Исходники

Николай Иванов, 2020

«Исходники» – роман-путешествие в земном и ментальном пространстве, исход египетского юноши Мойсере из мира магии древнего Египта к энотеизму кочевников. Запретная любовь становится причиной многих бед, постигших семью юноши, а его самого заставляет навсегда покинуть отчий дом…

Иуан

То, что Мойсе издалека принял за клафт, оказалось копной седых волос — белых-белых. Мойсе приветствовал седовласого незнакомца взмахом руки:

— Добрый день, уважаемый! Не подскажете, что это за место?

— Отчего же? Подскажу! В часе пешего хода отсюда город Эн. А сам ты откуда будешь?

— Я из Миннофара. Там остались мои братья, сестры, мать и отец, — сказал Мойсе и тяжело вздохнул.

— Как же случилось, что ты оказался так далеко от дома? — спросил старик.

— Долго рассказывать, — ответил Мойсе.

— Ничего, я уже никуда не спешу, — сказал старик с доброй улыбкой, обнажившей его на удивление белые зубы. — Не побрезгуй пройти со мной в хижину, и я угощу тебя, чем Хапи послал.

Мойсе обрадовался возможности поесть рыбы. Одними финиками сыт не будешь.

— Собери нам что-нибудь для костра, — попросил старик.

Мойсе отправился вдоль берега собирать камыши, сухие листья, выброшенные на берег ветки деревьев, почерневшие и голые. Вскоре ему удалось собрать приличную охапку топлива для костра, и он вернулся к хижине. Старик уже выпотрошил рыбу и разложил ее на пальмовых листьях.

— Давай скорей, костровой! — поторопил он Мойсе.

Аккуратно сложив шалашом принесенные ветки, чиркнул кресалом на листья и камышовый пух. Затлели искры. От дуновения вспыхнули первые языки пламени, которые быстро расправились с мелкими ветками и, набрав силу, принялись за крупные.

Пришло время для разговоров.

— Так ты, говоришь, из Миннофара? — начал старик. — Как там Белые Стены? Еще стоят? — он снова обнажил в улыбке зубы цвета этих самых стен.

— Куда они денутся, — подхватил Мойсе и улыбнулся в ответ.

— А рыбка почем нынче на базаре? — продолжал хозяин лачуги.

— Да по-разному, — отвечал Мойсе, — есть по три, но мелкая, а та, что побольше, та по пять…

Тем временем угли прогорели, и старик уложил на них листья с рыбой. Запах был сначала неприятный, но потом рот Мойсе наполнился слюной от аромата жареной рыбки. Старик сходил в дом и принес оттуда кувшин с пивом и две деревянные кружки.

— Ну что ж, давай знакомиться, что ли? — сказал старик. — Как звать-то тебя?

— Мойсере, — ответил Мойсе. — Близкие зовут меня Мойсе. Звали… — он осекся.

— Я Иуан-рыбак, — представился старик. — Ловец снов, — добавил он ни к селу ни к городу. — А что случилось с твоими близкими?

— Ничего. Я просто оговорился, сказав «звали». Просто мне теперь не вернуться домой. Так получилось.

Старик наполнил кружки пенным напитком и протянул одну из них Мойсе. Пиво было прохладное, горькое и немного пощипывало язык. Мойсе сделал несколько больших глотков — пить очень хотелось.

Утолив жажду, старик продолжал:

— Так что, ты говоришь, случилось-получилось? Почему ты покинул дом?

— Ее зовут Меританейт, и она жена знатного вельможи, — начал Мойсе, глядя вбок. — Я влюбился в нее, повстречав в храме. Потом ходил подглядывать за ней — и, наконец, обрел недолгое счастье тайных встреч. Кто-то донес о наших свиданиях ее мужу — у него повсюду множество соглядатаев. Воины пытались схватить меня, и я нечаянно ранил одного из них. Сильно. Последнее, что я помню, это крик Меританейт: «Беги, Мойсе, беги!» Вот, собственно, и вся история. Она длилась чуть более трех месяцев — а мне кажется, прошла целая жизнь.

— Ну уж и целая жизнь, — усмехнулся старик. — Ахет как маленькая жизнь — так, кажется, говорят? В твоем возрасте один день как мои десять, это да.

Он помолчал.

— Да, натворил ты дел… подвел и ее, и себя, — Иуан пристально посмотрел на Мойсе: — А не обращался ли ты к духам за помощью в своем любовном деле?

Мойсе словно ударился локтем об угол двери. Язык у него закололо.

— Да… А вы откуда знаете?

— Я не то чтобы знаю, я чувствую… — Иуан потыкал веточкой в рыбину: — Однако рыбка наша совсем готова. Давай есть.

Хозяин снова наполнил кружки до краев. После второй кружки в ушах у Мойсе зашумело, а по телу разлилась приятная слабость. Он отведал рыбки — должно быть, листья придавали ей такой тонкий вкус. Запах тоже был очень аппетитным.

Мойсе отделял мясо от костей и один за другим отправлял в рот ароматные кусочки, таявшие на языке. Жаль, что рыбешка оказалась такой маленькой! Старик заметил его взгляд:

— Что, мало? Возьми половину от моей. Я уже сыт. Мне, старику, много ли надо?

Мойсе поблагодарил его и съел еще половину рыбины. «Вкусны ли жареные рыбки» — так, кажется, называлась сказка, которую мама рассказывала ему в детстве перед сном. Ему снова стало очень грустно, и слезы навернулись на глаза. Он встряхнул головой и спросил, чтобы отвлечься:

— Дядюшка Иуан, а расскажите мне о своей жизни… Должно быть, у вас много интересных и поучительных историй?..

— Ты хочешь историй? Их есть у меня… Ну слушай…

Иуан обратил взгляд свой куда-то вдаль и начал рассказ:

— В жизни мне приходилось выполнять разную работу, но лучше всего у меня получалось ловить рыбу. Я ловил ее и продавал на базаре. С годами я построил дом в городе Эн, завел семью, детей. И все было хорошо. Но однажды я вернулся без улова. Печальный день. Первый раз случилось со мной такое. И на следующий день я не поймал ни единой рыбки. И на третий день тоже. Так продолжалось сорок восемь дней! Представь только: сорок восемь дней! Нечем стало кормить семью. Жена говорила, что меня сглазили завистники, наслали порчу, сотворили сильное заклинание на убыток в моем деле. Я задумался. Перед следующим выходом на реку я нанес иероглифы удачи на борт моей лодки и на гарпун. И надо ж такому случиться — удача улыбнулась мне! Огромный окунь попался в мою сеть, просто царь-окунь. И хотя тело его было в воде, я разглядел, что в длину он был больше человеческого роста. Я загарпунил его и, крепко привязав веревкой к борту лодки, принялся быстро-быстро грести к берегу, чтобы на мелководье расправиться со своей добычей. Но у самого берега меня поджидал чудовищного размера крокодил. Он набросился на окуня и начал рвать его острыми зубами. Я схватился за веревку и стал тянуть в свою сторону. Куда там! Веревка в кровь изрезала мне руки. У меня на глазах моя добыча доставалась другому. Я что было мочи ударил крокодила веслом по голове — оно отскочило, точно от валуна. Чудовище бросилось на меня, пытаясь утопить лодку. Мгновение — и его голова с раскрытой пастью легла поперек лодки. Не помня себя от страха, я выхватил нож и всадил монстру в глаз. Его кровь струей брызнула мне на израненные руки и смешалась с моей. Издав стон, от которого у меня дыбом встали волосы по всему телу, крокодил погрузился в воду, замотал хвостом и лапами на одном месте, дернулся и затих. Я убил его. Переведя дух, я подгреб к берегу и вытащил лодку. Идти я не мог и в бессилии упал на песок. Ближе к вечеру соседи нашли меня и принесли домой. От окуня осталась только голова, но она была так велика, что сваренной из нее ухи хватило на всю семью, да еще угостили принесших меня соседей.

К ночи у меня сделался жар. Я то проваливался в сон, в котором слышал плеск воды и видел разверзающуюся пасть крокодила, то просыпался, хватая ртом воздух и задыхаясь, словно меня, сдавливая грудь, душили невидимые силы. Под утро я почувствовал себя лучше и даже попытался встать. Не сразу, но мне это удалось. Я вышел во двор — и тут услышал такой звук, будто пес скребся с улицы в ворота. Медленно пошел я к воротам, раздумывая с опаской, не забыли ли мои близкие запереть их. Я был в шаге от ворот, когда их створки распахнулись, и во двор вошли одетые в плащи из водорослей люди — косматые, пахнущие тиной, илом, речной водой. Страх сковал мои руки и ноги, все тело окаменело, язык отнялся. Я стал кричать, но голоса своего не слышал.

— Разбудите меня! Разбудите меня! — кричал я, из всех сил напрягая горло, но оно издавало лишь шипение, едва слышное даже мне. Люди окружили меня. Вонь усилилась, и я услышал грубый пропитой голос, словно бы принадлежавший бывшему каторжнику, побиравшемуся на нашем базаре. Голос произнес:

— Иуан, тебя нам не достать — в тебе сила крокодила, нашего повелителя, чье земное воплощение ты погубил сегодня, но на детях твоих мы отыграемся.

От страха и потрясения я упал на колени и повалился на землю — и в ту же минуту проснулся на своей кровати, лежа на боку, с неловко подвернутой онемевшей рукой. Онемели и мои близкие, когда я вышел к ним: мои волосы приобрели тот самый оттенок, который ты видишь сейчас, Мойсе. Они стали белыми, как стены Дома Пта в твоем Миннофаре.

Иуан замолчал и устремил взгляд куда-то поверх головы Мойсе.

— А ты видел духов, дядюшка Иуан? Не во сне, а наяву? — спросил Мойсе.

— Я и сейчас их вижу, — ответил старик.

Мойсе вскочил как ужаленный, оглядываясь по сторонам.

Старик усмехнулся и сказал:

— Я пошутил. Не бойся. Нет никаких духов, — добавил он и махнул рукой, словно давая знак кому-то за спиной Мойсе. Мойсе немного успокоился и сел.

— Что же было дальше, дядюшка Иуан?

Иуан повел головой в сторону, сжал губы, отчего две глубокие складки пролегли вдоль его носа, похожего на птичий клюв, и продолжил свой рассказ:

— Мой старший сын был примерно твоего возраста, когда задумал жениться. Я отговаривал его, мол, не время тебе еще хомут на шею надевать. Но он и слушать не хотел. Женюсь, говорит, и все тут. Надо отдать должное: девушка была хороша собой, и приданого за ней давали порядком. Сыграли свадьбу, повеселились вдоволь. Начали жить. Однако не прошло и года, как невестка принялась капризничать. Хочет, видишь ли, она серьги, да не какие-нибудь, а как у ее сестры. Оказалось, что ее сестра вышла замуж за торговца, который по всей реке торговал тончайшими тканями и нажил немалое состояние. Надо ли говорить, что жена того торговца была одета по последней моде, в лучшие ткани, что были тогда известны в Эн и за его пределами? Так она еще и блистала украшениями самой изящной работы. Сын мой из сил выбивался, пропадал на реке днями и ночами, чтобы наловить как можно больше рыбы. Удача сопутствовала ему. И одевал он жену, и украшения дарил, да все ей было мало. Пойдет к сестре в гости — возвращается чернее тучи. Молчит поначалу, как воды в рот набрала. Потом разразится плачем, а то и упреками горькими сыну: мол, не любит он ее, мол, у сестры заколка в волосах чистого золота, а у нее такой нет… Тьфу ты!

Однажды сказал я сыну, что, если не проучит он жену прутом как следует, так и будет маяться до конца дней и все имущество свое издержит зазря. Тот поначалу отпирался, но когда женушка опять вернулась от сестры с кислой миной, взял да и выхвостал ее прутом по спине. Да так, что она сознание потеряла. Он перепугался, водой давай ее поливать, потом, когда очнулась, прощения просил, на коленях стоял. Она простила. Месяц жили душа в душу. Потом все по новой началось. Сын мой впал в отчаяние. Пить начал. В кабаке его лихие люди и приметили. Втянули в свои темные дела. Стал он ночами пропадать. Зато нарядов у жены его прибавилось и золото в волосах заблестело. Но долго длиться это не могло: однажды пришли за моим сыном стражи начальника города. Перевернули в доме все вверх дном. Сына, по счастью, дома не случилось. Брат его, младший мой, побежал предупредить его об опасности, да так и не вернулся. Видать, забрал его старший себе в помощники — и где они оба сейчас, никто не знает. Может, давно уже в каменоломнях царских сгинули.

Иуан тяжело вздохнул.

— Остались мы с дочерью и женой горевать. Жена моя болеть стала. Без всяких на то причин. Иной раз встать с постели не может. Говорит: «Иуан, мне так плохо!» Нестерпимо мне все это стало. Решил я, что из-за меня пришли беды, что это духи речные мстят за своего господина. Взял да и ушел из дому. Поставил хижину у реки, и вот, живу отшельником, почитай, уже лет двенадцать. Жена моя, говорят, теперь жива-здорова, дочка замуж вышла удачно, растят внуков. А я здесь вот живу в одиночестве.

— И что же, дядюшка Иуан, не скучаете по семье, не хотели бы взглянуть на них? — спросил Мойсе.

— Бывает и такое. Да я уже привык быть один. Семья — это обуза. От слова «узы» — веревки такие, которыми пленным воинам локти за спиной связывают…

Он замолчал, глубоко о чем-то задумавшись. Потом вдруг повеселел, взглянул на Мойсе пронзительным взглядом и сказал:

— У тебя все еще впереди, вся жизнь — долгая жизнь, а слава твоя проживет много дольше тебя!