Встань и иди

Николай Кикешев

В основу военно-исторического романа-трилогии «Встань и иди» легли события Афганской войны. Его главные герои генерал армии В. И. Варенников, генерал-полковник Б. В. Громов стали героями Советского Союза, внесены в список «100 великих полководцев», приумноживших военную славу России. Через судьбы спецназовцев: комбрига В. Бабушкина, комбата Г. Бокова, лейтенанта О. Якуты и других офицеров, показаны трудности и невзгоды афганской эпопеи. Роман способствует воспитанию патриотизма.

ЖАРКИЙ ДЕКАБРЬ

Глава 7. ТАЙНА ОРЕХОВОЙ КОМНАТЫ

В кабинет Косыгина вошел офицер спецсвязи с секретной почтой и положил на стол пачку документов. Алексей Николаевич тут же вскрыл первый конверт и начал читать:

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО»

ОСОБАЯ ПАПКА Согласовано на заседании Политбюро ЦК КПСС

Записка в ЦК КПСС от 6 декабря 1979 года

С учётом усложнившейся обстановки и просьбы X. Амина считаем целесообразным направить в Афганистан подготовленный для этих целей специальный отряд ГРУ Генерального штаба общей численностью около 500 человек в униформе, не раскрывающей его принадлежности к Вооружённым Силам СССР. Возможность направления этого отряда в ДРА была предусмотрена решением Политбюро ЦК КПСС от 19. 06. 1979 г. №11156 / К.

В связи с тем, что вопросы о направлении отряда в Кабул согласованы с афганской стороной, полагаем возможным перебросить его самолётами военно-транспортной авиации в первой декаде декабря с. г. Тов. УСТИНОВ Д.Ф. согласен, чтобы 29 декабря 1979 года подразделения Советской Армии пересекли афганскую границу.

Ю. Андропов, Н. Огарков»

Косыгин еще раз внимательно перечитал записку и тяжело вздохнул. На всех заседаниях Политбюро он четко и однозначно высказывался против ввода советских войск в Афганистан. «А тов. Устинов, значит, согласен, чтобы наши солдаты встретили Новый 1980 год в Кабуле». Как председатель Совета министров, Алексей Николаевич хорошо понимал все последствия такого шага, и материальные, и политические. «Значит, все мои доводы не возымели действия», — подумал он и позвонил Огаркову:

— Николай Васильевич, тут мне документ о направлении нашего спецотряда ГРУ в Афганистан принесли. Но это мы вроде все согласовали. Меня другое удивляет: Устинов не против, чтобы наши войска 29 декабря пересекли афганскую границу. А вы-то сами как относитесь к вводу?

— Категорически против! — решительно сказал Огарков. — Поддерживаю любые другие действия, в том числе материальные и финансовые затраты, но только не ввод войск.

— Я так понимаю, что решение о вводе все-таки готовится, — медленно проговорил Косыгин. — И если вы против, то убедите Дмитрия Федоровича, что делать это нельзя, несмотря на устремления американцев влезть в Афганистан. Будут очень тяжелые последствия для всей нашей страны.

— Да я уже говорил ему об этом, и не раз, — толку мало!

— А вы еще раз попытайтесь, — настаивал Алексей Николаевич. — Вы же Генштаб — мозг армии! Не может он так просто отмахнуться от вашего мнения.

После разговора с Косыгиным Огарков тут же вызвал к себе Варенникова и решительно сказал:

— Нам необходимо еще раз попытаться убедить министра, что вводить войска нельзя. Подготовь справку-обоснование.

Через час Варенников зашел с двумя исписанными листами бумаги. Огарков быстро посмотрел их, добавил кое-что от себя и позвонил Устинову:

— Товарищ министр обороны, мне надо доложить ряд документов.

— Готов встретиться, — ответил Устинов, не подозревая об истинной цели визита.

Записку об Афганистане Огарков подавал последней, так как предвидел, что могут быть трения.

— А это что? — спросил Устинов, глянув на него исподлобья.

— Обоснование, почему нецелесообразно вводить войска в Афганистан, — ответил Огарков, стараясь сохранять спокойствие.

Устинов вдруг взорвался:

— Вы постоянно строите какие-то козни! Систематически саботируете мои решения! А сейчас вам уже не нравится то, что готовит руководство страны. Это не ваше дело. Все решает Политбюро! Ваше дело — штаб.

— Вы заблуждаетесь! — сдерживая волнение, ответил Огарков и с достоинством в голосе добавил: — Генеральный штаб Вооруженных Сил — не канцелярия министра, а главный орган государства по управлению армией, флотом и обороной страны как в мирное, так и в военное время. И Генштаб обязан знать все, что касается Вооруженных Сил. Кстати, Дмитрий Федорович, в военное время должность министра обороны упраздняется, а Генштаб подчиняется Верховному Главнокомандующему, которым является глава государства.

— Ах, так вы хотите командовать Вооруженными Силами Советского Союза, — взвился Устинов. — Может, вам и Политбюро подчинить? Вы хотите всю власть в стране захватить? Не выйдет!

Огарков опешил от этих обвинений.

— Да не хочу я ничего захватывать, — сказал он примирительно. — Просто я вижу, что вы решили низвести Генштаб до уровня своей канцелярии. Я уже не один раз повторял: этого делать нельзя! Такими действиями вы наносите ущерб лично себе, своему авторитету, бросаете незаслуженную тень на Генеральный штаб. Я понимаю, что у вас появилась неприязнь ко мне. Но личные отношения можно было бы отделить от Генштаба, а не перекладывать его на моих подчиненных. Вы никак не можете смириться с тем, что министр обороны и Генштаб выступают на равных, что у начальника Генштаба может быть совершенно иное, чем у министра обороны, мнение.

— Я больше разговаривать с вами не намерен! — раздраженно перебил его Устинов и ушел в комнату отдыха, хлопнув дверью.

Не чуя ног, Огарков буквально влетел в кабинет Варенникова, швырнул папку на стол. Лицо его было покрыто красными пятнами. Чтобы хоть как-то успокоится, маршал подошел к окну и неподвижно смотрел на улицу невидящим взглядом.

— Что случилось? — участливо спросил Варенников, прервав затянувшееся молчание.

— Скандал, Валентин Иванович, — медленно проговорил Огарков, все также уставившись в окно. — В полном смысле слова — скандал. Видели бы вы, что там было! В чем он меня только не обвинял! Хорошо хоть, что мы были вдвоем.

— Товарищ маршал, — Варенников подбирал слова, чтобы не травмировать уязвленное самолюбие начальника, — то, что министра прорвало, — этого следовало ожидать. Конечно, это неприятно и ему, и вам, но когда-то это должно было случиться. Он успокоится, и отношения станут хотя бы внешне нормальными. Зато теперь вы знаете, что у него в голове. Да и ему, наконец, стало ясно, что такое Генштаб. В этой обстановке, я думаю, вам было бы удобно позвонить Громыко или Андропову, а может быть, тому и другому, и предложить, чтобы они выслушали и вашу позицию. При этом можно было бы намекнуть, что одному Дмитрию Федоровичу делать выводы по вашему докладу будет неудобно, так как здесь затрагиваются политические аспекты.

— Да-да, мне надо переговорить с ними именно сейчас, — согласился Огарков и решительно направился в свой кабинет.

Утром ему позвонил Устинов и, как ни в чем не бывало, сказал:

— Николай Васильевич, вам к одиннадцати часам необходимо быть в Кремле в Ореховой комнате. Состоится встреча членов Политбюро, и вы доложите им свои взгляды на афганскую проблему.

В Ореховой комнате обычно собирались члены Политбюро до начала совещания. На встречу пришли Андропов, Громыко и Устинов. Несколько позже к ним присоединился Суслов. Все они были прекрасно осведомлены о положении в Афганистане, каждый имел свой канал информации, но по настоянию Устинова выслушали и позицию Огаркова.

Вернувшись в Генштаб, он пригласил к себе Ахромеева, Варенникова и подробно проинформировал их о встрече.

— Я двадцать минут докладывал и час отвечал на вопросы, — подытожил он свой рассказ. — Активно себя вел только Андропов. Громыко задал три-четыре вопроса. Устинов вообще ни о чем не спрашивал — ему, видимо, все ясно.

— Но вы почувствовали, к какому решению они склонны? — спросил Варенников.

— Как-то однозначно сказать нельзя, — Огарков в раздумьях потер подбородок, — но то, что и Громыко, и Андропов нервничали, — это было видно, особенно когда я говорил о возможных последствиях для Советского Союза ввода войск в Афганистан.

— Еще бы не нервничать! — воскликнул Варенников и предложил: — Наверное, надо бы сообщить Алексею Николаевичу Косыгину о вашей встрече?

— Да, я сейчас позвоню и ему, и другим товарищам, — сказал Огарков. — Я чувствую, что руководство страны фактически уже у порога принятия решения о вводе наших войск в Афганистан. Думаю, что не только Устинов согласен на ввод войск, но и Леонид Ильич. Давайте попробуем еще раз встретиться с Дмитрием Федоровичем и уговорить его не делать этого.

Министр на разговор согласился, пригласил на него Епишева. Он слушал Огаркова не перебивая, однако на его скучающем лице можно было прочесть: «Ну, зачем ты мне все это говоришь? Уже все решено, и я не намерен что-то менять!» Когда Николай Васильевич закончил выступление, министр спросил Епишева:

— Алексей Алексеевич, у тебя вопросы есть?

— Да нет у меня вопросов, — ответил тот, и, с деланным возмущением добавил: — У товарища Огаркова всегда свое особое мнение.

— Это верно, — согласился Устинов. — Я учту позицию Генерального штаба.

Когда уже собрались уходить, Варенников решил поддержать начальника, горячо проговорил:

— Товарищ министр обороны, это последний шанс остановить надвигающуюся беду. Мы очень надеемся на вас.

Огарков решительно добавил:

— Афганцам надо дать возможность самим разобраться в своих делах. Наша армия тут не поможет.

8 декабря Огаркова снова пригласили на совещание в Ореховую комнату. В течение часа он старался убедить членов Политбюро не вводить войска. Но напрасно старался. Андропов, Громыко, Устинов и Суслов хотели полнее вооружиться к совещанию с участием Брежнева. Но не для того, чтобы его отговаривать. Пружина войны уже была спущена и все крутилось только по ей ведомым законам. В Кремле понимали, что без советских войск устранить Амина от власти трудно. Полагаться только на внутреннюю оппозицию рискованно: власть может оказаться в руках исламистов, с которыми не по пути. И где гарантии, что афганская армия поддержит Бабрака Кармаля? В воинских частях, отрезанных от своих штабов, то и дело вспыхивали вооруженные мятежи. Восстаниями охвачены более половины провинций страны. Сумеет ли он отразить натиск вооруженной оппозиции, которая контролирует половину территории Афганистана, свыше 10 миллионов человек.

Глава 8. БАГРАМСКИЙ ПЛАЦДАРМ

Заместитель начальника группы «А» 7-го управления КГБ СССР майор Романов вызвал к себе майора Изотова.

— Поедешь в командировку на три дня, — сказал он безапелляционным тоном. — Возьмешь с собой Головатова, Картофельникова и Виноградова. Спускайтесь вниз, там вас ждет машина.

— Михаил Михайлович, а командировочные? — недовольно проговорил Изотов, — у нас же денег ни копья. Что мы три дня как медведи лапу сосать будем?

— Некогда с этим возиться. Крючков ждет.

— Тогда займи. Вернемся, отдадим.

— Сто рублей хватит?

— Вполне.

Изотов, зажав сотню в кулак, с Головатовым забежали в продуктовый магазин, купили копченой колбасы, сыра, рыбных и мясных консервов. Вскоре их повезли в Серебряный Бор, на дачу Первого главного управления КГБ. Крючков привел в комнату смуглых мужчину и женщину, похожих на жителей Средней Азии, и сказал Изотову:

— Юрий Антонович, отвечаете за них головой. Если хоть один волос упадет с их головы, то вы потеряете свою голову. — Изотов насторожился, понимая, что это не шутка. Крючков, несколько смягчив тон, представил незнакомцев: — Кармаль, Анахита. А это наш сотрудник майор Изотов и его помощники. Будут вас охранять. Прошу любить и жаловать.

Кармаля привезли во Внуково и посадили на самолет Ту-134 Андропова.

— Куда летим? — спросил летчиков Изотов.

— На юго-восток, — неопределенно ответил командир экипажа и заговорщицки подмигнул. Изотов понял, что лучше бы и не спрашивал.

Прилетели в Ташкент. Афганцев повезли на дачу члена Политбюро ЦК КПСС Рашидова. Там они пробыли один день и вылетели в Баграм. Самолет шел на посадку, выпустил шасси и готов был коснуться бетонки, как вдруг на всем аэродроме погас свет. Ярый сторонник Амина начальник авиабазы Хаким заподозрил неладное и выключил освещение, решив таким образом устроить авиакатастрофу. Но летчики не растерялись. Два столпа света бортовых фар выхватили из кромешной темноты стремительно набегающую взлетно-посадочную полосу.

— Выбросить тормозной парашют! — скомандовал командир экипажа.

Тут же за хвостом самолета вспухло белое шелковое облако, но он упрямо продолжал катиться почти до самого края бетонки. После остановки самолета кагебисты выскочили из него и заняли круговую оборону в готовности вступить в бой. Но здесь их уже ждали руководитель оперативной группы ВДВ генерал Гуськов, представители советского посольства. Они подошли с фонариками к самолету, поднялись по приставной лестнице в салон принимать пассажиров. Их было 19 человек. Всех посадили на машины и привезли в расположение советских десантников.

Несколько раньше таким же секретным рейсом из Москвы сюда прибыли Н. А. Нур, А. М. Ватанджар, С. М. Гулябзой, А. Сарвари. Кармаля и его соратников разместили рядом со спецназовцами в капонирах. На следующий день всех свозили на вещевой склад, одели в длинные шинели времен Великой Отечественной войны. Подпоясанные брезентовыми ремнями, в кирзовых сапогах и солдатских шапках-ушанках они заметно выделялись среди советских военнослужащих. Питались афганцы в одной столовой с солдатами, но никаких контактов.

Анахита с Бабраком жили в одной землянке. Мороз под 25 градусов, условий никаких. Рядом находились кагебисты. По двое два часа стояли на посту, два часа отдыхали. Еду приносили из десантного батальона. Котелок с гречневой кашей разогревали на «буржуйке». Из посольства иногда привозили мед в банках, пакистанское варенье. Этими продуктами подкармливали Кармаля, Анахиту и министров.

9 декабря на аэродром Баграм в отряд специального назначения КГБ СССР «Зенит» из Чирчика прибыло подкрепление. В группу входили 18 сотрудников Первого главного управления КГБ СССР и работники территориальных органов госбезопасности. По легенде, они являлись инженерно-технической группой «мусульманского» батальона. Возглавлял вновь прибывшую группу полковник А. Т. Голубев. Численность «зенитовцев» в Афганистане составила около 150 человек. Общее руководство ими осуществлял полковник Алексей Константинович Поляков. Основной состав отряда размещался на трех виллах в Кабуле, арендованных советским посольством.

***

Готовился к передислокации и «мусбат». Старший лейтенант Шарипов уехал в отпуск к себе на родину в Душанбе. Через пару дней почтальон принес телеграмму: «Срочно прибыть в часть! Овчаров». «Может, ребята пошутили? — подумал он. — От Душанбе до Ташкента 45 минут лета. На верное, вызывают «отдохнуть». Они знали его веселый гусарский нрав, желание кутнуть. Решил позвонить оперативному дежурному. «Никакая это не шутка, — услышал в ответ. — Ваши зашевелились». Холодным ужом заползла в душу тревога: «Началось»! Он готовился к этому и физически, и морально, но все же наступление часа испытаний всегда волнует кровь. Первым же рейсом вылетел в Ташкент, на такси примчал в батальон. На территории военного городка увидел скопление черных «волг», людей военной выправки в «гражданке» и понял, что готовится что-то серьезное.

В приемной командира бригады дежурили посыльный солдат и человек в «гражданке». Но по всему было видно, что это офицер КГБ. Он поднял телефонную трубку, позвонил в кабинет комбрига. Дверь тут же открылась, и из нее пахнуло табачным дымом. В пепельницах высились горки окурков. За т-образным столом, кроме Овчинникова, сидели командир мусбата майор Холбаев, начальник штаба батальона капитан Ашуров и еще трое в «гражданке».

— Шарипов, давай быстро фамилии десяти человек, — сказал комбриг. — Только не пулеметчиков и не из состава экипажей боевых машин.

— Можно, я за штатно-должностной книгой сбегаю? — растерянно спросил офицер. — У меня в роте 120 человек и 13 БМП.

— Некогда бегать! По памяти давай!

Шарипов называл фамилии, а комбриг тут же по телефону диктовал их кому-то в Москву… Затем, посовещавшись с далеким собеседником, сказал:

— Давай еще десять человек.

Закончив диктовать фамилии, он строго посмотрел на Шарипова:

— Теперь слушай задачу: получишь боеприпасы. По три боекомплекта на каждую единицу оружия. Но не на складе, а из своих БМП возьмешь. Получать будешь лично, понял. Пусть тебе поможет кто-нибудь из бригады. Но только не из вашего батальона, уяснил?

— Так точно!

— Выполняй!

Уже на следующее утро двадцать солдат, фамилии которых назвал Шарипов, под командованием заместителя комбата капитана Михаила Сахатова вылетели из Чирчика ставить палаточный городок. Куда? Шарипов этого не знал. Но это означало только то, что скоро снимется с места и весь «мусбат». Хафизула Амин настойчиво теребил советское руководство просьбами направить в Кабул батальон военнослужащих для охраны его новой резиденции, просил заменить афганские расчеты зенитных установок, в благонадежности которых он не был уверен, советскими расчетами. И батальон в Кабул посылали. Но только не защищать его, а убить.

Согласно первоначальным планам руководства, «мусбат» должен был выдвинуться из аэродрома Баграм и с ходу захватить резиденцию Амина, которая находилась в центре Кабула. Всех срочно переодели в солдатскую форму. У офицеров нашивки на погонах красные, у сержантов — желтые. По званиям офицеров различали так: ефрейтор — лейтенант, младший сержант — старший лейтенант, сержант — капитан. Майор Холбаев — старшина. Вместо пистолетов ПМ выдали ТТ. Автоматы — АКМ. За день до вылета выдали получку, чтобы остававшимся семьям было на что жить. Вечером Шарипов с офицерами роты накрыли стол, выпили за удачу. А утром отправились на аэродром. Часть батальона в тот же день улетела из Чирчика. Загрузили технику — и опять в Чирчик. Личный состав, имущество отряда, включая дрова, перевезли на Ан-12, тяжелую технику — на Ан-22 «Антей». Суматоха погрузки не смогла скрыть волнения и тревоги спецназовцев. Что ждет их там, куда нацелили батальон?

7 декабря с ташкентского аэродрома стартовали в неизвестность основные силы ««мусбата». Взлетали ночью. В Ил-76 вместе со спецназовцами сидели несколько человек в летах, одетые в старую военную форму. Подумав, что это призванные из запаса, которых в обиходе называли партизанами, Шарипов подошел к одному, похлопал по круглому животу и сквозь шум двигателей прокричал:

— Не страшно, дядя? На войну вроде как летим. Судя по возрасту, ты еще в Великую Отечественную воевал…

Незнакомец инстинктивно подобрал живот, улыбнулся в ответ:

— Да нет, все нормально, не страшно.

Прилетели на рассвете. В легкой дымке утра вырисовывались крутые горные хребты. Выяснилось, что аэродром, где сели, — афганский, и находится он в 70 километрах от Кабула. Здесь же поодаль от бетонки стояли палатки «мусбата».

Шарипов неожиданно встретил «своего» «партизана»: перед ним навытяжку… стоял генерал! Заметив ротного, он по-доброму улыбнулся, спросил:

— Как дела?

Шарипов тоже непроизвольно вытянулся по стойке «смирно» и со страхом вспоминал, как запанибрата хлопал по животу человека, который командует генералами. «Вот так влип по доброте душевной», — подумал он с горечью, прикидывая, чем может обернуться его выходка в самолете.

— Да ты не тушуйся, — успокоил его «партизан». — Молодец, хорошо держишься. Давай так и дальше действуй.

Он то уж точно знал, что этому молодому офицеру мужество скоро ой как понадобиться.

Холбаев собрал подчиненных, пояснил:

— Никакие это не «партизаны», а представители советского правительства и военачальники. Будьте с ними поосторожнее.

«Мусбат» и в Афганистане жил по давно установившемуся распорядку дня: в 5 утра подъем, физзарядка, утренний осмотр, обязательная тридцатиминутная политинформация, завтрак, развод, занятия. То, что правительственный переворот в Афганистане первоначально планировался на 14 декабря, никто из «мусбатовцев» не знал. Этот план знали, пожалуй, только члены Политбюро ЦК КПСС да кое-кто из руководства КГБ.

В Кабуле руководили всем только три человека: это сам Амин, начальник службы госбезопасности Асадулла, его племянник, и начальник Генерального штаба Якуб. В первую очередь необходимо было нейтрализовать эту тройку, лишить их возможности управлять армейскими соединениями и частями. А затем выдвинуть из Баграма советские подразделения и захватить важные государственные объекты в Кабуле, нейтрализовать афганские воинские части с помощью советников.

Командиром авиационного полка в Баграме был недружественно на строенный к советским военнослужащим афганский подполковник Хаким. Одним лишь своим присутствием он постоянно держал в напряжении готовивших операцию. И тут подвернулся случай. В момент посадки Ил-76 на аэродроме снова внезапно погас свет. Прогуливавшегося по аэродромной бетонке афганца кагэбэшники скрутили и, дав мощный пинок под зад, впихнули в иномарку. Машина рванула с места, и больше никто Хакима на аэродроме не видел. Став невольным свидетелем этой сцены Шарипов только подивился дерзости комитетчиков.

Глава 9. МОМЕНТ ИСТИНЫ

10 декабря Огаркова снова вызвали на заседание Политбюро. Но теперь он докладывал уже в присутствии Брежнева и заметно волновался, хотя внешне это никак не проявлялось.

Леонид Ильич сидел во главе стола и молча слушал, периодически шамкая губами. Казалось, что он думал о чем-то своем. Но когда Огарков перешел к прогнозам возможных изменений международной обстановки, он оживился. Лохматые брови приподнялись, выдавая неподдельный интерес.

— Введением войск в Афганистан наша политика усилит конфронтацию в «третьем мире», — горячо говорил Николай Васильевич. — Выгоды от этой акции будут незначительными по сравнению с ущербом, который она нанесет нашим интересам. В дополнение к двум фронтам противостояния — в Европе против НАТО и в Восточной Азии — против Китая, возникнет третий опасный очаг военно-политической напряженности на южном фланге СССР в невыгодных географических и социально-политических условиях. Произойдет значительное расширение и консолидация антисоветского фронта государств, опоясывающих СССР с запада до востока. Значительно снизится влияние Советского Союза на движение неприсоединения, особенно на мусульманский мир. Будет заблокирована разрядка и ликвидированы политические предпосылки для ограничения гонки вооружений. Западная пропаганда получит сильные козыри для расширения кампании против Советского Союза в целях подрыва его престижа в общественном мнении Запада, развивающихся государств, а также социалистических стран. Уже заметно дистанцирование от Советского Союза Югославии, Румынии и КНДР. В печати Венгрии и Польши впервые открыто обнаружились признаки сдержанности в связи с акциями Советского Союза в Афганистане. В этом, очевидно, нашли свое отражение настроения общественности и опасения руководства быть вовлеченными в них. Это заметили западные державы, и перешли к тактике активного вторжения в сферу отношений между Советским Союзом и социалистическими странами, открыто играя на противоречиях и несовпадении интересов между нами. Наконец, на Советский Союз ляжет бремя экономической и другой помощи Афганистану в значительно больших размерах, чем мы это делаем сейчас.

В целом афганский народ настроен к нам дружественно. Однако отдельные, верные Амину, части афганской армии могут оказать сопротивление, — привел Огарков веский довод. — Офицеры обучались у нас, имеют боевой опыт, в отличие от наших командиров.

Как итог: ввод войск только обострит ситуацию. Мы восстановим про тив себя весь исламский мир и политически проиграем во всем мире…

— Занимайтесь военным делом, — перебил его Андропов, — а политикой займемся мы, партия, Леонид Ильич!

— Я начальник Генерального штаба…

— И не более! — зло бросил Андропов. — Вас пригласили не для того, чтобы выслушивать ваши сентенции, а чтобы вы записывали указания Политбюро и организовали их выполнение.

Устинов промолчал. Создавалось впечатление, что с Брежневым они все давно обговорили, и решение уже принято. А все эти обсуждения нужны только для того, чтобы склонить на свою сторону остальных членов Политбюро.

В конце заседания Леонид Ильич с какой-то неуверенностью в голосе сказал:

— Очевидно, надо что-то вводить… Давайте на пару месяцев введем и посмотрим. Думаю, за это время все уляжется и к весне войска вернутся на Родину. Должны же мы как-то отреагировать на просьбы афганской стороны.

К какой весне вернутся солдаты на родину — тогда никто не знал. Неуверенность в голосе Генсека несколько приободрила Огаркова, который все еще надеялся, что сможет переломить ситуацию.

12 декабря он пригласил к себе в кабинет Ахромеева и Варенникова, решительно сказал:

— Предлагаю вам подписать доклад министру обороны об оценке обстановки в Афганистане и вокруг него, а также предложения Генштаба.

Читая доклад, Варенников обратил внимание на заключительные строки: «Учитывая, что еще не исчерпаны все возможности самого правительства Афганистана по созданию стабильной обстановки в стране, Генеральный штаб предлагает от ввода наших войск на территорию этого суверенного государства воздержаться, что соответствует ранее принятому решению руководства СССР и позволит избежать тяжелых политических, экономических, социальных и военных последствий».

Ахромеев молча подписал документ, Варенников тоже поставил свою подпись, многозначительно взглянув на Огаркова. Тот решительно сказал:

— Теперь — к министру. Я с ним уже договорился, что придем втроем. Правда, я не говорил, по какому поводу.

Устинову и самому не трудно было догадаться, зачем начальник Генштаба ведет с собой подкрепление.

— Мы подготовили документ на ваше имя, — сказал Огарков и подал доклад министру.

Устинов начал медленно читать, делая пометки на полях. Внешне он был спокоен. Закончив читать, взял на столе красные корочки, вложил туда листы доклада. Затем расписался вверху на первой странице, приговаривая:

— Это вам для прокурора. Вы опоздали. Решение уже состоялось.

Он закрыл корочки и спокойно вернул доклад Огаркову, уверенный в своей правоте. Тот от неожиданности широко развел руками:

— Дмитрий Федорович, но Генштабу ничего по этому поводу не известно! Ведь наши действия в мире могут быть расценены как экспансия. — Еще раз повторяю: решение о вводе состоялось, — в голосе Устино ва появились металлические нотки. — Вашу позицию члены Политбюро учли. Поэтому вам сейчас надо не обсуждать действия Политбюро, а их выполнять! Или вы против курса политики партии?!

— Никак нет! — опешив от такого вопроса, по-военному ответил Огарков.

Устинов дал понять, что разговор окончен. Утром он вместе с Андроповым и Громыко написали письмо Брежневу с предложением ввести войска в Афганистан. В итоге его обсуждения на свет появился любопытный документ.

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» ОСОБАЯ ПАПКА

Председательствовал тов. Л. И. Брежнев.

Присутствовали: Суслов М. А., Гришин В. В., Кириленко, А.П., Пельше А. Я., Устинов Д. Ф., Черненко К. У., Андропов Ю. В., Громыко А. А., Тихонов Н. А., Пономарев Б. Н.

Постановление ЦК КПСС «К положению в «А».

1.Одобрить соображения и мероприятия, изложенные тт. Андроповым Ю. В., Устиновым Д. Ф., Громыко А. А.

Разрешить в ходе осуществления этих мероприятий им вносить коррективы непринципиального характера. Вопросы, требующие решения ЦК, своевременно вносить в Политбюро.

Осуществление всех этих мероприятий возложить на тт. Андропова Ю. В., Устинова Д. Ф., Громыко А. А.

2. Поручить тт. Андропову Ю. В., Устинову Д. Ф., Громыко А. А. информировать Политбюро ЦК о ходе выполнения намеченных мероприятий.

№997 (1 л.) Секретарь ЦК Л. Брежнев. П. 176/125 от 12/Х11».

Постановление так засекретили, что непосвященным невозможно было догадаться, о чем идет речь. Литерой «А» обозначался Афганистан, под «мероприятиями» подразумевался ввод войск. Постановление собственноручно написал Черненко, и его даже не осмелились перепечатать в секретариате.

Когда решение было принято, к Брежневу зашел Громыко.

— Леонид Ильич, наверное, ввод наших войск стоит оформить как-то и по государственной линии? — сказал он, подсаживаясь к столу.

Брежнев поднял телефонную трубку и медленно проговорил:

— Михаил Андреевич, не зайдешь ли ко мне? Есть нужда посоветоваться.

В кабинете тут же появился Суслов.

— Члены Политбюро предложили ввести наши войска в Афганистан, — сказал ему Брежнев. — В сложившейся обстановке, видимо, нужно принимать решение срочно — либо игнорировать просьбы Афганистана о военной помощи, либо спасти народную власть и действовать в соответ ствии с советско-афганским договором.

Суслов сразу сообразил, что от него хочет услышать генсек, открыл папку, заглядывая в нее, сказал:

— У нас с Афганистаном 5 декабря 1978 года подписан Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве. Им предусматривается, что СССР и Афганистан будут консультироваться и с согласия обеих сторон предпринимать соответствующие меры в целях обеспечения безопасности, независимости и территориальной целостности обеих стран. В целях укрепления обороноспособности сторон развивать сотрудничество в военной области. Надо наши обязательства по договору выполнять, раз уж мы так решили. А на заседании ЦК эту ситуацию обсудим позднее.

Брежнев согласно кивнул головой.

Члены Политбюро завизировали документ, кроме Косыгина. Он наотрез отказался ставить под ним свою подпись. Но с этого момента у Алексея Николаевича произошел полный разрыв с Брежневым и его окружением.

* * *

Генштабисты вышли из кабинета Устинова в расстроенных чувствах. Ахромеев остался в приемной министра, о чем-то тихо заговорил с Илларионовым.

— Если решение состоялось, то надо готовить директиву в войска, — сказал Огарков и затем с горечью добавил: — У меня такое впечатление, что инициатор всей этой затеи с Афганистаном — наш министр. Никак не пойму: зачем старику эта война? Или решил заступиться за своего друга Брежнева?

— Вполне возможно, — согласился Варенников. — Время покажет. Но вы сами говорили, что он хоть и поддерживал предложение воздержаться от ввода наших войск, но без энтузиазма и только тогда, когда к нему обращались непосредственно.

Как только Варенников зашел к себе в кабинет, затрезвонил прямой телефон Огаркова. Он снял трубку и услышал голос шефа:

— Валентин Иванович, пока вы поднимались, я уже переговорил с министром. Точнее, он мне позвонил и потребовал подготовить директиву о вводе наших войск в Афганистан. Видно, Сергей Федорович подсказал помощникам, что такой документ нужен. Подготовьте проект директивы, и заходите с ним ко мне.

В соответствии с директивой, в ночь с 11 на 12 декабря 108-я мотострелковая дивизия была поднята по тревоге и сосредоточилась в учебном центре. 180 мотострелковый полк вышел на прикрытие госграницы. 13 декабря была сформирована оперативная группа министерства обороны СССР и на следующий день она уже была в Термезе, на советско-афганской границе и начала подготовку ввода войск.

Генерал-полковник Магометов докладывал по спецсвязи Устинову военную обстановку в Афганистане, когда тот перебил его вопросом:

— Как идет подготовка к выполнению плана по отстранению от власти Амина?

Этот вопрос министра обороны поставил Магометова в тупик.

— О каком плане идет речь?

Устинов некоторое время молчал, видимо соображая, что посоветовать, и решительно сказал:

— Уточните все детали у генерал-лейтенанта Иванова.

Однако когда Магометов обратился к спецпредставителю КГБ, тот недоуменно пожал плечами:

— Не имею ни малейшего понятия!

— Мне об этом сказал Устинов…

Через некоторое время Иванов, переговорив с Андроповым, пригласил Магометова, показал ему разработанный сотрудниками КГБ план операции. Для захвата объектов выделялись: резиденция Амина — рота «мусульманского» батальона, взвод 9-й парашютно-десантной роты, взвод АГС-17, взвод ЗСУ-23-4 и группа «Зенита» (22 чел.); здание Министерства обороны — рота (без взвода); штаб Центрального армейского корпуса — взвод десантников; радиоцентр — рота (без взвода); штаб ВВС — парашютно-десантный взвод; здание Министерства внутренних дел — парашютно-десантный взвод; здание контрразведки — отделение; тюрьма в Пули-Чархи — парашютно-десантный взвод; 4 и 15 танковые бригады — 4-я рота «мусульманского» батальона и батарея ПТУРС; 7-я пехотная дивизия — рота; 8-я пехотная дивизия — рота; 88-я артиллерийская бригада — взвод; 37-й полк «командос» — рота (без взвода); 26-й парашютно-десантный полк — рота (без взвода). На каждый объект направляются также диверсанты-разведчики из «Зенита» и пограничники.

Прочитав все это, Магометов решительно сказал:

— Это не план, а «филькина грамота».

— Вам предстоит эту «филькину грамоту» претворять в жизнь, — ответил Иванов. — Лучше подумайте, как все сделать по уму.

Поздно вечером 12 декабря Магометов приехал в Баграм и показал генералу Гуськову разработанный на карте план операции по захвату ключевых объектов в Кабуле. Тот, внимательно изучив карту, решительно глядя в глаза Магометову, спросил:

— Как же вы могли утвердить такой план?

— Да я его сам только перед приездом в Баграм увидел, — словно оправдываясь, ответил Магометов и добавил: — И все же, план нужно выполнять. Поставьте задачи командирам перечисленных подразделений, которые находятся в вашем подчинении.

— Да, ну и задачку вы мне подбросили, — почесал макушку Гуськов.

Магометов уехал в Кабул, а он вызывал командиров подразделений, каждому отдельно ставил боевые задачи. Шарипову предстояло захватить Кабул-радио и Кабул-телевидение. На это выделялся один взвод плюс штатные БМП. Что будут делать в Кабуле его взводные — он даже не представлял. Каждый знал только свою роль в сценарии, который сочинили где-то наверху.

Утром офицеров повезли в Кабул на рекогносцировку. Машина по виду напоминала «санитарку», но сидения были мягкие, как в микроавтобусе. За рулем — офицер КГБ, «гид» — тоже комитетчик. С Шариповым взаимодействовал офицер КГБ подполковник Анатолий Рябинин.

— Я работал в Афганистане «инженером», — сказал он Шарипову, — и прекрасно знаю Кабул. А ты смотри внимательно.

«Гид», услышав это, сразу предупредил:

— Головами не крутите. Чей объект — только тот и смотрит. Теперь по порядку. Слева перед въездом в столицу стоит танковый батальон. Мимо него никак не проскочить. Поэтому до КПП идем общей колонной. А дальше все действуют по своим задачам.

Микроавтобус долго колесил по городу на небольшой скорости, чтобы спецназовцы успели хорошо рассмотреть свои объекты. После рекогносцировки их повезли на арендованную посольством виллу пообедать. Шарипов с Рябининым помыли руки, и пока шли в столовую, переглянулись.

— Я вообще удивляюсь, насколько бестолково операция спланирована, — прошептал Рябинин. — Надо же додуматься — сержанту на одном БТР с отделением солдат взять… афганский комитет государственной безопасности! Они по-настоящему пороху не нюхали, а там же все обстрелянные в боях с мятежниками.

— Это же самоубийство! — поддержал его ротный. — 540 человек должны захватить все ключевые позиции в городе. — Развернув блокнот, он добавил: — Я тут втихаря схемку набросал, пока разглядывал объект. Вот смотри: внизу улочка такая узкая, что БМП там не развернуться. Справа — посольство США, слева — стадион. Со стороны стадиона атаковать запретили — можно зацепить огнем американцев. Со стороны посольства тоже нельзя — афганцы могут по нему ударить. Остается одно: атака через футбольное поле в лоб. А там у них четыре танка, три БМП да еще ДШК. А у нас всего один взвод. Перебьют, как мух…

Рябинина вдруг осенило:

— Сделаем так. Ты подбери водителей. Когда мы в город пробьемся, технику свою оставим и пересядем на гражданские легковушки. Тогда легко проедем по этой улочке. Отсюда и будем объект брать.

— А легковушки нас там так и дожидаются, — с сарказмом в голосе ответил Шарипов. — Надо будет останавливать машины, выкидывать из них водителей и пассажиров.

— И все же этот вариант лучше, чем по футбольному полю под пулями бегать. Там даже в травке не спрячешься.

Пока обедали, во двор заехали два уазика, в которых находились комитетчики и какой-то важный афганец, видимо, еще один представитель будущего правительства. Комитетчик спросил:

— Вы оружие с собой взяли?

— У офицеров — пистолеты, — ответил Шарипов, — да еще пара автоматов у сержантов.

— Ну, блин, на прогулку собрались, что ли? Пошли со мной!

Он вывел спецназовцев в холл. Там, в чаше фонтана лежали ящики с оружием и боеприпасами. Его припасли для верных Бабраку Кармалю подпольщиков, которые должны придти на помощь во время путча. Шарипов взял новенький автомат, несколько гранат и с недоумением посмотрел на комитетчика. Словно услышав его немой вопрос, тот сказал, чтобы все слышали:

— Возле танкового батальона — шлагбаум. Если нашу машину не пропустят — открывать огонь без предупреждения. Шлагбаум проскочить любой ценой!

Афганец в окружении офицеров КГБ сел в один из уазиков, спецназовцы — в свою «санитарку» и поехали в город. Уазик вел себя как-то странно: то вперед выскочит, то сзади идет. Когда подъезжали к шлагбауму, он вдруг резко обогнал «санитарку» и благополучно проскочил КПП. Колонна на полной скорости помчала в Баграм. Все радовались, что пронесло.

Их встретил Гуськов. Когда офицеры собрались в штабной палатке, он спросил:

— Все хорошо уяснили порядок своих действий.

— Уяснили, — ответил за всех Шарипов, — только задачу мне поставили фантастическую. Ее можно выполнить, если афганцы сопротивляться не будут.

— Да, Шарипов прав, — поддержал его Рябинин.

Остальные офицеры тоже высказали сомнение в возможности реализовать намеченное.

После совещания Гуськов позвонил Устинову и предупредил:

— План нереален.

— Это не твое дело! — оборвал его министр обороны. — Ты должен обеспечить только переброску подразделений в Кабул, а дальше ими будут руководить Магометов и сотрудники КГБ.

— Я сомневаюсь, что наши подразделения дойдут до Кабула. Нужно проехать перевал, а его охраняет танковая рота. Согласно плану обороны Кабула, разработанного нашими же военными советниками, усиление охраны объектов осуществляют две пехотные дивизии и две танковые бригады. Если они перекроют дорогу, то батальоны даже до афганской столицы не дойдут. На захват резиденции Амина в центре Кабула, которую охраняют примерно две тысячи гвардейцев, выделяется рота и 20 человек КГБ. Ни плана дворца, ни системы его охраны у спецназовцев нет.

— Хорошо, мы пришлем вам подкрепление, — сказал Устинов. — Только и вы там не сидите сложа руки, думайте, как реализовать задачу имеющимися силами. Вам на помощь придут верные Бабраку Кармалю люди.

В течение двух дней в Баграме напряженно готовились к операции: добывали необходимую информацию, рисовали планы и схемы охраны объектов, уточняли вопросы взаимодействия… В Баграм начали перебрасывать второй батальон и разведывательную роту 345-го парашютно-десантного полка. Однако даже с учетом этого усиления людей было очень мало, и подразделениям ставились абсолютно нереальные задачи.

И все же «мусбат» выстроился в колонну для совершения марша на Кабул. Командиры согласовали сигналы управления и взаимодействия, уточняли позывные. Комбат вызвал к себе Шарипова и Рябинина, сказал:

— Ваши объекты прежние: радио и телевидение. Идите к генералу Дроздову, получите задачу у него лично.

Офицеры зашли в здание и удивились: у генеральского кабинета стоял здоровенный амбал с автоматом «узи», обвешанный гранатами, на боку — пистолет Стечкина. Раньше такой охраны не было.

Дроздов посмотрел на Шарипова усталым взглядом:

— В твою машину мы посадим человека с охраной. За него будешь отвечать головой, понял? В остальные машины загрузишь листовки.

Что за человека ему дают — генерал не сказал, но Шарипов и сам догадался: «Раз иду на радио и телевидение, то этот афганец наверняка будет выступать с обращением к народу. Значит, важная птица».

Но в этот вечер колонна не ушла в Кабул. Генерал Магометов позвонил Устинову:

— Товарищ министр, у меня нет сил для выполнения поставленной задачи. Очень мало сил.

— Вы что, товарищ Магометов, трусите там? — оборвал его Устинов.

Но главный военный советник твердо стоял на своем:

— Это не только мое мнение. Представители КГБ СССР, руководитель оперативной группы ВДВ, сотрудники аппарата военного атташе считают, что те силы и средства, которые сейчас имеются, выполнить поставленную задачу не в состоянии. В случае неудачи Афганистан будет для нас потерян навсегда, а посольство СССР разгромлено.

— Хорошо, срочно пришлите телеграмму со своими предложениями.

Вскоре в Москву ушла шифротелеграмма за подписями руководителей советских представительств с оценкой ситуации в Афганистане и выводом о том, что имеющимися в Кабуле силами они устранить Амина от власти не смогут и без войсковой поддержки не ручаются за успех переворота. Просят усиления для проведения операции в Кабуле.

По планам, как только второй парашютно-десантный батальон выгрузится, авангард должен был начать движение на Кабул. Когда приземлился последний самолет, Гуськов дал команду на начало выдвижения. Но едва передовые подразделения тронулись, его срочно вызвали к телефону. Звонил Варенников.

— Доложите обстановку!

— В 16.00 начали выдвижение на Кабул.

— Немедленно остановите все подразделения и верните их в исходное положение! Операция отменяется.

Затем Гуськову позвонил Андропов:

— Есть ли у вас самолет, чтобы срочно отправить Кармаля в Ташкент?

— Есть!

— Хорошо, ждите команды.

Буквально через несколько минут позвонил Устинов:

— Срочно отправьте Кармаля и его спутников в СССР.

Через сорок минут два Ан-12 взяли курс на Ташкент.

Варенников увидел Крючкова на общем совещании силовиков, готовивших переворот в Афганистане, спросил его:

— Что случилось? Почему отменили операцию?

— Хафизуллу Амина и его племянника Асадуллу должен был отравить внедренный в его окружение наш сотрудник. В полдень 13 декабря во время обеда отраву подмешали в еду. Рассчитывали, что когда средство начнет действовать, то во дворце начнется паника, пойдут звонки в советское посольство. После такой информации и предполагалось начать выдвижение из Баграма советских подразделений. Однако вечером в резиденции Амина все было спокойно. Об этом посол Табеев доложил в Москву и попросил Громыко прислать какой-нибудь срочный документ, который мог бы быть поводом для посещения Амина. В середине ночи из Москвы прислали «срочную» телеграмму, и Табеев поехал в резиденцию Амина. Тот встретил его в праздничной белой пуштунской одежде, словно предчувствуя добрые вести. Из соседней комнаты в зал вышел и племянник, живой и невредимый. В телеграмме было всего несколько слов: «Политбюро ЦК КПСС приняло решение о вводе контингента советских войск на территорию Афганистана». Амин обрадовался, посчитал, что во имя общих интересов ему простили убийство Тараки, просил передать советскому руководству и лично Леониду Ильичу Брежневу искреннюю благодарность. Он тут же позвонил начальнику генштаба Якубу и приказал оказывать всяческое содействие вводимым советским войскам! Асадулле Амину стало плохо только к утру. Советские врачи оказали ему первую помощь и с тяжелейшим приступом гепатита отправили на лечение в СССР. Хафизулла Амин остался невредим: яд он нейтрализовал «Кока-колой».

Все эти неудачи с покушениями на Амина выводили Крючкова из равновесия. Он не хотел признаться в своем бессилии даже самому себе.

— Так как вы все-таки думаете решить вопрос с Амином? — спросил его Валентин Иванович.

— Мы ликвидируем Амина при переезде во дворец Тадж-Бек, — сказал многозначительно Крючков.

— И как вы собираетесь это сделать?

— Организуем засаду и расстреляем кортеж из автоматов.

— Амин ездит на бронированном «мерседесе», кстати, поставленном в Афганистан по линии КГБ.

— Тогда надо будет применять гранатометы, — Крючков задумался, а затем решительно добавил, — но у нас нет людей, обученных стрельбе из гранатомета.

Варенников только подивился столь легковесному подходу солидного и грозного ведомства к решению столь многотрудной задачи.

***

Получив команду «отбой», «мусбатовцы» облегченно вздохнули. Но опять пошли дни напряженного ожидания. Угнетала неизвестность. Никто ничего толком не знал. Так — догадки, обрывки информации. Только вечером 17 декабря Гуськов вызвал к себе майора Холбаева и поставил задачу «мусбату»: выдвинутся колонной в Кабул в район Дар-уль-Амана и приступить к охране новой резиденции главы Афганистана Хафизулы Амина. Сам, того не ведая, афганский президент облегчил спецназовцам выполнение их основной задачи.

Семьдесят километров до афганской столицы батальон ехал четыре часа, хотя времени на дорогу планировалось потратить вдвое меньше. Афганские посты останавливали их раз пятнадцать. Проклиная несогласованность между советским и афганским командованием, Холбаев выходил на связь со своим руководством. Те дозванивались до начальника афганского генерального штаба генерала Якуба, и только потом сверху вниз по всем инстанциям спускалось на пост разрешение продолжать движение дальше… Шарипов со страхом представил, что с такой организацией марша могло бы получиться 14 декабря… «Пожалуй, дальше танкового батальона, что на окраине Кабула, мы бы не прошли», — подумал он с горечью. Только в Кабуле колонну встретили офицеры ХАДа и сопроводили ее до самого дворца. А ведь это они должны были сделать еще в Баграме. Видимо, афганцы решили показать шурави, как у них все строго и под контролем. Только к вечеру следующего дня «мусбат» разместили метрах в трехстах от Тадж-Бека в недостроенном двухэтажном здании, которое имело только стены и крышу. Окна спецназовцы завесили плащпалатками, печки-«буржуйки» затопили дровами, которые привезли с собой. Кровати поставили в два яруса и умудрились втиснуть в новостройку весь личный состав. В отряде по штату были автоперевязочная, врач-анестезиолог и хирург. Для них выделили помещение и оборудовали в нем медпункт, где можно было делать неотложные операции. На все ушло не более суток.

Глава 10. РЕШЕНИЕ НА ШТУРМ

18 декабря Начальник ГРУ генерал армии Ивашутин вызвал к себе полковника Колесника и подполковника Швеца:

— Вы формировали батальон, вам и реализовывать задачу, — сказал он офицерам. — Завтра утром вылетаете в Афганистан в гражданской одежде для выполнения специального правительственного задания. Только между нами: вам предстоит организовать действия наших подразделений по отстранению Амина от власти. С первого раза ничего не получилось. Потому направляем вас, как наиболее опытных и знающих регион офицеров. Все сами посмотрите и разберетесь на месте.

В КГБ выбор пал на начальника управления нелегальной разведки генерал-майора Ю. И. Дроздова. На совещании к нему подошел Крючков и тихо сказал:

— Нас вызывает Юрий Владимирович к 19.00.

Зачем, почему — объяснять не стал, и Дроздов начал теряться в догадках. Документы для Андропова он передал Крючкову, потому решил, что может понадобиться начальству для более подробных объяснений.

Андропов поздоровался с обоими за руку, приветливо предложил:

— Чай с лимоном и бутербродами будете? Вряд ли вы успели поужинать.

Пока генералы пили чай и закусывали сырокопченой колбасой с крупными кусочками ароматного сала, Андропов быстро просмотрел срочные документы о деятельности нелегальной разведки.

— А как ваши люди в Афганистане? — посмотрел он сквозь линзы очков на Дроздова. — Там назревают серьезные события. Все наши попытки убрать Амина и поставить во главе партии и страны Бабрака Кармаля пока не увенчались успехом. Сейчас мы предпринимаем решающую попытку. В Афганистан будут введены наши войска. Но важно, чтобы до их ввода с Амином было покончено. Мы возлагаем в этом плане большие надежды на тебя. Ты у нас один из немногих, кто по-настоящему воевал. Потому прошу тебя вылететь в Кабул. Ознакомишься на месте с обстановкой, посмотришь, чем занимаются наши сотрудники.

— Когда вылетать? — спросил Дроздов.

Юрий Владимирович посмотрел вопросительно на Крючкова. Тот незамедлительно сказал:

— Завтра утром, в 6.30 с аэропорта Чкаловский. Возьмете с собой капитана II ранга Козлова.

Андропов тепло попрощался с Дроздовым, пожал руку и сказал:

— Удачи!

Ранним утром 19 декабря Колесник и Швец тоже приехали на военный аэродром «Чкаловский». Загранпаспорта им привезли прямо к самолету. В нем уже сидели Юрий Иванович Дроздов и Эвальд Григорьевич Козлов.

Познакомились. Колесник тихо сказал:

— Нас направили организовать работу спецназа ГРУ.

Генерал тоже не стал скрывать цель своей командировки:

— Мы курируем деятельность спецподразделений «Гром» и «Зенит» по линии КГБ. Будем обеспечивать их взаимодействие с «мусбатом».

— Значит, летим делать одно дело, — обрадовался Колесник.

Кроме них в салоне Ан-12 сидел экспедитор, сопровождавший груз парфюмерии для посольства. В Баграм прилетели поздно вечером. Здесь переночевали, а утром выехали в Кабул.

Колесник представился Главному военному советнику Магомедову, и тот сразу высказал свое недовольство командиром «мусбата»:

— Бестолковый он какой-то у вас. По дороге одна из машин вышла из строя. Вместо того, чтобы взять ее на буксир, оставил с ней своего заместителя по техчасти, и поехал дальше. Он не может организовать марш отряда, а вы ему хотите доверить штурм дворца Амина. Я настоятельно рекомендую назначить комбатом другого офицера.

— Холбаева я знаю давно! Это вполне подготовленный офицер, — встал на защиту подчиненного Колесник. — А то, что машина поломалась? Ничего не поделаешь — и космическая техника иногда выходит из строя. Для того и существует техническое замыкание колонны, чтобы все неисправные машины подбирать и ремонтировать. И то, что колонну у каждого КПП останавливали — это вина не его, а тех руководителей, которые дали команду на марш, не подумав о сопровождении ее афганцами. Он же не мог не выполнить приказ!

Эти доводы несколько остудили пыл генерала. Султан Кекезович успокоился и сказал:

— Организуйте боевую подготовку отряда в соответствии с новой задачей. Будете охранять дворец Тадж-Бек. Непосредственно во дворце находится рота личной охраны. Вторую линию должны составить вы, а третью — бригада охраны, которую возглавляет майор Джандад — главный порученец Амина. Составь с афганцами план совместной охраны дворца, отработайте порядок взаимодействия. Ну, а чтобы наладить личные контакты, организуйте торжественный вечер, пригласите командование бригады. Майор Джандад закончил наше воздушно-десантное училище в Рязани, а потом учился в Военной академии имени Фрунзе. Говорит порусски очень хорошо, хотя старается это не афишировать.

Полковник Колесник решил сразу же реализовать предложение генерала и пошел к афганцам знакомиться. Джандад находился у себя в кабинете.

— Начальник штаба батальона майор Колесов, — представился ему Василий Васильевич. — Прибыл уточнить, как будем решать поставленные задачи, организовывать связь, боевую учебу?

Джандад радушно улыбнулся, крепко пожал руку и протянул небольшую радиостанцию «Уоки-токи»:

— Вот, связывайся со мной в любой момент, днем и ночью.

Они объехали всю местность вокруг дворца, определяя, где можно организовать стрельбище, проводить занятия. Василий Васильевич делал пометки в блокноте, набрасывал схему расположения объектов. Каждый батальон бригады имел свою казарму, и лишь танковый жил вместе с первым пехотным батальоном. В строящейся для него казарме и разместили «мусбат».

— Вы здесь временно, — сказал Джандад, — пока мы не подберем место получше.

— Ничего-ничего, — успокоил его Колесник. — Сам знаешь, наши солдаты неприхотливы. Главное, чтобы было где поспать и плотно покушать. Давайте, заходите сегодня с командованием бригады в гости. Посмотрите, как мы обустроились, выпьем по рюмке чая за дружбу советского и афганского народов.

Джандад понимающе улыбнулся и сказал:

— Хорошо, ждите нас в 19 часов.

В батальоне начали спешно готовиться к приему гостей. Поскольку узбеки умеют прекрасно готовить, с поварами проблем не было. На рынке купили зелень и все необходимое. Посольство выделило коньяк, водку и различные деликатесы. Общими усилиями в спешно развернутой штабной палатке накрыли великолепный стол.

Гостей было человек пятнадцать. Колесник начал знакомить их с командованием батальона. Подполковника Швеца он представил как начальника разведки, генерала Дроздова — зампотехом батальона. Они так и садились по должностям, чтобы в следующий раз, когда будет поставлена задача, они могли нейтрализовать афганских офицеров.

Поначалу не могли определиться, как подавать на стол коньяк и водку. Все-таки мусульманская страна. Спиртное налили в чайники и поставили на столы. По палатке поплыл коньячный дух, вызывая снисходительные улыбки, что настроило на доверительный лад.

Из чайника разлили водку по кружкам, в которых было трудно определить количество спиртного. Афганцы выпили. Снова налили. Замполит бригады капитан Хадуд быстро утратил «революционную бдительность» и, полагая, что за столом все друзья, в порыве откровенности похвастал:

— Это Джандад, я и старшие лейтенанты Экбаль и Рузи подушкой удавили Тараки. Даже не пикнул. Как ваши офицеры задушили русского царя Павла. История повторяется…

Услышав, что несет комиссар, Джандад взбеленился от ярости, схватил его за грудки, затряс словно грушу, и голова незадачливого политработника безвольно болталась в разные стороны. Поостыв, он извинился:

— Простите, замполит выпил лишнего и городит всякую чепуху.

Щедрое застолье было по достоинству оценено афганцами. Расставались уже почти друзьями, и как-то не хотелось думать, что всего через пару дней они будут стрелять друг в друга. Спецназовцы получили задачу убить Амина и все, кто мог хоть мало-мальски помешать этому, тоже были обречены на смерть.

В ту же ночь в Москву ушло сообщение об обстоятельствах убийства Тараки по линии КГБ и в ГРУ.

Утром в Кабул прибыла группа «Альфа», что предвещало приближение штурма. Каждый ее член нес чемодан с личным оружием, бронежилетом и прочим снаряжением. Альфовцев переодели в афганскую форму, и они незаметно растворились среди солдат ««мусбата». В батальон привезли пять тяжеленных ящиков. Когда вскрыли их, то комбат с Шариповым насчитали три десятка бронежилетов. Прибывшие вслед за «Альфой» офицеры КГБ из группы «Зенит» тут же их реквизировали.

— Нам штурмовать дворец, — сказал Яков, — значит, нам «броня» нужней. Вы в БМП укроетесь.

В полночь началось занятие по вождению. С постов, которые были расположены на высотах вокруг дворца, полетели осветительные ракеты.

Джандад позвонил в батальон, с тревогой в голосе спросил:

— Что такое, почему стреляют? Почему машины гудят?

— У нас боевая подготовка идет, — спокойно ответил комбат. — Нормально все.

Джандад уже более сдержанно спросил:

— Почему не предупредил заранее?

Холбаев с невозмутимым спокойствием ответил:

— У нас же каждую ночь занятия, чего тут предупреждать? Мы же должны готовиться к защите товарища Амина.

— Ну, вы хоть машинами не гудите, — попросил Джандад. — Вы же ему спать не даете.

* * *

24 декабря в кабинете генерал-полковника Магометова собрались все организаторы операции. Здесь же присутствовал и главный советник КГБ генерал-лейтенант Иванов.

— Свержение режима Амина намечено на 27 декабря, — сказал Султан Кекезович. — В соответствии с ранее утвержденным планом отряд должен направить по взводу на аэродром, к Генеральному штабу, на узел связи, в ХАД и «Царандой». На основной объект — дворец Тадж-Бек — идет рота и два взвода. Какие будут предложения?

Колесник покачал головой:

— Разрешите мне доложить свои соображения… Если я не ослышался, вы сказали, что на штурм дворца направляется рота и два взвода. При этом они должны нейтрализовать роту личной охраны внутри дворца, бригаду, состоящую из трех пехотных батальонов и одного танкового, охраняющую резиденцию по периметру. Вдобавок ко всему, у дворца зарыты по башню три танка. Соотношение сил и средств явно не в нашу пользу. Кроме того, нельзя забывать и про две танковые бригады, которые стоят под Кабулом. Поэтому даже самые грубые расчеты вызывают сомнения в возможности осуществить этот план.

Магометов с недовольным видом проговорил:

— А что ты предлагаешь?

— Имеющихся у нас сил недостаточно для взятия дворца. Необходимо попросить у Москвы хотя бы еще одну десантную роту.

Магометов с Ивановым переглянулись.

Объявляю перерыв, — сказал Султан Кекезович. — Соберемся у меня через два часа.

Однако собрались несколько позже, около восемнадцати часов. Магомедов сказал Колеснику:

— Ваш план утвердили. Вы назначены руководителем операции. Вам необходимо переговорить с маршалом Огарковым.

Колесник поехал на узел связи, и оттуда позвонил в Москву.

— Кто вызывает Огаркова? — поинтересовались на том конце радиомоста.

— Передайте начальнику Генерального штаба, что звонит полковник Колесник по его приказу.

Спустя некоторое время в трубке послышался голос Николая Васильевича:

— Здравствуй, полковник! Что ты мне можешь доложить?

— Объект находится на господствующей высоте, задачу по его охране и обороне выполняют рота личной охраны, бригада охраны, а от ударов с воздуха дворец прикрывает зенитный полк. Орудия и пулеметные установки полка находятся на позициях, которые, в случае надобности, позволяют вести огонь и по наземному противнику. Общая численность частей охраны составляет около двух с половиной тысяч человек. Кроме того, не исключена возможность вмешательства двух танковых бригад, расквартированных под Кабулом. В случае выдвижения к дворцу хотя бы одного танкового батальона, остановить его будет нечем. Противотанковых средств у нас нет. Батальоны бригады расквартированы в трех городках. Для блокирования каждого мы выделили по роте, а также одну роту для штурма дворца. Мне еще необходима рота десантников и взвод ПТУРС. Доклад окончен.

— В ваше распоряжение будут выделены необходимые силы, — пообещал Огарков. — А сейчас подготовьте и передайте по ЗАС решение на штурм. Оно должно быть подписано вами и Магометовым.

Решение было готово к трем часам ночи. Колесник и Султан Кекезович поставили свои подписи, и оно ушло в Москву.

Колесник отработал на карте план штурма и принес на подпись Магомедову и Иванову. Однако, утвердив его устно, ни тот, ни другой свою подпись не поставили. Колесник в их присутствии написал на документе: «План устно утвержден Главным военным советником Магомедовым С. К. и Главным советником КГБ Ивановым Б. И. От подписи отказались», поставил время, дату и свою подпись.

Из прокуренного кабинета разошлись только утром 25 декабря. Время «Ч» было назначено на 22 часа 27 декабря. До начала штурма оставалось немногим более двух суток…

Колесник с генералом Дроздовым поехали в батальон, чтобы поставить задачи участникам предстоящего штурма.

Амин является агентом ЦРУ, — сказал безапелляционно генерал собравшимся офицерам, и этого было вполне достаточно, чтобы у них возникло желание убить его. Но он решил еще усилить важность и ответственность задачи, потому добавил: — Если американцы влезут в Афганистан, они построят свои ракетные базы в подбрюшье Советского Союза и со Средней Азии смогут достать до наших важных стратегических центров, ракетных частей и секретных полигонов.

Колесник начал ставить конкретные задачи.

— Дворец штурмуют две группы, — сказал он. — Первая — «Гром». В нее входят бойцы «Альфы» под командой Михаила Романова. К дворцу ее доставляет старший лейтенант Шарипов. — Он строго посмотрел на ротного и сказал:

— Стартанешь на пяти машинах. В каждой — по пять человек твоих, плюс «кагэбэшники». Потом твоих людей, кому не хватит места в БМП, подвезут следом. С началом движения откроешь огонь из всего оружия. Оцепишь здание так, чтобы никто не ушел. Внутри будут комитетчики действовать, а твоя задача — никого не выпустить! Никого — это, в первую очередь, самого Амина! Боеприпасы выдать за час до начала операции. Чтобы отличаться от охраны Тадж-Бека и не перестрелять друг друга в темноте, на рукав, выше локтя, каждый боец штурмовой группы наматывает белый бинт! Все понятно?

— Так точно! — ответил Шарипов.

— Группу «Зенита» к ведущей к главному входу лестнице доставляет на своей технике командир взвода лейтенант Турсункулов, — продолжил инструктаж Колесник. — Подготовить штурмовые лестницы, чтобы в случае выхода из строя БМП, можно было продолжить штурм дворца по склонам, которые заминированы.

Теперь позывные. Чтобы не мудрствовать лукаво и легко запомнить: «Миша» — по имени командира Михаила Романова, и «Яша» — по имени Якова Семенова.

Задача группы подполковника Швеца — нейтрализовать зенитный полк. В нее входит инженерный взвод, усиленный двумя расчетами АГС17. Гранатометчики должны отсечь личный состав от средств ПВО, расположенных на огневых позициях, а саперы — взорвать их.

— Вы, товарищ Сахатов, — Колесник посмотрел на заместителя командира отряда, — на автомобиле ГАЗ-66 выдвигаетесь мимо расположения третьего батальона и захватываете три закопанных у дворца танка. Подберите людей, умеющих водить танки и стрелять из них в случае необходимости. Кроме танковых экипажей, в вашу группу войдут четверо «комитетчиков», два снайпера и два пулеметчика. Всего двенадцать человек.

Второй и третьей ротам отряда, а также приданной роте десантников старшего лейтенанта Востротина — блокировать расположения батальонов бригады охраны.

Штурмовая группа Шарипова сразу же после постановки задач приступила к тренировке. В каждую БМП, кроме экипажа, он посадил по два пулеметчика, 20 альфовцев разместил равномерно по «десантам». Начали их учить посадке-высадке. Сначала попробовали высаживать на пониженной передаче, но альфовцы запротестовали: скорость слишком маленькая. Пришлось им выскакивать на второй передаче. Поначалу комитетчики снопами вываливались из машин, а потом приловчились. Вся подготовка к штурму происходила на глазах у афганцев. Её выдавали за обычную плановую учебу.

Глава 11. УБИТЬ АМИНА!

Варенников готовил справку для доклада Устинову перед руководящим составом Министерства обороны СССР о принятом Политбюро ЦК партии решении ввести войска в Афганистан. За этой короткой фразой скрывалась огромная работа всех звеньев армейского механизма. Было развернуто 100 соединений, частей и учреждений. Управление 40-й армии и смешанного авиационного корпуса, четыре мотострелковые дивизии, артиллерийская, зенитно-ракетная и десантно-штурмовая бригады, отдельный мотострелковый полк, части связи, разведки, тыловые и ремонтно-восстановительные подразделения. На их укомплектование из запаса призвали 50 тысяч офицеров, сержантов и солдат, в войска поступило 8 тысяч автомобилей. Подобных масштабных мобилизационных мероприятий советские республики Средней Азии не знали.

25 декабря в 15.00 по московскому времени начала переправу через Амударью по наведенному саперами понтонному мосту 108-я мотострелковая дивизия. Ее передовые части сразу пошли на Кабул. В ночь на 28 декабря на гератском направлении в Афганистан вошла 5-я гвардейская мотострелковая дивизия. Непосредственно всем вводом войск руководил из Термеза маршал Соколов с Оперативной группой минобороны. Варенников находился в Москве, однако тоже «держал руку на пульсе». У него была прямая радиосвязь с каждой дивизией, полком и бригадой, совершавшими марш в Афганистан. Для переброски 103-й воздушно-десантной дивизии потребовалось около четырехсот транспортных самолетов. Первые из них должны были садиться на Баграмский аэродром с наступлением темноты. За тридцать минут до начала посадки Варенников связался с Гуськовым и потребовал:

— Проверьте практическим включением работу всей светообеспечивающей системы аэродрома. Помните инцидент с самолетом Андропова?

— Я недавно все это делал! — успокоил его Гуськов. — Начальник аэродрома находится рядом в соседнем блиндаже.

— Это хорошо, но вы все проверьте и через десять минут доложите, — настаивал Варенников.

Минут через пять Гуськов вышел на связь и растерянно сказал:

— Не можем найти афганского подполковника. Как сквозь землю провалился. Буквально несколько минут назад я с ним разговаривал… Никто не знает, как пользоваться электросистемой.

Варенникова словно током ударило: самолеты в воздухе, а аэродрома нет!

— Немедленно объявите тревогу! — приказал он. — Перекройте все входы и выходы. По громкоговорящей связи постоянно повторяйте: если начальник аэродрома через десять минут не явиться, то будет расстрелян. Ищите человека, который знает аэродромные системы. Освещайте бетонку автомобилями. Они должны стать по обе стороны взлетно-посадочной полосы, приблизительно через сто метров. Сверху у каждой машины включена фара. Каждые пять минут докладывать мне ситуацию. Выполняйте!

Через Главный штаб ВВС, оперативные группы на аэродромах Кабула, Шинданда, Мазари-Шарифа и Кандагара Варенников уточнял состояние аэродромов, их способность принять самолеты в случае, если они будут переадресованы с баграмского аэродрома. О случившемся он доложил Огаркову. Обстановка накалилась до предела.

Разрядил ситуацию Гуськов:

— Товарищ генерал армии, все в порядке! Начальника аэродрома нашли в блиндаже. Все освещение включено! Вошли в контакт с самолетами.

— Хорошо, — обрадовался Варенников. У него словно гора с плеч свалилась. — Теперь внимательно следите за посадкой каждой машины. Загоняйте самолет в «карман», разгружайте и отправляйте подразделения в пункты сосредоточения.

* * *

26 декабря в «мусбате» устроили банный день. Офицеры, хохмы ради, постриглись под «ноль». Солдаты, глядя на командиров, тоже сбрили с голов всю растительность. Все они были молоды, любили жизнь, и не хотели думать, что готовит день грядущий. На следующий день с утра вовсю готовились к штурму: получали боеприпасы, проводили в подразделениях политинформации. Солдатам объявили: американцы собираются разместить на территории ДРА ядерные ракеты средней дальности, Амин — государственный преступник, его надо сместить силой.

После обеда в расположение батальона въехала афганская машина: из бригады охраны привезли в подарок верблюжьи одеяла. Но кто-то из офицеров КГБ узнал среди афганцев переодетого в солдатскую форму офицера ХАД. «Неужели что-то узнали? — мелькнула у Колесника тревожная догадка. — Надо его арестовать».

Хадовца взяли тихо, заперли в пустую комнатушку, поставили часового. Но в суете командир взвода снял своего солдата с поста и афганец сбежал. Когда хватились, было уже поздно что-либо предпринимать. Колесник решил перенести начало операции на час вперед.

Взвод «Шилок» старшего лейтенанта Василия Проуты встал на холме напротив дворца. Толстенные стены были «не по зубам» для их снарядов. Но морем огня зенитчики должны были загнать афганцев внутрь здания.

Шарипов никак не мог решить: как идти к дворцу? Дорога напрямую афганцами была пристреляна. Вокруг здания шла стена высотой метра четыре. Да еще ров, хоть и сухой. Собрал командиров посоветоваться. Поначалу хотели поставить на его дно машину и по ней перебраться, а стену взять с помощью штурмовых лестниц.

— Нет! — твердо сказал Шарипов. — Будь что будет: пойдем по серпантину до самого дворца.

До времени «ч» оставались считанные часы, и вся штурмовая группа собралась на холме прямо перед дворцом. Генерал Дроздов подозвал Шарипова:

— Пока есть время, посмотри схемы здания.

Внимательно перелистав наспех сделанные чертежи, тот попросил:

— Дайте нам!

Генерал помотал головой и решительно сказал:

— Нельзя! — Потом решительно добавил: — Запомни! Нам отступать некуда. Смотри, чтоб Амин не ушел! Не дай Бог, объявится в другой стране!

Шарипов понимал: генерал не шутит. Сознание неотвратимости надвигающихся событий решительности не прибавляло. Скорее наоборот. Страшно было даже не за себя. Страшно было за успех Операции…

БМП выстроились в колонну, и стальная пружина батальона приготовилась к броску в неизвестность. Часы отсчитывали последние мирные минуты. «Пан или пропал!» — подумал Шарипов. Внутри было нехорошо — до тошноты. Был ли это страх, или предстартовое напряжение, он сообразить не мог. И не только он. Чтобы снять напряжение, «кагебисты» достали бутылку водки, разлили по кружкам. Плеснули и Шарипову. Он махнул рукой механику-водителю первой БМП:

— Иди сюда.

Солдат подбежал.

— До армии водку пил?

— Приходилось.

Шарипов протянул солдату кружку:

— Давай.

Тот нюхнул содержимое и удивленно уставился на офицера:

— Это же водка!

— Пей, давай!

Солдат одним махом опрокинул содержимое в рот и, поблагодарив, пустился бегом к машине.

Шарипов сел на место механика-водителя второй БМП. И не потому, что не доверял подчиненному, а сознавал, что как мастер вождения, лучше справиться с машиной в боевой обстановке.

* * *

В этот день Хафизула Амин праздновал новоселье и должен был выступить по телевидению, рассказать о долгожданном вводе советских войск. Для этого были приглашены высшие военные чины и руководители политорганов. Белый дворец сверкал огнями хрустальных люстр. На улице, перед входом, в огромных глиняных чашах благоухали живые цветы. К дворцу, кроме серпантина, вела прямая пешеходная лестница шириной метра полтора. По ней неспешно поднимались многочисленные гости, любуясь прекрасным видом, открывавшимся с холма.

Амину нравились новые апартаменты, утопавшие в роскоши ковров, великолепие мраморных статуй. Он стоял возле окна и наблюдал за тем, как занимаются переодетые в афганскую форму зенитчики взвода «Шилок», даже не подозревая о том, что советские солдаты так старательно готовятся не защищать, а убить его. И не только они.

Обед был в самом разгаре, как вдруг гости, а затем и сам Амин, почувствовали недомогание. Он ушел к себе в спальню, гости расползлись по всему зданию. Джандад начал срочно вызывать во дворец советских врачей.

Полковник-терапевт Виктор Кузнеченков и хирург Анатолий Алексеев в два часа подъехали к внешнему посту охраны. Их тут же провели в здание. В вестибюле, на коврах, устилавших лестницу, сидели и лежали люди, корчась от боли. Офицеры начали оказывать им первую помощь, но подбежал афганский медик подполковник Велоят и крикнул:

— Бросьте их. Амин умирает!

Хафизула лежал в своей спальне, раздетый до трусов, в состоянии комы: челюсть безжизненно отвисла, глаза закатились. Кузнеченков взял запястье руки: пульс еле-еле прощупывался.

— Принесите капельницы, физраствор панангина, — распорядился он.

Абсолютно не подозревая, что срывают так хорошо начавшуюся операцию спецслужб по ликвидации Амина, врачи начали спасать его жизнь: вставили на место челюсть, восстановили дыхание, отнесли в ванную и промыли желудок, поставили капельницы, и в вены обеих рук медленно потекла живительная влага. До шести вечера они боролись за жизнь Амина и их завидное упорство увенчалось успехом. Амин открыл глаза. Осознав, что его спасают советские врачи, тихо прошептал:

— Спасибо, шурави!

Но их упорство проклинали организаторы операции, похоронив надежду, что сработает «внутренний план» и необходимость штурма отпадет сама собой.

В 19 часов 15 минут группа Сахатова начала выдвигаться к закопанным танкам. Проезжая через расположение третьего батальона, Сахатов увидел, что в нем объявлена боевая тревога. Личный состав получал оружие и боеприпасы. В центре плаца стояли комбат и его заместители. Мгновенно оценив обстановку, он принял решение захватить командование батальона. Автомобиль с нашими разведчиками остановился возле афганских офицеров, и через считанные секунды они уже лежали в кузове. ГАЗ-66 рванул вперед. Солдаты батальона даже не поняли, что произошло. Но потом открыли огонь вслед удаляющейся машине. Из-за пыли, которая скрывала грузовик, он оказался неэффективным. Сахатов же, проехав метров двести, остановил автомобиль и скомандовал:

— К машине! Огонь по атакующим!

Оставшись без управления, солдаты бежали толпой и представляли собой прекрасную мишень. Два пулемета и восемь автоматов спецназовцев оставили на поле боя убитых и раненых. Снайперы тем временем сняли часовых у танков.

Услышав стрельбу в расположении третьего батальона, Колесник дал команду на начало операции. В небо зловеще взвились две красные ракеты — сигнал к началу штурма. Тут же ударили по Тадж-Беку «Шилки». Огненные трассы крошили стены, стальным вихрем врывались через окна внутрь помещений. Крики раненых, звон разбитых стекол, визг рикошетирующих снарядов — все слилось в какофонию боя. Погас свет. Кто-то из охраны схватился за оружие, кто-то бросился к телефону.

Услышав стрельбу, Амин приказал Джандаду:

— Позвони, сообщи советским о нападении моджахедов на дворец!

— Стреляют советские зенитчики, — сказал обреченно Джандад. Он давно уже догадывался, зачем приехали советские десантники.

Амин схватил пепельницу и, что было сил, со злостью швырнул ее в Джандада, крикнув:

— Врешь! Этого не может быть! Только что советские врачи вытащили меня с того света не для того, чтобы застрелил советский солдат!

Он схватил трубку телефона прямой связи с начальником Генштаба Якубом, но телефон устрашающе молчал. Амин сник, осознав, что ему не простили в Москве убийство Тараки. И вот сейчас, когда он взобрался на самую вершину власти в стране, его хотят убить те, на кого он возлагал самые радужные надежды. И убить также безжалостно, как он уничтожал своих противников, уверовав в свою правоту и непогрешимость. Амин встал, снял со штативов флаконы и вышел в коридор, держа их в руках.

После начала штурма врачи Кузнеченков и Алексеев спрятались за стойкой бара. И вдруг в отблесках огня Алексеев увидел Амина, босого, в белых трусах и майке, несущего перед собой, словно две гранаты, флаконы с физраствором. Он выбежал из укрытия, выдернул иглы из вен, прикрыл пальцами отверстия, чтобы не сочилась кровь, и посадил Амина у стойки бара. Амин безвольно прислонился к ней и вдруг встрепенулся. В грохоте боя он услышал детский плач. Из боковой комнаты вышел его пятилетний сынишка, размазывая кулачками слезы. Увидев отца, он бросился к нему, ища защиты, обнял за колени и прижался, дрожа всем своим маленьким тельцем от испуга. Амин прижал к себе слабыми руками детскую головку и с надеждой посмотрел на советских врачей, которые спасли ему жизнь и сейчас тоже отведут от него беду.

Но оба врача уже поняли, что сами стали жертвами чужой безжалостной игры. Алексеев шепнул напарнику:

— Нам нельзя находиться рядом с Амином.

Они прошли в коридор, и в этот момент раздался взрыв. Их отбросило к двери конференц-зала. Она распахнулась, и офицеры юркнули в кажущуюся спасительной темноту. Сквозь разбитые окна в помещение врывалась какофония боя. Кузнеченков стал в простенке слева от окна, Алексеев — справа. И этот узкий простенок разделил их судьбы. Кузнеченков тихо ойкнул и сполз на паркетный пол. Осколок попал под левую лопатку, пропорол сердце, и оно сразу остановилось…

Две «Шилки» открыли огонь по расположению танкового батальона, не подпуская личный состав к танкам. Расчеты АГС-17 стреляли по расположению второго батальона, не позволяя солдатам покинуть казармы. Вторая и третья роты «мусбата» и рота десантников на броне выдвинулись для блокирования батальонов бригады охраны, а БМП первой роты с группами спецназа КГБ устремились к дворцу. Головная машина с ходу разнесла в щепки полосатое бревно шлагбаума и на бешеной скорости пронеслась мимо застывших монументами танков президентской охраны. Выскочивший на шум из «караулки» афганец погиб, так и не поняв, что произошло.

А там, где на вершине холма темнел монолит Тадж-Бека, под огненным ливнем «Шилок» металась застигнутая врасплох охрана дворца. В темноте декабрьского вечера афганцы еще не видели атакующих, но уже отчетливо был слышен надсадный рев приближающихся боевых машин…

У Шарипова пропала связь с командным пунктом, и он шел на дворец, словно в одиночестве… Все пять машин на ходу стали бить по окнам из пушек и пулеметов. При въезде на площадку перед дворцом первая БМП зацепила край стены и… заглохла! С парапета по ней в упор стреляли охранники, пули градом стучали по машине, а механик никак передачу включить не может! «Неужели от ста граммов так развезло, что ничего не соображает… Не хватает только гранатометчиков, — зло подумал Шарипов, — по одному на БМП», скомандовал:

— К машине!

«Альфовцы» быстро выскочили наружу, но огонь был такой плотный, что из-за брони не высунуться!

Наконец, БМП завелась, сдала чуть назад и выскочила к дворцу. «Альфовцы» — за ней следом выбежали на площадку. Но к зданию сразу пробиться не удалось. Снаряды «Шилки» летели снизу над самой головой. Один пробил борт БМП, оторвал пятку командиру взвода Абдуллаеву. Когда он попытался выбраться через верхний люк, две афганские пули пробили руку. И все же взводный, истекая кровью, продолжал командовать! Пришлось посылать гонца, чтобы зенитчики стрелять прекратили.

Шарипов пытался по радиостанции вызвать комбата — никакого ответа… Вдруг шнур от радиостанции натянулся, и его развернуло. Он повернулся, чтобы отругать радиста за бестолковость, а тот уже безжизненно на землю повалился. Боковым зрением Шарипов заметил — в арыке афганец прячется. В память почему-то врезалось: у него на руке часы с рубиново-красным циферблатом. Дал по нему очередь… Вроде попал, а афганец… подпрыгивает. Еще очередь — подпрыгивает. Понял, что это пули тело прошивают и от бетона рикошетом тело подбрасывают… Только повернулся в другую сторону, мимо БМП еще один афганец с пистолетом в руке бежит. Он и его из автомата свалил. Пистолет подобрал, зачем-то Бояринову из «Альфы» показал.

— Ну, бери, — сказал тот. — Твой трофей…

Штурмовая группа Шарипова сумела-таки рассредоточиться вокруг здания. БМП вели непрерывный огонь. Бойцы «Альфа» ринулась внутрь.

Спецназовцы рванули за ними! Забыли начисто о своей задаче: никого из здания не выпускать. Если б Амин в тот момент через окошко выпрыгнул, запросто бы ушел! Шарипов побежал за подчиненными, крикнул:

— Стой, назад!

Возле самого здания его вдруг ударило, словно кирпичом, по левому бедру. Сразу и не понял, что ранен. Увидел — у входа убитый Бояринов лежит. Забрало шлема поднято, пуля в лицо попала.

Шарипов кое-как к своей БМП доковылял, вколол в бедро промедол.

Но боль не утихала. Сказал рядовому Джумаеву:

— Давай, быстро поищи аптечку!

Солдат побежал и словно пропал — нет и нет. Шарипов даже волноваться начал… Джумаева перед самой отправкой в Афганистан кагэбисты потребовали оставить в Союзе: его отец когда-то был осужден. А солдат «зайцем» в самолет забрался и прилетел вместе с батальоном в Баграм.

Ну не отправлять же его обратно! «А вдруг сбежал!» — резанула догадка. Но вскоре Джумаев появился с промедолом.

— Ты куда пропал!? — с напускной строгостью спросил его Шарипов.

— Я добежал до БМП, — виновато проговорил солдат, — и увидел, что возле «брони» лежит пулеметчик Хезретов и в одиночку сдерживает афганцев, которые поперли из караулки вверх, к дворцу. Ему пулей челюсть нижнюю разворотило, кровища хлещет, а он — стреляет! Мужественный парень! Я залез в БМП, из чьего-то вещмешка полотенце вытащил, Хезретову челюсть подвязал — и только тогда к вам.

Бой начал стихать. Кто-то из «Альфы» крикнул в окно:

— Все! Амина убили! Докладывай!

«Пойду, посмотрю», — решил Шарипов, еще не веря в то, что все закончилось.

Он поднялся по лестнице наверх, обходя трупы в военной форме и в штатском, зашел в комнату. Амин лежал окровавленный в трусах и майке около бара. Узнал его по фотографиям, которые до этого показывали. Только левого плеча и почти пол головы не было. То ли его из «Шилки», то ли гранатой изувечили — не смог разобрать. Все… И хотя наверху еще кипел бой, Шарипов с облегчением понял: свою задачу штурмовая группа выполнила. Осталось доложить о смерти Амина. Он спустился к БМП, попытался оживить замолкшую радиостанцию. И, удивительное дело, сразу же ответил начальник штаба капитан Ашуров. Но как ему сказать? Открытым текстом нельзя. Кое-как на ломаном узбекском языке Владимир начал объяснять:

— Амину аминь!

— Понял! — коротко ответил начштаба и погнал эту информацию по инстанции.

С ними должен был штурмовать дворец и Сарвари. Когда все ринулись в бой, он остался в БМП: легко распоряжаясь чужими жизнями, вдруг почувствовал, что со своей ему очень не хочется расставаться. Услышав о смерти Амина, Сарвари выскочил из боевой машины и стремглав побежал в здание, поднялся по лестнице на второй этаж, подошел к бару, уставился на искромсанное тело. И вдруг запрыгал от радости:

— Я его убил! Убил! Убил.

Вскоре к дворцу подъехали Халбаев и Колесник. Увидев комбата, Шарипов принял строевую стойку, приложил руку к козырьку и пошел, прихрамывая, докладывать о выполнении задачи. Комбат вытянулся, тоже приложил руку к головному убору и… весь доклад выслушал.

Колесник понял комичность и небезопасность ситуации, сказал:

— Зайдите в здание. Стреляют.

Только когда вошли в холл, Шарипов почувствовал: что-то хлюпает в ботинке. Он задрал штанину и остолбенел — все белье было уже в начавшей спекаться крови.

— Вот что, забирай раненых и отвези их в наш госпиталь, — распорядился Колесник.

Проехали пол дороги и вдруг впереди стрельба, русский мат-перемат.

Шарипов выглянул, крикнул что есть мочи:

— Вы кто?

— Витебские десантники!

— Мы — спецназ, раненых везем.

— Во дела! — обрадовался встрече десантник. — А мы решили, что едут афганцы, и давай вас в плен брать.

— А вы куда? — спросил его Шарипов.

Старший лейтенант с гордостью ответил:

— Едем дворец Амина брать!

— Можете расслабиться! Дворец уже взяли!

— Как взяли? Кто?

— Мы!

Десантник остолбенело уставился на Шарипова немигающими глазами и только сумел выговорить:

— Ну и бардак?

Оказывается, ни о «мусбате», ни об «Альфе» десантники ничего не знали…

Пока шел бой во дворце, Сахатов со своей группой захватил один из танков и двинулся к Генштабу, но десантники его уже захватили. Поскольку спецназовцы были одеты в афганскую униформу и ехали на афганском танке, они без лишних слов шарахнули по танку из «Мухи». Сахатов нещадно матерясь, крикнул:

— Свои!!!

Услышав родную «ласковую» речь, десантники прекратили огонь.

В тот вечер, одновременно со штурмом дворца Тадж-Бек группами спецназа КГБ при поддержке десантников были захвачены не только Генеральный штаб, но и узел связи, здания ХАД и другие объекты. Важную роль в том, что части Кабульского гарнизона не были подняты по тревоге, сыграла диверсия, проведенная «зенитовцами» непосредственно перед штурмом. Они взорвали узел коммуникаций города, находящийся в специальном бетонном колодце. Так, минимальными силами с небольшими потерями был осуществлен государственный переворот в Афганистане.

Убитых защитников дворца хоронили их пленные товарищи. Хотя значительная часть солдат бригады охраны сдалась, но некоторые подразделения продолжали сопротивление. В частности, с остатками третьего батальона отряд воевал еще сутки, после чего афганцы ушли в горы. Практически без боя сдался зенитный полк. Танковый батальон также не оказал сопротивления. Всего было пленено около 1700 человек. В штурмовой группе погибло десять человек: пять в батальоне и пятеро в группах «Зенита» и «Грома». «Альфа» тоже понесла потери.

Уже под утро к казарме «мусбата» подкатила колонна десантников. Увидев издали грязные неухоженные бронетранспортеры с белыми тряпками на антеннах, людей в афганской форме с оружием, они приняли «мусбатовцев» за охрану дворца и открыли стрельбу. От прямого попадания кумулятивной гранаты разлетелся стоявший на взгорке БТР, упал подкошенный пулеметной очередью готовивший завтрак батальонный повар Алишер. Автоматные очереди сразили еще нескольких спецназовцев. И снова только крепкий русский мат остановил дальнейшее кровопролитие. Командир роты десантников ничего не знал о «мусбате».

— В аэропорту комбат дал мне нарисованную от руки схему движения, — оправдывался он, — и приказал поддержать наших бойцов, которые штурмуют дворец. «Наших» я нигде не увидел. Решил, что вас афганцы всех перебили.

На аэродроме под Баграмом Бабрак Кармаль находился под усиленной охраной десантного полка. Неприметный на вид, в солдатской длиннополой шинели, подпоясанной брючным брезентовым ремнем, в кирзовых сапогах и шапке-ушанке, нелегально проникший на родину новый ее правитель с нетерпением ожидал в бункере известий из Кабула. Ему и привез Абдулаев показать тело Амина. Только теперь, стоя над мертвым врагом, Кармаль согласился въехать в Кабул. Нос его хищно заострился, вислые щеки подтянулись, обозначив скулы, в глазах появился холодный блеск властолюбивого человека. Это был уже не опальный посол в Чехословакии, а Председатель Реввоенсовета республики, глава правительства, Председатель ЦК НДПА.

Еще в 1978 году, спустя два месяца после апрельской революции, когда его сослали в Чехословакию, он пригрозил Амину, что вернется на родину с красным знаменем в руках. И он выполнил свою угрозу с помощью советских солдат…

Рота боевых машин только подвозила Кармаля и его сподвижников к Кабулу, а передававшее бесконечную музыку афганское радио торжественно сообщило о победе второго этапа апрельской революции.

В тот день на заседании Политбюро ЦК КПСС был принят документ, в котором ввод советских войск в Афганистан выглядел несколько иначе.

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО»

ОСОБАЯ ПАПКА ЛИЧНО

№ П 177/151

Тт. Брежневу, Андропову, Гришину, Громыко, Кириленко, Косыгину, Кунаеву, Пельше, Романову, Суслову, Тихонову, Устинову, Черненко, Щербицкому, Алиеву, Горбачеву, Демичеву, Кузнецову, Машерову, Пономареву, Рашидову, Соломенцову, Шеварднадзе, Долгих, Зимянину, Капитонову, Русакову.

Выписка из протокола №177 заседания Политбюро ЦК КПСС от 27 декабря 1979 года.

О наших шагах в связи с развитием обстановки вокруг Афганистана:

— Утвердить приветственную телеграмму Председателю Революционного Совета, Генеральному секретарю ЦК Народно-демократической партии Афганистана, премьер-министру Демократической Республики Афганистан т. Кармалю Бабраку.

— Утвердить предложения о пропагандистском обеспечении нашей акции в отношении Афганистана (Приложение 6).

Приложение 6

О ПРОПАГАНДИСТСКОМ ОБЕСПЕЧЕНИИ НАШЕЙ АКЦИИ В ОТНОШЕНИИ АФГАНИСТАНА

При освещении в нашей пропагандистской работе — в печати, по телевидению, по радио — предпринятой Советским Союзом по просьбе руководства Демократической Республики Афганистан акции помощи в отражении внешней агрессии руководствоваться следующим:

— Во всей пропагандистской работе исходить из положений, содержащихся в обращении афганского руководства к Советскому Союзу с просьбой о военной помощи, и из Сообщения ТАСС на этот счет.

— В качестве главного тезиса выделять, что осуществленное по просьбе афганского руководства направление в Афганистан ограниченных советских контингентов служит одной цели — оказать народу и правительству Афганистана помощь и содействовать в борьбе против внешней агрессии. Никаких других целей эта советская акция не преследует.

— Подчеркивать, что в результате актов внешней агрессии, нарастающего вмешательства извне во внутренние афганские дела возникла угроза для завоеваний Апрельской революции, для суверенитета и независимости нового Афганистана. В этих условиях Советский Союз, к которому руководство Демократической Республики Афганистан за последние два года неоднократно обращалось с просьбой о помощи в отражении агрессии, откликнулся положительно на эту просьбу, руководствуясь, в частности, духом и буквой советско-афганского Договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве.

— Просьба правительства Афганистана и удовлетворение этой просьбы Советским Союзом — это исключительно дело двух суверенных государств — Советского Союза и Демократической Республики Афганистан, которые сами регулируют свои взаимоотношения. Им, как и любому государству — члену ООН, принадлежит право на индивидуальную или коллективную самооборону, что предусматривается статьей 51 Устава ООН.

— При освещении изменений в руководстве Афганистана подчеркивать, что это является внутренним делом афганского народа, исходить из заявлений, опубликованных революционным Советом Афганистана, из выступлений Председателя Революционного Совета Афганистана.

— Давать твердый и аргументированный отпор любым возможным инсинуациям на счет имеющегося якобы советского вмешательства во внутренние афганские дела. Подчеркивать, что СССР не имел и не имеет никакого отношения к изменениям в руководстве Афганистана. Задача Советского Союза в связи с событиями в Афганистане и вокруг него сводится к оказанию помощи и содействию в ограждении суверенитета и независимости дружественного Афганистана перед лицом внешней агрессии. Как только эта агрессия прекратится, угроза суверенитету и независимости афганского государства отпадет, советские воинские контингенты будут незамедлительно полностью выведены с территории Афганистана».

***

Советский народ готовился встречать Новый 1980 год. Тогда никто даже подумать не мог, что последний четверг декабря стал не только началом длинной Афганской войны во имя спасения смертельно больной межпартийными распрями кабульской власти, но и крушения Советского Союза. Именно там, в горах Гиндукуша и пустынях Регистана впервые после победы в Великой Отечественной войне проклюнулась и начала вызревать мысль о его слабости и неспособности советских маршалов победить разрозненные и плохо вооруженные отряды полевых командиров. Что с Советской Армией можно бороться и побеждать. Шурави, которых афганцы прежде боготворили, пролив кровь их соплеменников, превратились в неверных. Смерть за смерть! Око за око! Зуб за зуб!

Глава 12. СТЫЧКА С УСТИНОВЫМ

2 января 1980 года, передав частям 40-й армии боевую технику и тяжелое вооружение, личный состав «мусбата» со стрелковым оружием был переброшен двумя Ан-22 в Ташкент. Спецназовцы опасались, что не долетят до Советского Союза. О втором этапе апрельской революции они знали слишком много такого, что дискредитировало ввод советских войск. Но им милостиво разрешили жить. Это был самый первый вывод советских подразделений из Афганистана.

Колесник попрощался с отрядом, поблагодарил за службу и улетел в Москву, увозя свой план штурма дворца, отчеты об операции и списки для награждения. Прибыв в столицу, он направился на доклад к Ивашутину. Петр Иванович выслушал его, документы закрыл в сейф и решительно сказал:

— Без моего ведома никому ни о чем не рассказывай, понял!?

— Так точно!

Но уже на следующий день он вызвал Колесника, вручил план штурма и сказал:

— На моей машине поедешь на доклад к Устинову.

В приемной министра ожидавшие аудиенции генералы с любопытством и изумлением наблюдали, как генерал-лейтенант Илларионов услужливо помог полковнику снять шинель, и повесив ее в шкаф, учтиво сказал:

— Проходите, министр вас ждет.

Устинов по-отцовски обнял и расцеловал Василия Васильевича, посадил за стол. Достав пачку «Marlboro», предложил закурить. Он был в прекрасном расположении духа. Именно этот неизвестный ранее спецназовец, принес ему славу полководца.

Колесник опешил от столь радушного приема, смущенно ответил:

— Извините, товарищ министр обороны, курю только «Беломор», но папиросы оставил в шинели.

— Устинов кивнул Илларионову:

— Принесите!

Они закурили. Колесник развернул карту с планом операции, и Устинов увидел, что он не утвержден. Покачав головой, сказал:

— Я понимаю, почему осторожный кавказец Магомедов не поставил свою подпись. Но почему Иванов не расписался?

Колесник тактично промолчал, а потом рассказал подробности штурма. Устинова особенно интересовало, как вела себя в бою техника и вооружение.

— Насколько эффективны оказались ЗСУ и АГС-17, инженерные боеприпасы? — спросил он.

— Отлично!

— А гранатомет РПГ-18 «Муха» как показал себя в боевой обстановке?

— Все оружие действовало безотказно! — сказал Колесник, чем немало порадовал душу старого оборонщика.

Когда Василий Васильевич закончил доклад, министр попросил:

— Расскажите немного о себе.

— Родители во время войны партизанили. Их на моих глазах расстреляли фашисты. Я закончил суворовское, а затем пехотное училище, по распределению попал в спецназ. Окончил академию Фрунзе, командовал бригадой, сейчас являюсь заместителем начальника направления по спецразведке.

— А почему не поступаешь в Академию Генштаба? — спросил Устинов.

— Должность позволяет?

— Должность позволяет. И я бы с удовольствием поучился, но мне исполнилось сорок четыре года, а предельный возраст для поступающих — сорок пять лет.

— Ничего, — махнул рукой министр. — Передай Ивашутину: я разрешаю тебе поступать вне конкурса.

Устинов проводил Колесника до приемной, по-отцовски положив руку на плечо. Увидев это, маршал Соколов удивленно сказал:

— Ну, полковник, еще никого из нас министр до дверей не провожал.

— Такую честь надо заслужить, — сказал Огарков и крепко пожал Колеснику руку, — Молодец, полковник, хорошо сработал!

Затем он подошел к телефону, позвонил Варенникову:

— Валентин Иванович, спускайся на второй этаж, к министру.

Не зная, о чем пойдет речь, Варенников на всякий случай прихватил «дежурную» папку со всеми необходимыми справками.

— Министр решил обсудить статус Майорова, — коротко бросил Огарков, когда они входили в кабинет. — Будем придерживаться прежней позиции?

— Конечно! — решительно ответил Валентин Иванович.

Устинов сидел на своем обычном месте, радостно оживленный. Справа от него расположились Соколов, Епишев, Ахромеев, помощники Илларионов и Турунов. Левая сторона предназначалась для Генштаба. Чтобы создать видимость равновесия, Огарков сел несколько поодаль от министра. Варенников сел через стул от начальника Генштаба. В кабинете было душно, поэтому Устинов добродушно сказал:

— Если кому жарко, можете раздеться.

Все сняли кители, повесили их на спинки стульев. Устинов начал описывать обстановку в Афганистане, а затем перешел к вопросу о назначении командующего войсками Прибалтийского военного округа генерала армии Майорова главным военным советником в Афганистан.

— Нам необходимо определить, — сказал он, — будет ли ему подчиняться только советнический аппарат, или и 40-я армия, которая стала гарнизонами в крупных городах. Есть два мнения. Первое: он должен заниматься только нашими военными советниками и специалистами, оказывая помощь в строительстве национальных вооруженных сил Афганистана. Второе мнение — главному военному советнику предоставить право отдавать распоряжения и 40-й армии. И в связи с этим назначить его на должность первого заместителя главнокомандующего сухопутными войсками. Прошу высказываться. Начнем с вас, Сергей Леонидович.

Маршал Соколов только что вернулся в Москву из Термеза для доклада о вводе войск в Афганистан.

— Я считаю, что нет никакой необходимости назначать Майорова заместителем главнокомандующего сухопутными войсками, — решительно сказал он. — Главный военный советник должен заниматься своим делом. 40-й армией есть кому управлять. Командующий войсками Туркестанского военного округа, хотя и базируется в Ташкенте, но часто бывает в Афганистане. Оперативная группа Министерства обороны представлена в Афганистане достаточно хорошо. Что же касается взаимодействия между 40-й армией и правительственными войсками, то главный военный советник всегда найдет общий язык с командармом.

Ахромеев поддержал Соколова:

— Командующему 40-й армией будет сложно ориентироваться: у него непосредственный начальник — командующий войсками ТуркВО. И вот в Кабуле объявляется еще один начальник в лице главного военного советника. Это только внесет путаницу в управление.

Выслушав одну сторону, министр перешел ко второй:

— А что думает по этому поводу маршал Огарков?

— Такая должность определяется только генералу армии Майорову, — сказал тот, — чтобы, отбыв в Афганистане свой срок, он мог продолжить службу в должности первого заместителя главнокомандующего Сухопутными войсками. К этому времени 40-я армия, будем надеяться, вернется на Родину. Ну а главное — оперативность: никого дополнительно не привлекая на месте, главный военный советник оперативно принимает решение в отношении использования правительственных войск и войск 40-й армии. В этих условиях задачи будут решаться оперативно, а не затягиваться, — подчеркнул Огарков.

Устинов слушал, но смотрел куда-то мимо Огаркова. По лицу было видно, что он уже «заводится».

— А какое ваше мнение? — спросил он Варенникова.

— Я целиком разделяю мнение начальника Генерального штаба, — твердо сказал Валентин Иванович. — В это ответственное время необходимо ежедневно, а иногда и ежечасно организовывать взаимодействие между 40-й армией и афганскими войсками. В этих условиях крайне важно сосредоточить в руках генерала Майорова те функции, о которых говорил маршал Огарков. Если бы оперативная группа министерства обороны находилась в Афганистане постоянно, то этот вопрос мог бы отпасть сам по себе. А поскольку она будет в Афганистане наездами, и командующий войсками ТуркВО также не сможет там сидеть постоянно, то такую власть Майорову надо дать…

Устинов перебил Варенникова, раздраженно сказал:

— Генштаб, оказывается, умнее всех! Он не только не поддерживает мнение министра обороны, но не считается и с мнением остальных.

Резким движением руки министр подвинул к себе проект приказа, который подготовил Огарков, размашисто подписал, швырнув его Николаю Васильевичу, проговорил со злостью:

— И вообще, за последнее время чувствуется распущенность даже среди генералов большого ранга. Им предлагают должности, а они носом крутят — не нравится им это, не нравится то, не нравится, видите ли, Забайкалье.

Варенников понял, что речь о нем, резко встал и, глядя прямо министру в глаза, сказал:

— Товарищ министр обороны, зачем эти намеки? Это касается меня лично, вы и назовите мою фамилию. Да, я действительно отказался от Забайкалья. Но должен доложить следующее. Речь идет о перемещении командующего войсками округа. Разве нельзя было кому-нибудь из заместителей министра обороны предварительно поговорить со мной? Да и министр обороны мог бы побеседовать. Почему начальник управления кадров должен решать мою судьбу, не считаясь с моим прохождением службы? Я пробыл пятнадцать лет в Заполярье, и считаю, что имею право выбора…

— Совещание закончено! — резко оборвал его Устинов.

Все поспешно встали и молча направились к выходу. Варенников торопливо надел свой китель и направился к выходу. Устинов подошел к нему и примирительно сказал:

— У вас воротник задрался.

Он хотел его поправить, но Варенников отшатнулся:

— Я сам! — и нервно добавил: — А вы — несправедливый человек!

Все ожидали ответной реакции Устинова, но министр промолчал. Когда Варенников вышел в приемную, на него зашикали:

— Ты что?! Что ты?!

— Выбирай выражения. Это же министр обороны…

— Разве такое допустимо?

— Надо сдерживать себя!

— Это мое личное дело! — бросил на ходу Валентин Иванович и заспешил на свой этаж. В приемной предупредил порученца:

— Если кто-то будет проситься на прием, пусть приходят после обеда.

Стычка с Устиновым ничего хорошего не сулила. Надо паковать чемоданы. Он подошел к висевшей на стене обзорной карте Европы, нашел Львов, потом отыскал Магдебург, где командовал армией, Архангельск, где служил командиром корпуса; Кандалакшу, вспомнил родную дивизию, Мурманск, полуостров Рыбачий, «Спутник» и Печенгу, где командовал полками. «Никаких интриг, вся энергия шла на дело, — размышлял он. — А тут… Если министр меня выдворит из Генштаба, — буду только рад. Надо настаивать, чтобы вернули на округ. Желательно, конечно, чтобы находился он восточнее Урала — подальше от этих дрязг. Сыновья уже твердо стали на ноги, офицерская служба у них идет хорошо».

Вечером Варенникову стало известно, что министр пригласил к себе Илларионова и Турунова и обсудил случившееся и сказал в заключение:

— Может быть, Варенников действительно прав? Это ненормально, что с командующим войсками округа беседу проводит всего лишь начальник управления. Надо начальника главного управления кадров повысить в ранг заместителя министра обороны.

Глава 13. МЯТЕЖ В КАБУЛЕ

1980 год для 40-й армии начался относительно спокойно. После декабрьского правительственного переворота жизнь в столице быстро вошла в обычное русло. Простой люд не видел большой разницы между Амином и Кармалем. В дуканах и лавчонках, на базарах и просто на улицах кипела торговля. С наступлением темноты уставший от дневной суеты город затихал. Но по ночам кто-то расклеивал листовки, подстрекавшие к бунту.

20 февраля в город с рассвета и до комендантского часа шел поток крепких мужчин. При проверке на постах слышался один и тот же ответ: — В горах сильно похолодало, идем к родственникам перезимовать.

При досмотре иногда обнаруживали оружие. Афганцы безропотно отдавали его и расходились по городу.

Утром 21 февраля военный комендант Кабула полковник Юрий Иванович Двугрошев, выслушав доклады своих подчиненных, позвонил командарму Тухаринову:

— Товарищ генерал-лейтенант, ночь прошла спокойно. В гарнизоне происшествий не случилось.

Двугрошев служил в 103-й воздушно-десантной дивизии. Военным комендантом Кабула его назначили 1 января 1980 года. За короткое время он сумел быстро организовать службу в, казалось бы, неуправляемом городе и пользовался заслуженным уважением.

Командарм позвонил ему, напомнил:

— Сегодня в нашем посольстве военный атташе полковник Баранаев устраивает прием по случаю 62-й годовщины Советской Армии и Военно-Морского Флота. Приглашено много высоких гостей — руководителей ДРА и НДПА, будет начальник ГРУ генерал армии Ивашутин с группой генералов и офицеров своего ведомства, так что смотри в оба. Чтобы порядок и охрана были на высшем уровне.

— Есть, товарищ командующий! — четко по уставу ответил комендант.

Петр Иванович Ивашутин прилетел в Кабул в середине февраля, чтобы определиться с выводом войск. Срок в два месяца, который установил Брежнев для наведения порядка в Афганистане, истекал. Предстояло на месте изучить обстановку и уточнить сроки возвращения армии домой.

Застолье в посольстве было в самом разгаре. И вдруг автоматные очереди прервали здравицы в честь Советской Армии и афганско-советской дружбы. Толпы разъяренных людей заполонили улицы. Город запылал, и языки пламени пожарищ окрасили вечернее сумрачное небо в зловещий багровый цвет. В Кабуле начался третий этап апрельской революции. Только теперь к власти рвался Гульбеддин Хекматьяр, председатель Исламской партии Афганистана.

Ивашутин чутьем профессионального разведчика понял, что в Кабуле происходит то же самое, что он устроил Амину и его правительству в декабре. А теперь американцы приготовили ему афганский капкан. Все повторялось один к одному как тогда, 27 декабря: пышный прием, торжества по случаю победы и вдруг грянула беда. Тогда гостей потравили, и он настороженно прислушивался к своему телу, нет ли болезненных симптомов. Он больше всего беспокоился, что к мятежникам присоединятся афганские части. После того, что в декабре устроили шурави с охраной Амина, на их сторону может перейти весь Кабульский гарнизон. И пусть у посольства сильная охрана, но и у Амина она была не слабая, а все равно не спасла от смерти…

Петр Иванович подозвал к себе полковника Баранаева, спросил:

— На кого из афганских генералов и офицеров мы можем опереться?

Баранаев пытался вспомнить хотя бы пару фамилий, но ничего путного на ум не приходило.

— Отделение разведки 40-й армии еще не укомплектовано, — сказал он в свое оправдание, — агентурная сеть только создается…

— Что это за агентурная сеть, когда в городе собрались толпы мужчин, и никто даже не поинтересовался: зачем? Тысячи людей знают, что готовится восстание, а вы нет! Какой вы после этого разведчик? Что вы здесь делали? Видно вы уже засиделись, — сделал веское заключение Ивашутин.

Он тут же позвонил в Москву и потребовал прислать вместо Баранаева генерала Крахмалова, а сам принялся за сбор информации через советников других спецслужб.

* * *

Спешно покинув посольство, Двугрошев пробивался через ревущую толпу к себе в комендатуру. Люди дорогу не уступали, беспрерывно стучали по машине, некоторые хватались за обшивку, пытаясь перевернуть уазик. Повсюду трещали автоматные очереди, возводились баррикады. С криками «Аллах акбар!» поборники ислама громили и жгли дуканы, лавки, школы, автомашины. С большим трудом и с риском для жизни он пробился к пункту управления, сел за телефон и быстро выяснил у комендантов зон сложившуюся обстановку. Понял, что мятеж не стихийный, а управляется опытной рукой. Оппозиция приготовила свой «подарок» к дню рождения Советской Армии. Доложил обстановку командарму Тухаринову по телефону:

— Все части гарнизона и вокруг города полностью заблокированы и обстреливаются. Дороги, ведущие к городу, перекрыты. Бандиты грабят дуканы, магазины и рестораны, жилые дома. Одна группа ворвалась на хлебокомбинат, чтобы разрушить оборудование и лишить Кабул хлеба, вторая пытается захватить электростанцию, мятежники заложили взрывчатку в хранилище пресной воды. Мятежники также подожгли здание гостиницы, а когда прибыли пожарные, открыли по ним огонь из автоматов. Используя громкоговорящие установки и заранее подготовленные пленки с записями шумов стрельбы и криков, они создают эффект захвата всего Кабула, разбрасывают листовки, угрожая сторонникам правительства и всем непокорным физической расправой.

— Приведите в полную боевую готовность все советские части в Кабуле! — приказал Тухаринов. — Немедленно усильте патрульные группы. До особой команды не стрелять, дабы не допустить кровопролития. В провокации не ввязываться.

Обстановка в городе с каждым часом ухудшалась. С крыш домов, с верхних этажей лавок и постоялых дворов хлестали автоматные очереди по патрульным бронемашинам и цепям милиционеров. На асфальте уже лежали трупы афганских солдат. Никто их не убирал.

Двугрошева вызвал в штаб маршал Соколов. И снова комендант прорывался сквозь ревущую толпу восставших, чудом оставшись жив. Милиционеры и афганские солдаты встали живой стеной перед озверевшей массой бунтовщиков, подогреваемых призывами к насилию. «Братья мусульмане! — неслось из мощных динамиков. — Шурави убили тысячи наших единоверцев! Пусть они омоют свои преступления перед афганцами своей кровью. Все — на баррикады. Аллах акбар! Аллах акбар!».

Маршал встретил Двугрошева сидя за столом. Выглядел он спокойным, хотя вид был усталый. По карте Юрий Иванович доложил обстановку в городе.

— Около 10 тысяч наиболее агрессивно настроенных повстанцев скопилось в центре города, — он обвел кончиком указки площадь Пуштунистан, — возле банка, почтамта, правительственного дворца. Они окружили наши воинские части, советское посольство, блокировали гостиницу, где живут наши советники, пытались захватить жизненно важные объекты. В царандое приготовлены 4 вертолета и 40 тысяч листовок с призывом к горожанам разойтись и впредь не собираться группами более десяти человек. В случае невыполнения требования будет применено оружие. Главную роль по наведению порядка в городе выполняет наш советник в царандое полковник милиции Гринин.

— Хорошо, действуйте! — одобрил план маршал.

Как только комендант ушел, Соколову позвонил Бабрак Кармаль и с недовольством в голосе спросил:

— Почему вы бездействуете? Почему не используете советские войска для наведения порядка?

Видимо, Кармаль решил, что все трудности с подавлением бунта шурави должны взвалить на свои плечи. Соколова возмутила подобная бесцеремонность.

— Советские солдаты не будут стрелять в афганский народ! — решительно сказал он. — Подавление путча — это задача руководства вашей страны. Ваша задача. Все необходимое для этого у вас есть. Своему выступлению путчисты стремятся придать видимость массовой «исламской революции». Однако никакого народного бунта нет. Главная их цель, как это было и в Герате — привлечь на свою сторону афганскую армию, объединиться с солдатами и добиться масштабного кровопролития, чтобы против советских войск восстал весь народ. Поэтому они всячески стремятся спровоцировать наши части на активные действия. Мы не должны идти у них на поводу. Войска будут применены только в крайнем случае. Хочу вам сообщить, что в боевую готовность приведены части и соединения Туркестанского военного округа. А пока вы сами работайте. Я считаю, что органы безопасности Афганистана, подразделения армии и царандоя, партийные активисты сумеют своими силами справиться с выступлением оппозиции.

Бабрак Кармаль не ожидал столь резкого ответа от советского военачальника и примирительно проговорил:

— Хорошо, действуйте, как считаете целесообразным.

* * *

Полеты боевых вертолетов на низкой высоте и листовки сыграли свою роль. Бушующие толпы начали утихомириваться и постепенно поредели. К ночи правительственным силам удалось восстановить контроль над всем городом. На следующий день начались облавы и аресты зачинщиков бунта, среди которых оказался американский гражданин Роберт Ли и шестнадцать пакистанских диверсантов. У мятежников изъяли большое количество оружия, в основном американского и китайского производства, взрывные устройства, бутылки с зажигательной смесью и значительные суммы денег.

Но главный организатор Гульбеддин Хекматяр исчез.

Утро 23 февраля выдалось солнечным. Город был тих и пуст. Постепенно начали оживать улицы, и к полудню милиционеры и солдаты разобрали баррикады, расчистили проезжую часть от сгоревших машин, разбитых стекол витрин. Изучив обстановку, Двугрошев доложил командарму Тухаринову:

— В городе все утихомирилось. В отелях «Джамиль», «Метрополь» и «Ништаль» задержаны иностранные наемники, снабженные фиктивными документами. При них обнаружили оружие, портативные приемо-передающие станции, магнитофонные пленки с записями антиправительственных подстрекательских выступлений. В Кабуле найдены тайные склады оружия, которым преступники намеревались воспользоваться…

Эта информация вскоре пошла в Москву по всем каналам. Собралось Политбюро ЦК КПСС. Открывая заседание, Брежнев, сказал:

— Нам необходимо посоветоваться. Свою задачу по свержению узурпатора Амина наши войска выполнили, и мы думали их выводить. Но обстановка в Афганистане складывается не совсем так, как бы нам хотелось. В Кабуле произошли волнения. Свою оценку нам доложит генерал армии Ивашутин.

— Мне удалось разобраться в причинах бунта, — сказал Петр Иванович. — Антиправительственные силы, играя на трудностях с хлебом и топливом, развернули широкую агитацию среди городской бедноты, опутанной религиозными и националистическими предрассудками. Они сумели вывести на центральные улицы Кабула несколько тысяч горожан. В толпу влились выпущенные из тюрем уголовники, начались насилия и погромы. Но главная цель мятежа — привлечь на свою сторону афганские части, спровоцировать столкновения с советскими подразделениями, вызвать большое кровопролитие. Однако эта цель не была достигнута. Афганская армия осталась верной правительству. Со стороны наших войск не прозвучало ни единого выстрела.

Эту тщательно спланированную и довольно умело осуществленную акцию готовили за пределами Афганистана — в США и Пакистане. Путч приурочен ко дню истечения ультиматума, предъявленного президентом США, с требованием вывода из Афганистана наших войск.

— Вы же знали об американском ультиматуме! — укорил разведчика Брежнев. — Наверное, можно было догадаться, что они постараются устроить нам какую-то каверзу. — Несколько помедлив, он продолжил: — Для бесед с новыми афганскими руководителями мы направляли товарища Андропова. Юрий Владимирович, а как вы оцениваете обстановку?

Андропов обрисовал ситуацию в стране и в завершение сказал:

— Считаю устранение Амина правильным. Положение в стране улучшилось.

Брежнев согласно кивнул головой и сказал:

— Мы надеялись, что смещение Амина и определенное закрепление нового афганского правительства во главе с Кармалем обеспечит стабилизацию обстановки в стране. Поэтому полагали, что наши войска свою задачу по смене руководства выполнили и их можно будет вернуть на Родину. Но я смотрю, что ситуация в Афганистане осложняется. Ясно, что мятеж в Кабуле — дело рук американцев. Или есть другие мнения?

Устинов поддержал генсека:

— Леонид Ильич, я тоже считаю, что вывод наших войск в то время, как США объявили нам ультиматум, будет означать уступку их агрессивной политике, и только укрепит позиции сторонников жесткого курса Запада в отношении Советского Союза. И, что еще немаловажно, вызовет дальнейшую дестабилизацию обстановки в Афганистане. Партийно-государственный аппарат и вооруженные силы там еще очень слабы. Мы можем потерять Афганистан. А его потеря приведет к резкому росту мусульманского экстремизма вблизи границ Советского Союза, да и в самих республиках Средней Азии. Они же воспримут нашу добропорядочность за слабость. Наш ограниченный контингент должен пробыть в Афганистане год, а то и полтора до окончательной стабилизации обстановки.

— Леонид Ильич, я тоже предлагаю вопрос о выводе войск рассмотреть позднее, — поддержал Устинова Громыко. — Когда мы добьемся реальной стабилизации политической обстановки в стране, тогда и вернемся к нему.

Хотя мятеж в Кабуле бесславно провалился, он имел тяжелые последствия. Перепуганный путчем Кармаль добился от правительства СССР решения задержать наши войска в Афганистане на долгие годы. И не только охранять его, но и воевать с его народом.

Глава 14. ПЕРВАЯ КУНАРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

К концу февраля 1980 года 40-я армия контролировала все крупные города, девять основных аэродромов, двадцать провинциальных центров. Большинство военнослужащих надеялись, что скоро вернутся в Союз. Но повезло не всем. Только призванные из запаса «партизаны» заменялись кадровыми офицерами и прапорщиками, которых присылали со всех округов и групп войск. Вместо танков Т-55 пришли современные Т-62 и Т-64. В войска поступали новые виды оружия, в том числе и гранатомет АГС-17 «Пламя». Офицеры чувствовали, что бои начнутся уже очень скоро.

В начале марта в штаб 108-й мотострелковой дивизии поступила кодограмма о подготовке рейдовой группы в приграничную провинцию Кунар. Возглавил ее полковник Борис Всеволодович Громов. Ещё 16 января он был в Майкопе на Северном Кавказе, готовился к учениям, но позвонил командир корпуса и сухо сказал: «Министр обороны подписал приказ о назначении вас начальником штаба 108-й дивизии в Кабул». Это известие несколько озадачило. За восемь лет после Военной академии Громов успешно прошагал по ступеням служебной лестницы от командира батальона до начальника штаба дивизии, готовился к беседе по поводу назначения командиром дивизии, а тут — равноценная должность. И предстоит руководить не командно-штабными учениями, а боевой операцией в афганских горах. Громов тогда и помыслить не мог, что пройдет время, и он сам будет командовать 40-й армией, выводить её из Афганистана.

***

На постановку задачи в большую палатку набилось много народу. Кроме командиров подразделений здесь были офицеры штаба армии, оперативной группы МО СССР, которым предстояло координировать действия советских и афганских войск. Впереди висела большая склейка карт, на которой был проложен маршрут рейдовой группы от Кабула до Асмара с обозначением боевого порядка на всех этапах марша. На розданных офицерам аэрофотоснимках были отчетливо видны устроенные на дорогах завалы и обрушения.

Задачу ставил командующий 40-й армией генерал-лейтенант Юрий Владимирович Тухаринов. Высокий и стройный в молодости, к пятидесяти годам он ссутулился от навалившейся на него непомерной тяжести служебных забот. До Афганистана он был первым заместителем командующего войсками Туркестанского военного округа. 40-я армия существовала только на бумаге в мобилизационных планах оперативного управления. В короткий срок он превратил «бумажное» войско в боевое объединение.

Командарм взял длинную гладко выструганную из соснового бруска указку, и Громову показалось, что он разительно похож на странствующего рыцаря Дон Кихота. Это сравнение вызвало мимолетную улыбку, так неуместную в строгой обстановке совещания, и он быстро прогнал ее.

— Нам предстоит провести первую боевую операцию в пограничной с Пакистаном провинции Кунар, — сказал Тухаринов и решительно добавил: — Оппозиция стремиться захватить её и объявить на востоке страны исламскую республику. Вышел из повиновения 30-й горно-пехотный полк 9-й пехотной дивизии, дислоцирующийся в Асмаре. Все офицеры полка — члены НДПА убиты. Погибли и наши военные советники. Мятежная кунарская группировка насчитывает около трех тысяч человек. Основная группа базируется в районе кишлака Шинкорак, расположенном в 15 километрах северо-восточнее Асадабада. Около 600 — в кишлачной зоне ущелья реки Печдары, которая впадает в Кунар возле Асадабада. Около 500 человек под командованием бывшего начальника штаба полка Баки, составляют гарнизон города Асмар, расположенного в сорока километрах северо-восточнее Асадабада.

Руководит мятежниками председатель Исламской партии Афганистана Гульбеддин Хекматьяр. Наиболее хорошо подготовлена группировка его сподвижника Асил-Хана базируется в ущелье Шигал. Отряд бывшего командира 30-го горно-пехотного полка Рауфа контролирует большую часть территории провинции и свой ближайшей задачей ставит овладение городом Асадабад, и там создать плацдарм для крупномасштабного наступления на Джелалабад, а затем и Кабул.

Женщин и детей восставшие отправили в лагеря беженцев в Пакистан, а район предстоящих боевых действий около семи месяцев готовили к обороне. Вдоль дороги Асадабад-Асмар оборудовано 17 опорных пунктов. На них находятся посты наблюдения, созданы каменные завалы, рвы. У препятствий оборудованы позиции снайперов, гранатометчиков и пулеметчиков.

Части 9-й горно-пехотной дивизии, расквартированные в Асадабаде, пока удерживают город. Но по численности они уступают мятежникам, и без нашей помощи им не справиться. Замысел операции: нанести одновременно удар по отрядам моджахедов в ущелье Шегал силами двух мотострелковых батальонов со стороны Асадабада, а тактический воздушный десант ударит с тыла. 69-й горно-пехотный полк, дислоцирующийся в Асадабаде, должен блокировать мятежников в ущелье Печдара и не допустить их соединения с главной группировкой. Затем, наступая вдоль реки Кунар, разгромить гарнизон в городе Асмар, перевалочные базы Дангам, Варикар, заминировать караванные пути, которые идут из Пакистана через девять перевалов хребта Хиндурадж. В районе Мараварского ущелья к Асадабаду ведет и автомобильная дорога, по которой мятежники могут быстро получить подкрепление из лагерей, расположенных вокруг Пешавара.

Громов слушал командарма и ловил себя на мысли, что ему ни разу действовать в таких условиях не приходилось. Хотя и служил на Кавказе, но высоко в горы подниматься не приходилось, а старались учения проводить на равнинах.

— В связи с тем, что это первая боевая операция, решено усилить командный состав, — продолжал доклад Тухаринов. — Отряд обеспечения движения возглавляет начальник штаба 108-й мотострелковой дивизии полковник Громов. В голове колонны идет 2-й мотострелковый батальон 180-го мотострелкового полка во главе с командиром полка подполковником Тулкуном Касымовым. За ним следует 3-й парашютно-десантный батальон 350-го полка. Им командует заместитель командира полка майор Николай Михайловский. Замыкает колонну пехотный батальон 66-го пехотного полка 11-й пехотной дивизии.

Тактический воздушный десант — 3-й парашютно-десантный батальон 317-го гвардейского парашютно-десантного полка под командованием майора Василия Кустрё. В связи со сложностью обстановки, время на подготовку — двое суток. Основная задача огневого поражения противника возложена на авиацию. В воздухе будут непрерывно работать вертолеты огневой поддержки. В каждый батальон выделяется авианаводчик.

Командарм подробно остановился на вопросах взаимодействия между советскими и афганскими подразделениями, а в завершение сказал:

— В районе проведения операции находится Джелалабадский аэродром. Он может принимать только небольшие самолеты, типа Ан-26. Так что горючее, боеприпасы и все остальное необходимо брать с собой.

Затем выступил начальник политотдела дивизии полковник Лев Борисович Серебров.

— Эскалация напряженности в восточных провинциях Афганистана началась сразу после апрельской революции, — сказал он. — 21 марта 1979 года резко активизировалась боевая деятельность мятежников в горных районах рядом с Джелалабадом. В городе был раскрыт заговор, арестовано более двухсот солдат и офицеров. В провинции Кунар бандформирования совершили несколько нападений на гарнизоны правительственных войск в городах Асмар и Маногай. Ожесточенные бои развернулись и в пригородах Асадабада. Асадабадский гарнизон выстоял, но во многих районах провинции власть принадлежит отрядам Исламской партии Афганистана. Играя на религиозных и национальных чувствах, контрреволюция оказывает сильное влияние на значительную часть населения. Резко активизировался террор моджахедов в отношении местных жителей, которые поддерживали органы власти, и, конечно, в первую очередь, в отношении самих представителей этой власти. Если в апреле 1979 года было совершено 38 террористических актов и погибло 63 человека, то уже в этом году более ста случаев террора, убито 155 человек. Надо иметь в виду, что мятежники находятся в полной зависимости от США, Пакистана и других стран, которые их финансируют, обеспечивают всем необходимым и всячески подталкивают к боевым действиям. Посол США в Пакистане Хинтон заявил собравшимся в Пешаваре лидерам афганской контрреволюции о готовности американцев увеличить финансовую и военную помощь при условии их объединения в единый фронт. Конгресс США проголосовал за выделение «прямой и открытой помощи» мятежникам в размере 15 миллионов долларов, официально узаконив вмешательство во внутренние дела суверенного государства — члена ООН…

Затем выступил военный атташе генерал-майор Крохмалов, поделился развединформацией.

— 30 января в США прибыло 48 афганцев из состава контрреволюционных группировок для военной подготовки на базах Вооруженных Сил США в Техасе и Калифорнии, — сказал он. — Для сбора сведений о новых аэродромах, местах дислокации советских войск в Афганистан при содействии со стороны регулярной пакистанской армии переправились военнослужащие США Дейвер и Кимпен Джордж. В районе деревни Сарабруд в 40 километрах от Кветты американцы завершают строительство учебного центра по подготовке афганских контрреволюционеров. В центре около двадцати американских советников обучают афганцев тактике и методам ведения партизанской войны. В заключение Крохмалов подчеркнул:

— На территории Афганистана развернулась ожесточенная борьба США против СССР. Только американцы, в отличие от нас, воюют здесь чужими руками.

После совещания Тухаринов вызвал Громова к себе.

— Пока вы собираетесь в Кунар, — решительно сказал он, — надо навести порядок вокруг Кабула. Из района Хайрабада, — командарм обвел кончиком указки кишлак на карте южнее столицы, — душманы начали обстрелы наших войск. По данным агентурной разведки, они планируют нападение на штаб армии. Если напрямую через горы — до кишлака примерно семь километров. А если по дороге — то чуть больше двадцати. Необходимо очистить кишлак от мятежников. В ваше распоряжение выделяются два мотострелковых батальона и артиллерийский дивизион. В случае необходимости можете вызвать авиацию. Летчики будут постоянно дежурить на аэродроме.

А какие сведения о противнике? — поинтересовался Громов.

— О противнике мы практически ничего не знаем, — честно признался командарм. — Точно знаю только, что стреляют из Хайрабада, и этот район надо «зачистить». Вы сами будете вести разведку и если встретите моджахедов, то их необходимо уничтожить.

У Тухаринова была и другая цель: прежде чем посылать Громова в кунарский рейд, он хотел проверить его командирские способности вблизи от штаба армии, чтобы в случае чего быстро придти на помощь.

* * *

От Кабула до небольшого хребта, за которым находился кишлак Хайрабад, колонна прошла без происшествий. Не доезжая километров трех до перевала, Громов выслал вперед разведку, а сам поехал следом на радийной машине. При подходе к перевалу по броне гулко забарабанили пули. Хотя он был внутренне готов к бою и ждал его в любую секунду, но от грозного перестука оцепенел. Рядом находятся боевые подразделения, артиллерия стоит на огневых позициях, на подходе вертолеты. Дай им координаты цели — и в душманов полетят тонны металла. Но он начисто забыл, что должен делать. Пули противно клацали по броне, и после каждого удара казалось, что следующая обязательно ее пробьет. Когда пришел в себя и начал вызывать командиров батальонов и рот, никто не отвечал. Начал проклинать конструкторов, которые придумали отвратительную радиостанцию, которую никто не слышит.

Внезапно обстрел прекратился. Громов даже не сразу понял, почему перестали стучать пули по броне. Как-то само собой почувствовал, что душманы ушли. Он высунулся в командирский люк бронетранспортера, огляделся.

Развернувшаяся в цепь мотострелковая рота под прикрытием основных сил батальона прочесала кишлак, но никого там не нашла. Он был совершенно пуст. Душманы покинули его еще тогда, когда их колонна только вытягивалась из Кабула, оставив небольшое прикрытие.

По возвращению Громов подробно доложил Тухаринову о результатах рейда.

— Анализируя первую операцию, — сказал он, — мы пришли к выводу, что движение по любой дороге в горах обязательно нужно прикрывать сверху — справа и слева. Специально подготовленные взводы и даже роты должны идти по хребтам вдоль дороги с небольшим уступом вперед и сбивать вражеские заслоны.

* * *

Рейд на Кунар начался ранним утром. Колонна, соблюдая все правила военного искусства, шла вдоль реки Кабул, втянулась в узкую долину Вурешминтангай, больше похожую на ущелье, и мотострелки с опаской ожидали нападения душманов.

С высоты двух километров открывался вид на всю Нангархарскую долину — житницу страны. С севера в Кабул вливалась небольшая река Лагман, давшая название одноименной провинции. А сразу за Джелалабадом в Кабул несколькими руслами впадали холодные воды Кунара. Его истоки находятся высоко в снежных горах на северо-западе Пакистана и служат государственной границей между Пакистаном и Афганистаном. Зеленые кишлачные зоны вдоль речных долин с цитрусовыми садами, обрамляли горные хребты с белеющими вдалеке белоснежными вершина ми, каменистые плоскогорья с зарослями кустарников. Вдоль покрытого лесами хребта Кабул-Теапар и далее на север по по хребтам Хиндураджа оппозиция спешно оборудовала цепь своих опорных пунктов: Таганай, Гошта, Нава, Каррера.

Рейдовая группа упорно продвигалась к Асадабаду. Сразу выяснилось, что все выработанное советской военной наукой и записанное в боевых уставах, в том числе и в разделе «Ведение боевых действий в горах», годится только для европейского театра военных действий. Громов и его подчиненные были вынуждены многое постигать на ходу.

Впереди шел отряд обеспечения движения. Под охраной танкистов и мотострелков с помощью специальной техники саперы расчищали завалы на дорогах. В голове колонны двигался огромный небронированный бульдозер на артиллерийском тягаче, сокращенно именуемый БАТ. У Бабурского ущелья наткнулись на огромный завал. Бульдозер начал его расчищать, и был в упор расстрелян из гранатомета. Огромная махина загородила путь: ни обойти, ни объехать. Пришлось столкнуть ее в обрыв.

Возле кишлака Наранг мятежники взорвали пятьдесят метров горной дороги. Колонна остановилась. По ней открыли шквальный огонь сверху. Началась паника, неразбериха. Практически никто не знал, что нужно делать в такой ситуации. Громов вызвал по радио авиацию. В колонне находились авиационные наводчики, но они ничего не видели и не знали, откуда ведется огонь. Авиация била по площадям. Иногда под её огонь попадали и свои войска. Без специального обозначения с большой высоты очень трудно разглядеть, где находятся душманы, а где свои.

Тухаринов постоянно вызывал Громова на связь, уточнял обстановку:

— Ну-ка, давай по карте: где огневые позиции артиллерии? Где первая мотострелковая рота, где — вторая?

Поначалу Громов возмущался такой опекой, но вскоре привык и специально готовил для командующего подробные доклады. Они дисциплинировали не только мысли, но и действия.

Из доклада Маршала Советского Союза С. Л. Соколова Министру обороны Маршалу Советского Союза Д. Ф. Устинову

28.02.1980 г.

Закончена подготовка боевых действий по уничтожению крупной мятежной банды в провинции Кунар.

Войска выведены в исходный район 8 км северо-восточнее г. Асадабад. Закончена разведка группировки противника. При благоприятных для авиации погодных условиях боевые действия начнутся с утра 29.02.80 г.

О погоде Соколов упомянул не зря: в Кунаре погода стояла отвратительная: лил дождь вперемешку со снежной круговертью. Утро 29 февраля выдалось солнечным и безветренным. Видимость миллион на миллион — как говорят авиаторы. 40 самолетов и 12 вертолетов нанесли первый авиаудар по разведанным целям. Воздушная часть операции шла по намеченному плану. 28 вертолетов высадили десантный батальон, усиленный разведротой дивизии и саперным взводом, практически в центре расположения восставшего горно-пехотного полка. Вертушки зависали на небольшой высоте, из них выпры гивали десантники, собирались по подразделениям.

Батальон с момента ввода в Афганистан охранял правительственные здания в центре столицы. Практических занятий в горах по тактической подготовке, управления подразделениями в бою, взаимодействию, стрельбе в горных условиях с ними не проводились. За день до операции батальон вывезли в горы севернее кабульского аэродрома. Десантники до наступления сумерек смогли подняться только до середины горы ХоджаБурга, обозначили боевые порядки и спешно спустились вниз.

Командир саперного взвода лейтенант Павел Агафонов должен был находиться с 7-й ротой. После приземления он увидел странную картину: небольшого роста офицер, в летной фуражке, мешковатой шинели, перетянутой ремнем автомата, тащил два огромных ящика. В боевой обстановке он выглядел нелепо.

— Вы куда с такой поклажей? — спросил он офицера.

— Я авианаводчик, должен быть рядом с комбатом!

— Штаб идет с восьмой ротой.

— Мне туда надо.

— А что в ящиках?

— Радиостанция.

— Давай, помогу.

Агафонов тащил ящик сколько мог, потом сказал:

— Все, мне нужно в другую сторону.

Командир 7-й роты Владимир Тарасевич собрал своих офицеров, выслушал доклады о наличии людей и рота двинулась цепочкой, след в след, начала спускаться к кишлаку Шигал. Час шли по гребню, который был чуть ниже соседних хребтов. С них постреливали снайперы, появились первые раненые. Когда до намеченного рубежа оставалось метров 500, снизу демонстративно пошли в атаку человек сто. Диспозиция, лучше не придумаешь: наступающие, как на ладони. Дружно ударили автоматы и пулеметы, и мятежники обратились в бегство. Увлеклись стрельбой, десантники не заметили, что по ним прицельно стреляют с тыла. Рота значительно поредела.

— Шесть убитых, много раненых, — доложил комбату Тарасевич.

–. Все, занимайте оборону и до темноты никуда не двигаться! — приказал Кустрё.

С наступлением темноты им разрешили спуститься пониже, где стояли два здания.

— В них и заночуем, — решил ротный.

Из офицеров только он оказался целым и невредимым. Остальных выбили снайперы. Когда обустроились, Тарасевич поднялся на крышу. К нему присоединился Агафонов. Сидели молча, каждый по-своему переживал события прошедшего дня. Внизу лежали их сослуживцы, разделенных боем на живых и мертвых, раненных и убитых. Кто спал уже вечным сном, а кто метался в горячечном бреду. Еще утром, когда ярко светило солнце, а небо было черным от многочисленных вертолетов и самолетов, кромсавших горы разрывами бомб и реактивных снарядов, казалось, что и стрелять не придется. А оно вон как вышло.

Взошла огромная луна, освещая горы желтым призрачным светом.

— Давай, попробуем выяснить, где находятся наши, — предложил ротный.

Он пустил в воздух одну ракету, затем вторую. Ответные ракеты взле тели справа и слева.

— С флангов мы вроде прикрыты, — сказал Тарасевич. — Давай, попробуем самим выйти на дорогу. До неё уже недалеко. Пойдешь с первой группой?

Агафонов согласился.

Собрали всех, кто мог ходить, начали выдвигаться. Метров через сорок начался крутой обрыв.

— Если спрыгнуть с него еще можно, — доложил он ротному, — то подняться назад будет проблематично. Тем более вытаскивать раненых и убитых.

Ротный доложил о ситуации в штаб батальона.

— Оставайтесь на месте, — распорядился комбат. — Днем к вам прилетят вертолеты за ранеными и убитыми. Подыщите площадку для их посадки.

Офицеры пошли посмотреть, где может сесть вертолет, но так ничего путного не нашли и решили вернутся в дувал. Агафонов вошел первым, Тарасевич — вторым, и тут же, ойкнув, упал: через закрытую дверь, пуля, пробив доску, ранила его в колено.

Утром прилетели вертушки. Один вертолет завис прямо над крышей здания. «Но кто будет грузить раненых?» — подумал Агафонов. И тут, словно из-под земли, появились шесть богатырей.

— Мы из разведроты дивизии, — сказал дюжий сержант.

Разведчики быстро погрузили раненых в вертолет, и он взмыл в небо.

Стали ждать второй вертолет, чтобы погрузить убитых, оставшееся оружие и имущество. Где-то через час вертолеты прилетели вновь. Опять такая же смелая посадка на крышу. Опять помогли дивизионные разведчики. Когда вертолеты улетели, остатки роты вышли к основным силам батальона. Встретил их комбат.

— Общие потери батальона — 36 убитых и 90 раненых, — доложил майор Кустрё в штаб дивизии. — Один солдат пропал. Нет ни среди мертвых, ни среди живых.

— Ищите! — потребовали сверху.

Без потерь выполнила свою задачу только 8-я рота, хотя и шла на главном направлении. У них был один раненый. Может быть потому, что с ней был комбат со своим штабом, начальник штаба дивизии с разведчиками, авианаводчик, взвод АГС-17.

Наибольшие потери понесла 9-я рота. Её высадили дальше всех, и как только развернулись в боевой порядок и начали выдвигаться к намеченному рубежу — появились раненные. Мятежники отходили, оставляя в укрытиях группы по 3—5 человек и вели огонь с тыла, создавая видимость окружения. Командир роты капитан Владимир Хапин начал подавать сигналы кружившим вертолетам, чтобы забрали раненых. Один из них принял десантников за мятежников и ударил залпом нурсов. К раненым добавилось 6 убитых. Две бомбы сбросил на десантников МИГ-24 и появилось еще два трупа. К намеченному рубежу пробился только 2-й взвод и три сапера во главе с заместителем командира саперного взвода старшим сержантом Николаем Чепиком. Воспользовавшись замешательством, мятежники атаковали их. Завязался бой на расстоянии броска гранаты. Николай Чепик находился на правом фланге. Раненный в обе ноги, он не мог двигаться, лежа отстреливался от духов, которые решили взять его живым. Когда они приблизились, сапер подорвал мину направленного действия. В живых остались только раненый взводный и два солдата.

Разведрота дивизии прикрывала десантный батальон с тыла и постоянно вела бой. Заместитель командира разведроты старший сержант Александр Мироненко с тремя разведчиками тоже оказался отрезанным от своих. Связи не было, и он сигнальной ракетой обозначил себя. На зов бросились мятежники. Когда товарищи погибли, Мироненко подорвал гранатой себя и приближающихся афганцев. Оба еще в Витебске на тактических учениях проявили себя: Мироненко — как лучший разведчик ВДВ, а Чепик — лучший сапер ВДВ. Оба ездили в Москву на встречу с командующим Маргеловым.

На помощь десанту пришел 3-й парашютно-десантный батальон, который по сути был в резерве, и душманы отступили, ушли в ущелье Шигал. Лишь к вечеру тактический воздушный десант смог пробиться к своим основным силам.

Наступавшие вдоль Кунара тоже особыми успехами похвастать не могли. 2-й мотострелковый батальон, начав выдвижение с северо-восточной окраины Асадабада, с боем овладел кишлаком Шинкорак. Но дальше продвижение застопорилось. Мотострелки увязли в стычках с мелкими группами противника. А вскоре первые машины наткнулись на огромный ров шириной до семи метров и глубиной три метра, который пересек единственную дорогу: ни объехать, ни обойти. Весь личный состав, кроме боевого охранения, делал переход через препятствие.

1 марта продолжилось наступление на Асмар. Разведчики захватили мост через Кунар, и третий десантный батальон начал прочесывать ущелье Шигал. По их наводке вертолеты уничтожили 5 опорных пунктов. Но войти в Асмар смогли только к вечеру после авианалета, а перевалочный пункт Дангам на караванном маршруте заняли только к исходу 2 марта.

На совещании в Кабуле Тухаринов подводил итоги операции:

— Наши подразделения захватили 2 вертолета Ми-4, 2 бронетранспортера, более 20 радиостанций, 57 автомашин, 5 минометов, 80 ящиков с минами и снарядами, документы разгромленных штабов Рауфа и Баки, 2 перевалочные базы, 17 опорных пунктов и свыше полторы тысячи душманов. Но победа досталась дорогой ценой: 52 убитых, 43 раненых, один пропавший без вести. И хотя многие солдаты, сержанты и офицеры проявили подлинный героизм, кунарская операция выявила слабую подготовку подразделений для боя в горах. Шли по долинам, а с господствующих высот по ним стреляли душманы. Сожгли столько топлива, расстреляли уйму боеприпасов, — не преминул упрекнуть офицеров Тухаринов, — а результат — кот наплакал. А вот только после одного обстрела территории 108-й дивизии взлетели на воздух почти все склады с запасами продовольствия и боеприпасов, полк едва не лишился боевого знамени. Один офицер и пятеро солдат погибли.

На протяжении всех десяти дней и позже, во время итогового доклада, чувствовалось большое недовольство командарма результатами проведенных боевых действий. И все же в ходе боевых действий генералы, офицеры и солдаты Ограниченного контингента приобрели колоссальный опыт. Было пересмотрено многое — начиная от подготовки и построения войск для движения в колоннах и заканчивая отработкой взаимодействия с авиацией, артиллерией и управления ими. Для Афганистана срочно начали готовить горные батальоны, артиллерийских корректировщиков и авиационных наводчиков. Этих специалистов охраняли лучше, чем любого командира.

Понимая важность контроля над провинцией Кунар, перекрытия государственной границы, саперы подорваны караванные тропы на перевалах Биншайкандао, Лобкам, Кача, Нава, Чартана, Спинацука, Гулпрай, через которые шли караваны с оружием и боеприпасами в Наранг, Коткай и далее в горы Гиндукуша к Ахмад Шаху Масуду и другим полевым командирам. Были восстановлены гарнизоны частей 9-ой горно-пехотной дивизии, батальоны службы безопасности — ХАД, царандоя, в Асадабаде развернут оперативный батальон Главного управления защиты революции, по типу подразделения наших внутренних войск. В них прислали советников. 1 марта 1980 года была создана 66-я отдельная мотострелковая бригада. В Джелалабаде расположился её штаб, 1-й батальон и подразделения обеспечения. В Асадабаде — 2-й, а в Асмаре — 3-й батальон. Казалось, что в Кунаре должны воцариться мир и спокойствие. Однако эти надежды оказались тщетны. Вместо разгромленных отрядов из Пакистана пришли новые, еще лучше вооруженные и обученные.

11 мая 1980 года в долине реки Печдара у кишлака Хара, неподалеку от Асадабада, написана кровью одна из наиболее драматичных страниц афганской войны. Операция началась в 5 часов утра с высадки тактического десанта в составе 1-го батальона 66-й отдельной мотострелковой бригады. 1-я рота и взвод ДШБ лейтенанта Суровцева и взвод лейтенанта Котова занимали позиции на вершине горы высотой 3 тысячи метров. В 8.30 поступила команда «Дорога». Взвод АГС-17 пошел по гребню, взвод Котова — разведдозор и основной состав роты спустились к реке, взвод ДШБ шел в замыкании. По команде замполита старшего лейтенанта Шорникова рота стала строиться в походную колонну. И в этот момент по ней со всех сторон открыли шквальный огонь мятежники. Около 30 человек сумели укрыться в ближайшем строении, выдержали несколько атак, потеряв около десяти человек убитыми и ранеными. Пытались вызвать подмогу, но безуспешно. Ночью выбрались из окружения с боем, переходившим в рукопашную, по горло в воде, вынесли на себе раненых и оружие. Многие утонули. Общие потери — 31 убитый, 25 ранено.

К лету весь Ограниченный контингент втянулся в войну. Подстрекаемые США и их союзниками, многие афганцы взялись за оружие и, ослепленные ненавистью, решили изгнать шурави, которые строили им дороги, заводы, бесплатно учили молодежь, кормили и одевали чуть ли не все население страны.

В Советском Союзе началась пятилетка похорон, и руководству страны было не до Афганистана. В декабре 1980 году умер председатель Совета министров СССР Косыгин. Еще полный сил и жизненной энергии, но лишенный расположения товарищей по партии, он угас в одночасье. Потом хоронили генсеков Брежнева, Черненко, Андропова. Зачинателей афганской войны провожали в мир иной пышно, со всеми воинскими почестями, а геройски погибших в Афганистане закапывали тайком, запрещая вскрывать цинковые гробы и писать на надгробиях место и причину смерти.