Апокалипсис и кот

Ник. Вулкер, 2022

Небольшой российский город оказывается на последнем рубеже битвы добра со злом. На кону – само существование человечества. Максим и Наталья, не без помощи кота Гаса и книги из будущего, пытаются разобраться в загадочных хитросплетениях настоящего и будущего, реального и призрачного, чтобы спасти мир от грядущей катастрофы.

1. Туда — на самолете, обратно — через дверь

На кольцевой Егор пропустил один переполненный поезд. Следующий подоспел спустя минуту, он был немного свободнее, и Егор смог протиснуться в самый первый вагон. Поезд тронулся и стал быстро набирать скорость. Изловчившись, Егор повернулся лицом к дверям, и увидел… того самого человека в ярко-зеленой куртке, с которым столкнулся несколько минут назад в другом поезде.

Он стоял у самых дверей, лицом к Егору. Без всяких сомнений, это был тот самый человек. Ведь он был на голову выше остальных. И плечи. У человека в зеленой куртке были такие широкие плечи, что можно было подумать, что там, под курткой, целых два человека. На его голове был капюшон, поверх него — большие наушники, лицо скрывала черная медицинская маска, а глаз не было видно из-за затемненных очков в коричневой оправе.

“Выходит, все это время он следовал за мной по переходам, и влез в тот же вагон, что и я?” — Егору стало не по себе от этой мысли. — “Это какой-то сумасшедший, решивший отомстить за случайное столкновение в переполненном метро? Конечно сумасшедший! Какой нормальный человек вырядится в куртку такого цвета?!”

Егор выходил на следующей станции. Обычно здесь выходит очень много людей. Понадеявшись, что он сможет затеряться в толпе и скрыться от человека в зеленой куртке, Егор немного приободрился. Поезд начал притормаживать, приближаясь к станции.

— Вы выходите на следующей? — спросил Егор девушку, стоящую перед ним.

Девушка, не оборачиваясь, кивнула.

— А куда она денется, — сказал кто-то позади Егора. — Не просто выйдет, а вылетит, как пробка из бутылки шампанского. Девушка, вы пьете шампанское?

— Ага, особенно по утрам люблю, потом как-то работается легче, — под смех пассажиров, отреагировала девушка.

Поезд остановился. Человек в зеленой куртке выскочил первым, Егор вышел спустя несколько секунд. Он огляделся по сторонам, но человека в зеленой куртке нигде не было. “Спрятался за одной из колонн?”, — предположил Егор, делая в толпе спешащих к выходу людей хитрые маневры, похожие на ход конем в шахматах, надеясь таким образом оторваться от человека в зеленой куртке. На эскалаторе Егор не остановился, он все время шел по ступенькам, и только в самом верху решил остановиться и отдышаться, потому что сил идти дальше уже не было. Он посмотрел вниз. На эскалаторе человека в зеленой куртке не было.

“Я молодец — я все предусмотрел и смог оторваться!”, — подбодрил себя Егор, но на душе все равно скребли кошки. Он все еще чувствовал опасность. Что-то неуловимое в облике человека в зеленой куртке напугало его, это “что-то” проникло в подсознание и засело тревожным маячком, заставляющим постоянно думать о своей безопасности. Что именно? Возможно, глаза. Эти темные пятна за стеклами очков были похожи на что угодно, только не на человеческие глаза.

Егор прошел через вестибюль, а у самого выхода свернул за колонну и присел на корточки, возясь со шнурками. На самом деле, со шнурками все было в порядке, просто Егор хотел еще раз убедиться, что человек в зеленой куртке его не преследует. Вестибюль постепенно опустел — все, кто приехал на поезде вместе с Егором, уже вышли на улицу, а следующий поезд только подошел. Сейчас в вестибюле появится целая толпа. Пора идти. Егор прошел в первую дверь, попав в узкий тамбур, потом толкнул вторую дверь, ведущую на улицу.

Вторая дверь открылась на удивление легко — словно ее кто-то открыл снаружи. Так и было — оказывается, человек в зеленой куртке опередил Егора, и поджидал его здесь, на улице, прямо у двери. Все произошло мгновенно. Распахнув дверь перед Егором, человек в зеленой куртке придержал ее правой рукой, а левую отвел назад, словно вежливо приглашал Егора выйти. Нет, не для этого он отвел свою руку, толщиной с бревно. Он отвел руку для удара. Удар в солнечное сплетение был таким сильным, что у Егора сперло дыхание. Он согнулся пополам, не имея возможности ни вдохнуть, ни крикнуть. И убежать обратно в вестибюль у него тоже не было никакой возможности — человек схватил его за волосы, не позволяя сделать ни одного движения. Еще секунда, и человек в зеленой куртке, невнятно пробормотав какое-то проклятие, с силой закрыл тяжелую дверь. Удар двери пришелся прямо в шею. Захрипев, Егор сполз на землю, а человек в зеленой куртке тут же исчез, шагнув за угол.

В вестибюле появились люди, приехавшие на следующем поезде и уже успевшие подняться по эскалатору.

— Вызовите дежурного! — крикнула женщина, обнаружив Егора, лежащего в дверях. — Тут человеку плохо!

*

— Мне не нужны его вещи! — рыдая, кричала молодая женщина, сбросив на пол коробку с мужскими вещами и портфелем. — Мне нужен Егор! Верните мне моего Егора! Вы же полиция! Вы обязаны вернуть мне моего Егора! Чем вы здесь вообще занимаетесь?! Верните его! Вы меня слышите?! Эй ты, майор, как там тебя! Скорин! Встань и иди искать моего Егора!

Максим Скорин закрыл глаза, медленно считая в уме до десяти. За время работы следователем он научился прогнозировать дальнейшую судьбу людей по их реакции на известие о гибели родных. Самое опасное — это когда человек сразу замолкает. Не плачет, не кричит, не заламывает руки. Просто молчит, сосредоточенно слушая следователя. Молчание и сосредоточенность — верный признак того, что человек уже сегодня выкинет какую-то неприятную штуку. Напьется каких-то таблеток, или еще что сделает с собой. Таких Максим передавал на поруки их родственникам и друзьям, строго-настрого наказывая им не оставлять “сосредоточенного” наедине с самим собой ни на минуту.

Истерики… С ними чуть легче. Благоприятнее всего протекают “адекватные истерики”, так Максим называл их в своей собственной классификации. Человек все понимает, но не может остановиться. Рыдает, кричит, бьется, но все понимает. Этот будет в порядке уже через час. Излил горе, и все. Завтра еще раз излил. Может быть, напьется. В общем — нервная система находит какие-то пути.

Вторая разновидность истерик в классификации Максима — “неадекватные истерики”. Именно это Максим сейчас и наблюдал в своем кабинете, сообщив супруге Егора Никанорова о его гибели. Людям с “неадекватной истерикой”, как правило, требовалась квалифицированная психиатрическая помощь. Обычно эти люди не наносили себе каких-то увечий, они просто переставали понимать, что происходит. Слабая нервная система отключалась от реальности, бросая этого человека во все тяжкие. Они могли уехать в другой город, и бродить там в полной прострации. Или шли на работу погибшего и требовали, чтобы его отпустили домой…

Досчитав до десяти, Максим открыл глаза, поднял трубку и набрал номер дежурного:

— Нам нужна скорая. Да, прямо сейчас.

Отправив несчастную женщину с бригадой скорой помощи, Максим собрал с пола вещи Егора и аккуратно сложил их в коробку.

— Это на хранение, — сказал он дежурному, отдавая ему коробку. — Неизвестно, когда жена убитого будет в состоянии забрать его вещи. Думаю, она надолго задержится в больнице.

— Убитого? — переспросил дежурный. — Разве это не несчастный случай? Я слышал, что этот человек поскользнулся на выходе из метро, упал, а дверь сломала ему шею. Двери в метро иногда открываются от сквозняка, а потом с такой силой закрываются, что удивительно, почему у нас так мало таких жертв, как этот несчастный. Неужели до сих пор не нашелся способ сделать двери в метро немного безопаснее?

— Ну хорошо, убитого дверью, назовем это так. Хотя, слишком много совпадений — он упал именно в дверном проеме, а дверь распахнулась от сквозняка именно в этот момент. И, закрывшись, попала Егору точно в шею. Три совпадения в одну секунду? Где ты такое видел?

— В кино, — усмехнулся дежурный.

— То-то и оно, — сказал Максим.

Закрыв за дежурным дверь, Максим прошелся по кабинету, разминая ноги и обдумывая свои дальнейшие действия.

— Это что еще такое, — пробормотал Максим, заметив под столом потрепанную книжку. Он присел на корточки, взял книжку и полистал ее. — “Бумеранг для Сержа”. Хм, детектив. Вероятно, выпала из коробки с личными вещами Егора Никанорова. Бедняга, наверное, он так и не узнал, чем закончилась эта книга…

Усевшись на кресло и махом прочитав десять страниц, Максим понял, что теперь эта книжка попадет в коробку с вещами Егора Никанорова только тогда, когда он доберется до ее последней строки, и узнает судьбу главного героя по имени Серж.

*

“Серж припарковал свой “Пежо” на противоположной стороне улицы в ста метрах от дома Николя. Термос с крепким кофе был пуст наполовину, когда Серж увидел черный “Эскалэйд”, медленно проехавший мимо дома Николя. “Эскалэйд” двигался прямо на Сержа, из-за чего ему пришлось сползти по креслу и завалиться набок, чтобы тот, кто сидел за рулем “Эскалэйда”, его не заметил. Серж услышал, как совсем рядом прошелестели низкопрофильные шины, потом увидел, как свет от фар на мгновения осветили салон его “Пежо”, потом снова услышал шелест шин. Он догадался, что “Эскалэйд” развернулся на перекрестке и поехал обратно. Шелест шин отдалился и стих.

Через несколько секунд Серж осторожно приподнялся. “Эскалэйд” с выключенными фарами стоял напротив дома Николя. Вероятно, тот, кто сидел за рулем “Эскалэйда”, сейчас внимательно осматривал ночную улицу, освещенную фонарями. Прошло пять минут, потом водительская дверь “Эскалэйда” открылась, и из нее вылез человек в черном мешковатом спортивном костюме, с накинутым на голову капюшоном. Он постоял пару минут рядом с “Эскалэйдом”, глядя по сторонам, потом направился к дому Николя, на ходу доставая из кармана ключи. Мгновенно открыв два замка, он проник внутрь.

“Ни одной заминки”, — подумал Серж. — “Но ведь там, перед дверью, очень темно. Несмотря на это, человек открыл замки так быстро, словно делал это много раз. Неужели я сейчас поймаю самого Николя?!”

Серж выскочил из машины, подбежал к дому Николя и нажал на дверную ручку.

“Ты нервничаешь, Николя, раз забыл закрыть за собой дверь”, — подумал Серж, проскользнув внутрь.

В кромешной темноте — на всех окнах висели плотно закрытые жалюзи, Серж на цыпочках обошел прихожую, столовую и гостиную. Никого. Со второго этажа донесся шорох. Серж медленно поднялся по винтовой лестнице на второй этаж. Шорох доносился из дальней спальни. Человек в спортивном костюме стоял спиной к двери, зажав в зубах фонарик, и возясь в шкафу-купе. Услышав, что в спальню кто-то вошел, человек застыл.

— Без глупостей! — сказал Серж, взводя курок. — Руки за спину!

Человек подчинился. Серж надел на него наручники и отошел на пару шагов назад.

— Повернись, — сказал Серж, включив свет и усевшись на бордовый бархатный пуф.

Человек медленно повернулся. Перед Сержем стояла молодая женщина, чью стройную фигуру скрывал не по размеру большой спортивный костюм. Серж вскочил и скинул с ее головы капюшон. Золотистые локоны рассыпались по ее плечам.

— Что за… Ты еще кто такая?! — воскликнул Серж.

— Хочу вас заверить, что я нахожусь здесь на абсолютно законных основаниях, но вот кто вы такой, и что вы делаете в этом доме? И отвечать на ваши вопросы я не намерена, пока не приедет полиция, — спокойно сказала женщина.

— Я и есть полиция, дорогуша, — усмехнулся Серж.

— Тогда я попрошу вас вызвать моего адвоката. Без него я не произнесу больше ни слова. Телефон в кармане куртки, можете сами набрать ему. И вам придется подержать телефон у моего уха, пока я буду с ним разговаривать, ведь мои руки в наручниках. Кстати, у вас есть ордер? Вы обязаны показать его мне.

Она говорила это таким уверенным, спокойным голосом, что Серж растерялся. Войдя в этот дом, он был уверен, что обнаружит здесь Николя — его главного подозреваемого по делу об ограблении банка. Он никак не мог предположить, что увидит здесь эту женщину. У Сержа не было никакого ордера, ему просто нужно было поговорить с Николя. Просто поговорить, ведь к официальному расследованию дела об ограблении банка Серж не имел никакого отношения. Никто не знал, что полицейский в отставке Серж Мормун вот уже месяц ведет собственное расследование этого дела. И вдруг эта женщина с золотистыми волосами… Серж смотрел на нее, и у него не было ни одной стоящей мысли, что ему теперь делать. Кроме одной — сейчас ему нельзя отпускать эту женщину…”

*

— Если в детективе вдруг появляется красивая женщина — в скором времени жди романтической линии, — Максим забросил книжку в верхний ящик стола, потянулся и посмотрел в окно. Несмотря на дневное время, на улице было темновато. Низкие серые тучи и моросящий дождик не вызывали у него никакого желания покидать этот теплый кабинет. Он мог бы завершить дело Егора Никанорова прямо сейчас, в этом кабинете, написав несколько листов отчета под аккомпанемент радио. Нет же, чертова интуиция опять не дает ему покоя. Опять заставляет встать и идти.

Максим доехал до метро “Кузьминки” на машине, оставив ее на парковке перед торговым центром. Он проехал по всему маршруту, по которому ехал Егор Никаноров в день своей гибели, внося в записную книжку все камеры наблюдения, которые попадались ему на пути, подчеркивая те, которые смогут помочь ему в дальнейшем. На станции “Курская” он прошелся по залу, потом поднялся по эскалатору в вестибюль. Камеры наблюдения были только в вестибюле, снаружи он их не обнаружил. Не было их так же и в узком тамбуре между дверьми выхода из метро. Не обращая внимания на недовольные взгляды пассажиров, которым Максим мешал выходить на улицу, он тщательно обследовал крайнюю левую внешнюю дверь, от удара которой погиб Егор Никаноров. Он несколько раз открыл и закрыл ее, потом вышел на улицу и понаблюдал, как она открывается от рук спешащих по делам людей и от сквозняка.

“Да ну нет, глупости все это”, — подумал Максим, наблюдая за дверью. — “Ну не мог взрослый мужчина пасть жертвой столь нелепых совпадений — поскользнулся, упал, а в этот момент распахнутая сквозняком дверь сломала ему шею, придавив к косяку. Нет, нет и еще раз нет. Дверь не в одиночку расправилась с Егором. У этой двери был сообщник.”

Максим встал спиной к метро и посмотрел по сторонам.

“Допустим, это я помог двери убить Егора. Кудо бы я побежал после этого, чтобы поскорее скрыться? В торговый центр через площадь? Вряд ли — к нему ведет надземный переход, это слишком долго. На Земляной Вал? Далековато. За угол направо? Нет, там парковка, охранники, видеокамеры. Налево? Здесь в двух шагах вход на железнодорожный вокзал. Можно смешаться с людьми, выйти через другой выход. Да, если бы я убил Егора Никанорова, я бы попытался скрыться на вокзале.”

Максим прогулялся по вокзалу, занес в блокнот все видеокамеры, и поехал обратно.

*

— Вот что тебе опять неймется? Опять это твое шило в заднице? — поинтересовался Николаев.

— Я называю это интуицией, — сказал Максим.

— А я называю это шилом!

— Со стороны, конечно, виднее, — сказал Максим.

— Язвишь?!

— Никак нет!

— Ну и зачем тебе нужны все эти записи с камер? Парня просто придавило дверью, зачем все усложнять?

— Владислав Иванович, нужно, — твердо сказал Максим.

— С тобой спорить — себе дороже! Ну, смотри, если впустую, — поставив размашистую подпись, Николаев отдал лист Максиму. — Держи.

— Никак нет, даю сто процентов, что не впустую. Ну… девяносто девять, — выскакивая из кабинета, сказал Максим. — Окей, девяносто пять процентов.

— Я тебе покажу девяносто пять! — донеслось из кабинета.

*

— Вот он опять — на Таганской кольцевой, — Максим постучал по монитору. — Идет прямо за Егором. Давай, Алексей, теперь запись с камер на “Курской”. Уверен, что и там мы увидим этого громилу.

Алексей сменил флешку, прокрутил запись до 8.30, и нажал на enter. Из подошедшего поезда выплыла целая толпа людей. Кто-то шел к переходу в центре зала, кто-то к эскалатору на выход. Егора среди первой волны людей видно не было. Максим вдруг вскочил со стула:

— Вот он! Притормози-ка!

Алексей нажал на паузу

— Увеличь этого, в маске, — Максим ткнул пальцем в рослого человека, возвышающемся над людьми на целую голову. — И распечатай фото.

— Замаскировался профессионально, — заметил Алексей, рассматривая фотографию. — Капюшон, маска, очки. Но Егора рядом не видно. В “Кузьминках” и на “Таганской кольцевой” этот тип шел за в шаге от Егора, здесь же он просто идет на выход.

— Давай, крути дальше. А ведь он не просто идет, Алексей, он очень торопится, — сказал Максим. — Смотри, люди отлетают от него, как кегли в боулинге. Крепкий чувак. А вот и наш Егор.

— Что это с ним? — Алексей подался к монитору. — Его как будто шатает.

— Предположу, что не только мы заметили, что за Егором следят. В то утро это заметил и сам Егор. Шарахаясь в толпе из стороны в сторону, он таким образом пытается оторваться. Наивный. Даже не догадывается, что его преследователь сейчас несется к выходу впереди него. Давай теперь вестибюль на выходе из метро.

Алексей поставил новую флешку.

— Вот он, — Максим ткнул пальцем в человека в капюшоне и маске. — Бежит к выходу. Сейчас появится и Егор. Ага, вот и он. Все еще думает, что угроза осталась позади — присел, возится со шнурками, оглядывается. Все. Сейчас Егор пойдет к выходу, где в дверях его встретит этот великан, который придавит его дверью.

— Последние мгновения жизни, — вздохнул Алексей.

— Поэтично, — сказал Максим. — И трагично. Теперь давай камеры с вокзала.

— Как вы догадались, что дело здесь нечисто? — спросил Алексей, меняя флешку. — В отделении все были уверены, что это несчастный случай.

— Интуиция, Алексей, интуиция, — сказал Максим. — И врожденное недоверие к совпадениям.

— Вот и наш парень! — воскликнул Алексей. — Как вы и предполагали, скрылся в здании вокзала.

— Это не он, — покачал головой Максим. — Рост, Алексей. Обрати внимание на его рост. Это просто парень в куртке и очках.

— Ага, точно. Этот действительно маловат. И в плечах узковат.

— Ну а наш куда мог деться? В торговый центр подался? — Максим побарабанил пальцами по столу. — Не верится мне что-то. Я был уверен, что он побежит на вокзал — гораздо ближе, да и людей полно, всегда можно затеряться.

— Там за углом станции метро есть еще одна лазейка — вход в подземный переход. Он располагается между метро и вокзалом, войти в него можно через эти торговые павильоны, — Алексей ткнул ручкой в монитор. — Переход очень длинный, проходит под железнодорожными путями до Нижнего Сусального переулка. Я на всякий случай взял записи из этого перехода. Там полно потолочных видеокамер. Ставить?

— Ставь конечно! Как же я мог забыть про этот переход! — воскликнул Максим.

— Как же такое возможно? — спросил Алексей, когда они просмотрели все записи из подземного перехода. — Наш громила вошел в подземный переход, но не вышел из него? Он что, испарился?

— Снял очки и капюшон, скинул куртку, или что там у него. Или вывернул куртку наизнанку, знаешь, есть такие куртки, двусторонние — была однотонная, вывернул, стала в клеточку. В такой толпе сделать это можно запросто, даже не торопясь, зашел вон за тот киоск и спокойно все провернул. Видишь, там нет видеокамер, такой уютный закуток, слепая зона. Делай, что хочешь. Потом влился в толпу, и все — из перехода вышел совсем другой человек.

— А рост? Телосложение? — спросил Алексей. — Наш парень казался просто великаном в толпе людей. А из перехода на записях не вышел ни один великан.

— Он что-то придумал заранее, чтобы казаться великаном. И чтобы потом его не могли узнать на записях с камер наблюдения. Возможно, что-то надул под курткой и капюшоном, потом сдул, не знаю. Меня другое интересует…

— Зачем этот человек убил Егора Никанорова?

— Совершенно верно, Алексей. Ведь, судя по всему, этот человек долго и тщательно готовился к этому преступлению. Рассчитал все до секунды. Отточил все движения. Продумал пути отхода.

— Но не учел, что за дело возьмется наш Максим Андреевич, — подняв указательный палец, заметил Алексей. — Человек с интуицией!

— Или с шилом в заднице, по мнению шефа, — усмехнулся Максим.

*

“Ну и сколько еще ждать? — помешав ложечкой в чашке с кофе, спросила Мари. — Вы же видите, что Николя не пришел. Николя не такой дурак, как вы думаете.

— Ждать будете столько, сколько я вам скажу, — закуривая, сказал Серж.

— В более абсурдной ситуации я еще не бывала. Напомню вам, что за этим столиком только один нарушитель закона. И это вы. Это вы незаконно проникли в частный дом и захватили меня в заложницы. Вы не можете диктовать мне условия. Особенно здесь, на этой площади, на виду у сотен людей. Я могу прямо сейчас встать и уйти. Вы же не сумасшедший? Вы же не станете палить в меня на глазах у сотен людей?

— Не знаю, — сказал Серж.

— Не знаете?!

— Да, я не знаю, буду ли стрелять в вас, если вы попытаетесь уйти. Это как русская рулетка. Хотите сыграть в русскую рулетку? Тогда попробуйте сейчас встать и уйти. — Положив дымящуюся сигарету на плоскую стальную пепельницу, Серж засунул руку в карман куртки.

— Нет уж, спасибо. Я не играю в азартные игры.

— Разумно, — Серж вынул руку из кармана и махнул официанту. — Азартные игры — это зло.

— В данный момент зло для меня — это вы. А еще эти туфли. Они жмут, — поморщилась Мари. — Я сниму их. Вы же не убьете меня за это?

— Вы сами их выбрали, — пожал плечами Серж. — В магазине был огромный ассортимент. Вы все выбрали сами. Снимайте, раз вам жмут ваши новые туфли.

— Новое всегда немного жмет. Пока не разносишь. Или пока не привыкнешь, — Мари сняла туфли и зажмурилась, размяв ступни руками. — Кла-а-асс…

— Повторите, — сказал Серж официанту, показав на свой бокал и кружку Мари.

— Двойной утренний коньяк? — усмехнулась Мари. — Не боитесь промахнуться, если я все же захочу сыграть в русскую рулетку? Рука не дрогнет?

— Я еще не разу не промахнулся. Ни разу за всю свою жизнь.

— И много преступников вы подстрелили?

— Это не ваше дело. Что-то действительно не видно вашего Николя. Неужели он не беспокоится за вашу жизнь? В каких вы отношениях? Просто секс, или что-то больше?

— А вот это уже не ваше дело! — сказала Мари. — Что за манеры?! Кто так разговаривает с женщиной?!

— Женщина Николя для меня не женщина! Так, приманка. Расходный материал.

— Что такого мог вам сделать Николя, чтобы вы его так возненавидели? Возненавидели не только его, но и всех, кто знаком с ним. Признайтесь, ограбление банка здесь не при чем? Ведь так?

— Да, это так. — Серж замолчал, пока официант ставил на стол его бокал и чашку с кофе для Мари.

— Может быть, мадам желает десерт? — спросил официант перед уходом.

— Мадам не знает, — сказала Мари, не моргая глядя в глаза официанту. — Мадам в замешательстве.

Она округлила глаза и перевела взгляд на Сержа. Потом снова уставилась на официанта. Официант посмотрел на Сержа, потом снова на Мари.

— Мадам очень хочет, но она опасается, что она погибнет, — продолжила Мари, не сводя жалобного взгляда с официанта.

— Погибнет? — переспросил официант.

— Да, погибнет. — Сделав паузу, Мари продолжила, — Увидев себя в зеркале толстой, она погибнет от инфаркта.

— Мадам сейчас помолчит и подумает в тишине, нужен ли ей десерт, — сказал Серж, сверля взглядом Мари. — Ведь пустая болтовня мешает думать. У нас есть меню, мы вас позовем.

— Итак, вы не успели рассказать, откуда у вас такая ненависть к Николя, — после ухода официанта Мари отпила кофе, и только после этого осмелилась взглянуть на Сержа.

Серж смотрел на Мари взглядом, полным злобы. Он одним глотком допил коньяк, бросил деньги на стол и встал.

— В том банке работала моя дочь. Она погибла в перестрелке во время ограбления, — Серж подошел к Мари, крепко схватил ее за локоть, поднимая со стула. — Нам пора, вставайте!

— Эй, не так грубо! — воскликнула Мари, всматриваясь в окно кафе, где виднелся официант с трубкой телефона у уха. Разговаривая по телефону, он смотрел через стекло прямо на Мари. — Туфли! Я же босая! Подождите, я сейчас обуюсь!

— В машине обуетесь, — Серж схватил туфли в другую руку и потащил Мари по площади к переулку, где стоял его “Пежо”. — И не вздумайте вырваться. Я обещаю разрядить в вас весь магазин. Русская рулетка отменяется. Я буду стрелять на поражение. Ускорьте шаг.

— Да что такое-то?! Сидели-сидели, и вдруг подскочили как ужаленные! Здесь лужи! Я босая! Не тащите меня по лужам!

— Не надо было перемигиваться с официантом! Думаете, я слепой? Или дурак? Живее!“

***

— Шило в заднице опять не подвело? — по лицу Николаева было не понятно — доволен он, или нет. — Ладно. Допустим, на этом этапе ты молодец. Этот человек в капюшоне и маске, кажется, действительно следил за Егором в метро. Но нам неизвестно, кто он, и зачем ему это понадобилось. И я не исключаю, что это обычный городской сумасшедший, которых в метро по осени пруд пруди.

— Я бы тоже не придал значение какому-то человеку из метро, который некоторое время идет за спиной у Егора. Если бы не один маленький нюанс.

— Что еще за нюанс? Я что-то не знаю? — Николаев нахмурился.

— Нюанс в том, что этот чудик в капюшоне следит за человеком, который через несколько минут погибнет при невероятно странных обстоятельствах.

— А, ты об этом. Совпадений не бывает, хочешь сказать?

— Именно.

— В этом я с тобой соглашусь, пожалуй. А что там на работе Егора?

— Там только удивление — почему к ним пришел следователь и пытается что-то выяснить. Ведь до сих пор все были уверены, что Егор погиб от несчастного случая.

— Насколько оно искреннее, это удивление? Что тебе подсказывает твое шило… твоя интуиция?

— Все, с кем я общался, были довольно искренни. Одна деталь — за две недели до своей гибели, Егор ездил в город Оренбург в четырехдневную командировку. Коллеге Егора, Надежде, они работают… работали в одном кабинете, показалось, что Егор после приезда немного изменился.

— В чем проявлялись эти изменения?

— Егор… — Максим замялся, обдумывая, стоило ли говорить Николаеву об этой детали, но потом, поняв, что без этого он не сможет обсудить с ним о следующем шаге, решился. — Егор стал какой-то другой, почти перестал общаться, и, самое главное, перестал пить кофе.

— Не понял, — Николаев наморщил лоб. — Ну и что? При чем здесь кофе? Я тоже не пью кофе.

— Егор не мог жить без кофе, пил его литрами целыми днями. А после возвращения из Оренбурга, перестал пить кофе вообще. Мне показалось это довольно странным. По себе знаю — если ты кофеман, то это навсегда. А тут — неделю без кофе.

— Как он объяснял эти свои перемены? Сотрудники, та же Надежда, наверняка интересовались у Егора об этой его метаморфозе.

— Никак. Надежда сказала, что в ответ Егор только загадочно улыбался и молчал.

— Улыбался и молчал?

— Улыбался и молчал, — утвердительно кивнул Максим, виновато улыбнувшись

— Что-то не нравится мне твой вид. Ты на что намекаешь?

Максим снова улыбнулся и промолчал.

— Не хочешь ли ты сказать, что это твое “Егор перестал пить кофе”, и “Егор улыбался и молчал” могут стать основанием для твоей командировки в Оренбург? Не смеши меня, Максим.

Максим вытащил из кармана пиджака сложенный вдвое лист бумаги, положил его перед Николаевым и развел руками.

— Максим, не станет ли наше отделение посмешищем, после того, как окажется, что все твои изыскания не более, чем фантазии, а Егора Никанорова просто случайно придавило дверью?

Максим еще раз виновато улыбнулся и развел руками.

— Не маши руками, словно хочешь взлететь! И не молчи! — Николаев вскочил, забегал по кабинету, потом снова сел. Его раздирали противоречия, он то хотел подписать, то решительно отодвигал от себя лист и ручку. — Нет, это невозможно! Почему ты молчишь?! Не надо мной манипулировать, Максим! Ты же знаешь, я не поддаюсь манипуляциям!

Максим вздохнул и в очередной раз развел руками.

— Твою мать! — Николаев рывком подвинул к себе лист и поставил размашистую подпись. — Но смотри, Максим, если поедешь впустую…

— Сто процентов, что не впустую, — схватив лист, пообещал Максим.

— Два дня! — предупредил Николаев, подняв указательный палец.

— Ни минутой больше, — заверил Максим, выбегая из кабинета.

***

— Меня не будет пару дней. Я еду в командировку, — сказал Максим, положив руку под голову. Вставать не хотелось. Хотелось просто лежать под одеялом и любоваться Катей.

— Надеюсь, в этот раз тебя отправили в какое-то достойное место? — спросила Катя. — Почему тебя ни разу не отправили куда-нибудь в Европу, по обмену опытом? Почему всегда в какую-то глушь?

— Кто-то ведь должен расследовать и пресекать, — сказал Максим любуясь, как Катя расчесывает свои густые черные волосы, сидя у трюмо. — Если все поедут по обмену опытом, наш город погрязнет в преступности.

— Странное распределение труда в вашем отделении. Один тащит на себе всю грязную работу, а остальные катаются по Европе по обмену опытом. Они что, блатные?

— Не интересовался, это не мое дело. — Максим вздохнул. В последнее время спокойно поговорить с Катей не получалось. Любой разговор заканчивался скандалом. Из-за этого Максим старался больше времени проводить на работе.

— А следовало бы! — Катя взглянула на Максима в отражение зеркала. — Мы в отпуске не были два года, а кто-то и в отпуске бывает, и по обмену опытом таскается без конца!

— Обещаю, в следующем году мы проведем шикарный отпуск на море, — попытался смягчить разговор Максим.

— Лучше не обещай, — Катя открыла шкаф и стала перебирать платья. — Никто не знает, что может случиться уже через день, не говоря уже о годах. Даже ты, со своей хваленой интуицией. Спорим?

— Я не хочу спорить. Ты куда-то собираешься? Сегодня же выходной. Мы могли бы куда-нибудь сходить. Поесть пиццу, посмотреть кино. Пойдем в “Академию” в Камергерском. Тебе же нравилась пицца в “Академии”.

— Какая у тебя прекрасная память. Ты даже помнишь, что я люблю пиццу в “Академии”. Но сегодня я встречаюсь с Леной, — не глядя на Максима, сказала Катя, скидывая халат и надевая платье. — Мы идем в кафе. Она уже едет, я не смогу отменить. Я тебе говорила, что сегодня встречаюсь с Леной.

— Не говорила, — сказал Максим.

— Ты просто забыл, — сказала Катя, выходя из спальни. — Тебе же не до меня. Ты же спасаешь город от преступников.

— Не говорила, — прошептал Максим, закрыв глаза. — Не становись чужой, Катя. Пожалуйста, не становись чужой.

— Ты что-то сказал? — спросила Катя из прихожей.

— Нет, — сказал Максим, вставая с кровати. Завернувшись в одеяло, он подошел к окну. За окном висел густой белый туман. — Ничего.

— Я буду поздно, — сказала Катя, открывая входную дверь. — Пока.

— Пока, — сказал Максим.

Иногда нужно просто постоять у окна, глядя вдаль, ни о чем не думая. Когда не знаешь, что делать, стоять и смотреть вдаль — то, что надо. Очень часто именно в такие минуты приходит прозрение — когда отключаешься от всего мира. Ты словно очищаешь мозг от мусора, позволяя ему разобраться в проблеме. Так вышло и сейчас. Постояв у окна, Максим вдруг понял, что ему нужно сделать. Он подошел к прикроватной тумбочке, снял телефон с зарядки и набрал номер.

— Привет, Лена, — сказал Максим. — Как твои дела?

— Привет, все отлично. Что-то случилось?

— Нет-нет, ничего не случилось. Просто не могу дозвониться до Кати, кажется, она по ошибке забрала мои ключи. Когда вы встретитесь, пусть перезвонит мне, — Максим хорошо слышал в трубке голоса детей, доносился шум стиральной машины.

— Когда мы встретимся? — с недоумением спросила Лена. — Э-э-э… Хорошо, Максим, когда мы встретимся, я сразу же скажу ей про ключи.

— В общем, ничего страшного, у меня есть дубликат. Просто не пойму, куда делись мои.

— Дубликат — это хорошо. Дубликат всегда выручает. — Лена зажала телефон рукой, но Максим все равно услышал, как она прикрикнула на детей, призывая их замолчать.

— И не говори. Без дубликатов вообще не жизнь.

— Не переживай, Максим, твои ключи обязательно найдутся.

— Я знаю, Лена, — Максим помолчал. Лена не торопила его. — Спасибо тебе. Пока.

— Пока, — Лена тут же отключилась.

Лена была из тех, кто никогда не врет. Не желая предавать подругу, она, в то же время, не могла обмануть и Максима. По сути, она никого и не обманула. Просто сказала, что когда увидит Катю, то скажет ей о ключах.

“На самом деле, сейчас Лена спешно звонит Кате, чтобы предупредить ее о моем звонке”, — подумал Максим. — “Теперь Катя поймет, что я обо всем догадался. Теперь понятна ее холодность в последнее время. Интересно, кто он?”

“Босс. Это ее босс”, — сверлила мысль мозг Максима все то время, пока он принимал душ, готовил себе омлет и бутерброды, варил кофе в турке. — “Конечно же, это ее босс. Это Борис.”

Катя больше не появилась дома. Она даже не позвонила Максиму. Ни днем, ни ночью, ни в понедельник. Максим тоже не звонил. Во вторник он ехал в Оренбург. Это было как спасение. Два дня его не будет в Москве. Максим точно знал, что произойдет в эти два дня за время его отсутствия в Москве — Катя заберет свои вещи и оставит на столе в кухне прощальную записку. Из нескольких слов, что-то вроде “прощай, прости, но ты сам виноват”. Максим и сам знал, что в чем-то виноват. Но в последнее время он хотел все исправить. Однако было уже поздно, Катя стала совсем чужой. Максим упустил момент. Пропустил точку невозврата. Или “профукал свое счастье”, как скажет тесть, когда все узнают. Пусть узнают не от него. Пусть Катя сама скажет им. “Это слабость” — скажет тесть. Пусть говорит что хочет.

Егор собирал вещи в понедельник вечером, чтобы рано утром отправиться в аэропорт Шереметьево, откуда он полетит в Оренбург. Всего полторы тысячи километров — это каких-то два часа на самолете. Что ждет его там? Егор старался не думать об этом сейчас. Потому что его интуиция подсказывала… да что там подсказывала, кричала — ничего хорошего в Оренбурге не будет! Что-то ждет тебя, Максим, в этом маленьком городе! Что-то страшное и необъяснимое!

Сложив вещи в кожаную сумку, Максим прикинул ее вес. Должно пройти по весу как ручная кладь. Книжка! Чуть не забыл про нее. Максим положил книгу “Бумеранг для Сержа” в сумку. Теперь будет чем заняться в самолете.

Беззвучно завибрировал телефон на журнальном столике, медленно двигаясь к краю стола.

— Я не отвечу тебе, — прошептал Максим. — Зря ты это делаешь, Катя.

Телефон звонил и звонил, Максим подхватил его, когда он уже падал на пол. Это звонила не Катя. Неизвестно кто это звонил — номер на экране не появился.

— Алло, — сказал Максим.

В трубке послышался далекий шум, какой-то треск.

— Кто вы? Что вам нужно? — спросил Максим.

Сквозь шум и треск, словно из динамика плохо настроенного радиоприемника, послышался монотонный мужской голос. Поначалу Максим не разбирал слов, потом голос становился все отчетливей, он все увереннее прорывался сквозь шум. Наконец, Максим стал что-то понимать.

— Ско… шум… треск… жай… скоре… шум… треск… езжай… скорее приезжа…скорее приезжай… скорее приезжай…, — твердил металлический голос, становясь все громче и громче. — Скорее приезжай. Скорее приезжай! Скорее приезжай!!!

Голос вдруг стал таким громким, что Максим убрал телефон от уха, чтобы не оглохнуть. Он несколько раз ударил пальцем по экрану, чтобы прервать звонок, но экран не реагировал. Голос из телефона теперь ревел, словно из громкоговорителя. Наверное, весь дом слышал это громогласное “скорее приезжай!”, пока Максим не догадался полностью выключить телефон.

***

“ — Теперь я не смогу вас отпустить. Ведь вы сразу же побежите в полицию. Пока я не увижу Николя, вам придется терпеть мою компанию, — сказал Серж, остановившись на перекрестке на красный свет.

— Я не пойду в полицию, — сказала Мари, оттирая ступни влажными салфетками. — Это абсурд — сдавать полиции полицейского. Или вы… Вы точно полицейский?

— Точно, — сказал Серж. — Но… в прошлом.

— Я так и думала! — воскликнула Мари. — Ну конечно! Ну какой нормальный полицейский полезет в чужой дом без ордера, а потом возьмет в заложницы первую встречную? Только пенсионер-маразматик, который строит из себя Рэмбо, пытаясь поймать убийцу своей дочери! Э-э-э… я очень сожалею, что ваша дочь…

— Спасибо. Но лучше бы вам не упоминать мою дочь.

— Хорошо. Еще раз извините.

— Кстати, я рано вышел на пенсию. До старческого маразма мне еще далеко.

— Так все маразматики говорят — что они не маразматики. Значит, ты считаешь, что ты еще достаточно молод? Намекаешь, что мы с тобой могли бы…

— Вы не в моем вкусе. А когда это мы перешли на «ты»?

— Только что. Ты против?

— Да нет…

— Так что тебе во мне не нравится? — Мари подняла платье, оголив ноги, и придирчиво их рассмотрев, потом опустила козырек, посмотрела в зеркальце, поправила прическу. — Идеальные ноги, красивое лицо.

— Я не о внешности. Но ты… действительно красивая.

— Вот видишь, ты уже запал на меня.

— Я не запал на тебя.

— Запал, запал. Просто еще не осознал это. Ты женат?

— Вдовец.

— Посмотри направо, рядом с тобой идеальная женщина!

— Я за рулем, мне нельзя глазеть по сторонам.

— Так! Мне нужно в туалет! — заявила Мари после минутного молчания. — Срочно!

— Мари, здесь не снимают кино, — усмехнулся Серж. — Эти уловки на меня не подействуют. Зря стараешься. Ты плохая актриса.

— Ну, тогда я сделаю это прямо здесь. Извини. Тебе не повезло, что у тебя велюровые сидения. Надо было брать машину с кожаными сидениями. Гораздо практичнее, когда приходится делать это на ходу.

— Эй, ты чего делаешь?!

— Писаю, — Мари залезла с ногами на сидение, подняла платье и начала стягивать трусики. — Ведь даже плохие актрисы иногда хотят писать. Конечно, они делают это не так грациозно, как хорошие актрисы, но и у плохих актрис всегда найдутся свои зрители. Вон, смотри, в соседних машинах уже аплодируют. А ты смотри на дорогу. Тебе нельзя глазеть по сторонам. Ты за рулем.

— Ты!.. Да ты!.. — Серж одной рукой пытался рулить, а второй — одернуть платье Мари. — Прекрати! Сейчас я припаркуюсь у того торгового центра, там есть туалет, прекрати это!

Серж включил аварийный сигнал и, не обращая внимание на сигналы и крики водителей, пробился сквозь плотный автомобильный поток и припарковался у торгового центра.

— Благодарю! — Мари послала Сержу воздушный поцелуй и выскочила из машины.

— Не так быстро! — Серж побежал за ней.

Мари первой вошла в торговый центр. Серж нагнал ее и пошел рядом, крепко схватив за локоть.

— Ты оставишь мне синяки. У меня очень нежная кожа, — Мари попыталась вырваться, но Серж сжал ее руку еще сильнее.

— Что важнее, синяки или жизнь? — спросил он, кивая в сторону эскалатора. — Давай туда.

— Сейчас для меня важнее всего — не обмочиться на глазах у людей. Зачем нам эскалатор? Вот же туалет, прямо перед нами.

— Со второго этажа ты не сможешь сбежать в окно.

— Какой предусмотрительный. Может, еще и в туалет со мной пойдешь? Все там обследуешь, прощупаешь, выгонишь остальных. Я чувствую себя голливудской звездой — у меня свой телохранитель из бывших полицейских. Круть.

— Заткнись. И не наделай глупостей. Если задержишься в туалете больше пяти минут, или же попросишь у кого-то в туалете телефон и сообщишь обо мне в полицию, и я замечу в торговом центре хоть одного полицейского, я ворвусь в туалет и изрешечу пулями все кабинки. Подумай о том, сколько людей может погибнуть из-за тебя.

— Ну ты и зануда, — сказала Мари. — Никуда я не денусь. Сегодня я твоя и только твоя.

На втором этаже Серж освободил локоть Мари и позволил ей пройти в туалет. Сам же сел на скамейку напротив двери в туалет. Отсюда ему были видны оба этажа. Он специально выбрал именно этот туалет, чтобы держать под контролем весь торговый центр и вход в него на первом этаже.

Ожидая Мари, Серж вдруг осознал, насколько хрупка эта грань — как запросто обычный, законопослушный человек может стать преступником, которому приходится следить за входом в торговый центр, чтобы вовремя заметить полицейских, если его заложница все-таки вздумает сообщить в полицию. Еще вчера он был на одной стороне с законом, а сегодня он уже похититель человека. Сегодня он уже опасный преступник. Опаснее любого другого преступника, ведь он полицейский. Пусть на пенсии, но, как известно, бывших полицейских не бывает. Это страшно, когда обстоятельства вынуждают полицейского стать преступником.

Мари не было уже пять минут. Серж встал со скамейки, походил мимо туалета, потом снова сел. От нарастающего напряжения на его лбу выступила испарина. Серж пошарил по карманам, но платка не нашел, поэтому вытер лоб тыльной стороной ладони. Дверь туалета распахнулась, Серж вскочил, но тут же сел снова — это была не Мари. Из туалета вышла уборщица, выкатив перед собой тележку с ведрами и швабрами. Уборщица направилась к лифту, а Серж вновь подскочил со скамейки и, придержав медленно закрывающуюся дверь, заглянул в туалет. У умывальников никого не было, вероятно, Мари находилась в одной из кабинок. Поборов желание войти в туалет, чтобы поторопить свою несносную заложницу, Серж закрыл дверь и вернулся на скамейку. На первом этаже все было спокойно, Серж увидел лишь несколько посетителей и уборщицу в синем халате и платке. Она уже спустилась на лифте на первый этаж и, толкая перед собой свою тележку и стуча каблуками, шла через весь зал по направлению к выходу.

Неестественно большой, не по размеру свободный халат настолько контрастировал с изящными бежевыми туфельками, что Серж невольно засмотрелся на странную уборщицу, которая, по мере приближения к выходу, все ускоряла шаг.

— Ах ты сучка, — прошептал Серж, узнав бежевые туфли Мари, которые он купил ей этим утром, вместе с платьем и сумочкой.

Он вскочил и, расталкивая людей, побежал вниз по эскалатору. Мари, тем временем, оттолкнув от себя тележку и сорвав с себя синий халат и платок, выбежала из торгового центра…”

*

Вдруг все стихло. Вообще все, даже шум двигателей. Максим оторвался от чтения книжки и поднял голову. По салону забегали стюардессы, потом на потолке зажглась надпись “пристегнуть ремни”. Самолет клюнул носом, потом выровнялся, потом снова клюнул, сильнее, чем в первый раз.

— Нам конец, — спокойно сказал кто-то позади Максима. — Все двигатели молчат. Все сразу не могли сломаться, значит, что-то с электрикой. Это хреново. Сейчас самолет уйдет в пике, и все. Нам осталось несколько секунд. Ну, хотя бы успеем помолиться. Или сделать селфи. Каждому свое, а итог все равно один.

Максима поразило то спокойствие, с которым были произнесены эти слова. И та тишина, которая стояла в самолете. Наверное, никто еще не понял, что произошло. Самолет накренился носом вниз, и почти вертикально устремился к земле. Тишина взорвалась страшным криком. Кричали все, без исключения. Вцепившись мокрыми от пота ладонями в подлокотники, Максим кричал вместе со всеми. Самолет проткнул облака и, все ускоряясь, падал на… маленький городок, показавшийся внизу. Максим все отчетливее видел очертания районов, отдельных домов, улиц… В какой-то момент районы и улицы сложились в гигантскую, уродливо оскалившуюся морду. Зловеще улыбаясь, город готовился проглотить падающий прямо на него самолет.

— Принимай гостей из Москвы, Оренбург. Три, два, один, — спокойно продекларировал все тот же пассажир позади Максима. — Бум!

Взревев от ужаса, Максим дернулся, инстинктивно пытаясь вскочить на ноги, но почувствовав, как больно врезался в живот ремень безопасности, проснулся.

Весь в холодном поту, Максим поднял с пола книжку «Бумеранг для Сержа». Отходя от страшного сна, он еще не верил в свое чудесное спасение. Самолет только что начал снижение, командир самолета объявил, что погода в Оренбурге вполне сносная, а стюардесса, улыбаясь, поинтересовалась у Максима, что же такого страшного он увидел во сне, из-за чего кричал на весь самолет.

— Мне приснилась жидкость, которую я выпил в аэропорту перед вылетом, — пытался шутить Максим. — Почему-то они называли это “кофе”.

— Ужас в кофейной чашке?

— Точно.

*

Покинув маленькое двухэтажное здание аэропорта, Максим увидел неподалеку стоянку такси. На стоянке в ряд стояли желтые машины, Максим сел в первую.

— Оренбург, улица Советская, отель “Центральный”, — сказал Максим таксисту.

— Хм. Иногда они возвращаются? — спросил таксист, взглянув на Максима и включая зажигание.

— Кто? — немного растерявшись, спросил Максим. — Я здесь впервые.

— Хм. Иногда они ошибаются, — сказал таксист, и до самого города больше не промолвил ни слова.

*

— Девушка, некто Егор Никаноров жил в вашем отеле две недели назад. Вы можете дать мне тот же номер, в котором он останавливался? — спросил Максим у девушки на стойке регистрации.

— Меня зовут не “девушка”, а вот как, — девушка сняла с блузки бейдж с надписью “Наталья”, поднесла его к лицу Максима, потом вернула бейдж на блузку и полистала журнал регистрации. — Сейчас посмотрим. Этот номер не занят, я могу вам его дать. А зачем вам именно этот номер, если не секрет?

Максим вынул из кармана удостоверение и поднес его к лицу Натальи.

— Понятно, секрет. — Наталья выдала Максиму ключи от 22-го номера на втором этаже. — А знаете, я не удивлена, что Егором Никаноровым интересуется полиция.

— Интересно, почему?

— Такого у нас еще не было, чтобы командировочный исчез на двое суток. Мы уже хотели объявить его в розыск, как вдруг он появился. И знаете, тот Егор Никаноров, который заселился, и тот, который появился после своего исчезновения — это были… очень разные люди.

— Это как? — удивился Максим.

— Внешне вроде тот же, но… не тот, и все тут. И это заметила не только я. Галка тоже заметила.

— Галка — это уже серьезно, — сказал Максим. — Но как это может быть — тот, но не тот? И куда он исчезал? Он ничего об этом не рассказывал?

— Куда исчезал, он нам с Галкой не докладывал. Да мы и не спрашивали. Знаете, есть люди, с которыми вообще не хочется общаться. Как будто стеной огорожены такие люди. Невидимой стеной. А как это — тот, да не тот? Да я и сама не знаю, как это объяснить. Словно перепрограммировали его, что ли. Знаете как меняется телефон, если в нем сменить сим-карту? Внешне телефон тот же, а включишь — совершенно другой.

— Понятно, — Максим почесал в затылке. — Нет, вообще ничего не понятно. Ладно, разберемся. Значит, Егор исчез сразу же, как только заселился?

— Я этого не говорила, — сказала Наталья.

— Ну так скажите, — развел руками Максим.

— Знаете, иногда доверишься человеку, начнешь ему что-то рассказывать, а он и наглеет на глазах. Есть такие люди, знаете ли.

— Виноват, — сказал Максим. — Наталья, если вас не затруднит, скажите, пожалуйста, на какой день своего пребывания в Оренбурге Егор Никаноров исчез из отеля. Опишите общую хронологию пребывания его в этом отеле. Вкратце. Пожалуйста.

— Без проблем! — улыбнулась Наталья. — Пару дней после заселения Егор бегал по своим командировочным делам. На второй день, вечером, как раз я дежурила, хвастался, что завершил все дела досрочно, и теперь у него целых двое суток свободного времени. А наутро, после завтрака, вышел из номера, и появился только через двое суток, к ночи. Забрал вещи из номера и уехал в аэропорт.

— Нескончаемое вам спасибо, Наталья. И Галке, заочно.

— Ой, да не стоит таких благодарностей. Мы с Галкой всегда к вашим услугам.

— Всенепременно, с вашего любезнейшего позволения, если возникнет такая необходимость.

*

До фабрики “Ткани” можно было доехать на такси, но Максим решил пройтись пешком. Наталья пообещала, что Максим сможет добраться до фабрики всего за пятнадцать минут — сначала по улице Советская, потом, не доходя до реки Урал, нужно свернуть на улицу Фабричная, и пройти по ней еще около трех минут. Однако Максим преодолел этот путь за час. Ему понравились эти улицы, где старинные дома и особняки царских времен вполне удачно гармонировали с монументальными административными зданиями сталинской эпохи. Удивленный красотой улиц, Максим сделал несколько фотографий и селфи, потом зашел в кофейню, взял с собой стаканчик кофе, и прогулялся еще, дойдя до набережной реки Урал. На том берегу начинался желтый осенний лес, из которого торчала высокая кирпичная труба, выбрасывающая в небо вертикальный столб черного дыма.

“Без капли дегтя не обошлось”, — неодобрительно покачав головой, Максим выбросил стаканчик в урну и направился к фабрике “Ткани”. — “Закоптили всю красоту, черти.”

*

— Помню, помню, как же, — непрерывно перекладывая с места на место папки, ручки и степлер, и не глядя Максиму в глаза, рассказывал генеральный директор фабрики “Ткани” Семен Волкодав. — Бойкий такой, шустрый. Побегал, выбрал образцы, заключил договора, и был таков. Мы уже даже выслали первую партию в Москву. Наш менеджер перед отправкой пытался связаться с Егором, но в Москве сказали, что с нашей фабрикой теперь работает другой менеджер, Надежда. С Егором ведь что-то произошло? Ведь так, ведь?

Волкодав перестал перекладывать папки, положил руку на руку, как школьник на уроке, и взглянул на Максима.

— Его больше нет, — сказал Максим.

— Печально, — сказал Волкодав. — Хороший парень. Был. С деловой хваткой. И профи, каких сейчас мало. Внимательный, дотошный, но, как только нашел, что нужно, оперативно решил вопрос о поставках наших тканей в Москву. Этот контракт для меня — как манна небесная. Предоплата позволила мне выдать зарплату моим работникам, а сам факт, что наши ткани пошли в Москву, сделает нам отличную рекламу в других регионах. Как он погиб? Он ведь погиб?

— Трагически, — сказал Максим.

— Ясно, — кивнул Волкодав. — Тайна. А раз это тайна, позволю себе предположить, что, поскольку вы здесь, не исключается криминальный след в гибели Егора.

— То, что я здесь, еще ни о чем не говорит, — усмехнулся Максим. — Кто знает, может быть я сфабриковал некоторые факты, чтобы выбить у начальства эту командировку. Может быть, мне просто нужно было уехать на время из Москвы, скрыться от своих личных проблем.

— И кто может знать ответ на этот вопрос? — поинтересовался Волкодав.

— Никто, — сказал Максим.

— Даже вы? — спросил Волкодав.

— Даже я.

— Вы или очень искренний, или очень опасный человек, — сказал Волкодав.

— Обо мне поговорим как-нибудь в другой раз. Вернемся к Егору. Значит, его пребывание на вашей фабрике прошло гладко? Никаких конфликтов, споров, не наблюдалось?

— Никаких, — сказал Волкодав. — Все прошло без сучка без задоринки, как говорится. Не знаю, говорится ли еще так в Москве — “без сучка без задоринки”?

— Такая статистика мне неизвестна. В статистике, с которой я сталкиваюсь по роду своей профессиональной деятельности есть много интересного, но задоринок там, к сожалению, нет. Только сУчки.

— СучкИ, — поправил Максима Волкодав.

— СУчки, — сказал Максим.

— Вам виднее, — не стал спорить Волкодав.

— Ну да ладно, — Максим побарабанил пальцами по подлокотникам кресла. — Мне нужно встретиться с теми людьми, с которыми Егор контактировал, пока находился на вашей фабрике. Сколько было таких людей?

— Трое, — Волкодав снова стал нервно перекладывать папки на столе. — Главбух Нина Куроваева, главный специалист Инна Моктионова и завскладом Петр Коленкин. Но встретиться вы с ними не сможете.

— Они срочно уехали в отпуск? — спросил Максим. — Или в Оренбурге эпидемия гриппа, и они сидят по домам, хворают?

— Эх, если бы грипп. Но нет, это не грипп. Они… тоже погибли, — глухо проговорил Волкодав. Он вдруг сгорбился, опустил руки на колени, склонил голову.

— Что?! — вскричал Максим.

— Три моих самых лучших специалиста, один за другим, погибли в течении этой недели.

***

Вечером, после работы, Нина Куроваева решила заняться собой. В кои-то веки начальство вместе с зарплатой выдало еще и мотивационную премию. Деньги “жгли” карман, а тело требовало массажа, обертываний и, если останется время, — солярия, минут десять, не больше, иначе можно обгореть — лампы там не менялись много лет.

— Волкодав сегодня словно с катушек слетел, — делилась Нина с Лерочкой Бочковой — владелицей салона, где она сама же и работала косметологом и массажисткой, и в эту самую минуту лихо обрабатывающую ее спину ребрами ладоней. — Причем с каких-то невероятно распрекрасных катушек. Менеджер из Москвы приезжал, заключил договора на год вперед, перекинул предоплату, вот Волкодав и поплыл. Всем — зарплату наконец-то выдал, а мне, и еще парочке сотрудников, тем, кто плотно общался с московским менеджером, еще и премию подкинул. Мотивационную. Типа — если будет что-то подобное в дальнейшем — ждите еще. А ведь еще неделю назад всерьез подумывал о банкротстве. Ноль заказов за два месяца. И вдруг этот менеджер из Москвы. Чудеса, не иначе.

— Чудеса всегда случаются внезапно, — заметила Лерочка, взявшись за правую ногу Нины. — Когда их еще не ждешь, или когда уже не ждешь. На то они и чудеса. Иначе они бы не были чудесами. К примеру, пару недель назад был у меня клиент, не из местных, представился Доном.

— Иностранец, что ли? — спросила Нина.

— Не раскрылся. Но разговаривал с еле заметным акцентом. Здоровый был, что твой шкаф-купе. С этой кушетки свисал со всех сторон. Измоталась я с ним, ой измоталась.

— Так что за чудеса случились с твоим Доном?

— Закончила я с ним, накрыла простыней, велела полежать десять минут, сама ушла чаю глотнуть с сахаром — энергию восстановить. Возвращаюсь, глядь, что-то не то под простыней. Как будто сдулся мой Дон. Вроде и Дон, а вроде и не Дон. Будто копия его. Словно уменьшили его со всех сторон. Словно обрезали его, как картонную куклу.

— Чудеса-а-а.

— Ага. У меня сердце в пятки, думаю, клиент исчезает на глазах. А он не шевелится, лежит себе, глаза закрыты, а где грудная клетка — ни движения, будто не дышит совсем. Оказывается, дремал. А как я простыню-то откинула, он проснулся, окинул себя взглядом, и говорит — “упс”.

— Упс?

— Ага, “упс”. И хихикает так смущенно. Словно застукали его за чем-то неприглядным. Потом, значит, встает, и говорит — “ну-у-у, Лерочка, вы прям чудеса творите. Полцентнера жировых отложений долой как по мановению волшебной палочки. За такие чудеса полагается вам премия”. Ну и выдал мне…, — Лерочка перешла на шепот, — такую пачку денег, что я аж охре… онемела.

— Чудеса-а-а, — сказала Нина. — Прям как в сказке. Прям не верится.

— Я и сама, как вспомню, не верю, что все это видела своими собственными глазами. Только вещественное доказательство помогает поверить, что все это правда. Ведь на эти деньги я наконец-то поменяла солярий. Это и есть мое вещественное доказательство. И сегодня ты, Нина, первой испытаешь этот суперсовременный аппарат. Новый, на гарантии, горизонтальный солярий, — закончив массаж, Лерочка накрыла Нину простыней. — Полежи пять минут, и вперед!

— Чудеса-а-а, — повторяла Нина. — Ой, чудеса-а-а.

— Самое главное-то я еще не сказала. Когда я говорила тебе, что Дон уменьшился весь, словно обрезали его, то оно так и было! Понимаешь?! Весь!

— Что, и ростом уменьшился твой Дон? — округлив глаза, ужаснулась Нина.

— То-то и оно! Он же был за два метра ростом. Когда он ложился, его ноги торчали на полметра за краем кушетки. А когда я скинула простыню, его стопы были примерно на уровне твоих, не доставая до края. Когда он уходил, он был примерно моего роста. А во мне — метр семьдесят! Куда делись остальные сорок сантиметров?! Руки у меня, конечно, золотые, но не до такой же степени, чтобы человека на сорок сантиметров укоротить!

— До дрожи. Прям до дрожи, — ужасалась Нина. — Не верю, ой не верю. Прям как в сказке.

— А оделся он, естественно, в те же вещи, в чем пришел. И сели они на него, словно влитые, Нина! Тютелька в тютельку!

— Ой, жуть. Ну и жуть, — закатила глаза Нина. — Ой чудеса. Прям как в сказке. Как же ты все это выдержала?

— Ну как… Закрыла салон, как только Дон ушел. Все пересчитывала и пересчитывала деньги, да коньяком себя отпаивала до утра. Так и выдержала.

Надев белые одноразовые тапочки, Нина, в сопровождении Лерочки, переместилась в соседний кабинет, где стоял новенький солярий.

— Космос, ну просто космос, — укладываясь внутрь, говорила Нина. — Ой, сказка! Ну сказка, да и только!

Лерочка закрыла крышку и выставила на таймере десять минут…

*

— Иначе говоря, владелица салона Бочкова выставила таймер на десять минут, а выключился он только через два часа? — листая дело Нины Куроваевой, заживо сгоревшей в солярии десять дней назад, спросил Максим у следователя Никиты Белова. — А сама Бочкова сидела рядом и ничего не могла с этим поделать?

— Лерочка Бочкова и после того, как в салон приехали пожарные, ничего не могла делать. Сидела в дыму рядом с раскаленным солярием и смотрела в потолок. Ни одного движения, ни одного слова. В таком же состоянии она лежит в областной больнице вот уже десять дней. Лежит, вытаращив глаза и открыв рот, словно в крике, молчит и не двигается. Словно окаменела.

— А солярий? Почему он не выключился после того, как прошло десять минут? Он что, неисправный был? И почему погибшая не открыла крышку и не выпрыгнула из него, как только почувствовала, что прошло уже много времени, и она начинает поджариваться.

— Не имеем никакого понятия. Он работал на полную мощность, когда пожарные прибыли в салон. Работал, несмотря на то, что там… что-то произошло. Что-то, что не имеет пока никакого объяснения. Дело в том, что… крышка солярия каким-то образом срослась с нижней частью корпуса, образовав цельную капсулу. Для погибшей выскочить из такой капсулы не представлялось никакой возможности. На дистанционном таймере осталось время, когда солярий должен был выключиться — за час пятьдесят до приезда пожарных. Плюс время пребывания Нины в солярии — десять минут, в итоге получаем около двух часов. На кнопку выключения он не реагировал, пожарным пришлось обесточивать кабинет на общем щитке.

— Подождите, подождите, подождите, — замотал головой Максим. — Вы говорите, капсула срослась — она что, сплавилась от огня?

— Нет. Она была такой с самого начала. Так сказали техники и криминалисты.

— Как же Нина Куроваева попала в эту капсулу, если она была цельной с самого начала? Что это за чудо-солярий, в который нельзя попасть, а если каким-то чудом попал, то нельзя выбраться?

Белов развел руками.

— В итоге, все два часа Нина Куроваева поджаривалась в этой капсуле, а Бочкова сидела рядом и с застывшим на лице ужасом смотрела в потолок?

— Вероятно, все было именно так, — подтвердил Белов. — Полностью обуглившийся труп, а так же показания таймера говорят именно об этом.

— Ну это же чушь? — то ли спросил, то ли предположил Максим.

— Чушь, — кивнул Белов. — Абсолютная, необъяснимая, идиотская чушь. К тому же, мы пока не поняли, каким образом в салоне появилась эта капсула-солярий. Мы нашли документы — договор купли-продажи и техпаспорт на этот аппарат, из которых следует, что он был куплен десять дней назад в некой компании “Свет”, однако такой компании по адресу, указанному в документах, не существует. И вообще, ни одного солярия за последний месяц в Оренбург не отправлялось. Ни одной продажи. Так что, чушь, какую еще поискать.

— Примерно от такой же чуши несколько дней назад в Москве погиб Егор Никаноров, который незадолго до этого был в Оренбурге в командировке, и по работе довольно плотно общался с Ниной Куроваевой.

— Тоже поджарился?

— Нет. Его убила дверь.

— Ну-у-у, дверь, — Белов вынул из ящика другую папку. — Вот вам следующее дело, дело Петра Коленкина, кстати, коллеги Нины Куроваевой по фабрике “Ткани”. Ваша дверь и наш солярий — это еще цветочки, по сравнению с делом Петра Коленкина.

— И что же убило Петра Коленкина?

— Вода.

*

— Новые версии одна интереснее другой, — доложила Юлия Петру Коленкину, положив телефон на стол и вернувшись к плите. — Говорят, Нину сгубили пришельцы. И я тоже склоняюсь именно к этой версии.

— Ты и твои подруги сошли с ума, — сжав голову ладонями, сказал Петр. — Что, версия с мафией уже не актуальна? Ты же еще ночью склонялась к версии с мафией.

— Ну зачем Нина мафии? Главбух фабрики, которая еле сводит концы с концами, и постоянно на грани банкротства — ну на кой она мафии? — Юлия насмешливо посмотрела на Петра. — Версия с мафией отпала уже к утру.

— А на кой главбух фабрики “Ткани” пришельцам?! — разозлился Петр.

— Не нервничай! Ну-у-у… может быть она их увидела, вот им и пришлось ее устранить, — разбив яйца в сковороду, предположила Юлия. — Как нежелательного свидетеля. Это же так естественно.

— Юля, пожалуйста, перестань нести эту чушь, и без тебя тошно. Нахрена пришельцам прилетать в Оренбург? Что они здесь забыли?

— Дозаправка, — раскладывая яичницу по тарелкам, уверенно сказала Юлия. — Местный газзавод мог привлечь внимание пришельцев, как источник топлива.

— Дуры твои подруги, — проглотив яичницу, сказал Петр, вставая со стула. — С каких это пор летающие инопланетные тарелки летают на газе?

— Кто знает, — задумчиво глядя в окно, сказала Юлия. — Кто знает. Может, они на сжиженном.

Петр Коленкин заставил себя собрать сумку и отправиться в бассейн. Ему не хотелось сегодня идти в бассейн. Ему хотелось закрыться в спальне и лежать целый день, ни с кем не общаясь. Но дома была Юлия, которая находилась на постоянной связи со своими подругами. Юлия не оставит его в покое, пока он, после ее очередного разговора с подругами, не выдержит, и вконец с ней не разругается.

Бассейн был пуст в этот ранний субботний час. Обычно в выходные люди подтягивались ближе к одиннадцати, сейчас же было девять. Тренер открыл Петру дверь, зевнул и отправился в свою каморку досматривать сны. Петр размялся, натянул очки и нырнул. Он проплыл всего сотню метров, когда в воде что-то произошло. Вода словно ожила. Так бывает на море, когда твоей ноги касается прозрачная медуза. Только здесь, в бассейне, эта плотная невидимая “медуза” была огромной, размером с кита. Почувствовав, что вода под ним стала плотной и “живой”, Петр запаниковал. Он мгновенно сменил траекторию и устремился к ближайшему бортику. Он смог проплыть не больше двух метров. Невидимый монстр схватил Петра за ногу и потянул вниз, к самому дну. Гигантская невидимая лапа, схватившая Петра за ногу, была очень холодной. Нестерпимо холодной. Петр пытался бороться. Он хотел схватить и разжать невидимые пальцы, однако его руки ничего не нащупали. И, тем не менее, что-то, обладающее страшной силой, удерживало Петра у самого дна. Поняв, что нащупать и разжать пальцы невидимого монстра, ему не удастся, Петр выпрямился и стал с силой грести руками, пытаясь выскользнуть и всплыть на поверхность. Хоть на секунду, чтобы сделать спасительный вдох. Но и это ему не позволил сделать безжалостный монстр. Петр извивался и бил руками еще около минуты. Потом силы покинули его, и он сдался…

*

— Камера зафиксировала, как Петр Коленкин плыл себе, плыл, а потом, словно чего-то испугавшись, рванул к бортику, но не доплыл. Что-то притянуло его за ногу к самому дну, и не давало всплыть, пока он не захлебнулся. Да вот, сами посмотрите, — Белов подключил флешку к ноутбуку, и развернул его к Максиму.

— А что говорят патологоанатомы? — просмотрев запись два раза, Максим включил ее в третий раз. — Смотрите, Петра словно магнитом притянуло ко дну только правой ногой. Левая нога, руки, да и все тело двигаются абсолютно свободно и никаких препятствий не испытывают. Но чтобы с такой силой держать взрослого человека, не давая ему всплыть… На правой ноге должны были остаться хоть какие-то следы от того, что удерживало ее на самом дне.

— Вот, читайте, — Белов полистал папку с делом Петра Коленкина и вытянул из нее лист с заключением патологоанатомов. — Но, можете и не читать, поскольку на правой ноге Петра Коленкина они не нашли никаких следов. Ни-че-го.

— Абсурд? — в очередной раз то ли спросил, то ли предположил Максим.

— Другим словом и не опишешь, — в очередной раз развел руками Белов.

— Понятненько, — сказал Максим.

— Кофе? — спросил Белов. — Да покрепче? Чтобы прочистить мозги?

— Кофе однозначно да, но я бы не отказался еще и пообедать. Мне нужно топливо. Иначе, после всего того, что вы мне рассказали, мой мозг объявит бессрочную забастовку. Где у вас можно поесть?

— Пойдёмте. По пути к вашему отелю есть неплохое кафе. По дороге я вам расскажу, как погибла третья сотрудница фабрики “Ткани” — главный специалист Инна Моктионова.

— Итак, что же убило Инну Моктионову? — спросил Максим, когда они с Беловым вышли на улицу. — Может быть, воздух? Или, к примеру, книга? А может быть, ее убили цветы?

— Не угадали. Одну минуточку, — Белов загадочно улыбнулся, посмотрел налево, потом направо, и потянул Максима на противоположную сторону улицы Советская. — Инну Моктионову убила реклама.

— Неожиданно, — сказал Максим. — Но ожидаемо нелепо.

— Да уж. Я, кстати, не просто так пошел вместе с вами. Сейчас сами все увидите, уже совсем скоро. За тем зданием — это наш драмтеатр — все и произошло.

Завернув за угол драмтеатра, Белов подвел Максима к бетонному фонарному столбу.

— Три дня назад в обеденный перерыв Инна Моктионова шла по этому переулку к себе домой. Был обычный, погожий, безветренный день. Когда она поравнялась с этим столбом, сверху на нее упал рекламный щит, просто припечатав ее к земле. Мгновенно. Всмятку.

— И, если следовать логике абсурда всего того, что мы с вами видели в делах предыдущих жертв, проверка показала, что все крепления были в полном порядке? — Максим на всякий случай отошел от столба.

— Абсолютно верно. Щит держался на двух стальных трубах, способных выдержать еще с десяток таких рекламных щитов. Так вот, крепления на столбе и на самом щите не были повреждены совсем. Они так и остались в целости и сохранности, но вот сами трубы были словно перерезаны прямо посередине.

— Интересно, как и чем можно за мгновение перерезать стальные трубы? — наморщил лоб Максим, пытаясь хоть что-нибудь понять. — Я даже представить это не могу.

— Представить я вам помогу. Объяснить — нет. Представьте, что трубы были сделаны из сливочного масла, и их, р-р-раз, перерезали раскаленным ножом. Легко и мгновенно. Теперь представили?

— Теперь представил. Но… черт возьми, они же не из сливочного масла!

— Эксперты убеждали меня, что там, где сломались трубы, есть следы оплавления. Как будто кто-то огромный и невидимый, р-р-раз, и перерезал наши трубы точно в тот момент, когда под ними проходила Инна Моктионова. Перерезал чем-то, что прошло сквозь сталь, словно сквозь сливочное масло.

— Но это же невозможно? — в третий раз за сегодня то ли спросил, то ли предположил Максим.

— Невозможно, — в третий раз за день развел руками Белов. — Ну что, идемте обедать? Здесь недалеко.

— И кофе! Срочно большой стакан кофе! — сказал Максим. — Мой мозг начал плавиться от всего этого абсурда.

— Кстати, — невесело усмехнулся Белов. — Вы сейчас почти угадали смысл рекламы, которая была изображена на том щите, что прихлопнул Инну Моктионову. Там была реклама местной сетевой кофейни, рисунок стакана кофе и сэндвича, название кофейни “Блицкафе” и слоган: “Большой стакан кофе и сэндвич по цене такой-то. Заправься и живи дальше”. Как-то так.

— Это очень интересно, — сказал Максим. — Кофейная тема прослеживалась и в деле нашего Егора Никанорова. Сотрудница Егора, Надежда, рассказала мне, что он, будучи кофеманом, не способным прожить без кофе и получаса, после возвращения из Оренбурга перестал даже смотреть в сторону кофемашины. Словно его подменили. Этот факт, кстати, и явился основанием моей командировки в Оренбург. Да ладно, скажу, как есть. Я манипулировал этим фактом, чтобы выбить себе командировку в Оренбург. Я заинтриговал своего шефа, и он дал добро на мою командировку. На самом деле, я подозреваю, что Надежда немного приврала, нафантазировала. Знаете, есть такие люди, которые в беседе со следователями начинают преувеличивать и фантазировать. Им кажется, что, если они не расскажут что-то следователю, то сами попадут под подозрение. Вот и начинают сочинять.

— А на самом деле? — спросил Белов. — Вы с детства мечтали приехать в наш Оренбург, и вот подвернулась такая возможность?

— Городок, конечно, славный, но чтобы мечтать о нем с детства… Нет, извините, такого не было. На самом деле, мне просто нужно было уехать из Москвы на некоторое время. Семейные проблемы.

— Бывает, — понимающе покивал Белов.

— Но я и представить себе не мог, что в Оренбурге мне предстоит столкнуться с такими невероятными и интересными событиями, — сказал Максим.

— Было бы еще интереснее, — заметил Белов, — если бы мы хоть на один маленький шажок продвинулись в понимании того, что произошло в Оренбурге в последние дни. Хоть на полшажка.

***

“Сторож муниципального кладбища уже несколько раз прошел по хрустящей гравийной дорожке между третьим и четвертым рядами могил, наблюдая за мужчиной, застывшем у могильного камня, установленного здесь совсем недавно. Мужчина, сгорбившись, сидел на краю могилы спиной к дорожке уже пару часов, и сторож был всерьез обеспокоен его состоянием, ведь на своем веку он был свидетелем стольких трагических случаев, когда у посетителей кладбища не выдерживало сердце.

Сторож еще пару раз прошел по дорожке, а потом все-таки подошел к мужчине, и тихо покашлял в кулак. Мужчина вздрогнул и обернулся. Его глаза были красные, а на лице были видны следы от слез.

— Уже закрываете? — спросил мужчина, быстро вытерев слезы ладонью. — Мне пора уходить?

— Не переживайте, если хотите, можете посидеть еще, — сказал сторож. — Только… я вот о чем подумал. Та, кто здесь лежит… что бы она сказала, если бы видела, как вы страдаете, сидя здесь на холоде столько времени, без воды и еды? Была бы она рада этому?

— О-о-о, я бы выслушал от нее столько нравоучений на этот счет, — улыбнулся мужчина, вероятно, представив себе эту картину. — О том, что я сижу на холодном камне, что не соблюдаю режим… Я был бы силой уведен домой, напоен имбирным чаем и накормлен мясным пирогом. Фирменным мясным пирогом, какой могла сделать только она, моя Элен, моя любимая доченька.

Сторож кивнул и промолчал, понимая, какую трагедию недавно испытал и продолжает испытывать этот мужчина. Ведь в мире нет ничего страшнее, чем стоять у могилы собственной дочери.

— Вы правы, — мужчина поднялся, посмотрел вверх, в звездное небо. — Возможно, она еще где-нибудь недалеко, видит меня, и переживает за меня. Наверное, мне нужно сделать то, что она сейчас настоятельно бы мне рекомендовала — поехать домой, принять горячий душ, поужинать и лечь спать.

— Вот и правильно. Вы молодец, — сторож протянул мужчине руку. — Александр.

— Серж, — мужчина пожал Александру руку. — И спасибо вам за ваше участие. Кстати, вы не знаете, кто принес эти цветы? Позавчера их не было.

Он показал на небольшой букетик ромашек у могильного камня.

— Молодая женщина, шатенка, довольно приятной внешности, принесла их вчера.

— Кто бы это мог быть? — растерянно проговорил Серж. — Я не припомню ни одной знакомой шатенки.

*

Выйдя из ворот кладбища, Серж включил телефон и просмотрел пропущенные вызовы и сообщения. Два сообщения от друзей, и один пропущенный вызов с неизвестного номера. Серж набрал этот номер. Через три гудка трубку сняли.

— Вы звонили мне, я был занят и не смог ответить на ваш звонок, — сказал он в трубку. — Вы меня слышите?

— Это я, — ответил женский голос.

— Кто это? — Серж не сразу понял чей это голос, а догадавшись, на секунду потерял дар речи от негодования. — Ах ты…

— Погоди, Серж, — сказала Мари. — Давай встретимся и поговорим. Мне нужно тебе кое-что рассказать. Это касается твоей дочери. Точнее, это касается того, при каких обстоятельствах она погибла. То, что ты, вероятно, читал в полицейских отчетах, не совсем соответствует действительности.

— Это Николя попросил тебя позвонить мне? Неужели он думает, что ваша ложь способна спасти вас от моего возмездия? Вы хотите свалить вину за гибель моей дочери на полицейских? Да вы оба с ума сошли, если думаете, что я поверю в ваши сказки.

— Нет, Серж. Я звоню тебе по собственной инициативе. Давай встретимся, и я все тебе расскажу. И о Николя тоже.

— Ты скажешь, где сейчас Николя?

— Можно сказать и так.

— Тогда давай встретимся прямо сейчас! Я нахожусь…

— Я знаю, где ты находишься, но нет, Серж, мы встретимся завтра. Ты устал сегодня. Тебе нужно поехать домой, согреться и выспаться. Завтра в девять часов утра я наберу тебе и сообщу место, где мы встретимся.

— Откуда ты взяла, что я устал и замерз?! — вскричал взбешенный Серж. — И какого черта ты говоришь… как моя дочь?!

— Возможно, такие слова говорят только близкие люди, и те, кто желает добра, поэтому наши слова так похожи, — сказала Мари и отсоединилась.

— Близкие люди?! — взревел Серж. — Да как она может говорить такое?!

*

Серж вошел в кафе, что располагалось напротив театра, прошел в самый дальний угол и занял столик в углу, чтобы видеть весь зал и вход. Через пять минут в кафе вошла Мари. Серж узнал ее только тогда, когда она, окинув кафе взглядом, махнула ему рукой. За прошедшую неделю она успела подстричься и перекрасить волосы, став шатенкой.

— Это, случайно, не ты приходила вчера на могилу моей дочери? Сторож сказал мне, что вчера там была молодая женщина, шатенка, — вместо приветствия спросил Серж, когда Мари села напротив него.

— Я, — обернувшись, она махнула официантке.

— Какого черта тебе там нужно?! Как ты смеешь появляться на могиле моей дочери?!

Подошла официантка. Не спросив Сержа, Мари заказала два эспрессо. Дождавшись, когда официантка уйдет, она заговорила:

— Потому что я… видела ее там, Серж. Я была в банке во время ограбления.

— Что ты несешь?! Что ты делала в банке?! Ты видела, как убивали мою дочь?! Ты что, была одной из них в тот день?! Одной из банды Николя?!

— Потише, Серж. Кстати, я не Мари, мое настоящее имя — Натали.

— Какого…

— И, пожалуйста, не надо так кричать. На нас уже смотрят люди. Прошу, дай мне все объяснить. Все не так, как ты думаешь. Все гораздо сложнее. Ограбление банка — это только для отвода глаз. Мы работаем на государство. Мы должны были выкрасть несколько документов из банковской ячейки. Государству нужен был компромат на одного очень известного политика. В этих документах — доказательства его сотрудничества с высокопоставленными гражданами другой страны. Эти люди действовали через банк, используя сейфовую ячейку. Предполагается, что эти люди подкупили нашего политика в обмен на предоставление им сведений военного характера. Речь идет о планах альянса, в который входит наша страна. Раскрыть шпионаж на таком уровне — это значит иметь мощный компромат. Имея в кармане такой компромат наш президент получает преимущество перед предстоящими переговорами с президентом той страны. Это все, что я могу сказать в части причин инсценировки ограбления банка.

— А-а-а, опять во всем виноваты русские?! Вы и гибель мой дочери хотите свалить на русских?! Когда же вы, наконец, поймете, насколько смешно вы выглядите, когда во всех грехах обвиняете русских?! Вы что, сбрендили совсем, что ли?! Чего вы к ним привязались, к этим русским?! Оставьте их в покое уже, вы, чертовы шизофреники!

— Кто тебе сказал о русских? — озираясь по сторонам, вполголоса спросила Натали. — И, пожалуйста, Серж, потише. Я и так рискую, как минимум, карьерой, что рассказываю тебе то, что уже успела рассказать.

— Ой, я сейчас расплачусь от жалости. Хорошо, с русскими понятно…

— Пожалуйста, хватит повторять…

— Ты о русских? Ладно. Больше ни слова о русских. От русских перейди, пожалуйста, к тому, из-за чего я пришел на встречу с тобой. В конце концов, мы же не из-за русских встретились в этом кафе!

— Перехожу, только забудь слово “русские”, — прошипела Натали.

— Хорошо. На здоровье! — на ломаном русском сказал Серж.

Натали закатила глаза. Подошла официантка с подносом. Поставив чашки на стол, она ушла. Натали дождалась, пока официантка удалится на значительное расстояние, и продолжила:

— Все пошло не так, как мы планировали. Естественно, в наши планы не входило, что мы будем устранять кого-либо из персонала банка и посетителей. В первую минуту мы должны были их изолировать — закрыть их всех в кабинете управляющего банка. Затем мы должны были найти ячейку с компроматом, забрать документы, а для отвода глаз опустошить несколько других ячеек, забрав деньги и драгоценности. Все должно было выглядеть так, будто документы попали к грабителям случайно. Будто они, впопыхах сметая все в мешки, забрали и документы. Сначала все шло по плану, но потом… вмешалась ваша дочь, Элен. Она же не знала, что мы не грабители, и она единственная, кто проявила себя как герой в этой ситуации. Улучив момент, она подбежала к охраннику, которого мы в первую секунду своего появления в банке вырубили электрошокером, выхватила из его кобуры пистолет, и стала палить по нам. Люди упали на пол, а мы рассредоточились, спрятавшись кто куда. Однако Элен успела ранить одного из наших людей. Он упал на пол, а Элен, вероятно, находясь в шоковом состоянии, продолжала палить по нему. Каким-то чудом остальные пули прошли мимо него. Не желая быть убитым, и не желая, чтобы Элен случайно попала в служащих и посетителей банка, наш человек выстрелил в ответ…

— Убийцы! — воскликнул Серж.

— Поверь мне, Серж, он стрелял ей в ногу! Он не хотел ее убивать. Он хотел только одного — чтобы она перестала стрелять, и мы смогли бы отобрать у нее пистолет. Но случилось непоправимое. Увидев, что раненный целится в нее, Элен попятилась и споткнулась о лежащего за ней охранника. Она упала ровно в тот момент, когда наш человек выстрелил ей в ногу. Пуля попала ей…

— Я знаю, куда попала пуля. Я читал заключение вскрытия, — поставив локти на стол и закрыв лицо ладонями, сказал Серж. — И не мог понять, почему пуля имела такую странную траекторию — вошла слева под диафрагмой, пронзила сердце и грудную клетку, и вышла под затылком. И никто не мог мне объяснить эту странность. Теперь мне все понятно — ее убили в тот момент, когда она падала. И еще мне понятно, что ваш человек, спасая свою шкуру, безжалостно убил мою девочку. Ваши геополитические игры в очередной раз уничтожили ни в чем не повинного человека.

— Наш человек думал и о тех людях, которые лежали за его спиной — сотрудников банка и посетителях, которых Элен могла случайно застрелить, — возразила Натали.

— Не надо лжи. Ваш человек хотел только одного — чтобы никто не смог нарушить ваш план. Во всем виноваты ваши грязные политические игры. Не было бы инсценировки ограбления — моя Элен была бы жива. Точка.

— Когда на кону безопасность государства, жертвы неизбежны. Но, повторюсь, и заклинаю тебя поверить мне — никто не хотел убивать твою дочь. Трагическое стечение обстоятельств — вот что ее убило.

— Ваши подозрения подтвердились? Вам удалось установить, что наш чиновник работал на русских? — спросил Серж.

— Тс-с-с…

— Хватит мне тсыкать! Я хочу знать, что моя дочь погибла не зря. Вам удалось подтвердить ваши подозрения?

— Вообще-то…

— Нет?

— Нет, — опустив голову, призналась Натали. — Русские там не при чем.

— Понятно. Ваша тупая необоснованная ненависть к русским убила мою дочь. Вот и все, на что вы способны — убивать невинных людей.

— К русским лично я отношусь с уважением. Я даже знаю русский язык и долго изучала их культуру и историю. Это великий народ. Но… иногда мы просто выполняем приказ, Серж.

— Простые люди, вроде меня, все чаще подозревают, что поводов для подобных приказов зачастую просто нет. Что эти поводы придумываю не совсем здоровые личности, и находятся они очень далеко от нашей страны. Просто кое-кому очень выгодно столкнуть нас с русскими. Неужели вы этого не замечаете?

— Серж, надеюсь, ты понимаешь, что я могла бы тебе всего этого не рассказывать, и я невероятно подставляю себя, поведав тебе правду.

— Вообще-то и меня тоже подставляешь, ведь теперь я знаю государственную тайну, знаю то, чего не знает никто, кроме президента нашей страны и спецслужбы, где ты работаешь, — заметил Серж. — Интересно, почему ты не обезвредила меня, когда я захватил тебя в заложницы? Ведь ты можешь справиться с десятком таких, как я, раз ты из той элитной силовой структуры, о которой знают далеко не все. Ведь ты же из нее?

— Этого я тебе уже не скажу, ради твоей же безопасности. А почему я тебя не обезвредила? Ну, во-первых, у тебя было оружие. Стреляя в меня, ты мог перестрелять людей, особенно там, на площади. Во-вторых, мне были интересны твои мотивы поиска Николя. И в третьих, узнав все, что мне было нужно, я не хотела привлекать к себе внимание третьих лиц. Я хотела просто сбежать, что я и сделала при первой же возможности.

— А этот цирк с официантом в кафе на площади? Зачем ты подавала ему знаки, что тебе грозит опасность?

— Мы сидели там слишком долго, и я ускорила процесс. Я хотела, чтобы мы уехали из этого людного места, чтобы минимизировать риски, когда я предприму попытку к бегству.

— Ты играла со мной, как с собачкой, все это время…

— Это была вынужденная мера, Серж. Кстати, мне даже понравилось проводить с тобой время.

— Даже так?

— Ага. Ведь ты купил мне новые вещи, не жалея денег, — улыбнулась Натали. — Сводил в кафе. Я уже и не помню, когда я так проводила время. Пусть все это время я была под прицелом, но все равно, это было так романтично. Кстати, ты и сейчас с пистолетом? Осторожно, я приехала сюда не одна.

— А с кем? — Серж окинул взглядом кафе. — С Николя? Николя все-таки существует? Он член вашей группы?

— Николя — это часть легенды. Вымышленный персонаж для СМИ.

— А его дом, где я взял тебя в заложницы? Чей этот дом?

— Дом, где я позволила тебе взять себя в заложницы? Это дом вымышленного Николя. Ты же полицейский, наверное, тебе известно, сколько таких домов и квартир по всей стране. Всего лишь один из наших явочных домов. Серж, чем больше я тебе рассказываю, тем больше я беспокоюсь о твоей безопасности.

— Почему ты мне все это рассказала? И почему ты приходила вчера к могиле моей дочери? — спросил Серж, глядя Натали в глаза.

— Ты понравился мне, — сказала Натали. — Это все. Больше ни о чем не спрашивай. А сейчас мне пора. Не возражаешь, если я позвоню тебе через неделю?

— Я не уверен, что после того, что ты мне рассказала, я захочу тебя снова услышать, несмотря на то, что ты… мне тоже понравилась.

— Я это почувствовала. Женщины обычно это чувствуют, — Натали осторожно коснулась руки Сержа. — Просто позволь мне тебе позвонить, Серж.

— Хорошо, — кивнул Серж. — Едешь на очередное задание?

— Просто жди моего звонка, — Натали встала. — И избавься от пистолета. Не хватало, чтобы тебя упрятали за решетку за незаконное хранение оружия. Где ты его вообще достал?

— Не скажу. Я избавлюсь от него, обещаю, — Серж тоже встал.

— Не провожай, меня действительно ждут, — сказала Натали.

— Тогда… я просто жду твоего звонка?

— Да, Серж, просто жди моего звонка.

Натали ушла, а Серж сел, и, отрешенно глядя в пустую кофейную чашку, думал о том, что, Натали действительно рисковала, рассказав ему правду об ограблении банка и о настоящей причине гибели Элен. С другой стороны, теперь его мир перевернулся обратно с головы на ноги. Он словно вышел из тяжелого забытья. Теперь ему было некому мстить, ведь Элен погибла из-за трагического стечения обстоятельств.

“Господи, каким бы клоуном я выглядел, если бы продолжал выслеживать несуществующего Николя. Насколько своевременной оказалась эта встреча с Натали и ее рассказ. Сколько глупостей я мог бы наделать, если бы не она”, — положив деньги на столик, Серж вышел из кафе. Быстро окинув взглядом площадь перед театром, он сел в свою машину.

Неприметный серый “Гольф” с двумя мужчинами внутри стоял напротив кафе через дорогу, прямо у театра. Серж заприметил эту машину еще когда ехал на встречу с Натали. “Гольф” двигался позади него несколько кварталов, потом, когда Серж припарковался у кафе, проследовал дальше. Но сейчас этот же серый “Гольф” снова оказался рядом. Мужчины, сидящие в нем, о чем-то беседовали, не обращая на Сержа никакого внимания. Серж завел двигатель и медленно отъехал от тротуара. Он проехал полсотни метров, остановился на светофоре и посмотрел в зеркало заднего вида. Он увидел, что мужчины в “Гольфе” перестали беседовать и смотрят прямо на него.

Загорелся “зеленый”, Серж нажал на газ и, выжимая из “Пежо” все, на что он был способен, помчался вперед. Почему-то, увидев “Гольф” второй раз за этот день, он не сомневался, что это по его душу. Только вот кому это надо — следить за ним?

“Может быть, это люди Натали? Вряд ли. Наверняка она блефовала — скорее всего, она приехала на встречу одна. Она никогда бы не сказала своим сослуживцам, что хочет встретиться с отцом убитой ими Элен”.

Серж посмотрел в зеркало и еще раз убедился — “Гольф” здесь из-за него. Опасно маневрируя между машинами, “Гольф” на бешеной скорости следовал за ним…”

*

Максим загнул страничку, отложил книгу, и, стараясь не шуметь, встал с кровати — ему послышался едва заметный шорох за дверью, тут же стихший. Словно кто-то тихонечко поскреб его дверь ногтем. Максим на цыпочках подкрался к двери и приложил к ней ухо. Ничего не услышав, Максим повернул ключ и рывком открыл дверь. Тот, кто поскреб в его дверь, пулей прошмыгнул в номер, заставив Максима отпрянуть в сторону от неожиданности. Лысый ушастый кот, это именно он стоял за дверью и ждал, пока Максим впустит его внутрь, запрыгнул на кровать, улегся между подушками, и смотрел оттуда на Максима. Кажется, он был не против, чтобы его накрыли одеялом, потому что он заметно подрагивал.

— Эй кот, ты чей? — Максим закрыл дверь и подошел к кровати.

Кот скрипуче мяукнул.

— От кого сбежал? — закрывая кота одеялом, спросил Максим. — Ладно, лежи пока здесь, грейся, а я схожу вниз, может, что-нибудь узнаю про тебя.

Кот мяукнул и спрятался под одеяло с головой.

— Может быть, вам что-нибудь принести? А, господин кот? — одеваясь, поинтересовался Максим. — Может быть, виски? Или коньяк? Молока?

Кот промолчал.

— Молока? Будет сделано, ушастик, — Максим закрыл номер на ключ и спустился вниз.

За стойкой регистрации, положив голову на руки, спала Наталья. Максим постучал по стойке. Наталья дернулась, чертыхнулась и открыла глаза.

— Вы здесь круглые сутки? Вас что, не сменили? — поинтересовался Максим, пока Наталья протирала глаза и зевала, прикрыв рот ладошкой.

— Два раза в месяц мы выходим на сутки, моя смена заканчивается утром. Так что, если я вас не устраиваю, можете дождаться утра. Утром будет Галка. У вас все?

— Галка мне не поможет, — сказал Максим. — Потому что помощь мне нужна прямо сейчас. Дело в том, что в мой номер нагло вломился еще один постоялец. Он занял мою постель, а мне бы тоже не мешало выспаться. Я все-таки приехал сюда по делам, и завтра мне предстоит тяжелый день. Отселите от меня этого наглеца.

— Какой еще постоялец? Что вы такое говорите? — Наталья открыла журнал регистрации и повернула его к Максиму. — После вас в отель никто не заселялся. Вы уверены, что он реально существует? Может быть, он вам приснился?

— Он лежит сейчас в моей постели. Он голый и морщинистый. И он дрожит.

— Блин! Гас! Гас пробрался к вам в номер?! Вы же говорите о коте?

— Гас? Так его зовут? — рассмеялся Максим. — Да, я говорю о коте. Он что, ваш?

— Да, — покраснела Наталья. — Я приношу его, когда у меня ночное дежурство. Он боится оставаться дома один. Можете не смотреть на меня так — мне разрешает начальство приносить сюда Гаса. Гаса обожают наши постояльцы, он здесь как талисман. Правда, Гас не особенно любит постояльцев. Гас вообще никого не любит, если честно. Но как он пробрался в ваш номер? Он должен был сейчас спать на кухне ресторана, в своей переноске.

— Ну, он постучал, я открыл, он зашел и улегся на мою кровать. Ни здрасьте, ни спокойной ночи.

— Скажете тоже — постучал, — прыснула Наталья. — Пойдёмте, я заберу его.

— Вообще-то, раз мы выяснили, что он ваш, он может остаться до утра, — сказал Максим. — С котами я нормально. Я с людьми не всегда нормально, а с котами вполне. Он же не буйный у вас?

— Ну что вы, как можно? Мне и так страшно неудобно. Не буйный. До утра он будет спать, особенно, если вы накроете его одеялом.

— Тогда до завтра. Спокойной ночи, — сказал Максим, собираясь уйти.

— И все-таки, это очень интересно, почему Гас выбрал именно ваш номер?

— Что здесь такого? Случайно выбрал, вот и все.

— Вообще-то, он у меня кот особенный. Не хочется вас пугать, но Гас так просто к людям не пойдет. Он идет только к тем людям, которым грозит опасность. Таким образом он предупреждает их о том, что в следующие несколько дней нужно быть осторожными.

— А если Гас не просто подошел к человеку, а еще и остался у него ночевать? — усмехнувшись, спросил Максим. — Этому человеку совсем кранты?

— Такого еще не было, — задумчиво потерев переносицу, сказала Наталья. — Возможно, он хочет вас защитить от чего-то. Сам. Лично.

— Раз так, завтра я выдам Гасу табельное оружие, и он пойдет со мной, — сказал Максим. — Он будет помогать мне расследовать одно очень запутанное дело. Вернее, несколько очень запутанных дел. Целый ворох невероятно запутанных дел.

— Лучше выдайте ему пуховик, — рассмеялась Наталья. — Без пуховика он и носа из отеля не высунет.

Максим поднялся в свой номер. Закрыв дверь на ключ, он, не включая свет, прошел в комнату — полная желтая луна, зависшая напротив окна, сквозь прозрачные занавески хорошо освещала весь номер.

— Прости Гас, я забыл про молоко. До утра потерпишь?

Гас пошевелился под одеялом, укладываясь поудобнее.

— Ясно, потерпишь. Стоп! — Максим замер, потом шагнул назад. Медленно повернул голову, посмотрел в большое настенное зеркало у входа в комнату. Он видел в отражении все — противоположную стену, шкаф, часть кровати, картину с изображением реки и рощицы. Но он не видел в зеркале… себя.

Максим медленно подошел к зеркалу, дотронулся до него руками. Ничего не понимая и цепенея от ужаса, он смотрел сквозь себя, разглядывая освещенную желтым лунным светом комнату, дотрагиваясь то до своего лица, то до зеркала, которое упорно не желало его отражать.

Его привлекло какое-то движение на противоположной стене, в картине над кроватью. В отражении зеркала он увидел, как из реки, изображенной на картине, что-то появляется. Что-то бесформенное, с красноватыми глазами-угольками росло прямо из картины, бесшумно спускаясь по стене и увеличиваясь в размерах. Спустившись по стене на кровать, темная масса начала приобретать человеческие формы. Прошло несколько секунд, и оцепеневший от ужаса Максим узнал этого человека. Это был Егор Никаноров, погибший в Москве пять дней назад. Не обращая на Максима никакого внимания, Егор уселся на кровати, спустив ноги.

— Они буквально вывернули меня наизнанку, — тихо промолвил Егор, опустив голову и разглядывая свои ноги в белых отельных тапочках. — Вытащили все нутро и засунули новое. Какой-то эксперимент, я полагаю. Безусловно, гениальный эксперимент. Когда-нибудь они получат за него Нобелевскую премию. Но я не давал своего согласия на это. Они меня выкрали. Я не был готов, что из меня сделают подопытную крысу. А потом забросят, как использованный материал, в топку. Вероятно, на сегодня — я их лучший результат. Потому что я выжил. Наверное, они и сами не ожидали, что я выживу и уйду. Исчезну до того, как меня сожгут в одной из белых керамических камер. Я видел, что остается от подопытных крыс, после того, как их помещают в такие камеры. Ничего. От них не остается ни-че-го. Там тысячи подопытных крыс, таких же, как и я. С таким конвейером эти ученые быстро достигнут результата и станут великими. А когда они станут великими, никто не узнает, сколько людей они изувечили ради своего эксперимента. Ведь победителей не судят. Они там всех сжигают. Я там такое повидал. Этот ужас до сих пор стоит у меня перед глазами. Безусловно, результат их работы сможет порадовать человечество. Бессмертие и все такое… Только кому это надо? Ведь если все мы станем бессмертными, то совсем скоро Землю ждет перенаселение и гибель. Но их ничего не остановит. Это настоящие монстры. Возможно, в их планы не входит предлагать свои достижения всему человечеству. Возможно, это всего лишь бизнес. Бессмертие на продажу? Неплохо. Люди, которые имеют большие деньги, с удовольствием станут бессмертными. Они никогда не поинтересуются о тех тысячах подопытных крыс, которые отдали свои шкуры, кровь, внутренности, а потом и жизни ради того, чтобы бессмертие стало возможным. Ведь главное для них — результат…

Слушая исповедь покойного Егора, Максим был уже готов рухнуть без чувств. Помощь пришла неожиданно. Из-под одеяла медленно вылез Гас. Тихо подкравшись к Егору со спины, он вдруг выгнул свою костлявую морщинистую спину и утробно зарычал на Егора. Егор вздрогнул, обернулся, но, кажется, ничего не увидел. Озираясь, он вскочил и попятился к стене. Гас подбежал к краю кровати и, оскалившись, зашипел. Гас и так не блистал особой красотой, но, оскалившись, совсем стал похож на монстра из фильмов ужасов. Егор стал беспорядочно отмахиваться от невидимого ему Гаса. Руками и ногами он пытался ударить Гаса, но все время бил мимо. Гас наступал, он спрыгнул с кровати и шел на Егора, рыча, шипя и брызгая слюной, вынуждая Егора отступать к изголовью кровати. Егор запрыгнул на кровать, прижался спиной к стене и стал ползти по ней вверх, постепенно превращаясь в ту же бесформенную субстанцию, из которой появился. Достигнув картины, темная субстанция с красными горящими глазами-угольками стала уменьшаться, погружаясь в нарисованную реку. Гас продолжал наступать — он шипел и прыгал на стену, пытаясь достать когтями до картины, до тех пор, пока субстанция полностью не скрылась в нарисованных водах.

Поняв, что Егор исчез, Максим обрел возможность двигаться. Не сводя взгляда от зеркала, где по-прежнему вместо себя он видел противоположную стену с картиной, он медленно поднял руку и пошарил на стене справа от зеркала, пытаясь нащупать выключатель. Щелкнув выключателем, Максим на секунду зажмурился от яркого света. Открыв глаза, он посмотрел в зеркало и увидел, что снова отражается в зеркале.

Гас сидел в центре кровати. Максим погладил его по голове, потом подошел к стене и провел по ней пальцем. Стена была очень холодной, словно Максим сейчас трогал лед. Такой же холодной оказалась и картина, особенно река — в том месте, откуда появился Егор.

Максим взял Гаса на руки. Гас не сопротивлялся, он был очень слабый и холодный. Максим завернул Гаса в свою толстовку. Он держал его на руках, прижимая к себе, и ходил от стены к стене, опасливо поглядывая на картину. Наконец, Гас подал голос и зашевелился. Тогда Максим положил его на кровать, сверху накрыл одеялом, а сам спустился на первый этаж. Он на цыпочках прошел мимо спящей Натальи в ресторан, оттуда попал на кухню, где нашел переноску Гаса, а рядом с ним — пакетик с кормом и блюдце с водой. Он нашел в холодильнике молоко, налил его в блюдце, разогрел в микроволновке, и так же — на цыпочках, чтобы не разбудить Наталью, вернулся в свой номер. Гас ждал его, высунув голову из одеяла. Едва Максим вошел в номер, как он сразу же подал голос, еле слышно мяукнув.

— Сейчас, бро, — сказал Максим, раскладывая перед Гасом еду — блюдце с теплым молоком и корм, который он выложил в хрустальную пепельницу. — Сейчас ты у меня восполнишь потраченную энергию. Давай, налетай.

Гас буквально накинулся на еду. Он то жадно пил молоко, то ел корм, то снова пил…

— Ты молодец, геройский кот, — сидя рядом, шептал Максим. — Ешь, бро, ешь.

***

— Ой, не знаю, не знаю. Лерочка ведь онемела — молчит уже одиннадцать дней. И не двигается. И не спит. Лежит и смотрит в потолок с раскрытым ртом, — главный врач больницы, где лежала Лерочка Бочкова, Геннадий Ильич Крысин встал, походил мимо Максима, потом снова сел. — Вы просто зря потратите время, уверяю вас. Мы перевели ее в палату интенсивной терапии, ведь ее состояние ухудшается. Сами понимаете, на парентеральном питании далеко не уйдешь.

— Извините, Геннадий Ильич, а что такое парентеральное питание? — поинтересовался Максим.

— В вену вводим смеси через капельницу, ведь сама Лерочка не может глотать. А зондом пробуем кормить — срыгивает. Глотательный рефлекс исчез, а рвотный сохранился.

— А диагноз? Вы же, наверное, поставили ей какой-то диагноз?

— Конечно, — Геннадий Ильич раскрыл папку с историей болезни Лерочки Бочковой. — Вот, пожалуйста, диагноз. “Острая энцефалопатия неизвестного генеза”.

— Неизвестного? — удивился Максим. — За одиннадцать дней ничего не выяснили? Может быть, нужен консилиум, консультации КМН, профессоров?

— За кого вы нас принимаете? — обиделся Геннадий Ильич. — Думаете, раз провинция, значит только и делаем, что людей губим по незнанию? Все уже сделали — и консилиум был, и консультации профессоров. Вчера даже из Москвы приезжал профессор. Сказал, что лечим правильно, велел не отходить от исходного лечения и надеяться на лучшее. Похвалил мой диагноз и быстренько уехал.

— Извините, не хотел вас обидеть. Просто очень нужно пообщаться с Лерочкой, ведь она — единственный свидетель того, что произошло в салоне.

— Пообщаться с Лерочкой — это точно не скоро. И вообще, неизвестно, получится ли с ней пообщаться когда-нибудь. Нужно надеяться на лучшее. Так и профессор рекомендовал — надеяться на лучшее. И мы с ним в этом солидарны. Мы как единый кулак с ним в борьбе с Лерочкиной непонятной хворью.

— Кулак, это, конечно, хорошо. Но все же, я вынужден вас просить отвести меня в палату к Лерочке. Сами понимаете — долг обязывает. У меня же есть начальство, — вздохнул Максим. — И оно не поймет, когда я скажу, что не побывал у единственного свидетеля. Начнутся разбирательства, спросят — кто не пустил. А я что, я так и скажу — Геннадий Ильич Крысин не пустил. Ой, что тогда начнется…

— Да кто ж вас не пускает?! — Геннадий Ильич возмущенно вскинул брови и посмотрел на Максима поверх круглых очков без оправы. — Да какие такие разбирательства?!

— Ну, тогда пошли? — спросил Максим, вставая.

— Пойдёмте, раз вы настаиваете. Но хочу вас предупредить, — Геннадий Ильич замялся. — Как бы вам объяснить… То, что вы увидите в палате интенсивной терапии, не совсем укладывается в общепринятое представление действительности. Если быть максимально точным, совсем не укладывается.

— А я, в свою очередь, не совсем понимаю о чем вы сейчас говорите. Если быть точным — совсем не понимаю. Может быть, просто пройдем в палату интенсивной терапии? И просто посмотрим, что там укладывается, а что — не укладывается?

— Ну, я сделал все, что смог, — вздохнул Геннадий Ильич. — Подождите минутку, я захвачу нашатырь.

— Зачем вам нашатырь? — спросил Максим. — Вам плохо?

Конец ознакомительного фрагмента.