Притчи 1—28

Никита Белугин

В этой книге собраны ранее опубликованные мини-книжки «Притчи» с первой по двадцать восьмую, последнюю. Сделано это для удобства, ну или вдруг кому-нибудь захочется приобрести печатный экземпляр. Цена на эту печатную книгу довольно высока, но я, автор, с продажи не получу ничего, – иначе бы цена была ещё выше, если бы я захотел процент…

4

Фанатик

Жил-был фанатик по имени Саша,

Ему лет полтинник и более даже.

Однажды к нему заявился внучок.

(Хоть дед православный теперь старичок,

Но женщин имел, потерял даже счёт)

— Дедуля, позволь мне музончик поставить?

— Поставь, коль хорошая музыка, парень.

Вставляет кассету внучёк в маг'тофон

И страшный послышался злобный музон.

Дедуля, как был православный фанат,

Нахмурился музыке — вовсе не рад.

— Дедуля, я музыку эту люблю!

— А я сотый раз, внук, тебе повторю!

Что всё, что звучит из твоей грам-пластинки,

Всё дьяволов бес сочинил злой и хитрый.

— Но разве написано в Библе твоей,

Чтоб песни не пели среди людей?

**********************

Читаешь текст

И смысла вмест»

Совсем другой видишь контекст.

Автор ошибку допустил

И ты из всех разумных сил

Кричишь: «Вот автор-то дебил!»

********************

Социализм — есть всего одна мысль:

Прав Робин Гуд и душой не завистлив.

Только он грешен, а стало быть брешет,

Что ради правды богатых калечит.

Прав он: богатые всех объедают,

Рабочим зарплаты своим урезают.

Все благодетели — жирные дейтели

Смотрят глазами святой добродетели.

Бедные, как же они не заметили:

Дом их рабов стоит цену их мебели.

********************

Никогда вы не сможете победить зло.

Кому из людей если вдруг повезло,

Найдётся завистников этому сто.

Когда кто-то хочет большую зарплату,

Другим не малейшей копеечкой надо.

Когда кто-то хочет построить свой дом,

Никто из людей не поможет.

При том,

Все сто суть не против пожить будут в нём.

Падение и подъём

Часов около двенадцати в ночной забегаловке сидел молодой человек, а с ним две молодые девушки. Всем им троим шёл третий десяток лет, — то есть каждому по отдельности… Все трое они были к этому часу уже довольно пьяны, и как водится в пьяных компаниях, веселье перерасло в ссору. Впрочем ссорились только двое, парень и девушка. Та которая «не ссорилась» была чем-то вроде подруги ссорившегося молодого человека. А та которая ссорилась была «лучшей подругой» нессорившейся. Вообще у них с молодым человеком должно было состояться свидание тет-а-тет, но та взяла с собой ещё и подругу. «Поешь бесплатно что-нибудь вкусненькое» — предлагала подруга парня своей подруге, когда звала её с собой сопровождать на свидание. Та разумеется недолго думая согласилась. Ссора же происходила в тот момент, когда всё «вкусненькое» и алкогольное уже было выпито и съедено.

Подруга подруги угрожала парню, что он трус и что сейчас «стоит ей только набрать номер» и приедет кто-то, и от него мокрого места не останется. И вот парадокс: говорят, что алкоголь делает человека смелее, но данный случай опровергает это народное утверждение. Потому что будь парень трезвый, то пропустил бы мимо ушей глупенькие угрозки глупенького существа. Но под действием алкоголя он вдруг разгорячился и стал доказывать ей что не боится ни её глупеньких угроз, ни того мифического страшного циклопа, которым она пытается его пугать. Девица отвечая на упрямость парня, с видом чуть ни жалости потянулась за своим телефоном, дескать «ты сам сделал свой выбор», но она дескать предупреждала его…

Парень, чувствуя некоторый страх, по крайней мере нервничая, если не боясь, пьяной своей головой осознавал, что зашёл в тупик и сейчас в некотором смысле «решается судьба его». Но деваться и на самом деле было некуда, ведь говорят же «не спорьте с дураками — они обойдут вас своим опытом». Алкоголь ли тому виной или недалёкость ума парня, или совокупность этих факторов виной тому, решать было поздно, он сидел и смотрел с холодным вызовом в глаза подруге подруги, пока она занималась вызовом в своём телефоне, чтобы столкнуть неизвестного человека с ним лбом.

Гудки шли, но трубку на том конце никто не брал.

— Хм. Повезло тебе. Ну ничего, сейчас я другому наберу. — продолжила угрожать халявщица — подруга подруги.

И в этот момент через один стол от этой троицы вдруг рухнул на пол давно спавший, облокотясь на локти, мужчинка. Он почему-то был без всякой компании, да и вообще в забегаловке кроме троицы, продавщицы и мужчинки уже никого не было, — так как день был будний, точнее ночь.

Надо сказать, что парень — друг подруг не был из числа великодушных и добрых людей, а даже напротив. Но увидев, как рухнул, как мешок с картошкой на пол мертвецки пьяный алкоголик, парень вдруг соскочил чтобы поднять его. Мужчинка оказался нетяжёлым и тот с лёгкостью усадил его на прежнее место, совсем немного повозившись с ним. Может быть в этот момент мужчинке снилось, как он прыгает на резинке в пропасть, и как резинка спружинила и закинула его на прежнее место; так оно или что-нибудь подобное, но он даже ничего не прохрапел от удара о пол и от посадки за стол, не говоря уж о том чтобы приоткрыть хоть чуть-чуть хоть один глаз, — до такого состояния нажрался.

Пока парень занимался из солидарности с незнакомым ему человеком, злобная подруга подруги парня, тоже как-то приутихла: «звонить другому» она не стала, сделав вид, что ей тоже интересен неожиданный случай с падением.

Она вдруг стала гораздо мягче и веселее, почти как в начале пирушки; и истинной причиной такой перемены было внезапное просветление о том, что если вдруг она не дозвонится и во второй раз до второго «бойца», то до дома ей придётся добираться собственными средствами, — а из «собственных средств» у ней были только ноги… Транспорт в такое время известно, только один — такси.

Парень, понимая, что он в некотором смысле победил, тоже повеселел, но ещё не остыл от недавней ненависти. Подруга же его подруги, понимая в свою очередь, что в некотором смысле сдала назад, попыталась хотя бы ненадолго ещё сохранить своё превосходство: дескать «ведь я могу ещё и передумать, и позвонить».

Она попросила купить ещё чего-нибудь съестьного, а парень не мог ей отказать по единственной причине, что он весь этот вечер пытается отсоединить эту проклятую подругу от вожделенной единственной подруги, которую он приглашал на свидание, с тем что б потом увезти пьяненькую к себе домой с ночёвкой.

— Дайте мне какой нибудь просроченный беляш, чтобы она отравилась! — обратился он к толстой продавщице.

Та с покорностью выполнила приказ.

— Возьми мне тоже! — обратилась до сего момента молчавшая подруга парня к собственно парню.

— Ага! — Дайте ещё два, пожалуйста! — приказал он продавщице, покорно выполняя приказ подруги.

Беляши были разогреты и поданы на столик, злая подруга подруги парня стала жевать.

— Фу. Что он какой-то невкусный. — вместо «спасибо» отозвалась, прожевав полбеляша, злая подруга.

— Чего «невкусный»! Сейчас я попробую. — ответил и начал пробовать парень.

— И правда какой-то жестковатый. — продегустировав, сказал снова он.

— Так вы же сами сказали «просроченный» вам дать. — откликнулась сидевшая неподалёку за прилавком продавщица.

— Ха — ха — ха — а!!! Точно! — оценил шутку продавщицы и вправду уже забывший свои слова кавалер двух дам. Продавщица тоже улыбнулась на смех парня, а девочки продолжали методически жевать «невкусные беляши».

Эвтаназия

предупреждение: Рассказ специфический и не рассчитан на читателя брезгающего иных жизненных сторон, не рассчитанный на читателя ценящего приключения в комфортных условиях, в нормальных условиях. Не рассчитан на нормального читателя, на нормального человека. Да и что есть такое «нормальный человек»? А нормальный человек — это человек живущий общечеловеческим умом, чужим умом.

Дело было в психушке. Два пациента её мирно общались друг с другом, сидя на кровати, покрытой досками (так как пружины на ней все давно изорвались) — на кровати одного из них. А именно молодого человека, лет двадцати не более, попавшего в этот «санаторий» по причине какой-то горячки. Сам он щупленький, коротко стриженный, с маленьким лицом и маленькими чертами его, роста чуть более полутора метра. На момент разговора горячка его уже остыла, белее или менее. Но когда его привезли в отделение, то с ним не могла справиться целая бригада в составе трёх санитаров и медсестры и уборщицы. Он орал не то что на всю палату, а на весь этаж мужской части больницы. Голос на самом деле у него был соответствующий комплекции, но в тот раз он вопил каким-то басом, наподобие как когда спец отряд милиции захватывает преступника и орёт благим матом, чтобы таким образом огорошить арестовыемого. Только в их случае нет ничего удивительного, ибо ребята служат в таких отрядах рослые и крепкие, а в случае с щуплым сумашедшим, бог знает откуда взялся у него этот вопль. Орал он что-то невнятное, вроде «помогите», «уберите», «остановите». Кого или чего остановить, никто конечно не мог понять; врачи думали, что их, и это было с их точки зрения вполне логично. Ибо они никак не могли с ним справиться, чтобы привязать его верёвками к железной раме кровати. При этом медсестра даже в сердцах со всей силы пнула его по лицу и надо сказать удачно. Хоть ему в таком состоянии её пинок был как слону дробина, но больные в палате чуть не зааплодировали ей и рассмеялись хохотом.

На груди у щуплого изувера был выцарапан чем-то острым крест — христианский крест. Один из больных, заметивший это, смекнул, что крики «остановите» и «прекратите» наверно предназначались вовсе не медикам. Этот человек был тем самым вторым, разговаривавший с изувером через две недели после его поправки. Человек он был лет сорока, с облысевшим лбом до самой макушки, с ужасными чёрными синяками под глазами, на которых ещё были какие-то светлые крохотные наросты; был он доброжелателен и тих среди больных, и был он столько лет сумашедший, что уже стал как бы и нормальным в этом состоянии, видимо смирившись со своей долей. Когда-то в юности он подавал надежды в науке, но позже нечто переломилось в его жизни, а именно: его избили на улице и в результате чего он стал сильно болеть душой. Мать же его не придумала ничего лучше — впрочем как нормальный человек — вызвала однажды ему псих-бригаду и на том карьера двадцати с небольшим лет отличника закончилась.

Причиной разговора стал безногий инвалид, который находился там же, передвигался на коляске, получал огромную пенсию и всех ужасно раздражал, — потому что ежедневно можно было услышать его беспричинную брань в которой он не стеснялся, ибо кто будет обижать убогого? И надо заранее сказать, что сорокалетний бывалый пациент завёл разговор с молодым верующим более из того, чтобы поддразнить его, а уж второй причиной была скука. Он, зная общие положения христианства, предложил неопытному юноше вопрос о «благородном самоубийстве». «Вот смотри — начал он — вот этот коснорукий (указал он на безногого колясочника, кстати ноги у него были, но не ходили), вот ты думаешь почему он здесь такой завсегдатый пациент? А потому что родственникам он не нужен — ухаживать за ним, и они его после выписки недолго терпят и опять сбагривают. А теперь представь такого же безногого, только не сумашедшего и представь в молодом возрасте, так как этому-то уже пятый десяток. Вот не проще было бы его «усыпить».

— Совсем не проще! То есть проще конечно, но самоубийство великий грех. По той причине оно великий грех, потому что например убийство можно искупить покаянием, а самоубийство лишает человека этой возможности. — сказал молодой.

— Ну вот я так и знал, что ты отделаешся общими словами. А ты в действительности видел таких людей? Знаешь каково им живётся и каково живётся ихним близким? А я видел и знаю. У меня родственник парализованный пять лет лежал и жена за ним горшки носила все эти годы и с ложечки его кормила целыми днями; я уж не говорю про мытьё и про всё остальное.

— Да, я согласен, что это ужасно неприятно и тяжело. Но по христиански это своего рода крест для родственников и его честный человек должен вынести достойно.

— Крест-то оно крест. Но сообрази: честный ли человек сам-то парализованный? Ведь он же знает, что ему кранты, кранты стопроцентные; по крайней мере уж в таком возрасте, каком был мой дядька, то есть за пятьдесят. Неужели ты допускаешь мысль, что парализованный старик надеется воскреснуть и снова жить и бегать и развлекаться? Да ему самому должно быть за годы разглядывания одной и той же точки на потолке ужасно как охото умереть и чтобы вся та бессмыслица закончилась.

— Но это дьяволов соблазн! Ведь так можно почти любому человеку прийти к самосу… к самоубийству. Вот например, зарплата маленькая или вообще уволили и есть не на что, ну и так далее. Сотня причин!

— Ну ты рассуждаешь по-своему — по-юному. А я тебе говорю, я видел картины в жизни. И бывают такие случаи, когда математически понятно что ожидает человека впереди. Я не привожу в пример молодых инвалидов, то есть парализованных, а не инвалидов. Молодой парализованный имеет право надеяться на воскресение. Впрочем и инвалиду, например после аварии или вообще рождённому таким, есть для чего жить; хотя он и обременяет родных или близких, но тем не менее. А я говорю именно про те случаи, когда сам человек знает свой конец и только оттягивает «приговор». То есть как человек приговорённый к смертной казни несколько лет сидит в СИЗО.

Вот послушай, я когда работал в нац. парке в лесу смотрителем, однажды поехал на лыжах и наткнулся на волка с перебитыми ногами. Я не знаю как он и от чего пострадал. Может быть машина (дорога там была одна недалеко, может с километр), если бы капкан, то вряд ли бы он из него выбрался, вообщем не суть. А суть в том, что будь я гуманист наподобие тебя, то я должен был взять его, прооперировать за свой счёт и примастрячить ещё колёсики вместо лап; ну а потом в интернет выложить видео, какой он счастливый, что наткнулся на меня, а не на охотника. Но только счастливый ли он на самом-то деле был бы? Знаешь как он на меня кидался! Только он не нападал, а защищался, думая наверно, что я ему причиню ещё больше боли. А боль-то должно быть была ужасная. Я бы наверно умер от шока, если бы мне раздробили ноги, как ему. Потому что он полз на передних лапах, как тюлень, как будто у него сзади не лапы, а мягкие плавники оставляющие за собой полосу крови.

Так вот сообрази, грешно ли было бы этому волку, если бы он умел рассуждать как мы, грешно ли было бы ему прыгнуть например и под машину, или прыгнуть со скалы, или в реку чтобы замёрзнуть? Ведь будь у него рассудок, он бы конечно понял, что ему край. Но он живёт инстинктом и поэтому, как и наши парализованные хочет жить и чтобы было не больно. Так устроен инстинкт. Хотя кажется есть какое-то животное «самоубийца», что-то я кажется слышал.

— Так вот я тебя и ловлю! — ответил несколько поражённый впрочем жалостью к волку молодой, — Сам же ты говоришь, что животное живёт инстинктом. И то (!) оно не допускает греха в своих нуждах. А какого же человек со своим умом. — назидательно закончил он.

Старший сумашедший, видя что собеседник его не понимает, смекнул: «Э, да ты брат и правда сумашедший. Зря я с тобой всерьёз тут разглагольствую.» И с видом, будто услышал что-то новое и будто озадачился этим, замолчал и немного погодя оставил православного верующего.