Охотники на героев

Никита Сахно, 2023

Рантар «Два Топора» – герой, которого все ненавидят. В этом мире, живущем по закону силы, «героями» называют безжалостных воинов, ведущих себя совсем не как пример для подражания. Рантар прагматичен и любит держать все под контролем. Ему нет дела до благородства, он готов на любые жертвы, потому что главное для него – найти сына, которого обманом отняла у него жестокая королева Доротея. В пути ему повстречается лесной изгнанник Имва, мечтающий стать героем из сказки, и своевольная девушка Виктория, опасная не только для себя, но и для окружающих. Со временем всем им придется понять – королевствам угрожает нечто опаснее безжалостной Доротеи…

Глава 8

Черная свадьба

Яркий, мерзкий луч резанул по глазам. Она переворачивалась, махала руками, стонала, но тот никуда не девался, продолжая испепелять ее. Веки разлепились с большим трудом, свет одарил ее очередной вспышкой. Он расколол голову пополам с такой силой, что в висках застучало барабанной дробью. Она перевернулась, попав рукой во что-то мокрое и липкое. Чтобы хоть как-то спастись от света, она заслонила рукой лицо и попробовала сесть. И тут же пожалела об этом.

Вокруг валялись тела в неестественных позах, а под ними уже давно растеклись багряные лужи. Их было около десятка, а в отдалении, в цветастой рясе, валялся священник. Она собиралась вскрикнуть, но издала лишь хрип. Пытаясь отползти, она то и дело залезала руками в темные лужи.

Свет заливал все вокруг через цветные витражи, давая как следует рассмотреть всю картину. Длинный пустой зал был заполнен деревянными скамьями. С ума сойти, она в церкви! На первый взгляд никого, кроме трупов, тут не было. Она хотела позвать на помощь, но быстро передумала, посмотрев на испачканные руки. Вряд ли ей помогут, увидев, как она извозилась в крови.

Голова была такой тяжелой, что все время тянула к земле, но она постаралась встать. Рука почему-то жутко пульсировала, под слоем крови на ней виднелся жуткий ожог. Ладонь распухла, по ней пузырились красные, смутно знакомые линии.

«Этого не может быть. Я просто сплю. Жуткий кошмар. Говорят, надо ущипнуть себя…»

Щипок не помог, померкнув на фоне остальной боли. Она продолжала осматриваться, убрав с лица надоедливую прядь. Почему-то на ней было вульгарное черное платье из кружев. Она же терпеть не может кружева! Мертвецы, помимо священника, тоже почему-то были все в черном.

Она помассировала висок и нетвердым шагом двинулась к выходу. Если повезет, еще достаточно рано и ее никто не увидит. И она пойдет… Тут она замерла, в груди что-то упало.

«Куда идти? А как я сюда пришла? Не помню. Так, стоп. А кто я?!»

От последнего вопроса внутри открылась бездна, в которую она падала, никак не нащупывая дна. В голове плавали туманные образы, вертелись слова, которые так и не удавалось сформулировать. Она была… кем? Разум представлял собой кашу. С помощью чудовищных усилий удалось вспомнить имя — Виктория. Очень знакомое, так ее и должны звать. Но Виктория откуда? Кто она? Ответы больше не приходили.

Медленно она стала идти к дверям, хватаясь за голову, когда те неожиданно распахнулись и на пороге появилось несколько людей.

— Вот она, ведьма! Я же говорил!

Мужчины бросились к ней. Она глупо пискнула и развернулась в другую сторону, но, не сделав и пары шагов, запнулась, ударившись о пол. Колено отозвалось жгучей болью, пришлось ползти. Через пару мгновений жесткие руки ухватили ее за волосы. Все тело пронзила острая боль.

— Попалась, гадина!

— Нет! Подождите! Это ошибка! Мне нужна помощь!

Несколько мужчин пробежали вперед, переворачивать тела. За волосы ее держали крепко, не вырваться.

— Пастора умертвила, зараза!

— Я никого не убивала!

— Замолкни, дрянь! Давайте, ребята, потащили ее к первому представителю. Он ей быстро пеньковую веревку пропишет.

Ее схватили за плечо, второй мужчина продолжал держать за волосы, а потом поволокли по полу, как мешок с овсом. После себя она оставляла грязный красный след.

— Пустите, мужланы! Я могу идти сама.

Но те лишь ругались и хватали ее еще сильнее. Когда ее выволокли на улицу, стало еще хуже. Палки впивались в спину, а прохожие провожали ее, схваченную, ненавистными взглядами. Какой-то малец бросил в нее камень, и никто даже не придал этому значения.

«Невозможно, так не бывает, это сон, идиотский сон», — думала Виктория, но ничего не исчезало. Наоборот, становилось только хуже.

Она не понимала, за кого ее приняли, почему ее волочат по земле, бьют и ругают или как она вообще оказалась в этой церкви в окружении трупов. Вчерашний вечер тонул в омуте образов, которые никак не удавалось выловить. Она будто погружала руки в воду, но не могла ничего увидеть или нащупать из-за грязной взвеси.

Спина и шея все никак не привыкли к боли, но вскоре, дотащив до здания из красного кирпича, мужчины ее поставили на ноги и, ткнув в спину, повели по бесконечным коридорам. Платье сорвали, потом окатили несколькими ведрами воды. Вместо платья выдали одежду еще хуже — грубую и колючую робу. В уставшее тело мигом будто воткнули сотню иголок. Потом ее затолкали в железную клетку и оставили в одиночестве.

Все это происходило так быстро, что она даже не смогла удивиться. Ее швыряло, как щепку на волнах. С тяжестью она опустилась на пол, покрытый грязной соломой, и принялась рассматривать темницу. Ржавая решетка видала лучшие дни, а замок на клетке был здоровым и уродливым. Тут не было даже ведра. Еще раз взглянув на солому, она одернула руку.

«Ладно, ладно, спокойно. Уверена, я смогу им что-то объяснить. Наверняка воспоминания ко мне скоро вернутся. Должны вернуться! Не повесят же они меня без разбирательства, в самом деле?»

Хотелось фыркнуть, но, взглянув на ржавые решетки, стало почему-то не смешно. Виктория попробовала собрать непослушные волосы, которые все время норовили закрыть лицо.

Время шло, и все, что ей оставалось, — это представлять возможную казнь. Картина, как у нее затягивают на шее узел, не могла выйти из головы. Наконец, в коридоре послышались шаги, и перед камерой появился стражник. Вполне обыкновенный, с королевским знаком красной розы на груди. И все-таки Виктория сжалась, хотя внутри нее все протестующе кричало.

— Идем.

— К-куда?

— К первому представителю, ведьма. Живее.

Новость заставила ее слегка оживиться. Пока это еще не казнь. Восхитительно. Теперь-то она точно объяснит, что ни в чем не виновата. Она поднялась в полной решимости, от своего затравленного вида стало стыдно.

— То, что я ведьма, еще доказать надо.

— Шевелись, пока палкой не погнал, — к спорам стражник явно не привык, и Виктория послушно пошла перед ним, каждый раз вздрагивая из-за тычков в спину, когда надо было свернуть. Наконец, ее привели в небольшую комнату с узким зарешеченным окном. Комнатка оказалась настолько узкой, что хотелось поневоле ссутулиться, но она наоборот расправила плечи.

— Ты можешь идти, стражник.

Мужчина за столом явно задался целью отрастить третий подбородок. На нее он не обращал ни малейшего внимания, перебирая листки перед собой.

— Вы первый представитель? — недоверчиво спросила она. Тот не стал отвечать.

Она сделала шаг вперед и решила начать первой.

— Я ни в чем не виновата! Это ложные наветы!

— Знаю, — сказал мужчина, сняв очки и впервые взглянув на нее уставшими глазами.

— Правда?

— Конечно. Ты ни в чем не виновата. Просто оказалась там случайно.

— Ух! Я так рада, что вы понимаете! — Виктория облегченно опустилась на хлипкий табурет перед ним. Требовалась ловкость, чтобы удержать на таком равновесие.

— Работа такая. Вот и объясни, как ты там очутилась.

Она пару раз моргнула. И в самом деле, как она там оказалась? Потом принялась спешно копошиться в памяти, пытаясь выудить оттуда хоть малейшею деталь. Но все было безрезультатно.

— Пока не получается вспомнить. Но я обязательно сделаю это!

— Вот как? — сочувственно поджал губы мужчина, что заставило его второй подбородок надуться еще сильнее. — Очень жаль.

— Это правда! Я очнулась там на полу и ничего не помню. Только свое имя — Виктория. Но я не убийца, я точно знаю!

Она и сама поняла, как наивно это звучит. Но все это было несправедливо. Мир как будто решил поиздеваться над ней. В груди начал закипать жар.

— Могла бы выдумать что-то поинтереснее. Зато свидетели отлично все помнят. Успели такого порассказать, что диву даешься. Ты приехала в город вчера вечером на экипаже. Нашла портного и тут же купила у него готовое платье. Черное с кружевами.

— Но я ненавижу кру…

— Потом отправилась в трактир неподалеку, где пила, горланила похабные песни, и после заката ушла оттуда с несколькими мужчинами. Портной говорит, что ночью к нему вломилась группа людей, которые потребовали черные наряды. Среди них была и ты. Потом, как я понимаю, вы отправились к церкви. Утром мальчишка-садовник через окно увидел валяющихся на земле у церкви людей и женщину в крови. А, вот еще: стража сходила в дом пастора и обнаружила, что там все перевернуто вверх дном. Похоже, ты заставила беднягу провести какую-то жуткую церемонию в церкви. Об этом так же свидетельствуют татуировки черного солнца на паре тел. Вот вроде бы и все. Ну что, девочка, проясняется в головке?

Виктория сидела, глядя перед собой. Может, она ничего и не помнила, но ее не покидала уверенность, что она ни за что не стала бы так поступать. Кружевное платье, похабные песни? Все это было будто про другого человека. Тут наверняка должна была быть какая-то ошибка. Она пыталась собраться с мыслями, но пульсация в горящей руке не давала этого сделать. Мужчина принял молчание за раскаяние.

— Вот и славно. А то завела песню: не помню то, не помню это. Давай теперь, помоги мне. Сознавайся — и дело с концом. Не придется обвинительный акт писать.

— А мне вы не хотите помочь?

— Чего?

— Мне нужна помощь! — чеканила она каждое слово, пожар в груди разрастался все сильнее. — Я стала жертвой какой-то аферы, а потом меня подставили в убийстве! У меня отшибло память, а ты, боров, сидишь тут и тыкаешь мне. Лучше бы вместо своих бумажек научился с дамой разговаривать!

Мужчина нахмурился, второй подбородок заколыхался, и пару мгновений первый представитель просто сверлил ее взглядом, а потом громко закричал:

— Стража! А ну убирай ее отсюда! Я узнал. Достаточно.

Ее быстро ухватили под руки, а она все продолжала кричать, что невиновна, добавив для верности пару ругательств. Лишь когда решетка камеры с противным скрежетом захлопнулась за ней, она немного успокоилась.

«Ну все, теперь точно повесят».

Она вертела ситуацию и так и этак, пытаясь представить, что могла сказать этому нахалу, но пришла к выводу, что это бесполезно. По нему сразу было ясно, что он уже вынес приговор. От бессилия она опустилась на солому, ударив по ней кулаком. Обожженная рука отозвалась болью. Виктория снова рассмотрела ожог. Даже в тусклом свете камеры его удалось разглядеть. Символ был очень знакомым, какой-то рисунок. Она знала о церквях, кто такие первые представители и даже то, что татуировки черных солнц должны были означать принадлежность к странной секте, но она упорно ничего не могла вспомнить о себе.

Замерев, она принялась ждать. Вот сейчас за ней придут, снова потащат по коридору, в этот раз уже на виселицу — толпа будет смеяться над ней и швырять в нее камни, как тот дурной мальчишка, а она ничего не может сделать.

«Эх, оказался бы тут какой рычаг, я бы в два счета сдвинула эту рухлядь», — думала она, рассматривая старую дверь, но под рукой не было ничего, кроме старой прелой соломы.

Никто не приходил, лишь вдалеке иногда слышались голоса стражников. Время шло, хотя она не знала, как много пролетело часов. Никто так и не появился. Видно, не было свободной виселицы. Виктория представила тугую веревку и сглотнула.

«Я тупую жертву изображать не буду, пусть только попробуют подойти! Я не собираюсь умирать из-за того, чего не знаю».

А стража все не шла. Пару раз до нее доносилось что-то похожее на смех, и внутри все так клокотало, что она была готова задушить всех руками на месте, если бы ее освободили. Разве можно смеяться, когда человека рядом собираются вешать? Что за наглость!

Вокруг стало как-то темнее, а за ней никто не приходил. Сколько прошло времени? Полдня? День? Два? Она все пыталась вспомнить, где могла видеть выжженый знак на руке или как он мог там оказаться. Или любую другую крупицу воспоминаний, которая могла спасти ей жизнь, но ничего не выходило. А мерзкие волосы все норовили залезть в лицо.

Вдруг в коридоре послышался шум, и она тут же напряглась, прижавшись к стене. Последовал вскрик, а за ним до слуха Виктории донесся тяжелый гул шагов. В окружавшей тишине они звучали, как приговор. Из прохода вышел мужчина в плаще и широкой старой шляпе с пером, так что в сумраке она даже не могла рассмотреть его лица. На стражника он уж точно не был похож. Он медленно подошел к клетке и спросил:

— Ты убила пастора?

Голос глубокий, даже немного красивый.

— Я никого не убивала!

Мужчина достал связку ключей и довольно скоро тяжелый замок с грохотом упал на пол. Незнакомец шагнул внутрь и достал сверкнувший топор.

— Погоди! Разве казнят не на улице?

— Я не палач.

Виктория сглотнула, вжавшись в стену еще сильнее. Оторвать взгляд от топора все никак не выходило. Мужчина тем временем сделал еще один шаг.

— Зачем ты убила пастора?

— Я тут ни при чем! Сказала же! Даже толком ничего не помню!

Мысли и туманные образы вьюгой носились в голове. Перед глазами все завертелось. Кто это вообще мог быть? И как он сюда попал?

— Тогда ты мне не нужна, — пожал плечами мужчина и сделал еще один шаг.

Девушка умоляюще выставила вперед обожженную руку — и тут будто прямо перед собой увидела камин и сундук, горящий в огне. Рука отозвалась знакомой болью.

— Стой! Я вспомнила! — заорала она. — Пастор. Дом. Я там была! Видишь на руке след? Вытаскивала из огня ключ!

— Какой? — топор опустился, и это все, что было ей нужно.

— Без понятия, но, похоже, ценный. Я бы ни в жизнь в огонь просто так не полезла, уж поверь. Это след от ключа. Он называется ключ-монолит.

— Первый раз слышу.

— Их придумали недавно. Редкая и очень дорогая вещь. Каждый ключ уникален, с неповторимым рисунком.

— И где он?

Мужчина поглядел на выход, и Виктория тоже, с трудом отцепившись взглядом от топора. «Он вошел сюда без приглашения и ожидает неприятностей, ну, конечно. Это мой шанс выбраться! Только нужно доказать свою ценность, а то вон лицо какое — оттяпает руку и не поморщится».

— Он остался в доме пастыря. Расплавился в огне, наверное. Я так и не смогла достать его, только обожглась. Но я могу сделать копию! Это не так уж и сложно, мне понадобится кузня с нормальными инструментами и кусок металла.

Глаза незнакомца блеснули, и он что-то пробубнил себе под нос. Она напряглась, но так ничего и не расслышала. Виктория понятия не имела, почему знает о ключах-монолитах и как их делать, но об этом можно было подумать и потом, когда она выберется отсюда. Думать гораздо приятнее на свободе, а не на виселице.

— Ладно, — сказал мужчина. — Пойдешь со мной и покажешь.

Сильная рука потащила ее наверх, и она не удивилась бы, окажись прямо в воздухе. Мужчина грубо поволок ее по коридору, а Виктория все косилась на лезвие топора и не переставала думать, во что ввязалась.

Она знала про ключ-монолит, но совсем ничего не помнила про вчерашний вечер. В руку врезалась боль, будто она обожглась прямо сейчас. Она вспомнила даже лицо священника, испуганное, но вместе с тем решительное. Ей был важен ключ, и она бросилась за ним в огонь очага. Но зачем ей ключ провинциального священника? Глупость какая-то!

Незнакомец толкал ее вперед, и пару раз ей пришлось переступить через тела, валяющиеся на полу. Если ее поймают после побега, то теперь уж точно вздернут. И, наверное, прямо на месте. На смену жжению в руке пришло ощущение пустоты, разливающейся под ногами, и веревки, оборачивающейся вокруг шеи. Она даже взялась за нее и вздохнула от радости, почувствовав лишь голую теплую кожу.

Они уже оказались на улице, мужчина, как куклу, мотал Викторию в разные стороны, ведя прямиком к возвышенному тройному шпилю церкви. Была ночь, так что кроме силуэта колоколен да ближайших обшарпанных стен ничего не было видно. Ни одного звука, кроме их шагов, не разносилось. Лишь где-то вдалеке недовольно мяукнул кот.

От неожиданного рывка, бросившего ее в стену, из Виктории вышибло дух. Даже дышать стало больно. Она бы и хотела возмутиться, но у нее не было на это сил.

— Не двигайся, — прошептал мужчина, прижимаясь к ней. Она хотела повернуть голову, но ее так вжало в стену, что она видела перед собой только кусок сырой каменной кладки, а сзади к ней прижимался этот боров. Виктория была готова поклясться, что ощущает исходящую от него силу. Она почувствовала, как мурашки побежали по шее, а потом быстро-быстро сползли к пояснице. Ноги задрожали.

Она уже решила, что сейчас ее изнасилуют, когда услышала шаги неподалеку и ощутила, как вокруг стало чуть ярче, буквально чуть-чуть, словно луч пробился через черную штору. Тяжелую, плотную штору, через которую свет почти не проникал. Штору, от которой пахло пылью и жаром.

Виктория проморгалась от странного видения. Она была готова поспорить, что вместо каменной стены перед лицом видела знакомые шторы. Но что это за место, откуда оно, все еще оставалось скрытым от ее памяти.

Мимо прогромыхали тяжелые шаги, и до нее дошло, что это был патруль. Свет за спиной пропал так же быстро, как и появился. Незнакомец потащил ее вдоль домов, держась все время в тени. Она двигалась впереди и ощущала себя чем-то средним между тряпичной куклой и щитом.

«Как я только могла докатиться до этого?»

Тяжелое безмолвие ночи напомнило ей схожую сцену. Она не помнила тех людей, но смогла вспомнить, как шла именно к этим возвышавшимся в ночи башням. Вернее, к домику священника, что стоял неподалеку. Туда и повел ее мужчина. Мог ли он быть одним из тех, кто якобы был с ней вчера? Вдруг решил закончить то, что они начали?

Виктория съежилась, понимая, что вряд ли справится с топором. И в то же время нужно было срочно что-то придумать. Она не позволит убить себя, как беспомощного щенка. Может, она в два раза меньше и в десять раз слабее незнакомца с топором, но пусть только он попробует ей что-то сделать. Он еще узнает… узнает… В общем, что-то он точно узнает. Например, что ее лучше не злить. Она была уверена, что и глаза способна выцарапать. Как бы жалко это ни звучало.

Незнакомец вышиб дверь пасторского дома. Та послушно подалась, ее даже не заперли. Внутри царил полный бардак. Вещи были разбросаны, пол завален рукописями и пергаментами. В углу, на почерневшем полу, лежали обгорелые занавески.

— Твоя работа? — наконец, прервал он молчание.

— Наверное.

Виктория крутила головой, не желая вляпаться в кучу мусора, словно та могла наброситься на нее. Где-то здесь были скрыты воспоминания, которые могли ей совсем не понравиться. И ей хотелось держаться от них как можно дальше.

— Хочешь сказать, тебя тут не было?

— Я не помню. Почти ничего. Со мной что-то случилось, только не знаю, что.

Мужчина хмыкнул и толкнул ее на стул. Толчок, вроде бы, оказался не сильным, но она чуть не упала на пол вместе со стулом. Тот противно скрипнул. Пришлось сдержаться, чтобы не высказать мужлану все, что она о нем думает.

Он тем временем зажег подсвечник со свечами и принялся осматриваться, переходя от одной кучи к другой.

— Как выглядит то, что запирают на ключ, о котором ты говорила?

— Это может быть все что угодно, — устало ответила Виктория, облокотившись на стул. Тот был твердым, но куда лучше соломы в тюремной камере.

— Тогда тебе придется вспомнить, что это, — свою огромную шляпу незнакомец не снял даже тут. Хотя лицо во мраке, даже без шляпы, ей бы удалось разглядеть с трудом.

— Почему это мне надо вспомнить?

— Потому что я верну тебя обратно или просто сэкономлю время, — Виктория заметила под полой его плаща еще один топор.

Она заерзала на стуле, ощущая на себе тяжелый взгляд. Попробовала вспомнить. Ночь, горящий камин, человек в зеленой накидке, яркая вспышка боли от ожога. Ничего конкретного, просто набор образов. Все мысли превратились в размазню, будто десятки красок смешали в одном ведре. Даже думать было больно.

— Ничего не получается.

— Плохо стараешься, — мужчина приблизился на пару шагов вперед, и ей захотелось сильнее отодвинуться на стуле. — Ты сказала, что знаешь о ключах. Ты была здесь вчера. И у тебя на руке эта милая отметина. Ты явно хотела открыть то, что им запирается. Так что лучше вспоминай, где это.

Начинало казаться, что в тюрьме она была в большей безопасности и, к своему стыду, ей захотелось очутиться на злополучной соломе в окружении старых решеток.

— Я даже не помню своего полного имени. Как я смогу вспомнить про эту штуку, умник?

— Тогда ты мне не нужна, — почему-то ей показалось, что в тот момент в комнате стало темнее и холоднее, по телу пробежали мурашки.

— Постой. Я попробую.

Она ухватилась за голову и старалась не глядеть на темную фигуру, нависнувшую над ней. Бредово, конечно, но, кажется, она в самом деле тут была. Этот запах благовоний, подожженные занавески — все это уже было. Она зажмурилась, пытаясь восстановить сцену с ожогом. В голове всплыло лицо с крупным носом и бородавкой, человек что-то крикнул и швырнул ключ-монолит в очаг, а такие знакомые ей руки потянулись прямо за ним в пламя. Голова раскалывалась, словно по ней кто-то ударил, по виску начала стекать струя пота.

— Там, — мотнула она головой на остывший очаг.

Мужчина подошел и принялся копаться в золе, почти сразу он достал небольшой сундучок. Грязный маленький предмет тонул в его руках. Попыхтев, мужчина поставил его на пол и замахнулся топором.

— Я бы не стала этого делать.

— Почему?

— На этих сундуках защита. Внутри — капсула с кислотой. Попробуешь открыть — чтобы там ни было — расплавится.

— Откуда ты знаешь?

«И в правду, откуда?» — подумала Виктория, но голова отозвалась лишь тупой болью. Пыль на руках вызвала приступ тошноты.

— Не знаю, — тихо сказала она, пытаясь отдышаться.

Мужчина молча стоял в комнате, потом быстро подошел и схватил ее за кисть с ожогом.

— Ай!

— Это поможет?

— Пусти, больно!

— Поможет или нет?

— Да! — выпалила она. — Сказала же, что знаю, как делать ключи-монолиты! Дошло теперь, болван? Говорила же про кузню. Сделать их не так сложно, как кажется, если есть рисунок.

Она потерла руку с ожогом и стиснула зубы, чтобы не разреветься от досады.

Мужчина потащил ее за шиворот на улицу, как провинившегося щенка. Виктории очень хотелось вывернуться, топнуть ногой или даже ударить его. Но голова раскалывалась, а здравый смысл подсказывал, что если она это сделает, то останется без руки.

За темным силуэтом церкви ждала лошадь, на которую мужчина закинул ее, как паршивый мешок, а потом сел в седло сам. Она слишком устала, чтобы возмущаться, и покорно вдыхала запах крупа лошади.

«Это нечестно, — думала она, сдувая непослушный локон волос. — Я не игрушка, а он ведет себя так, будто у меня души вообще нет. Куда меня понесет теперь?»

Вместе они двинулись вдоль дороги, пока позади не послышались крики. Виктория попробовала разглядеть спешащих к ним людей, но видела только, как огоньки от факелов прыгали во тьме. Ее качало на лошади, и скоро она отвернулась от дороги, чтобы не кружилась голова.

Незнакомец пришпорил лошадь, и в довершение восхитительного дня Виктория ощущала, как спина животного била ее по животу при движении. Кажется, мир жаждал, чтобы она заблевала. Но она плотно сжала рот. Она сжала даже зубы, чтобы слюна не вытекла изо рта.

Редкие всполохи света прыгала перед ее глазами, и Виктория дала себе обещание: «Хватит быть игрушкой. Я выберусь, я не сдамся».