Принцип – Надежда

Ника Горн, 2023

Филипп – практикующий психолог, который на фоне собственной влюбленности в свою же ученицу Чарли сам превращается в пациента. Казалось бы все просто, если бы не уставший божок, который весь этот ловкий анамнез для него организовал. Сократ с Одиссеем берут бедолагу дока под свое крыло, но это лишь усугубляет картину по больнице, где, как и во всех прочих мирах, единственным смыслом жизни остается любовь. О закономерностях и случайностях жизни читайте в новом романе Ники Горн «Принцип – Надежда».

Глава 3. Жизнь удалась

Ученые утверждают, что…

12–25 Вт — энергетический расход мозга. При этом за день в голове возникает от 25 000 до 100 000 мыслей и образов. То есть, одна мысль сменяет другую с частотой 1–3 секунды.

— Какого черта я здесь делаю? — бухтел бывший кандидат, ныне профессор и без трёх часов супруг двадцатисемилетней Анны из рода потомственных анестезиологов. Завязывая стального цвета узкий матовый галстук, Фил вглядывался в свои красноречиво расширенные зрачки.

— Какая нахрен свадьба? Надо было настоять на тесте ДНК. Не мой ведь, как пить дать, не мой. Терпеть не могу эту слезливую укоризну в ее взгляде, эту дрожащую псевдодоверчивость, эту… а, ну, их. Вон какая породистая зато, мечта Рембрандта. Прохладно всегда дома от ее стерильности. Тихо. А дети быстро растут. И потом, мать внуков давно ждёт. Пусть занимается. Меньше меня допекать станет. Надеюсь… Три года с небольшим уже ни слова. Во вторник будет, — Фил заглянул в календарь, прикинул, — во вторник — ровно сорок месяцев. Может, подбодрить ее улыбками новобрачных? Нет, ну, что за дичь ты несёшь? Нужна она тебе? Брось… Нужна, черт, как же она мне нужна. Сорок месяцев. Ну, и что с того? Хоть триста… Дурацкий галстук. Скорее бы уже завтра.

По плану отца Глеб и, правда, рос быстро и не отвлекал его от неотложных конференций, публикаций и стажировок. Мальчик, окружённый дамским царством, с малых лет привык к опеканию и потаканию. Мама Фила посещала с Глебом консерваторию по ежегодному абонементу и прочила ему успех на лучших мировых концертных площадках классической музыки. Мама Анны настаивала на биофаке и часто брала ребёнка на семинары под предлогом того, что оттуда они поедут в зоопарк или бассейн. Сама Анна быстро потеряла всякий интерес к жизни с Филиппом вскоре после того, как впервые услышала монолог с зеркалом, доносящийся из ванной. Она была спокойной и довольной своей сытой, благополучной жизнью, имела пару любовников в год и считала, что жизнь ее удалась. Фил был вежлив, терпелив и сдержан. Вежлив он был до бешенства окружающих. Там, где у других терпение заканчивалось, его только начиналось. Доктор наблюдал за окружающим миром через призму человеческих слабостей и снисходительно смотрел сквозь песочные бури и замки своих пациентов и близких. В то время как свои собственные бури хранились глубоко-глубоко и терзали его по ночам.

Чарли, едва покинув реальное измерение Фила, поселилась в ином, зеркальном измерении, по ту сторону осознания, там, где Фил был лишь марионеткой. Она регулярно приходила в его сны, молчала, долго смотрела на него опустошающим взглядом, не слышала его оправданий, упрёков, уговоров, обещаний. В момент, когда Филипп достигал предела терпения в попытке докричаться до неё, сдвинуться с места, сделать тягучий шаг навстречу, Чарли разворачивалась и уходила. Сон повторялся всякий раз с неизменным сюжетом, но в разных обстоятельствах: то днём — в сквере, то ночью — в заброшенном доме, то вечером — в поезде. Док пытался ее остановить, догнать, найти снова, снова и снова, но то ноги не слушались, то пелена тумана сгущалась, поглощая фигуру любимой, то уходящая превращалась в мираж и догоняющий пронзал пальцами воздух в попытке ухватить край ее платья.

Реальность, подобно антикварной пишущей машинке, сухо стучала по рельсам памяти бесцельной чередой дней, недель, лет. Когда сыну исполнилось двенадцать, Филипп подобрал для наследника школу в Швейцарии и вскоре будущий дипломат отбыл с матерью заканчивать среднее, получать высшее образование и расширять чувственный кругозор в европейских широтах. Двенадцать семейных лет в дополнение к трём, ранее проведенным в одиночестве, составляли ссылку в ощутимых пятнадцать лет. Долгих, остро осязаемых пятнадцать лет с редкими, короткими пересечениями их разнонаправленных с Чарли жизней.

Док четко помнил, как на пятом году заключения он начал требовать амнистии, писать длинные оправдательные речи и искать все, что только можно было найти о Чарли в научных публикациях того, досетевого времени.

Детектив-самоучка выяснил, что Рита закончила СПГУ, работала на кафедре общего языкознания, с 2000 года занималась когнитивной лингвистикой. Но одно дело — требовать амнистии, и совсем другое — быть амнистированным. Сознание Филиппа продлевало срок заключения всякий раз, когда до встречи оставались считанные дни вердиктом «Я не готов».

Наступление стадии готовности у психов предугадать невозможно. Если плюс-минус нормальный человек, осознавая потребность, которая заполняет большую часть его существования, предпринимает целенаправленные усилия, чтобы удовлетворить ее, то люди с особенностями часто ищут повод, чтобы вытеснить эту потребность, подменить ее псевдоважной деятельностью, найти оправдания, обесценивающие ее значимость.

В прочем имеются еще более тяжелые случаи среди людей, чья профессия связана с внутренним миром. Фанатичные искатели закономерностей и принципов функционирования сознания и подсознания, изобретатели патологий и девиации, творцы методов здоровой безмятежности — они идут дальше, когда речь идет об их собственных нуждах. Психи начинают их исследовать вдоль и поперек, будто они принадлежат не им, а Галине Васильевне из пятой палаты.

Филипп был законченным психом. С тех пор, как он встретил Чарли, целью его было хакнуть собственную систему контроля в обход базовых установок, создать собственный внутренний кодекс, позволяющий управлять теми, кто отдает приказы внутри его сознания, и внедрить инструменты, обеспечивающие неукоснительное исполнение кодекса. Амбиций доку было не занимать. Реализация этой утопической идеи, собственно, и являлась той самой вытесняющей деятельностью, которая позволила Филиппу ни пять, ни десять, а целых пятнадцать лет жить в стороне от совокупности потребностей, связанных с Чарли, или Маргаритой Гордеевой. Первостепенной задачей для достижения поставленной цели было научиться отстраненно категоризировать характер противодействия или, наоборот, несанкционированного вмешательства со стороны внешних факторов исследования, а значит, не реагировать, а лишь хладнокровно фиксировать нежелание Чарли приближаться или напротив, стремиться быть слишком близко без предварительного одобрения субъектом исследования, то есть Филиппом.

Свой отточенный годами метод, выверенный до наноэмоции Филипп решился проверить на зимней выездной трехдневной сессии, посвящённой изысканиям в области нейролингвистики, в которой доктор как бы случайно, но вполне настоятельно организовал собственное участие, зная, что в списке спикеров числится та самая Черниговская со своими лучшими студентами и коллегами по кафедре. В течение первых двух экспериментальных дней доктор Осипов наблюдал хозяйку своих видений живьем очень-очень близко.

Маргарита, привычно досконально изучив списки участников, отлично понимала, кто будет претендовать на ее самообладание и, вполне возможно, вступит в, как минимум, визуальный контакт. Знала о возможных побочных эффектах, но не отступила. Прокачала заранее с куратором свою роль неприступной докладчицы, надела невидимый скафандр, блокирующий все органы восприятия от возможных атак Филиппа, и уверенно предстала перед страждущим в синем платье-футляре, 8-ми сантиметровых шпильках и кольцом на безымянном.

Образ, настолько непохожий на прежнюю студенческую Чарли, моментально уничтожил все старательно продуманные тактики сближения. Просидев два восхитительно живых дня молча в дальнем углу аудитории, Филипп ретировался досрочно, не в силах переварить произошедшие в его девочке перемены, не в силах удержать себя в рамках своего же протокола.

В ту зиму ей исполнилось тридцать три. В ту зиму она впервые за пятнадцать лет увидела своего Филиппа, вспомнила его голос, услышанный в школьном коридоре перед их знакомством, поймала себя на бесконтрольном повторении кадров из их короткой, банально оборвавшейся истории. В ту зиму задраенные насухо люки начали подтекать, обрекая хрупкий кораблик семейной жизни с лучезарным Пашкой на неминуемую гибель.

Продолжая пристально отслеживать научную деятельность Гордеевой Маргариты Дмитриевны, доцента подающей большие надежды в области расшифровки мозговой деятельности кафедры СПБГУ, доктор Осипов собирал архив всех релевантных публикаций. А в папке, обозначенной «!!!» в хронологическом порядке хранились работы несравненной Чарли.

Вторая встреча, вновь случайная для Риты и трепетно срежессированая для Филиппа, произошла год спустя.

— Посадка на рейс 2142 заканчивается через пять минут, просьба пассажиров срочно пройти к выходу 131. — гнусавый голос озвучил объявление дважды и, спустя пять минут, добавил:

— Осипов Филипп Николаевич, просим срочно пройти к выходу 131. Посадка на рейс 2142 закончена.

Тем временем Филипп, довольно поглядывая издали на растаявшую очередь у Выхода 131, спокойно допил обжигающий эспрессо и направился на посадку. Ничего не подозревающая Маргарита в ту самую минуту уже удачно разместилась на борту того же рейса, по соседству с пустым креслом, достала ноутбук, включила любимого Шопена и принялась корректировать статью своей коллеги. Они часто выручали друг друга, такая сложилась традиция на той самой замечательной кафедре. Но дружить Рита так и не научилась. Она с ее упертым взглядом на мир и занудством, не испытывала потребности в дружбе, тем более женской, с ее истериками и допинголизмом бытового характера. А после разрыва союза с безупречным Пашкой, когда дочке Дарье исполнилось восемь лет, вслед за той самой конференцией, на которую явился Филипп, Маргарита осталась один на один со своим призванием. Кроме работы и подрастающей дочурки, женщине был нужен только один невыносимый, несбыточный, необъяснимый человек.

Текст статьи был сложным и содержал много неточностей, что увлекло проверяющую с головой в любимую работу, отключило ее от происходящего вне печатного материала до момента, пока ее легким касанием за плечо не попросили освободить проход к свободному креслу. Оторвавшись от экрана, взгляд ее наполнился ужасом. Музыка продолжала ритмично играть в динамиках, в то время, как Филипп, стоящий вплотную и касающийся ее руки, нечленораздельно шевелил губами, улыбался глазами и весь светился, как детская карусель. Рита молча пропустила пассажира, зажмурилась, и Филипп увидел струйки, сорвавшиеся с уголков ее невероятно родных глаз.

— Не надо, Чарли, пожалуйста, — завладев ладонью любимой студентки и вынув из ее левого уха наушник, прошептал Филипп, наклонившись к ее виску, захватывая максимально жадно аромат распущенных волос, едва посыпанных перцем взросления.

— Не плачь. А то я сейчас тоже разревусь, и нас снимут с рейса за невменяемость.

Девушка горько улыбнулась, медленно моргая, высвободила руку, вытерла следы лучшей из возможных, по мнению Филиппа, реакций, и пропала в его взгляде на целых три часа. Таким Чарли не знала Филиппа прежде. Он был переполнен готовностью удивлять своими планами, веселить ее, окутывать юношеским трепетом, отсутствием границ и правил, которыми был напичкан их студенческий опыт.

По прибытию Фил настоял, чтобы Чарли остановилась в его номере, и вместо запланированных круглых столов научного сообщества два увлеченных теорией человека провели три дня, изучая нехитрую, но оттого не менее увлекательную практику квадратуры кровати. Цюрих напрасно манил своими идеальными городскими пейзажами и романтичным дождливым настроением. В тот ноябрь знакомство с городом так и не состоялось.

Но уже на обратном пути, в самолёте Рита опомнилась, осознав, что попалась в ловушку, как самая наивная из наивнейших учениц. В очереди на паспортном контроле на ее «И что же дальше?» Филипп вдруг заявил, что он ее обожает, но она же никак не могла подумать, что он готов стать ничтожеством в глазах сына, что он придумает, как и где им встретиться в следующий раз, поцеловал ее в плечо и заказал для себя отдельное такси.

— Отдельное такси? Что? Что это было? Поверить не могу. Что за бред? — перебивало друг друга многоголосье вопросов без ответа, пока женщина разбирала чемодан и рассказывала Даше, что Цюрих прекрасен и что они обязательно туда поедут с ней вместе на каникулах.

К вечеру до Риты окончательно дошло, что ее провели не самой узкой тропой хитрости, и она приняла твёрдое решение: больше никогда. Оппоненту такой расклад был вполне понятен и даже удобен. Он, как большинство высокоинтеллектуальных особей среднего возраста мужского пола, не нуждался ни в поддержке, ни в тёплом взгляде, ни в регулярном сексе. А в комбинации с его одержимостью Кодексом Осипова сессии с грифом «Цюрих» требовались доку раза два-три в год. И до следующего раза он точно найдёт способ заполучить свою Чарли, памятуя лучшую из реакций в виде искренних слез. Мастер манипуляций с лёгкостью нащупает ее ключевые точки, если потребуется, применит недавно приобретённый навык НЛП.

А пока доктора больше интересовали тонкости издания его второй книги и ее дальнейший перевод на языки братских и, если повезёт, западно-европейских народов. Частная практика шла по расписанию и приносила ощутимый доход. Чарли в зеркале успешно заменяла сокрушающуюся в отсутствии вестей от него Чарли реальную. Глеб с матерью продолжали наслаждаться благами эмиграции. В ту осень док утвердился в уверенности, что жизнь его удалась.

Когда же Филипп во второй раз решил провести сессию «Цюрих», рассчитывая заманить Чарли нехитрым предлогом, и был уверен в лёгкой добыче, девушка, на удивление, оказалась непреклонной:

— Знание ответа на вопрос «зачем тебе это нужно?» держит меня в суровой трезвости, — писала в ответ Чарли, — я стараюсь гнать от себя подальше понимание, что у нас разные цели. Мужчина, который любит женщину и так, как ты это мне трепетно транслируешь, к ней относится, не допустит такого. Он не будет делать вид, что не понимает, о чем речь. Он не позволит ни единого дня своей женщине прогибаться под эту ситуацию и чувствовать себя мразью. А у тебя все как по маслу, как с гуся вода. Убережет любящий мужчина свою женщину от такого падения. А ты позволяешь. Да как же так можно-то? Как ты так живёшь? Как ты это выносишь? На что ты меня обрекаешь, подумай, на что? Я по-твоему должна мириться с тем, что тебе классно живётся с двумя женщинами, под предлогом «я суперответственный отец»? Почему ты считаешь, что я могу это выдерживать? Или может, ещё на что-то, о чем ты так ловко предпочитаешь не думать. Я вот на два фронта, как ты, не умею. А у тебя в порядке вещей — разделить меня с кем-то только потому, что так сложилось, ну вот, так вышло. Давайте поделимся все теперь? Когда человек хочет другого, и речь идёт не о первобытных желаниях, он совершает поступки! А не довольствуется банальным сексом.

* * *

Прошло совсем немного времени, меньше двух месяцев, как сны Филиппа снова стала навещать тень Чарли. Теперь она не уходила, напротив, садилась рядом, улыбалась, то и дело прикрывала предплечья, будто озябла, одергивала рукава горчичного трикотажного платья. Видение пахло отблесками солнца в тёплой морской воде, говорила шёпотом, как бы боясь, что ее услышат, временами оборачивалась или пристально смотрела через плечо Филиппа.

Теперь у спящего была возможность вдоволь наговорится с любимой тенью, насмотреться на неё, надышаться ей. Просыпаясь, доктор не прекращал диалог, интересовался ее самочувствием, спрашивал, почему бы им не поужинать в следующую среду, обещал, что все ещё будет. Ещё через два месяца, в один из ночных визитов, спящий увидел надрезы вдоль сухожилий Чарли в сливовом платье, когда та уснула на его плече, и рукава сдвинулись к локтям. К утру сон улетучился, но привычная зеркальная беседа предъявила из памяти сцену с надрезами. Озадаченный Филипп вдруг замолчал и долго смотрел в своё испуганное выражение лица все с теми же расширенными зрачками.

— С чего вдруг? Чертовщина какая-то. Показалось. Во сне показалось? Ну, разумеется, сон вообще только кажется. А вдруг нет? Вдруг… я ведь даже не позвонил ей ни разу после ее «Почему ты считаешь, что я могу это выдержать?». Идиот!

Мужчина ринулся искать телефон, открыл мессенджер. Статус Чарли «была недавно» оказался малоутешительным, ведь это «недавно» могло быть и неделю назад. После ускоренного причинно-следственного анализа, ещё через пару минут в адрес тени было направлено короткое: «Как ты?», и сердце сорвалось в погоне за обратной связью.

Сообщение застигло девушку за разбором полётов с куратором, спровоцировало зеркальный выброс адреналина, рикошетом смело вердикт «Больше никогда», а через пару секунд оно слабовольно отправилось не в удаленную, а в скрытую папку. Через семь минут пальцы скоро напечатали ответное «Без перемен» и нажали «Отправить».

— Ну, вот! — получив утешительное, усмехнулся Филипп. — Псих, дозу пора уменьшать. А то не такое начнёт мерещиться.

Сказал, проглотил одну капсулу, вместо двух, вернулся в постель и провалился в бессонную пропасть, в то время как причина его беспокойства не находила себе места и повода не спросить: «С чего вдруг такой внезапный интерес?». Не находила и взяла да отправила второе сообщение следом. Затем третье, четвёртое и… Нужность прорвала оборону упреждающих нравоучений о самоконтроле и выводах о былых утратах. Волна ее, сметая все доводы на своём пути, через полчаса раскачалась до цунамических размеров и стремительно поглотила последние волевые попытки укрыться от неё. Филипп молчал. Что ещё он мог делать во сне? Но молчание не было нарушено ни после пробуждения, ни спустя сутки, тяжелейшие для Чарли первые сутки тишины, ни спустя неделю и месяц.

Уменьшенная доза дала Филиппу передышку до первой зелени аллей. Редактура и верстка, общение с иностранными издательствами выматывали его и ускоряли размеренный рутинный темп. Во избежание перегрева пришлось снова провернуть аферу с подменой рецептов, выписанных своим же пациентам. Но едва он увеличил дозу, тень вернулась, только уже в белом облачении, на рукавах которого были свежие бордовые подтеки. Она осторожно легла рядом и обняла его.

Конец ознакомительного фрагмента.