Вектор: Жизнь и смерть

Никита Владимирович Чирков, 2020

Когда-то имя Портера Уитмана было одним из самых громких в мире журналистики. Бравшемуся за самые горячие и неоднозначные темы, бескомпромиссно следовавшему цели раскрывать заговоры и освещать события, ему всегда удавалось достичь результата. И вот вместе со своей небольшой командой он смог найти доказательства того, что станция Вектор, ранее числившаяся пропавшей, на самом деле все еще функционирует. Более того, они даже нашли ее и смогли попасть внутрь – но встретили их уже давно не люди… Раскрытие тайны исчезновения крупнейшей станции по изучению внеземной Жизни стало бы величайшим достижением в карьере Портера Уитмана – однако судьба распорядилась иначе: он остался один, без возможности побега, без шанса на помощь извне. Отныне Портер – последний человек на Векторе. Содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 7

Сердце стабильно отстукивает быстрый ритм, не позволив Портеру окончательно перелистнуть страницу срыва, за который обычно ему было бы стыдно, но только не сегодня, не здесь. Впервые в жизни он вдруг всерьез признал это ненавистное ему явление чуть ли не нормой, трезво дав себе отчет о том, что все могло быть и хуже, а это — так, мелочь, всего лишь сорвался. Кто-то мог бы всерьез поставить это мнение под сомнение, парируя схожестью его поведения с представителями станции, где подобное стало нормой, — но сам Портер видит ситуацию иначе. Его это не беспокоит, как минимум по той причине, что он смог взять себя в руки и продолжить начатое дело, несмотря ни на что. Да, ему удалось проявить худшее от себя, чуть сорвавшись и выплеснув гнев, но важно, что никто не пострадал, да и судить его некому.

Вокруг него все такая же тишина, влегкую способная убедить в глухоте, пусть и опровергнуть подобное проще простого. Но когда он был у себя в клетке, это означало безопасность, фундамент его жизни и работы в четырех стенах, где, как ни посмотри, он загнан в угол. Сейчас же Портер начинает понимать, как сильно это влияет на восприятие, когда из-за тишины и пустых декораций порой все кажется сном, проснуться от которого он боится больше, чем самого сна. Ведь в таком случае все было впустую, а его действия, как и мотивы, — лишь выдумка.

Не обращая внимания на сторонние двери, большинство которых были закрыты, прямо вдоль длинного коридора, часть которого была под прямыми лучами потолочных ламп, а другая, большая, во тьме, Портер уверенно шел вперед, заботясь только о наличии на пути темных мест, которые могли таить опасность. Все, что он хотел, — это уйти подальше от клетки, ощутить, так сказать, свободу и радикальную смену окружения. Чем дальше, тем больше ему казалось, что сам он не станет тем же человеком, каким был. Ведь, ощутив старый прилив сил, Портер окончательно понял, как сильно ему хочется идти вперед, хоть куда-то, но точно не на месте стоять: уже настоялся. Такого эффекта он не ожидал, и подобное сильно настолько, насколько ему вдруг стало плевать на последние слова матери перед его уходом.

— Мне плевать, права ты была или нет… Мне плевать — слышите?! Мало ли чего я боюсь, это не ваше дело, не ваша жизнь — моя, моя, моя!.. — проговорил он себе под нос, отходя от адреналина, не останавливаясь ни на шаг, готовый встретить любую угрозу, любого врага, лишь бы не возвращаться назад.

На первом же перекрестке он уже не ощущал догонявшее его прошлое. Последние события несколько плыли у него в памяти, и если в другой момент он бы всерьез задумался об этом, то сейчас это было именно то, что ему необходимо. Пустой перекресток, соединяющий такие же пустые и пугающие коридоры. Ни одного существа, ни одного звука, даже освещение работало стабильно, словно его занесло в фотореалистичную картину. Над головой его работала лишь половина ламп, и, находясь в полутьме, Портер поглядывал в длинные коридоры, наполнение которых такое же, как и того, из которого он сюда пришел. Они были одинаковые и нетронутые временем, словно все это принадлежало ему, — хотя разве таковым это не является? Кроме него и нет никого, это его территория — его пустое королевство. И эта мысль так бы и продолжила его съедать, обесценивая саму жизнь, — ведь править ему некем, — если бы не вовремя возвратившаяся из небытия цель, ради которой он разрушал прошлое, стремясь лишь к будущему.

Он крепко сжимал обеими руками многозарядный дробовик, его шаги были практически бесшумны, чему он сам старался уделять внимание, наслаждаясь эффектом беззвучия, словно хищник на охоте, не дающий о себе знать до момента, когда будет уверен в победе над добычей. Вокруг него был застрявший во времени музей, только вот решить, жизни или смерти, Портер еще не мог. Он не лишал себя возможности заглянуть в каждый пустующий кабинет, на входе в которые были имя или даже несколько имен людей, когда-то наполнявших это огромное место жизнью и мечтами. Ныне это лишь открытка с именами, которые, пусть и не конкретно, но почти всегда знакомы Портеру, каждый день изучавшему письма и отчеты людей, не доживших до этих дней. Где-то он видел идеальную чистоту, порой кажущуюся ненастоящей, словно бутафория для имитации или отвода глаз. Где-то была разруха, иногда намекающая, а иногда кричащая о страшном, случившемся тут в последний раз, когда в стенах этих еще был владелец. Большинство людей в этой зоне работали над контролем и производством кислорода, благодаря одному из внушительных садов, его производящих. Забавно, думал Портер: он так и не видел еще этих садов, что вынуждает даже подумать о смене планов, дабы узреть хоть что-то, кроме безжизненного окружения, не говоря уже о том, что там еще могли остаться фрукты и овощи, вкус которых давно забыт… Но любопытство оказалось слабее страха перед невероятным и страшным видом, который, вполне возможно, откроется перед ним в том месте, где уже давно инопланетная Жизнь могла пустить корни, вступив в более извращенный симбиоз или же, что еще хуже, извратив известную ему земную жизнь.

Следуя плану на КПК, Портер повернул налево на перекрестке, где со всех сторон были двери, и, открыв нужную, попал в небольшую игровую. Созданная для развлечений, она помогала людям не только отдохнуть от работы, но и пережить трудный момент понимания местонахождения. Внутри работали почти все лампы в углах между потолком и стенами, создавая приятную теплую атмосферу, где можно было прямо в воздухе разглядеть танцующие пылинки. По левую руку было два стола с бильярдом, идущих вдоль помещения один за другим, по правую — крикет и настольный теннис. Портер не помнил этого места, и можно было бы списать это на амнезию — но теперь он уверен, что прибыл иным путем. Ведь на диване, прямо за крикетом, вдоль правой стены, на боку лежит тело. Взрослый мужчина, и, судя по размеру одежды, был довольно приличного телосложения. Сложно понять причину смерти, но это не сильно волнует Портера, в отличие от имени на бирке: Степан Красно. Портер где-то слышал это имя, но почему-то не может вспомнить. На полу кое-что написано — приглядевшись, он прочел надпись маркером «не успел простите люблю». По почерку можно было понять, насколько из последних сил это было написано.

Довольно тщательный осмотр окружения дал отрицательный результат, не ответив на загадку гибели Степана, да и в целом все это очень угнетало Портера, вынуждая фантазию представлять время, когда тут была человеческая жизнь. Что бы он написал про это? Как незаметно летит время, когда битва за жизнь не обходится без смерти? Почему-то ему в голову приходят тезисы и заглавия, как и сам мотив, определивший отношение читателя к теме, слишком поверхностный, словно он новичок. А ведь этого он никогда не был лишен, всегда умело жонглируя каждым словом и термином, чуть ли не ощущая руками изменение направления отношения к материалу. Окончательный вариант он оставит на потом: сейчас необходимы фото тела, а подпись еще подождет, хотя она уже есть. Цитаты всегда работали лучше, нежели придуманный заголовок, так что смерть Степана и его последние слова дополнят хроники Вектора, которые обязательно пойдут в мир. Вокруг более не было ничего, как минимум на первый взгляд способного привлечь Портера, и, не желая тратить время, он собрался продолжить путь.

Но совершенно неожиданно для него по всему телу отдалось слабостью, той самой, которую ощущают те, кто лишь на словах знаком с физическими нагрузками. Даже пот пробился через лоб, когда он вновь надел нелегкий рюкзак и почти прошел всю игровую, а ведь расстояние всего метров тридцать. Вот что бывает при редком питании и отсутствии физических тренировок — слабость, кричащая о ничтожности ее носителя, сразу же зарождая простое понимание, насколько легкой добычей он может стать. Все необходимое для пополнения сил было потреблено быстро и тщательно, как и всегда, но в этот раз у него был сосед — тело лежало ожидаемо неподвижно на правом боку.

Собрав рюкзак и подняв оружие, он развернулся к телу и взглянул туда, где были когда-то глаза. Полный осознанности целенаправленный взгляд искал разгадку мучившей его тайны: почему сейчас так трудно? Возможно, из-за того, что перед ним реальный человек, пусть и давно усопший, но уж точно не галлюцинация или воспоминание, коими он кормил себя последние три месяца. Возможно… нет, на том варианте он решил остановиться основательно, списав это на побочный эффект одиночества, пережить которое он смог куда лучше, чем ожидал в самом начале своего заключения в клетке.

Ближайшая дверь на пути к рабочему месту Джил и Крейга оказалась большей преградой, нежели можно было ожидать, и виной тому служит не только его изоляция в четырех стенах, но и влияние единственного материального собрата по трагедии. Такого он не ожидал, а ведь стоило ему глотнуть «свежего» воздуха, как показалось, что преград более не будет. Но все же остановка дала о себе знать, «зона комфорта» существует. Только двери открылись, позволив свету расширить свои владения, избавив от тьмы коридор, он сразу увидел отсутствие рабочего освещения внутри. Двери закрылись прямо за его спиной, сделав его частью всепоглощающей тьмы, лишающей разницы между открытыми и закрытыми глазами. Стоило бы сразу включить фонарик, но почему-то Портеру понравилось то, где он оказался, словно мягкое одеяло прятало его от всего мира. Не вспомнить детские кошмары, происходившие наяву, было невозможно. Не раз ему приходилось прятаться под кроватью или в шкафу, когда родители ссорились, — а делали они это громко, совсем забыв о приличии и нахождении пятилетнего ребенка рядом. Ненависть, возникающая лишь при мысли о том времени, чуть подтолкнула его к действиям. Свет включенного фонарика рассекал тьму холодной струей, словно расталкивая стены. Портер старался выбраться из кокона, проникающего в самые глубокие воспоминания.

Выход отсюда был в конце, метрах в ста от него. Простой коридор, как и тысячи других, света нет совсем, двери на каждой стороне были закрыты, во всяком случае ближайшие. В таком месте невозможно было не опираться в основном на слух, особенно легко это получалось, стоило ему выключить источник единственного света в своих руках, позволив жить лишь ушам. Вроде бы все тихо — и снова шаги вперед, плавные, неспешные, прекрасно помнящие бегство от хищников очень умело способных использовать вот такие места в пользу своей охоты. Оставив две двери позади с обеих сторон, даже не пытаясь проверить их работоспособность, Портер остановился, прекрасно увидев дарованное лучом света предупреждение: впереди по сторонам открытые двери. А ведь когда-то он только к этому и стремился — открывать двери и рыскать, ища компроматы и все тайны, и это был тот еще азарт. Сейчас же журналист лишь хочет оказаться там, куда ведет его расследование исчезновения ребенка.

Панели не работают, закрыть их снаружи не является приемлемым вариантом, так же как и просто развернуться и найти обходной путь, который, к слову, возможно, таит еще больше опасностей. Портер усмехнулся: неужели его так пугают открытые двери, где, скорее всего, и нет никого, как и на всей долбаной станции! Да, пугают, а все по одной простой причине — он не хочет умирать. Подойдя почти вплотную, внимательно осмотрев вход, насколько позволяет луч фонарика, разумеется, Портер решил аккуратно заглянуть в правую. Перед верстаком в конце комнаты, между стеллажами с запасными частями для игровых столов слева и вертикальной столешницей справа, лежит тело. Почти разложившееся до самого скелета, оно было то ли использовано, то ли само стало причиной, но оба случая крутятся вокруг того, что лежавшее тело словно находилось в неких неизвестных ему ранее черно-белых зарослях, достигающих высоты в пару сантиметров выше остатков человека. Словно некий газон со странного вида зернышками внутри скелета. Не желая приближаться, Портер внимательно осматривал их и, сделав пару фото, подметил, что очень тонкие — веревки, как смог он определить для себя, — тянутся по полу от «острова» прямо в противоположную комнату. Там, в пустом помещении, у дальней стены сидит, опершись спиной по центру, такой же скелет в скафандре, точно так же подаривший иноземной Жизни свои остатки для создания чего-то иного. Но на этот раз разрастающегося больше по стене, словно тянущегося к потолку.

Они словно зависят друг от друга, медленно, но уверенно взаимно сосуществуют, расширяя при этом свои границы, чтобы… чтобы что? Так думал Портер, делая новые фото, совершенно не имея представления о том, к чему все это может привести, да и должно ли. Возможно, то просто жизнь, которая, как и принято всегда, находит выход из ситуации. Можно ли ее винить за это? Конечно, нет.