись.

— Ясное дело, — кивнул Станислав. — Так я поутру на Петровку, добывать свидетелей.

— А я в прокуратуру, попробую освободить Георгия Тулина. Убить ему меня не удалось, о покушении я молчу, на мужике висит лишь хранение оружия. Он русский офицер, «афганец», ордена, за незаконное хранение стволов его держат в тюрьме несправедливо.

— А если бы он тебя убил? — спросил Станислав, адресуясь больше к себе, чем к Гурову.

— Если бы у бабушки были колеса, была бы не бабушка, а трамвай. Парня много лет учили убивать, он ничего другого делать не умеет.

— И ты будешь его вербовать?

— Ты знаешь, я не вербую, устанавливаю отношения, — ответил сердито Гуров. — Тулин нам нужен.

— Рассчитываешь на чувство благодарности? Тигр тоже умеет только убивать; если ты его выведешь из клетки и будешь крепко держать за хвост, то получишь могучего охранника. Только хвост отпускать нельзя, тигр тут же оторвет тебе голову.

— Ты меня учи, учи. Ты лучше договорись с Василием Светловым, обеспечь ребят машинами да раздобудь свидетелей обвинения. А о своей голове я сам позабочусь.

— Машины достал, Чапаев готов, нужны деньги, — с некоторой обидой в голосе ответил Крячко.

— Двадцать тысяч пока хватит? — Гуров положил на колени друга две пачки долларов. — Выдай ребятам зарплату за месяц вперед, возьми себе, оплати прокат тачек, составь короткий отчет, не хочу, чтобы кто-то думал, мол, мы обогащаемся.

— И в кого ты такой чистоплюй?

— В маму с папой, — ответил серьезно Гуров.

Помощник прокурора Федул Иванович Драч был давнишним другом и ровесником генерала Орлова. Естественно, что Гурова прокурорский знал давным-давно, по-своему любил, но держал сыщика в строгости. В молодости Драч работал в розыске и знал все примочки и финты, используемые ментами во взаимоотношениях с прокуратурой.

Высокий, худой, с длинным носом и лохматыми бровями, чиновник походил на злую птицу, постоянно смотрел недоверчиво, часто усмешливо. Сейчас, сидя за служебным столом своего скромного кабинета, он крутил в костлявых пальцах рапорт Гурова, сворачивая из листа кулечек, словно собирался насыпать в него карамельки.

— Ты хочешь меня убедить, парень, что твой Тулин не представляет никакой общественной опасности. — Драч двумя пальцами ухватил свою лохматую бровь, прикрыл ею глаз, взглянул на сидевшего напротив Гурова. — Винтовку уникальную с оптическим прицелом он приобрел по случаю с целью перепродажи, а пистолетик вывез из Афгана, держит исключительно для самообороны. Ты, мальчонка, меня за старого дурня держишь?

Гуров молчал, убежденный, что опытный чиновник все понимает и ни о чем не спрашивает.

— Ты в одном прав, дело твоего парня судебной перспективы не имеет. Офицера, орденоносца, героя Афгана за хранение оружия не осудят. Но человек он крайне опасный, чем дольше просидит, тем людям спокойнее. Слушай, Лева, — Драч заговорил доверительно, — признайся, как ты познакомился с Тулиным?

Весной Тулина наняли для ликвидации Гурова, между ними произошла жестокая рукопашная схватка, которую сыщик при всей своей силе и ловкости проиграл. Тулин оказался и сильнее, и моложе, да и подготовлен был лучше. Гурова спас случай, сыщик был уже распластан и задыхался в могучих руках наемника, когда сумел нащупать наручники и из последних сил ударил нападавшего по голове. Затем оружие упаковали в «Ниву», которую использовал Тулин, и подсунули машину и плохо соображающего наемника посту ГАИ. Гуров уже тогда, сам сильно помятый, хромой и в кровоподтеках, понял, что в хороших руках «афганцу» цены нет, показаний никаких не дал, и Тулин сидел по обвинению за хранение оружия. Сыщик отлично понимал, что офицер Афгана — человек крайне опасный, но сейчас решил рискнуть, настоящий сыщик всегда по краю ходит.

— Ты чего молчишь или память отшибло? — опять же ласково спросил Драч.

— Федул Иванович, мы же с вами люди взрослые, все понимаем, — осторожно ответил Гуров и посмотрел чиновнику в глаза. — Вы занимаете определенный пост, обязаны соответствовать. Допустим, я расскажу вам правду. Георгий Тулин получит срок, через пару лет выйдет на волю злой, прекрасно обученный убийца. Допустим, я молчу, вы не изменяете Тулину меру пресечения, держите в тюрьме, после суда освобождаете опять же злого и хорошо обученного… Кому от этого польза?

— Заговорил, я знал, что ты в деле темнишь, — довольно произнес Драч. — До меня дошли слухи, что ты крепко повздорил с Петром и ушел в отпуск. Верно?

— Допустим.

— И я в такую дурь поверил?

— Это вряд ли, — Гуров усмехнулся.

— Значит, ты взялся за старое, решил наводить в России порядок не законным образом, а своими руками. И тебе понадобился боевик — «афганец», который тебе кое-что должен.

— Дорогой Федул Иванович, я всегда считал вас проницательным человеком, — улыбнулся Гуров.

— Я тебе, мент, не дорогой, а господин советник юстиции… Я закон блюду и не позволю… — Драч неожиданно прервал себя на полуслове, вздохнул. — И что мне с тобой, чертяка, делать?

— Со мной ничего, пока не виноват, — ответил Гуров, сдерживая улыбку, понимая, что победил. — Георгию Тулину измените меру пресечения на подписку о невыезде. Я гарантирую, на суд парень явится.

— Ничего ты не можешь гарантировать, — ворчливо произнес Драч, развернул кулечек, расправил рапорт Гурова. — Знаю ваши оперативные шуры-муры. Он гарантирует! — Прокурорский хохотнул.

Гуров встал, поклонился, заставил себя улыбнуться благодарно.

— Спасибо, Федул Иванович.

— Не скалься, овечки из тебя не получается. Желаю успеха.

Георгий Тулин вышел из тюрьмы, прикрыл за собой железную дверь, смотрел на деловитых прохожих, большинство из которых и не подозревало, что находится за железным забором и узкой, словно щель, проходной. Рядом остановилась иномарка, гуднула, дверь приоткрылась. Тулин непроизвольно заглянул в машину, увидел голубые глаза скупо улыбающегося Гурова.

— Садись, Георгий, подвезу, — полковник перегнулся через переднее сиденье, толкнул дверь.

— Я Москву знаю, доберусь, — сердито ответил Тулин, но в машину сел. — Благодетель, мать твою. — Он закурил. — Я гадаю, чего вдруг меру изменили, оказывается, крестный побеспокоился.

— Кому ты, кроме меня, нужен? — Гуров припарковался у салона-парикмахерской. — Ты вроде как недоволен?

— Терплю, крестный. Чего встали?

— Иди, приведи себя в порядок. — Гуров протянул Тулину пятьдесят тысяч. — Побреешься дома, теперь в парикмахерской не бреют.

Когда Тулин вышел из парикмахерской, Гуров взглянул на его мощную статную фигуру, подумал: никогда на Руси человеков не ценили, такого парня в распыл пустить — и никто не в ответе.

— Мне после встречи с тобой два шва на башке наложили, девица стригла, ахала, пришлось на Афган списать. А теперь куда?

— Одевать тебя будем. — Гуров повернулся, взглянул Тулину в глаза. — А ты почему мне «тыкаешь»? Мы с тобой в одном окопе сидели?

— Нет, но вроде как… — Тулин смешался, тут же огрызнулся: — А вы мне почему «ты» говорите?

— Законно. Я полковник, а ты лишь капитан запаса. Давай, чтобы все было в рамках приличия. Меня зовут Лев Иванович, если сердишься, можешь называть господин полковник. А я тебя называю как хочу.

— А не лишнее?

— В самый раз, — отрезал Гуров. — И учти, тебя в прокуратуре не любят, я слово офицера дал, что ты не сбежишь, на суд явишься.

— Ей-богу, сызмальства, после отца с матерью, никто обо мне не пекся. Закурить разрешите, господин полковник?

— Кури.

— Так у меня нет.

— Оно и к лучшему. — Гуров припарковался у большого супермаркета. — Купим тебе прикид. — Он осмотрел затертую одежонку недавнего арестанта.

Вещи отбирал и покупал Гуров, отставной капитан лишь мерил да помалкивал. Они вышли из магазина с двумя большими пакетами и одним свертком, в котором лежала старая одежда и обувь Тулина.

— Можно выбросить? — Он остановился около урны.

— А работать ты в чем собираешься? — Гуров оценивающе оглядел спутника.

Серая водолазка под горло, кожаная куртка с бесчисленными карманами, высокие ботинки на толстой подошве.

— Дешево, конечно, — подвел итог Гуров. — Заработаешь, купишь получше. Но для капитана-отставника смотришься нормально, на бандита слегка мажешь, но это от сути твоей, а не от одежды.

— Простите, а ваша фамилия случайно не Макаренко? — язвительно спросил капитан.

— У меня совсем другая фамилия, ты ее очень скоро хорошо запомнишь.

Они ходили по двухкомнатной конспиративной квартире. Гуров провел пальцем по телевизору, оставляя след на пыльной поверхности.

— До суда будешь жить здесь, вытри пыль, приведи квартиру в порядок.

— Извините за любопытство, господин полковник, как я понимаю, здесь вы принимаете своих стукачей? — уточнил Тулин.

— Если себя ты считаешь стукачом, то и понимаешь правильно. — Гуров отодвинул стул, застелил газетой, сел. — Утром за тобой заедут, отвезут в отделение, оформят временную прописку, работать определят в таксопарк.

— Вы меня вербуете, — утверждающе произнес Тулин. — Я никогда не стану агентом, никого не буду закладывать.

— Не спорю, ты физически здоров, но наглости в тебе значительно больше, чем силы. — Гуров придвинул к себе грязное блюдце, закурил. — Ты нанялся за деньги меня убить, — он загнул палец. — Я не дал на тебя показаний и спас от срока длиною в жизнь. Я тебя не спрашиваю, кто тебя послал и сколько заплатили. Вытащил тебя из камеры, умыл, одел, даю жилье, прописку и работу. — Он разжал кулак, пыхнул сигаретой. — Мог бы спасибо сказать и не разориться.

— Представляю, сколько вы, Лев Иванович, за свою доброту потребуете. — Капитан тоже закурил, присел на край тахты.

— А чего с тебя взять? «Я никого не сдам, не выдам!» Пустобрех! Фокин мертв, а генерал-полковника на твоих показаниях не то что в суд, на пенсию не отправишь.

— Вы из тайного монашеского ордена или Общества Красного Креста? — Капитан фальшиво хохотнул.

— Это вряд ли. — Гуров отряхнул пепел, затянулся, выпустил кольцо дыма, которое медленно поплыло в затхлом воздухе квартиры.

— Зачем я вам нужен?

— Черт меня поймет, не знаю. Я тебя оценил там, в пустом доме, когда ты меня чуть не удавил. И позже, на следствии, ты вел себя достойно. И в камере, я знаю, держался как мужчина и ничего не просил. Капитан, мужиков сейчас мало, я их про запас собираю. На черный день. Ты будешь работать таксистом и ждать суда. А после решишь, по какой дороге и куда топать. Своему генералу позвони, сообщи, мол, освобожден под подписку, живешь тихо, ждешь суда. О нашем разговоре можешь не докладывать. Они тебя, конечно, проверят, временно оставят в покое. Живи здесь чисто и опрятно. Водку пьешь?

— Мало.

— Лучше исключить совсем. Дружков и женщин можешь водить, квартиру я все равно сжег. Меня не ищи, я на суде буду, постараюсь, чтобы особо не затягивали. Там жизнь покажет.

Гуров поднялся, положил на стол ключи, несколько крупных купюр и молча вышел.

Гуров не лукавил, он действительно не знал, как в дальнейшем можно использовать Георгия Тулина, что за человек капитан, записался он в киллеры от безысходности или ему совершенно нельзя верить. Ясно, что среди офицеров среднего звена бывшего КГБ существует группа людей, не принявших новый строй и стремившихся к реваншу. Одним из руководителей группы был полковник Фокин, ныне покойный, ранее служил у генерала Коржанова, который, по мнению Гурова, о заговоре ничего не знал. Генерал летал выше крыши, «мелкими» делами не интересовался.

Сегодня нет Фокина и всесильного генерала, верхнюю колоду перетасовали, но тщеславные высококвалифицированные полковники остались на местах. Их наверняка используют финансовые воротилы, одних используют втемную, подбрасывают с барского стола, кормят обещаниями о солнечном завтрашнем дне. Иные полковники — враги идейные — на деньги не льстятся, мечтают вернуть себе реальную власть, какая у них была в старые времена. Это страшная сила; используя творившийся в стране бардак, безоглядное воровство и обнищание целых регионов, используя такую силу, можно пообещать людям навести порядок и реставрировать фашистский режим.

Война в Чечне не только уничтожает людей, калечит души оставшихся в живых. Эта бездонная дыра, в которую уходят сотни миллиардов, обогащает единицы, обескровливает общество.

Не существует вечных двигателей и бездонных колодцев. И Россия богата, но не бездонна, деньги, исчезающие в чеченской войне, берутся не из воздуха, их отбирают у миллионов людей.

Гуров был лишь профессиональный розыскник, в политике разбирался на уровне среднего обывателя, может, чуть лучше, не более того. Но он отлично понимал: не было бы людей, заинтересованных в чеченской бойне, не было бы и бойни. Одни на войне делают состояние, для некоторых деньги — вопрос второстепенный, такие фюреры ждут, когда у людей кончится терпение. Сейчас, судя по всему, вопрос о ликвидации Президента отпал, человек болен, неопасен, постепенно превращается в Брежнева, в человека, который царствует, но не правит.

Гуров и Крячко сидели в гостиной Гурова, листали газеты, молчали. На журнальном столике перед необъятным диваном стояли бутылки с боржоми, коньяком и вазочка с орешками. Коньяк даже не открывали, оперативники соревновались в стойкости характера, хотя за последний год Гуров так мало употреблял, что и желание выпить практически пропало.

— Сам убыл в отпуск, интересно, что творится вокруг венценосного тела? — Станислав отбросил газеты, кинул в рот несколько орешков.

— Даже если бы нас с тобой под этот ковер пустили, мы бы все равно ничего не поняли. — Гуров тоже отложил газеты, закурил. — Убежден, даже ближайшее окружение не знает точно, кто из них кто, все в масках. Ты их отличаешь одного от другого?

— По физиономиям: один толстый, другой худой, третий лысый, все за мир, стабилизацию, демократию. — Станислав зевнул. — Наше дело телячье.

— Ты знаешь имена ребят, которые вышли на Красную площадь с протестом против наших танков в Венгрии?

— Бессмысленное самоубийство.

— Не прикидывайся дураком, надоело. — Гуров взял со стола бутылку коньяка, поставил на место. — Когда ребята выехали по добытым тобой адресам?

— Вчера днем.

— Почему не звонят?

— Сказать нечего, ты же сам определил линию поведения. Парни дисциплинированные, умные, никакой реакции быть не должно. Я вообще не понимаю, чего ты ждешь от такой бархатной беззубой работы.

— Ты сам сказал, ознакомившись с розыскным делом, считаешь, что оно организовано.

— Я много чего считаю, точнее предполагаю.

Друзья разговаривали лениво, испытывая друг к другу неприязнь, ни один не хотел первым дернуть за веревочку. Как обычно, первым не выдержал Станислав и начал с провокации:

— В принципе дело дохлое, бесперспективное, только зря тратим время, силы и деньги. Очень мне интересно знать, что ты скажешь Шалве Гочишвили. — Он открыл коньяк, плеснул в бокал, понюхал, пригубил. — Князь слово держит, коньяк настоящий.

Гуров никак не реагировал, разговаривал задумчиво, словно сам с собой, и не ждал ответа.

— Значит, есть основания предполагать, что в день взрыва все поступки парня были выверены, маршрут разделен на клеточки, в каждую поместили по свидетелю. Слабое место — сами свидетели. — Гуров помолчал, загасил сигарету. — Известно, свидетелей никогда не найдешь. А тут люди вышли из автобуса на разных остановках, сразу после катастрофы сбежались в отделение милиции.

— Ничего странного, взрыв не первый, люди напуганы, жаждут возмездия.

— Станислав, не говори красиво. Люди часто жаждут, но в милицию их на аркане не затащишь. В конкретном случае пять человек дали не только первичные показания, все явились в суд, выступили прилюдно. А в судебном заседании могли находиться злые чеченцы, которые подобных поступков не прощают. — Гуров хмыкнул, закурил новую сигарету.

— Ты много куришь, приятель, — заметил Крячко.

— Я бросил пить, брошу курить, тогда меня следует кастрировать и живым выставить в музее восковых фигур, — Гуров наконец рассердился. — Ты что, и правда не понимаешь, что среди пяти свидетелей, согласно элементарной статистике, должны были оказаться и трусы, и просто осторожные и равнодушные? Один бы спрятался на даче, другой бы заболел или уехал в командировку. В суде при лучшем раскладе мог оказаться один свидетель, ну два максимум. А явились все пятеро.

— Странно, но факт. — Станислав допил коньяк, налил новую порцию. — Я не хочу тебя огорчать, Лев Иванович, но лично я убежден, мы ищем прошлогодний снег. Ты такой мудрый, рассуди. Существуют два варианта. Парень взорвал автобус, все наши рассуждения от лукавого. Никакой организации и действительного террориста не существует. Допустим, мы правы, и парень лишь жертва. Опять полный нуль. Организацией действа занимались профессионалы. Первое, что они сделали после взрыва, это похоронили действительного взрывника. Искать нам абсолютно некого, а нет задержанного, так и ничего нет, и приговор приведут в исполнение. Я сегодня ночь не спал, все раскладывал по полочкам. Так что не мучайся, выпей, верни Князю деньги.

— Согласен, Станислав, ты хорошо, с пользой провел ночь. Если ты мне ответишь на один вопрос, я немедленно выпью и позвоню Шалве.

Станислав смотрел настороженно, он слишком хорошо знал своего друга и начальника. Давно известно, раз вопрос, значит — петля.

— Еще и не спросил, а такую песню испортил. — Он допил свой коньяк, откинулся на спинку дивана, сказал: — Стреляй, не тяни!

— Вопрос очень простой. Зачем некой группе профессионалов понадобилось взрывать автобус и задерживать террориста?

— Чего? — Станислав от возмущения даже открыл рот. — Общественное мнение! Оправдать свои варварские бомбежки! До бесконечности продолжать войну, из которой они качают деньги! Ну ты и спросил! У тебя сдвиг по фазе! — Он постучал по виску.

— Согласен, Станислав, — спокойно ответил Гуров. — Меня радует, что ты по той голове стучишь. Может, твои шестеренки начнут вертеться в правильном направлении. Общественное мнение? В России не хватает ненависти к чеченцам? Несколько интеллигентов возмущаются, а большинство считает: Чечню следует отутюжить танками, чтобы другим неповадно было. Генералы стремятся оправдать бомбежки мирных селений? Генералам не надо ничего оправдывать, у них имеются самолеты и бомбы, генералы делают свою работу, и один автобус в Москве — не предлог и не оправдание. Они качают деньги? И будут качать, и войну будут продолжать. Ты опытный оперативник, Станислав. Тебе прекрасно известно, организовать преступление, обеспечить свидетелей так, чтобы ни в одном звене следствия ничего не посыпалось, — дело не простое.

— Это точно, — Станислав согласно кивнул. — Оперативники МУРа и ФСК, следователи прокуратуры, суд присяжных. Всех не задавишь и не купишь, больно много людей. Механизм должен быть отлажен, словно швейцарские часы.

— Видишь? И все делать для того, что и так имеется в избытке. Но кто-то потрудился, я хочу знать, кто и с какой целью?

— Если все это ты не придумал.

— Считаешь, бочка пуста и пороха в ней нет? — спросил Гуров.

— Какая бочка? — удивился Станислав.

— Представляешь, стоит закрытая бочка, что в ней, знают лишь посвященные, а любопытные — это мы с тобой — гадают, что в бочке? Вода или порох? Как, не открывая, узнать?

— Дырочку провертеть, — усмехнулся Крячко.

— Так кто же тебе даст? Ты бы еще предложил вскрыть и заглянуть.

— Не так глупо, — настроение у Станислава вконец испортилось.

— Можно подойти к бочке и закурить. Посвященные себя проявят. Если в бочке вода, кури себе на здоровье. А если порох…

— Тебя тут же похоронят.

— Потому я и застраховал тебя и ребят.

— Ну, спасибочки! — Крячко вскочил и поклонился. — Я не подопытный кролик!

— Не пыли, выпей, — Гуров снова закурил. — Позвони Шалве, скажи, что отказываешься.

— Значит, мы будем копать и ждать, рванет или не рванет?

— Ты сегодня шумный, утомительный, — укоризненно произнес Гуров. — Ты же слышал, как я инструктировал ребят. Не топать, железками не тыкать, грубых вопросов не задавать. Мол, есть мнение, что террорист был не один. Глупости, конечно, но мы люди подневольные, частное сыскное агентство, велено проверить, нам деньги платят. Если, как ты говоришь, действительного террориста давно закопали, на частных сыщиков никто внимания не обратит. А если убийцу для каких-то нам непонятных целей берегут, то любопытные опасны и кто-то шевельнется. Не выстрелит, незачем любопытных плодить, известно, одного убьешь, тут же пятеро прибегут. Не выстрелят, но шевельнутся, мы такое шевеление должны засечь.

Друзья долго молчали, затем Станислав раздраженно отодвинул коньяк, налил себе боржоми и сказал:

— Допустим, но как мы будем противника выявлять, как искать террориста и чем доказывать?

— Ты, Станислав, на лифте сразу на верхний этаж махнул, а следует ножками по лестнице пройти, каждую ступенечку опробовать. Где-нибудь да треснет, прогнется. Один чеченец-террорист не стоит для организаторов таких колоссальных трудов. У них что-то иное на уме.

— У тебя имеются предположения? — спросил Крячко.

— Сожалею, — Гуров пожал плечами. — Кроме пятерых отважных свидетелей, здесь есть еще одна неувязочка. Тимур Яндиев принадлежит к могущественному клану, таких парней не используют на черной работе.

— Возможно, это разборка одного клана с другим, — неуверенно произнес Станислав, недовольно поморщился. — Извини, глупости говорю. Они бы шлепнули его на родной земле, не везли в Москву, не устраивали бы сложные постановочные спектакли. Исполнено не в манере чеченцев; если ты прав и мы имеем дело с постановкой, то ее осуществила спецслужба.

— Долго ты карабкался на садовую скамейку, словно Эльбрус покорял, — усмехнулся Гуров. — Конечно, спецслужба, думай, кого из верных ребят мы знаем в ФСК, без их помощи нам не справиться.

— Паша Кулагин, он теперь полковник, начальник отдела. Паша — твой приятель, тебе и говорить, — ответил Станислав.

— Оно и плохо. — Гуров вытряхнул из пачки новую сигарету, отбросил, выпил боржоми. — От сигарет во рту словно с похмелья. Все знают, что мы с Пашей давно приятельствуем, если нашу встречу засекут, мы полковника подставим, лишим инициативы.

— Я тоже не гожусь, известно, я человек Гурова, нужен неизвестный посредник, которому Кулагин поверит.

— Верно, я этот вопрос решу, — сказал Гуров задумчиво. — Здесь нужен простой, открытый ход, на который никто не обратит внимания. Мы с ФСК порой работаем рука об руку, надо встретиться с Пашей по официальному делу, только не мне и не тебе.

— А кому? — Крячко покачал головой, вздохнул. — Ты мне лучше скажи, почему невиновный, приговоренный к расстрелу человек молчит, отказывается от последнего слова?

— Ты глупеешь, Станислав, вопрос на уровне таблицы умножения.

— Спасибо, Лев Иванович, я всегда знал, ты меня любишь.

— Люблю. Что выросло, то выросло.