Симеон Сенатский и его история Александрова царствования. Роман второй в четырёх книгах. Книга первая

Николай Rostov

Передел истории страшней передела мира. Пример тому Симеон Сенатский, старец Соловецкого монастыря, в миру Александр Романов, постригшийся в монахи сразу же после неудавшегося покушения на жизнь его отца – императора Павла Ι.…После известных всем событий, произошедших 14 декабря 1825 года на Сенатской площади в Петербурге, сей старец обнародовал свою, так называемую, Историю Александрова царствования.Не верите?Прочтите этот роман – и тогда вы, наверное, поверите не только в это!

Корректор ЛитРес: Самиздат

© Николай Rostov, 2019

ISBN 978-5-0050-5394-7 (т. 1)

ISBN 978-5-0050-5395-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга первая

Предисловие к роману второму

серии

«Подлинная история России

от Великого царствования Павла Ι до наших дней,

или

История России Тушина Порфирия Петровича в моем изложении»

Прежде чем вы начнете читать мой роман второй, я хочу предупредить вас о некоторых странностях его¹. А странностей много, все и не упомнишь, поэтому сейчас скажу только о тех, которые вам сразу бросятся в глаза. Потом, по ходу дела, и о других странностях расскажу и по возможности попытаюсь если не объяснить, то, по крайней мере, оправдать — защитить, нет, не очередную странность, а роман, будто он и не роман вовсе, а человек.

Первая странность, из-за которой все остальные странности происходят: он написан мною во сне.

Если вы читали мой роман первый «Фельдъегеря генералиссимуса», то помните, наверное, при каких обстоятельствах он стал мне сниться, а если же не читали, то я, конечно, рекомендую вам его прочесть, но необязательно сейчас. Существенной роли не играет, что прочтете сначала — первый мой роман или второй (подмечу тут же, это еще одна его странность). А не читавшим тот роман все же поясню, что роман второй стал мне сниться, когда Павел Петрович, «соавтор» мой, ввел меня в некий гипнотический транс — и в этом трансе он стал являться мне во сне. Вот это место из романа первого:

Думаю, что глава эта будет неполной, если не расскажу то, что видел во сне под колыбельно-сладкий треп Павла Петровича. Хочу рассказать вам сейчас же, пока этот сон не забыл! А видел я следующее.

Будто сижу за столом и пишу. И пишу помимо своей воли. Не хочу, а пишу. Словно кто-то моей рукой насильно водит. И вот что выводила моя рука:

Старец Симеон Сенатский лежал на каменном полу возле кровати, сжимая в правой руке нательный свой крест. Рубаха его была разодрана, и на пухлой его груди была выписана (крест-накрест, видно, ножиком полоснули) то ли наша русская буква «ха», то ли иностранная — «икс». След от ножа был бритвенно тонок, и крови почти не было. Невозможно было вообразить, что из-за этого он умер. А он, несомненно, был мертв.

Отец Паис склонился над ним и закрыл ему глаза. Ужаса в глазах у убитого старца не было. Ужас стоял в глазах у самого монаха, когда он закрывал ему глаза, будто спрашивал у него: «Кто следующий?»

Взгляд синих глаз убиенного старца был ясный, бездонный, словно в озере отражалось небо. А в келье было сумрачно. Горела всего одна свеча, а огонь в лампаде перед иконой в углу был потушен. Наверное, убийцей.

— Все в точности так же, ваше высокопреподобие, как и у первых, — сказал после некоторого раздумья отец Паис архимандриту Александру. — Что будем делать?

— Снесите тело на ледник, келью закройте. Государю я сам напишу, — ответил архимандрит и вышел из кельи.

Через неделю на столе у государя Николая Ι лежало письмо от настоятеля Соловецкого монастыря архимандрита Александра.

— Какое мне дело, как убиты эти трое монахов? — строго выговаривал государь то ли настоятелю, который во всех подробностях описал «происшествие» в его монастыре, то ли Александру Христофоровичу Бенкендорфу. — Мой брат убит! Разберитесь.

— Уже разбираемся, ваше величество, — ответил Александр Христофорович, шеф жандармов и главный начальник Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии. — Но смею заметить, письмо архимандрита Александра и список тех лиц, который он к письму приложил, наводит на некоторое сомнение!

— Какое же?

— Видите ли, ваше величество, письмо и список разной рукой написаны. К тому же в этом списке три лица вам, ваше величество, хорошо известные. Это — Порфирий Петрович Тушин, Бутурлин Василий Васильевич и его жена Бутурлина Евгения Александровна.

— Вы думаете?

— Я лишь предполагаю, ваше величество, что они подозрительно вовремя там оказались. И ещё, ваше величество!.. Составитель этого списка уж больно явно из всех богомольцев их выделил. Жену Бутурлина он под ее девичьей фамилией — Жаннет Моне — занес. Всех прочих в алфавитном порядке перечислил, а их скопом… после буквы «ха».

— Кому вы поручили это дело?

— Князю Ростову Павлу Петровичу.

— Не тому ли Ростову, что на Марии Балконской женат? Он, кажется, и в том деле участвовал? Батюшка мой покойный тогда ему еще фамилию смешную дал… чирикающую!..

И позже, когда я расстался с Павлом Петровичем, моя рука выводила глава романа.

Но были и другие сны.

Зримо я видел, будто наяву, события, происходящие в романе. Проснувшись, я тут же, как мог, их описывал.

Но было и другое.

Я просыпался вдруг посреди ночи, и прерванный сон — его продолжение — начинал кто-то мне насильно нашептывать. И я, разумеется, записывал этот «шепот», а потом в роман свой вставлял.

Само собой, сны мои снились мне — как им заблагорассудится.

Может быть, логика в их очередности и была какая, но только им одним понятная, поэтому когда из них стал выстраивать свой роман, то выстроил не так, как они себя выстроили вольно, а построил в строгий, по возможности, конечно, строй; но все-таки их вольный строй пронумеровал на всякий случай (вдруг кто поймет, почему они в такой очередности мне снились?) — и после номера главы указывал номер сна, которому эта глава была «обязана».

Иногда я еще уточнял характер этого сна и где он мне приснился. Хотя, конечно, это последнее уточнение, наверное, лишнее. Но кто его знает — лишнее ли?

Сразу же хочу заметить, что на место событий своего романа второго не выезжал. Думаю, читавшие мой роман первый согласятся со мной, что это существенное замечание.

Было, и очень сильное, желание туда съездить, но уж больно кровавые и страшные события в Соловецком монастыре произошли, чтобы там сны эти смотреть — да еще в белые ночи.

Ведь эти ночи сущее наваждение! Кто просыпался вдруг посреди этой ночи, тот меня поймет.

Этот неотрывный взгляд северного солнца — косматый белый шар над горизонтом, будто бельмо на глазу, словно незрячий взгляд убийцы, который шарит по сторонам, словно руками, — и невозможно от его взгляда и рук увернуться.

А за горизонт на мгновение спрячется — на белом небе такое оставит, что жуть берет. Словно убийца об свою рубаху руку от крови чужой обтер — или из озорства своего разбойного всей пятерней кровью по белой стене мазанул — след свой, метку свою на память живым оставил. Мол, не сомневайтесь, и за вами приду.

Примечания

1

И еще хочу предупредить, что все сноски и примечания, за редким исключением, в моем романе будут следовать, набранные курсивом, непосредственно за текстом, к которому они относятся. Это сделано исключительно для того, чтобы не затруднять ваше чтение. К тому же, как правило, их или вовсе пропускают, или прочитывают после прочтения всей страницы, а этого мне бы не хотелось, так как мои примечания играют, смею думать, наиважнейшую роль в моем романе.