Встань и иди

Николай Кикешев

В основу военно-исторического романа-трилогии «Встань и иди» легли события Афганской войны. Его главные герои генерал армии В. И. Варенников, генерал-полковник Б. В. Громов стали героями Советского Союза, внесены в список «100 великих полководцев», приумноживших военную славу России. Через судьбы спецназовцев: комбрига В. Бабушкина, комбата Г. Бокова, лейтенанта О. Якуты и других офицеров, показаны трудности и невзгоды афганской эпопеи. Роман способствует воспитанию патриотизма.

Часть первая

ГОЛОВОЛОМКА ДЛЯ ПОЛИТБЮРО

Глава 1. ГЕРАТСКИЕ ВОЛНЕНИЯ

Весна 1979 года выдалась теплой. Снег быстро начал терять свою зимнюю привлекательность, хворать, оседал, истекая слякотью. По черным от сырости ветвям деловито сновали пичужки, предвещая скорое наступление новой благодатной поры. Леонид Ильич Брежнев с любопытством наблюдал за пробуждением природы от долгого зимнего сна. Он жил на подмосковной даче в Заречье и на лоне природы чувствовал себя хорошо, отдыхал не только телом, но и душой. В семьдесят лет его уже тяжело больного, потрепанного войной и невзгодами жизни вновь избрали Генеральным секретарем ЦК КПСС. Из Заречья Леонид Ильич приезжал в кремлевский кабинет на несколько часов, проводил заседание Политбюро и снова возвращался на дачу.

Поздним вечером ему позвонил министр иностранных дел Громыко и с тревогой в голосе сообщил:

— Леонид Ильич, резко обострилась обстановка в Афганистане. 15 марта в провинции Герат начались антиправительственные выступления. Убито свыше тысячи человек. Погиб наш военный советник и два гражданских специалиста. На сторону мятежников перешли военнослужащие гарнизона.

Брежнев тут же позвонил Кириленко:

— Ты знаешь о мятеже в Герате?

— Да, Леонид Ильич.

— Этот вопрос не терпит отлагательства. Подготовьте проект постановления и срочно обсудите. Я подъеду в понедельник, и примем окончательное решение.

Кириленко позвонил Косыгину, Устинову, Громыко, Андропову, от которых зависело решение вопросов по Афганистану, попросил собраться в Кремле в Ореховой комнате. Это были самые уважаемые и влиятельные люди в стране. Председатель Совета министров Алексей Николаевич Косыгин еще в сталинские времена работал народным комиссаром текстильной промышленности. Министр обороны Маршал Советского Союза Дмитрий Федорович Устинов в июне 1941 года был назначен Сталиным наркомом вооружения СССР и прослыл главным оборонщиком страны. Андрей Андреевич Громыко начинал свою трудовую деятельность экономистом, работал в Академии наук СССР, но волею судьбы стал дипломатом, и с 1957 года возглавлял Министерство иностранных дел. Юрий Владимирович Андропов возглавлял Комитет государственной безопасности. Трудовую деятельность он начал в 16 лет телеграфистом, потом был на комсомольской, партийной и дипломатической работе. Все они родились в начале века, были примерно одного возраста, плоть от плоти своего народа и, как умели, служили государству не жалея ни сил, ни времени.

Члены Политбюро собрались в Кремле в поздний час. Кириленко вручил каждому наспех составленный проект постановления, и на какое-то время установилась тишина. Нарушил ее Громыко.

— Обстановка в Афганистане сильно обострилась, — сказал Андрей Андреевич. — По имеющимся у нас сведениям, центром волнений стал Герат, второй по величине город страны. Там расположена 17-я дивизия афганской армии. Мятеж подготовил командир артиллерийского полка капитан Туран Исмаил. Дивизия по существу распалась, а банды диверсантов и террористов безнаказанно бесчинствуют. Главари в большинстве — религиозные деятели. Наши товарищи докладывают, что завтра или послезавтра в Афганистан могут вторгнуться новые массы мятежников, подготовленные на территории Пакистана и Ирана. А руководство страны обстановки в стране не знает. — Громыко полистал свои записи, нашел нужную и с раздражением в голосе продолжил: — В 11 часов утра у меня был разговор с министром иностранных дел Афганистана Хафизулой Амином. Он уверял, что армия все контролирует, передал привет членам Политбюро, лично Леониду Ильичу Брежневу. А через два часа мы получили известие о том, что в Герате начались беспорядки, и целая дивизия вышла из-под контроля.

Когда речь зашла о войсках, Устинов насторожился: это была его прерогатива.

— Главного военного советника товарища Горелова и поверенного в делах товарища Алексеева приглашал на беседу Генеральный секретарь НДПА Тараки, — сказал он, — просил помочь военной техникой, боеприпасами, продовольствием. Что касается военной помощи, то Тараки сказал, что, может быть, потребуется помощь по земле и по воздуху. Это надо понимать так, что возможен ввод наших войск как сухопутных, так и воздушных. Я считаю, что при этом нам нужно исходить из главного: ни при каких обстоятельствах мы не можем потерять Афганистан. Если он отойдет от Советского Союза, то это будет сильный удар по нашей внешней политике и значительная победа Соединенных Штатов Америки, которые спят и видят свои базы в центре Азии.

— Конечно, одно дело — ввод войск, когда афганская армия на стороне народа, и совершенно другое — если армия не будет поддерживать правительство, — задумчиво проговорил Громыко и добавил: — И, наконец, третье, если армия будет против правительства, а, следовательно, и наших войск.

— Я только что говорил с Гореловым по телефону, — продолжил Устинов. — Он сказал, что руководство Афганистана обеспокоено создавшейся обстановкой. Командир гератской дивизии укрылся на аэродроме, действиями оставшихся верными правительству полков не руководит. В Герат направлены наши оперативные группы, которые помогут стабилизировать обстановку, вывезут советских специалистов. Мы посоветовали товарищу Тараки перебросить в район мятежа надежные части. Он ответил, что на это пойти трудно, так как и в других местах неспокойно. Одним словом, Тараки ожидает большого выступления со стороны СССР как наземных, так и воздушных сил.

— Дмитрий Федорович, какая армия в Афганистане? — поинтересовался Косыгин.

— В афганской армии 10 дивизий, более 100 тысяч человек, — ответил маршал.

— Но против них тоже собирается немалая сила, — заметил Андропов. — По оперативным данным, только из Пакистана направлено в Афганистан около трех тысяч мятежников. Это, главным образом, религиозные фанатики. В Кабуле надеются, что именно мы ударим по мятежникам.

Косыгин попытался суммировать с казанное:

— Я понимаю, что проект постановления, который представлен, готовился на скорую руку и его надо серьезно править. Прежде всего, не нужно растягивать поставку вооружения до апреля, а надо дать все сейчас, немедленно. Это первое.

— Второе. Надо как-то поддержать морально руководство Афганистана, сообщить Тараки, что мы поднимаем цену на газ с 15 до 25 рублей за тысячу кубометров. Это даст возможность покрыть издержки, которые у них имеются в связи с приобретением у нас оружия и других материалов. По-моему, оружие надо дать Афганистану бесплатно.

— И третье. Мы намечали дать им 75 тысяч тонн хлеба. Я думаю, что надо поставить Афганистану 100 тысяч тонн. Вот эти меры, мне кажется, следовало бы внести в проект постановления и, таким образом, мы поддержали бы афганское руководство морально. За Афганистан нам нужно бороться. Все-таки 60 лет мы живем дружно. Конечно, Пакистан и Иран окажут оппозиции помощь, они единомышленники в религии. Американцы все будут делать, чтобы влезть в Афганистан, поближе к нашим ракетным полигонам. Это нужно иметь в виду. О китайцах и говорить нечего. Поэтому я считаю, что нам нужно серьезно помочь афганскому руководству. Об оплате поставок говорить сейчас не следует, тем более, как здесь написано, — в свободно конвертируемой валюте. Какая у них свободно конвертируемая валюта? Мы с них все равно ничего не получим.

Устинов поддержал Косыгина:

— Все, что записано в проекте постановления в смысле поставки вооружения Афганистану, все это делается, уже производится отгрузка и отправка этих машин. К сожалению, я не знаю, сможем ли мы до апреля все поставить. Я бы просил принять постановление, касающееся поставки вооружений. Что касается оплаты за это вооружение, то этот вопрос тоже надо снять.

— Все отгружать немедленно! — сказал решительно Косыгин, — буквально с завтрашнего дня.

Устинов согласно кивнул головой.

Кириленко, внимательно вслушивавшийся в их разговор, предложил:

— Давайте поручим товарищу Косыгину внести поправки в проект распоряжения Совета министров с учетом тех моментов, о которых мы здесь говорили, и завтра он представит документ.

— Хорошо, я все сделаю, — согласился Косыгин, — но нам необходимо принять и политическое решение. Может быть, его проект подготовят товарищи из МИДа, Министерства обороны, КГБ, Международного отдела ЦК КПСС. Ясно, что США, Иран, Китай, Пакистан будут всеми силами мешать законному правительству Афганистана. Вот здесь-то и потребуется наша политическая поддержка. Надо и Тараки, и Амину прямо сказать о тех ошибках, которые они допустили. Ведь до сих пор у них продолжаются расстрелы несогласных с ними, почти всех руководителей не только высшего, но даже и среднего звена из партийного крыла «Парчам» они уничтожили. Конечно, трудно вот так сходу сформулировать политический документ, для этого надо будет поработать товарищам дня три.

Устинов согласно кивнул:

— Все это правильно, что говорит Алексей Николаевич. Но речь идет и о вводе наших войск.

— Я считаю, — продолжал Косыгин, — что не следует афганское правительство подталкивать на то, чтобы оно обращалось к нам относительно ввода войск. Пусть они у себя создают специальные части, типа наших внутренних войск, которые могли бы заниматься подавлением мятежей.

— Я думаю, — вел свою линию Устинов, словно не слыша собеседника, — что нам ни в коем случае нельзя смешивать наши части, если мы их туда введем, с афганскими. — Он открыл папку, нашел нужную бумагу и продолжил: — У нас разработан вариант военной акции. В течение суток мы можем самолетами перебросить в Афганистан 105-ю воздушнодесантную дивизию и своим ходом — мотострелковый полк в Кабул. К границе будет подтянута 68-я мотострелковая дивизия. 5-я мотострелковая дивизия находится у границы. Но на ввод войск нужно принять политическое решение.

Кириленко покачал головой:

— Мы не можем вводить войска без официального обращения со стороны правительства Афганистана. Об этом надо прямо сказать афганским товарищам. А также потребовать, чтобы они прекратили террор в отношении политических противников. Нельзя применять в массовом масштабе расстрелы, пытки и т. д. Особое значение для них приобретает религиозный вопрос, отношение к религиозным общинам, религии вообще и религиозным деятелям. Это вопрос большой политики. И тут нужно будет Тараки со всей решимостью сказать, чтобы они не допускали никаких недозволенных приемов. Завтра мы посоветуемся с Леонидом Ильичом как нам лучше это сделать.

Андропов поддержал его:

— При разработке политического решения о вводе войск нужно иметь в виду, что на нас, наверняка, повесят ярлык агрессора. Но я полностью согласен с маршалом Устиновым — нам ни в коем случае нельзя терять Афганистан. Что касается переговоров с Тараки, то мне кажется, что лучше, чтобы поговорил с ним товарищ Косыгин. В разговоре с Тараки надо поставить все вопросы и, в частности, каково положение в армии и в стране в целом. У них ведь стотысячная армия и при помощи наших советников она могла бы сделать очень многое. А что получается.., какие-то 20 тысяч мятежников одерживают победу. Прежде надо сделать все необходимое силами афганской армии, а потом уже, когда действительно возникнет необходимость, вводить наши войска.

— Прежде чем говорить с Тараки, надо согласовать этот вопрос с Леонидом Ильичом, — сказал Косыгин. — Я считаю, что оружие нам посылать нужно только в том случае если мы будем убеждены, что оно не попадет в руки мятежников. Если их армия развалится, то, следовательно, оружие заберут мятежники. Возникает и такой вопрос: как быть с мировым общественным мнением? Если уж мы будем вводить войска, то надо все подробно объяснить. Может быть, кому-то из ответственных товарищей нужно поехать в Афганистан, выяснить обстановку на месте. Возможно, товарищу Устинову или товарищу Огаркову.

Устинову такое предложение было явно не по душе:

— Думаю, вряд ли мне надо ехать в Афганистан. Я в этом сомневаюсь.

Может быть, кому-то из членов правительства выехать.

— Все же нужно вам ехать, — стоял на своем Косыгин. — Мы посылаем в Афганистан большое количество оружия и надо, чтобы оно осталось у правительственных войск. В Афганистане около 550 наших советников, они должны знать состояние дел в войсках. Соберите их, выясните обстановку предметно.

— У всех нас единое мнение, — примирительно сказал Косыгин, — Афганистан отдавать нельзя. Нужно использовать все средства для того, чтобы помочь афганскому руководству укрепиться. А, как крайнюю меру, осуществить ввод войск.

Кириленко одобрительно кивнул головой:

— Я полностью согласен с товарищем Косыгиным. Афганская армия совершила революционный переворот, и думаю, что при умелом руководстве со стороны правительства она будет твердо стоять на защите страны. Я набросал перечень вопросов, о которых мы говорили. Первое: поручить товарищу Косыгину уточнить документ, который представлен, дописать туда поставки 100 тысяч тонн хлеба, увеличить цены на газ с 15 до 25 рублей, снять вопрос о процентах, о твердой валюте. А также поручить Алексею Николаевичу переговорить с Тараки, выяснить, как он оценивает положение в Афганистане, и что от нас требуется. При разговоре руководствоваться состоявшимся обменом мнениями.

Второе — поручить товарищам Громыко, Андропову, Устинову и Пономареву разработать политический документ о нашей линии в отношении Афганистана. Надо обратиться к Пакистану с тем, чтобы пакистанское правительство не допускало вмешательства во внутренние дела Афганистана.

Третье — согласиться с предложением товарища Устинова относительно помощи афганской армии силами наших воинских подразделений. Надо послать в Афганистан хороших военных специалистов, как по линии министерства обороны, так и по линии КГБ для подробного выяснения обстановки, сложившейся в афганской армии, развернуть две дивизии на границе с Афганистаном.

Четвертое: в проекте постановления должен присутствовать пункт о подготовке материалов, разоблачающих вмешательство во внутренние дела Афганистана со стороны Пакистана, Ирана, США, Китая, и этот материал публиковать через третьи страны.

Нужно также продумать, как мы будем отвечать на обвинения в агрессии, которые могут выдвинуть другие страны против СССР. Нужно будет проинформировать социалистические страны о мероприятиях, которые мы наметили, заручиться их поддержкой.

Кириленко обвел присутствующих внимательным взглядом, спросил:

— Есть ли другие предложения?

— Вроде все учтено, — ответил Косыгин.

— Давайте на этом заседание сегодня закончим, — удовлетворенно кивнул головой Кириленко. — А завтра с утра снова соберемся. Я сейчас свяжусь с товарищем Черненко и передам ему наши предложения.

Глава 2. АФГАНСКАЯ АРИФМЕТИКА

В воскресенье 18 марта члены Политбюро приехали на Старую площадь к одиннадцати часам. Косыгин первым начал обсуждение ситуации в Афганистане:

— Я переговорил с Тараки. Он очень встревожен положением в стране и требует ввода наших войск.

Кириленко, не скрывая удивления, спросил:

— В Герате 17-я дивизия насчитывает 9 тысяч человек. Неужели они все перешли на сторону мятежников?

— Перешли артиллерийский и пехотный полки, зенитный дивизион, а остальные поддерживают правительство.

— Я говорил с Амином, — включился в разговор Устинов. — Он тоже просил ввести войска в Герат, подчеркивая, что афганская революция встретила большие трудности, и спасение ее зависит только от Советского Союза. Руководство Афганистана недооценило роль религии. А именно под знамена ислама переходят солдаты.

— Следовательно, у них нет гарантий относительно своей армии, — резюмировал Кириленко. — Они надеются только на наши танки и бронемашины.

Андропов выслушал мнения товарищей, а затем решительно сказал:

— Нам нужно очень и очень серьезно подумать: во имя чего мы будем вводить войска. Совершенно ясно, что Афганистан не подготовлен к социалистическим преобразованиям. Там засилие религии, почти сплошная неграмотность сельского населения, отсталость в экономике и так далее. Мы знаем учение Ленина о революционной ситуации. В Афганистане нет революционной ситуации. Идет борьба между партийными, религиозными и национальными группировками за власть в Кабуле. Мы можем удержать его руководство только с помощью своих штыков, а это совершенно недопустимо. Мы не можем пойти на такой риск.

Громыко оживился:

— Я полностью поддерживаю предложение товарища Андропова — надо исключить такую меру, как введение наших войск в Афганистан. Против кого они будет воевать? Да против афганского народа, прежде всего, и в него надо будет стрелять. Правильно отметил товарищ Андропов, что обстановка в Афганистане для революции не созрела, и все, что мы сделали за последние годы с таким трудом в смысле разрядки международной напряженности, сокращения вооружений и многое другое, — все это будет отброшено назад. Все неприсоединившиеся страны будут против нас. Отпадет вопрос о встрече Леонида Ильича с президентом Соединенных Штатов Америки Картером, сорвется приезд в Москву президента Франции Жискар д’Эстэна в конце марта. Спрашивается, а что же мы выиграем? Афганистан с отсталой экономикой, с незначительным весом в международных делах. С другой стороны, надо иметь в виду, что и юридически нам не оправдать ввода войск. Согласно Уставу ООН, страна может обратиться за помощью в случае, если она подверглась агрессии извне. Афганистан никакой агрессии не подвергался. Это внутреннее их дело, бои одной группы населения с другой. К тому же афганцы официально не обращаются к нам относительно ввода войск. Одним словом, мы имеем дело с таким случаем, когда руководство страны в результате допущенных серьезных ошибок оказалось не на высоте, не пользуется должной поддержкой народа.

По молчаливому согласию Андропов почувствовал, что его мнение поддерживают, и продолжил развивать свою мысль:

— Еще вчера афганцы не говорили о вводе войск. Как мы видим из сегодняшнего разговора с Амином, народ не поддерживает правительство Тараки. Могут ли помочь им наши войска? Я думаю, что мы должны прямо сказать Тараки, что будем оказывать помощь, о которой сегодня и вчера договорились, но ни в коем случае не можем пойти на введение войск в Афганистан.

— Может, его пригласить к нам, — предложил Косыгин, — и сказать, что мы помощь увеличим, но войска вводить не можем. Целый букет стран немедленно выступит против нас. А плюсов никаких тут для нас нет.

— Мы им дали все, — раздраженно бросил Кириленко, — и ничего не пошло на пользу. Учинили расстрелы ни в чем не повинных людей и говорят нам в свое оправдание, что якобы мы при Ленине тоже расстреливали людей. Видите ли, какие марксисты нашлись. Нужно будет доложить Леониду Ильичу нашу точку зрения, пригласить в Москву товарища Тараки и сказать ему обо всем, о чем мы договорились.

— Я думаю, — поддержал его Косыгин, — что надо посоветоваться с Леонидом Ильичом и сегодня же послать самолет в Кабул.

— Беседу с Тараки надо вести вам, Алексей Николаевич, — сказал Кириленко. — Позвоните ему и пригласите в Москву или Ташкент, как он пожелает. Если он пожелает приехать в Москву, то, может быть, его примет и Леонид Ильич.

Косыгин одобрительным взглядом обвел окружающих:

— Одним словом, мы ничего не меняем в отношении Афганистана. Его руководители должны сами более ответственно относиться к решению государственных вопросов.

* * *

В понедельник Брежнев приехал на Старую площадь, собрал у себя членов Политбюро.

— Здравствуйте, товарищи! — поприветствовал он своих соратников. — Я вчера подписал документы о дополнительных поставках специмущества и вооружений в Афганистан, о некоторых мероприятиях политического и организационного характера. Всё, предусмотренное проектом решения КПСС, внесенным в субботу, все эти меры, которые принимались в течение субботы и воскресенья, на мой взгляд, совершенно правильны. И все же главный вопрос — о непосредственном участии наших войск в конфликте, возникшем в Афганистане. Мне думается, что нам сейчас не пристало втягиваться в эту войну. Я поручил товарищу Косыгину переговорить с Тараки. Надо объяснить афганским товарищам, что мы можем помочь им всем, что необходимо. Ввод наших войск в Афганистан может нанести вред не только нам, но и, прежде всего, им. Поэтому предлагаю сейчас прослушать информацию товарищей Громыко, Устинова, Андропова, Косыгина и на этом закончим этот этап по принятию мер в связи с конфликтом в Афганистане. Думаю, первым мы выслушаем товарища Громыко.

— Мы внимательно следили за развертыванием событий в этой стране, — сказал Андрей Андреевич. — Что мы имеем на сегодняшний день? В ряде провинций Афганистана, и, прежде всего в Герате, поднялись мятежники. Откуда они взялись? Они были засланы с территории Ирана и Пакистана. Там находится одна правительственная дивизия, которая должна была охранять общественный порядок. Но в связи с тем, что часть правительственных войск перешла на сторону мятежников, началась перестрелка, убито свыше тысячи человек. Я говорил о положении в Афганистане с заместителем премьера и министром иностранных дел Амином. С Амином говорил и Дмитрий Федорович. Ему он уже прямо высказал мысль о том, что СССР должен ввести войска в Герат. Прямотаки получается как в детективном романе, настолько несерьезно ставят афганские руководители такие сложные вопросы. После этого товарищ Косыгин разговаривал с Тараки, который ему сказал, что положение в Афганистане плохое, и он тоже просит направить войска в Герат. Сегодня получено сообщение о том, что положение в Герате не такое уж плохое: два полка все же находятся на стороне правительства.

Всеми этими событиями, как в Афганистане, так и в соседних с ним государствах, в том числе и в Китае, дирижирует рука США. Есть некоторые ободряющие нотки, заключающиеся в том, что в Кабуле вчера прошла массовая демонстрация в поддержку правительства. Но правительство положение в Афганистане, как следует, не контролирует.

Я думаю, что мы должны будем придерживаться своей линии, своей политики, идти своей дорогой с учетом всех особенностей. Если мы введем свои войска, то, конечно, получим плюсов куда меньше, чем минусов. Мы до сих пор не знаем, как поведет себя афганская армия. А если она не поддержит наши мероприятия или останется нейтральной, тогда получится, что мы своими войсками оккупируем Афганистан. Этим самым мы создадим для себя невероятно тяжелую обстановку во внешнеполитическом плане. Мы разрушим все то, что восстанавливали с таким трудом, и прежде всего разрядку. С западными странами, и в частности с ФРГ, у нас отношения будут испорчены. Мое мнение: несмотря на тяжелое положение в Афганистане, мы не можем пойти на такую акцию, как ввод войск.

— Мне вчера пришлось два раза разговаривать с товарищем Тараки, — сказал Косыгин. — Он настаивает на вводе наших войск. Если, говорит он, мы Герат потеряем, то все тогда пропадет. Пакистан, по его мнению, подбрасывает в Афганистан большое количество людей, переодетых в афганскую форму. По их данным, таких лиц заброшено 4 тысячи человек. Товарищ Тараки считает, что по существу все население Герата находится под влиянием религиозников. Там их 200 — 250 человек, которые руководят всем этим делом. По мнению Тараки, все недовольные потом соединятся и пойдут на Кабул. Тогда конец его правительству. Вот почему он просит помочь войсками. Я сказал, что мы внимательно рассмотрим этот вопрос. Конечно, нам важно сохранить Афганистан как союзное государство. Нужно серьезно предупредить Пакистан и Иран о недопустимости интервенции против Афганистана.

— Письма руководству Пакистана и Ирана надо направить сегодня! — поддержал эту идею Брежнев.

— Мне кажется, что имеет смысл направить в Афганистан хорошего посла, — продолжил выступление Алексей Николаевич. — Из разговора с Тараки выясняется, что он даже не знает, на кого опираться правительству. Необходимо провести большую политическую работу, чтобы сохранить Афганистан в качестве нашего союзника.

— Вчера утром мне позвонил Амин, — сказал Устинов. — Он жаловался на то, что Пакистан и Иран засылают огромное количество диверсантов. Их готовят на территории Пакистана китайские советники, снабжают китайским оружием. Далее Амин завел речь о Герате, так же, как и Тараки, просил направить танки. Я сказал ему о той помощи, которую мы оказываем Афганистану поставкой оружия. Он ответил, что это помощь хорошая, но главное — это направить войска.

Брежнев не преминул заметить:

— У них распадается армия, а мы должны будем вести за нее войну.

— В афганской армии большое количество наших советников, есть и переводчики, — ответил Устинов. — Я сказал Амину, что мы можем дополнительно направить некоторое количество переводчиков. На крайний случай мы формируем две дивизии в Туркестанском военном округе, одну дивизию — в Среднеазиатском военном округе. Три полка могут быть буквально через три часа в Афганистане. Но я, конечно, это говорю лишь только потому, чтобы подчеркнуть нашу готовность. Я, как и другие товарищи, не поддерживаю идею ввода войск в Афганистан. Прошу разрешения провести на границе с Афганистаном тактические учения, развернуть полки и дивизии.

— Ну, что ж, проводите учения, — согласился Брежнев, — это пойдет на пользу армии.

Андропов начал выступление с вопроса:

— В чем суть дела сейчас в Афганистане? — И сам же на него ответил: — Дело в руководстве. Руководство не знает сил, которые поддерживают его, и на которые можно было бы опереться. Сегодня, например, прошли довольно солидные демонстрации в Кабуле и Герате, но руководители не использовали в должной мере эти массовые мероприятия. Разъяснительная работа поставлена плохо не только в армии, но и среди населения. Своих политических противников они расстреливают. Правительственная радиостанция не прослушивается — передатчики очень слабые. Нам нужно будет помочь им передвижными радиостанциями. Амин держал в своих руках по существу всю власть, и только вчера они утвердили нового начальника госбезопасности, начальника штаба. Таким образом, несколько расширяется политическая база в руководстве. Я думаю, что относительно ввода войск нам решения принимать не следует. Ввести свои войска — значит бороться против народа, стрелять в народ. Мы будем выглядеть как агрессоры. Ни в коем случае этого нельзя допустить.

Присутствовавший на заседании начальник Генштаба маршал Огарков сказал:

— У нас в Советском Союзе учатся 460 афганских военнослужащих.

Их можно было бы направить в Афганистан.

— Я думаю, что нам следует одобрить мероприятия, которые были выработаны в течение этих дней, — подытожил разговор Брежнев. — А если возникнут новые вопросы в связи с событиями в Афганистане, то вносить их в Политбюро. Мы принимаем товарища Тараки завтра, 20 марта. Переговоры будут вести Косыгин, Громыко и Устинов, а затем я с ним побеседую.

Глава 3. ВВОДА СОВЕТСКИХ ВОЙСК НЕ БУДЕТ!

Президент Афганистана Тараки летел в Москву с двояким чувством. Обещания советской стороны срочно отправить в страну гражданские грузы, военную технику, вооружение и боеприпасы — это он приветствовал. Но все это могло попасть в руки его противников, если он не привезет вместе с танками советских офицеров и солдат. «Только они способны спасти афганскую революцию!», — подумал он и решил твердо стоять на своем.

Косыгин встретил Тараки крепким рукопожатием. Они познакомились во время его первого визита в Москву в декабре прошлого года. Тогда Тараки производил впечатление добродушного, склонного к философским рассуждениям политика, обласканного народной любовью. А сейчас он выглядел энергичным, напористым, в его движениях чувствовалась решимость. После взаимных приветствий Косыгин представил ему присутствующих при встрече Громыко, Устинова, Пономарева и сказал:

— Политбюро ЦК КПСС поручило нам обсудить все вопросы, по которым вы считаете нужным обменяться мнениями. На 18.30 запланирована ваша встреча с Леонидом Ильичем Брежневым. Главное, что хочу подчеркнуть, дружба между Советским Союзом и Демократической Республикой Афганистан не является конъюнктурной, продиктованной какими-то временными соображениями, а рассчитана на века. Мы будем оказывать вам помощь в борьбе со всеми врагами, которые выступают против вас в настоящее время, и против тех врагов, с которыми вам, возможно, придется столкнуться в будущем.

Пути решения возникших у вас проблем могут быть разными, но наилучшим из них является тот, который сохранит авторитет вашего правительства в народе, не испортит отношения Афганистана с соседними государствами, и не нанесет ущерба международному престижу вашей страны. Хотел бы привести в пример Вьетнам. Вьетнамский народ выдержал тяжелую войну с США и сейчас борется с китайской агрессией, но никто не может обвинить вьетнамцев в том, что они используют иностранные войска. Вьетнамцы сами мужественно защищают свою родину. Мы считаем, что у вас в стране достаточно сил, чтобы противостоять вылазкам контрреволюции. Мы только что получили сообщение от наших советников: сегодня, в 11 часов утра военный городок в Герате, где дислоцируется мятежная часть 17-й пехотной дивизии, после авиационных ударов захвачен батальоном десантников, поддержанных танками, прибывшими из Кандагара. Верные правительству войска развивают успех. Это большая победа, и мы от души вас поздравляем. Тараки расплылся в радостной улыбке, благодарно закивал головой. Это была новость, которую он так ждал.

— Теперь свои задачи мы видим в том, — продолжил Алексей Николаевич, — чтобы охранять вас от всяких международных осложнений, поставлять вооружение, боеприпасы, направлять людей, которые могут быть вам полезными в обеспечении руководства военными и хозяйственными делами страны, специалистов для обучения вашего военного персонала обращению с оружием и боевой техникой.

— Но мы надеемся на ввод советских войск, — перебил его Тараки.

Ввод наших войск на территорию Афганистана сразу же возбудит международную общественность, — терпеливо объяснил Косыгин, — повлечет за собой резко отрицательные многоплановые последствия. Это по существу будет конфликт не только с империалистическими странами, но и конфликт с собственным народом. Наши общие враги только и ждут момента, чтобы на территории Афганистана появились советские войска. Это им даст предлог для ввода на афганскую территорию враждебных вам вооруженных формирований. Хочу еще раз подчеркнуть, что вопрос о вводе войск рассматривался нами со всех сторон, мы тщательно изучали все аспекты этой акции и пришли к вы воду, что если ввести наши войска, то обстановка в вашей стране не только не улучшится, а наоборот, осложнится. Нельзя не видеть, что нашим войскам пришлось бы бороться не только с внешним агрессором, но и с какой-то частью вашего народа. А народ таких вещей не прощает. Кроме того, как только наши войска пересекут границу, Китай и другие страны усилят помощь оппозиции. Мы глубоко убеждены, что политическими средствами, которые предпринимаются и с нашей, и с вашей стороны, мы можем одолеть врага. Афганистану следовало бы наладить хорошие отношения с Ираном, Пакистаном и Индией, чтобы лишить их любых предлогов для вмешательства в ваши дела. Что касается нас, то сегодня мы направляем два документа руководителям Ирана и Пакистана, в которых со всей серьезностью говорим, чтобы они не вмешивались в дела Афганистана. Мы этот шаг предпринимаем сами, не втягиваем вас в это дело. Вот, в основном, соображения, которые мы хотели откровенно, по-товарищески изложить вам.

Тараки благодарно посмотрел в глаза Косыгину:

— Я очень признателен за обстоятельное изложение позиции советского руководства. Мы в Афганистане также считаем, что возникающие проблемы нужно решать политическими средствами, а военные акции должны носить вспомогательный характер. Большинство народа — на нашей стороне. После моего выступления по радио с разъяснением характера гератских событий, в течение только одного дня состоялось 102 демонстрации, участники которых несли лозунги с осуждением Хомейни и его приспешников. Наши внутренние противники не столь уж многочисленны. Часть войск, принимавших участие в мятеже, сложила оружие. Проводимые нами революционные преобразования: освобождение от долговой зависимости от помещиков и феодалов, наделение землей безземельных крестьян и другие мероприятия укрепили авторитет нашего правительства в народе, нашли положительный отклик среди народов Пакистана и Ирана. Пакистанская пропаганда извращала принятые нами меры по социальному освобождению женщин, которым мы обеспечили достойное положение в обществе. Когда же мы приступили к земельной реформе, правящие круги Пакистана, увидев, что она оказывает революционизирующее влияние на пакистанский народ, перешли к политике саботажа и подрывных действий против нас. Правителей Пакистана очень напугало, что по всей стране у них прокатились демонстрации, выступавшие под лозунгами «Да здравствует Демократическая Республика Афганистан!», «Да здравствует Тараки!». На нашу территорию стали засылаться не только «братья-мусульмане», бежавшие из Афганистана после революции, но и целые воинские подразделения, переодетые в афганскую военную форму, которые занимаются диверсиями и саботажем.

После моего визита в Советский Союз и подписания договора о дружбе между нашими странами американские империалисты и другие реакционеры сильно озлобились. Они поняли, что Афганистан окончательно потерян для Запада. Средства массовой информации США, Пакистана и Ирана распространяли всякого рода клеветнические материалы, в которых поносили нас. В тесной дружбе Афганистана с Советским Союзом кроется главная причина антиафганской деятельности империалистов. Вы сказали, что Афганистану следовало бы поддерживать хорошие отношения с Пакистаном, Ираном и Инди ей. Но ни Иран, ни Пакистан не хотят дружбы с нами.

— Вот только что получено заявление Зия-уль-Хака, — перебил его Косыгин, — в котором говорится, что события в Афганистане являются внутренним делом этой страны, и что Пакистан не будет в них вмешиваться. Пакистанское правительство будет предоставлять лишь гуманную помощь 35 тысячам беженцев из Афганистана, но до тех пор, пока их деятельность не станет наносить ущерба отношениям Пакистана с Афганистаном.

— Они только говорят о гуманизме, — раздраженно сказал Тараки, — а сами создают лагеря для подготовки диверсантов против нас.

Косыгин согласно кивнул головой:

— Не думайте, что мы настолько наивны, чтобы полностью принимать на веру слова Зия-уль-Хака. Но это заявление ко многому обязывает пакистанские власти.

— По-видимому, — включился в беседу Пономарев, — это заявление является реакцией Пакистана на статью в газете «Правда».

— Понятно, что пакистанцы забеспокоились, — поддержал его Косыгин. — Они почувствовали, что не только вы, но и мы оказываем на них нажим.

Тараки оживился. Было видно, что статью он читал, и она ему понравилась.

— «Правда» очень своевременно выступила с осуждением происков против нашей страны, — сказал он. — Эта статья произвела глубокое впечатление на соседей. Я, конечно, согласен с вами в том, что необходимо принимать меры политического воздействия и что война — очень рискованная вещь. Было бы излишним подробно останавливаться на вопросе о том, почему пакистанцы, иранцы, американцы и китайцы ведут против нас подрывную деятельность. Я хочу лишь подчеркнуть, что мы были и останемся вашими друзьями, что мы никогда не будем ни с кем так близки, как с вами. Мы учились и учимся у Ленина. Мы хорошо знаем ленинские указания о том, как строить свои отношения с соседними государствами. Мы стремимся к хорошим отношениям с соседями, но нам мешают американцы, которые занимаются подрывной деятельностью против нас. Они проводили такую же политику против молодой Советской республики в прошлом, ведут ее сейчас против Кубы, Эфиопии, Мозамбика, Южного Йемена. Мы противостоим этим проискам, делаем все, чтобы править страной не силой оружия, а завоевывать авторитет революционно-демократическими преобразованиями в интересах трудового народа. На эти цели мы уже израсходовали 200 миллиардов афгани. Народ это чувствует и понимает, кто его друг, а кто — враг. Наши противники изменили тактику и стали кричать о том, что Афганистан стал просоветским, прокоммунистическим, что в стране находятся 10 тысяч советских специалистов, которые всем заправляют.

Тараки испытующе посмотрел на Косыгина и продолжил:

— Мне хотелось бы затронуть вопрос о нуждах афганской армии. Мы бы хотели получить бронированные вертолеты, дополнительное количество бронетранспортеров и боевых машин пехоты, а также современные средства связи. Если будет изыскана возможность направить персонал для их обслуживания, то это будет очень большая помощь нам.

— Речь, видимо, идет о вертолетах МИ-24, которые имеют пуленепробиваемую броню? — спросил Устинов, и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Таких вертолетов вам будет поставлено шесть в июне — июле и еще шесть — в четвертом квартале этого года. Может быть, нам даже удастся приблизить сроки поставок.

— Мы очень нуждаемся в таких вертолетах, — обрадовался Тараки, — и было бы хорошо, если бы они поступили вместе с пилотами.

— Мы можем направить специалистов, — уклончиво ответил Устинов, — которые будут обслуживать эти вертолеты на аэродроме, но, конечно, не боевые экипажи. Вам нужно готовить своих пилотов. В этом году заканчивают учебу 190 афганских офицеров, среди них — 16 летчиков и 13 вертолетчиков. Они могут управлять боевыми машинами. Через главного военного советника в Афганистане генерала Горелова мы передадим вам список выпускников по специальностям.

— А может быть, нам взять вертолетчиков из Ханоя или из какой-либо другой страны, например, Кубы? — сказал Тараки. Он никак не хотел смириться с мыслью, что бороться с оппозицией ему придется своими силами.

— Думаю, что соцстраны вряд ли пойдут на это, — сказал Косыгин. — Вопрос о направлении людей, которые сели бы в ваши танки, самолеты, вертолеты и стреляли в ваших людей — это очень острый политический вопрос. Как я уже говорил ранее, мы много помогали и помогаем Вьетнаму, но вьетнамцы никогда не ставили вопрос о направлении наших вертолетчиков. Они сами говорили нам, что им нужны только технические специалисты, а боевые экипажи они сформируют из своих людей. У нас учится 400 афганских офицеров, их список у вас имеется. Отберите нужных вам людей, и мы можем выпустить их досрочно.

— Конечно, мы сделаем это, — в голосе Тараки послышались нотки разочарования. С какой-то потаенной обидой он сказал: — Если вы не согласны дать своих пилотов, то мы поищем в других странах. Мир большой. Нам нужны преданные люди, а среди афганских офицеров, которых направили на учебу в Советский Союз раньше, есть много братьев-мусульман и прокитайцев.

— Вам самим нужно разобраться с людьми, которые обучаются у нас, — сказал Косыгин. — Братьев-мусульман мы можем отправить обратно, а тех людей, которым вы доверяете, выпустить досрочно.

— Хорошо, мы сделаем это, — вынужден был согласиться Тараки, поняв, что уступок не будет. — Однако трудность заключается в том, что мы не знаем людей, принадлежащих к контрреволюционным группировкам, поименно. Нам лишь известно, что при Дауде в Советский Союз засылались члены организации «Братья-мусульмане» и прокитайской группировки «Шоалее Джавид». Мы постараемся разобраться.

— Вот и хорошо, — с удовлетворением констатировал Алексей Николаевич. — Вчера вечером мы направили в Кабул наше решение о крупных военных поставках, о поставках 100 тысяч тонн пшеницы, о повышении цены на афганский природный газ с 24 до 37 долларов за 1000 кубометров. Успели ли вы ознакомиться с этим документом?

— Нет, — растерянно ответил Тараки.

Косыгин заглянул в бумаги:

— Тогда я приведу лишь некоторые цифры. В марте вам будет дополнительно и безвозмездно поставлены 5 самолетов, 8 вертолетов МИ-8Т, а также бронетехника: 33 БМП-1, 50 БТР — 60пб, 25 бронированных разве дывательных автомобилей, 50 зенитных установок на подвижных средствах, зенитные комплексы «Стрела». 18 марта к вам направлено 4 вертолета МИ-8, 21 марта поступит еще 4 вертолета.

— Благодарю за такую большую помощь, — обрадовался Тараки. — В Кабуле я более подробно ознакомлюсь с этим документом. Но мне хотелось бы сказать, что 100 тысяч тонн пшеницы нам недостаточно. Помещики, у которых отбирается земля, не засеяли ее, в ряде мест посевы уничтожены.

— 100 тысяч тонн пшеницы вам будут поставляться по мере того, как вы сможете ее принимать на границе и завозить в страну, — пояснил Алексей Николаевич. — У вас, очевидно, будут трудности с транспортировкой. Как говорят специалисты, ваши перевалочные пункты смогут обработать только 15 тысяч тонн пшеницы в месяц. Пока эти 100 тысяч будут перерабатываться, мы решим, что можно сделать в дальнейшем.

Устинов сказал со значением:

— В связи с дополнительными поставками военной техники, видимо, возникнет необходимость в направлении в Афганистан военных специалистов и советников.

Тараки это предложение обрадовало:

— Если вы считаете, что такая потребность существует, то мы, конечно, примем их, — сказал он и тут же снова взялся за свое: — А не разрешите ли вы использовать пилотов и танкистов из других социалистических стран?

Косыгина эта настырность Тараки начала раздражать.

— Когда мы говорим о наших военных специалистах, — подчеркнул он, — мы имеем в виду техников, которые обслуживают машины. Я не могу понять, почему возникает вопрос о пилотах и танкистах?

— Хорошо, мы посмотрим, как можно использовать тех афганских военных, которые были направлены к вам на учебу, — скрепя сердце согласился Тараки. — Может быть, мы попросим вас принять на обучение людей, которых мы подберем сами.

— Конечно, мы примем их, — согласился Устинов.

Косыгин взглянул на часы и сказал:

— Будем подводить итог нашей беседы. Мы ускорим поставки военной техники, окажем вам помощь в строительстве мощной радиостанции. Вы будете подбирать пилотов для вертолетов из числа офицеров, получивших подготовку у нас. Если у вас возникнут какие-либо другие просьбы и пожелания, то вы можете сообщить о них через советского посла и главного военного советника. Второе. Нам представляется важным, чтобы у себя в стране вы укрепляли социальную опору, привлекали на свою сторону народ, не допускали того, чтобы между правительством и народом возникало отчуждение. И, наконец, последнее. Не для обсуждения, а в порядке пожелания мне бы хотелось высказать соображение о необходимости очень осторожного и бережного подхода к своим кадрам. Кадры нужно беречь, всесторонне и хорошо разбираться с каждым человеком, прежде чем вешать на него какой-либо ярлык.

— Идет ли речь об офицерах и генералах? — насторожился Тараки.

— И об офицерах, и о генералах, — сказал Косыгин и добавил: — А также и о политических деятелях. Но повторяю, я говорю это не для дискуссии, а лишь выражаю наше пожелание.

— В целом мы стараемся бережно относиться к нашим кадрам, — заве рил его Тараки. — Однако гератские события показали, что в нашу среду проникли братья-мусульмане.

Косыгин примирительно продолжил:

— Мы не предъявляем к вам никаких претензий. Мы просто говорим о том, что ошибки в кадровой политике очень дорого обходятся. Мы это испытали на себе. При Сталине многие наши офицеры сидели в тюрьмах. А когда разразилась война, Сталин вынужден был их направить на фронт, и эти люди показали себя подлинными героями. Многие из них выросли в крупных военачальников.

Тараки напоследок спросил:

— Насколько я понял из состоявшейся беседы, вы предоставляете, и будете предоставлять нам помощь, но не гарантируете нас от агрессии.

Косыгин терпеливо объяснил:

— В такой плоскости мы с вами вопросы не обсуждали. Мы говорили о том, что сейчас наиболее эффективными являются средства политической защиты вашей страны. Вы не должны понимать нас так, как будто бы мы оставляем вас на произвол судьбы.

— Существует три вида поддержки, — стоял на своем Тараки, — политическая, экономическая и военная. Два вида помощи вы нам уже оказываете, а как вы поступите, если на нашу территорию будет совершено нападение извне?

Косыгин, не задумываясь, ответил:

— Если будет вооруженное вторжение на вашу территорию, то это совершенно иная ситуация. Мы делаем все для того, чтобы такого вторжения не было.

— Я ставлю этот вопрос потому, что Китай настойчиво подталкивает пакистанцев против нас, — пояснил Тараки.

— Мы направили соответствующее послание президенту Пакистана и премьер-министру Ирана.

И все же Тараки, не оставляя надежд добиться главного — согласия советского руководства на ввод своих войск, спросил:

— По возвращении в Кабул должен ли я сказать членам нашего Политбюро, что Советский Союз будет оказывать ДРА только политическую поддержку или и другую помощь?

— Да, мы будем оказывать вам и политическую поддержку, и большую помощь по линии военных и других поставок, — сказал Косыгин. — Это решение нашего Политбюро. Об этом вам скажет и Леонид Ильич Брежнев на встрече, которая начнется через 10 минут.

Брежнев принимал Тараки в своем роскошном кабинете на Старой площади. Он вышел навстречу гостю, пожал руку и когда все расселись, без долгих предисловий сразу же перешел к главному:

Мы с чувством глубокого облегчения восприняли весть о подавлении правительственными войсками мятежа в Герате. Это хорошая новость. Но из событий в Герате необходимо сделать серьезные выводы. Правительству Афганистана нужно приложить максимальные усилия, чтобы исправить положение, которое привело к этим волнениям. Но и этого недостаточно. Конкретные шаги должны быть направлены не только на устранение угрозы, нависшей над правительством страны, но и на укрепление завоеваний революции. Чрезвычайно важно сохранить единство правящей партии, а не скатываться к междоусобице. У вас очень слабо организована пропагандистская работа.

— Мне наши члены Политбюро поручили обсудить с вами возможность ввода советских войск, — попытался свернуть беседу в нужное ему русло Тараки, но Леонид Ильич решительно ответил:

— Ни вводить войска, ни заявлять публично о том, что они будут введены, не следует. Другое дело — укрепить границы Афганистана. Из Ирана и Пакистана в страну направляются тысячи вооруженных бандитов, перебрасываются оружие и боеприпасы, а граница как была, так и остается открытой. Мы в Советском Союзе позволить такое себе не можем! И, конечно же, надо сделать все для того, чтобы армия твердо стояла на стороне революционной власти. Как поступить в сложившихся условиях, — вам виднее. Хотел бы сказать только об одном. Важно, чтобы у командного состава было чувство уверенности в прочности своего положения. Нельзя многого ожидать от армии, если часто сменяются командные кадры. Тем более, если смена кадров сопровождается арестами. Ведь многие командиры, видя, как их коллеги арестовываются и исчезают, сами начинают чувствовать неуверенность в своем будущем. Все это не означает, конечно, что не должны применяться репрессивные меры в отношении тех, против кого действительно есть серьезные улики в неверности революционной власти. Но оружие это острое и применять его следует весьма и весьма осмотрительно.

В Кремле противились вводу советских войск в Афганистан и потому, что там уже было много наших военных советников, как и в других странах Азии и Африки. Победа в Великой Отечественной войне принесла Советской Армии мировую славу. Эту славу ее офицеры и солдаты добыли в кровопролитных боях с немецкой армией, и во многих странах стремились заполучить советниками тактически грамотных, неприхотливых, отважных в бою командиров. Афганское руководство настаивало на ввод в страну советских подразделений, которые должны были воевать за афганскую власть, что явно не входило в планы Кремля. И все же, вопреки принятому в Политбюро решению, подготовка к вводу советских войск в Афганистан началась. В приграничных военных округах развертывались скадрированные дивизии, начались учения по боевому слаживанию подразделений и частей.

Глава 4. «МУСУЛЬМАНСКИЙ» БАТАЛЬОН

28 апреля, когда в Кабуле праздновали вторую годовщину революции, в ГРУ начальник управления генерал-лейтенант Ткаченко, которого подчиненные за преклонный возраст называли «папой», вызвал к себе полковника Василия Васильевича Колесника и подполковника Олега Ульяновича Швеца.

— Завтра вылетаете в Ташкент, — сказал он. — Полномочия полнейшие. Ваша задача: срочно сформировать в Чирчике на базе 15-ой бригады отряд спецназначения. Разработайте его организационно-штатную структуру и завтра представите ее мне перед вылетом.

Василий Васильевич недоуменно посмотрел на «папу» и сказал:

— Чтобы расписать штатную структуру отряда мы должны знать его основные задачи.

— Хорошо, — согласился «папа», — только без распространения: отряд формируется по просьбе президента Афганистана Тараки для охраны правительства. Вы знаете, у них начались волнения, обстановка в стране сложная, межфракционная борьба в партии нарастает.

Своим они не доверяют.

— Нет проблем, — облегченно вздохнул Колесник. — У подразделений спецназа основная задача — разведка и диверсии в тылу противника. Их структура мало подходит для выполнения охранных задач. Мы знаем структуру шахской гвардии, но у нее вооружение слабовато. Давайте возьмем за основу наш мотострелковый батальон, усилим его техникой и вооружением новых образцов: одна рота на боевых машинах пехоты, две роты на бронетранспортерах, а четвертая рота огневой поддержки: птурсы, автоматические станковые гранатометы АГС-17 «Пламя», огнеметный взвод. Для прикрытия с воздуха — взвод ЗСУ 21—4 «Шилка». — Василий Василевич сделал паузу, надеясь, что генерал сделает замечания, но их не последовало, и продолжил перечисление: — управление отряда: командир и его заместители по боевой подготовке, политической части, техник, тыловик, начальник службы ракетно-артиллерийского вооружения, начальник инженерно-саперной службы, финансист; начальник штаба, начальник разведки, начальник связи и другие специалисты.

— Хорошо, давайте этот вариант, — согласился «папа», — но учтите — личный состав батальона не должен отличаться от афганцев. Берите узбеков, таджиков, туркмен.

— В спецназе служат в основном славяне, — возразил Василий Васильевич, — где мы столько азиатов наберем? Нужны будут механики-водители, наводчики. У нас вообще таких специалистов нет.

— Берите у мотострелков, зенитчиков, ищите людей во всех округах, учите в конце концов.

Полковника Колесника вызвал к себе начальник ГРУ генерал армии Ивашутин.

— Вы уже два года в Главном разведывательном управлении, — сказал он. — До этого командовали 15-й бригадой, хорошо знаете этот регион. Поэтому вам и доверили формирование отряда. Но учтите: этот вопрос под особым контролем Политбюро ЦК КПСС. Сами понимаете, какая ложится ответственность на вас. Если возникнут проблемы — обращайтесь прямо ко мне. Необходимо организовать боевую учебу отряда с учетом, что он в августе должен быть направлен в Афганистан в готовности выполнить любую поставленную задачу. Но об этом никому!

— Есть! — четко по-уставному ответил Василий Васильевич.

***

На аэродроме грушников встречал командир бригады подполковник Александр Александрович Овчаров. И не только по долгу службы, но и по велению сердца. К Василию Васильевичу он питал самые добрые чувства, так как всем, чего достиг в жизни, был обязан ему. Хорошо физически развитый, но невысокого роста, юный Овчаров считал, что в воздушно-десантных войсках, а тем более в спецназе должны служить богатыри. Поэтому, когда призывали в армию, попросился в танковые войска, где техника приумножает силы. Но судьба распорядилась иначе: стал зенитчиком, затем служил инженером-механиком по боеприпасам ствольной артиллерии в Краснознаменном Туркестанском военном округе. В капитанском звании он приехал в 15-ю бригаду заместителем командира отряда по технической части. Тогда еще, будучи начальником штаба бригады, Василий Васильевич обратил внимание на добросовестного исполнительного офицера, и отправил Овчарова учиться в Загорск на начальника службы спецвооружения. Но по возвращению в Чирчик его избрали секретарем партийной организации бригады. Политработники тоже подтметили его честность, принципиальность, требовательность к себе и подчиненным.

В 1976 году Колесник, уже командир бригады, вызвал к себе Овчарова, сказал:

— Принято решение выдвинуть вас на должность заместителя командира бригады.

Тот даже опешил от такого предложения:

— Я даже ротой не командовал! Я же технарь! У меня не тот ВУС!

— Был не тот, станет тот, — добродушно ответил Василий Васильевич и отправил его на командные курсы поднабраться знаний.

Но пока Овчаров учился, произошли кадровые изменения, и в июле 1976 года его назначили начальником штаба бригады. В следующем году сам Василий Васильевич ушел в ГРУ и на прощание сказал:

— Александр Александрович, бригаду примешь ты! У меня к тебе, как начальнику штаба, претензий нет.

— Вы уверены, что я справлюсь с бригадой?

— Справишься!

— Василий Васильевич, ротой я не командовал, батальоном не командовал. Полгода был в должности замкомбрига, год — начальник штаба. Кто меня назначит комбригом?

— Назначат! — решительно сказал Василий Васильевич. — Об этом я сам позабочусь. Достойнее кандидатуры пока не вижу.

И действительно, в округе Овчаров благополучно прошел все инстанции и командующий Ефимов, окинув взглядом щуплую фигуру офицера, сказал: «С бригадой справишься. Счастливо». А уже через пару дней пришла телеграмма: «Завтра в 10.00 быть в ЦК КПСС на собеседовании». Москва от Чирчика далеко, но Александр Александрович прибыл в ЦК вовремя и уже здесь его разыскал генерал-лейтенант Ткаченко и приказал немедленно прибыть в ГРУ.

— Чей ты сын? — спросил без обиняков «папа». — Спецназовского образования нет, отметился на должности замкомбрига, начальника штаба, и все без нашего ведома. Ух, ты какой шустрый! А, может, ты недостоин?

Несмотря на ворчание «папы», Овчарова в ноябре 1977 года назначили комбригом. И завертелась командирская жизнь. Революция в Иране, и спецназовцы жили в состоянии боевой готовности несколько месяцев. 28 апреля 1987 года произошла революция в Афганистане, — снова повышенная боевая готовность. Занимались днем и ночью. Офицеры из части не вылезали. За успехи в боевой и политической подготовке бригада получила Переходящее Знамя военного совета округа.

Когда Колесник и Швец вошли в зал прилета аэропорта, Овчаров с радостной улыбкой направился к Колеснику. Они по-братски обнялись. И уже когда сели в машину, Овчаров сказал:

— Я догадываюсь, зачем вы к нам пожаловали: 26 апреля пришла директива Генштаба за подписью Огаркова с требованиием сформировать в бригаде отдельный батальон специального назначения. Когда ознакомился с его штатом и вооружением, то был немало удивлен: БМП, БТРы, «Шилки». Для чего такой батальон может быть предназначен? Будем начинать третью мировую войну!?

— Типун тебе на язык! — строго сказал Василий Васильевич.

— Уже и спросить нельзя, — притворно обиделся Овчаров и продолжил: — Кто эту фигню придумал: механики-водители, наводчики, зенитчики из Средней Азии… Да еще и годные к службе в ВДВ. Где я таких найду.

— Я эту фигню придумал, — сказал Василий Васильевич.

— А, тогда совсем другое дело, — примирительно ответил Овчаров. — Но вы же сами знаете: ребята из среднеазиатских республик стараются попасть в повара, хлебопеки, строительные войска… Да, задачка! А где мы разместим все это воинство? В палатках на плацу? У меня свободных казарм нет.

— Никаких палаток! Потеснитесь. Ставьте кровати в два яруса.

— Потеснится то можно, — ответил Александр Александрович. — Начинается жара. Не дай бог вспыхнет инфекция — всю бригаду положим.

— Что, не знаешь, как делается? Собирай верблюжью колючку и вари в котлах. У каждого солдата постоянно фляга на ремне. Категорически запрети пить сырую воду! Все будет нормально. Ты лучше скажи: кого комбатом собираешься ставить?

— У меня одна кандидатура — майор Холбаев. Он ветеран нашей бригады, опытный и грамотный офицер; его заместители капитаны Сахатов и Сатаров; капитан Ашуров — начальник штаба. С ротными пока не ясно.

— Подбирать людей будут офицеры пятнадцатой и двадцать второй бригад спецназа, — сказал Колесников тоном, не допускающим возражений. — За каждой ротой закрепите наиболее подготовленных офицеров из бригады. К июлю батальон должен быть готов к выполнению любой задачи…

Помимо управления и штаба, отряд состоял из четырех рот. Первая имела на вооружении БМП-1, вторая и третья — БТР-60 ПБ. Технику получили всю новую, с завода. Рота вооружения состояла из взвода АГС-17, взвода реактивных пехотных огнеметов «Рысь» и взвода саперов. Также в отряд входили отдельные взводы: связи, ЗСУ «Шилка», автомобильный и материального обеспечения. Поскольку эксплуатация боевой техники предполагает специальные знания, людей отбирали в мотострелковых и танковых частях соединений азиатских округов. По национальности — узбеки, туркмены и таджики. Единственным русским был командир зенитного взвода Василий Проута. Отряд в обиходе стали называть «мусульманский батальон». Общая численность солдат и офицеров составляла пятьсот двадцать человек. Батальон возглавил майор Халбаев, исполнявший до этого в 15-й бригаде должность заместителя командира отряда спецназа по воздушно-десантной подготовке. Его срочно отозвали с курсов «Выстрел» и пришлось десантнику спешно учиться управлять усиленным мотострелковым батальоном со специфической задачей.

Ротных искали по всем вооруженным силам. Старшего лейтенанта Владимира Шарипова вызвал к себе командир полка. В кабинете сидел незнакомец в «гражданке» и листал его личное дело. Захлопнув папку, он вышел навстречу Владимиру, крепко пожал руку и с удовлетворением в голосе сказал:

— Молодец! Мастер спорта по стрельбе, кандидат в мастера спорта по мотокроссу. Не хотите послужить в спецназе?

— Ну, какой настоящий военный не мечтает о спецназе! — ответил Шарипов и без раздумий добавил: — Согласен.

Шарипов фамилию унаследовал от отца. Мать у него была славянских кровей, и с рыжеватыми усами он больше походил на типичного полесского белоруса. Но это уже были детали. Шарипова назначили командиром первой роты. Остальные роты возглавили старшие лейтенанты Кудратов, Амангельдиев, Мирюсупов. Солдат подбирали только прослуживших полгода, год. В основе, конечно, лежал принцип добровольности, но хорошего специалиста могли зачислить в отряд и помимо его воли.

Через полтора месяца «мусбат» был сформирован. В каждую роту прислали переводчиков, курсантов-стажеров Военного института иностранных языков. В отряде вообще-то не было с этим проблем, поскольку таджики, примерно половина узбеков и часть туркменов владела фарси — одним из основных языков Афганистана.

Посмотреть, как идут дела, приехал командующий войсками округа генерал-полковник Максимов.

— Где расположили батальон, — спросил Юрий Павлович, — как обустроили?

— Потеснились, товарищ командующий, — ответил комбриг, — поставили койки в два яруса.

— Это не дело, — Юрий Павлович испытующе посмотрел на Овчарова. — Ну что, будем строить новую казарму?

— Товарищ командующий, если отремонтировать заброшенный городок учебного центра Ташкентского общевойскового училища, — предложил комбриг, — то мы сразу двух зайцев убьем: и личный состав быстро разместим, и полигон под боком — на дорогу время не надо тратить, горючее сэкономим.

— Правильно мыслишь, — сказал командующий, и обращаясь к порученцу, строго добавил: — Составить смету и военным строителям восстановить городок.

ИюнЬ и август занимались боевой подготовкой. Никаких лимитов — ни на боеприпасы, ни на моторесурсы. Смутно догадывались — предстоит отправиться куда-то за рубеж. А значит, каждый должен уметь постоять за себя, показать, каков советский солдат. Никаких работ. Только боевая учеба. Физподготовка, марш-броски по 30 километров с полной выкладкой. По распоряжению начальника Генерального штаба в любое время Ташкентское высшее общевойсковое командное училище и Чирчикское танковое училище предоставляли свои полигоны, даже если у них там были запланированы занятия с курсантами.

Стройбат быстро отремонтировал для «мусбата» несколько зданий. Невзрачные полигонные мазанки превратились в городские дома со всеми удобствами. А потом и Боевое Знамя части вручили с наименованием — 154-й отдельный отряд специального назначения.

Появились и первые потери.

Когда Овчаров вернулся из штаба округа, ему навстречу вышел дежурный по части и доложил:

— Товарищ подполковник, у нас «чп»! В мусульманском батальоне перевернулся ГАЗ-66: три трупа и девять тяжелораненых.

— Как!? Где это случилось?

— Возвращались со стрельбища. Водитель на уклоне решил сэкономить горючее, выключил зажигание, и машина стала неуправляемой.

Приехали родители погибших. Симпатичный седовласый таджик, учитель русского языка, ничего не требовал, не угрожал. Еле сдерживая слезы, он сказал:

— Товарищ подполковник, как мне жить дальше? У меня был единственный сын, и он погиб. Я его отправлял в армию и наказывал, чтобы он служил достойно, а он так нелепо погиб! Скажите, как мне дальше жить, как смотреть в глаза жене. Это я послал его на смерть!

Он заплакал навзрыд, как ребенок, беспомощно опустив руки.

— Я тоже отец, — как мог, успокаивал его Овчаров, — у меня два сына, и я понимаю вас, разделяю вашу скорбь. Мне трудно подобрать слова утешения, но вины командования в гибели вашего сына нет.

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» ОСОБАЯ ПАПКА

Из записки в ЦК КПСС от 28 июня 1979 года

(…) МИД СССР, КГБ СССР, Министерство обороны и Международный отдел ЦК КПСС считают целесообразным:

(…) 4. Для обеспечения охраны и обороны самолётов советской авиаэскадрильи на аэродроме Баграм направить в ДРА, при согласии афганской стороны, парашютно-десантный батальон в униформе (комбинезоны) под видом авиационного технического состава. Для охраны совпосольства направить в Кабул спецотряд КГБ СССР (125—150 чел.) под видом обслуживающего персонала посольства.

В начале августа с.г., после завершения подготовки, направить в ДРА (аэродром Баграм) спецотряд ГРУ Генерального штаба с целью использования в случае резкого обострения обстановки для охраны и обороны особо важных правительственных объектов (…).

А. Громыко. Ю. Андропов,

Д. Устинов, Б. Пономарёв

Парашютно-десантный батальон из состава 345-го гвардейского отдельного парашютно-десантного полка в начале июля перебазировался в район аэропорта Баграм и взял его под охрану.

На личный состав «мусбата» в Москве пошили униформу афганской армии, готовили необходимые личные документы на афганском языке. С именами мудрить не пришлось — каждый пользовался своим, поскольку в Афганистане, особенно в северных районах, много и таджиков, и узбеков, да и туркмены тоже не редкость. В августе «мусбатовцев» проверила комиссия Генштаба и признала уровень боевой подготовки хорошим. Но в Афганистан они не пошли, а остались в Чирчике до особого распоряжения. Грушники в «гражданке» исчезли, и занятия совсем остановились.

Начались хозяйственные работы: подметай, убирай, строй…

Амин настойчиво требовал ввода десантников, просил заменить расчеты зенитных батарей, прикрывающих столицу, в благонадежности которых не был уверен, советскими специалистами, но Москва уже не доверяла Амину. И на это были веские причины.

Глава 5. ГЕНЕРАЛ ВАРЕННИКОВ

Командующий войсками Прикарпатского военного округа генерал армии Варенников находился в кабинете, когда зазвенел телефон ЗАС. Он поднял массивную трубку цвета слоновой кости. Звонил начальник Главного управления кадров Министерства обороны генерала Шкадов:

— Здравствуй, Валентин Иванович. А не засиделся ли ты на округе — седьмой год пошел. Может, в Москву переедешь?

— Иван Николаевич, не трогайте вы меня! — ответил Варенников. — Мое сидение на пользу всем — и главному управлению кадров, и вооруженным силам. Вы же знаете, офицеры у нас получают отличную подготовку. Боевая учеба налажена.

— Но я же еще не сказал куда в Москву, — продолжал наседать кадровик. — Речь идет о Генеральном штабе, о должности начальника Главного оперативного управления. Вы будете первым заместителем начальника Генерального штаба. Огарков хочет, чтобы на эту должность назначили именно вас, Валентин Иванович, — польстил самолюбию собеседника Шкадов. — С министром обороны ваша кандидатура уже согласована.

Но вместо благодарности, Варенников недовольно проговорил:

— Я не могу понять, чем руководствовался Огарков, называя мою фамилию министру обороны. Я — сторонник школы бывшего министра Гречко и его поклонник. Устинову это не нравится. Зачем же на рожон лезть? А потом, ну какой из меня штабист? Всю жизнь на командных должностях. Когда-то, при выпуске из академии Генштаба, я просился на штабную работу, но тогда мою просьбу проигнорировали. А сейчас мне уже поздно перестраиваться. Так что, Иван Николаевич, будьте добры, оставьте меня на округе. Или переведите на Дальний Восток, если мое место кому-то приглянулось.

— Валентин Иванович, так вопрос уже предрешен, — не сдавался Шкадов. — Для вас открываются такие масштабные перспективы. Или поедете в Забайкалье.

— Кем может быть предрешен вопрос без моего согласия? — возмутился Варенников. — Это даже странно. Я прошу доложить министру обороны, что у меня совершенно нет никакого желания работать в Генеральном штабе. А что касается Забайкалья, то я немало лет пробыл за Северным полярным кругом и имею право выбирать место службы.

— Конечно, я все это доложу, — недовольно ответил Шкадов. — Но и вы имейте в виду, что иногда мы не особо считаемся с пожеланиями тех, кто рассматривается на какую-то крупную должность. Часто в этом случае доминируют не личные интересы, а интересы дела, государства. До свидания!

Вечером Варенникову позвонил сам Огарков.

— Валентин Иванович, здравствуйте! — сказал маршал таким тоном, словно они были знакомы и дружны много лет. — Шкадов мне доложил о разговоре с вами. Я считаю, что такие вопросы должны решаться не по телефону. Прошу вас прилететь завтра в Москву в первой половине дня. Министр обороны об этом знает. Когда приедете в Генштаб, сразу заходите ко мне. До нашей с вами встречи консультации или разговоры с кем-то еще не желательны. Договорились?

— Завтра я буду у вас, — обреченно сказал Валентин Иванович.

— Вот и хорошо. До встречи!

Варенникова этот разговор расстроил. Надвигалась реальная «угроза» расстаться с округом, к которому прикипел сердцем. Ему нравился прекрасный карпатский край, живущие здесь люди. Чернобровый, с пышной шевелюрой, он сильно смахивал на лихого украинского казака. Да и в фамилии, происходящей от национального украинского блюда «вареник», только с русским окончанием выдавала его украинские корни. Он начал подыскивать аргументы для противостояния с начальством. Нет опыта штабной работы? Приобретешь. Нет желания? Но требует дело. Округ готовит хороших офицеров? Но это может делать и другой командующий. О возможном переезде в Москву вечером поговорил с женой — Еленой Тихоновной, лейтенантом медицинской службы в отставке. Они познакомились еще в Великую Отечественную войну и всю жизнь были вместе, куда заносила мужа военная судьба.

— Нам совершенно незачем ехать в Москву! — поддержала она мужа. — После стольких лет мыканий по Заполярью только-только начали жить как люди, и снова все бросай, лети куда-то. А ради чего? От добра добра не ищут. Пора уже угомониться, внуков растить.

На следующий день в 11 часов утра Варенников уже предстал пред ясные очи начальника Генштаба. Огарков радушно встретил его у порога, усадил за приставной столик, сам сел напротив, заказал чай и сразу перешел к делу.

— Валентин Иванович, военно-политическая обстановка в мире осложняется, — сказал он, — потому задачи Генштаба в вопросах строительства Вооруженных Сил, их развития возрастают. Главным оперативным управлением в этих условиях должен руководить тот, кто имеет не только богатую войсковую практику, но и стремление к новому.

— И склонность к этой работе, — парировал Варенников. — А у меня ни склонности, ни желания работать в Генштабе нет.

— В отношении желания мы еще поговорим, — Огарков пропустил мимо ушей иронический тон Валентина Ивановича, — а что касается склонности, то любой военный, который командовал корпусом, армией и тем более округом, да еще окончивший Военную академию Генерального штаба, имеет склонность и к командной, и к штабной работе. Во всяком случае, эти две способности должны в нем гармонично сочетаться. А что касается желания? На мой взгляд, желание у офицера угасает, если он не видит перспективу. Я же считаю, что, побыв первым заместителем начальника Генерального штаба, тем более после округа, вы можете рассчитывать на самостоятельный участок в центральном аппарате министерства обороны.

— Товарищ маршал, — не сдавался Варенников, — я вполне удовлетворен своей должностью командующего округом и буду стараться оправдывать доверие, которое мне оказано. Как я понимаю, сейчас особых претензий к округу нет. Если необходимы перемещения, готов пойти на Дальневосточный военный округ.

— Вы понимаете, Валентин Иванович, — Огарков встал и начал ходить по кабинету. Варенников тоже встал, но тот махнул рукой: — Да вы сидите! Я похожу… Конечно, к округу претензий нет. У вас там все налажено. У нас в Генштабе тоже все налажено, но мы взялись за проведение реформ по совершенствованию наших вооруженных сил. У нас с вами по большинству позиций — полное единство. А для Генштаба очень важно, чтобы его руководство мыслило одними категориями. Вот почему я считаю, что ваше место на этом этапе — в Генеральном штабе.

Огарков начал по полочкам разбирать все элементы реформ, и было видно, что он живет этим.

— Гражданскую оборону надо объединить с военными комиссариатами, — решительно сказал он в заключение. — Функции гражданской обороны — защита объектов и недопущение аварий. А если они произошли — к быстрой ликвидации последствий. Особенно во время войны.

— Товарищ маршал, — не удержался Варенников, — военкоматы и органы гражданской обороны совершенно несовместимы, хотя у них и есть общие вопросы. К примеру, проблемы мобилизации, где они должны тесно взаимодействовать. Что касается задач гражданской обороны, то я убежден, что они не должны ограничиваться только перечисленными вами функциями. На мой взгляд, руководство гражданской обороны должно отвечать и за глобальные проблемы, поэтому обязано входить в правительство с предложениями. Например, о принятии мер по недопущению катастроф в районах, постоянно подвергающихся наводнениям, сходам селевых потоков, землетрясениям. Или такая проблема: при существовании дальнобойного высокоточного и мощного обычного оружия, неприемлемо, чтобы различные виды оружия и боевой техники, к примеру, самолеты, создавались на заводах, которые разбросаны по всей стране. А строительство кораблей — тем более. Наконец, гражданская оборона. На мой взгляд, она должна всячески оберегать природу, заботиться о том, чтобы не «умирал» Арал, не загрязнялся Байкал, «не задыхалось» Черное море от подпора мертвого сероводородного слоя. Поэтому к гражданской обороне можно было бы добавить слова: «и защите природы».

Огарков не промедлил радостно заметить:

— Вот, Валентин Иванович, вы уже погрузились в генштабовскую жизнь?

— Нет, я этого не чувствую, — спохватился Варенников. — На моем месте любой командующий войсками округа высказался бы так же, как и я.

— К сожалению, не любой, — возразил Огарков. — Вы прошли такую школу! Скосив глаза на орденские планки, украшавшие грудь Варенникова, полюбопытствовал: — Где воевали, какую награду и за что получили?

— После окончания Черкасского пехотного училища в октябре 1942 года попал на Сталинградский фронт, командовал взводом, а затем стал артиллеристом, командиром батареи. Был ранен. Потом форсировал Днепр, участвовал в освобождении Одессы, форсировании Днестра. В 1943 году стал заместителем командира 100-го гвардейского стрелкового полка 35-й гвардейской стрелковой дивизии по артиллерии. Летом 1944 года попал на 1-й Белорусский фронт. Там участвовал в операции «Багратион», наша дивизия прорывала оборону немцев западнее Ковеля. Потом вошли в Польшу, в боях за Вислу снова был ранен. Через четыре месяца вернулся в родной полк и в январе 1945 года пошли на запад, захватывали плацдарм в районе Кюстрина на Одере. В марте третий раз ранило, но легко. В звании капитана участвовал в Берлинской операции в районе Зееловских высот. Утром 2 мая со своим полком был в Берлине в здании рейхстага. В качестве начальника почетного караула принял Знамя Победы на Центральном аэродроме, а потом участвовал в Параде Победы 24 июня 1945 года на Красной площади в Москве. За войну заслужил два ордена Красного Знамени, ордена Отечественной войны и медали, а остальные награды — за достижения в боевой и политической подготовке.

— А я в 41-ом окончил Военно-инженерную академию, — сказал Огарков, — и всю войну служил на инженерных должностях. Довелось воевать на Карельском, 2-м и 3-м Украинских фронтах. С 1948 года перешел на штабную работу. Служил и на Дальнем Востоке, и в Германии. В 1968 году перешел в Генштаб, получил звание Маршала Советского Союза. — Улыбнувшись, добавил: — В армии все просто: надел человек мундир, и сразу видно, с кем имеешь дело.

— Особенно если этот человек — Верховный главнокомандующий и Генеральный секретарь ЦК КПСС, — сказал с сарказмом Варенников. — Любовь Леонида Ильича к наградам уже стала притчей во языцех. В войсках уже смеются над всей этой наградной канителью.

— Ну, там груз всенародной любви, — добродушно ответил Огарков. — Особенно наш Дмитрий Федорович старается. Просто не успевает товарищу ордена навешивать. — Николай Васильевич замолчал, нахмурился и с болью в сердце добавил: — Есть проблема и более серьезная: Устинов решил на старости лет повоевать. Захотелось к славе гениального оборонщика страны присовокупить славу великого полководца. — Он немного помолчал и, глядя Варенникову в глаза, спросил: — Валентин Иванович, вы как относитесь к вводу наших войск в Афганистан?

— Ни в коем случае! — не задумываясь, ответил Варенников. — Там идет гражданская война, как у нас после октябрьской революции. Только у нас были большевики и меньшевики, а у них халькисты дерутся с парчамистами. Оппозиционеры тоже стремятся к власти пробраться. Чью бы сторону мы ни взяли, — все равно американцы не упустят шанс расквитаться с нами за свой вьетнамский позор, к чему мы приложили свою крепкую мозолистую руку. Помогать — да! А самим лезть туда не надо.

— К октябрьской революции у меня особое отношение, — сказал, улыбнувшись, Огарков, — я ее ровесник: родился 30 октября 1917 года. Кстати, в один день с Дмитрием Федоровичем, только он на 9 лет старше. — А затем решительно добавил: — Я тоже категорически против ввода наших войск. — И в Политбюро есть люди, которые выступают против нашего военного присутствия в Афганистане. Но все дело идет к тому. Общая обстановка в стране продолжает ухудшаться. Растет число беженцев в Пакистан и Иран. Из них лидеры мусульманских организаций формируют отряды оппозиции, с помощью американских советников обучают их и совершают набеги на приграничные районы. Тараки и Амин постоянно требуют от нашего руководства прислать десантников. Своим не доверяют. 5 августа в Кабуле вспыхнул мятеж в 26-м парашютно-десантном полку и 444-м батальоне «коммандос». Начальник генштаба Якуб быстро подавил мятеж. В это время восстал гарнизон Асмара в провинции Кунар, убито 150 человек, на сторону оппозиции перешло около двух тысяч военнослужащих 9-й горно-пехотной дивизии. Часть мятежников арестована, часть дезертировала в Пакистан, пополнив оппозицию. Понятно, что Афганистан нужно удержать, но это можно сделать только политическими средствами. Как только наши войска войдут на его территорию, в мире американцы поднимут такой вой, настроят против нас мусульман, и мы не будем знать, как оттуда выбраться. Но Устинов создал группу своих сторонников, и его переубедить нелегко.

Огарков открыл папку, достал из нее листок, протянул Варенникову:

— Прочтите эту телеграмму.

Валентин Иванович пробежал глазами по тексту:

«Начальнику Генштаба Огаркову от начальника ГРУ Ивашутина.

В период с 11 по 17 июля 1979 года произведена рекогносцировка в городе Кабул с целью возможного использования 15-й бригады спецназа ТуркВО. По мнению советского посла и руководителей спецслужб, наибольшая активизация мятежников на периферии и в г. Кабул ожидается в августе. В связи с этим посол просит перебросить отряд в Кабул до 10 августа. Разработку мероприятий по переброске возложить на главкома ВВС и командующего ТуркВО. Генерал армии Ивашутин».

Он отложил в сторону листок, внимательно посмотрел на Огаркова.

— Вот так, посол просит! — сказал маршал и тоже пристально посмотрел ему в глаза: — Значит, будем вместе отстаивать позицию Генерального штаба по этому вопросу?

Варенников молчал. В его душе боролись противоречивые чувства. Он хотел вернуться к себе во Львов в спокойную размеренную жизнь округа. И в то же время вспомнил всё горе и тяжесть Великой Отечественной войны. Он почувствовал, что теперь и от него зависело — будут умирать советские солдаты в далеком Афганистане, или останутся жить. Если откажешься — в случае чего, будешь корить себя всю оставшуюся жизнь.

Огарков подсел к столу и с мольбой в голосе сказал:

— Валентин Иванович, я очень прошу вас согласиться с нашим предложением. Это имеет исключительное значение для Генштаба и для меня лично. Без вашей помощи мне не преломить ту косность и рутину, которые сейчас существуют в министерстве обороны. К тому же — запахло порохом. И если все начнется, то в генштабе должен быт человек, который воевал, умеет командовать войсками. У вас все это есть.

Огарков продолжал неотрывно смотреть в глаза Варенникову, и его тронула откровенность маршала, но еще больше — какая-то таинственная тревожная недосказанность.

— Товарищ маршал, — сказал он, — конечно, если требует дело и у вас все варианты исчерпаны, я вынужден согласиться. — Но прошу вас иметь в виду: если буду назначен в Генеральный штаб, то позвольте надеяться, что со временем вы отпустите меня в войска.

Огарков радостно пожал Варенникову руку и тут же позвонил министру обороны, доложил:

— Дмитрий Федорович, вопрос с Варенниковым решен. Я прямо сейчас переговорю со Шкадовым и со всеми, от кого зависит утверждение на должность.

Он тут же начал названивать по телефону в ЦК, другие структуры, а затем, спохватившись, сказал:

— Валентин Иванович, учитывая, что свободного жилья пока нет, вы временно поселитесь на одной из явочных квартир Главного разведывательного управления. Я переговорю с генералом Ивашутиным.

Через некоторое время Варенников уже был в кабинете Петра Ивановича Ивашутина, одного из самых старых работников Центрального аппарата Минобороны. Главный разведчик страны участвовал в советско-финской войне, потом в Великую Отечественную воевал на Закавказском, Кавказском, Крымском, Северо-Кавказском, и 3-м Украинском фронтах и свое дело знал хорошо. Он принял Валентина Ивановича тепло и радушно, поинтересовался жизнью на Западной Украине, а затем перешел к делу:

— Вы, как начальник Главного оперативного управления, обязаны знать не просто общую обстановку в стране и мире, но и все ее детали. Особенно обстановку в Афганистане, так как надо будет ежедневно готовить справку о происходящем в этой стране, вносить свои предложения, которыми мог бы воспользоваться министр обороны при встрече с Брежневым или на заседании Политбюро. Обстановка там накаляется. Если коротко: идет гражданская война. В июне-июле антиправительственные выступления произошли в провинциях Бадахшан, Лагман, Парван, Вардак и других. Все их организаторы знают друг друга, как говорится, с младых ногтей. Развела в разные стороны и сделала их непримиримыми врагами отчаянная борьба за власть. С этой точки зрения апрельские события в 1978 году можно оценивать, кроме прочего, и как победу одной политической группировки над другой. На мой взгляд, первопричиной кровавой междуусобицы является Бабрак Кармаль. Он был заместителем генерального секретаря НДПА, заместителем председателя Революционного Совета ДРА. Буквально через два месяца после Апрельской революции Кармаль тайно провел съезд «парчамистов», разработал план захвата власти. Естественно, все это стало известно Амину. Он доложил обо всем Тараки, но генсек не пошел на обострение и все спустил на тормозах. Амин самостоятельно решил ликвидировать руководящую верхушку «парчамистов» и разослал её по миру. Буквально через две недели после съезда Бабрак Кармаль поехал послом в Чехословакию, Наджибулла — в Турцию, Вакиль — в Англию, Hyp — в США, Барьялай — в Пакистан. В отношении других лидеров «парчам» было сфабриковано уголовное дело, по которому их обвинили в заговоре против республики и решили казнить. Причем, казнить публично. Наше руководство предотвратило эту расправу. В числе спасенных были Кешманд, генералы Кадыр, Рафи и другие лидеры революции. Все они подвергались в аминовских застенках жесточайшим пыткам. — Петр Иванович испытующе посмотрел на Варенникова и продолжил: — по имеющимся у нас сведениям теперь уже сам Амин решил узурпировать власть в стране. В начале сентября он должен был принять участие в работе сессии неприсоединившихся государств, которая проходила в Гаване. Однако он убедил Тараки, что ехать нужно ему — генеральному секретарю НДПА, лидеру «революционного Востока». Выступая перед студентами и интеллигенцией Кабульского университета, заявил, что генеральный секретарь ЦК НДПА вылетает на Кубу. Его намерения понятны: в отсутствие президента завершить подготовку к захвату власти. Попытки советского руководства отговорить Тараки от поездки не увенчались успехом. Он отбыл в Гавану с остановкой в Москве 30 августа. Генерального секретаря ЦК НДПА в поездке сопровождали многие сугубо «проаминовские» лица: Шах Вали, Катавази, Тарун, Джандад, чтобы с их помощью довести до сведения советских руководителей, что существует заговор против премьер-министра, в котором принимают участие три министра Сарвари, Ватанджар, Маздурьяр и начальник службы безопасности ДРА Гулябзой. Я хочу, чтобы вы знали: это самые преданные апрельской революции люди и её творцы. Катализатором восстания послужило убийство 17 апреля идеолога парчамистов Мир Акбар Хайбара, который в 1960 году совместно с Бабраком Кармалем создал подпольный кружок левого толка. По своим убеждениям он был либералом, антимонархистом и бунтарем. В НДПА он вступил еще при короле Захир Шахе, будучи начальником Кабульской полицейской академии. Похороны Хайбара руководству НДПА удалось превратить в массовую антиправительственную демонстрацию, которая была разогнана полицией. В ночь с 25 на 26 апреля 1978 года по приказу Дауда были арестованы руководители НДПА Тараки и Кармаль. У возглавлявшего военную организацию «Хальк» Амина полицейские произвели обыск, но оставили под домашним арестом. Через служащего кабульского муниципалитета Фахира и младшего офицера ВВС Гулябзоя он передал оставшимся на свободе членам военной организации «Хальк» приказ о вооруженном восстании. Амина вечером 26 апреля посадили в тюрьму, но машина восстания заработала.

В этот день по приказу министра национальной обороны Афганистана Расули в воинских частях проходило празднование победы над коммунистами, чем халькисты и воспользовались. Ранним утром 27 апреля в районе кабульского зоопарка состоялось заседание военно-революционного штаба НДПА, на котором было принято решение о восстании, организовано взаимодействие воинских частей. Саид Мухаммад Гулябзой отвечал за ВВС и ПВО. Принимал участие в совещании и Ватанджар, который помогал Мохаммаду Дауду захватить власть, за что был произведен досрочно в старшие капитаны и назначен командиром батальона 4-й танковой бригады. Как активный сподвижник Дауда, он убедил комбрига в необходимости отправки его батальона к президентскому дворцу для оказания помощи. В накладной на получение боеприпасов к небольшой цифре он прибавил «ноль» и получил их в необходимом количестве. Колонна из пяти танков пошла из Пули-Чархи на Кабул и в полдень танкисты вступили в бой. Ватанджар стрелял по зданию министерства обороны. Маздурьяр — по резиденции Дауда. К рассвету следующего дня танкисты, летчики и часть «командос» Бала-Хисара сломили сопротивление президентской охраны и вынудили ее сложить оружие. К Мохаммаду Дауду была отправлена делегация с предложением капитулировать. Узнав, о роли его бывших сподвижников в восстании, Дауд в ярости открыл огонь из автомата и в перестрелке был убит. К утру 28 апреля всякое сопротивление было прекращено. Возглавивших восстание сделали министрами. Тарун тоже из 4-й танковой бригады и активно помогал Ватанджару. Он стал личным адъютантом Тараки, но, похоже, сейчас он на стороне Амина. Амин усердно создает культ Тараки. Являясь, как и Тараки, по своей родоплеменной принадлежности пуштуном и «халькистом», он всячески прославляет его как вождя. Внешне все эти действия кажутся доброжелательными и наверняка находят у простого народа соответствующий отклик. В городах и кишлаках, где надо и не надо, висят портреты Тараки; во всех газетах — портреты Тараки и его высказывания-лозунги; на каждом даже небольшом собрании или митинге — несколько портретов Тараки; каждое выступление Амин начинает с цитирования «учителя». И если в обывательской среде все это находит благоприятную почву, то с интеллигенцией, духовенством и офицерством несколько сложнее. Вначале они посмеивалась над Тараки, затем стали возмущаться, и в его адрес посыпалась резкая критика. Что и требовалось Амину. Строительство «замка» культа Тараки он завершил, и теперь одним ударом хочет его разрушить, похоронив в его обломках «учителя». Тараки грозит смертельная опасность. Для его охраны мы подготовили батальон спецназовцев. Он готов вылететь в Кабул по первой команде. — Ивашутин внимательно посмотрел в глаза Варенникову и доверительно добавил: — Скажу прямо — к Амину у нашего руководства нет доверия. Сказывается его учеба в США, связи с ЦРУ, а также неудержимое стремление к власти. 30 августа, когда Тараки улетал на Кубу, Амин организовал грандиозные проводы. На центральном аэродроме все выглядело торжественно и даже трогательно, чтобы глава государства не смог заподозрить неладное. По пути в далекую Гавану Тараки сделал остановку в Москве, встречался с Брежневым и другими членами Политбюро, которые предупреждали о готовящемся заговоре, предлагали отказаться от поездки, но он верит Амину как самому себе. — Завершая разговор, Ивашутин сказал на прощанье: — Я думаю, что в ближайшее время Афганистан станет нашей большой головной болью, потому и постарался ввести вас в курс дела.

* * *

Чиновничья карусель закрутилась. Варенников ходил по начальству и на второй день вечером вылетел во Львов сдавать должность. Через два дня пришел письменный приказ министра обороны о новом назначении, постановление Политбюро ЦК КПСС и Совмина. Огарков прислал самолет, и пока все необходимые на первых порах вещи загружали в багажное отделение, Варенников прощался с бывшими сослуживцами. Провожать его в аэропорт приехало несколько сот человек: генералы и офицеры управления округа, областное и городское начальство, хотя со многими уже попрощался. Он поднялся по трапу, и оглянулся. Внизу стояли и приветливо махали руками сотни людей, которые стали дорогими за время совместной службы. Увидел знакомые, ставшие родными лица и комок подкатил к горлу. Чтобы как-то заглушить сердечную боль, громко крикнул:

— Ну, чего вы… Будто я на фронт лечу. Если кому-то я не уделял должного внимания — простите меня. Так получалось не потому, что не хотел, а потому, что физически недоставало времени.

Мутная пелена застила глаза. Сдерживая слезы, он широко развел руками, сцепил ладони над головой и низко поклонившись всем, вошел в салон, сел в кресло и посмотрел в иллюминатор. Стоявшая на бетонке аэродрома толпа «забурлила», люди замахали руками, цветами.

Вырулив на взлетную полосу, самолет начал разгон. За окном замелькали знакомые здания, и вскоре они уже оказались под крылом и стремительно уменьшались. «Какие это были счастливые годы! — думал Валентин Иванович под монотонный шум турбин, еще ощущая волнение прощальных сцен. — А впереди — новый этап жизни. Что уготовила судьба? Чего ждать дальше? Незнакомая обстановка, практически незнакомые люди. Как оно все сложится? Многие ведь мечтали об этой должности, а я им дорогу перешел». Он остро ощутил тоску по округу, который так спешно покидал.

Самолет приземлился на военном аэродроме «Чкаловский», подрулил к центральной площадке. Варенникова встречал его заместитель генерал-полковник Николаев. «Почему его не назначили начальником управления, — подумал Валентин Иванович. — Опытнейший же генштабист».

— Загрузим вещи в машину, — предложил Николаев, — отвезем все на квартиру, а потом — в Генштаб.

По дороге он рассказывал о будущих сослуживцах Варенникова.

— С Огарковым вы уже познакомились, а его заместитель — Сергей Федорович Ахромеев — умный, весьма энергичный и преданный делу военачальник. В армии с 1940 года, в Великую Отечественную начинал командиром взвода, дорос до командира батальона. В 1952 году окончил Военную академию бронетанковых войск и перешел на штабную работу. В 1974 году назначен заместителем начальника Генштаба. И хотя Сергею Федоровичу не довелось командовать округом, он прекрасно знает жизнь войск и их проблемы. Правда, есть у него один недостаток — может быстро «завестись», вспыхнуть при остром разговоре или неординарной ситуации. А Генштаб — такой орган, где обстановка должна быть спокойной и уверенной. Нервозность нам сильно мешает.

— Она всем мешает, — сказал Варенников и поинтересовался: — А каковы отношения Огаркова и Устинова? Ходят слухи, что они перестали ладить.

— Да, отношения не простые, — согласился Николаев. — Было время, когда Устинов смотрел на Огаркова влюбленными глазами. Это же он пробил Николая Васильевича на начальника гэша. Кстати, это, пожалуй, его самое эффективное кадровое решение. Огарков — непревзойденный начальник Генерального штаба: самостоятельный, волевой, инициативный, умеет заглянуть в будущее. Но возникли разногласия по поводу реформы вооруженных сил. И от «жгучей любви» отношения между ними перешли на уровень «прохладных». А это нам совсем ни к чему. Получается, как в той присказке: «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат».

Варенников слушал, а в голове зудела комаром тревожная мысль: «Оно тебе все это надо? Жил тихо-мирно, а теперь будешь вертеться меж двух жерновов. Может, как-то попытаться устранить источники этого похолодания. Поговорить с Огарковым, выработать общую линию действий».

Оставив вещи на квартире, они отправились в Генштаб. На лифте поднялись на пятый этаж. Кабинет Варенникова был просторный, с большим столом для совещаний, высоким столом для карт и огромным глобусом.

— Выше вас в Генштабе никого нет, — пошутил Николаев, имея в виду, конечно, что здание пятиэтажное, и многозначительно добавил: — И только из вашего окна виден Кремль. На четвертом этаже такой же кабинет пустует, в резерве, на третьем располагается начальник Генштаба, на втором — Устинов и Главком объединенных Вооруженных Сил стран Варшавского Договора Куликов, на первом — Центральный командный пункт Генштаба.

Огарков встретил Варенникова радушной улыбкой, поздоровался за руку и сказал:

— Пошли к министру обороны.

— Может, предварительно позвонить? — забеспокоился Варенников.

— Я уже позвонил, сказал, что вы прибыли. Он нас ждет.

В приемной сидели помощники Устинова генерал-майор Игорь Вячеславович Илларионов и контр-адмирал Свет Саввович Турунов. Оба были ему преданы до мозга костей, отлично разбирались в технических вопросах, что для Устинова являлось самым главным. Когда вошли в кабинет, Огарков, не скрывая радости, проговорил:

— Дмитрий Федорович, вот, наконец, у нас появился начальник Главного оперативного управления.

Варенников стал по стойке «смирно», доложил, как полагается в армии. Устинов подошел к нему, крепко пожал руку, предложил присесть к большому столу, где уже располагались Илларионов и Турунов.

— Мы с вами, Валентин Иванович, уже знакомы, — сказал добродушно министр. — Как обстановка в округе?

— Округ передал генерал-полковнику Беликову в хорошем состоянии и готов приступить к выполнению своих обязанностей в Генеральном штабе.

— Работать в центральном аппарате — это очень почетно и ответственно, — Устинов решил подчеркнуть важность нового назначения. Он долго и увлеченно говорил о ЦК, правительстве, задачах министерства обороны и Генштаба в связи с Афганистаном, предстоящем визите Тараки на Кубу для участия во Всемирной конференции неприсоединившихся стран. Потом в заключение сказал:

— О ваших конкретных обязанностях вам расскажет начальник Генштаба, а я желаю вам успехов на новом поприще.

На прощание они снова обменялись дружескими рукопожатиями.

Пока шли, Варенников спросил Огаркова:

— Почему Тараки собирается лететь на Кубу, когда он может лишиться своего поста? Неужели в Политбюро не могут его отговорить от этой поездки?

Огарков остановился, удивленно спросил:

— Откуда у вас такие сведения?

— Да наше же радио широко сообщает об этом, — слукавил Валентин Иванович, не зная, говорить ему о беседе с Ивашутиным или нет.

— Да, это опрометчивый шаг Тараки, — согласился Огарков. — Насколько мне известно, наше руководство намерено говорить с ним на эту тему. Но в Афганистане сейчас командует всем Амин. Он и председатель правительства, он и министр обороны. Эта одиозная личность подмяла под себя открытого и доверчивого Тараки. Амин вынудил Тараки вылететь из Афганистана, чтобы в его отсутствие провести кадровые перестановки, которые бы обеспечили ему полную поддержку в борьбе за власть. У нашего руководства идет трансформационный процесс в отношении уже принятых решений по Афганистану. Сначала члены Политбюро решительно высказались против ввода наших войск в Афганистан, а теперь начались колебания. Видимо, в Кремле убедилось, что беспомощный Тараки к хорошему не приведет. Андропов направил в ЦК КПСС записку о путях преодоления кризиса в Афганистане. Предлагают устранить Амина от руководства страной, возложив на него всю ответственность за необоснованные широкие репрессии, просчеты в вопросах внутренней политики; помочь Тараки создать коалиционное правительство, руководящую роль в котором должны играть члены НДПА, включая представителей «Парчам»; освободить и реабилитировать незаконно арестованных политических заключенных. Готовится неофициальная встреча с находящимся в Чехословакии Бабраком Кармалем, на которой будут обсуждать вопросы, касающиеся стабилизации внутриполитического положения в ДРА. На случай обострения кризисной ситуации в стране он должен возглавить руководство НДПА.

— А у вас с министром обороны на эту тему был разговор? — спросил Варенников.

— В том-то и дело, что мы почти ежедневно обсуждаем эту проблему. Он, кажется, придерживается прежних позиций. Хотя вчера мне говорит: «Не пойму, почему мы уперлись: войска вводить не будем? А что будем делать?». Хотя члены Политбюро решительно выступают против ввода наших войск в Афганистан, но все к тому идет. Несколько раз проводилось отмобилизование войск Туркестанского военного округа, а 5-я дивизия в Кушке и 108-я в Термезе приводились в состояние повышенной боевой готовности. По планам военного времени действовали и части обеспечения, непосредственно подчиненные штабу округа, — артиллеристы, саперы, связисты, разведчики, приданная авиация. Из запаса призывали тысячи человек. Пружина взведена и осталось только спустить курок.

— Но можно же с министром поговорить откровенно? — спросил Варенников. — Ведь Генштаб должен знать ситуацию, которая может коснуться наших военных советников, а тем более, вооруженных сил.

Огарков насупился:

— С Дмитрием Федоровичем отношения неважные. Поэтому он откровенничать со мной не будет.

— На мой взгляд, ярко выраженных плохих отношений нет, — сказал Варенников. — А если что-то назревает, то можно устранить первопричины.

— Не так все просто, Валентин Иванович, — Огарков сжал правую руку в кулак и с силой стукнул им в ладонь левой, — наши недруги за рубежом заметили эту трещину, и будут расковыривать рану все глубже и больней. Зайдем ко мне, кое-что покажу.

Когда вошли в кабинет, он взял со стола журнал «Штерн», вынул из него два печатных листа, протянул Варенникову:

— Вот, что пишут про нас «за бугром».

Валентин Иванович быстро пробежал подчеркнутые строки. Речь шла о том, что назначение Устинова министром обороны — это ошибка Брежнева, что за три года Устинов на своем посту никак себя не проявил и не проявит, и что рядом с ним начальник Генерального штаба — это одаренный человек. Огарков — восходящая звезда, а звезда Устинова давно закатилась.

— Да, это провокация, — нарушил молчание Варенников. — Они хотят столкнуть вас с Устиновым.

— Они уже столкнули, — сказал Огарков. — Мне это Ивашутин принес. Оказывается, Дмитрий Федорович дал ему задание отыскать журнал и сделать перевод. Значит, кто-то специально его проинформировал. Мне начинать разговор на эту тему неудобно, и он молчит.

— Конечно, министру обороны устоять перед этой провокацией не просто. Уязвленное самолюбие обязательно заговорит.

— Да, если бы эти «сюрпризы» приходили только из-за рубежа… У нас в Генштабе тоже есть «любители» нас стравливать, чтобы потешиться.

Варенников начал прикидывать — кто же мог настраивать Дмитрия Федоровича против Огаркова?

— На втором этаже располагаются сам министр обороны, два его помощника, канцелярия министра, а также два первых заместителя министра обороны — Виктор Георгиевич Куликов и Сергей Леонидович Соколов. Разумеется, помощники министра просто по своему положению обязаны «подпевать» шефу.

Наши отношения начали портиться после исследовательских учений, которые мы проводили на базе Прибалтийского и Прикарпатского военного округа, — пояснил Огарков. — Устинов был против нововведений. Они хотят, чтобы все оставалось, как было. Но жизнь не стоит на месте. Наш вероятный противник обновляет технику и вооружение армии. Соколов тоже категорически возражает против любых изменений в организационно-штатной структуре войск и сил флота, управлении вооруженными силами. К ним примкнул и Ахромеев. Вместе с этими дискуссиями, точнее — вместе с этой тяжбой, и возрастало противостояние. Попытки объясниться с Дмитрием Федоровичем не увенчались успехом: каждый раз он приглашал своих помощников, а иногда и Соколова, и они вместе выступали против. С вашим приходом в Генштаб чаши весов несколько выровнялись, но позиции министра пока полностью на той стороне. Однако я намерен все-таки через два-три месяца подписать у него директиву, которая бы положила конец этой распре. Главнокомандующие видами Вооруженных Сил и командующие войсками военных округов и сил флота постоянно задают вопросы по поводу реформ, а я толком ничего ответить не могу.

— Неужели нельзя смягчить обстановку! — удивился Варенников. — Ведь вы печетесь об общем деле.

— Конечно, можно, — согласился Огарков. — И если бы удалось разрядить противостояние, то это пошло бы на пользу делу.

Варенников понял, что маршал рассчитывает на него лично. Поднявшись к себе в кабинет, он начал обдумывать, что можно предпринять, чтобы посодействовать сближению министра обороны и начальника Генштаба. Уговаривать помощников министра всем вместе взяться за «примирение» — нет никакого смысла. Хотя и отнеслись они к Варенникову внимательно и весьма любезно, но позиция их ясна: министр есть министр, и все остальные должны идти к нему на поклон. Вдобавок, в их «лагере» оказался Ахромеев — прекрасно подготовленный генерал, который мог «обосновать» любую позицию, которую Соколов навязывал министру. Варенников вспомнил, как во время собеседования Ахромеев без обиняков сказал: «Дела принимай у генерал-полковника Николаева. Функции все расписаны в соответствующем документе. Но главная задача — это всяческая помощь министру обороны». Последние слова означали: «Выбирай, либо ты с министром, либо с начальником Генштаба». Один лишь этот намек сразу создал между нами невидимую стену отчуждения. Разве мог Варенников быть не с тем, с кем его мысли совпадали? Склонять же Огаркова к компромиссу либо к «смирению» и «покорности» в отношении взглядов на реформу совершенно бесполезно: в своих убеждениях он был тверд до упрямства. И когда кто-то хотел переубедить в чем-либо, лицо его мгновенно становилось скучно-безразличным. А в глазах можно было прочитать: «Как я сожалею, что вы так и не поднялись до понимания проблемы».

На следующий день Варенников зашел к Огаркову на доклад, а заодно изложил свои доводы по поводу примирения:

— С Соколовым бесполезно говорить: за верность Устинову он уже стал маршалом. Сергей Леонидович — главный из тех, кто старается сохранить в армии все без изменений. Именно он внушает Устинову не поддаваться давлению Генштаба. Что касается Сергея Федоровича Ахромеева, то с ним тоже не следует затевать разговор. Он — по ту сторону баррикад. Дмитрий Федорович любит преданных людей. Видимо, и общие мордовские корни тоже имеют значение в их отношениях. Просить кого-нибудь со стороны, того же маршала Куликова помирить вас — тоже не резон, поскольку он просто попадет в сложное положение. — Варенников помолчал, а затем решительно добавил, глядя Огаркову в глаза: — Николай Васильевич, а почему бы вам самому чисто по-человечески не объясниться с Устиновым?

— Это исключено! Никакого примирительного разговора не будет! — отрезал Огарков. — А вот постоянно и настойчиво разъяснять ему положения директивы по реформированию вооруженных сил — это я гарантирую.

Этот юношеский максимализм убеленного сединами маршала удивил Варенникова. Он понял, что ему нелегко будет служить в Генштабе под его началом.

Глава 6. УБИЙСТВО ТАРАКИ

На пути из Гаваны 10 сентября Тараки прилетел в Москву, побывал у Брежнева. Они обнялись, как старые друзья. Тараки поделился впечатлениями о конференции. Леонид Ильич с нескрываемым чувством тревоги сказал:

— Дорогой Тараки, мы предупреждали вас о коварстве Амина. Наши худшие опасения подтвердились. Воспользовавшись вашим отсутствием, он отстранил от должности всех преданных вам людей. Повсюду и в партии, и в государстве он посадил на руководящие должности своих родственников и преданных ему людей. Его племянник и зять Асадулла занимает 9 постов в госу¬дарственных учреждениях и по партийной линии. Причем Амин обосновы¬вает свои действия тем, что проводит чистку государственного аппарата от лиц, которые, пользуясь покровительством генсека, ведут разгульный образ жизни и совершенно неспособны выполнять служебные обязанности. По его утверждению, к ним относились министр внутренних дел Ватанджар, министр связи Гулябзой, министр по делам границ Маздурьяр, начальник службы безопасности Сарвари и другие преданные вам товарищи. Может, вы пока останетесь в Советском Союзе, дорогой Тараки. Я очень беспокоюсь за вашу безопасность.

Это известие подействовало на Тараки, как ушат холодной воды, но он надеялся, что произошло какое-то недоразумение, и по прилету в Кабул все уладиться.

— Не беспокойтесь, Леонид Ильич, — сказал он, стараясь подавить волнение. — Я контролирую обстановку полностью, и ничего там без моего ведома не случится.

— Мы озабочены сосредоточением чрезмерной власти в руках Амина, — Леонид Ильич стоял на своем. — Вряд ли целесообразно, чтобы ктото, кроме генерального секретаря ЦК НДПА, занимал исключительное положение в непосредственном руководстве страной, вооруженными силами и органами государственной безопасности. Может, мы отправим батальон для вашей охраны?

— В этом я не вижу необходимости, — гордо проговорил Тараки и встряхнул копной волос.

После Брежнева Тараки беседовал с Андроповым, Устиновым и Громыко. Они уверяли, что когда он вернется в Афганистан, Амина уже не будет в Кабуле. Но когда 11 сентября Тараки прилетел в Кабул, его самолет целый час кружил над аэродромом, ожидая разрешения на посадку. За это время начальник Генерального штаба Якуб полностью заменил охрану аэродрома на военных, а также поставил армейские подразделения на пути, намеченном для движения правительственного кортежа. Генерального секретаря ЦК НДПА встречало афганское руководство. Обходя шеренгу встречающих, спросил: «Все здесь?». В ответ — молчание. Он и так видел, что ряды его сторонников поредели.

Амин приехал на аэродром для встречи «своего учителя», сидя за рулем белого «фольксвагена». Цел и невредимым. Увидев его, Тараки опешил и даже пошатнулся. Получается, что советские товарищи его обманули. Потом они расцеловались, как добрые друзья, сели в машину и поехали в ЦК НДПА. Их сопровождали Пузанов, Павловский, Иванов и Горелов. Пили «за встречу» коньяк и кофе. Договорились, что все останется попрежнему. Как было, так и будет. Тараки — генеральный Секретарь ЦК НДПА и председатель Ревсовета, Амин — премьер-министр и министр обороны.

На заседании совета министров Тараки рассказал о конференции в Гаване и итогах визита в Москву.

— Я глубоко удовлетворен итогами встречи с Леонидом Ильичом Брежневым. Но неудовлетворен нашими делами. Все ли руководители во время моего отсутствия остались на своих постах?.. Я обнаружил в партии раковую опухоль. Будем ее лечить!

Тараки, видимо, запамятовал, что болезнь полностью поразила партийный организм, а на последних стадиях рак неизлечим.

Утром 12 сентября Тараки пригласил Амина для доклада в свою резиденцию. Он приехал с многочисленной вооруженной охраной и с порога заявил:

— Против меня организована травля со стороны четырех министров.

Я требую отстранения этих лиц от занимаемых постов.

Тараки попытался сгладить остроту ситуации, предложил:

— Это самые верные и преданные революции люди. Они ее соверша-

ли. Хафизула, прими извинения от этих министров и будем считать вопрос закрытым.

— Вы идете на поводу министров и не хотите слышать премьер-министра! — на лице Амина было написано недоумение. А затем он властным, не терпящим возражений, голосом сказал: — Я отстранил от занимаемых должностей всех, кто наносит ущерб государству. Министров Ватанджара, Сарвари, Маздурьяра и Гулябзоя снимешь ты сам! И отправишь послами в различные страны, как мы это сделали с Бабраком Кармалем и его сообщниками.

— Нет! — гневно воскликнул Тараки. — Этого не будет! Они мои самые верные соратники.

В ответ Амин зло усмехнулся. Он уже провел подготовительную работу по захвату власти и теперь был готов к окончательной схватке: заранее организовал распространение слухов, что Тараки теперь больше верит четверке, чем премьер-министру и собирается его убить.

О конфликте в Кабуле быстро стало известно Москве. Огарков пригласил к себе Ивашутина и Варенникова.

— Есть информация по линии КГБ, — сказал он, — что в день прилета Тараки афганские патриоты должны были ликвидировать Амина. Они устроили засаду на дороге, по которой он обычно ездил на аэродром. Но Амин поехал по другой дороге.

— А у меня есть информация, — заметил Варенников, — что в числе тех, кто готовил эту акцию, были купленные Амином люди. Он подкупил все ближайшее окружение Тараки, охрану, в том числе и его адъютанта подполковника Таруна, который сообщает все, что говорит и о чем думает Тараки. Зная редкостное коварство этой личности, можно предположить, что «покушение» подготовил сам Амин и дал «утечку» информации на наших советников, а те сообщили в Москву.

— Как бы там ни было, — сказал с горечью Огарков, — но предназначенный для охраны Тараки батальон спецназа не вылетел 10 сентября, а вернулся с аэродрома в пункт постоянной дислокации.

— Это ошибка! — решительно сказал Варенников. — Даже если бы этим, так сказать, патриотам и удалось осуществить свой замысел, то Тараки все равно нуждается в нашей охране, потому что его личные телохранители попросту уже продались. И об этом должно знать руководство нашей страны. Пусть Дмитрий Федорович подробно доложит ситуацию Брежневу.

* * *

13 сентября Тараки вновь пригласил Амина к себе, надеясь продолжить разговор, но тот не приехал, узнав от своих осведомителей, что на обед также приглашены Ватанджар, Гулябзой и Маздурьяр. Когда назначенное время вышло, Тараки позвонил Амину:

— Хафизула, почему ты не приехал?

— Банда четырех собирается меня убить. Я требую снять их с постов и наказать за организацию заговора и фракционную деятельность в партии. — В голосе Амина появились металлические нотки:

— Иначе я перейду к активным действиям.

— Вы что вздумали не подчиняться мне! — вспылил Тараки. — Я вас сниму со всех постов!

— Не получиться, — ответил с ухмылкой Хафизула. — Армией командую я, Амин!

Он сразу же вызвал к себе начальника Генерального штаба Якуба и начальника национальной гвардии Джандада и приказал:

— Никакие указания, исходящие от Тараки, не выполнять, ясно!

— Так точно! — ответил Якуб.

Джандад молча кивнул головой. Они и так уже все последнее время выполняли команды премьер-министра и готовы были служить ему дальше верой и правдой.

— Я буду жить и работать в министерстве обороны, — предупредил подчиненных Амин.

Противостояние в Кабуле нарастало. Вечером во двор советского посольства въехал автомобиль. В нем сидели опальные министры Ватанджар, Гулябзой, Сарвари и Маздурьяр.

— Посла нет, — предупредил их сотрудник КГБ полковник Богданов.

— Он сейчас на встрече с Тараки. Чем могу быть полезен?

— Амин хочет нас арестовать, — сказал Ватанджар. — Мы просим временного убежища.

— Проходите в посольство, — пригласил их Богданов. — Чайку попьете?

— Мы готовы защитить Тараки и завоевания революции, — сказал Ватанджар. — В армии есть преданные нам люди.

Из холла посольства по открытому телефону он начал обзванивать командиров частей кабульского гарнизона. Первым вышел на связь командир танковой бригады.

— Амин звонил тебе? — спросил Ватанджар.

— Нет!

— Революция в опасности! Не выполняй приказы Амина, а только мои команды!

Но никаких конкретных задач Ватанджар не ставил. Видимо, конкретного плана у четверки пока не было.

Командиры частей, которых обзванивал Ватанджар, сразу докладывали Якубу. Тот доложил Амину:

— Ватанджар призывает командиров кабульского гарнизона выступить на защиту генерального секретаря ЦК НДПА.

— Выяснил, откуда он звонил?

— Из советского посольства.

Амин взвился. Арестовать министров в посольстве он не мог.

— Поехали к Тараки!

Вместе с министром без портфеля Сахраи и Таруном в сопровождении трех охранников он приехал в резиденцию Тараки и с порога заявил:

— Я требую решить вопрос относительно четверки. Они уже обосновались в советском посольстве и оттуда подстрекают войска выступить против меня. Можешь сам в этом убедиться.

Тарун позвонил Богданову и спросил:

— По какому поводу прибыли гости?

Богданов замялся, не зная, что ответить, извиняющимся тоном сказал первое, что пришло на ум:

— Я только сегодня вернулся из отпуска и пока не в курсе дел.

— Так вот, Хафизула Амин сейчас прибыл в резиденцию Тараки и ведет с ним переговоры.

— Наш посол Пузанов тоже поехал на встречу с Тараки. Скоро будет у вас.

По приезду в Дом народов, Пузанов попросил Тараки:

— Пригласите Амина.

Тот появился сразу и Пузанов крепко, по-дружески пожал ему руку, сказал:

— Я привез послание советского руководства. Политбюро ЦК КПСС и лично Леонид Ильич Брежнев выражают надежду, что руководители Афганистана проявят высокое чувство ответственности перед революцией. Чтобы спасти ее надо сплотиться, действовать с позиций единства. Раскол в руководстве губителен для афганского народа. Он будет незамедлительно использован внешними врагами.

Оба лидера внимательно слушали посла. Тараки с пафосом проговорил:

— Прошу передать руководству СССР, что все будет нормально. Мы тоже за единство партии. Но иногда возникают вопросы, которые трудно решать. Я хочу откровенно признаться, что у меня недостаточно опыта для ведения государственных дел. В эпоху революционных перемен это бывает. Но мы с этим справимся, правда, Амин?

— Да! Я тоже благодарен советскому руководству за глубокое и емкое послание, — сказал премьер-министр. — Я как искренний последователь Тараки, сделаю все для продолжения дела своего учителя.

Обычно такие слова говорят на траурных митингах, но тогда никто не придал значения смыслу сказанного. Посчитав, что примирение Тараки и Амина состоялось, Пузанов по-свойски предложил:

— Хафизула, может, ты сам переговоришь с четверкой.

— Хорошо, пусть меня соединят с ними.

Тарун связался с посольством, попросил к телефону Ватанджара.

— Ну что, герои, испугались? Прячетесь, — крикнул в трубку Амин.

— Тараки пригрел на своей груди змею, — зло ответил Ватанджар. — Мы будем с тобой бороться.

Амин передал трубку Тараки и снисходительно проговорил:

— Может, ты их уразумишь?

— Ватанджар, все вопросы урегулированы, — горячо проговорил Тараки. — Во имя революции надо сплотиться и действовать сообща. Езжайте по домам и не волнуйтесь.

Домой поехал только Маздурьяр. Ватанджар, Гулябзой и Сарвари решили укрыться в советском госпитале. Гулябзой позвонил Тараки, предупредил:

— Я прошу вас вызвать советский батальон из Баграма для личной охраны. Амин замышляет недоброе.

— Сынок, мы уже обо всем договорились, не беспокойся. Да и потом, негоже мне, пуштуну, укрываться под охраной советских штыков.

Утром 14 сентября Гулябзой снова позвонил Тараки:

— В 9 часов в приемной начальника службы безопасности убит его заместитель Наваб и начальник политотдела Салтан, пришедшие арестовывать Сарвари, а также его адъютант-телохранитель Касым. Он не пропускал их в кабинет начальника и первым открыл огонь из автомата.

Учитель, надо предпринимать срочные меры!

— Сынок, не волнуйся, — успокаивал его Тараки, — все идет по плану.

Но все шло по плану Амина. Он назначил Азиза Акбари исполнять обязанности начальника службы безопасности и попросил представителей КГБ СССР приехать к нему. Утром Иванов и Богданов прибыли в Генеральный штаб, где временно располагался Амин, и попытались выяснить его позицию по всем спорным вопросам.

— Почему вы решили снять с должности Сарвари? — спросил Иванов.

— За бездеятельность. Предлагаю заменить его Таруном, а Тараки предлагает кандидатуру Акбари.

Я при вас сейчас позвоню Тараки. Вы сами убедитесь.

Тараки выслушал Амина и предложил:

— Приезжайте ко мне без оружия и охраны, за обедом все обсудим.

В это время в кабинет вошел Якуб и что-то сказал на пушту. Тут же появился начальник канцелярии Тарун и тоже начал эмоционально говорить с Амином на пушту. Но тот перебил его:

— Говори по-русски!

— Я специально приехал предупредить Амина, чтобы он не приезжал к Тараки на обед. На него готовится покушение.

— Об этом мне говорил и начальник Генерального штаба Якуб, — сказал с вызовом Хафизула. — Как вы думаете, ехать мне или нет? Если скажете «ехать» — я поеду.

— Конечно, мы не уполномочены давать такие ответы, — растерянно проговорил Иванов. — Надо посоветоваться в посольстве.

— Вот вы посоветуйтесь и дайте ответ до 17 часов. Я должен принять решение по составу правительства. Тараки не хочет увольнять четверку. Я буду вынужден собрать пленум ЦК НДПА и серьезно обсудить этот вопрос.

Собирать пленум без команды Тараки он не имел права. Но он знал, что в ЦК больше половины — его сторонники, потому и пошел «ва банк».

Возвратившись в посольство, Иванов позвонил в Москву, доложил начальству о складывающейся обстановке. Ему поручили передать устное послание Брежнева и советские представители в сопровождении вооруженной охраны поехали в Дом народов. Тараки выглядел несколько подавленным, хотя старался не подавать виду.

— Я искренне благодарю Леонида Ильича Брежнева за заботу о судьбах афганской революции, — ответил он, выслушав послание. — Я сейчас позвоню Амину и приглашу к нам.

— Нет, я не приеду! — сказал решительно Амин.

Трубку взял Иванов и твердо сказал:

— Дорогой Амин, пока советские представители находятся в резиденции Тараки вам опасаться нечего.

— Хорошо, я приеду. Но только с охраной.

Он продиктовал свои условия, вплоть до того, через какой вход зайдет, кто его будет встречать.

Амин подъехал к тыльному входу в резиденцию генсека. Как и договаривались, его встретил подполковник Тарун и пошел впереди по лестнице. Вдруг сверху ударили автоматные очереди. Стреляли охранники Тараки. Тарун и двое сопровождающих рухнули на пол, а Амин рванулся назад, выскочил в дверь, добежал до своей машины и спешно уехал.

Приехав к себе в резиденцию, Амин позвонил Иванову:

— Вот видите, я же говорил вам, что Тараки хочет меня убить.

— В 16.20 по команде начальника генштаба Якуба войска кабульского гарнизона блокировали резиденцию Тараки, отключив все линии связи.

В 17.50 по кабульскому радио передали сообщение об изменениях в правительстве. На ключевые посты Амин назначил своих сторонников.

Иванов по правительственной связи позвонил в Москву, доложил Громыко:

— В Амина стреляли. Тараки арестован, находится в Доме народов под усиленной охраной. Правительство сформировано из сторонников Амина.

— Была ли кровь? — спросил настороженно Андрей Андреевич.

— Афганские руководители не пострадали. Убит начальник канцелярии президента Тарун.

— Это очень плохо. Есть ли человек, способный удержать власть в Афганистане?

— Кроме Амина таких людей в Кабуле нет. — Значит, работайте с ним.

В 19.30 Иванов приехали к Амину. Тот встретил его возбужденными восклицаниями:

— Тараки давно хотел меня убить!.. Я ждал покушения еще в аэропорту, когда он вернулся из Гаваны. Но, очевидно, не хотел делать это при советских товарищах. А теперь он и вас не постеснялся.

— Мы сожалеем, что этот инцидент случился, — сказал Иванов. — Призываем вас во имя революции проявлять хладнокровие и не допустить расширения конфликта.

— Нет, я не намерен больше терпеть! Завтра будет созван пленум ЦК партии и Тараки сместят со всех постов. Мне трудно удержать партийцев после теракта. Погибли люди!

— Если Тараки будет отстранен от власти, то вас руководство Советского Союза не поймет.

— Вы передайте в Москву, что я готов и дальше следовать советам Леонида Ильича Брежнева и других товарищей. Но пролита кровь, — зловеще сказал он, показав на бурое пятнышко на костюме, — а кровь у нас, афганцев, смывается только кровью! Мы предложим Тараки добровольно отказаться от всех постов, сославшись на плохое здоровье.

— А если он не согласится?

— Тогда мы его лишим этих постов!

— Можно ли встретиться с Тараки?

— Все контакты с Тараки будут проходить только с моего разрешения, чтобы не было недоразумений с охраной и только тогда, когда я сочту их нужными для страны.

— Но вы понимаете, что это может привести к тяжелым последствиям и для партии, и для страны?

— Хуже не будет! Я наведу порядок и в партии, и в стране.

Иванов понимал, что рвущийся к власти Амин сделал последний прыжок, и его уже не остановить. Поэтому примирительно сказал:

— В случае ухода Тараки с занимаемых постов мы рекомендуем не принимать к нему никаких репрессивных мер. Его жизнь должна быть вне опасности. Мы призываем вас также удержаться от репрессий против его сторонников и других лиц, не являющихся врагами революции.

— Рекомендации советского руководства и лично Леонида Ильича Брежнева после урегулирования создавшегося положения я буду выполнять неукоснительно. Уход Тараки не нарушит единства в партии, а наоборот, сплотит ее.

***

Как только Варенникову стало известно о произошедшем в Кабуле, он доложил Огаркову:

— Поступила информация о покушении на Амина в резиденции Тараки. Подполковник Тарун убит, двое охранников ранены. Но есть вопросы. Как я выяснил, стрельба велась с верхней площадки под небольшим углом и все идущие по лестнице хорошо просматривались. Спрашивается: почему пострадали сопровождающие, а Амин остался цел и невредим? Видимо потому, что стрелявшие тоже из аминовской компании. Если бы они имели задачу убить Амина, то выскочили бы вслед за ним во двор и там застрелили. Но они не сдвинулись с места. В момент стрельбы у Тараки находились советский посол и главный военный советник. Видимо, хотели их помирить, а получилось, что они стали свидетелями покушения. И теперь Амин может обвинить нас в заговоре.

— Да, Амин «убил двух зайцев», — согласился Огарков. — Во-первых, блестяще исполнена инсценировка с покушением на его жизнь и теперь вся инициатива, а, следовательно, и власть полностью перешли в его руки. Во-вторых, Амин избавился от подполковника Таруна, который много о нем знал. Теперь Тараки, лишенный своих сторонников, для Амина не представляет никакой опасности.

Огарков оказался прав. В 20.00 кабульское радио сообщило об отстранении от занимаемых должностей сподвижников Тараки — Ватанджара, Гулябзоя, Маздурьяра и Сарвари. Вместо них Амин назначил министром внутренних дел Факира, министром по делам границ — Сахраи, министром связи — Зарифа, начальником службы безопасности — Акбари. В течение ночи были убиты многие сторонники Тараки, в том числе его адьютанты Касым и Бабрак, стрелявшие в Таруна.

В ночь с 14 на 15 сентября Амин провел заседание Политбюро ЦК НДПА, на котором было принято решение о созыве пленума ЦК. Он состоялся утром 15 сентября. Тараки и его соратники были сняты со всех постов и исключены из партии. Генеральным секретарем ЦК НДПА избрали Амина. Кроме того, прошло заседание Революционного совета ДРА, на котором Тараки был освобожден с поста председателя, а на его место «единогласно» избран Амин.

На утреннем совещании Варенников проинформировал офицеров и генералов:

— В Афганистане произошла смена власти. Тараки изолирован. Его резиденция блокирована войсками. Связь отключена. В Кабул вошли воинские части и взяли под охрану все важнейшие объекты, в том числе здание правительства. Необходимо срочно перебросить в Кабул для спасения Тараки наш батальон специального назначения, но Амин приказал частям ПВО сбивать все прилетающие и взлетающие самолеты и вертолеты. «Мусбат» сидит в самолетах, ждет команды на взлет.

Огарков коротко бросил порученцу:

— Свяжите меня с генералом Гореловым!

Главный военный советник ответил тут же.

— Вы можете обеспечить пролет наших самолетов с десантом на Кабульский аэродром? — спросил его маршал.

— В сложившейся ситуации я не могу что-либо решить. Амин никого не принимает, даже посла. Считает, что он выступал против него, и требует его и моего отзыва из Кабула. Начальник Генштаба генерал Якуб получил приказ Амина сбивать все самолеты, и никто, кроме самого Амина, отменить его не может. Я считаю, что в данной ситуации кто-то из советского руководства должен выйти непосредственно на Амина и вынудить его принять батальон? Тем более, что он настоятельно просил в свое время прислать десантников для охраны объектов.

К сожалению, никто из членов Политбюро конкретных шагов по спасению Тараки так и не предпринял. Амин продолжал свою игру. 16 сентября он направил во все организации письмо ЦК НДПА: «…Попытка Н. М. Тараки осуществить террористический заговор против товарища Хафизуллы Амина провалилась…

Товарищ Амин проявил свою принципиальность, разоблачая культ личности Тараки. Активные сторонники Тараки — Асадулла Сарвари, Сайд Мухаммед Гулябзой, Шир Джан Маздурьяр, Мухаммед Аслан Ватанжар всячески способствовали утверждению культа личности Тараки. Он и его группа желали, чтобы значки с его изображением носили на груди халькисты. Товарищ X. Амин решительно выступал против этого и заявил, что даже В. И. Ленин, Хо Ши Мин и Ф. Кастро не допускали подобного при своей жизни. Н. Тараки при согласии и с одобрения своей банды хотел, чтобы города, учреждения, улицы были названы его именем. Кроме того, они пытались соорудить большой памятник Тараки, что вызывало резкий протест со стороны товарища Амина… Банда Тараки постепенно самоизолировалась, перестала подчиняться председателю Совета министров страны и действовала как независимая группа во главе с Тараки…».

Семью Тараки Амин заточил в центральную тюрьму Пули-Чархи. Всю вторую половину сентября и первую неделю октября Тараки был еще жив, надеялся, что Брежнев не оставит его в беде. Но никаких активных мер советское руководство по его спасению не предпринимало. Амин решил довести дело до конца. 9 октября кабульское радио мельком сообщило, что арестованный бывший генсек НДПА Тараки и его жена скоропостижно скончались. 10 октября 1979 года в газетах было обнародовано короткое сообщение, что после непродолжительной тяжелой болезни Тараки скончался и его похоронили на кладбище Колас Абчикан на «Холме мучеников». Началась повальная резня его сторонников.

Иванов попросился на прием к Амину, чтобы высказать мнение советского руководства.

— Мы призывали вас удержаться от репрессий против сторонников Тараки и других лиц, не являющихся врагами революции, — сказал он еле сдерживая негодование. — Как же можно бомбить мирные кишлаки?

По вашему приказу уничтожено почти все племя Тараки?

Амин с решительным спокойствием ответил:

— Вы не знаете наш народ! Если какое-то племя взялось за оружие, оно его уже не сложит.

Единственный выход — всех уничтожить от мала до велика. Такие у нас вековые традиции.

— Но это же безнравственно и жестоко!

— Нравственно все, что выгодно для революции. У нас 10 тысяч феодалов. Мы уничтожим их, и вопрос с аграрной реформой будет решен, уверяю вас. Афганцы признают только силу.

* * *

Известие о гибели Тараки потрясло Брежнева до глубины души. Он собрал экстренное заседание членов Политбюро.

— Товарищи, Тараки убит! — сказал Леонид Ильич с дрожью в голосе. Было видно, что он искренне переживал случившееся. — И убит по приказу Амина. Это коварное убийство Амину мы не можем простить. Я воспринимаю расправу над Тараки как личное оскорбление, как вызов Амина. Всего месяц назад при возвращении из Гаваны Тараки был моим гостем. Я обещал ему всяческую поддержку, а теперь наш искренний и преданный друг мертв. Я только вчера лично просил Амина, чтобы он сохранил Тараки жизнь. Он клялся, что исполнит мою просьбу, и при этом без зазрения совести лгал. Оказывается, Тараки уже не было в живых! Какой же подонок Амин: убить человека, с которым вместе участвовал в революции! Кто же стоит во главе афганского государства? Я получил пощечину, которую невозможно проигнорировать! — решительно сказал Леонид Ильич. — Разве можно верить слову Брежнева, если его заверения в поддержке и защите — пустой звук. — Он обвел тяжелым взглядом присутствовавших, словно ища кого-то, затем уставился на Андропова и со злостью проговорил: — Вы обещали обеспечить Тараки безопасность? Что за беспомощность? Кто же у вас работает в Кабуле, что не смогли соблюсти наши интересы, сохранить авторитет Генерального секретаря ЦК КПСС, который обещал Тараки безопасность. Почему не было использовано все наше влияние и возможности, чтобы сохранить жизнь друга Советского Союза? Что там, в Кабуле делают ваши представители, которые обязаны не допустить расправы над лидером апрельской революции? Кто теперь в мире будет серьезно относиться к моим словам и заверениям?

Брежнев замолчал, и в зале заседаний повисла гнетущая тишина. Все члены политбюро в какой-то мере были повинны в том, что состоялось политическое убийство. И жажда мести притупила чувство разума.

— Подумайте, кем его заменить, — нарушил тишину Леонид Ильич. — Мы не можем иметь дело с человеком, который способен на подобное коварство и подлость. Египет, Чили, Сомали мы упустили, теперь вот Афганистан…

Андропов решил подлить масла в огонь.

— Внешняя политика Афганистана в отношении США буквально на глазах претерпела изменения, — сказал он. — Участились контакты с американским посольством. Последнее доносит в Вашингтон о благоприятном развитии событий. Группировка Амина может пойти на сговор с США, и это неизбежно приведет к появлению на юге еще одного недружественного нам режима. Этого мы не можем допустить. По нашим данным, Амин после многократных обращений к нам с просьбой ввести войска и нашего решительного отказа начал заигрывать с американцами.

— Нам нельзя больше спокойно смотреть на развязанный Амином террор против своего народа, — сказал Громыко. — Я думаю, что присутствие наших войск в Афганистане остудит горячие головы сторонников Амина, да и оппозиционных сил и, наконец, исключит возможные поползновения американцев, стабилизирует обстановку.

— Мы беседовали в Чехословакии с Бабраком Кармалем, — как бы между прочим заметил Андропов. — Он ведь был в партии вторым лицом.

— Очень хорошо, — оживился Брежнев. — Вот и готовьте его на руководителя Афганистана.

— Нам надо сменить руководителей наших представительств, — предложил Громыко. — У Амина нет доверия к людям, которые сотрудничали с Тараки.

— Это верно, — поддержал его Брежнев, — заменяйте.

Быстро подобрали подходящие кандидатуры. Посла Пузанова заменил Табеев. На пост главного военного советника вместо Горелова поехал Магометов. Обновлялись лица и на других постах.

Амин прислал в Москву телеграмму: «Леонид Ильич, прошу Вас принять меня, чтобы все объяснить лично». Но ответа не было. Решив, что его телеграммы не доходят до Кремля, Амин передал конфиденциальное письмо кремлевским руководителям. В послании он уверял в своей полной лояльности Москве и вновь просил Брежнева принять его. Но в Кремле уже сделали ставку на Бабрака Кармаля…

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО»

ОСОБАЯ ПАПКА

Записка в ЦК КПСС от 9 ноября 1979 года

Обстановка в Афганистане после событий 13—16 сентября с. г., в результате которых Тараки был отстранён от власти и затем физически уничтожен, остаётся крайне сложной. В стремлении укрепиться у власти Амин, наряду с такими показными жестами, как начало разработки проекта конституции и освобождение части ранее арестованных лиц, на деле расширяет масштабы репрессий в партии, армии, государственном аппарате и общественных организациях (…).

По имеющимся данным, в настоящее время Амином готовится расправа над группой членов Политбюро ЦК НДПА (Зерай, Мисак, Пандшири), которым предъявляются вымышленные обвинения в «антипартийной и контрреволюционной деятельности». На состоявшемся недавно Пленуме ЦК НДПА Амин взял в руководящие органы партии наиболее преданных ему лиц, в том числе ряд своих родственников (…).

В последнее время отмечаются признаки того, что новое руководство Афганистана намерено проводить «более сбалансированную политику» в отношениях с западными державами. Известно, в частности, что представители США на основании своих контактов с афганцами приходят к выводу о возможности изменения политической линии Афганистана в благоприятном для Вашингтона направлении.

С учётом изложенного и, исходя из необходимости, сделать всё возможное, чтобы не допустить победы контрреволюции в Афганистане или политической ориентации Амина на Запад, представляется целесообразным придерживаться следующей линии:

1. Продолжать активно работать с Амином и в целом с нынешним руководством НДПА и ДРА, не давая Амину поводов считать, что мы не доверяем ему и не желаем иметь с ним дело. Использовать контакты с Амином для оказания на него соответствующего влияния и одновременно для раскрытия его истинных намерений (…).

6. Находящимся в Афганистане советским воинским подразделениям (узел связи, парашютно-десантный батальон, транспортные эскадрильи самолётов и вертолётов), а также отряду по охране советских учреждений продолжать выполнять поставленные задачи (…).

При наличии фактов, свидетельствующих о начале поворота X. Амина в антисоветском направлении, внести дополнительные предложения о мерах с нашей стороны.

А. Громыко, Ю. Андропов, Д. Устинов, Б. Пономарёв».

В Москве начали спешно формировать новое правительство Афганистана. Его основу должны были составить опальные министры, поэтому Андропов приказал нелегально вывезти их в Советский Союз. В подмосковной Балашихе умельцы соорудили три контейнера, похожие на ящики с оружием, но только значительно длиннее. В крышках и по бокам просверлили отверстия, чтобы министры не задохнулись, на дно постелили полосатые бело-красные матрасы. Контейнеры погрузили в крытую машину и доставили ее 18 сентября на авиабазу Баграм транспортным самолетом «Аэрофлота». А с Баграма автомобиль направился в Кабул на арендованную у афганцев виллу, где прятали опальных министров под охраной 17 офицеров КГБ. Из Советского Союза специально прислали гримера, который изменил их внешность в соответствии с фотографиями заранее подготовленных советских паспортов для пересечения государственной границы. Одели министров в спецназовскую форму, чтобы выдать за своих.

Непосредственно операцией руководил Богданов. Он собрал подчиненных на инструктаж:

— Легенда нашей операции: мы выезжаем в отпуск в Союз. В грузовике лежит багаж, личные вещи. В автобусе едут сами специалисты и провожающие помочь погрузить вещи в самолет. В автобусе шесть человек и шесть в грузовике. Для подстраховки рядом с нами будут идти «Жигули» и УАЗик. Там семь наших. Итого: два десятка хорошо вооруженных и обученных бойцов. В случае чего, конечно, отпор мы дадим, но нам нужно добраться без приключений до Баграма и загрузить три ящика в самолет. Вот и все. Таков приказ. И мы его выполним любой ценой! Если будет заварушка, то в любом случае грузовик с контейнерами должен прорваться к авиабазе.

В середине дня во двор виллы въехал крытый тентом грузовик с местными номерами. Он привез контейнеры. Ворота на всякий случай подперли автобусом, контейнеры споро перетащили в дом. Опальные министры залезли в них, прихватив с собой по автомату и фляге с водой. Они сотворили афганскую революцию, а сейчас вынуждены убегать от нее в деревянных гробах, но живыми, опасаясь, чтобы их мертвыми не завернули по афганским обычаям в ковер. Гулябзой выбрал себе короткоствольный «Хеклер и Кох». Видимо, посчитал, что из него сподручнее стрелять в стесненном пространстве.

— Ну, с богом! — сказал Валерий Курилов и наглухо заколотил крышку ящика гвоздями-шестидесяткой.

Во втором ящике лежал Ватанджар с автоматом Калашникова. Дюжие молодцы подхватывали потяжелевшие контейнеры, выносили из дома и грузили в кузов машины.

Закидайте сверху картонными коробками, чтобы не так было заметно, — распорядился Валерий.

В кузов запрыгнули подчиненные Далматова. У каждого автомат, пистолет, гранаты и два боекомплекта. Тент наглухо закрыли, затянули веревкой.

В автобус сели офицеры в гражданке. Оружие положили на пол и прикрыли куртками, брезентом. Дежурный распахнул ворота, и колонна выехала на улицу. Долго петляли по переулкам и только затем вышли на проспект Дар-уль-Аман.

— К колонне пристал автомобиль афганской «наружки», — сказал подчиненным Долматов. — Будьте наготове.

На КПП при выезде из Кабула афганцы остановили колонну для досмотра. Наблюдавший в щелку Долматов тихо предупредил:

— К нам идут… Всем приготовиться. Без моей команды не стрелять!

Афганский офицер, высокий сухощавый молодой парень с тщательно ухоженными усами, подошел к кабине и о чем-то спросил водителя. В кузов долетал приглушенный тентом голос переводчика Нурика, однако разобрать слова было трудно. Потом офицер подошел к автобусу. Афганские солдаты лениво глазели по сторонам, немного отстав от него. В узенькую щелку, образовавшуюся на стыке, Курилов тоже напряженно наблюдал за происходящем. Не заходя в автобус, лейтенант заглянул в салон через переднюю дверь. Тут открылась задняя дверь и из нее вышли два наших сотрудника, подошли к афганцу вплотную. Не обнаружив ничего подозрительного, лейтенант снова подошел к заднему борту грузовика, попытался отогнуть туго прихваченный веревкой край брезента.

— В кузове ящики, личные вещи советских специалистов, — сказал по-афгански Нурик.

Лейтенант все же развязал веревку, оттянул тент, правой рукой ухватился за борт и приподнялся на цыпочках. Вытянув шею, он пытался рассмотреть, что находится в кузове. Но ничего не было видно, и он левой ногой стал на буксирный крюк, чтобы пролезть под брезентом, и вдруг скривился от боли. Его правую кисть придавил тяжелый спецназовский ботинок Долматова. Афганец попытался выдернуть руку, но ботинок давил все сильнее. Он поднял глаза и увидел направленную в лоб пахнувшую оружейной смазкой бездонную дыру автоматного ствола со скошенным компенсатором. Долматов поднес указательный палец к губам. Лейтенант вдруг увидел еще несколько направленных на него автоматов. Лицо его посерело, зрачки расширились от ужаса, и он безвольно опустил левую ногу на землю. С лица градом покатились крупные капли пота. Челюсть медленно отвисла, в уголке рта вскипела белая пенка слюны. Сзади стояли еще двое здоровенных шурави со зловещими физиономиями. Наверняка с оружием… Опустив глаза, лейтенант обреченно кивнул головой. Долматов кивнул в ответ и убрал ботинок с побелевшей кисти афганца. Опустив голову и не снимая руки с борта, он стоял у грузовика, приходя в себя. А затем, переставляя непослушные ноги, словно на ходулях, пошел прочь. Затем что-то злобно крикнул солдатам и махнул рукой. Полосатый шлагбаум поднялся, и колонна выехала из Кабула.

После КПП к колонне присоединилась машина с советскими военными советниками с авиабазы и до Баграма доехали без приключений. Две машины афганской «наружки» долго тянулись за колонной и отстали только при въезде в город. Наконец, машины вырулили на бетонку аэродрома, и все вздохнули с облегчением. Огромный транспортный Ан-12 с эмблемой Аэрофлота ждал их на дальней стоянке. По мере того как колонна подъезжала к нему, открывалась задняя рампа. Из бокового люка на бетонку спрыгнули спецназовцы с автоматами наготове и большими рюкзаками за спиной. Они быстро заняли круговую оборону. Как только край рампы коснулся бетона, грузовик, взревев, въехал по направляющим в чрево самолета. Внутри засуетились техники в синих комбинезонах, ставили под колеса колодки, цепями закрепили машину, и уже через несколько минут самолет покатил по взлетной полосе, дрожа от напряжения и слегка подпрыгивая на стыках. Вибрирующий дюралевый пол начал крениться, и самолет взлетел, круто забирая вверх, взял курс на север.

Курилов достал штык-нож, лезвием поддел крышку ближайшего ящика и поднатужился. Гвозди вылезали нехотя, но все же образовалась небольшая щель. Упершись ногой в край ящика, Валерий ухватился за крышку и с силой потянул ее вверх. Гвозди со скрипом вылезали из дерева. Крышка оторвалась, и он увидел лежащего на матрасе Гулябзоя с автоматом в руках. Он был мокрый до ниточки от пота, но жив. Вскочив, бросился обнимать Курилова:

— Я спасен! Спасибо, шурави!

Вырываясь из объятий, Валерий начал спешно срывать крышку второго контейнера, затем третьего. Ватанджар тоже был мокрый от пота, но жив и радостно возбужден. Все радовались спасению министров.

Самолет зашел на посадку, и благополучно приземлившись, долго катил по бетонке. Наконец, остановился, заехав на самую дальнюю стоянку, подальше от любопытных глаз. Техники открыли боковой люк, скинули металлический трап. Курилов подошел к люку. Держа наготове автомат, выглянул, осматривая аэродром, и по надписи на вокзале понял, что приземлились в Ташкенте. Неподалеку стояли четыре черных волги, два уазика и машина скорой помощи. Хотя встречающие были в штатской одежде, при галстуках, но наметанным глазом он определил: «Похоже, первый Главк приехал».

Министры в спецназовской форме спустились по лесенке вниз. Они сразу посуровели, стали какими-то чужими, отстраненными и только влажная одежда свидетельствовала, что им пришлось пережить. Их развели по волгам и кортеж, резко набирая скорость, рванул в сторону города. С 18 сентября по 14 октября они жили в отдельном двухэтажном особняке ЦК компартии Узбекистана, отгороженным от мира высоким забором. Затем на самолете их отправили из Ташкента в Болгарию, где они жили на специальной вилле у Черного моря в ста километрах от Варны. А в Кабуле распространили слух, что после исчезновения из Афганистана министры были замечены в Иране.

В начале ноября в Москву сотрудники КГБ доставили всех членов будущего правительства Афганистана: Бабрак Кармаль и Анахита Ротебзад приехали из Чехословакии; Ватанджар, Гулябзой и Сарвари — из Болгарии. Они приступили к формированию общей политической линии нового руководства и разработке конкретных планов по устранению Амина и его клана от власти. Вся работа проходила под неусыпным оком ЦК КПСС.

Подготовка советских войск к вводу в Афганистан тоже шла своим ходом. В ноябре провели отмобилизование войск Туркестанского военного округа. В 5-ю дивизию в Кушке и 108-ю дивизию в Термезе призывали из запаса военнослужащих зрелого возраста, которые имели семьи, детей. В «мусульманском» батальоне снова появились крепкие мужчины в «гражданке» и резко изменили программу боевой подготовки: вместо обороны зданий начали учить спецназовцев их штурмовать. Если раньше большая часть личного состава обороняла здания, а небольшие группы любыми путями стремились проникнуть в них, то теперь с утра и до вечера основные силы учились карабкаться на покрытые копотью напалма стены, лезли в проемы окон, прыгали по разрушенным пролетам лестничных маршей. Выезжали спецназовцы на занятия в советской форме, а уже на полигоне переодевались в афганскую без знаков различия. Впрочем, тогда они даже не знали, что она афганская. Старались ни у кого, ни о чем не спрашивать. Отзанимались, иностранную одежду сняли, сложили в грузовик, а свою вновь надели и домой. Офицерам батальона начали выделять квартиры в Чирчике, отправлять в отпуска.