Обман развития

Никита Владимирович Чирков, 2022

В Мегаполисе мира технократов разворачивается несколько историй. Итан и Бенджамин – два давних друга и в нынешний момент самые могущественные люди планеты – неожиданно для самих себя сталкиваются в идеологической борьбе за будущее. В это время, злоупотребляя должностью следователя Бюро контроля технологий, Ксения Конлон пытается остановить деятельность таинственного Эхо – лидера виртуальной секты, с которым у нее давние счеты. А из-за неожиданной амнезии юноша Данакт старается понять причины своего одиночества. Ища своих родителей, он не только обретает неожиданных друзей, но и пытается разобраться с установленными в его теле запрещенными законом чуждыми имплантами. Вскоре все события оказываются слишком тесно переплетены стечением обстоятельств, вынуждая поставить под сомнение наличие свободы воли.

МЕГАПОЛИС

1

Проспав несколько часов под лестницей первого этажа недостроенного многоквартирного дома, подросток способен опознать лишь холод да сырость, с которыми делит свое изгнание уже почти двое суток. Оказаться тут помогло чувство самосохранения, властвовавшее над ним сразу же с момента зрительного контакта с неизвестным мужчиной в том помещении, где он проснулся по неизвестной ему причине. Ударившие в стенку перед ним лучи солнца каким-то странным образом создали красивую картинку на неровной бетонной плите. Созерцание такой мелочи помогло успокоиться, вследствие чего обуздать слух, ранее казавшийся жестким мучителем. Минута, другая — и фокусировка на отдельных звуках превращается в приключенческую игру. Крайне интересным становится источник тех или иных звуковых волн, таких непохожих, порой пугающих, но ложащихся в почву интриги, подталкивающей на рискованную вылазку из норы в мир людей. Уже в паре минут ходьбы, на большом экране у ближайшего перекрестка на стыке кварталов, было лицо женщины, сменяющееся время от времени изображением огромного ракетоносителя. А благодаря паре десятков человек, активно следящих за происходящим на улице и из окон домов, он придал событию еще больше значимости, собрав со всех понемногу свой эмоциональный фон.

Благодаря тому, как поток спешащих по своим делам людей огибал зрителей, словно вода остров, у него получалось незаметно для всех приблизиться к основному скоплению, совсем невзначай, аккуратно и не привлекая внимания, будто бы он был тут с самого начала действа. Забывая прятать лицо под капюшоном, он приковал взор к огромному виртуальном экрану, где ранее женщина сообщила об отлете некоего Итана Майерса к орбитальной базе Кесслер под руководством Евгении Кос, а оттуда на экспериментальном аппарате он улетит к космической базе Точка. Но само имя не имело значения, пусть окружающие и роняли фразы под разным углом отношения. Кто-то высказывал недовольство, мол, вместо космоса надо бы ему заняться делами земными. Или же проскакивало неподтвержденное пророчество о начале катастрофы для всех: ведь, раз он покинул планету, то теперь руки развязаны, ну и все это как-то связано с ужасом Колкола. Хотя самым странным звучало простое неверие как в сам полет до Точки, так и в наличие Итана, решившего не показываться до момента прибытия. Неужели кто-то мог бы о таком лгать? Все это казалось ему несправедливыми наговорами. Но были и вполне приятные, отчетливо пересекающиеся с детским восхищением высказывания: настоящий герой, идущий на жертвы ради развития общего блага, ставя прогресс выше мелочных желаний продажных властей, при этом смог наладить работу ЦРТ в угоду помощи простым людям. К счастью, все это было лишь краткими всплесками, далекими от разжигания конфликта на улице.

Внезапно на экране появились четыре человека, у каждого свое «окно»: две женщины — Амара и Виктория и двое мужчин — Бертран и Грегор. Благодаря людям он сразу узнал: это — великая Четверка космонавтов. Они уже в космосе, на той базе, куда Итан отправится после Кесслера. Приятные лица по очереди делились с журналисткой информацией о подготовке организма Итана и причинах отсутствия его на экране, о стремлении создать новый двигатель на чистой энергии под названием «Звено», чем он займется в безопасном для человечества месте. Удивление перемешивалось с восторгом, даря девственно фантастическое возбуждение перед неизведанным, чарующим своей таинственностью. Как и полагается, время — это первое, что поддается искажению. Отсчет полета был им встречен удивлением скоротечности, сразу же подключилась паника из-за невозможности вживую увидеть запуск человека в космос. Хаотично оглядываясь, ища шанс лицезреть самолично, он подметил синхронность подобной реакции у других людей. Чуть пройдя вперед и свернув налево, на другую длинную улицу, вдалеке, там, где опускалось солнце, ракетоноситель начал плавный подъем. Сотни людей наблюдали этот красивейший момент благодаря архитектуре Мегаполиса, позволявшей лицезреть пересечение космической силы и тяги человека освоить эту силу. Последние лучи солнца накрыли его вместе со всеми через остаточный след двигателей сразу же, как Итан Майерс — герой в юных глазах — расставался с планетой.

Разделившие с ним это событие люди растворились в толпе под самые разные причитания, что, несомненно, могло привести к ненужному вниманию в адрес худого мальчишки, прятавшего лицо под капюшоном, сгорбившегося и совсем уж жалкого на вид. К сожалению, подобный мрачный фон этого места послужил развитию крайне неожиданного для него сценария, участие в котором виделось ему немыслимым, но что-то маленькое, но очень сильное внутри него не позволило игнорировать совершенно неожиданные события с одной несчастной женщиной. Она пыталась пробраться на ту же стройку, куда он сам держал путь. Думается, и проблем быть от этого не должно, но тут он со стороны услышал крик двух мужчин, переговаривающихся о местонахождении этой самой женщины, чью панику видно невооруженным глазом. Не желая встревать в пугающий своей непредсказуемостью конфликт, он очень хотел пройти мимо ровно до момента, как увидел грудного ребенка на ее руках.

Подбежав к робкому подростку с обернутым в пеленки грудным ребенком, полными слез глазами и невероятным стрессом, она жалостливо просила помощи. Вот-вот, казалось, и взвизгнет в отчаянии, лишь бы хоть как-то убедить его в сочувствии к матери новорожденного, боявшейся встретить худший кошмар в своей жизни. Растерянность сменилась неким интуитивным порывом в свершении правильного поступка сразу же, как крики враждебно настроенного мужчины заметно приблизились. Кое-как сориентировавшись, новоиспеченный спаситель кивком головы указал идти за ним. Довольно быстро оказавшись на углу бетонного ограждения, перед которым на небольшой парковке размещены мусорные контейнеры, он указал ей на спасительный проход. Из-за повреждения стыка двух плит часть бетона обвалилась, оголив арматурную сетку, которую ему удалось разогнуть одной левой, правда, сам процесс оказался крайне неприятным и даже болезненным. Мать всерьез удивилась его необъяснимой силе, но крики преследователей вынудили отложить сомнения на потом. Общее напряжение стало стихать, лишь когда они спрятались на первом этаже так, чтобы была видна лазейка. Но все еще был риск выдать свою позицию самым важным для любящих матери и отца звуком — криком ребенка. К счастью, сейчас он крепко спал, о чем отдельно беспокоилась мама, подбирая слова благодарности да боясь что-то сказать из-за все тех же опасений быть обнаруженными.

— Все хорошо, — постарался шепотом успокоить ее подросток, аккуратно выглядывая из-под капюшона, — тут вряд ли вас найдут.

— Спасибо тебе, правда, спасибо большое! Они хотели украсть моего ребенка! — в слезах выговорила она, прижав младенца ближе к груди. — Они плохие люди, обманывают таких, как я, пользуются нашим положением.

Подросток всем своим видом выдавал непонимание картины происходящего.

— Ты еще явно юн, чтобы знать, о чем я говорю. — Она замешкалась, думая, стоит ли рассказать ему разочаровывающую правду, но лицо его жаждало знаний. — Смотри, есть благотворительные организации, которые помогают родителям-одиночкам и малоимущим: деньгами, жильем, едой и даже работой. Там своя система — сложная, но она работает, да и выбирать не приходится. Брать обычно с нас нечего, но… Не знаю, как ты тут давно и многое ли знаешь, но с детьми… в общем, многие не могут их иметь.

— Они их отбирают? — не веря в свои же слова, спросил он.

— Да. Очень жаль, что люди способны на такое в отчаянии.

— Вы не злитесь на них?

— Злюсь, конечно. Но… я знаю, что люди неплохие сами по себе, просто сейчас такое время. Никогда не знаешь, куда заведет тебя жизнь. А родитель, который не может быть родителем… нельзя такое судить и осуждать.

— Но вы можете пострадать! Почему не сказать полиции?

— Я хотела. Но как только представлю, что сама лишусь своей дочери, то… смогу ли я не совершить ужасного, чтобы…

— Но это же неправильно! — Подросток всерьез не понимал, она это видела, даже умилялась его до сих пор наивному уму.

— Ты прав. Но такова жизнь. Она не состоит из правильного и неправильного. Все очень сложно. Если я начну делать плохое в адрес тех людей, то разве буду я лучше их?

— Но это они вам угрожают!

— И это мой выбор: ненавидеть или простить. Пока они еще ничего не сделали, и я думаю, что пока плохое дело не совершено, нельзя обвинять человека. Да и посмотри сам, разве ты не дал мне шанс? Ты мог бросить меня или даже помочь им отнять мою Клару — но помог. Ты совершил правильный поступок, и я очень благодарна тебе. Мы — мы благодарны тебе. Ты очень хороший мальчик. Расскажешь, почему ты здесь?

Этот вопрос удивил его не с точки зрения любопытства стороннего человека, а из-за отсутствия даже мысли об этом. Не зная, что ответить, он стал задаваться вопросами о себе и том, что же все-таки делать.

— Меня зовут Роза, а это Клара. А тебя?

Он поднял голову и посмотрел на нее странно, словно удивленный тому, что она все еще тут. Но лицо Розы выражало лишь заботу и сопереживание.

— Данакт. — Он знает это имя, но не помнит откуда, так что, впервые его произнеся, вполне ожидаемо ощутил некую инородность.

— А где твоя мама?

Данакт не знал, что ответить. Вопрос этот запустил новые мысли, заставляя наконец-то замечать отсутствующие куски в его жизни.

— У всех есть мама. Уверена, она тебя любит, где бы она ни была. Прятаться в тени не обязательно, я ничего плохо тебе не сделаю. Я хочу помочь. Помочь так же, как другие люди помогают мне, — так и только так стоит жить, заботясь друг о друге. Я могу лишь предложить, но решать тебе.

— О чем вы говорите? — с трудом вымолвил Данакт.

— Я же говорила, что есть фонд помощи таким людям, как… как мы с тобой. Одиноким, тем, кому нужна помощь. Еда, жилье, работа — все это обеспечат на первое время, более того, я смогу помочь тебе найти твою маму. У нас много подростков и детей. Сколько тебе лет? — Данакт вновь не знал, что ответить. — Я вижу, что ты еще слишком юн, чтобы быть на улице, на этом холоде, один. — И вновь он удивился, впервые задумавшись о таком понятии, как холод. — Ты помог мне, а я помогу тебе. Перед тем как ты нашел меня, я позвонила своему куратору, он должен уже приехать, и мы…

— Извините, но я не пойду. Спасибо вам большое за предложение, но… будет лучше, если я пока останусь один.

Роза скромно улыбнулась, видя поникшее состояние Данакта, все так же сидевшего в тени. Она хотела сказать что-то еще, как-то приободрить мальчика — но прекрасно понимала неуместность упрямства. Чуть подумав, она достала из кармана куртки визитку и протянула ему.

— Здесь мой контакт, это работает как ссылка или номер телефона. — Данакт аккуратно взял карточку правой рукой и стал рассматривать. — Если тебе понадобится помощь, то обязательно обращайся. Слышишь, не бойся и не стесняйся! Мы поможем, чем сможем. Ты не одинок.

А дальше все произошло совсем неподконтрольно его вниманию: Роза поблагодарила его за добрый поступок, направилась к импровизированному лазу и покинула эту стройку так быстро, словно ее тут и не было. Одинокий Данакт пробирался через дебри колких мыслей обо всем и сразу, лишь бы найти ответ на вопрос: почему он не пошел с ней? Ведь она права: он одинок, не знает ничего о том, где его родители, да и живы ли они, не говоря уже о том, в каком он странном изуродованном состоянии, да еще и не чувствует холода, в отличие от жгучей боли при половине своих движений. Растерянность поглотила его настолько жадно, насколько ему захотелось тут же и умереть: забившийся в угол, несчастный и жалкий, он всецело осознавал себя самым бесполезным и ненужным существом в этом страшном большом мире. Но в этот кризисный момент случилось нечто странное, лишившее все ранние мысли трагического оттенка, — ему стало плохо. Невыносимые мучения по всему телу, начиная от головы и заканчивая конечностями, словно некая сила выворачивала его наизнанку, желая вырвать самые последние крупицы надежды. Нет возможности кричать, даже вздох становится роскошью, когда все мышцы сводит разом, превращая его в сгусток чего-то страшного, способного заставить любого чуждого зрителя убежать в панике. Происхождение этого кажущегося наказанием мучения не имело источника ровно до того момента, пока процесс резко не прекратился, оставив лишь свободу воли дыханию, зрению и слуху. Никогда еще прохладный воздух не был таким приятным для легких, как и вид старых двадцатиэтажных зданий за границей стройки не привлекал своей детальностью, превращая облегчение после страшных мук в лучший момент жизни Данакта.

— Не знаю, с чего начать. — Неизвестный ему голос заговорил, а он и не понимал откуда, голову не повернуть, а ламп рядом нет, все-таки уже ночь, так что это может быть кто угодно в каком-то метре от него. — Наверное, стоит попросить тебя сохранять спокойствие. То, что сейчас с тобой происходит, — этот паралич, насколько я могу судить, временный. Некий защитный механизм, если я не ошибаюсь, на мое вмешательство. А поверь, мне потребовалось очень много времени и ресурсов, чтобы найти тебя. Меня зовут Бенджамин Хилл, и это меня ты видел, когда убегал из подпольной лаборатории. И да, я сейчас говорю в твоей голове, потому что кто-то и зачем-то внес в твой мозг, как и во все тело, имплантаты, превратив тебя в… ну, частично ты человек. Видимо, что-то сработало или ты сам включил открытый канал передачи данных, который уловили спутники под моим контролем. У меня нет доступа к твоей памяти и общей системе, я лишь смог подключиться к общему каналу связи, но он, опять же, явно не просто так встроен.

— Что… — Ожидаемо Данакт был испуган, но чем больше он думал, тем легче получалось принять это странное знакомство. Возможно, на это повлияло его одиночество, подталкивая на любой доступный ему контакт. Решать, в какую истину верить, ему сейчас не хотелось по единственной причине: возможно, Бенджамин — единственный шанс узнать правду о себе. — Что вам нужно от меня? — Говорить было трудно, но с каждой секундой контроль над телом возвращался, и еще до ответа на вопрос Данакт уже начал подниматься с пола.

— Я не должен был тебя тогда отпускать. Тебе была нужна помощь, а я… Моя ошибка сделала для тебя последние два дня невыносимыми, и я хочу это исправить.

Данакт молчал не из-за упрямства или страха, а простого непонимания сути открывшихся возможностей что-то требовать или же задать важные для него вопросы.

— Где мои родители? — чуть ли не жалостливо, как крик о помощи, вырвалось из него громче ожидаемого.

— Мы найдем их вместе, обещаю. Но сейчас, пока есть время, тебе надо…

— Нет! — Этот вопрос стал сердцевиной его самосознания, запустив дружеское соревнование между отчаянием и упрямством, то ли воссоздавая, то ли изобретая на ходу первые черты характера. — Я ничего не сделаю, пока не узнаю, где моя мама… где мой папа!

Тишина в голове уже начала провоцировать мысли о разрыве контакта с Бенджамином, ну или же не было никого, а голос — это попытка Данакта хоть как-то найти силы на дальнейшие, пока неизвестные действия. И вот когда Данакт уже собрался вновь спрятаться под лестницей до восхода солнца, Бенджамин заговорил вновь, причем куда с большим сопереживанием:

— Ты еще здесь?

— Да.

— Что ты помнишь о своих родителях? — Молчание Данакта было самым честным ответом на этот вопрос. — Смотри, я не знаю, где твой отец, никаких бумаг, указывающих даже на его имя, не было, а в базе тебя нет. Видимо, ты не был зарегистрирован при рождении. Но твоя мама не бросила тебя, потому что там, где ты проснулся, была твоя карта с вашими данными. Я все это тебе говорю для того, чтобы ты понял, насколько достоверно то, что тебе придется услышать. Твоя мама умерла. Если верить заключению морга, то это случилось за пару часов до твоего пробуждения. Мне очень жаль. Я обещаю, что мы найдем отца, но сначала ты должен уйти с улиц в безопасное место как можно быстрее.

— Нет. Я должен увидеть ее.

— Зачем? Это ничего не даст. К тому же это опасно, а тебя не должны видеть.

— Сейчас же ночь. Кто меня увидит?

— Ты уверен, что хочешь этого? Это трудное решение.

— Пока я ее не увижу — ничего не сделаю! Мне это нужно! — Данакт сам не ожидал такого порыва, отсюда и уверенность следовать ему.

— Хорошо. — Бенджамин же не скрывал вынужденного согласия, желая поскорее начать, дабы раньше закончить. — Но надо спешить. Делай ровно то, что я буду тебе говорить, тогда все получится.

Если бы Бенджамин не помог ему в поисках родителей, то, вероятно, ему было бы отказано по той же причине, что и Розе: Данакт не знает, почему должен им верить. Он даже не знает, верить ли словам о смерти мамы… А ведь он обязан что-то чувствовать из-за этой ужасной для нее участи, хотя на деле просто не верит в это. Словно умер не самый близкий человек, а просто кто-то незнакомый. Возможно, виною этому отсутствие в памяти ее образа — хоть какого-то, связывающего ту женщину с ним больше, чем простая роль. По сути, этот неопределенный комок в юной голове и занимал пока что все внимание по самой очевидной причине — это основа его самоопределения. Через маму он хотел найти свое место, понять, что с ним произошло и почему он такой, почему сейчас… Прямо как Роза заботится о Кларе, он представлял заботу его мамы о нем.

Всю дорогу в полтора часа на своих двоих Данакт не замечал ранее привлекающее своим разнообразием окружение. Погрязший в сомнениях, он желал закончить этот путь поскорее, чтобы избавиться от терзающих мыслей о собственной участи и причине существования. Благодаря лаконичным указаниям маршрута, Данакт сам не заметил, как оказался у морга. Осмотревшись вокруг себя, подметив плотно выстроенные здания разной высоты, он ощутил свою незначительность, как никогда ранее. Пусть уличные фонари и одаривали светом эту тесную улицу — ему казалось, словно весь Мегаполис вот-вот заберет его в свои жестокие объятия. Приступ паники стал подкрадываться незаметно, хотя не стоит большого ума связать этот эффект со страхом перед грядущей встречей.

— Данакт, успокойся, все хорошо, тебе ничто не угрожает. Я вижу тебя через камеры видеонаблюдения, а еще слежу за окружением.

— Что… что мне делать? Мне страшно… я…

— Дыши. Ты не один, я с тобой. Рядом нет людей, я специально вел тебя по пустым улицам, чтобы не привлекать внимания. Видишь слева квадратное строение? Это морг. Следуй моим указаниям, и ты окажешься внутри. Сейчас там никого нет. Дверь я смогу и отсюда взломать.

Данакт сам не заметил, как оказался внутри, причем страх быть замеченным в морге и вовсе не подоспел к самому событию. Только он собрался открыть дверь, за которой должно лежать тело его мамы, как Бенджамин остановил его:

— Постой. Я хочу просить, ты что-нибудь помнишь о ней?

Вопрос оказался Данакту не менее неприятным, чем так и не произнесенный ответ. Данакт хотел ее увидеть ради возобновления той уникальной и такой недостающей связи с родителем. Возродить те нежные чувства, должные быть в его сердце, но отсутствующие с момента пробуждения так явственно, словно не хватает части тела. Это единственный способ, который знал ребенок благодаря природному инстинкту, для нахождения своего места, своей роли.

Он с трудом выдвинул тело из морозильной камеры. Ему предстала женщина лет пятидесяти, длинные черные волосы, худая, невысокая. И важнейшим моментом в его жизни и взрослении стало очень легкое по эмоциям, но неприятное по сути понимание: ему не хочется знать ее имя. Все ожидание безжалостно столкнулось с суровой реальностью, отрезав без предупреждения связь с родителем на самом примитивном уровне. Вот оно, его прошлое, мертвое и обезличенное, больше тянущее на роль ненужного груза, нежели крепкого фундамента.

— Что ты хочешь про нее знать?

— Ничего, — очень странно прозвучал ответ для него и Бенджамина.

— Я могу лишь представить твои чувства, потому что своих родителей я не знал.

— Это плохо.

— Тут ты прав. Вырос сиротой в детском доме, а их так и не решился найти… Скорее всего, они уже мертвы, так что я никогда не узнаю правду. Отчего не могу не дать тебе совет: подумать еще раз, потому что…

— Вы знаете, что со мной случилось? — Данакт заговорил чуточку иным, более осмысленным голосом.

— Нет. — Бенджамин решил дальше не подталкивать подростка к неприятной теме. — Но я помогу тебе узнать. Постарайся не делать поспешных выводов. Я вполне могу допустить, что она помогла сделать это с тобой, чтобы спасти. Родитель сделает все для своего ребенка, даже если это кажется чем-то неправильным, мотивы вполне могут быть самыми добрыми.

— Вы так говорите, словно знаете, каково мне.

— Я знаю, каково людям, которые готовы на все ради близких. Когда-то мы занимались разработкой технологии, чтобы делать людей лучше. Оказалось, человеческий мозг не особо любит вмешательство. Случилась большая трагедия, много людей пострадало, немало умерло в ужасных мучениях, а мы закрыли проект, который получил именование «Сбой». Знаешь, что мотивировало меня в том проекте? Жажда людей спасать жизнь и исправлять ее. Ты бы видел, сколько матерей и отцов были готовы на все, лишь бы мы помогли их детям с исправлением дефектов.

— Думаете, кто-то таким образом пытался спасти мне жизнь?

— Тебе это может казаться странным, но поверь, нет ничего ценнее жизни близкого человека. Мне потребовалось время, чтобы это усвоить. Если бы кто-то хотел навредить тебе, то точно не таким образом.

Данакт вышел из зоны хранения тел и, оказавшись в умывальне, подметил на стене зеркало. Включив настенный свет, он аккуратно снял капюшон. Очень медленно и поэтапно приходило осознание увиденного, а вот понимание давалось с большим трудом, да и то лишь догадки. Полностью лысая гладкая голова, правый глаз заменен на недвижимый механический, а от него на всю сторону головы — три больших расходящихся шрама, скрывающих внедренные в мозг компьютерные микроплаты. Ощупывая это место, Данакт нашел множество неровностей на всей правой стороне, но самое удивительное — он не ощущал этих прикосновений, словно это не его часть тела. В этот самый момент случился некий сбой в виде искаженного зрения и слуха, почти заставивший его вскричать от раздражения, — но внезапно все закончилось. Более того, как оказалось, ранее он видел лишь левым глазом и слышал тем же ухом, в то время как правая сторона попросту не работала — слуховой аппарат также оказался в списке измененных. Данакт всерьез поразился расширению возможностей: видеть в оба глаза, слышать в оба уха. Это было не менее странно, чем появление перед глазами в небольшом окошке светло-голубого оттенка лица Бенджамина.

— Не знаю, что ты сделал, но у меня появился частичный доступ к твоей системе. И, судя по всему, ты восстановил зрение и слух, так что я могу тебе передавать информацию не только по связи. — Посмотрев в свою камеру, Бенджамин произнес: — Ну, здравствуй!

— Вы видите через этот… этот глаз?

— Да. Видимо, у тебя внедрена не только аудио-, но и визуальная связь. Но, чтобы понять все твои возможности, нужно провести полноценную диагностику, заодно заменить эти старые детали на современные. Недалеко от тебя, часах в двух пути, есть один из складов, там ЦРТ хранит и ремонтирует технику.

— ЦРТ?

— Центр развития технологий — это место существует давно, целая корпорация по созданию всего на свете. Когда-то оно дало мне образование, жилье и работу, а потом я даже руководил им.

— Вы знаете Итана? — спросил Данакт с неожиданными нотками азарта, словно говорит о кумире. — Я видел полет в космос, удивительно, как это — полететь в космос!.. Я бы хотел сам. Там еще говорили про Четверку космонавтов. Вы их знаете?

— Общался, да. Но я не участвую в этом. У нас с Итаном разные профили работы.

— Но вы дружите?

— Итан Майерс — это… мы друзья, да. Дружим очень давно.

— Почему он улетел?

— Это не важно. Сейчас ты должен…

— Почему вы не говорите? Вы же друзья.

— Это немного другая дружба, Данакт, да и не важно все это сейчас.

— Я все равно не понимаю. Еще там, на улице, много говорили про него, не только хорошее, но и плохое. Почему они так говорили?

— Потому что не все люди довольны им, как и многим в этой жизни. Это нормально, не воспринимай всерьез. Люди разные, у всех свои точки зрения, основанные на прожитом опыте.

— Как же тогда понять, кому верить, а кому нет?

— Это отличный вопрос. Думаю, лучшим выходом будет спросить себя, чего хочешь ты. А потом, когда определишься с целью, искать способ ее реализовать, но всегда помни о последствиях. Твои действия имеют силу влиять на других людей, и это не всегда будет так, как ты хочешь, а предсказать результат…

— Поэтому Итан улетел?

— Что? Нет-нет. Отчасти, наверное, да. Но нет, не целиком. Ты, главное, сейчас пойми вот что. Когда мы проведем твою полную диагностику и улучшим то, что было сделано плохо, тогда у нас появится…

— Почему я должен верить, что вы вправду хотите мне добра?

— Я помогаю, потому что могу, к тому же никто, кроме меня, не сможет это сделать. Я использую эту возможность, чтобы сделать доброе тебе дело, точно так же, как и ты, рано или поздно, имея те возможности, которые у тебя есть и будут, встанешь перед выбором, кому и как помочь, используя свой потенциал. Так устроен мир, каждый реализует свой потенциал, свои силы и знания именно тем образом, каким считает нужным. Сейчас пришло время тебе принимать решение: ты можешь сделать так, как я прошу, и получишь ответы, а еще возможность использовать то, что с тобой случилось, во благо. А можешь принять иное решение — но только я не знаю, чем оно тебе или кому-либо поможет.

Приходится взрослеть так быстро — а ему не отделаться от постоянно всплывающего чувства растерянности. И дня не прошло, как он был под лестницей, хотя готов спорить о целой пропасти. Данакт уже и не замечает, как медленно комплектуется некий собирательный образ его мировоззрения, а желание заполнить внутреннюю пустоту уступило место стремлению укрепить дружбу.

Но пока он идет по маршруту к складу ЦРТ, наслаждаясь расширением зрительных и слуховых возможностей, внутри так и напрашивается тема заслуженности его жуткого состояния. Совершенно без причины ему проще представить собственную вину, а то и целое наказание в виде этого пожизненного образа, нежели наличие у мамы или творцов его судьбы той жестокости, толкнувшей их на кошмарное деяние.

2

Деревянный двухэтажный дом с большими окнами стоял прямо на центре крыши круглого небоскреба, занимая примерно половину площади, благодаря чему вокруг строения десять на десять было достаточно места для прогулки по идеальному газону. Ночное время открывало не только чудесный вид усыпанного белыми точками неба, но и неровность Мегаполиса. Мужчина и женщина лет шестидесяти смотрели на весь город внизу с особым любопытством, будто бы выискивая в разности высоты и форме строений некую закономерность или спрятанную тайну. Они хорошо выглядели для своих лет, а вместе составляли красивых супругов, глядя на которых веришь в нерушимость если не любви между ними, то уж точно преданности.

— Ну, как вы тут?

Они медленно обернулись, быстро осмотрев с ног до головы новоприбывшего: чуть выше них, короткие светлые волосы, немного полноватый, одетый лишь в белую рубашку на размер больше и просторные брюки. Его откровенная улыбка будто меняла лицо до неузнаваемости, пряча и без того глубоко посаженные глаза еще глубже.

— Сыночек! — Женщина радостно подошла к нему и крепко обняла, рядом сразу же оказался отец.

— Наконец-то решил навестить нас, здоровяк! — Отец выдал напускную строгость, после чего громко посмеялся и крепко обнял сына.

— А где наш внук? — спросила мама, оглядываясь. — А твоя жена?

— Мам, ее зовут Алина, ты же знаешь.

— Лишь статус твоей избранницы делает ее в моих глазах хоть кем-то.

— Мам, ну хватит, я люблю ее, а она любит меня, так что, может, уже…

— Мне лучше знать, кто и как любит.

— Сын, мы уже говорили, что человек, не разделяющий нашу судьбу…

— Да, я знаю, пап, я все знаю.

Он устал от подобного настолько, что пропускает данные суждения мимо ушей, но, с другой стороны, от этого ему легче лгать о грустной причине отсутствия рядом их внука.

— А подростку скажи, чтобы перестал дурью маяться и навестил нас. Я все понимаю, период любопытства — он такой, но семья — это главное, а ему еще быть твоим преемником. Так что смотри, не успеешь оглянуться, как таким же, как я, станешь! — более позитивно высказался отец.

Несколько минут они прохаживались по краю крыши, позволяя тишине наполнить их сердца теплом от семейной встречи. Он любил своих родителей, как и они его, но в тот момент, когда он решил найти свой путь, отец и мать все еще видели в нем ребенка.

— Как у вас тут дела, расскажите лучше. — Он шел между ними, вновь ловя момент безопасного окружения, вспоминая свое детство в кругу большой семьи.

— Ты давай-ка сам лучше расскажи, — начал отец серьезно, — как проходит развитие твоей «Дороги света»?

— Вполне хорошо! — уверенно прозвучал его ответ. — У нас достаточно спонсирования для игровых центров, о которых я говорил, где мы сможем открыть глаза молодым и перспективным, — с особым воодушевлением говорил он, вглядываясь в одобрительные глаза родителей.

— Признаюсь, сын, я все еще сомневаюсь насчет твоей идеи. Мир технократов чужд нам, ибо чем больше развивается у людей ум, тем сильнее тухнет сердце.

Конец ознакомительного фрагмента.