Борьба за Красный Петроград

Николай Корнатовский, 1929

Борьба за Петроград велась на всем протяжении Гражданской войны в России и сопровождалась сложными политическими маневрами со стороны всех ее участников. Формально война и началась с похода войск Краснова на столицу осенью 1917 года, хотя можно принять за начальный момент всероссийской междоусобицы мятеж Корнилова и связанные с ним действия 3-го конного корпуса генерала Крымова. За этими первыми столкновениями последовали два наступления белой Северо-Западной армии и интервентов в 1919 году, а завершилась петроградская эпопея Кронштадтским мятежом 1921 года. В работе известного историка Н. А. Корнатовского (1902–1977), впервые вышедшей в 1929 г., содержится наиболее полное описание событий, происходивших в Петрограде и вокруг него в послереволюционные годы.

Глава 1

С первых же дней после Октябрьской революции советское правительство стремилось всеми доступными ему способами окончательно вывести трудящееся население России из мировой империалистической войны. Вставшие в порядок молодой Советской республики задачи колоссальной важности и гигантского масштаба настоятельно требовали достаточного времени для перестройки в основном всех элементов народного хозяйства и государственного аппарата. Одной из первостепенных задач, не допускавших промедления, было создание вооруженной силы Страны Советов. Для этого необходимо было выиграть время ценой хотя бы максимальных уступок. Чем скорее была бы осознана эта историческая необходимость, тем медленнее развязывались бы руки внутренней и внешней контрреволюции, всей своей деятельностью стремившейся как можно скорее потушить очаг международной революции.

Ход событий показал, что излишний революционный оптимизм, не основанный на конкретных данных и не учитывавший возможностей врага в лице вооруженной силы государств центрального блока, действовавших в мировую войну, помешал распространению лозунгов и идей Октябрьской революции на окраинах России.

Германия двинула в пределы Советской республики свои войска и этим своим актом ознаменовала начало вмешательства во внутренние дела Советской России, поставив под величайшую угрозу даже существование Российской Социалистической Федеративной Советской Республики.

Заключенный 3 марта 1918 г. Брест-Литовский мирный договор явился запоздалым актом и принес в силу этого гораздо больше осложнений и трудностей для Советской России, чем это могло бы быть при более раннем оформлении мирных взаимоотношений.

Однако и Брест-Литовский договор с точки зрения его исторического удельного веса послужил на пользу Советскому государству, сумевшему сохранить в основном свой организм, хотя и ценой потери отдельных территориальных частей. Гениальная политика В. И. Ленина в этом отношении дала классический пример маневрирования в силу объективной необходимости через ряд величайших трудностей для сохранения первого в мире рабоче-крестьянского государства. Под ударами революционной волны в Германии Брест-Литовский договор в ноябре 1918 г. был превращен в простую, потерявшую свою юридическую силу бумажку.

Германия весной 1918 г. своими вооруженными силами продвинулась на северо-западе России до линии Нарва — Псков и этим самым на некоторое время придала Петроградскому фронту характер пассивного и второстепенного, заставив российскую контрреволюцию антантовской ориентации искать для приложения своих сил другие районы Советской России.

Наиболее ярые сторонники наступления на Петроград германских войск, возглавляемые принцем Леопольдом Баварским, генералами М. Гофманом и Э. Людендорфом, принимали все меры к расширению своей оккупационной зоны и входили с этой целью в переговоры с представителями русской буржуазии и свергнутой династии. Однако неосуществление этих планов, хотя и вызвавших со стороны советской власти принятие срочных мер к обороне Петрограда, нисколько не изменило второстепенного характера Северо-Западного советского фронта.

Петроград, всемерно подтачиваемый изнутри многочисленными белогвардейскими организациями в 1918 г., все же не привлекал такого внимания, какое уделялось организациями Москве, северу, востоку и югу России. Попытки контрреволюционных восстаний в Петрограде, частично проявлявшиеся в 1918 г., носили местный и эпизодический характер, не имея под собой строго выработанного в широком масштабе плана, тесно увязанного с такого же рода движениями в других районах.

Германские оккупационные войска с начала своего вторжения в пределы Советской России и до конца своего пребывания на этой территории объективно сослужили роль заслона для Петрограда от какой-либо другой внешней вооруженной силы, заслона, стабилизировавшегося на линии, идущей от Финского залива, — устье реки Наровы, по реке Нарове, восточному берегу Чудского и Псковского озер, западнее ст. Торошино, ст. Карамышево и далее на г. Себеж (исключая его).

Эта внешняя вооруженная сила, враждебная диктатуре пролетариата, сослужила, однако, сама того не сознавая, некоторую услугу Советской республике. Под угрозой германского наступления многие контрреволюционные антантофильские русские организации вынуждены были перенести центр тяжести своей подрывной работы в другие районы.

Сами же австро-германские оккупационные войска, распространившиеся с весны 1918 г. на территории Украины, Крыма, Прибалтики и юга Финляндии, были настолько заняты своими непосредственными делами по выкачке продовольственных запасов из Украины и по удушению рабочей революции в Финляндии, в частности, что уделять сколько-нибудь большее внимание северо-западу Советской России не было не только общего, но и германским правительством одобренного стремления и материальных к этому возможностей. Кроме того, империалистическая война, требовавшая все новых и свежих пополнений, исключала возможность усиления германских войск на подступах к Петрограду за счет ослабления их Западного фронта.

С другой стороны, в занятии Петроградского района Германия не могла быть тесно заинтересована, так как это означало бы усиление ее вмешательства во внутренние дела Советской России, что не входило в то время в задачу германского правительства. Отсутствие серьезных экономических мотивов, вполне достаточной вооруженной силы для захвата и удержания Петроградского района заставляло германское правительство трезво смотреть на этот вопрос, чреватый большими последствиями для самой Германии.

С таким положением не хотели, однако, примириться некоторые наиболее крупные представители германского милитаризма. В деле захвата Петрограда, общее политическое и стратегическое значение которого расценивалось ими по достоинству, они хотели найти реальную поддержку в русских белогвардейских формированиях германской ориентации.

Внешняя политика стран Антанты в так называемом русском вопросе в начале 1918 г. обусловливалась экономическими и военно-стратегическими мотивами. Она принимала характер не столько активной борьбы с советской властью, сколько стремилась создать необходимые условия для организации вооруженного отпора возможному дальнейшему расширению влияния на Россию со стороны Германии.

Однако заключение советским правительством Брест-Литовского мирного договора заставило Антанту сосредоточить большее внимание на политической стороне развертывавшихся в России событий.

Глубокий национальный политический смысл этого договора заключался не столько в том, что было прекращено состояние войны между Советской Россией и капиталистической Германией, сколько в окончательном и решительном освобождении Советской России из антантовских сетей.

С марта 1918 г. политика Антанты по «русскому вопросу», в которой преобладали тогда тенденции французского империализма, взяла в основном ставку на подрыв мощи Советской республики изнутри, комбинируя подготовлявшиеся контрреволюционные восстания внутри Советской республики с открытым вооруженным вмешательством интервентов во внутренние дела Советской России.

Прокатившиеся в 1918 г. на территории Советской республики восстания чехословаков, левых эсеров в Москве, савинковской организации «Союза защиты родины и свободы» в Ярославле, Рыбинске и Муроме, наконец, высадка союзнических десантов в Мурманске и Архангельске были результатом совместных действий конспиративно функционировавших в советском тылу контрреволюционных организаций и групп с представителями Антанты.

С северо-западного района Советской России внимание внутренней контрреволюции было поневоле отвлечено вследствие непосредственной близости к этому району внешней, враждебной не только Советскому государству, но и антантофильским белогвардейским организациям, вооруженной силы Германии. В этом районе ведение борьбы на два фронта — и против Германии, и против власти Советов — пока имело меньше всего шансов на успех. Упомянутые же выше контрреволюционные восстания, морально и материально поддержанные Антантой, имели своей конечной целью именно борьбу на два фронта, причем успех в борьбе с Советами должен был обусловить и предрешить результат борьбы с Германией. Антанта и шедшая у нее на поводу внутренняя российская контрреволюция, как «демократического» умонастроения, так и торгово-промышленная, и аристократия своей борьбе с центральным европейским блоком соподчиняли борьбу с советской властью.

В этом совмещении двух серьезнейших целей, из которых вторая являлась наиболее труднодостижимой, кроется причина неуспеха планов Антанты в середине 1918 г. Советы не были ликвидированы, и Антанта не в силах была восстановить противогерманский Восточный фронт, распавшийся в процессе революционных событий в России.

Таким образом, как политика Германии, так и политика Антанты по отношению к Советской республике осенью 1918 г. способствовали некоторому относительному затишью на северо-западе Советской России, где в то время власть Советов, пользуясь создавшейся политической ситуацией, принимала героические меры по закреплению побед Октябрьской революции и оказывала посильную помощь другим участкам и районам Советской России.

Российская контрреволюция в лице ее наиболее видных и авторитетных представителей с первых дней победы пролетариата свои надежды возлагала на политически отсталые окраины России, концентрируя там офицерские кадры и подготовляя материальную базу для будущих широких формирований. Первыми контрреволюционными очагами явились Дон и Оренбургская губерния, где разворачивались внутренние силы контрреволюции под знаменем самостийного движения с целью изолировать эти районы от остальной части Советской республики. Это контрреволюционное движение, питавшееся исключительно политическими вожделениями кулацко-казачьей верхушки, приобрело с самого начала местный характер, не претендуя на выполнение общероссийских функций.

Но помимо этого местного самостоятельного движения, направленного по руслу самостийности и сепаратизма, контрреволюционный очаг на Дону включал в себя и другую, несколько чужеродную силу — в лице офицерских кадров, стекавшихся сюда со всех районов Советской республики и являвшихся борцами за воссоздание единой, великой и неделимой России. Носители этих идей нашли себе приют с конца 1917 г. на территории донского казачества и получили возможность формировать белогвардейские части под лозунгом борьбы с Советами в общероссийском масштабе. До образования летом 1918 г. в результате восстания чехословаков Восточного фронта идея свержения советской власти на территории всей России получила конкретные формы только на Дону. С образованием же Восточного фронта многие «государственномыслящие» элементы буржуазии стали обращать внимание и на восток Советской России для организации и там государственного аппарата для борьбы под знаком «единой, великой и неделимой».

До середины лета 1918 г. белогвардейские офицерские формирования на Дону являлись монопольным и самостоятельным творчеством представителей царского генералитета и крупных торгово-промышленных кругов России.

Дальнейшие перспективы первоначальных белогвардейских общероссийских формирований на Дону очень хорошо определены были в директиве одного из виднейших представителей царского генералитета — генерала М. В. Алексеева от 8 (21) ноября 1917 г. Она была адресована на имя генерала М. К. Дидерихса, работавшего в то время в Могилеве — в Ставке.

Генерал М. В. Алексеев писал:

«Приехал в Новочеркасск, имея в виду не только найти временный приют, но и начать работу, если только это окажется возможным… Юго-восточный угол России — район относительного спокойствия и сравнительного государственного порядка и устойчивости; здесь нет анархии, даже резко выраженной классовой борьбы, кроме — в известной мере — угольного и рудного участков. Здесь естественные большие богатства, необходимые всей России; на Кубани и Тереке хороший урожай… Как от масляной капли начнет распространяться пятно желаемого содержания и ценности… Из этой цитадели должна затем начаться борьба за экономическое спасение наше от немца, при участии капитала англо-американского. Под покровом силы промышленно-экономической и порядка здесь именно создать сильную власть, сначала местного значения, а затем общегосударственного…

…Пользуясь видимой недосягаемостью и безопасностью, приступить к формированию реальной, прочной, хотя и небольшой силы, вооруженной для будущей активной политики. Элементы имеются: много офицеров, часть юнкеров и гардемаринов из разгромленных училищ… наконец, добровольцы… Вот схема начинающейся работы…

Военные наличные силы казачьего союза действительно ничтожны и едва удовлетворяют местным потребностям (угольно-рудный район Ростов, жел. — дор.). С ними на внешние предприятия идти, конечно, нельзя»^[1].

Исходя из этих общих предпосылок, генерал М. В. Алексеев давал ряд конкретных указаний, как обеспечить формирование белой армии на Дону. К числу их относятся: необходимость организации тайных военно-политических отделений в таких крупных городах, как Петрограде, Москве, Киеве, Харькове, с целью шпионажа, вербовки и переотправки на Дон всех контрреволюционных элементов; обеспечение этих организаций оружием и патронами; переброска с фронта под всяким благовидным предлогом сохранившихся частей, военного имущества и пр.; дать наряд главному артиллерийскому управлению на отправку в Новочеркасский артиллерийский склад до 30 000 винтовок на первое время^[2]; из пределов Донской области обеспечить удаление «совершенно большевистских» частей посредством расформирования их или отправления безоружными на фронт и т. д.

Полная осведомленность этого представителя царского генералитета в военных делах давала ему возможность еще более конкретизировать отдельные задачи, как, например: «Георгиевский запасный полк, формировавшийся в Киеве, распался, но офицерский состав с ничтожным числом солдат прибыл сюда. Он послужит кадром… Узаконьте формирование такового, якобы запасного полка в Ставрополе — и формирование крупной части обеспечено».

Ставился генералом Алексеевым вопрос и о переговорах с представителями чехословацких войск, которые, по его мнению, должны были охотно связать свою судьбу с деятелями «спасения» России.

Наметив таким образом ясную перспективу для Белого движения, генерал М. В. Алексеев свое директивное письмо заканчивает следующими словами:

«…Слабых мест у нас много, а средств мало. Давайте группировать средства главным образом на юго-восток, проявим всю энергию, стойкость… Вооружимся мужеством, терпением, спокойствием сбора сил и выжидания. Погибнуть мы всегда успеем, но раньше нужно сделать все достижимое, чтобы и гибнуть со спокойной совестью»^[3].

Эта директива генерала М. В. Алексеева характерна в том отношении, что буржуазно-помещичья контрреволюция с первых же дней победы пролетариата решила сосредоточиться на юго-восточной окраине России, надеясь оттуда в дальнейшем повести борьбу с пролетарской революцией в широком масштабе.

Целый ряд контрреволюционных группировок, действовавших конспиративно внутри Советской республики, в своей повседневной практической деятельности имел в виду оказание всемерной помощи этому контрреволюционному очагу отечественной буржуазии.

Зависимость российской буржуазии от англо-французского капитала, обусловившая в конечном счете выступление России в мировой войне на стороне Антанты, должна была определить политическую ориентацию как белогвардейских добровольческих формирований на Дону, так и тех организаций, которые всеми силами старались подорвать крепость Советов изнутри и оказывать соответствующую поддержку Дону.

Под знаком ориентации на Антанту и вела борьбу с революцией внутренняя отечественная белогвардейщина.

Однако провал всех антантовских иллюзий на скорую ликвидацию советской власти весной и летом 1918 г. временно усилил другое течение в стане действовавшей внутри Советской республики контрреволюции. Эта группа все надежды возлагала на Германию, хотя и задыхавшуюся в тисках всепожирающих фронтов мировой войны, но все же представлявшую из себя реальную и грозную силу на востоке. С занятием Украины австро-германскими войсками идеологи кулацко-казачьего Дона, как генерал П. Н. Краснов и др., решили немедленно принять германскую ориентацию и тем самым вошли в противоречие с Добровольческой армией генералов М. В. Алексеева и А. И. Деникина.

Стремление опереться на Германию было продиктовано самим положением Дона летом и осенью 1918 г. и по своему характеру не выходило из рамок союза буржуазной кайзеровской Германии с кулацко-казачьими самостийниками Дона.

Другое проявление германского влияния, имевшее место в отношении действующих внутри Советской России контрреволюционных организаций, в основном монархического направления, носило характер более широкого русско-германского буржуазного блока, преследовавшего цели ликвидации Советов в целом.

Таким образом, помимо сотрудничества германской буржуазии с донским кулачеством, сотрудничества, имевшего чисто местное значение, был налажен контакт между германской и частью российской буржуазии.

В среде некоторых организаций, ориентировавшихся в общем на Германию, не было, однако, полного единства взглядов. Германофильские группировки внутри Советской республики не располагали, естественно, своей собственной территориальной зоной. В их среде происходили внутренние трения в смысле оформления своих политических симпатий.

Образовавшаяся в марте 1918 г. внутри Советской республики контрреволюционная группировка, впоследствии получившая название «Правого центра», и была одной из тех организаций, которые, не отвергая окончательно мысли об Антанте, придерживались германофильского направления.

В «Правый центр» входили представители от Совета общественных деятелей (возникшего еще при Керенском в августе 1917 г.), от партии к.-д., от Торгово-промышленного комитета, Союза земельных собственников и от крайних правых. Такие лица, как Д. М. Щепкин, С. М. Леонтьев, Н. И. Астров, С. А. Морозова, А. И. Бурышкин, М. М. Федоров, А. В. Кривошеин (бывш. царский министр), В. И. Гурко, Л. Л. Кисловский, П. Б. Струве, Г. Н. и Е. Н. Трубецкие и др., были активными членами организации; А. В. Кривошеину, В. И. Гурко и С. М. Леонтьеву принадлежала доминирующая роль. «Правый центр» в поисках наилучшего выхода из создавшейся политической обстановки в России в 1918 г. хотя и придерживался в своем большинстве летом 1918 г. германской ориентации, но вел одновременно переговоры и с представителями Антанты.

Проводники германской внешней политики и выразители настроений германской буржуазии, сознавая свою относительную слабость и невозможность непосредственного вооруженного вмешательства в дела неоккупированной их войсками советской территории, придавали большое значение деятельности внутренней русской белогвардейщины. При этих условиях нетрудно было представителям Германии завязать чисто деловые переговоры и установить тесные связи с «Правым центром».

Переговоры немцев начались с петроградской группой политических деятелей умеренно правого направления в лице В. Ф. Тренева и барона Б. Э. Нольде. Когда об этих переговорах был информирован «Правый центр» в Москве, то и там всплыл вопрос о возможности сговориться с немцами для скорейшей ликвидации советской власти. Некоторые члены «Правого центра», в том числе бывший обер-прокурор Синода в кабинете С. Ю. Витте — князь А. Д. Оболенский, были уполномочены вести переговоры с различными немецкими представителями.

Результатом этих связей было то, что немцы все же уклонились от активного вмешательства и ограничились обещанием только косвенной поддержки^[4].

Переговоры с немцами вели не только представители «Правого центра». Немецкий генерал барон Кольмар фон дер Гольц в своих мемуарах говорит, что в июне 1918 г. в Финляндии у него начались переговоры с представителями русских правых группировок, бывшим товарищем председателя 3-й и 4-й Государственных дум князем В. М. Волконским, бывшим премьером царского правительства А. Ф. Треневым и бывшим великим князем Кириллом Владимировичем Романовым. Целью этих переговоров было установление тесных взаимоотношений русских монархических групп с представителями Германской империи на предмет совместной согласованной борьбы с пролетарской революцией в России, начало которой (борьбы) должно было положить наступление германских войск на Петроград. Наступление на Петроград намечалось главным германским командованием на август 1918 г., и только переговоры советского правительства с Германией, закончившиеся подписанием 27 августа 1918 г. навязанного Германией шантажистского дополнительного к Брест-Литовскому договору «соглашения», ликвидировали опасность Петрограду со стороны немецких армий.

Германской ориентации придерживалась еще одна организация, существовавшая нелегально в Петрограде.

В этой организации, именовавшейся «Великой единой Россией», принимали деятельное участие морской офицер лейтенант В. В. Дидерихс, С. А. Бутвиловский, фон Коттен, Бутвель, Эльснер — начальник строевого отдела штаба флота и другие. Структура этой организации была довольно оригинальна. Лейтенант В. В. Дидерихс, игравший в то время руководящую роль в организации «Великой единой России», получил от германских властей задание организовать сеть трудовых артелей и различных коммерческих предприятий, с помощью которых достигались бы две задачи: 1) обеспечение организации денежными средствами и 2) подбор «подходящих» лиц. Под флагом этих по внешности аполитичных предприятий группировался соответствующий контингент представителей русско-помещичьей контрреволюции. С. А. Бутвиловский вел деловые переговоры с представителями купеческого мира, намечал подряды, заказы и прочее. Организация старалась всемерно использовать всякую возможность устроить своих людей на командные должности в Красную армию, на службу в военные и советские учреждения. Однако самым характерным, определяющим, пожалуй, степень серьезности всех начинаний организации «Великой единой России», было внешнее поведение ее организаторов, обусловленное наличием в их руках крупных денежных сумм, немецкое происхождение которых знали немногие. Одна из контрреволюционных деятельниц так отзывалась об этой организации: «Началась наивная и неумелая лепка карточного домика контрреволюции».

Связь организации «Великая единая Россия» с Германией проходила по линии Берлин — Варшава — Псков — Петроград. Организация имела своих курьеров, ездивших с различными поручениями из Петрограда в Псков и обратно, переходя по пути демаркационную советско-германскую линию в районе Пскова.

Эта организация, по крайней мере в лице ее отдельных, но наиболее авторитетных членов, в процессе своей повседневной контрреволюционной деятельности осознала вскоре тщету своих усилий и необходимость перейти к более серьезному делу — формированию белогвардейских военных отрядов вне пределов Советской республики. С. А. Бутвиловский, исходя из этих соображений, в конце 1918 г. предпринял шаги по формированию так называемой Северной армии в Пскове под прикрытием войск оккупантов. По этому поводу велась усиленная переписка с Псковом, которая не могла не повлиять на последовавшее вскоре решение германского главного командования на востоке — предоставить все возможное, вплоть до оказания материальной поддержки, для успешной организации белогвардейской русской армии на северо-западе России. По мнению организации «Великая единая Россия», занятие Петрограда не требовало предварительного и длительного сосредоточения крупных вооруженных сил.

Наконец, в Петрограде помимо указанных германофильских контрреволюционных групп в 1918 г. существовали гвардейская офицерская организация и так называемая монархическая партия Н. Е. Маркова 2-го. Гвардейская офицерская организация объединяла гвардейских офицеров старой армии и делилась в начале 1918 г. на две группы: первая — офицеры гвардейской пехоты и полевой артиллерии, вторая — офицеры гвардейской кавалерии и конной артиллерии. Во главе каждой группы стояли ответственные руководители: в первой — генерал Гольштер, во второй — генерал Е. А. Арсеньев; в распоряжении этих генералов для текущей организационной работы находились секретари-полковники (у генерала Арсеньева — полковник барон Таубе).

Группа устраивала общие собрания, на которых вырабатывалась линия поведения офицеров, находившихся на советской территории. С момента организации в начале 1918 года 1-го корпуса Красной армии гвардейская организация решила принять активное участие в этих советских формированиях, преследуя цель организованной измены на фронте, куда предполагалось бросить красноармейские части. Общий план предусматривал необходимость предварительно договориться с германским военным командованием и состоял в том, что германские войска и части 1-го советского корпуса совместно займут Петроград и восстановят монархию в России, Россия заключит сепаратный мир с Германией и до конца мировой войны будет соблюдать дружественный нейтралитет в отношении срединной коалиции. Этот план действий получил полное одобрение от бывшего великого князя Павла Александровича, который выразил желание стать при необходимости во главе корпуса и временного русского правления.

Приведение плана заговорщиков в исполнение лежало в обязанности одного из активных деятелей гвардейской офицерской организации — ротмистра л. — гв. Кирасирского полка фон Розенберга, который занял пост начальника оперативного отдела штаба 1-го корпуса и временно, до выступления частей корпуса на фронт, должен был руководить отделом формирования.

Теснейший контакт гвардейская офицерская организация поддерживала с монархической партией Н. Е. Маркова 2-го, в состав которой входили сенатор С. С. Андреевский, Панютин, Волков, полковник л. — гв. Семеновского полка А. Ф. Штейн и другие. Обе эти организации руководились непосредственно Н. Е. Марковым 2-м и генералом Н. Н. Юденичем^[5].

Однако этот план гвардейских заговорщиков не был выполнен вследствие того, что формируемый 1-й корпус Красной армии, несмотря на наличие в нем старых офицерских кадров, был вполне надежной вооруженной силой пролетарской революции и по составу бойцов не мог способствовать широкому плану измены. Вскоре органами советской власти были арестованы руководители пехотной и кавалерийской групп гвардейской офицерской организации. Вся работа членов организации после этого должна была сосредоточиться исключительно на белогвардейских российских формированиях за пределами Советской республики.

Такова была деятельность контрреволюционных организаций в Петрограде, ориентировавшихся как частично, так и целиком на Германию^[6].

Итак, в Петрограде помимо различных контрреволюционных групп, субсидировавшихся представителями Антанты и связанных с ее агентами, проявляли активную деятельность и другие группировки, преимущественно монархического толка, ориентировавшиеся на Германию. И в то время как первые центр своего внимания переносили из Петрограда на другие районы России, интересовавшие их патронов, т. е. свою повседневную работу подчиняли не столько своим собственным интересам, сколько интересам союзников, вторые — в сферу активных действий как своих, так и вооруженных сил Германии включали в первую очередь северо-западный район Советской России с ее мощным пролетарским революционным центром Петроградом.

Такое своеобразное положение северо-западной окраины Советской республики в 1918 г. в конечном итоге обусловливалось, с одной стороны, отсутствием давления на нее вооруженных сил Антанты вследствие территориальной дальности Петрограда от районов России, попавших в сферу союзнической интервенции (Мурманск, а затем Архангельск), и с другой — господством в то время Германии в Прибалтике и наличием на непосредственных подступах к Петрограду германских войск.

Один из бывших активных деятелей белого стана, сторонник ориентации на Антанту В. И. Игнатьев по поводу деятельности контрреволюционных организаций в Петрограде писал:

«Петроград кишел всякими организациями, поставившими своей задачей борьбу с большевиками, организациями, в своем большинстве питающимися из одного и того же союзнического кармана и, несмотря на общность непосредственной цели — сломить большевиков, — ненавидящими друг друга, не верящими друг другу, готовыми при первом стремлении к дальнейшему строительству России, которую каждая организация понимала по-своему, перегрызть друг другу горло, — что потом и случилось»^[7].

В отношении Петрограда необходимо констатировать, что эта взаимная вражда между контрреволюционными организациями осложнялась более глубокими противоречиями, коренившимися в вопросах внешней ориентации. Колеблющаяся, выжидательная тактика некоторых организаций в смысле окончательного определения линии своей внешней политики была только одной из форм приспособления различных контрреволюционных группировок к условиям жизни. Эта приспособляемость тормозила своевременную выработку собственных программ по устроению белой России, почему не всегда возможно точно определить социальную природу их разногласий. Споры о военной диктатуре или директории отражали лишь взгляды двух полюсов внутренней контрреволюции — мелкобуржуазного и буржуазно-помещичьего и являлись одной, хотя и весьма характерной, но далеко не решающей стороной этих трений. Вопросы внешней политики были стержнем политической платформы различных групп российской контрреволюции, который определял основное направление их внутренней политики.

Русские белогвардейские организации в Петрограде, ориентировавшиеся на Германию, были поставлены в гораздо лучшее положение, чем сторонники Антанты. Они имели возможность завязать тесные взаимоотношения с представителями германских оккупационных войск, чтобы в дальнейшем приступить уже к непосредственной реализации своей политической программы и активным действиям на северо-западной территории Советской России. Сторонники Антанты были тесно связаны с англо-французами и должны были содействовать осуществлению планов своих хозяев, т. е., по условиям того времени, не обращать особого и серьезного внимания на Петроградский район. Сторонников Германии интересовали, конечно, вопросы военного характера, именно то, о чем неоднократно писал в Псков один из активных деятелей организации «Единая великая Россия» — С. А. Бутвиловский.

Близость к Петрограду оккупированных Германией русских областей — части Витебской и Псковской губерний, Лифляндии и Эстляндии — «невольно» наводила на мысль о создании там русской белогвардейской армии.

В этом отношении для германофильской русской контрреволюции представлялась реальная возможность формировать добровольческие белогвардейские силы на северо-западе России под защитой германских штыков.

Примечания

1

Везде в неоговоренных случаях курсив в цитатах наш. — Н. К.

2

В октябре 1917 г. Главное артиллерийское управление «своим попечением» направило в Новочеркасский артиллерийский склад 10 000 винтовок из Петрограда и 12 800 винтовок из Москвы. Как первая, так и вторая партия оружия по назначению не дошли. Поэтому генерал М. В. Алексеев предлагал вновь дать наряд, значительно его увеличив — до 30 000 винтовок, и то на первое время.

3

Белое дело. Берлин: Изд-во «Медный всадник», 1926. Т. 1. С. 77–82.

В этих последних заключительных словах генерала нельзя не отметить некоторой доли сомнения в своих начинаниях; ясная перспектива, нарисованная им, дала под конец основательную трещину. Фантазия, пленившая его в кабинете, должна была уступить хотя и незначительное, но все же заключительное место для соображений практического характера.

Несколько позже, 9 февраля (27 января) 1918 г., генерал М. В. Алексеев в своем обращении во французскую миссию в г. Киеве вынужден был подтвердить свое заключение из цитированного выше письма от 8(21) ноября 1917 г. Он писал: «Идеи большевизма нашли приверженцев среди широкой массы казаков. Они не желают сражаться даже для защиты собственной территории, ради спасения своего достояния. Они глубоко убеждены, что большевизм направлен только против богатых классов — буржуазии и интеллигенции, а не против области, где сохранился порядок, где есть хлеб, уголь, железо, нефть» (Владимирова В. Год службы «социалистов» капиталистам: Очерки по истории контрреволюции в 1918 г./ Под ред. Я. А. Яковлева. М.: Госиздат, 1927. С. 141).

4

Владимирова В. Указ. соч. С. 234–237.

5

Авалов П. М. В борьбе с большевизмом. Глюкштадт; Гамбург: Изд-во И. И. Августина, 1925. С. 36, 37, 76.

6

В Петрограде в различные периоды 1918 г. существовали еще и другие контрреволюционные группы и организации германофильского направления, не говоря уже об организациях антантовской ориентации. Однако чрезвычайная организационная пестрота, являвшаяся характерной чертой деятельности русской контрреволюции в целом в течение 1918 г., не дает возможности с абсолютной точностью определить степень организационной самостоятельности и цельности различных групп и организаций. Даже работники белого стана не всегда разбирались и разбираются в том организационном многообразии, которое имело место в 1918 г. внутри Советской республики.

7

Игнатьев В. И. Некоторые факты и итоги 4 лет гражданской войны (1917–1921 гг.), часть 1 — «Октябрь 1917 г. — август 1919 г., Петроград, Вологда, Архангельск» (личные воспоминания). Пг.: Госиздат, 1922. С. 19.