Притчи 1—28

Никита Белугин

В этой книге собраны ранее опубликованные мини-книжки «Притчи» с первой по двадцать восьмую, последнюю. Сделано это для удобства, ну или вдруг кому-нибудь захочется приобрести печатный экземпляр. Цена на эту печатную книгу довольно высока, но я, автор, с продажи не получу ничего, – иначе бы цена была ещё выше, если бы я захотел процент…

6

Время повозок уже далеко:

Коней, экипажей, уздечек, кнутов.

Машины сменили те силы кобыльи.

Но так же прекрасны? И так же красивы?

Эти покрытые лаком кабины?

Только в одном они не уступают:

Так же противно и вредно воняют.

Конных заводов хоть время ушло,

Но появился на свете футбол.

Тренер гоняет своих подопечных:

«Ходу! Пошёл!» — он орёт бессердечный.

Но как увидит «табун» подысдох

(А поменять можно только лишь трёх),

То что б на поле не сделать лепёх,

Он замолкает и кнут уберёт.

********************

Куски мяса не первой свежести

Шепчут о любви, о нежности.

Тянут свои конечности,

Тянут к своей промежности.

Я не хочу в своей старости

Помнить про все эти гадости.

Как я в своей глупой младости

Соль променял ради сладости.

Глупые злые животные

Голые грязные, потные

Знают друг друга без знания,

лЮбя жить без понимания,

Любят продаться за дёшево,

Будто одежда поношена…

*********************

Страна отупевших жидов от разврата,

Страна, что заёмами стала богата.

В стране той нет нации

Без оккупации

Все туда ринулись

Совокупляться.

Маммону прозвали свободой народы.

Науку назвали венцом всей природы.

Жить что б не работать и есть до блевоты —

Вот что составляет умов их заботы.

Жестокость без меры, — всё ради той веры,

Что тот кто богат в преимуществе, первый.

А тот кто украл — значит что заработал.

И кто обманул — дипломат, а не лодырь.

Эта страна всему Миру видна,

Столицею Мира прозвАлась она.

Добро, если б не было кровосмешенья,

Тогда бы народ весь смотрел с изумленьем

На то что достиг де великий народ.

Но в ней только сброд, что разинул свой рот,

Увидев как сладок порок, будто мёд.

Душа захотела не `скать своё дело,

А жить на валюту, на курсы, на евро.

Продать чтобы глупый не смог заподозрить,

А после как купит, что б было уж поздно.

В Холодной войне победит хладнокровье,

В горячих умах отзовётся то болью.

Без выстрелов пушек и прочих орудий

В плен сладостной глупости сдалися люди.

ПЕСНЯ

На одной стройке работали два напарника. Один из напарников был мелкого роста мужик с чёрными усишками. Этого мужика все ненавидели, если сказать прямо. А причина была в том, что он постоянно ворчал. Он готов был материть любой предмет, неважно одушевлённый он или нет. Работать с ним было сущей пыткой. Начиная с утра он мало по малу распалялся и к обеду из него лилась брань, как из канализационного стока. Один раз бригадир поставил с ним работать похожего на него человека, — тоже нервного, — дескать «родственные души, сработаются». И что же? Через несколько дней эта «родственная душа» поколотила усатого сквернослова, не вытерпев каждодневного экзорцизма.

А недавно, по случаю, на стройку были направлены студенты из местного училища. И естественно бригадир этому весьма был рад, направив их на тяжёлые труды и не копейки им не собираясь за то платить. Таким образом с усатым и оказался мирный парнишка восемнадцати лет от роду. Надо сказать усатый вовсе не был угрюм, а даже наоборот. И поэтому с молодым отроком он можно сказать сработался. Отрок, будучи несмышлённым, терпел ежечасно брань, а усатый, ощущая разницу между невинным существом и грубыми обыкновенными соратниками своими, тоже был весьма доволен.

— Ах, чёртова земля, будь она проклята! Как же я её ненавижу! — вместо приветствия прорычал усач, встречая студента поутру. А причиной ненависти была размытая дождём дорога, которая и испачкала в весьма ещё неплохом состоянии ботинки усатого.

Студент поздоровался.

— Эти черти приехали уже? — имел ввиду усач, спрашивая студента, коллег по цеху.

— Да, там, в вагончике.

— И сыч тоже? — имел ввиду усач своего бригадира.

— Ну да. — покраснел студент, не желая быть обвинённым в таком наименовании со стороны бригадира, если бы каким-нибудь образом тот узнал.

— Что сегодня на кучу фекалий с тобой пойдём? — имел ввиду кучу песка усач.

— Мне всё равно. Куда пойдём туда и пойдём. — несколько уже недружелюбно ответил студент. Усач это заметил и принял серьёзный вид.

После того как все переоделись, усач со студентом пошли возить песок тачкой; студент накладывал лопатой, а усач, громко матерясь от тяжести песка и от неудобно изобретённой тачки на одном колесе, громко матерился и возил. Студент как-то раз даже разфилософствовался в мыслях об усаче: «Неужели у него совсем нет дна в душе? Обычно человек выпустит пар и успокоится. А этот как-будто состоит из одного гнева…»

Однажды, сидя на перекуре с усачом, студент не вытерпел и включил недавно найденую русскую песню у исполнителя, которого он до толе не слушал. Песня эта ему так полюбилась, полюбился как смысл её, так и мотив, одним словом он почти от неё зависел духовно. Включил он её и заодно чтобы послушал его напарник и чтобы самому в двадцатый раз насладиться ею. Мысль соблазняла его, что если песню оценит напарник-усач, то и увидит насколько хороший у него-студента вкус. Песня же содержала следующий текст:

Мы едем в авто!

И ты для нас никто.

Мы едем к наркоманкам,

А заодно и к ихним мамкам.

У нас с собой полтонны,

Мы с каждым тут знакомы.

И даже участковый

Давнишний мой знакомый.

Поэтому будь дома,

Чтобы удар и кома

Тебя, ты — бестолковый,

Не довели до гроба.

И так далее. И всё это отменно приправлено известными позорными подростковыми от неразвитости самыми низкими словечками, между строк так сказать. Усач был если не меломан, то к музыке он относился с большой долей терпения и выслушал песню без нарекания. Ни как абсолютное большинство взрослых людей, услышав музыку молодых, спешат оскорбить автора заочно. Нет, усач единственный лишь раз, даже слегка покрасневши при этом, заметил: «Ну и смелость!» — имея ввиду не глупые угрозы и похвальбы певца-рэпера, которые он слишком пересолил, так что уж и понятно, что воплотить их в жизнь слишком невозможно. А именно смутила его бессовестное употребление бесстыжего лексикона, который мы здесь привести не можем и разумеется не хотим.

Прошло сколько-то времени, около недели или двух и «прозвучала другая песня». Дело было так: время было обеденное, но усач со студентом немного задержались, желая разделаться с транспортировкой шлакоблоков, чтобы после обеда усач занялся другим трудом, а студент отправился домой, ибо по его возрасту полагалось трудиться лишь до обеда. Усач на минуту раньше ушёл в вагончик (может был настолько голоден), так что когда студент вошёл в вагон, где обедали и переодевались строители, то усач уже что-то жевал за столом. А по радио играла песня: песня какой-то молодой «но очень талантливой» певички, а текст в ней был следующий:

Я шла к тебе по мокрому песку-у.

Я жду тебя, но всё же почему-у-у-у!

Ты не искал, когда я так ждала…

И сердце я своё не сберегла…

Я плакала и слёз моих ручьи

Способны были душу утопи-и-и-ить!

Но я нашла пристанище на льде…

На глыбе льда я поплыву к тебе…

— Чёрт! Как можно такую галиматью слушать! Можно я выключу? — спросил студент усача. Усач несколько помрачнел и тихим, но твёрдым голосом промолвил:

— Оставь… Хорошая песня. — и стал дослушивать, по видимому наслаждаясь чем-то в действительно странной, беря в расчёт смысл текста, песне; не говоря уж о ненужных искусственно выделанных эмоциях приторно слащавой страдалицей, страдающей о незаменимом для неё человеке, и думающей очевидно, что все должны об этих страданиях её узнать.

ОБЛЕГЧЕНИЕ

1

В девятых классах ученики средних школ проходят практику для того чтобы определиться с дальнеешей профессией. По крайней мере в теории имеет такую цель. Дети одной из таких школ сидели в одном из таких спец кабинетов и дожидались мастера, который будет пытаться посвящать неоперившихся птенцов во взрослый мир работы и труда. Но с этим классом вышла небольшая накладка, по какому-то недоразумению один класс совпал по времени с другим, из другой школы. Надо сказать что детей было не так много, как с одной, так и с другой стороны, так что они могли бы поместиться и в одном кабинете, немного потеснившись.

Мальчик, вернее сказать уже парень, из пришедшего класса несколько ранее, чем другой класс из другой школы, сидел на своём привычном месте и о чём-то размышлял. Как внезапно его будто разбудил и вернул в реальность бешеный мат и оскорбления в его адрес:

— Ты (такой-то сякой)! Ты (оборзел) на моё место уселся? А ну пошёл (далеко) с него, (такой-то сякой)!

— Сам иди, это моё место! — не совсем даже поняв, что происходит ответил, выйдя из задумчивости парень.

— Иди на (…) отсюда! Ты чё, (падшая женщина), не понял?! Козёл тупорылый!

— Сам иди на (…)! Я те сейчас втащу, ты сломаешся!

— Это моё место! Ты чё (падшая женщина) тупой?

Последние слова заносчивый задира произносил уже отступая. Он был невысокого роста (как и ума очевидно), и поняв что дело не выигрывается, ретировался на свободное место в соседнем ряду, при этоv продолжая бесстыже браниться, и бесстрашно браниться на весь класс, адресуя брань разумеется «наглецу, занявшему его место». Неизвестно чем бы закончилась его помойная безумная речь для него (ибо обижаемый им парень был очевидно его сильней), но в это время зашла «мастачка» и призвала за собой в другой кабинет нежданный класс (с задирой).

Парень на которого «наехал» невысокий хам, сидел и буквально физически дрожал от незаслуженной обиды и от неожиданной обиды. Весь урок он не мог ни о чём думать, кроме как о мести. Если бы силы их были равны, он бы тоже решился отомстить. Но если бы обидчик был сильней, то наверно он бы стерпел.

Таким образом по окончании урока, он с товарищем, как обычно отправился по направлению своих домов. То есть он не брал специально с собой подмогу, а только сказал товарищу, который разумеется всё видел бывшее перед занятиями, чтобы не торопил его, пока он не дождётся того самого дерзкого белобрысенького паренька. Они не прятались где-то в безлюдном месте, а ждали просто у выхода. Наконец белобрысый вышел, тоже вместе с каким-то своим товарищем, который тоже не отличался особой физической развитостью. И странное дело, когда он встретил взглядом «занявшего его место», он как будто бы и не понял, зачем тот поджидает его; молча, вопросительно он уставился ему в глаза, когда высокий подозвал его к себе из толпы. Никакой былой дерзости не было и следа, вместо этого выражение лица было ангельски детским, в которое высокий и ударил кулаком со всей силы. Белокурый, не ожидавший «такой дерзости» и в свой адрес, опешил, и вытирая кровь, потёкшую носом, кротким голоском спросил: «Ты чего, пацан?»

— А ты что уже забыл? — усмехнулся всё еще впрочем нервным голосом высокий.

— Извини, я ведь просто… — может быть, боясь продолжения побоев, пролепетал блондин.

Но высокий остался удовлетворён разбитым носом и предупредив о будущем, дескать думай что говоришь» в следующий раз», отправился с своим приятелем восвояси. Голова его при этом как-то загорела, хотя и без физического жара; а ещё немного погодя даже почувствовалось что-то вроде тошноты. Он ещё подумал: «Неужели от вида крови у меня такая реакция?» — и как-то дерзко рассмеялся этой мысле…

2

С того момента прошло больше двадцати лет и во все эти двадцать лет Вячеслав — так звали мальчика, разбившего нос сквернослову, — во все эти двадцать лет он время от времени вспоминал тот мимолётный казалось бы случай. Тогда, в детстве он разумеется не каялся, а только гордился своей победой, своей отомщённой обидой, дескать справедливость была восстановлена и он не оплошал. Но с годами его не то что бы стала мучить, но он всё больше и больше смотрел на тот случай как бы со стороны. Кстати в тот день, уже после того как он разбил тот нос, они с товарищем уже отъезжали на трамвае от остановки и как раз в тот момент белобрысый тоже со своим другом только подходили к ней. Вячеслав увидел его из окна: белобрысый идя и не стесняясь своего возраста и пола и многочисленных людей кругом, — с раскрасневшимся лицом плакал — плакал на-взрыд. На что Вячеслав, увидев его жалкий вид, злорадно ухмыльнулся, так сказать подсолив дополнительно свою победу. Но вот с возрастом он стал по-другому смотреть и понимать, что не будь он сильнее, то никакого «отомщения» и не произошло. «Да и что такое детская драка? Господи! Да кто из детей не дерётся? Это же классика. Это же своего рода романтика. Так все жили, живут и будут жить.» — заключал он обычно подобные рассуждения подобными словами. Но всё равно что-то мучило его, он не знал что конкретно и даже один раз ответил сам себе, что произойди сейчас подобный случай или «окажись я сейчас на том же месте, то поступил бы точно так же! Ну и что что он слабей? А зачем тогда лезть, если ты слабей?» — думал он.

Во всю его жизнь, чем старше он становился с ним всегда был не то что бы страх, а какое-то «искушение», какой-то неведомый враг, который может быть над ним смеётся и знает то чего он не знает, и даже может быть знает, что он этого боится… Однажды он шёл домой с работы и вдалеке увидел идущего навстречу ему по тому же тротуару парня; ему показалось что он как-то дерзко идёт и даже подумал, что это может быть один из его врагов, — то есть не прямых врагов, а таких, которых он видел только на расстоянии и знаком в сущности с ними не был. Итак он принял позу, стараясь не уступать мнимому врагу, — пошёл «увереннее» и более стал размахивать руками при движении ног. И что же? Когда он поравнялся с тем человеком, то увидел вполне мирного прохожего, которого он никогда не встречал раньше. Но в свою очередь прохожий был немало напуган такой походкой встречного пешехода и это отражалось в его мимике… Вячеслав сообразив, пристыдился и пошёл далее, стараясь скорее отвлечся «от этого пустяка» и задуматься о чём-нибудь более важном.

3

Ведь были же и другие драки в его жизни, но почему эта так застряла в его памяти, он никак понять не мог. Однажды прекрасным жарким летним вечером он возвращался пешком вместе с женой и детьми с Дня рождения одного их семейного знакомого, весьма выпивший. И что-то ему в пьяной эйфории вздумалось присесть на скамейку возле собственного подъезда, а жену и детей он отправил домой. Что-то приятное в душе потянуло его посидеть, а что он и сам не понял. Курить он не курил, так что заседание его выходило совершенно бессмысленным. Небо было тёмно-синее и собиралось вот-вот совсем почернеть, но было ясным. Посидев минут пять, он вспомнил как они с женой видели недавно заходившую в попутный магазин шумную ватагу, состоящую впрочем всего человек из пяти, девиц и юношей. Он вспомнил это, когда увидел, что они движутся уже из того магазина в ту сторону как раз где он восседал. И ладно бы в сторону, а как раз к его подъезду и кажется на ту же лавочку на которой был он, — лавочка была всего одна. Вячеслав немного напрягся и стал ждать, что будет дальше, не собираясь уходить домой (хотя кажется было бы самое время). Толпа громко смеялась и хихикала, набрав в магазине алкоголя в больших бутылках. Вячеслав сидел почти с краю, так что «в принципе» никому не мешал. Ребята, увидев «пассажира» на скамейке, сели на свободную часть её, а часть осталась стоять. Вячеслав не особо потом помнил о чём они говорили и смеялись, — по видимому ни о чём стоящем. Но мало по малу они так развеселились, что «сидящего рядом мужика» совсем перестали замечать, что в свою очередь Вячеслав очень даже заметил и «сделал им замечание», дескать «вы тут не одни…» Один из парней ответил ему: «Тебе что-то не нравится? Тебя здесь ни кто не держит.»

— Что значит «тебя», щенок? — огрызнулся сильно охмелевший Вячеслав.

— А ты чё, кобель что ли? А жена твоя, с которой ты шёл сейчас, сука что ли? — ответил бойкий юноша. Девушки притихли, а два парня усмехнулись.

— Чего-о-о! — вдруг приподнялся со скамьи Вячеслав. А после как приподнялся попытался схватить то ли за ухо, то ли за затылок говорившего с ним парня. И сразу после этого почувствовал сильный удар в собственное ухо, нанесённый кем-то из стоящих сзади. Он немедленно обернулся и получил ещё один удар уже в нос, от которого упал и кровь из носа хлынула как из открытого крана с водой, — слабым напором, но напор этот потом долго не останавливался. Затем все трое парней стали пинать и прыгать по нему, до тех пор, пока состояние его совсем ни стало жалким, до тех пор, пока ни увидели как утихали его попытки всё-таки встать и отомстить — ответить. Девочки наблюдали расправу уже на расстоянии, струсив быть замеченными кем-то как соучастницы; затем к ним присоединились ребята и они скорыми шагами удалились из того двора.

Попрыгали ребята удачно, так что сломали Вячеславу ребро. На следующий день, лёжа в больнице и смотря в глаза пришедшей к нему жене, он чувствуя похмелье и боль от побоев, вдруг произнёс: «Господи, как легко…» Жена, с жалостью смотря на его лицо в гематомах, не поняла его, но подумала, что он с каким-то непонятным не понятно кому укором пошутил — глупо и ядовито пошутил. Иначе как ещё можно было объяснить такие не соответствующие слова его плачевному состоянию и вообще положению? А на самом деле он имел в виду лёгкость, которая откуда-то взялась в его душе. Хотя был в душе неприятный осадок уязвлённого самолюбия и довольно сильный, но вместе с ним соседствовало какое-то неведомое и очень приятное облегчение. Про себя он надеялся, что это именно то облегчение, то, а не какое-нибудь случайное, другое.

P.s. С того случая с подъездом прошло около пяти лет и однажды Вячеслав расхохотался, вспомнив того парнишку, которого назвал «щенком», — хотя он и всегда это знал, но не обращал на то внимания, — а именно на тот факт, что он был тоже самый настоящий чистейший блондин. А их между прочим не так уж часто и встретишь…