Женщины. Поколение Krass

Никита ван Лахти

Безумные истории безумных женщин одного сибирского мегаполиса, собранные автором за четыре года погружения в мир женщин и объединенные в единый сюжет. Любовь, преступления, смерть и новая жизнь. Все на реальных событиях.Женщины сражаются за право интегрироваться в этот мир на своих условиях. Терпят поражения на этом пути и одерживают победы. Но неизменно ломают шаблоны.

ПЕНТХАУС

Дима сварил нам кофе, и мы поднялись наверх в красную комнату.

— Давай кальян покурим.

— Я же не курю.

— Точно, а почему, кстати?

— Не хочется как-то.

— А ты пробовал вообще?

— Нет.

— Так давай. Может, тебе понравится!

— Не, не буду.

— Почему так категорично? Или у тебя принципы такие — не пить, не курить?

— Не то чтобы. Просто я вот помню по своим школьным годам — выпьешь водку или пива, и рождается ложное ощущение жизни. А за — чем оно, когда вокруг столько всего настоящего? Конечно, есть люди, которые умеют совмещать. Но про себя я понял, что либо одно, либо другое.

— Ну кальян — это же так, лёгкое.

— Из лёгкого мне вот хватает кофе.

— А я себе сделаю, если ты не против.

— Пожалуйста.

Мы расположились на полукруглом с бархатной бордовой обив — кой диване. Когда кальян был готов, Дима спросил:

— Слушай, а что там с фильмом, который ты собирался снимать? Вопрос был неудобным, но у меня на такие случаи уже была заго-

товлена легенда.

— Видишь, все требуют сценарий, а я сейчас слишком занят, чтобы его писать.

— А чем ты так занят? Ты же говорил, что на работу тебе не надо, вот так вот, постоянно ездить.

— Я книгу пишу.

— Ох ты! И о чём она?

— О нашем городе, о его жителях, о нас.

— Я, конечно, понимаю, что не конкретно о нас, но всё-таки, что в нас может быть такого интересного, чтобы об этом писать? Мы же ничем не выдающиеся, с ничем не примечательной жизнью.

— Знаешь, во Вьетнаме есть деревня на воде, где-то в Австралии поселения туземцев, которые строят дома на деревьях, в Бангладеш город проституток. Уверен, тем, кто там обитает, их жизнь кажется абсолютно банальной. Но туристы со всего мира едут смотреть. Ког — да-то я тоже думал так, но потом понял, что это взгляд туземца, кото — рый не выезжал за пределы своей деревни и считает, что его привыч — ки привычны для всех людей мира либо не интересны им.

Когда я учился в школе, по радио шла заставка: «Если вы нас слы — шите, значит вы в Красноярске», — мне это звучало как издевка! Кто — то сейчас в Милане, Амстердаме, Токио, в Питере, наконец, а я, сука, в каком-то Красноярске. Потом мне попался рассказ Соломона Бело — ва. Ребёнком он с отцом едет через весь город в стужу, вьюгу в раз — битом трамвае через бесконечно долгий, холодный, грязный город, точь-в-точь Красноярск тогда. Как думаешь, что это был за город?

— Не знаю.

— Легендарный Чикаго тех лет, когда ещё творил Аль Капоне.

Этот рассказ примирил меня с действительностью. Потом уже я понял, как устроены некоторые вещи.

Всё просто.

Чтоб было легче управлять человеком, надо оторвать его от своих корней, заставить сняться с места, покинуть свою землю, Родину — растащить веник по прутикам. Знаешь, как это сделать? Надо убедить его, что он живёт посредственной жизнью, и посредственной не по сравнению с Гагариным или Мухаммедом Али, а по сравнению с обыч — ными людьми, просто находящимися в другой точке планеты. Поэто — му в печать выходит много книг о фееричной жизни в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе или где-то там ещё.

Так вот, Соломон Белов дал мне понять, что в гангстерских раз — борках и блестящих вечеринках того самого Чикаго участвовали 5—10 процентов народа.

И чтоб разрушить иллюзию, писать надо о тех 90 процентах, ко — торые находятся на теневой стороне всего этого, потому что они под — вергаются всем тем же испытаниям. Могут схлопотать пулю, потому

что живут в самом опасном городе мира, но при этом их самих никто не боится, они могут смотреть на витрины, украшенные самыми до — рогими вещами на свете, но не могут ничего купить.

И тогда главным критерием героизма становится уникальность и суровость условий, в которых они находятся.

А Красноярск в этом плане феномен. Самый холодный миллион — ник мира! Даже канадские Монреаль и Торонто теплее, не говоря уже о разнице температуры в течение года в 80 градусов. Для большинства населённых пунктов плюс 40 либо минус 40 — это чрезвычайная ситуа — ция. А для нас и то, и другое в пределах нормы. А загрязнение воздуха, по которому мы постоянно боремся за лидерство с китайскими города — ми! Теперь задумайся, что же такого надо иметь, чтобы собрать в таких экстремальных для жизни условиях миллион, сука, миллион человек!

— И что же это?

— А вот об этом я и пишу свою книгу. Узнаешь, когда закончу.

— Ну ладно. А на кого она рассчитана, то есть читать её будут толь — ко тут у нас или по всей России или за рубежом тоже?

— Весь мир будет читать, всем будет интересно! Особенно за рубе — жом, потому что как раз-таки там сейчас огромный интерес к России.

— Наоборот же считают, что мы плохие, санкции всякие вводят.

— Это вообще отдельная тема! Зачем их вводят? Ведь они никак не ослабляют нашу экономику, наоборот даже.

Дело в другом. Люди по всему миру не догадываются, сколько процентов русского в окружающих их вещах. Молчу про нефть и газ! Кроме этого! Дерево — в одном Красноярском крае тайга, превыша — ющая площадь Германии. Алюминий, никель, золото — я уверен, что частица этого есть в каждой второй машине мира, в каждом третьем обеденном столе! И там правительства это поняли, и самое страшное для них, что русские в отличие от немцев или японцев не умеют рабо — тать без чувств. У нас люди делают всё с матами, со страстью, и во всё это вкладывают частицу своей души. И вместе с экспортом ископае — мых идёт экспансия русской души.

— Ну это уже метафизика какая-то.

— То, что я сейчас в пентхаусе, для меня тоже как метафизика, вряд ли я ещё в начале года мог предположить, что буду проводить так ве — чера.

— Кстати, да! Есть такое.

— Я всего три месяца назад не знал, где взять место для своих ве — черинок. А потом одно, другое. У меня есть друг — известный в горо — де доктор арабской медицины, и он серьёзно восточной философией увлекается. Познакомлю вас как-нибудь. Так вот он по этому поводу сказал, что джины мне помогают. Типа вместе тусить веселее, а им не — сложно найти квартиру, там ещё чё-нибудь под это, и вот беспутные джины объединяются с беспутными людьми.

И в принципе я как-то верю в такое.

***

С Димой мы познакомились всего три месяца назад на модельном показе, с тех пор у него многое изменилось — он где-то раздобыл де — нег и арендовал этот пентхаус, чтоб сдавать его посуточно. Но так как желающие снять его были по большей части только по выходным, он предложил мне в свободные дни устраивать там творческие вечера.

До этого я пригласил его на один из квартирников, которые тог — да устраивал, и он, забежав всего на пару десятков минут, всё равно успел зацепить атмосферу, и ему понравилось.

Хотя в тот раз всё шло совсем не так.

Тогда я приехал к Дюше около восьми вечера.

На тесной кухне сидели четверо, и больше в квартире никого не было. Дюша со своим другом, Изаксон и Тима Томат.

— А где все?

— Кто?

— Ну, другие люди.

— Без понятия. Кто ещё должен быть? Я думала, это всё.

Кажется, этих четверых вполне устраивала такая компания, и на кухне мест больше не было. Я пошёл в комнату, сел за компьютер, за — шёл на свою страницу и стал писать тем, кого звал раньше.

Базаркин ответил, что ищет деньги и ещё очень рано, другие либо не отвечали, либо были заняты сегодня.

В итоге я полтора часа просидел один за компьютером, решив, что пора сделать передышку от квартирников. Потом всё же приехали Ева с Диной и сели в углу дивана. Тогда те четверо тоже вышли из кухни.

Через несколько минут позвонили в домофон. В квартиру и сразу в комнату вошёл Базаркин, за ним ещё два парня. Он был в элегант — ном плаще песочного цвета, но слишком лёгком для зимы. Двое дру — гих, среди которых уже знакомый мне Лёха, в чёрных бесформенных куртках. Все они еле стояли на ногах и в целом имели не очень презен — табельный вид.

— Никита-а-а, Никита-а-а! — Базаркин, не снимая плаща, в туфлях прошёл через комнату мне навстречу. — Я всё-таки нашёл деньги.

Он показал глазами на початую бутылку виски в руке. Затем по — смотрел вроде мне в лицо, но взгляд его плыл вокруг меня.

— У нас ещё есть, — он меня обнял и похлопал по спине. — Я при — ехал специально, чтобы с тобой поговорить. Мне срать на эти ваши вечера. Мне нужно с тобой поговорить. Где мы можем это сделать?

— Пошли на кухню, — я повёл его за собой.

— Мне нужно, чтобы ты мне помог. Я знаю, ты можешь это сделать. Знаешь, только стихи твои дерьмо и видео дерьмо, просто дерьмище. Пожалуйста, не снимай больше никогда. Лучше помоги нам. Мне ну — жен будет завод для съёмок, я думаю, в начале весны. Я знаю, ты мо — жешь договориться. По тебе видно, что ты пробивной. По телевизору выступаешь. Можешь не только попросить, но и локтем подвинуть, если надо. Но больше никогда не пиши стихи.

— Ладно, пойдём ко всем. Почитаешь нам.

— Нет, я не читаю. Мои стихи дерьмо, и я дерьмово читаю.

Когда мы вернулись в комнату, там шло довольно живое общение. Вновь пришедшим удалось принесённым с собой алкоголем располо — жить к себе присутствующих.

Я же вернулся к Дюшиному компьютеру.

Там меня ждало сообщение от Димы. Он сетовал, что не сможет приехать, потому что задержался на работе и уже довольно поздно, он потом не успеет на автобус, и денег у него только либо на такси, либо на еду, а ему очень хочется жрать.

Я сразу пообещал, что если он приедет, то его здесь накормят.

— Тогда я согласен.

И только после этого мне пришло в голову спросить у Дюши, есть ли у неё что-нибудь съедобное.

— Только макароны с сыром.

Я передал этот ответ Диме, и он написал: «Пойдёт».

Тем временем собравшиеся принялись упрашивать Базаркина продемонстрировать своё творчество, особенно усердствовали те, кто уже слышал его стихи, но не в его исполнении. Базаркин же раз 50 сказал, что уже давно не исполняет свои стихи на публике и вообще он уже не тот, да и публика уже не та.

Мне вконец надоело слушать это, и я вмешался:

— Слушай, на прошлом вечере сразу три человека читали твои тек — сты, все хорошие поэты, и всё равно никто не уловил смысл.

Он посмотрел на меня долгим взглядом:

— Ладно, Никита Никитич или как тебя по батьке. Освободи мне место, мне надо найти свои стихи в интернете, я так их не помню.

— Пожалуйста.

Ещё с четверть часа ушло на то, чтоб он нашёл свои тексты и на — строился.

Но затем было нечто. Настоящая экспрессия, слова в его текстах казались освобождёнными от смысла и воздействовали как аккорды, проникая куда-то внутрь тебя.

Ева потом призналась мне, что дрожала всем телом, пока слушала, другие тоже замерли, будто пронзённые, и когда он закончил, повис — ла звенящая тишина, и всем нам хотелось длить её, чтоб насладиться контрастом, и только Дина, в силу своих лет не поняв момента, соско — чила и со словами:

— Кто хочет курить? — потянула за собой на балкон Еву.

И я подумал, что она, очевидно, ещё мала для таких вечеров. Дюшу я попросил проявить себя хозяйкой и заняться готовкой.

Она нехотя пошла на кухню, но справилась быстро, аккурат к Дими — ному приходу.

В зале тем временем в ход пошла вторая бутылка виски и воца — рился всеобщий гвалт. Базаркин спорил с Изаксоном и Тимой из-за Кастанеды, кажется, доказывая, что единственное настоящее медита — тивное средство — это водка.

— Тогда почему ты пьёшь виски?

— Да?!

— Потому что настоящую водку сейчас не найти, кругом подделки!

А я просто пью.

— А можно я себе ещё виски налью? Мне нравится, — это была Дина.

И только Ева имела привычный богемный вид. Она сидела у сте — ны с бокалом виски, во взгляде, устремлённом в потолок, отражались безмятежность и отрешённость, как будто она сейчас парит той синей птицей над привычными человеческими мыслями.

И никто за всем этим криком не заметил появление ещё одного человека.

Мы с Димой прошли на кухню, он взял ложку и стоя принялся есть прямо из кастрюли. А я тем временем рассказывал про планы снять фильм.

Когда он закончил, то сказал только:

— Да, Никитос! Мне это очень интересно, я с удовольствием приму участие. Но сейчас пойду. Может, ещё на автобус успею. Спасибо за жрачку!

Я проводил его до двери, попрощался. Потом ещё раз взглянул на то, в какой шалман превратилось сиё поэтическое мероприятие, и ре — шил, что тоже надо валить. Только не хотелось оставлять всех этих пья — ных мужиков в квартире у Дюши. Я подошёл к ней, отвёл в сторону.

— Я пошёл. Давай попробую увести с собой Базаркина с компани — ей. Ты скажи, что тебе уже спать пора.

— Да не. Всё нормально. Пусть остаются. Весело же.

— Ладно.

***

В пентхаусе мне не хотелось таких камерных попоек, я планиро — вал нечто масштабное, но пока только примерялся, и мы с Димой про — водили свободные вечера в разговорах. Иногда к нам присоединялась его компаньонка Ирина — массивная брюнетка с суровым лицом, на котором изредка появлялась натянутая улыбка. Но в основном мы были вдвоём и говорили о жизни, о городе, творчестве, философии, о патриотизме…

–…Мне сложно для себя определить, что такое патриотизм. То есть вычленить какой-то его неотъемлемый критерий. Вот сто лет на — зад патриотами были те, кто выступал за Советы, и они фактически

разрушили Российскую империю, или белые, которые не могли пре — дать традиционные ценности и защищали самодержавие? Но ведь про большевиков, которые в итоге создали государство, победившее фашизм и запустившее первого человека в космос, невозможно ска — зать, что они не любили страну. Я бы сказал, что патриотизм — это готовность разделить участь своего народа, какой бы она не была. Но ведь, опять-таки, не назовёшь предателями уехавших за границу офи — церов царской армии. Помнишь того деда, который эмигрировал во Францию, но так и не принял никакого другого гражданства? А пом — нишь письма, которые нам давали при рождении?

— Нет, откуда я могу помнить?

— На конверте было написано: «Открыть в день совершенноле — тия». И сначала мои родители хранили его, потом я до 2002 года не вскрывал и не читал. А там такие строки: «Никита, всегда помни, что ты гражданин великой страны — Союза Советских Социалистических Республик!» А страны такой уже нет. Так, может, я сволочь последняя, раз страны такой нет, а я живу и радуюсь?

— Да ну, ты чего!

— А того, что если завтра России не будет, а я буду жить и радо — ваться, и не считать себя сволочью? Нормально? Или патриоты те, кто поддерживает любые действия государства, даже если считает, что оно не право, только потому, что это твоя Родина?

— Не знаю.

— И я тоже. Но всё-таки, кажется, один пример того, что значит быть патриотом — при любых переменных, — у меня есть. Я, правда, только недавно это понял.

Ты, конечно, ещё в Назарово жил и не застал этого. Но я, когда вер — нулся из Германии в 96-м, и потом ещё долгие годы, видел: на крыль — це — то ли у Дома быта, то ли у Благовещенского, а может, и там, и там, и, кажется, у «Детского мира» — сидел дедок, старый такой, щуплый, исхудавший, но почти каждый день там был, в любую погоду — и в хо — лод наш, и зной летний, и в дождь, — просто приходил и сидел, а в ру — ках у него всегда было красное советское знамя! Я тогда думал, что это городской сумасшедший. А может, как раз-таки было наоборот — единственный нормальный? Когда все другие делали вид, что ничего особенного не случилось, всё хорошо… Знаешь, вот японцы поставили

памятник собаке, Хатико этому, который ждал хозяина. А тут человек ждал свою Родину, верил, что она вернётся. И ничего не выгадывал для себя, без всяких этих громких слов, без личных амбиций, ежедневно, из года в год, как на работу приходил, держал знамя, чтоб напоминать нам о Родине, которая у нас была… Вот кому памятник бы!

В таких вот мужских холостяцких беседах мы провели почти ме — сяц, а потом вдруг Диму выгнали из дела, аккурат накануне вечерин — ки, которую я всё же организовал. И только тогда, в автобусе, когда мы ехали забирать его вещи, я узнал, как он сам вписался в эту тему:

— Я уже давно стал замечать, давно! Покупает что-нибудь — бельё постельное последний раз. Да и до этого тоже, просто я не спрашивал. Там краску. Мы помнишь — стены обновляли в прихожей. Ты пом — нишь тот серо-жёлтый цвет и какой сейчас. А теперь я ей говорю — ты покажи чеки на постельное бельё! Она отвечает — доверие должно быть. Какое доверие, когда это бухгалтерия, учёт, бизнес! А она делает вид, что ничего не понимает. В общем, я предложил хозяйке дальше вести дела со мной, она ответила, что подумает, а потом перезвонила и сообщила, что оставляет одну Иру. Ну, они подруги, понятно. Хотя у той денег на аренду не было, мы два дня назад обсуждали. Моя часть суммы была, а у неё не было. И тут вдруг она заплатила одна, за месяц вперёд. Якобы появились внезапно деньги. Тут этот Хабаровск нари — совался откуда-то.

— Какой Хабаровск? — хотя все предыдущие предложения тоже вы — зывали много вопросов.

— Парень какой-то из Хабаровска, сразу на месяц снял, я его не видел ещё. Сейчас посмотрим.

— А ты сам как вообще оказался в этой всей схеме?

— Ну, вообще, вообще мы с Ирой женаты.

— Так ей не нравилось, наверное, что ты девок домой водишь.

— Нет, мы женаты чисто фиктивно. Хотя я, конечно, понимаю, что она ко мне неравнодушна. Постоянно мне предлагала то массаж, то в джакузи полежать, спрашивала, что покушать приготовить, — но это её проблемы. Я всегда отказывался.

— Так что, у неё проблемы с гражданством?

— Нет, она муниципальный служащий вроде как. И, по её словам, в том случае, если она выходит замуж, ей государство предоставляет

трёхкомнатную квартиру в центре. Такое жильё приблизительно сто — ит 7 миллионов, она бы её продала, и я должен был получить 300 ты — сяч.

Брак должен был быть чисто фиктивным. Но она сказала всем своим родственникам. Мне её мама звонила. Говорит — я же не могу маме не сказать. Пришлось ехать в деревню, знакомиться там со все — ми. И постоянно мне на работу звонила, знаешь, как бы в шутку спра — шивала — когда супружеский долг выполнять будешь и так далее.

— Да уж.

— Что скажешь?

— Чё-то я не знаю таких законов, по которым квартиры за 7 мил — лионов раздают.

— Думаешь, это всё разводка была?

— Думаю, увидела она тебя, баба ушлая, красавца такого деревен — ского, и решила охомутать, да чувствует, не по Сеньке шапка, и сна — чала так хитро-ловко, женила тебя на себе, типа понарошку. А потом придумала способ с этой арендой, чтобы вы жили вместе, вроде как стерпится — слюбится. А тут тебе с бабёнкой подфартило, ну она и ви — дит, что ни в какую. И может, самой ей Хабаровск золочёный на до — роге попался.