Авантюристы. Книга 6

Николай Захаров, 2019

Повествованием охвачены события века 20-го, /ЛИХОГО/для нашего ОТЕЧЕСТВА, и не менее /ЛИХИХ/ предыдущих и последующих веков. Все совпадения имен персонажей с реально жившими и живущими людьми – совершенно случайны. Продолжение книги "Жулики". Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Адольф собрал мольберт, сунул его под мышку и второй рукой зацепив скамейки, двинулся в указанном жандармами направлении. Увидев, что его привели в полицейский участок, он обрадовался, надеясь на то, что недоразумение с паспортом быстро прояснится и его выпустят, принеся извинения.

Полицейский участок жил своими разноплановыми заботами и на вошедшего арестованного с жандармами никто внимания не обратил. За стойкой сидел дежурный инспектор и накручивал ручку телефона, надсаживаясь в крике.

— Пятьсот пятнадцатый, барышня. Пятьсот пятнадцатый. Не четыреста, а пятьсот. Че-е-е-е-ерт.

Дежурный шваркнул трубкой по аппарату и тот затрезвонил в ответ с какой-то отчаянной свирепостью.

— Але-е. Але говорю. Кто? Внятнее, внятнее и громче говорите. Не слышу. Кто-о? — дежурный опять шваркнул трубку на рычаг.

— Здравия желаю, господин инспектор, — Сергей отдал честь и представился. — Майор жандармерии Фридрих Энгельс, честь имею, — инспектор представился в ответ, невнятно назвавшись и поинтересовался по какой надобности пожаловали в их учреждение господа жандармы. При этом губы растянул в насквозь фальшивой улыбке и имя свое назвал нечленораздельно, явно демонстрируя антипатию личную к корпусу жандармов.

— Вот что, господин инспектор. Вы лично можете любить или не любить жандармов это ваше право, но служба есть служба, а сейчас мы здесь именно на ней и находимся, так что, голубчик, спрячьте свои обиды и примите участие посильное. Государственное дело, — Михаил сделал строгое лицо и так же козырнув, представился. — Майор жандармерии Карл Маркс.

— Что за дело? — инспектор вяло поднес руку к голове, отдавая честь.

— Террориста поймали — еврея-серба, — Сергей тряхнул за шиворот Адольфа и мольберт загремел по полу, не удержавшись у него подмышкой. — Красавец. Прикинулся художником и порнографию прямо на Шиллерплаце распространял. Взгляните, — лист ватмана лег на стол перед инспектором и тот вытаращился на него, багровея.

— Это моя сестра-а-а-а!!! — заорал он так возмущенно, что весь участок на мгновение замер, обратившись в слух. Коллеги инспектора уставились в их сторону, повернув головы и помещение метров в сто квадратных, заполненное людьми в форме и цивильной одежде, показалось Адольфу мрачным и неуютным. — Где ты ее соблазнял, штафирка непотребная? — инспектор поспешно засучивал рукава, а Адольф затравленно озирался, понимая, что сейчас получит хорошую взбучку и тут уж никакие отговорки не спасут. Однако от трепки заслуженной его спас майор, остановивший инспектора:

— Сестру вашу он на площади по ее просьбе рисовал и соблазнить не успел. Племянница ваша раскапризничалась и портрет закончен не был. Естественно и не оплачен. Ну а этот гусь, с досады видать, платье у вашей сестрицы подтер и пофантазировал слегка с фигурой, мерзавец. Больное воображение — первый признак преступной натуры.

— Я сожрать тебя заставлю эту пакость, недоносок, — рявкнул, несколько успокаиваясь, дежурный и сев на стул, осведомился: — Надеюсь, что вы его у нас оставите, господа?

— Увы. Мы понимаем ваши оскорбленные родственные чувства, но не можем, — разочаровал его Сергей.

— Так чего же вы хотите?

— Камеру на часок, чтобы допросить арестованного, пока тепленький и три ведра воды туда же.

— Воду-то зачем? — удивился дежурный.

— Это у нас свой метод получать чистосердечные показания. Подследственный или говорит правду или пьет воду, такая вот альтернатива.

— Три ведра?

— Был прецедент, — вздохнул с сожалением Сергей. — Выпил все три и так мерзавец и не сказал правду.

— Да куда же их в него? Да он от ведра ноги протянет, — инспектор прикинул на глазок тщедушную фигурку Адольфа.

— О-о-о-о! Вы глубоко заблуждаетесь. Он худой, а в худого можно залить не три ведра, а все четыре. Это в здоровяка, с крупной комплекцией, вот как ваша и ведро не поместится, а вот в такого дохляка все пять можно залить, — Сергей потрепал ласково Адольфа по бледной щеке и тот заклацал зубами.

— Камеру, пожалуйста, — дежурный пожал плечами и подозвав к себе двух полицейских рядовых, распорядился:

— Отведите господ жандармов с арестованным в 13-ю угловую и три ведра воды им предоставьте. А как заливать собрались, господа, воду в преступника? — полюбопытствовал он.

— Заливать чтобы, шланг с собой имеется специальный, — Михаил продемонстрировал резиновый шланг от стиральной машины. — Функциональная вещь. Суешь в пасть и самотеком прямо в желудок. Даже глотать не нужно, очень удобно и комфортно для подследственного. Раз и ведро в желудке. Два и второе тоже там. Все по науке. Главное — обратно не позволить вытечь.

— А это как достигается? — инспектор даже рот раскрыл от любознательности. Глаза его зажглись таким любопытством, что Сергей не стал разочаровывать полицейского инспектора и продемонстрировал здоровенную пробку деревянную для бочек, диаметром сантиметров восемь.

— Не велика ли? — засомневался опять тот, окидывая скукожившуюся фигурку Адольфа.

— Экий вы пессимист. В самый раз. Стандартный размер. Ну, шевели копытами, морда жидовская, — развернул Михаил Гитлера в сторону бокового коридора, куда направились двое рядовых полицейских. Ноги Адольфа держать отказывались по причине того самого «больного воображения, присущего преступникам» и Михаил слегка взбодрил его коленом под зад.

— Шевелись, козел драный.

Адольф зашаркал ногами следом за рядовыми, испуганно втянув голову в плечи и воровато озираясь. Ему хотелось вопить от страха и нелепость всего происходящего не укладывалась в его залитых мраком мозгах, но пересохшая глотка и отнявшийся язык не позволяли ему даже пищать, так что впору было попросить промочить горло.

— Сейчас промочишь, потерпи чуток, — обнадежил его жандарм-майор будто прочитав мысли и Адольф затрясся от нехороших предчувствий.

Камера, с номером не приятным, оказалась довольно просторной, метров двадцати и при этом в ней стояло всего четыре кровати и столько же тумбочек с табуретками рядом. Имелся столик и довольно симпатичный, круглый и точно посередине камеры прикрученный к полу намертво. Михаил швырнул шланг на него и дождавшись, когда полицейские, выставив три ржавых ведра с водой удалятся, поставил рядом с ними табуретку, кивнув Адольфу на нее.

— Присаживайся, — Гитлер сел на табурет и вцепился в него руками, уставившись на ведра.

— Весь в предвкушении? Вода-то явно из дождевой бочки набрана. Самая полезная ученые говорят. Доволен останешься, Адам.

— Я н-не Ад-дам, я Ад-дольф, — Гитлер проклацал эту фразу, аккомпанируя зубами, как кастаньетами.

— А какая разница? — не понял Михаил. — Адам — Адольф? Ты, Рабинович, сам все расскажешь или начинаем воду заливать?

— Господин майор… — взвыл Адольф отчаянно,–… Я же уже говорил, что это ошибка. Моя фамилия Гитлер.

— Ты думал мы тебе поверим и начнем тут Хайль Гитлер кричать? Нет парень, нас на мякине не проведешь. Мы ведь и запрос можем послать прямо сейчас в Мюнхен телеграфом. Где ты там зарегистрировался?

— На улице Шлейсхеймер, в магазинчике у портного Йозефа Поппа, — скороговоркой выпалил Адольф и в глазах его блеснула надежда.

— Поппа? И ты будешь по-прежнему утверждать, что не еврей? Разве немец может быть с такой фамилией? И разве немец поселится у такого подозрительного немца, с такой скверной фамилией?

— Чем же она плоха? — Гитлер не понимал, чем не угодила фамилия Йозефа жандармам.

— По-сербски — это «задница». Понимаешь, морда жидовская? Вот вы и прокололись. Не удержались бомбисты-террористы и поиздевались, фамилию немецкую выдумывая, но нас не проведе-е-е-шь. Мы таких, как ты слизняков, за версту чуем. Признавайся, мерзавец, где прячешь оружие и динамит?

— Я не террорист, клянусь могилами родителей. Пошлите запрос в Линц, вам подтвердят, что они похоронены в пригороде этого города, — Гитлер не выдержал предъявленных ему обвинений и захлюпал носом. Слезы потекли из опухших глаз и будущий фюрер, промакивал их ладонями, повторяя как в бреду: — Пошлите запрос, прошу вас, пошлите запрос, прошу. Я не выдержу три ведра, я болен. У меня почки и легкие не в порядке. И еще у меня плоскостопие и грудная жаба. Позвоночник больной и хрупкие кости. Недостаток витаминов и…

— Ты нам тут медицинскую энциклопедию решил пересказать? — перебил его Сергей. — Диктуй свои данные и родителей, — Гитлер принялся торопливо диктовать анкетные данные, заодно сообщив номер полицейского участка, где ему случайно всучили паспорт еврея Рабиновича и Сергей вышел, якобы отправлять телеграмму.

— Смотри, сукин сын. Если не подтвердится информация… Впрочем, в любом случае, даже если и подтвердится и ты действительно Адольф этот Гитлер, для нас ты клиент вне всяких сомнений. Уж больно подозрителен и порнографию, опять же, прямо средь бела дня изготавливаешь. Это вообще ни в какие ворота. Родители-то достойные пади люди, а воспитали прохвоста и мерзавца конченного. Мало тебя папаша твой драл в детстве видать.

— Мало, — не стал перечить жандарму Гитлер.

— Вот и расскажи-ка, как ты до жизни такой докатился, парень?

— Сирота я круглая, — начал жалобно Адольф. — Папаша мой отставной таможенный чиновник в 1903-м умер, когда мне было четырнадцать. Нужда, господин майор. Пенсия крохотная, а мать больна и вот на мои плечи все и легло…

— Ах, ах, ах бедный парень, — притворно посочувствовал ему Михаил. — На паперть пошел милостыню просить?

— А что делать? — версия с папертью Адольфу понравилась и он не стал ее опровергать.

— А поработать не пробовал? — подсказал ему еще одну версию, как можно прокормить семью, Михаил.

— Пробовал, но кто возьмет меня? У нас в пригородной деревне только трактир, да кузнец еще и плотник, остальные так… — Адольф махнул рукой пренебрежительно.

— Ну и пошел бы подмастерьем к кузнецу. Парень ты крепкий, жилистый. Или к плотнику.

— Не взяли. Плотник — его Курт зовут — жадный, а у кузнеца своих детей полно. Они ему и помогают. Зачем ему посторонний?

— Курт жадный, а ты очень хотел плотником стать?

— С детства мечтал, — скрипнул зубами Гитлер. — Как увижу его, так и прошу. — «Научи табуретки делать, дяденька Курт», а он, — «Пошел прочь, щенок», — Гитлер всхлипнул.

— Бедный парень, не дай Бог такое детство никому, — вздохнул сочувственно Михаил и отставил одно ведро в сторону. — Можешь считать, что одно ведро ты уже выпил.

Гитлер радостно заблестел глазами и его творческая фантазия, получившая неожиданный стимул, выплеснулась потоком фраз.

— А потом и матушка приказала долго жить. Похоронил ее на последние гроши рядом с папашей, да и подался в люди. Кем только не работал.

— Кем?

— Посуду мыл, помои выносил, дрова колол и воду носил, — начал перечислять Гитлер выполненные им работы.

— Где же это?

— У трактирщика, за две сосиски и кусок хлеба. Жадный, еврей потому что. Евреи все жадные, а этот особенно жадный, потому что трактирщик.

— А трактирщик, потому что еврей?

— Да, господин майор.

— Логично… — вернувшийся Сергей сообщил, что Мюнхен информацию подтвердил, а из полицейского участка, указанного Адольфом, доставили паспорт настоящий и обменяли его на паспорт Рабиновича, извинившись.

— Просили Адольфа к ним потом заглянуть. Он там штраф не полностью выплатил. Маху они дали, еще столько же хотят ему добавить за нецензурную брань в общественном месте.

— В каком месте? — Адольфа перекосило от мысли, что расходы увеличиваются.

— Сначала в пивной, а потом у них в участке.

— В участке я не выражался, а в пивной там по-другому никто и не разговаривает, — попытался выкрутиться Гитлер.

— Их тоже всех оштрафовали. Ну, как полегчало? Ты не расстраивайся, парень. Сумма-то не очень велика. У нас гораздо больше будет. За изготовление порнорисунков по статье №*******, параграф №******* Уложения о наказаниях Австро-Венгрии в новой редакции, тебе придется уплатить пятьдесят тысяч крон или отсидеть десять лет в тюрьме, — Михаил прошел в угол комнаты и вернулся, достав из тумбочки огромный том законов Австрийской Империи «случайно» там оказавшийся. Открыв его, он ткнул страницу в нос Адольфу. — Читай, — Гитлер зашевелил разбитыми во вчерашних драках губами.

–….сят тысяч крон, — уныло констатировал правоту майора-жандарма Адольф.

— Так что в полицейском участке штраф это так — мелочь, на чай начальнику участка. Ну, а теперь рассказывай, где прячешь оружие и динамит? Мы за тобой давно следим. Ты думал, что мы случайно к тебе подошли сегодня? Нет, сукин ты сын. Вспомни-ка вчерашний день и монахов на лошадях,-

Адольф обмер, уставившись на Сергея. Теперь он его узнал, а до этого будто пелена на глазах была.

— Пожалел вчера пару марок, засранец жадный, вот теперь, пока не вывернем тебя наизнанку не отпустим.

— Я же не знал, что они это вы, а что вы они… — забормотал Адольф, поняв, что влип и что вчера напал на переодетых монахами жандармов.

— А парня чуть не придушил. Джентльменистый такой. Думаем, что он очень обрадуется, когда мы его на очную ставку вместе с его дамой вызовем. Ты ведь ему все сухожилия перегрыз. Инвалидом может остаться, а он дипломат из Англии и при довольно не простом международном положении, ты мерзавец, мог своими действиями спровоцировать войну между нашими странами. Это посол. Понимаешь, ты — куча дерьма в берете? Австро-Венгрии нужна сейчас война с Англией? Угадай с одного раза, свинья? Австро-Венгрии война не нужна и ей проще отдать тебя Англии в знак уважения. А у них — дикарей, виселица и «пеньковый галстук» таким как ты всегда найдется. То-то посол будет рад, — Адольф сидел бледный, выпучив глаза и оскалясь, будто «пеньковый галстук» уже накинули ему на шею. Жалкий и несчастный он вызывал чувство отвращения и брезгливости.

Михаил разглядывал будущего фюрера, будущего III-го Рейха, и ему даже не верилось, что пройдет всего каких-то десять лет и он им станет. Заматерев в окопах Великой войны, набравшись опыта жизненного и нахватавшись человеконенавистнических идей этот мерзавец, являясь марионеткой в чужих руках, доведет мир до следующей Мировой бойни. Второй. Кровавее Первой в десять раз.

Его сестра Паула после войны заявит, что «брат не знал, что твориться в концлагерях Германии и если бы знал, то не допустил бы этих убийств». Интеллигентный человек, художник не без способностей, любящий сын своих родителей, горячий патриот своей Родины, вегетарианец и пуританин, хлюпающий сейчас в камере тюремной утиным носом, станет на все последующие века символом Людоедства. Одним росчерком пера этот, пускающий сейчас слюни и сопли хлюпик, отправит на казнь миллионы людей и сотни миллионов обречет на страдания.

А Гитлер зарыдал, закрыв лицо руками и плечи его затряслись под уже не таким щегольским «лапсердаком», каким он был еще вчера на ступеньках Академии художеств. Пообтрепался слегка за сутки. Прорехи появились и пятна. Уж больно активной жизнью жил его хозяин все это время, старательно ликвидируя целостность одежды.

— Хватит сопли пускать, вытри морду и слушай, придурок, что тебе умные люди скажут, если не хочешь болтаться в петле, — прикрикнул на него Михаил и Адольф лихорадочно закивав, принялся приводить себя в порядок, все тем же мятым носовым платком.

— Я слушаю, господин майор, и сделаю все что скажете, — Бормотал он при этом. — Не надо на виселицу. Я хочу жить.

— Тогда припомни, что это за шпионский прибор у тебя видели наши агенты. Такой… металлический, вот такого размера. — Михаил начертил карандашом размеры СТН-а и сунул клочок бумаги под нос Адольфу. — Это радио? С кем ты по нему связывался? — Гитлер наморщил лоб, рассматривая чертеж.

— Серого цвета, — добавил ему информации Михаил.

— Нн-е-е-т. Это не радио — это медальон, который мне от папаши достался. Совсем дешевый. Когда-то его подарили отцу и он был с цепью, а потом цепь потерялась, а эмаль отвалилась и он ни на что не стал годен.

— Зачем же ты его таскаешь тогда с собой?

— Это мой талисман. Отец считал, что медальон принес ему удачную карьеру, когда он был так же молод, как я теперь и поступил на службу к Кайзеру.

— И где он теперь этот «талисман»?

— В Мюнхене, на квартире у Йозефа.

— Задницы?

— Да, — не стал перечить Гитлер и вступаться за портного. — Задницы.

— Проверим. Фридрих, пошли туда агентов. Пусть согласуют свои действия с полицией Мюнхена и произведут обыск у этой Задницы в квартире. Представляю сколько интересных вещиц они там обнаружат. Наверняка оружие и бомбы.

— Нет, господа. Зря потеряют время. Йозеф очень лоялен к властям, у него очень большая семья и он… он глуп, как все лавочники, — попробовал все же своеобразно заступиться за портного Гитлер. Тот все же приютил его когда-то почти бескорыстно и предоставив крышу над головой, еще и работой обеспечил.

— А ты умен, как все Гитлеры? Ах, как умно вел вчера себя всю вторую половину дня. Водички не желаешь?

Адольф, у которого першило в пересохшей от волнения глотке и губы потрескались, тем не менее отрицательно затряс головой в нелепом берете.

— Как хочешь. Я ведь по доброте душевной предложил. Помыться бы не мешало. На клошара французского похож. Пей и умойся. Не будем заливать насильно. Фридрих, убери шланг и затычку, парень дает правдивые показания без водных процедур, — Гитлер, поверив в искренность сказанных Михаилом слов, благодарно кивнул и встав на колени перед ведром, принялся утолять жажду, сунув лицо в ведро. Застоявшаяся в бочке дождевая вода показалась ему родниковой. Никогда в жизни до того и никогда после ему не приходилось и не придется пить такую вкусную и полезную для организма воду. Выхлебав полведра, Адольф принялся споласкиваться во втором ведре и через пять минут с мокрым лицом стал выглядеть гораздо приличнее, смыв вчерашнюю кровь и сегодняшние сопли и слезы.

— Продать тебе, недоумку, нечего, кроме умения елозить карандашом по бумаге, чтобы вернуться в Мюнхен? Так?

— Так, господин майор, — Гитлер протирал мокрое лицо носовым платком и ждал окончательного решения, которое примут жандармы. С надеждой поглядывая на них.

— Ну что же, парень. С этого дня тебе придется поработать на жандармерию Австро-Венгрии. На Родину свою. Ты ведь патриот или нет? — Гитлер кивнул, соглашаясь. — Подпишешь обязательство о сотрудничестве и свободен. Секретным сотрудником будешь теперь нашим. Сексотом. Согласен?

— Согласен, господин майор. Я всегда мечтал стать секретным агентом, — закивал Адольф.

Михаил сунул ему в руку лист с текстом машинописным и ручку: — Подписывай, — Гитлер расписался торопливо, не читая, что там ему предлагается и уставился вопросительно на жандармов.

— Иди и елозь карандашом, так уж и быть без лицензии один день и чтобы духу твоего не было в Вене уже сегодня. Когда понадобишься, мы сами тебя найдем. Пшел вон, — услыхав, что его отпускают на свободу, Гитлер не поверил собственным ушам и затряс головой, приводя в порядок мысли и слух.

— Что трясешь башкой, как осел в стойле? Проваливай, пока мы не передумали, обмылок, — рявкнул на него Сергей и Адольф поняв, что не ослышался, вскочил так резво, что опрокинул табурет и кинулся его поднимать, зацепившись за полное ведро с водой. Опрокинув и его, он ушиб при этом ногу, скривившись от боли, но перетерпел и бросился поднимать теперь уже и ведро, покатившееся по полу. Поймал, поставил уже пустое, и вернулся к опрокинутой табуретке, пиная попутно второе ведро, полупустое.

— Ты что тут в футбол ведрами решил на прощанье поиграть, свинья? Пошел вон отсюда, футболист, — остановил его Михаил.

— До свидания, господа. Спасибо, — проблеял Адольф и кинулся к дверям камеры. Схватившись за дверную ручку он принялся рвать ее на себя, пытаясь открыть путь к свободе, такой желанной. Дверь открываться не пожелала, выдержав бешеный натиск, рвущегося на волю Гитлера и он повернувшись к жандармам, развел беспомощно руки в стороны:

— Заперто.

— Идиот. В обратную сторону дверь открывается, — Гитлер сконфуженно перекосил потрепанное лицо и толкнув дверь, прошептал: — Извините, господа, я волнуюсь, — шагнул в коридор и помчался прыжками прочь. А вот это он сделал зря. По полицейским участкам Австрии нельзя так резко перемещаться, если не хочешь, чтобы у всех присутствующих служивых сработал условный рефлекс — «догнать и обезвредить». Впрочем, бегать не рекомендуется с такой прытью в любом полицейском участке мира. Везде срабатывает тот же рефлекс у служивых.

— Мудак, сейчас его на выходе перехватят, накидают по мордам и дежурный заставит сожрать рисунок скабрезный, пока мы дойдем, — предсказал ближайшее будущее Гитлера Сергей.

— Ему это только на пользу пойдет, не завтракал еще сегодня наверняка, — согласился с ним Михаил.