Море Хард

Ник Аппель (2024)

Этот роман — альтернативная история России, в которой главный герой, путешествуя по Западной Сибири, собирает фактуру для новой соцсети и параллельно выполняет секретное задание. Он смотрит на жизнь людей, которых встречает на пути, записывает их мысли и оценки. Его имя не называется, его путь по Оби — это путь Энея из Древней Греции, к мифам которой в романе много отсылок.

13. РЕЧНОЙ ВОКЗАЛ

Но почему-то я передумал про «быстрей». Отсюда и до следующей точки — Обезбольска — я решил проехать самым демократичным способом — на общественном речном транспорте.

— Зачем? — только и спросил меня Чокан, когда озвучил ему свою идею.

— Мне нужен самый живой и непосредственный контент. От простого народа, показать душу обычных людей, красоту.

— У тебя на лодке только что был непосредственный контент. Ты с толпой и пяти минут не продержишься — взвоешь. — говорит он.

— Я всё выдержу. — наверно, на меня повлиял фатализм и безвольность пьяницы-старика, и маленький внутренний демон заставил меня сотворить какую-то полезную работу.

— Хорошо. Иди покупай два билета и жди меня. Я быстро за продуктами сбегаю. — и ушёл.

Речной вокзал — милое небольшое здание в красивом месте на берегу реки. В старом стиле. Пошарпанное. С ржавыми подтёками. Лужами и грязью. На входе снаружи двое мужчин с бегающими глазами. Внутри мрачная тучная женщина в абстрактной застиранной униформе 18-процентного серого оттенка. И небольшая очередь перед ней. Что ж, безопасность.

Достал «Мемнон-1» — ура, сеть есть. Быстро глянул в мемноне, посёлочек оказался и правда мрачным местом. Новострой без истории, его сделали здесь после затопления нескольких окрестных деревень, насильно переселив людей. Место выбрали бестолковое. Заболоченное. Высокий уровень депрессии. Военные преступления. Терроризм. Болезни… Многие уезжают, на месте работы нет. Поэтому часто оставляют посёлок, отправляясь на заработки. В том числе — в Обезбольск, Хардгорск, Ленинотуринск… Чокан прав — тут только чернуху снимать.

— Разрешение есть? — подошла очередь и охранница вырвала меня из кровавых деталей гражданской бойни тридцатилетней давности, показывая чёрной пикалкой-металлоискателем на мои вещи. Потом провела будто священник крестом перед моим туловищем. Тоже в каком-то смысле грехи мои отпускала. Точней проверяла мою безгрешность.

— На что? На это? Это же просто аппаратура для съёмок! — говорю я, улыбаясь. Сам думаю, как невежливо поступил, даже не поздоровался.

— Да меня не колышит, что это, хоть бомба. Я спрашиваю — разрешение есть? — сделала она шаг в мою сторону. Я машинально отошёл назад и в кого-то уткнулся.

— Я может быть не понимаю какого-то момента. Я приехал из другой страны, я видеоблогер…

— Иностранец? Ох ты ж… Что ж ты по-нашенски-то гутаришь, иносранец, сидел бы дома… Документы показывай!!!

Сзади заворчала пожилая женщина — «чего дома не сидится». За ней мужик — «долго там ещё?», следом третий — «Ребят, ну отправление же скоро!».

Она в рацию — «Лер, сюда подойди». Меня отпихнула в сторонку. «Тут жди», говорит.

И начала пропускать безропотных граждан — документ, скан, пик, «что в сумке», все это равнодушно, как мясник на бойне. С тем же крестным освящением силами металлоискателя. Дай ей секач вместо пикалки — так же равнодушна рубила бы пальцы всем входящим, а они спокойно бы протягивали кисти… Брр!..

Пять минут. Люди идут. На меня — ноль реакции.

— Мне нужно зайти! — говорю я ей.

— Лер, у тя чо, понос, сюда иди, говорю! — она в рацию, на меня не смотрит.

Через минуту еле-еле шагая из дальнего края начала идти Лера — уже худая, даже тощая. Кожа и кости. Мрачная, маленькая, сутулая. В той же серой униформе.

— Чо. — сказала ровно Лера.

— Этот. — тыкает в меня. — Иностранец. Без документов.

Лера повернулась ко мне. Все слова реплики она произносила спокойно, монотонно, без надрыва, но как робот. Уставший робот, которому сказали, что у него рак, и он это принял и теперь молча ждёт конца.

— Документы есть?

— Какие? — спрашиваю.

— Разрешения.

— На что разрешения, мэм? — я не знал, как к ней обращаться. — У меня есть международный паспорт. Есть вот визитка. Держите, со смайликом. И вагонетками на рельсах…

— Мужчина, голову мне морочьте, тут не железная дорога, тут порядок. В правилах чётко написано, какие документы нужны.

— Какие правила?

— Правило перевозок пассажиров и грузов. Вон на стене висит. Вы, что читать не умеете?

Я повернулся. Большой пожелтевший постер, засиженный мухами. «Правила». Ниже — «Перевозок пассажиров и грузов». Дальше совсем мелко — «П.1. Правила перевозок пассажиров и грузов распространяются на перевозку пассажиров и грузов, осуществляемых…»

Строка мелкого шрифта шириной в метр, потом ещё одна. И ещё. Читать трудно. А понимать — невозможно. На каком-то длинном предложении я завис, разглядывая ровно на букве Ж раздавленного и давно засохшого комара.

— Меня ждёшь? — слышу. Поднимаю глаза — Чокан.

— Я не понимаю, какое-то разрешение нужно.

— А… — Он схватил. Первую сумку и направился к женщине. В другой руке паспорт. Никого как раз не было.

— Разрешение?!

— Это ручная кладь.

— Проходите.

Я ошалело стоял и смотрел на него.

Взял паспорт, взял сумку.

— Разрешение. — она меня не узнавала будто.

— Это ручная кладь.

Махнула пикалкой, мол, ступай.

Я недоуменно подошёл к Чокану.

— Всё по правилам. Пункт 15, дробь 4 и 9. Для провоза электроники, ценных, габаритных и легко бьющихся, а также живых грузов требуется разрешение собственника на проведение рискованных операций.

— То есть это я должен был разрешение дать? Письменное?

— Да, да. Но если ручная кладь — то не должен. В багаж никто не сдаёт всё рано. Воруют и ломают.

Мы прошли тамбур за охранницей и зашли внутрь вокзала. Милое снаружи здание изнутри оказалось душным и тесным карцером.

Дальше начались такие же душные и тесные проблемы. На кассе не работал терминал, нужны были наличные и без сдачи. У нас их не было. Пока бегали, искали, меняли, один катер уже ушёл полупустым. Купили на следующий, вечерний. А тот уже был переполнен. Сидели друг на друге. И даже вроде стояли друг на друге. Где бы ты ни стоял — обязательно кого-то касался. Плыть там было несколько часов. Снаружи всё было занято — не протиснуться. Внутри каюты — нечем дышать. Качает. Воняет. Рядом туалет. Постоянно туда кто-то ходит. Выглядел он как тесный загаженный шкаф. И куча остановок. У каждой деревушки.

Естественно, ничего снимать мы не стали. Разговаривать я не мог, потому интервью не сложились. Но умудрился записать и расшифровать от скуки несколько занятных монологов.

Ох, ох, скорей бы это кончилось.

Простите, что так телеграфно и скупо, но даже вспоминать тяжело. Если ныть в видеоблоге — три четверти аудитории сразу на выброс. Там нужно держаться лёгкой беззаботности, а о проблемах сообщать с улыбкой. Ведь простым зрителям и своих бед-забот хватает, говорили нам на курсах, так что нечего грузить их попусту.

Хоть тут поною.

Поныл. И хватит.

Всё. Дальше без жалоб.

ИНТЕРМЕДИЯ 13 — 1 \\ ЭКСПЛУАТАТОР

«Да всё понятно, я вижу и так. Что ты как колонист, как эксплуататор, приехал сюда вырвать свою цифровую ренту у дикарей, ободрать их снова, даже не задумываясь о вреде. Только для того, чтобы самому получить шанс вырваться из сансары вечно тупой постыдной работы цифрового шута на потеху площадному люду. Но ты не вырвешься, тебя обманывают. Это ещё один круг твоей… Слышь, ты, рожа китайская, руки убери свои…»

\\ Какой-то злой мужик на катере по пути в Обезбольск.

ИНТЕРМЕДИЯ 13 — 2 \\ ЧВК ЕРМАКА

«Тянется через Урал рука.

Залита кровью наша река.

На багровых волнах плывёт ЧВК.

ЧВК, ЧВК — чувака Ермака»

\\ Из песни АО СЯО

ИНТЕРМЕДИЯ 13-3 \\ ЛЮДИ ДЛЯ ЗЕМЛИ

«Тут за Уралом, да и вообще по всей бывшей России, не земля для людей. Вообще ничего для людей. Зато люди тут для земли, для дел, для службы и подвигов. Всегда для чего-то. А не просто так, не для счастья и спокойной жизни. Поэтому из сибиряков и будут лучшие покорители Луны и Марса, самые крепкие поселенцы. Ведь что сейчас на другую планету перелететь, что пять веков назад в Сибирь перебраться, всё одно».

\\ Разговор на рейсовом катере по пути в Обезбольск

ИНТЕРМЕДИЯ 13-4 \\ ПАМЯТНИКИ В ЗОЛОТЕ

«Братишка один из дальнего прихода, не буду называть имени, недавно словил очень неприятный инсайт. Я бы сказал, что белочка или крыша поехала — но он не пьёт и обычно нормальный. Впервые, пожалуй, я не нашёлся, что ответить. Он говорит, мол, что внезапно понял, увидел, как современная корпоративная религия, то есть это и мы тоже, просто паразитирует на человеческом страхе смерти, небытия. И храмы это в каком-то смысле памятники смерти — то есть напоминания, возбуждение в памяти той мысли, что ты не вечен, прах к праху. И мол, кстати, есть шанс спасти свою бессмертную душу при соблюдении контракта из десяти пунктов и нескольких томов разъяснений…».

\\ Из разговора одного священника с другим в порту Обезбольска