Научи меня верить в любовь

Ника Климова, 2022

Марк Климов долго и упорно работал, чтобы стать тем, кем он является сейчас. Ему за сорок. У него есть все, кроме любви и семьи, но его это вполне устраивает. Он упивается свободой и одиночеством. Ровно до того момента, пока на его голову внезапно не сваливается племянница. Удастся ли Марку сохранить свой собственный мир? И на что готова Алиса, чтобы быть рядом с ним, пусть и неспособным на любовь? Им придется через многое пройти. Останутся они вместе или нет, неизвестно. Но их жизнь точно никогда не будет прежней.

Глава 4. Жизнь по правилам

Я перешагиваю порог квартиры и инстинктивно ищу следы. В коридоре идеальная чистота. В ванной — тоже. Тишина. Неужели, девчонки нет дома? Раздеваюсь и прохожу в гостиную. Цепким взглядом сыщика сканирую пространство. На журнальном столике смятая обертка от конфеты. Закатываю глаза, пытаясь не взорваться. На кухне, на первый взгляд, все в порядке. Грязной посуды нет, следов еды нет и запаха тоже. Все вообще выглядит нетронутым.

Возвращаюсь в гостиную. Взгляд цепляется за маленькое красное пятно на полу. Из-под дивана торчит еще одна обертка от конфеты. Я даже думать не хочу, сколько их ПОД диваном. Но вместо того, чтобы устроить девчонке разнос, ухожу в ванную, а после — в спальню. Грудь распирает предвкушение выражения ее лица, когда она увидит то, что я приготовлю для нее.

На составление списка правил уходит полночи. Нет, это не просто правила. Это договор о нашем сосуществовании на одной территории, в одном пространстве. Да, он односторонний. Но территория моя, поэтому и правила жизни на ней диктую я. Засыпаю полностью удовлетворенный.

Привычная пробежка, отжимания и кофе. Она еще спит. Оставляю на столе список. Она не сможет его не заметить. Что ж, моя жизнь скоро вернется в привычное русло. Но это при условии, что девчонка будет неукоснительно соблюдать все правила. Но я уверен, она будет.

До вечера от нее ни одного звонка. Значит, приняла и согласилась. Я возвращаюсь после работы домой. Тишина. Прохожу на кухню, зорко сканируя пространство по пути. Пока ничего раздражающего. Взгляд упирается на оставленные мной утром листы. Куча правок ее почерком. КАЖДЫЙ пункт. И внизу приписка: «Готова обсудить».

Что тут можно обсуждать? Ты подчиняешься — и точка. Никаких переговоров.

Дверь в ее комнату закрыта. Захожу без стука, даже не подумав, что она девушка и может быть без одежды, но девчонка одета. Лежит поперек кровати в наушниках. Подхожу вплотную и смотрю на нее сверху вниз. Видимо, почувствовав мое присутствие, она открывает глаза и тут же садится, стягивая с головы наушники. Ее взгляд останавливается на листах бумаги у меня в руках.

— Никакого обсуждения не будет, — говорю, глядя ей в глаза. — Ты неукоснительно соблюдаешь эти правила.

— Это нечестно! — возмущается девчонка. — Я же не в тюрьме, в конце концов.

— Я и не заключаю тебя в тюрьму. Ты можешь выходить.

— Кстати, было бы неплохо, если бы ты дал мне комплект ключей.

— Подожди, — застываю я. — Ты же выходила в магазин, пока меня не было дома.

— Ну, да, — опускает взгляд.

— Ты, что, не закрывала дверь на замок? — зверею я.

— А что мне было делать? — вспыхивает она. — Я предупредила охрану внизу.

— Ты вообще головой думаешь?

— Конечно, — кивает. — Поэтому и предупредила охранника. Милейший парень. Не то, что некоторые. Кстати, запрет на пользование ванной. Ты серьезно?

— Есть душ.

— А я люблю полежать в ванне.

— Вот будешь жить отдельно в своей квартире и полежишь.

— А дезинфекция кухни? Ты, что, шизофреник? — вскакивает девчонка на ноги.

— Следи за словами, — произношу угрожающе.

— Но некоторые из твоих правил просто абсурдны. Не звонить тебе. А если что-то случится?

— Например? — вскидываю брови.

— Ну мало ли, — всплеск руками. — Пожар или наводнение.

— Если ты ничего не будешь здесь трогать, но никакого апокалипсиса не случится.

— Мне, что, питаться воздухом? — кричит девчонка. — Готовить нельзя, мыться нельзя, это какой-то концлагерь.

— Я не запрещал тебе есть, — замечаю я.

— О да, но готовить я должна только в твое отсутствие и ликвидировать все следы готовки и еды. Офигеть!

— Я терпеть не могу запах еды в доме, — произношу спокойно.

— А что ты вообще терпишь? — выкрикивает она мне в лицо и вылетает из комнаты.

Я готов рычать. Ну разве так сложно просто принять эти правила? Да, есть ограничения, но не полные запреты.

— Мне кажется, мы не договорили, — нахожу ее в гостиной.

— А, что, здесь кого-то интересует мое мнение?

Я молчу. Она права. Ее мнение меня не интересует даже в последнюю очередь.

— Окей, — вдруг восклицает эта заноза. Я морщусь от громкого звука. — Я буду соблюдать эти идиотские правила.

Жду это пресловутое «но», которое уже висит у нее на языке.

— При одном условии.

Молчу.

— Ты будешь мне за это платить.

Я ослышался?

— Что? — переспрашиваю.

— Ты выделяешь мне деньги на карманные расходы. В конце концов, должна же я на что-то покупать продукты, одежду и прочее.

— Я не собираюсь платить тебе за соблюдение правил. Ты просто будешь их соблюдать, — начинаю звереть.

Ее брови взлетают вверх. Глаза смотрят дерзко. Уголки губ чуть приподнимаются.

— Я не собираюсь соблюдать эти идиотские правила, — произносит спокойно.

— Что? — выдыхаю я.

— Что слышал, — огрызается чудовище с синими волосами. — Это тупые правила, которые я НЕ буду соблюдать.

Она скрещивает руки на груди.

— Ты живешь здесь, — цежу сквозь зубы.

— А я не напрашивалась, — выкрикивает мне в лицо.

— Отлично! — взрывает меня. — Можешь отправляться прямиком в детский дом.

— Прекрасно! — орет заноза, вылетая из гостиной.

Я пытаюсь дышать глубоко, но смертельная машина внутри меня уже начинает набирать обороты. Это какой-то трэш. Почему я должен биться за право сохранить порядок в собственном доме?

Срываю с себя рубашку, не заботясь о пуговицах. Хочется что-нибудь разбить. Желательно об голову этой дикарки. Кто вообще ее воспитывал? Ах да, такая же невменяемая мамаша. Влетаю в ванную и встаю под душ. На кой хер я вообще забрал ее к себе? Пусть бы шла на все четыре стороны. Зачем мне этот геморрой?

Переключаю воду на холодную, чтобы остыть. Снова дышу глубоко. Еще нет недели, как она появилась в моем доме, а мне уже нужны антидепрессанты. Да посильнее. Как же мне знакомы все эти чувства! Эта злость! Ненависть! Я уже проходил их с ее матерью. Почему должен снова?

Закрываю воду с такой силой, что едва не срываю кран. Жесткое полотенце раздирает кожу, но это отвлекает от желания убивать и громить все вокруг. Выхожу в гостиную. В квартире тишина.

— Перебесится, — решаю я. Варю на кухне кофе, глядя в ночь за окном, но вижу только свое отражение в стекле. Мне сорок три, но с появлением этой маленькой стервы я чувствую себя запертым в теле мальчишки, которого наказывали за малейший проступок, и чья жизнь была переполнена только одним чувством — ненавистью. И единственным желанием — сбежать.

Кофе выпит. Я почти успокоился. Время час ночи. Пора спать. Прохожу к своей спальне, но замечаю, что дверь в ее комнату открыта. Там никого. Вещи, телефон… Пусто.

Да бляяяядь!

К черту! Пусть катится ко всем чертям! Мне нет до нее никакого дела!

Три ночи. Я до сих пор не сплю. Мне знакомы ночные скитания. Но я был пацаном и мог за себя постоять. Она же… Идиотка!

Вдох, выдох! Мне плевать! Ей не пять лет. Пора думать головой, а не жопой! И если она найдет на нее приключения, то это будет только ее вина.

Четыре часа. Я уже не усну. Ночь коту под хвост. Сам себя ненавижу за то, что собираюсь сделать.

Я медленно еду по району, вглядываясь в остановки, тротуары, кусты. Куда она могла пойти? У нее нет денег. Она никого здесь не знает. Куда ее понесли гребанные черти! Хочется со всей дури приложиться головой об стену, чтобы потом очнуться и узнать, что все это страшный сон, а этой заразы в моей жизни не было никогда. Но она есть. Вот, твою мать, сидит на остановке. С сумкой. Как она еще жива, не понимаю.

Резко разворачиваюсь и торможу у тротуара. Вылетаю из машины, молча подхватываю сумку и зашвыриваю на заднее сиденье. Хочется также поступить с девчонкой.

— Что ты делаешь? — возмущается она. — Верни мне вещи. Это мои вещи. Я ничего твоего не взяла.

Орет так, что сейчас перебудит полгорода.

— Сядь в машину, — приказываю тихо.

— Я никуда с тобой не поеду.

— Да твою мать! — взрываюсь я. — Ты можешь хоть раз не перечить мне? Сядь в машину или я затащу тебя туда силой!

— Не имеешь право!

Это последняя капля. Хочется придушить ее. Хватаю за руку и под возмущенные крики запихиваю на переднее сиденье. Падаю за руль. Она открывает рот, собираясь продолжить свой ор. Я больше не могу этого выдерживать. Меня разрывает.

— Заткнись! — говорю, глядя ей в глаза.

И она замолкает. Демонстративно отворачивается в окно и молчит всю дорогу.

— Зачем ты снова меня сюда привез? — спрашивает, когда я паркуюсь возле дома.

Я бы тоже хотел знать ответ на этот вопрос. Зачем я все это делаю? Зачем мне это нужно?

— Куда ты собиралась ехать? — поворачиваюсь к ней, сдерживая злость.

— Домой.

— Куда?

— В Нижний Новгород, — орет мне в лицо.

— У тебя есть деньги на билет?

Молчит.

Вдох, выдох.

— Я выделяю тебе деньги на карманные расходы, но за каждое нарушение моих правил будет штраф.

Она смотрит на меня недоверчиво.

— Половина того, что я выдам.

— Идет, — быстро соглашается. Слишком быстро. Вглядываюсь в ее лицо, пытаясь прочитать по глазам, не было ли все это спланированной акцией, чтобы просто прогнуть меня. Чую, что так и есть, но у меня нет доказательств. Ничего, я еще отыграюсь.

Мы поднимаемся в квартиру. Уже утро. Я не готов сегодня идти на работу, но и оставаться с ней — тоже. Мне нужно остыть, прийти в себя, восстановиться после битвы с этим чудовищем. Радует одно — теперь действуют правила. И она сама согласилась их выполнять. А я буду очень кропотливо следить за этим.

Прошло уже две недели. Девчонка пока не прокололась ни разу. С одной стороны, я доволен, что в квартире чисто, нет ничего лишнего и не пахнет едой. Ее саму тоже почти не видно. Идеально. Но с другой, хочется эту заразу проучить и наказать. Поэтому иногда я приезжаю домой посреди дня или раньше обычного. У меня даже начинает складываться ощущение, что ее вообще не бывает дома. Пусть! Лишь бы выполняла правила.

— Алиса, — зову ее вечером из гостиной.

Идет. Смотрит настороженно. Да, тебе стоит бояться. Это отличное средство держать тебя в рамках. Но сегодня я не собираюсь ее пугать и даже ругать.

— Через неделю первое сентября. Твои документы уже сданы в школу.

— В какую? — спрашивает осторожно.

— Здесь недалеко от дома. Школа вроде неплохая.

— Но я ее даже не знаю.

— А какую школу в Москве ты знаешь? — вскидываю брови.

— А если мне там не понравится?

— Тебе остался учиться последний год. Потерпишь.

Смотрит в сторону и тут же — на меня. Все, завелась. Ноздри раздуваются, в глазах ярость. Жду ее тирады, внутренне потирая руки. Сегодня ее карманные пополнения уменьшатся, потому что один из пунктов правил — «Не спорить!». А она сейчас будет делать именно это.

— Слушай, ты мог бы хотя бы в этом со мной посоветоваться? В конце концов, в этой школе учиться МНЕ.

— Не вижу проблемы, — пожимаю плечами. — Вполне себе нормальная школа. Не думаю, что та, в которой ты училась в Нижнем Новгороде, чем-то от нее отличается.

Поджимает губы. Ищет подходящие слова.

— Это нечестно, — выдает наконец. — Ты не дал мне возможности выбрать самой.

— Эта школа недалеко отсюда. Не надо тратить время на дорогу.

Мотает головой и разворачивается, чтобы уйти.

— Штраф, — сообщаю ей в спину.

— Что? — оглядывается.

— Ты спорила.

— Но… — осекается.

Возвращается через несколько минут. Кладет деньги на журнальный столик, глядя мне в глаза. В них обида и ненависть. Ничего, переживу. В следующий раз будешь покладистее.

Теперь она учится в школе. Пришлось потратиться на форму и все прочее. Ладно, переживу. Но встречать ее на кухне каждое утро раздражает. Могу, конечно, запретить, но где ей завтракать? Уж точно не в спальне. Правда, спокойно попить кофе не получается. Я чувствую между нами напряжение. Оно давит, не давая расслабиться. Девчонка молчит. Но меня бесит одно ее присутствие. Распущенные волосы. СИНИЕ волосы. Одежда… Разве это форма? Пиджак на три размера больше, рубашка поверх юбки, грубые ботинки. Она похожа во всем этом на чучело.

Каждое утро заноза готовит себе завтраки. Чаще заливает молоком какие-нибудь хлопья. Они хрустят, когда она жует. Это раздражает. Забирается под кожу и чешется там. Стараюсь не обращать внимания, но не могу. И шелест оберток от конфет. Она ест их килограммами. И каждый раз разворачивает не спеша, а потом еще и сминает бумажку.

Мне хочется запретить ей есть. Вообще запретить, но я понимаю, что это будет слишком. Поэтому на время ее завтраков ухожу на пробежку. Возвращаюсь уже в пустую квартиру. Из-за этого приходится опаздывать на работу. Я терпеть не могу в людях необязательность и непунктуальность. Теперь и сам стал таким. Можно, конечно, уходить из дома до ее появления из комнаты. Стоит это обдумать.

Сегодня она проспала. Ненавистного завтрака с диким хрустом не будет. Влетает на кухню, хватает из холодильника яблоко и на ходу засовывает его в сумку на длинном ремне. В этой сумке тоже нет ничего женственного, как и во всей девчонке. Она похожа на одно сплошное недоразумение.

Можно спокойно выпить кофе.

— Завтра я улетаю в Питер, — сообщаю ей как-то вечером. Она только пришла, хотя уже давно должна быть дома. Уверен, что уроки в школе не длятся до восьми вечера.

Заноза останавливается и смотрит на меня. В ее глазах надежда, которую я тут же уничтожаю.

— Всего на два дня. Правила остаются в силе.

Опускает глаза и молча уходит к себе в комнату. Сегодня она не ужинает. Может, поела где-то в кафе. Мне все равно. Я только надеюсь, что не беляшами.

За окном давно темно. Моя сумка собрана. Вылет в два. Еще успею утром заскочить в офис. По дороге в спальню просматриваю в айфоне почту. Отвлекает звук. Не могу понять, что это. Какой-то то ли писк, то ли свист. Замираю, прислушиваясь. Дверь в комнату девчонки закрыта неплотно. Звук явно оттуда. Мне очень хочется верить, что она не притащила в квартиру какое-нибудь бездомное животное. Вышвырну обоих. Я подхожу ближе. Нет, это не котенок и не щенок. Моя заноза плачет. Удивительно. Меня это почему-то задевает. Нет, я не чувствую угрызений совести или жалости. Мне не хочется войти и утешить ее. Я вообще никогда и никого не утешал. Напротив, считал, что слезы — это для слабаков. И если ты плачешь, значит, ты слабый, ни на что не способный и жалеть тебя не за чем. Но почему-то сейчас я так не думаю про девчонку.

Я не чувствую сострадания, но и не могу сказать, что мне все равно. Не понимаю. Она всхлипывает. Делаю шаг назад. Мне некомфортно. Внутри меня что-то не так. Не нравится, неприятно, поэтому ухожу к себе и закрываю дверь, чтобы не слышать.

Утром на ее лице никаких следов от слез. Начинаю думать, что мне показалось, и злюсь. На нее. За этот обман. Она опять не завтракает, но забирает из холодильника какой-то сверток. Может, бутерброды на перекус. Не знаю. Мне нет до этого никакого дела. У меня сегодня еще куча дел, которые нужно успеть сделать до вылета, поэтому тут же выбрасываю занозу из головы.

— Ну, что, нашел общий язык с племянницей? — спрашивает Успенский, зайдя ко мне с утра.

— У нас нейтралитет.

— М? — удивляется он.

— Она не трогает меня. Я не трогаю ее. Все четко и предельно понятно, — торопливо подписываю документы.

— А как ей школа?

— Без понятия. У нее нет другого выхода, как ходить в нее.

— Ты даже не интересуешься?

— Мне неинтересно.

— Климов, ты в своем уме?

— Что? — поднимаю на него глаза. — Я и не подписывался интересоваться ее делами. Достаточно того, что я оплачиваю все ее нужды. Все, на этом мои обязанности заканчиваются. Тем более, что она уже достаточно взрослая.

— Не перестаю поражаться твоей… натуре, Климов. Девочка одна в новом городе, в новой школе. И тебе нет никакого дела до того, каково ей?

Вспоминаю ее вечерний плач. Нет, мне показалось. Такие, как она не плачут.

— Все у нее нормально.

— Откуда такая уверенность? — не успокаивается он.

— Ну, она же еще не сбежала, — ухмыляюсь.

Успенский молча вздыхает. Я передаю ему дела и отправляюсь в аэропорт. Два дня свободы и одиночества. Надо почаще куда-нибудь выбираться.

В Питере льет дождь и промозглый ветер. Пробка. В такси приторный запах ванили. Хочется открыть настежь все окна. Водитель часто отвечает на телефон и громко смеется. На виски начинает давить. Скорее бы оказаться в номере отеля и смыть себя запах самолета и этого таксиста.

В гостинице на ресепшне какая-то суматоха. Дама в длинном плаще спорит с администратором. Той хочется послать ее — это явно читается в глазах молодой девушки. Но она обязана быть вежливой со всеми клиентами. Поэтому хочется сделать это вместо нее.

— Я Вам уже говорила, что этот номер занят. Мы можем предложить Вам другой.

— Я не понимаю, как так может быть! Я вообще первый раз сталкиваюсь с такой некомпетентностью, — возмущается дама. — Я бронировала номер заранее.

Я понимаю, что это надолго. Но Я. ХОЧУ. В СВОЙ. НОМЕР.

— Можно мне ключи? — прошу администратора.

— Почему Вы лезете через мою голову? — разворачивается ко мне разъяренная клиентка.

— Для Вас здесь все равно нет номеров, как я понимаю, — произношу спокойно, глядя ей в глаза.

Подаю администратору документы. Дама аж багровеет от возмущения. Чувствую, как ее начинает разрывать изнутри, и молча отворачиваюсь.

— Хам! — летит в спину.

Да. А еще сволочь.

Наконец, получаю вожделенный ключ и ухожу к лифту. Дама снова начинает осаду на администратора.

Все два дня город утопает в воде. Ни единой надежды на солнце или хотя бы короткий перерыв между дождями. Я кутаюсь в куртку, но сырой ветер все равно пробирается под нее. Горячая ванна расслабляет. Сегодня не хочется ужинать в ресторане, поэтому заказываю в номер. Ловлю себя на мысли о девчонке. Как она там? Нет, меня не интересует она сама. Мне важно знать, что с квартирой. Не уверен, что эта заноза не приведет туда своих друзей. Перед глазами тут же встает картина разгромленной после пьянки гостиной. Дергаю головой, прогоняя наваждение, но ночью спится плохо.

Рейс в Москву утром. Просыпаюсь, когда за окном непроглядная темень. Мне не нравится мое состояние. Не то морозит, не то просто в номере прохладно. Веду плечами. Только заболеть не хватало.

Пока жду вылета, заказываю в ресторане кофе. Есть не хочется. Уже в самолете чувствую, что дышать становится сложнее. Ненавижу болеть. Болезнь — это всегда беспомощность. А я ненавижу быть беспомощным. Тем более теперь, когда рядом со мной живет чудовище, которое только и ждет удобно момента, чтобы нанести мне удар в спину.

Пока еду домой, начинает болеть голова. Это не просто головная боль от усталости. Это признак надвигающейся катастрофы. Прошу таксиста остановиться у аптеки и закупаюсь витаминами, надеясь, что это спасет меня и быстро поставит на ноги.

Девчонки дома нет. Хорошо. Принимаю душ, закидываю в себя таблетки и отправляюсь в офис. К вечеру становится хуже. Закрываюсь в кабинете, не желая никого видеть. Голова похожа на кусок ваты и ничего не соображает. Глаза болят, а нос наотрез отказывается дышать. И я понятия не имею, чем все это лечится.

Домой возвращаюсь рано. Сегодня не ужинал в ресторане. Мне вообще не хочется есть. Девчонка на кухне. Что-то готовит. У меня даже нет сил на злость. Ухожу к себе в комнату. Снова закидываю в рот витамины. Не хочу ложиться в постель. Это будет означать, что я сдался, но Климов еще никогда не сдавался.

Проходя в ванную, встречаюсь в коридоре с девчонкой. Она всматривается в меня. Да, наверное, выгляжу я также, как и чувствую себя, — хреново. Но это не дает тебе никакого шанса, мелкая заноза. Завтра я снова буду в строю.

Ночью просыпаюсь от того, что я весь мокрый. Кожа горит, словно меня засунули в печь. Отбрасываю одеяло. Легче не становится. Хочется распахнуть окно. Но понимаю, что это не выход. У меня температура. А дома ни градусника, ни лекарств. Чудесно, Климов! Ничего, прорвемся. Надо только дожить до утра.

Изредка проваливаюсь в сон, но он не глубокий. Хочется умереть. Пытаюсь понять, сколько сейчас время, но перед глазами все расплывается. Кожа липкая от пота. Мне противно. С трудом добираюсь до душа. Я даже не знаю, дома ли еще девчонка. У меня сейчас такое состояние, что мне все равно, что она может увидеть меня таким.

После душа немного легче, но ненадолго. У меня нет чая — только кофе. Кое-как заказываю доставку лекарств. К головной боли добавляется ангина. Пытаюсь спать, но это скорее смахивает как короткую кому. Где мои таблетки? Проверяю заказ — в обработке. Можно было бы позвонить Успенскому, Макеевой или Регине, но не хочу просить. Я не ненавижу просить о помощи. Лучше умру здесь в одиночестве.

Не знаю, темнеет это в моих глазах или за окном. Доставки из аптеки до сих пор не было. Или я проспал ее? Как долго человек может жить с высокой температурой? Когда организм начнет справляться сам?

Снова проваливаюсь в какое-то небытие. Откуда-то издалека до меня доносится шорох. Не могу открыть глаза. Сухие губы не слушаются. Лба касается что-то прохладное. Боже, как же хорошо! Но это быстро заканчивается. Стон. Неужели, мой? Мне все это снится.

— Выпей.

Не могу. Я ничего не могу сделать.

— Это лекарство от температуры.

Кто это? Я не понимаю. Губ касается что-то твердое. Неприятно и больно.

Снова проваливаюсь в никуда.

Просыпаюсь. Темно. Но мне легче. Я еще не здоров, но голова уже не полыхает огнем. В полумраке вижу на тумбочке возле кровати стакан с водой, таблетки и градусник. Откуда?

Девчонка?

Может, Макеева?

Где мой телефон? Включаю ночник. Вот, здесь на тумбочке. Куча звонков и сообщений. Набираю ответ только Успенскому и указания Регине. Надеюсь, через пару дней вернуться в офис, хотя могу работать из дома. На часах два ночи. Хочется спать.

Утром температура возвращается. Глотать невозможно. Но пересиливаю себя, проталкивая в горло таблетку. Вскоре снова вырубает. Когда опять просыпаюсь на тумбочке бокал с чаем, какой-то бутылек и еще одна коробка с таблетками. Это точно не Макеева. Температура ниже тридцати восьми. Но горло…

В ближайшие три дня я пью все, что появляется на моей тумбочке. Не знаю, кто это приносит и когда. Вряд ли девчонка. Ей незачем мне помогать. Горлу легче, но все еще чувствую дискомфорт. Хочется вымыться. Футболка липнет к телу и пахнет потом. Кажется, я не менял ее уже несколько дней.

В гостиной сталкиваюсь со своей занозой. Смотрит оценивающе, но молчит. Неужели, она? Зачем? Не понимаю. В этом нет ни смысла, ни логики. После душа легче, но все еще чувствую слабость. Возвращаясь, застаю в комнате девчонку. Она уже выходит, но на тумбочке бокал.

— Ты? — хрипло спрашиваю я. Молчит. Хочет уйти. — Но почему?

Останавливается на пороге и оглядывается.

— Мама всегда учила меня помогать тем, кому плохо.

Она выходит, оставляя меня в полнейшей прострации. Чувствую себя настоящей сволочью. Нет, раньше я называл себя сволочью. Это было моим девизом по жизни. Но сейчас я ПОЧУВСТВОВАЛ себя настоящей сволочью. И это долго не давало мне покоя, мешало. Как крошки в постели, так это чувство не давало уснуть, расслабиться, отключиться и предаться процессу выздоровления.

Я смотрел, как она приносит мне лекарства, бульоны, чай и не понимал. Я на самом деле НЕ ПОНИМАЛ, почему? Для меня это оставалось загадкой. Она молчала.

Может, хочется выслужиться, заработать очки, чтобы я отменил правила или штрафы? Или увеличил карманные расходы?

У меня не было другого объяснения, потому что ее объяснение казалось мне откровенным бредом. Я бы ни за что не стал помогать человеку, который меня ненавидит и унижает.

Вечером она замирает на пороге моей комнаты. Вижу, что хочет что-то сказать, но не решается. Жду. Вот сейчас начнет просить плюшки для себя. Внутренне ухмыляюсь.

— Я не знаю, что ты любишь, — произносит торопливо. Ей не просто говорить. На меня не смотрит. — В общем я там приготовила… суп… куриный… Если хочешь…

Я хочу есть. Это правда. Чаями и бульонами сыт не будешь. Но не спешу. Я мысленно про себя повторяю ее слова и НЕ ПОНИМАЮ, почему она это делает.

Девчонка молча выходит, прикрывая за собой дверь.

Я не хочу идти, но хочу есть.

Ненавижу есть дома, потому что это всегда запах, грязь и отходы. Но сейчас я не чувствую по этому поводу раздражение.

Она ест на кухне. Останавливаюсь на пороге. Стол накрыт только для нее. Девчонка вздрагивает и смотрит на меня. В ее взгляде мелькает целый калейдоскоп эмоций: от испуга до растерянности.

— Для меня…, — я замолкаю, не зная, что сказать. Ненавижу просить. Меня это унижает.

— Садись, — кивает она на свободный стул. — Я сейчас налью тебе суп.

Мы едим молчим. Мне вкусно. Да, суп действительно вкусный. И я съедаю все. Моя заноза наливает мне чай, с лимоном и медом.

— Это ты давала мне лекарства?

— Да.

— Откуда ты знаешь, как лечить?

Пожимает плечами.

— Что тут сложного? При температуре жаропонижающие. Если три дня температура не падает — антибиотики.

Да, так просто.

— На что ты их покупала?

Молчит, глядя в бокал. Тот самый с желтыми лимонами. Странно, но сейчас он меня не раздражает.

— На карманные деньги, что я давал?

— Ну, да, — удивленное.

Мы молчим. Я не умею говорить «Спасибо». И пока не знаю, что делать с тем, что она сделала для меня. Мне надо это как-то переварить и понять. От таблеток клонит в сон. Не хочу сопротивляться.