Исчезающий миг современности

Николай Колос

Книга «Исчезающий миг современности» рассчитана на широкий круг читателей. В ней автор, используя элементы реальности и фантастики, показал как, на его взгляд, исчезает старое и отжитое, потому, что оно должно исчезнуть, и как зарождается новое, помогающее человеку почувствовать себя человеком. Другими словами – добро должно противостоять злу, если такое в нашем современном мире возможно. Своё произведение автор попробовал немного разбавить юмором и гротеском.

Глава 1. Опекуны и опекаемые

Дети ели варёную пшеницу. Миски были деревянные, замусоленные, Бог знает, когда мытые. Ложки тоже деревянные, со всех сторон обгрызенные. Самый маленький держал ложку зажав ее в кулаке и неуклюже черпал ею небольшую порцию каши. Пшеница вываливалась на немытый деревянный стол и застревала в зигзагообразных щелях. Тогда он бросал ложку и ел кашу руками. Самый старший ребёнок (это была девочка) ела молча, жадно, поглядывая на братьев, выковыривала уроненную младшим братом пшеницу и клала ее себе в рот. Тот глядел вначале с улыбкой, потом с укором. Девочка чувствовала его укор, ей было стыдно, но она хотела есть.

Зато средний брат, (названный брат), а ему было лет шесть, был более ухоженный, более умытый, иногда старался восполнить урон младшего брата и совал свою ложку с кашей ему в рот.

Но такая попытка терпела фиаско, потому что бдительная рука сестры перехватывала ложку и вываливала содержимое обратно в его миску. Дело в том, что если младший брат и старшая сестра ели пшеницу, даже не посоленную, то каша среднего — была сдобрена мёдом и чесноком, и порция более внушительная. «Нельзя — говорила сестра — мы тоже хотим с мёдом и чесноком, поэтому быстрей выздоравливай»! А чуть погодя добавляла:

— Жирей!… Мы ждём и терпим! — При слове «терпим», на глаза девочки наворачивались слёзы.

Маленький добавил:

— Ты пойдёшь на органы, а усатый дядя нам заплатит. — Сестра тут же стукнула его ложкой по лбу и крикнула:

— Помалкивай! Мачеха говорила, чтоб не разглашать услышанного! И чтоб навек забыть такое слово! И вообще — не подслушивай, что мачеха с дядей говорит! Ябеда!

Средний, шедший на органы, будем звать его Янко, громко рассмеялся, вложил кашу в рот и посмотрел на синяк младшего брата от ложки сестры. Потом взял пальчиками комочек каши с мёдом и засунул в рот младшему. И тоже засмеялся.

Дверь скрипнула и в комнату, скорее это был сарай, вошли двое. Мужчина и женщина. Мужчина высокий худющий и согнутый как покрученное коромысло. Но, видно, жилистый. Ходил пружинясь, поэтому изменялся по вертикали — то уменьшался, то вырастал. Его нос напоминал крючок коромысла, и был очень красный и чуть облезлый на кончике. Под ним торчали чёрные усы, под усами пухлые красные губы, потом очень выпяченный и тяжёлый подбородок с редкой щетиной. Он посмотрел на Янка, губы его растянулись в две змеи и порозовели.

Губы думали, что изображают улыбку. Будем его называть дядя Гыба. Может у него было другое имя, но так называл его маленький. Дядя Гыба погладил шершавой, с выкрученными пальцами рукой Янка по головке и сказал —

— Скоро, скоро! Молодец! Скоро всё будет хорошо! Я принёс ещё баночку мёда и пучок чеснока. —

Вслед за дядей Гыбой подошёл к Янку чёрный пёс, что зашёл вместе с компанией, и лизнул ему щёку. После своеобразного поцелуя пёс сел рядом и тихонько заскулил. Янко дал ему облизать свою ложку. Пёс радостно завилял хвостом и заскулил ещё больше.

Женщина стояла молча. — Как изваяние. Как египетская пирамида и что-то переваривала в своих пирамидальных катакомбах. Её руки были опущены и толстыми пальцами, сведенными в замок, доставали до низа живота. Там они и покоились, одновременно поддерживая огромный живот, чтобы не вывалился. От большого живота и опущенных рук, халат сильно задрался впереди, полы разошлись и показывали красные, все в буграх и разводах, толстые, но очень сочные ляжки. Выше живота, где положено по рождению быть талии, двумя буграми нависала, так сказать, женская грудь, и закрывала оную. — Талию.

Грудь так распирала халат, что норовила вывалиться в промежутки между пуговицами. Пуговицы еле сдерживали напор.

Ещё выше покоилась, вернее выпячивалась жировыми складками пунцовая шея, потом маленький вросший в шею подбородок, дальше — толстым бубликом губы. Выше — похожий на маленькую картофелину нос, над ним очень близко посаженные друг к другу, горели чёрным пламенем маленькие глаза и ещё выше узкий, с глубокой морщиной, лоб. Из-под грязной косынки, возле уха выбивался неряшливый клок чёрных волос.

«Бублик-рот» вдруг зашевелился. —

— Сил моих нет! — вырвался из бублика басовитый, но женский голос — всё для них, да для них! Сама не доедаю! Всё отдаю! Отец их, во-время нечистая сила взяла его, ничего не оставил, всё пропил»! —

Маленькие глазки с укоризной прошлись по детям. Но вдруг, через полминуты пропищал ещё детский, но довольно твёрдый голос:

— А хата, а корова, а лошадь, а козы»… — и оборвался. Последовала громкая затрещина и вырвалось проклятие —

— Молчи, зараза! Гром тебя порази!… Представляешь… вся в отца, глаза бы её не видели»! —

Она обращалась к дяде Гыбе. Тот примирительно ответи»:

— Терпи, скоро всё образумится… Господь терпел и нам велел. Голосок у дяди Гыбы был ласковый, каждая его буковка, как бы была смазана техническим мазутом с примесью мёда, а всё предложение оптом посыпано сахарной, чуть подмоченной пудрой.

Но опытный слух в голосе дяди Гыбы различал и перчинку. Перчинка нравилась мачехе, поэтому «бублик» растягивался в овал, изображая улыбку. Оба вышли. Но перед выходом тетя Луза (так будем называть, мачеху) обернулась и погрозила всем троим пальцем.

Юная компания осталась одна, хоть и полуголодная, но счастливая избавлением от взрослых, стала играть с собакой. Собака с удовольствием приняла игру и облизывала их щёчки.

Через несколько дней, когда уже было съедено полбанки мёда и три головки чеснока, когда уже две ночи у них ночевал дядя Гыба, а утром закрывался с мачехой от детей, чтоб позавтракать и уходить по делам, возле их двора прошла нищенка вся в чёрном с головы до ног и с клюкой.

На плече нищенки висела дырявая сумка, а из дырки выглядывал пытливый котёнок.

Дети играли возле дома и нищенка остановилась. Ей явно понравился Янко и она сказала:

— Хочешь поиграть с котёнком»? —

Янко пугливо отступил назад. —

— Не бойся, дурачок, смотри как котёнок высовывает лапку. Котёнок на самом деле высунул лапку и ловил нитку висящую от разорванной сумки. Янко подошёл погладил лапку котёнка.

— А почему от тебя так чесноком пахнет?

— Меня откармливают на органы, — сказал Янко — нужно чтоб чесноком и мёдом»

— На органы?! — удивилась нищенка — Это тебе так сказали?

— Мне сказал младший братик, что на органы, а дядя Гыба сказал, что скоро мне будет очень хорошо. Наверно на органах не так как у нас дома, а лучше. Там много мёда и чеснока.

Из дома вышла тётя Луза и нищенка у неё попросила две, или три корочки хлеба. Тётя Луза стала ругаться! Дескать, ходят всякие побирушки и добавила —

— Вот видишь три дармоеда, где хлеба набраться! —

Нищенка сказала —

— Тогда отдайте мне одного, вон того — и показала пальцем на Янко.

На красивой холёной руке блеснул браслет, но никто его не заметил

— Он мне будет помогать просить и вам что-то перепадёт. Если с детьми просить, то больше подают —

— Ишь чего захотела — огрызнулась тетя Луза — убирайся вон, а вы кыш в дом!.

И ещё тетя Луза долго ругалась матом, но не зло, а так, затухающими волнами. Нищенка, между тем, вынула из сумки котёнка, протянула его Янку и шепнула

— Я к тебе завтра приду, а ты молчи — иначе будет плохо.

Но нищенка не пришла ни завтра, ни послезавтра. У Янко почему-то заныло на душе. Пёс чаще подходил к нему и более жалобно скулил. Когда в банке осталось на день, или на два мёда — к их двору подошёл мальчик чуть старше Янко, явно из чужого села. В кармане его что-то торчало.

— Что у тебя там»? — спросил Янко.

Мальчик вынул пирожок с запеченной свеклой, разломил на три части и сказал —

— Раздай всем.

Когда Янко съел свою порцию, то спросил —

— А у тебя нет больше? —

Мальчик сказал —

— Больше нет… здесь нет. Приходи на мост, что через речку, там у меня в корзине… только приходи один, никому не говори, потом разделишь со всеми —

Янко ответил:

— Это далеко, я туда один не ходил, только с мачехой, когда воровали сено со скирды —

Мальчик возразил —

— Если ты уже воровал сено, то ты герой. Не дрейфь! Приходи, я там буду тебя ждать! — И мальчик исчез.