Вектор: Жизнь и смерть

Никита Владимирович Чирков, 2020

Когда-то имя Портера Уитмана было одним из самых громких в мире журналистики. Бравшемуся за самые горячие и неоднозначные темы, бескомпромиссно следовавшему цели раскрывать заговоры и освещать события, ему всегда удавалось достичь результата. И вот вместе со своей небольшой командой он смог найти доказательства того, что станция Вектор, ранее числившаяся пропавшей, на самом деле все еще функционирует. Более того, они даже нашли ее и смогли попасть внутрь – но встретили их уже давно не люди… Раскрытие тайны исчезновения крупнейшей станции по изучению внеземной Жизни стало бы величайшим достижением в карьере Портера Уитмана – однако судьба распорядилась иначе: он остался один, без возможности побега, без шанса на помощь извне. Отныне Портер – последний человек на Векторе. Содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 1

Если бы не отметки на стене, которые Портер Уитман внимательно рассматривает каждый раз, когда встает в полный рост с кровати, определить начало нового дня, как и дату с месяцем, было бы крайне проблематично по самой обычной причине — недоверия в этом вопросе цифровым устройствам. Белым маркером он расчерчивал простую схему из горизонтальных и вертикальных линий на уровне глаз и тем же цветом помечал каждый оставленный позади день обычным перекрестием. Сделав это снова, как и во все предыдущие дни, не сильно отличавшиеся событиями и задачами, вернул маркер в стакан, стоявший с краю стола, который упирался в угол комнаты слева от календаря.

Наручные часы подали признаки жизни кратким импульсом вибрации на его правом запястье, попутно добравшись до его ушей кратким сигналом. Обычно в это время, равное десяти часам утра земного, он должен был бы проснуться сам, но сегодня это случилось разочаровывающе несколько ранее. Без будильника или внешних факторов глаза распахнулись сами. Первая мысль, закравшаяся после понимания раннего подъема, заключалась в потере ориентации во времени и пространстве: все же он мог перетрудиться, запутаться или попросту потерять над собой контроль, как уже случалось. Об этом всегда приходилось помнить, дабы заранее определять подкатывающее смятение и некий эквивалент глубокого опьянения.

В своей комнате он разместил трое часов, а за ее пределами, на своем так называемом рабочем месте, — еще двое. Все они показали верное время, идеально повторяя его личные часы и дату на них, которую он редко проверял: ведь поправить электронные цифры легче и незаметнее, нежели нарисовать на стене новые линии, изменения которых без его ведома сразу станут заметны. Время для него — это первый и, пожалуй, самый важный ресурс, и потеря контроля над ним может привести к невероятно плачевным и страшным последствиям. К счастью, сегодня был не тот день. Он просто раньше проснулся, вот и все. Так бывает со многими людьми во всем мире, да и с ним бывало не раз — бояться вроде бы нечего. В обычной жизни придать этому значение было бы чем-то странным — здесь же, наоборот, такое надо замечать и контролировать. Но, несмотря на то что все обошлось без казусов, в каком-то потаенном месте своего ума он всерьез пожалел об этом. Ведь случись по любой из причин нарушение дисциплины и режима, выстроенного им самолично, — сегодняшний день, возможно, все же отличался бы от предыдущих, привнеся хоть какое-то, пусть и крайне малоощутимое, но все же разнообразие.

В потолок встроены две лампы, как раз параллельно кровати. Ту, что была над ней, он отключил, вторую, идеально освещающую календарь, вынудил работать всегда, успев привыкнуть спать с включенным светом, дабы в любой момент узреть присутствие того, из-за кого он разместил по комнате как огнестрельное, так и холодное оружие. На столе, в шкафу, под кроватью и у двери были не только ножи, но и по пистолету с автоматическим оружием — чего-чего, а безопасности много не бывает.

Сев обратно на кровать, глядя снизу вверх на календарь, вновь видя краткие признаки умирающей лампы, он сразу же взял в руки короткоствольный многозарядный дробовик, всегда лежавший у подушки, хотя многие ночи, одни из самых тревожных, вынуждали его засыпать чуть ли не в обнимку с оружием самозащиты. Причем спал он всегда в одежде, не позволяя застать себя врасплох. Да и здесь было не то чтобы тепло, так что он периодически менял элементы одежды, выбирать которые приходилось из двух вариантов. Портер поначалу даже старался стирать ее в раковине, но, вполне ожидаемо, вскоре ему уже стало наплевать на гигиену и комфорт. Явно не в том месте он находится, чтобы тратить на эту роскошь время. Встав с кровати, не допуская лишних мыслей раньше времени, закрепил обе кобуры с ножами: одну на пояс, другую же — наискось в области груди.

Медленно и плавно, терпя с каждым днем увеличивающуюся боль, приходилось разминать левую руку: начиная с неприятно щелкающих пальцев, заканчивая предплечьем. Правда, справиться с дискомфортом в виде всплывающей без предупреждения боли и тремора у него получается значительно лучше, нежели со страхом перед снятием перчатки и оголением кожи…

Выход находится справа от него, и, несмотря на то, как мало тут было места, для шкафа, назначение которого ныне ближе к сейфу, нежели к складу одежды, место нашлось — прямо напротив стола, у подголовника кровати. Выйдя за эти самые двери, створки которых с некоторым уже привычным скрипом спрятались в стены слева и справа, он первым делом осмотрелся, не решаясь перекрыть вход в свое убежище, пока не будет уверен в безопасности рабочего помещения.

Идеальная тишина, где можно было расслышать биение сердца, была первым важным доказательством безопасности для него — или же, наоборот, началом охоты, где спрятавшееся существо наконец дождалось прихода жертвы, оправдывая вынужденное терпение. Теплое освещение присутствовало лишь слева и справа, оставляя центральную часть зала в полутьме. Так же как и в его комнате, источники света работали всегда, и, так же как и там, лампы все чаще и чаще намекали ему на свою усталость. Все это место было метров пятьдесят длиной и тридцать шириной. Дабы здесь не обосновались ненужные гости, Портер смог по максимуму сузить все вентиляционные каналы, прикрутив уплотнение к крышкам и оставив лишь небольшие отверстия, из-за чего сам воздух здесь казался несколько затхлым. Но к этому он уже привык — в отличие от страха того, что он может попросту умереть, если вдруг вся вентиляция будет перекрыта… возможно, неким монстром, возжелавшим сделать себе там гнездо, или же, что порой кажется ему даже приемлемым исходом, Вектор перестанет вырабатывать кислород, а баллонов и костюма у здесь него нет.

Держа крепко в руках оружие, борясь с назойливой болью в левой руке, практически машинальными движениями он проверил все углы, все двери и каждый сантиметр, убеждаясь в отсутствии тех, кого он не видел и не слышал уже несколько дней. Справа от входа была глухая стена, где некогда открывающаяся дверь, ведущая к лифту в нижние уровни, сейчас скорее напоминала нетронутую временем картину. В углу, между дверью и им, было помещение туалета и раковины, дающей ему воду. Прямо напротив логова во всю широкую стену красовался вид открытого космоса со светлыми и далекими точками. За бронированным стеклом и встроенной посреди дверью было небольшое помещение смотрового характера, куда могли приходить люди и наслаждаться видом космического простора. Но более такое не представляется возможным — только если нет желания покинуть эту станцию нетрадиционным путем. Из-за направленной агрессии случилась разгерметизация, навсегда лишив то место уникальной магии, оставив лишь огромную дыру в стекле и острые торчащие осколки прямо за дверью, что была напротив его выхода из комнаты. Слева от Портера было пространство на пару метров больше, нежели справа. Там еще одна дверь вместе с компьютерными терминалами и кое-какой мебелью, которую кто-то туда принес еще до него. Он использовал ее в первое время для обеденного стола и небольшого склада провианта. Продлилось такое применение недолго: ведь в месте, где еда в приличном дефиците, было лишь вопросом времени, когда существа меньшие, способные протискиваться в вентиляцию, оправдают наличие у себя обоняния, ведущего их к его запасам.

Еще одна мысль, подобная той, которая посетила его в момент проверки времени, снова дала о себе знать — но уже напоминала скорее некий зуд, приблизивший его к раздражению. Все было просто: появись что-либо из здешней фауны, жаждущей его смерти не из-за гнева или личных обид, а попросту желая наполнить желудок, — тогда ему бы запомнился этот день хоть чем-то, хоть каким-то событием, достойным отметки на календаре. Вот уже пять дней не было ни одного живого существа, некогда бывшего человеком или одним из привычных животных, занимавших место на станции Вектор не только для создания уюта и ощущения сотрудниками дома, но и для научных экспериментов. Несмотря на попытки оградиться от незваных гостей с зубами и клыками, все же не раз бывали случаи проникновения на его территорию, которую, к слову, не он выбирал в свои личные апартаменты.

Убедившись в отсутствии малоприятных созданий, Портер захотел сделать несколько выстрелов — хоть куда-то, хоть во что-то. То ли преследуя цель развлечь себя, то ли желая убедиться в собственных силах, он так этого хочет, что, игнорируя боль, сжимает левой рукой дуло со всей силой, пока тарабанит указательным пальцем по курку, имей который меньший предел упругости, уже бы отработал свое назначение. Находясь под давлением от очередного до зуда в затылке, предсказуемого и словно повторяющегося из раза в раз дня, Портер почти срывается и, топчась на месте, позволяет мышцам рук сокращаться, не находя им окончательного положения, используя оружие как нечто такое, что хочется сломать, согнуть или смять под всеми доступными углами. Злясь и гневаясь на все, буквально все, словно эта пустота вокруг сдавливает его и кажется, будто он — часть какой-то жестокой шутки, смысл которой невозможно понять. Ведь если это и шутка, то безумно злая и совершенно несправедливая. В любом случае — если он и заслужил это, то явно расплатился уже сполна.

Вполне ожидаемо, что после громкого, разрывающего горло и мучающего легкие крика, призванного выпустить ярость, с чем он справляется отлично, чуть ли не падая на колени от потери контроля над собой, наступает то чувство, которому он всегда рад, — голод. Как и положено по распорядку дня, он ощущает урчание в животе, которое, на удивление, позволяет снова познать нечто хорошее и приятное, в какой-то мере заслуженное: ведь экономия ограниченного запаса еды повышает ее ценность.

Лишь утро и вечер по его личному графику стали приятным временем потребления пищи, взяться которой более неоткуда, во всяком случае пока что — над этим вопросом он еще работает. Конечно, ее мало, приходится ужиматься до небольших порций на два раза в день, и впору бы отловить одного из здешних монстров, используя навыки предков, — но таковых не было давно. Да и он пока не готов отдаться примитиву существования. По его расчетам, собранной ранее из столовых Вектора еды должно хватить еще на месяц. Уж за это время, уверен он, получится, возможно, не только найти дополнительный провиант, но и, в мечтах, конечно же, найти выход. И это — главным образом сдерживающий фактор, с одной стороны, позволяющий не отвлекаясь делать свою работу, а с другой — лишающий его риска встретить свою смерть.

Изначальная идея отправки секретной информации представителям журналистики и по совместительству коллегам всецело лежит на его плечах. Ведь правду, приведшую не просто к трагическим, но и к крайне немыслимым по своей извращенности жертвам на исследовательской станции Вектор, не сможет сформулировать и переслать никто, кроме него. Причина этого кроется не в наличии совести или добрых намерений, и уж точно не в жажде выгоды или наживы — а в самом простом и в то же время пугающем факте: он один на этой станции — последний человек. Прибыв сюда слишком поздно, Портер сразу же столкнулся с последствиями ужасного эксперимента, предпринятого благородными мотивами, но оставившего после себя лишь страшные последствия и худшие проявления как человеческого вида, так и животного.

А вот причина, по которой он остался взаперти, но не в пределах огромной станции Вектор, потерянной в глубине космоса, а всего лишь этой комнаты связи, зачастую казалась ему несправедливой. И не было тех слов, которыми он не вспоминал повесившего замки человека, заведомо позаботившегося о том, чтобы дать понять, почему было принято такое решение в отношении Портера. История жизни последнего человека, с которым общался Портер, дала множество ответов о причинах происходящего, раскрыла немало тайн станции, открыла немало дверей… Но лишь одну оставила запертой — за которой крылся ответ на вопрос: правда ли было все то, что произошло с ним? Поначалу Портер не верил ему, ибо принятие за истину долгой и трагичной истории пребывания этого странника на Векторе означало согласие с его решением изолировать недавно прибывшего журналиста — следовательно, это станет подтверждением собственных, как он это называет, «недугов», что лишь ждут времени, чтобы проявить себя. А «недуги» эти могут проявляться в крайне разных и необъяснимых формах, опасность которых не просто не меньше, а несоизмеримо больше, чем от любого врага, которого только можно встретить на Векторе. Тогда все произошло быстро: Портер занял это место для того, чтобы отправить весь компромат и потом убраться со станции, — но его заперли, о чем ему стало известно слишком поздно. Гнев в адрес того человека не то что бы уж быстро, но все же постепенно сменился на понимание. Дело было не в принятии фактов и понимании нынешнего положения, где шансов выжить больше, если избавиться от слепого гнева в угоду контролю и дисциплине: куда более основополагающим фактором правоты изоляции журналиста послужило то, что все же Портер оказался здесь не одинок…

«Они придут», — закрепляет он эту мысль у себя в голове. Ему все с большим трудом удается вспомнить их первый визуальный и слуховой контакт, словно его и не было никогда, а они всегда были здесь, с ним, с самого начала пребывания на научной станции, вплоть до момента, когда он оказался заперт. Но кое-что он точно помнил: как перестал переживать по этому поводу, просто приняв это за естество жизни, контроля над которым у него, к сожалению, нет. Раз уж такое происходит, то его упрямство встретит это и примет практически назло — вот только назло кому именно? Но пока этого не произошло вновь, все свои силы он предпочитает направить на простые по меркам этого места занятия.

Вернувшись в свою комнату, Портер взял из шкафа герметично упакованный готовый обед — всего лишь небольшой контейнер, вмещавший в себя замороженную смесь из мяса и крупы. Чаше всего это была овсяная каша — но он не придирчивый, да и подобный рацион содержит все необходимое, как когда-то закрепил в нем отец.

У двери в смотровую, расположенную почти по центру, стоят маленький стол и стул, приставленный одной стороной вплотную к границе с космосом. Портер подошел к раковине, как всегда, обязательно закрыв за собой дверь, и его вновь настиг короткий страх перед нажатием на кнопку, дабы налить в раскладной стакан холодной воды. Ее возможное отсутствие пугало его так же, как и нападение хищников на его единственный запас еды. Когда она полилась так же бесперебойно, как и всегда, он выдохнул с ощутимым облегчением: все же сделанные запасы воды не вечны, отчего ресурс этот крайне ценен. Бегло осмотрев себя и умыв лицо простой водой, он посмотрел в не самое чистое зеркало. Не было ни мыла, ни чего-либо подобного, так что считать себя чистым — это обманывать себя. «Ну и плевать, — думал он, — уж какой есть». Волосы успели несколько отрасти после последней, крайне непрофессиональной стрижки ножницами, борода была приличной. «Стоит, наверное, все же подкоротить», — думал Портер. «Хотя какая разница, как я выгляжу, я же не на показе сраной моды!» — вновь пронеслось у него в голове, отчего горделивая улыбка подняла ему настроение.

Портер разогрел контейнер в небольшой печи, хранившейся в его логове под кроватью, чье тепло порой согревало его, и наконец-то сел за стол, положив дробовик себе на ноги. Глядя в бескрайние, практически завораживающие просторы мира за пределами станции, твердой рукой он делил бесцветную смесь на дольки, после чего неспешно помещал каждую в рот и так же неспешно кушал, стараясь уловить хоть какие-то вкусовые ощущения, наслаждаясь каждым глотком пищи и воды, чуть ли порой не считая количество движений челюсти. Девять долек, практически идентичные по всем параметрам, символизировали отсчет времени до момента, когда вид манящего своим таинством бескрайнего космоса придется сменить на узнаваемый до миллиметра его личный дом, покинуть границы которого он не в состоянии.

Словно сбегая с Вектора, пусть и не на долгое время, он блуждал среди звезд и представлял виды разных планет, которые в его воображении вызывали хоть какие-то приятные чувства, да и хорошее дополнение к трапезе не помешает. Музыку с доступных ему КПК он уже заслушал до дыр, да и не был ее фанатом. А чтение литературы поначалу хоть и оправдывало себя по полной, в итоге сильно стало напоминать повседневную работу, отдых от которой оказался невероятно важен, дабы не перегореть. Порой казалось, словно он тонет в звездах, будто бы вокруг него и нет никаких стен, как и самого тела. Казалось, подобное должно сломать человека, всерьез искажая восприятие реальности, — но именно на Векторе, не без особых, уникальных для этого места условий, подобная слабость была лишь каплей в море — безобидной и невредимой, потому что на станции были куда более опасные рычаги влияния на его видение мира.

По возвращении он почти всегда чувствовал себя более отдохнувшим, почти как после крепкого и приятного сна, — который периодически, причем все чаще и чаще, оборачивался личным кошмаром, что абсолютно заслуженно и справедливо будет преследовать его до самой смерти. Сон, а точнее, мучающий кошмар, сопровождающийся сильнейшим эмоциональным осадком как во время, так и после, являлся не менее важным для его выживания, чем те же еда или вода. Но причину этой важности Портер пока не способен принять всецело и честно.

Вымыв очень тщательно контейнер в раковине, избавляясь от лишнего запаха (ведь уже давно он не оставляет ни одного кусочка, а с недавних пор даже тщательно вылизывает всю тару), Портер аккуратно убрал его в угол своей комнаты, в остальную стопку. Выйдя, он закрыл дверь в свое логово и, вновь прислушавшись, все так же не слышал ничего, кроме периодических непонятных всплесков где-то за пределами его дома, вполне подходивших для определения галлюцинаций. В такие моменты он вновь чувствует странный страх перед теми, кто когда-то, возможно, все же прилетит сюда, чтобы спасти его, чтобы дать новую жизнь…

С неожиданной для себя тяжестью он сел за центральный компьютер, игнорируя до конца дня все взгляды направо, в сторону космоса, что все чаще казалось тем самым отчаянным и беспроигрышным выходом. Первым делом Портер проверил последнюю отправку, запущенную вчера перед сном. Пакеты данных были большими, а расстояние — еще большим. Все же принимающая сторона не сразу могла получить такой объем, даже несмотря на сортировку, которую Портер проводил лично. И вот сейчас, убедившись в том, что связь не была потеряна и отправка прошла без сбоев, если верить компьютеру, он вновь открывает файлы станции Вектор с серверов. Поначалу он лишь копировал данные с жестких дисков, которые собственноручно достал из архивов станции, и сразу же пересылал своим людям на отдельный спутник телекоммуникационной компании, где работал журналистом уже долгих десять лет. Но с недавних пор копирует сначала на компьютер, а потом уже напрямую к серверу. Эта работа и привела его сюда изначально, ведь не каждый день удается узнать о том, как объявленную уничтоженной естественными силами космоса крупнейшую станцию по изучению внеземных объектов на самом деле просто прятали от мира в совершенно другом месте, нежели там, где она должна была быть. В то же самое время, пока тысячи оплакивали работавших здесь близких и родных, Вектор был полигоном для научных тестов первого в истории человечества найденного в космосе образца внеземной Жизни. Настоящая сенсация, о которой мечтает каждый журналист, но о которой никто за пределами станции так и не узнал, — вплоть до прилета Портера, разумеется.

Рутина вновь заняла большую часть его дня, но сегодня вмешательство в его одиночество случилось заметно ранее, нарушая, как он всегда думал, некую тенденцию.

— Ты сегодня плохо выглядишь, — сказал голос, некогда казавшийся забытым, вопреки отсутствию скорби потери. Каждый раз Портер уверенно чувствовал отсутствие их активности, словно сам воздух был несколько чище, а свободного пространства — чуть больше. И каждый раз, когда они приходили, все реже получалось понять, хорошо это или плохо.