Дом и алтарь

Нелл Уайт-Смит

Механический мир на границе с Хаосом существует за счёт света душ лучших его представителей. Эта связь мироздания и крови – бесконечная сакральная жертва. Она связывает бога, население мира и его демонов. Она связывает каждый дом этого мира со стоящим на границе сотворённого Храмом и его алтарём.

Дом

После того как Хаос оставил их, в ушах всё ещё звучал его вой. Конструктор попробовал встать, у него получилось не сразу. Очень скоро стало понятно, что правая нога в голеностопном суставе срослась неправильно, а левая вовсе оставалась неподвижной. Он сел, взял камень и принялся исправлять. Над головой массивно колыхалась жирная, тёмная масса дойдо — первородного вещества, отобранного только что у Хаоса и подвешенного на небосклоне так, чтобы оно не соприкасалось с миром до тех пор, пока Часовщик не разделается с ним полностью. К сожалению, Конструктор не мог сделать так, чтобы дойдо не закрывало солнце. Когда оно это делало, наступала ночь.

Демон оглянулся. Машина находилась рядом, но с такими повреждениями ему пришлось бы долго ползти, и до ночи он мог бы не вернуться, а оставаться в темноте вне Машины — жуткая участь. Ещё непонятно было, насколько Машина пострадала во время Шага вперёд, может быть, у неё повредились внутренние механизмы, и не удастся развести огонь, тогда они все останутся без тепла до наступления дня.

Вернувшись взглядом к повреждённой ноге, демон принялся колотить камнем по ступне, ломая сустав. Когда ему удалось сделать это, он придержал руками кости, чтобы те срослись лучше. Ему повезло только отчасти: подвижность вернулась не полностью, но он всё же встал. И начал продвигаться к Машине. Темнело стремительно.

Дойдо закрывало солнце очень быстро, и ветер закономерно крепчал. В ветре в эти моменты всегда появлялось нечто, что заставляло мир, весь мир, даже кожу Конструктора белеть. Почти мгновенно выветривалось любое тепло, и Конструктор выученно боялся этого. Подтягивая висящую плетью, раздробленную, пережёванную Хаосом ногу, заживлённую реактивной регенерацией неправильно и так и оставшуюся совершенно безнадёжной для быстрой починки, он спешил к Машине изо всех сил, но до ночи так и не добрался — солнце померкло совсем.

Конструктор пригляделся: Ювелир только сейчас появился в поле его зрения. Он двигался к Машине со стороны края мира, кажется, на обеих ногах, но также не успевал. Конструктор опытным взглядом определил, что ничем не успеет ему помочь.

Свет почти померк, когда Конструктор заметил на фоне Машины Часовщика. Тот пытался поднять Всадника Хаоса на руки, чтобы занести внутрь, но ничего не выходило: Всаднику начисто снесло кожу и мясо с рёбер Внутренности вывалились, лица больше не было. Всадника просто нельзя было взять достаточно аккуратно, для того чтобы перенести одним куском, а свет померк.

Добравшись до Машины, Конструктор зарычал, заставляя Часовщика пройти внутрь. Тот отказывался и огрызался, но ветер всё крепчал и стал настолько холодным и таким резким, что мысль о том, чтобы провести вне Машины ещё одну лишнюю секунду, заставила Конструктора вгрызться Часовщику в шею и, когда тот осел, волоком втащить внутрь.

Конструктор смог разжечь огонь. Вкопанный в землю запас газа подал горючую смесь на сопла, и очаг занялся, но прогреть помещение изнутри казалось уже невозможным: они слишком поздно начали. Тело Часовщика затряслось в регенеративном шоке, он стал захлёбываться кровавой пеной и рвотой. Опять ошибки. Конструктор закинул его наверх, туда, в тёплый короб из прогреваемой внизу каменной кладки, которая служила одной лежанкой на всех. Там они пережидали ночь. Сам он лёг рядом.

Ветер неистово выл за пределами Машины. Несколько минут Конструктор слушал эти звуки, думая, как починить более здоровую ногу, которая позволяла ему двигаться. Если опять раздробить кость камнем, срастётся ли она на этот раз правильно? Что, если ошибка, допущенная регенерацией на одной ноге, окажется заразной и повлияет на другую ногу, совсем сломанную, которую нужно чинить с самого начала, всю?

Огонь горел, но Машина не прогревалась. Конструктор решил не терять времени. Он слез с лежанки, утроившись у огня, и достал лом, чтобы заняться починкой. Танцующие рыжие блики давали до противного мало света, искажали мир, и демон никак не мог приноровиться к тому, чтобы при таком тусклом освещении работать.

Очередной порыв ветра, с новой жестокой силой ударивший Машину в бок, напомнил демону о том, что времени ускользающе мало и он не может себе позволить просто пережидать ночь. Конструктор взял лом удобно. Занёс его над сломанной ступнёй, но затем замер, потому что понял, что коленный сустав, превратившийся в несуразную массу плоти на одной ноге, на второй, в меру здоровой, работает так, как и должен. А значит, может служить образцом для починки. Он начал разрывать ногтями плоть и уже совсем было углубился в изучение работы ноги, когда понял, что, кроме свиста бури за стенами, слышит что-то ещё.

Он нехотя отложил свои планы. Встал и, опираясь на лом и стену, подошёл к выходу из нутра Машины. Тяжёлая, смастерённая из необычного дара дойдо дверь вела прямиком в ночь. Приоткрыв створку с большим трудом, Конструктор посмотрел в ледяную тьму. Там он нашёл Ювелира. Тот всё это время двигался к Машине сквозь ветер и упал только сейчас, когда Конструктор уже видел его. До него было далеко — двигаться в холоде ночи опасно и очень сложно. Между тем Ювелир быстро врастал торсом в это белое, которым укрывалась земля. Ветер сдувал с него кожу, и движения демона с каждым мгновением замедлялись.

Конструктор оглянулся назад, на Часовщика, сомневаясь в своём решении, но затем вышел наружу. Он долго, опираясь на тяжёлый лом и подволакивая ногу, шёл до Ювелира, но смог добраться до него, устояв в гнетущем, тяжёлом ветре. Взял за волосы и оттащил в Машину. Тот не сопротивлялся, но и не помогал.

Внутри Конструктор перевернул его на спину и всё внимание уделил ногам. В этом Шаге вперёд Ювелиру посчастливилось сохранить обе их в целости. Подтащив его ближе к огню, Конструктор поднялся, подошёл к тайнику, хранившемуся над очагом и лежанкой, и достал Острое. Острое досталось Часовщику от пришедшего однажды демона-чужака, которого Часовщик убил. Острое хорошо резало плоть.

Поэтому, взяв с собой всё, что необходимо, — Острое, лом и камень, — Конструктор вернулся к Ювелиру. Подтянув того к огню так, чтобы шипящее пламя освещало поле предстоящей работы, Конструктор решил заняться коленом, но потом задумался и изменил своё решение. Переместился к стопе и начал резать посиневшую плоть. От кожи шёл всё тот же сковывавший движения Конструктора холод, напоминавший ледяную пасть Хаоса. Однако тому, как сильно пострадал от холода в этот раз Ювелир, Конструктор был рад, поскольку обычно это тормозило регенерацию. Впрочем, сейчас тело Ювелира не регенерировало вовсе, что позволяло Конструктору спокойно заниматься своим делом.

Вскрыв кожу и освободив кости от мяса и жил, демон поcмотрел на правильный сустав и уже хотел приняться за починку собственных ног, как у Ювелира начался запоздавший регенеративный шок. Конструктор пытался его придержать, чтобы запомнить интересовавшее его лучше, но тело конвульсировало так сильно, что демону это не удалось. Смирившись, что править придётся по памяти, он закинул тело Ювелира ближе к Часовщику. Поскольку попытка починить ноги быстрее потеряла смысл, а пальцы рук от холода уже начали костенеть, Конструктору пришлось ждать утра.

Он принял своё временное поражение и лёг с остальными. Сейчас лежанка нагрелась до такой степени, что хотя и не давала тепла, однако его не отнимала. Это, учитывая то, как поздно они развели огонь, оказалось большой удачей. Однако всю её быстро начал сводить на нет регенеративный шок Ювелира — отчаянный и мощный, касающийся каждой клетки тела, он поглощал всё тепло, накопленное Машиной. Тащить его внутрь оказалось ошибкой, и ещё худшей — класть с остальными рядом с регенерирующим демоном.

Часовщик сквозь свой не сильный, но затяжной регенеративный шок попытался оттолкнуть Ювелира, чтобы сохранить собственные силы. Конструктору это его движение не понравилось, и он без размаха, но с достаточной силой ударил Часовщика головой о стену, чем отнял последние силы. Дальше Конструктор придвинулся к обоим демонам так близко, как это было возможно, чтобы вместе они могли сохранять тепло. Все попытки работать ночью оказались бесплодными. Ночь осталось только пережидать.

Ветер так и не стихал. Он выл и стучался во внешние стены Машины всё то время, пока дойдо закрывало солнце. Но потом время ночи иссякло, и дойдо ушло по небосклону дальше.

Конструктор выбрался с лежанки и вышел наружу. Сперва он хотел осмотреть Машину и узнать, какие повреждения она получила во время Шага вперёд, но не удержался и первым делом посмотрел на дойдо, отползающее от солнца, в попытке угадать его траекторию. Конечно, не смог.

Пока он был занят этим, Ювелир прошёл вперёд него и принялся освобождать Всадника Хаоса, который весь врос в белое. На лице его не осталось кожи, челюсть оказалась свёрнута во время Шага и так и приросла в суставах, отняв у него возможность закрыть рот. Отполированные холодным ветром добела рёбра Всадника двигались равномерно с каждым вздохом, что означало, что регенеративного шока или ещё не случилось, или он уже прошёл, не принеся никакого облегчения.

Конструктор, всё ещё планировавший закончить с починкой, решил присмотреться к ногам пострадавшего демона, поскольку стопы его, как всё остальное тело спереди, тоже были лишены кожи, и следовало только немного поработать Острым, чтобы добраться до интересовавшего Конструктора участка тела. Поэтому Конструктор без промедления принялся за работу, Ювелир в это время присел на корточки рядом со Всадником Хаоса и подставил тому плечо.

Всадник не отреагировал на это, и Ювелир осторожно поднёс его голову ближе к своей коже, а после того, как реакции не последовало и на это, оставил ногтями глубокие порезы в своём плече, чтобы Всадник почувствовал нёбом кровь. И вот тогда Всадник Хаоса вгрызся.

Он откусил один кусок плоти, проглотил целиком и тут же схватился за новый. Нижняя челюсть у него так и не работала, и он с отчаянной силой рвал Ювелиру плоть одними лишь верхними зубами с захлёбывающимся кровью и жаждой жизни остервенением. Ювелир молча терпел, немигающим взглядом смотря прямо перед собой, позволяя Всаднику есть сколько нужно, пока тот не успокоился, сотрясаемый волнами шока. Видимо, тело придерживало последние силы всю ночь и только сейчас пустило их на регенерацию.

Кожа начала быстро нарастать, вся работа Конструктора, думавшего над суставом, пошла насмарку, но тот успел запомнить достаточно, для того чтобы начать чинить собственные повреждения более осмысленно. Он снова посмотрел на дойдо. Оно, кажется, отдалялось от солнца, хотя и могло в любой момент начать ползти обратно.

Следующим взглядом демон отметил Часовщика, работавшего внутри Машины: он погасил очаг и принялся нагнетать газ в хранилища, для того чтобы по возможности хватило на следующую ночь и они смогли всё согреть.

Ювелир, найдя чем примотать к боку обглоданную в плече руку, чтобы та не болталась и не мешала, полез вверх, на Машину, чтобы приступить к работе с внешней обшивкой. Дальше Конструктор прикинул, сколько осталось Часовщику времени на работу, и стал двигаться быстрее. Конструктор знал, что понадобится Часовщику, как только тот закончит с текущей задачей. Работая камнем, который удачно нашёл, — небольшим, удобным, — он несколько раз успел раздробить и составить кости, добиваясь их лучшего взаимодействия.

С более здоровой ногой ему достаточно быстро удалось достигнуть желаемого, и он с удовольствием принялся ломать свои кости на другой ноге. Чинить стопу до колена казалось не слишком разумным, но Конструктор хотел скорее закрепить умение, которым овладел.

Он закончил как раз перед тем, как к нему подошёл Часовщик. Он был готов к работе. В его добрых, глубоких глазах отражались нежность и мягкость к миру. Странное тепло, о существовании которого Конструктор почти не знал и которое ранило его, кольнув под сердцем и заставив отступить регенеративную эйфорию.

Часовщик осторожно взял Конструктора за голову и заставил посмотреть чуть выше, себе в глаза. Какую-то секунду Конструктор оттягивал момент их визуального контакта, бросив взгляд на дойдо, которое, как ему показалось, опять двинулось в сторону солнца, но позже он сделал то, что Часовщик от него хотел.

И дойдо прореагировало на контакт их взглядов, бросившись на землю и закрыв собой весь мир. Оно пульсировало, страдало и наконец начало расширяться, утончаясь и тая у краёв. Это был песок, оно исходило песком. Мелкой белой всепроникающей пылью, которая душила всех, и Конструктора прежде других, какой-то мельтешащей, зудящей бессмысленностью.

Когда Часовщик выдохся, Конструктор почувствовал боль, идущую изнутри. Она, словно сама собой, словно живая, находила путь внутри его грудной клетки наружу, но что-то сдерживало её напор, закрывая в периметре рёбер, и она беспомощно скалилась оттуда во внешний мир.

Дойдо после работы Часовщика уменьшилось, но довольно незначительно, а затем быстро направилось к солнцу.

Ювелир успел зажечь огонь. К сожалению, Часовщик и Конструктор находились далеко от Машины, на катастрофически большом расстоянии. Видимо, они переместились из-за того, что Часовщику для работы потребовался простор, и сейчас оказались почти по грудь оба засыпаны этим мелким, страшным песком. Страшным потому, что он что-то доказывал, но Конструктор не знал, что именно. Только чувствовал, что он — ххра, что он — на погибель, к победе Хаоса.

Раньше, когда работал Часовщик, от дойдо приходили хорошие вещи — из тех, которые они использовали при постройке Машины, особенно для бака под ней, куда можно было нагнетать газ. Но в последнее время раз от раза дойдо рассыпалось у них над головами только этим песком, который становился всё мельче и всё глубже пугал Конструктора. И сейчас пугал.

Конструктор начал изо всех сил грести руками и здоровой ногой, пытаясь если не добраться до Машины, то по крайней мере выбраться из песка, чтобы не врасти в белое всем телом. Он увидел, как, несмотря на приближающиеся сумерки, на то, как потянуло белым, Всадник Хаоса твёрдым шагом поспешил к ним, но на него без предупреждения напал Ювелир.

Они боролись с секунду или две, и Ювелир вышел победителем, действуя довольно уверенно. Проблеск надежды, мелькнувшей в сердце Конструктора, когда он подумал о том, что Всадник Хаоса успеет их вытащить, не заставил его остановиться и перестать прикладывать собственные усилия к тому, чтобы добраться до тепла. Он стремился туда изо всех сил, сжав зубы и сражаясь за надежду, но когда Конструктор встретился глазами с Ювелиром, который поднялся над поверженным им Всадником Хаоса, то замер на какую-то долю секунды.

Конструктор замер, потому что вспомнил, как вытащил Ювелира из-под холодного ветра вчера и как разрешил ему остаться в тепле, хотя это было неверным решением. Эта мысль — сама мысль о том, что Конструктор вспомнил о чём-то или о ком-то не из мира предметов, не касающемся дойдо, или солнца, или Машины, глубоко поразила демона.

Он замер и проиграл. Всё вокруг стало белым, и наступила ночь.

Конструктор успел выкопать себя до пояса, а потом врос в белое. Наверное, ночь выдалась очень длинной. Когда отступила боль и тело опять затопила волна эйфории от прошедшего регенеративного шока, он обнаружил, что лежит на белом. И вокруг всё белое. А Ювелир сидит на корточках наверху Машины, на самой её голове. И он тоже весь врос в белое. Значит, среди ночи он оставил тёплое, защищённое от ветра нутро Машины и поднялся наверх. Даже не стараясь добраться до Часовщика и Конструктора, он сам, по своему желанию оставил Машину и поднялся.

Это было нелогичным поведением. Таким же нелогичным, как странный импульс Конструктора, заставивший его в прошлую ночь выйти наружу, чтобы исследовать голеностопный сустав.

Эта новая, странная мысль о том, что кто-то ещё, кроме него, может вести себя нелогично, испугала, разозлила, но в то же время так приятно взволновала Конструктора.

В следующую секунду над ним склонился Часовщик и снова начал работать через его сознание с дойдо. Конструктор понял, что даже не успел посмотреть, где именно находится дойдо, где солнце, не узнал, как обстоят дела с газом и где именно находится Хаос. Он понял, что не хочет снова внутрь глаз Часовщика: там нет того, что нужно Конструктору, и поэтому Часовщик не может найти нужное. Что опять будет пыль. И пыль пришла.

На этот раз никто не пострадал, её оказалось мало, но Конструктор задыхался в ней. Он поднялся на четвереньки, после того как Часовщик его отпустил, попытался ползти, но не смог. Внутри жгло, и было очень плохо. Хуже, чем когда Хаос обгладывал руки до костей, хуже, чем когда лишался кожи или врастал в белое. Здесь не могла помочь регенерация.

Дойдо далеко отползло от солнца, через несколько приёмов работы оно исчезнет, и снова придёт Хаос.

Конструктор знал это и понимал, что в этом нет ничего плохого, что мир идёт своим чередом, что существование становится всё менее и менее опасным с каждым часом, поскольку они почти каждый раз успевают зажечь огонь и прогреть Машину. Но тем не менее он знал, знал от песка, что этот путь порочен. Он ждал чего-то. И это ожидание разрывало его изнутри на части. От этого ожидания он рычал, как от боли. Не справившись с собой, Конструктор упал, а ночь не пришла.

Измельчавшее, кроткое дойдо блуждало по небу туда и сюда всё медленнее и всё дальше держась от солнца. Наступал длинный день, тёплый день перед пришествием Хаоса. В это время следовало совершить решительный рывок, сделать что-то для Машины, каким-то образом улучшить, укрепить её, чтобы она стала крепче держать тепло, крепче держать газ и меньше его расходовать. Газ следовало очень беречь, потому что, с тех пор как от дойдо начал приходить белый песок, газ перестал просачиваться из-под земли вокруг Машины и последняя труба, которая ещё могла до него дотянуться, уже стояла очень далеко от Машины. Как только газ под ней иссякнет, они не смогут больше найти его, поскольку не спрвятся с тем, чтобы отойти достаточно далеко.

Ещё немного дальше, и они не доберутся до нового источника газа, а при попытке врастут в белое все и не сумеют отработать дойдо до того, как оно изойдёт чёрной иглой на мир и проткнёт его, исказив и поглотив Машину. Тогда мир кончится. Тогда они все умрут.

Конструктор попытался подняться, но вновь потерпел поражение. К нему быстро подошёл Всадник Хаоса и толкнул, заставив упасть на бок, а дальше перевернул на спину. Осмотрел, но не нашёл повреждений. Предложил ему свою плоть — сделал всё обычно, предлагая ему свою помощь так, как сделал прошлым днём Ювелир. Однако Конструктор не смог даже слизать свежую кровь. Его почему-то покинул Голод.

Конструктор зачерпнул в ладонь белый песок. Отделить песчинки от общей массы оказалось почему-то непреодолимо сложно, словно это было трагедией, словно это было предательством. Он глубоко переживал этот акт, это действие, эту скорбь. Он видел, как сносит белые крупицы жестокий ветер, и не понимал, как это возможно — быть хрупким настолько, чтобы покоряться этому ветерку. Как можно действовать так нелогично, чтобы самому подняться среди ночи на Машину и смотреть в сторону мира. Дойдо исходит песком. Газ истощается. Мир расширяется на погибель. Конструктор закрыл глаза и уронил руку. Регенерация со следующей за ней неизбежной эйфорией не пришли.

Когда он открыл глаза, то понял, что находится один на лежанке, что огонь не горит, а за стенами Машины ревёт Хаос. Конструктор не видел его, Врага, но по одному звуку безошибочно предугадывал каждое его движение. Он его помнил почти наизусть, он его понимал.

Он чувствовал, как сейчас там, наверху, на Машине, сидит на корточках Всадник Хаоса, как смиряет он взглядом безумное вещество, ревущее и желающее поглотить хрупкий мир, как подманивает Всадник его опущенной низко, до самой главы Машины рукой, тем самым предавая во власть Часовщика, который, облачённый в свет Сотворителя, уже готов раскрыть все свои шесть крыльев, и подняться высоко над Машиной, и одеть своим седьмым крылом мир, тем самым оттеснив от Хаоса, оторвав у него, отвоевав новое дойдо, которое поднимется вверх и будет гулять под солнцем, то закрывая его собой, то позволяя светить.

И Конструктор знал, что Враг ещё атакует, что он ещё огрызнётся, что вот-вот нанесёт страшный удар, и если Всадник не будет достаточно расторопен, чтобы взять его под свою власть, то он разметает их обоих — и Часовщика и Всадника — далеко, а один Ювелир бесполезен там, перед лицом Хаоса, он один ничего не сделает, а Конструктор сейчас здесь, он почему-то лежит и ничем не может им помочь.

Взяв себя в руки и стиснув зубы, демон попытался поднять голову и выйти из Машины, чтобы встретиться с Врагом. И если не помочь, то по крайней мере дать своё тело на регенерацию Всаднику или Часовщику. Ему удалось оторвать затылок от каменной лежанки, и он снова провалился в бессилие.

Следующим воспоминанием стала белёсая жирная масса у него на губах. Приподняв его голову ладонями, Часовщик терпеливо, по маленьким каплям давал ему ценнейшее вещество, скапливающееся на стенках баллона с газом и соплах конфорок. Они все четверо с величайшим почтением собирали его, запасая, чтобы не дать засохнуть. Ели они по очереди, не в каждый месяц и с величайшей бережливостью.

Очень часто эту еду получал тот, кто пострадал больше других. Чаще всего — Всадник Хаоса, поскольку он ближе всех находился к Врагу и отдавал ему больше других.

А сейчас Часовщик отдавал еду ему, Конструктору. Внимательно следил за тем, чтобы каждая мельчайшая капля попадала тому в рот. Однако Конструктору не становилось лучше, и еда не помогала. Так прошла ночь, вторая и третья. Конструктор метался в лихорадке, день и ночь оставаясь внутри Машины. Он понимал, что Всадник Хаоса смотрит в глаза врагу тем же взглядом, которым Ювелир смотрел в ту жестокую ночь в мир. Конструктор понимал, что это что-то значит и что к этому имеет отношение песок. В один из редких проблесков ясного сознания Конструктор понял, что все три ночи Ювелира в Машине не было.

Тогда Конструктор понял, что Ювелира здесь больше нет, что Ювелир ушёл. И что всё произошло из-за тех событий, когда Конструктор вернулся за ним в ночь. И из-за той ночи, в которую Ювелир не вернулся за Конструктором. И ещё дело, конечно, в дойдо и в песке. Дело в мире.

Пока Часовщик не работал с дойдо, не мог настать длинный день. Поэтому по истечении третьей ночи Часовщик больше не смог ждать. Он вынес Конструктора из Машины на руках и опустил на песок. Начал работать с дойдо через его глаза. Но в этот раз дойдо не уменьшилось. Что-то произошло, что-то кончилось. Не случилось даже мелкого песка, даже пыли.

Часовщик в ужасе отшатнулся от тонущего в лихорадке Конструктора, поскольку он понял всё об исчерпании мира. Гнёт дойдо скоро станет нестерпим. Неразработанное, оно притянет Хаос или поглотит мир.

Конструктор, собрав последние силы воедино, повернул голову прочь от Машины. Он посмотрел далеко, в сторону мира, и он увидел Ювелира там. На страшном, исключавшем всякую возможность вернуться к Машине до прихода ночи отдалении, в безумной глубине пустошей. Так непереносимо далеко, что Конструктору еле-еле хватало взгляда, для того чтобы различать его фигуру.

Но там, где находился Ювелир, белый песок обретал смысл. Конструктор боялся этого смысла, но в то же время это новое ощущение придало ему самому сил. Он повернул голову в сторону Часовщика, который пытался в этот момент работать с дойдо через Всадника Хаоса. Тот быстро слабел и становился сухим изнутри от этой работы, а само дойдо вело себя нестабильно, исходило микроскопической пылью, подвисавшей в воздухе. Дойдо стремилось к Хаосу.

Конструктор с трудом повернулся на бок. Затем он встал на четвереньки, затем на колени, затем на ноги. И он пошёл. Он поднял взгляд на дойдо. Он понял, что скоро настанет ночь. И что он уже слишком далеко — он не сможет добраться до Машины. Но он и не обернулся на неё и не попытался пройти к ней. Он знал, что уже никогда не вернётся.

Ночь пришла. Налетело белое, и пришёл сильный ветер. Конструктор шёл сколько мог, но силы его ослабли. Он знал, что забрался уже слишком далеко, что никто не поможет и никто не даст больше еды. Он понимал, что врастёт в белое и, возможно, не сможет добыть достаточно сил для новой регенерации.

Однако там, в этой безумной, нелогичной дали, песок грозился вот-вот обрести смысл. И он шёл туда. Ради этого белого песка. Потому что туда его звали они оба: солнце и дойдо. Он словно бы затылком ощущал, как его проводил взглядом Часовщик. Должно быть, он таким образом прощался с Конструктором, как попрощался с Ювелиром ранее. Теперь они больше не были вместе, больше не были вчетвером. Часовщик остался в паре и команде со Всадником Хаоса. В этот раз обработают дойдо и встретят Врага они только вдвоём.

Ночь продолжалась не очень долго, потом дойдо оставило солнце, а затем почти сразу же опять укрыло его собой через неровный, предательски короткий промежуток. Обе ночи Конструктор выдержал вне Машины, но ветер сорвал большую часть кожи с его тела, а регенерация исчерпалась. Должно быть, она захлебнулась из-за болезни и навсегда оставила Конструктора.

На третий, длинный, день пути Конструктор добрался до Ювелира. Тот пострадал ещё больше, поскольку находился вне Машины уже пятую ночь.

Они оба находились среди ничто. Вокруг, насколько хватало глаз, был только песок. Они вдвоём стояли на небольшом возвышении над остальной пустошью. Машину отсюда было видно, но уже с большим трудом. И из-за взвеси, в которую превращалось в этом месяце дойдо, её силуэт казался размытым, словно бы ненастоящим, несбыточным.

Конструктор понимал, что они с Ювелиром находятся в другом мире. И он понимал причины, по которым Ювелир ушёл от Машины в него. Он не умел назвать эту причину словами, но очень остро её ощущал. И всё же, кроме неё, кроме этой причины, кроме этого возвышения и этой пустоши, вокруг не существовало ничего.

Конструктор вспомнил дойдо и вспомнил те дни, в которые оно давало нужные вещи. Это не были те вещи, которые Конструктор хотел. Очень часто он, к примеру, хотел, чтобы у него был материал ещё для одной Машины или хотя бы что-то, чем её можно укрепить. Но когда дело касалось только желаний, дойдо никогда не давало этого. Дойдо реагировало не на эмоции и не на потребности, нет. Оно было настроено на что-то более глубокое, какое-то внутреннее понимание Конструктора, его странное, но оформленное представление о чём-то новом.

Не просто не существовавшем ранее, а не созданном, не обдуманном ранее, как концепция. Оно словно питалось какой-то глубокой, экзистенциальной потребностью, которая исчерпалась в окрестностях Машины. Которая не могла быть обновлена в безопасном ореоле двух-трёх метров от Машины и уютном газовом тепле внутри. И тогда, в ту ночь, когда Конструктор заболел, Ювелир понял необходимость этого обновления у него внутри.

Да, Ювелир не пошёл за ним в ту ночь. Но он тем не менее вышел к нему из Машины на улицу и смотрел всю ночь в мир, он искал это место. То, где они сейчас оба стоят, где пустоши только, где никого и ничего нет.

Конструктор даже не представлял, что может случиться дальше. Они оба выдохлись и почти исчерпали свою регенерацию. Они уже вряд ли могли вернуться, и они здесь ничего не нашли. И всё же, несмотря на снедающую его слабость, на лихорадочный озноб, снова возвращающийся в его тело, Конструктор продолжал держаться на ногах.

Ювелир подошёл к нему ближе. Он опустился на корточки перед ним и ободранным ветром до костей, обмороженным дочерна пальцем провёл линию перед ногами Конструктора.

Неровную короткую линию на песке — вот зачем нужен был песок. Конструктор вдруг понял, что это вокруг них — это земли печалей. Что Ювелир привёл его в земли печалей и теперь предстоит самое главное.

Конструктор переступил через линию. Он преступил порог, он вошёл куда-то ещё. Чего раньше не существовало, что только что оказалось создано и осмыслено, чего как концепции, как философского понятия раньше просто не могло быть — Конструктор преступил Первый Порог.

Он вошёл внутрь дома.

Раньше он никогда не думал о доме, но сейчас, после того как он вошёл, после того как Ювелир пригласил его внутрь, он оказался полностью и абсолютно вовлечён в видение завтрашнего дня, в созерцание будущего. В ясное и горькое видение прекрасного. Он увидел дом, который ещё предстоит построить. И быть в нём, и разделить творение мира и творение Машины.

Вспомнив о ней, Конструктор оглянулся через порог на границу мира и Хаоса. Он вспомнил о Ювелире, посмотрел на него. Тот работал над тем, чтобы очерчивать периметр будущего дома, работая по песку и с помощью песка. Конструктор несколько раз поправил его, указав, как будет должно.

Но потом длинный день иссяк, дойдо вовсе рассеялось, и начал подступать Хаос. Ювелир, поспешил использовать последнее, ускользающее время для того, чтобы вернуться к Машине и помочь Часовщику и Всаднику Хаоса в битве с Врагом.

Как только он переступил Первый Порог назад, к месту Творения, видение дома для Конструктора исчезло. Вокруг снова остался только однообразный, бессмысленный вид пустошей. Делая всё, чтобы вернуть только что мелькнувшее ощущение осмысленности, Конструктор потянул брата назад, опять за Порог, опять туда, домой, под ещё не существующий потолок, внутрь стен, которые никто ещё не воздвиг.

Конструктор понимал, что Ювелир стремился вернуться назад не просто так, что Хаос очень опасен и что любая помощь во время Шага вперёд важна. Он знал, что пора возвращаться, пора снова прийти в настоящий мир, в реальный мир, в Машину. Что Враг реален и что Машина полна жизни. Даже если Часовщик и Всадник Хаоса, оставшись только вдвоём наедине с Врагом, победят его и снова насытят дойдо, сколько времени Ювелир и Конструктор смогут просуществовать здесь, вне Машины, в белом?

Ювелир, сделав под напором Конструктора Шаг назад, обернулся на него. Он не сопротивлялся напору Конструктора и не оскалился. Не демонстрировал своей готовности к отстаиванию собственного мнения. Он просто надеялся, что Конструктор позволит им двоим жить.

Но мир изменился. Мир уже изменился, и Конструктор потянул его назад с новой силой. Поняв, что Конструктор не отступится, Ювелир попытался приложить все усилия для того, чтобы вернуться к Машине, и снова выбрался за порог дома, проявляя благоразумие и желая, чтобы и Конструктор его проявил. Очертания будущего снова исчезли.

И само это понимание, само знание о том, что будущего больше нет, что оно снова стало невидимым, а дойдо продолжит исходить пылью, привело Конструктора в ярость. Ювелир сопротивлялся, однако острое, непереносимое ощущение неверности мира, несправедливости мира, в котором нет места для будущего, придало Конструктору небывалую силу. У него никогда не было столько силы, даже жажда жизни, жажда крови или еды, оголённое горькое желание победы над Хаосом не давали Конструктору притока энергии, столь необузданной. Он напал и сделал с Ювелиром всё, что счёл нужным.

Сквозь прозрачные стены грядущего дома он злобно наблюдал за тем, как Часовщик освободил шесть своих крыл, и Всадник Хаоса оседлал Машину, и вместе они, как единое целое, встретили надвигающегося Врага. Конструктор, перебирая в пальцах волосы избитого им до полусмерти, потерявшего силы для регенерации Ювелира, думал о том, как отнять у Машины котёл.

И вот Враг напал. И в этот момент Конструктор понял, что не сможет отнять котёл у Машины. Потому что для этого придётся снова воссоединить разошедшиеся миры, а это уже невозможно. Ему не вернуться никак, потому что Порог так и должен будет оставаться не преступленным.

Пока Хаос ещё кричал и бился, захваченный Всадником в силок, ещё не покорившийся, но уже подготовленный к тому, чтобы седьмое крыло Часовщика отсекло часть его тела для дойдо, Конструктор уже рыл руками песок, думая о том, чтобы создать хотя бы какое-то укрытие на время ночи. Он подумал совершенно ясно и неожиданно, что песок не мог весь насквозь врастать в белое, иначе белое не уходило бы от солнца так быстро, а оставалось бы внутри песка. Но перед ночью он не смог ничего сделать. Ночь пришла и настигла их обоих.

Испугавшись, что Ювелир умрёт и дом навсегда исчезнет, Конструктор накрыл его тело своим, и ветер добела отполировал кости рёбер у него на спине.

А когда прошла ночь, стало ясно, что Конструктор тоже не мог больше восстанавливаться с помощью регенерации: они оба получили слишком тяжёлые повреждения и пробыли вне Машины слишком долго. Пока их тела ещё не окончательно вросли в белое, Конструктор протянул руку и заново прочертил стёршуюся от ветра линию на песке, которую до этого сделал Ювелир. Ветер быстро развеял её, и больше Конструктор не возобновлял этой линии. Потому, что Порог установился. Потому, что он больше не был равен линии, не выражался в ней, и оттого ветер уже никак не мог бы ему повредить.

Демон понял, что ему повезло — начался регенеративный шок, а значит, скоро наступит эйфория. Во власти этих чувств Конструктор думал только о доме и забыл о том, что сил для регенерации у него совсем не было и она не могла бы наступить без внешнего вмешательства. Он осознал это уже на излёте, уже поняв, что не может шевелиться, и резко вскинулся в ужасе, предчувствуя, что снова оказался в Машине, и Часовщик сейчас сидит над ним и снова отдаёт ему питательный экстракт, жизненную эссенцию, а значит, дома больше нет.

Но всё оказалось не так. Рядом с Конструктором горел огонь. Вовсе не то ровное, тихо шипящее пламя, которое поднималось от костра в Машине — здесь горел яркий, рыжий и довольно шумный огонь, подрагивавший от ветра. Он поднимался из ямы, которую Конструктор вырыл перед приходом Хаоса. И сейчас Ювелир, обложив камнями это углубление, иногда подбрасывал в костёр тот песок, который в последнее время давало дойдо. Когда ветер проносил мимо пламени песчинки, те вспыхивали яркими искрами.

У Ювелира был потухший, словно бы обесцветившийся взгляд. Демон дрожал от мелкой, слабой волновой регенерации, признака еле-еле восстанавливающегося после крайнего истощения тела. Он повторял операцию с подбрасыванием песка, словно не замечая, что способ подачи топлива неэффективен, и костру нужно подавать песок снизу, чтобы тот прогорал медленнее и пламя было ровнее, вместо того чтобы так опасно вспыхивать.

Конструктор заметил, что воздух очистился и в нём больше не было той мелкой взвеси, на которую истаяло дойдо, когда Часовщик работал с ним через Всадника Хаоса. Отвернувшись от костра, Конструктор, лёжа на боку, стал смотреть за тем, что происходит вокруг Машины. Он не обращал внимания на то, что сейчас день и нужно бросать все усилия на работу, чтобы что-то сделать для дома и подготовиться к ночи. Не следил за перемещением дойдо по небосводу и не оценивал его размеры. Он только следил за Часовщиком.

После того как ушло белое, Всадник Хаоса и Часовщик вышли из Машины и принялись её осматривать. Они не сильно пострадали при Шаге вперёд и, как показалось Конструктору, хорошо согрелись в Машине, поскольку во время Шага вперёд им не пришлось заботиться ни о Конструкторе, ни о Ювелире и отдавать им свою плоть. Конечно, всё могло закончиться не так хорошо, если бы сам Шаг оказался неудачным и кому-то из них понадобилась бы быстрая пища, но всё вышло как вышло, и сохранённые ресурсы принесли больше пользы.

Часовщик отошёл от Машины на максимально безопасное расстояние, оценил дойдо, посмотрел в сторону дома и поднял руку. Конструктор, поразмыслив над этим жестом, поднял руку в ответ. Затем к Часовщику подошёл Всадник Хаоса и встал перед ним на колени. Часовщик взял его голову, повернув так, чтобы было удобно.

Неожиданная, яркая догадка пронзила сознание Конструктора, и тот бросился к костру, начав заваливать пламя камнями. Ювелир оскалился, попытался защитить огонь, но Конструктор не показал зубы в ответ и не стал нападать. Он только прижал место погасшего кострища руками и посмотрел Ювелиру в глаза. Неспокойно, нервничая, ищуще.

И Ювелир отстранился от предмета их спора. Конструктор своим взглядом просил у Ювелира доверия, и Ювелир поверил ему.

Дойдо начало рассыпаться мелкой пылью всё ещё далеко от солнца. Эта неприятная взвесь заполонила собой воздух, а когда Всадник Хаоса упал под ноги Часовщику и тот поднял его, чтобы отнести к Машине, Конструктор взял назад забранное у него Ювелиром ради костра Острое и высек искру.

Мир на мгновение оказался объят пламенем. Весь. Оно сверкнуло, превратившись в существовавший меньше мгновения огненный полог, а потом без следа исчезло, забрав весь воздух с собой. Конструктор знал, что это было от искры.

Он оглянулся на Часовщика и поднял руку. Замерший на пороге Машины, Часовщик ответил ему тем же. Воздух начал потихоньку возвращаться.

Ювелир поспешил восстановить костёр. Конструктор не стал учить его подавать песок в огонь правильно, потому что дойдо уже почти закрыло солнце. Ночь пришла, а белое — нет. Они сидели перед костром досветла, не ложась, но и не работая. Оба провели это время каждый в своих мыслях. Конструктор смотрел на дом, а потом Ювелир отвлёкся от огня и тоже поднял глаза. Конструктор знал, что Ювелиру не дано видеть будущий дом так, как Конструктору. Поэтому Конструктор не мог понять, на что именно смотрит Ювелир так внимательно и так увлечённо. Но Конструктор хотел узнать и хотел понять суть и ход мыслей брата. Что там, наверху, в непроглядной тьме, увлекает его? Раньше не случалось ни одной такой ночи.

После её окончания они принялись за работу. Необходимо было сперва разобраться с костром, подачей песка в него и укрытием от ветра на последующие ночи. Конструктор занялся первым, а Ювелир — вторым. К сожалению, и на то, и на другое требовался материал, а достаточно камней в безопасном и даже опасном периметре не хватало. Разумнее показалось заняться стенами, и они объединили свои усилия.

Оценив риски и снова поступив мудро, Конструктор в этот раз переждал период работы с дойдо, но снова разжёг костёр только после того, как взвесь улеглась, поскольку заботился о кислороде. Хотя он понимал, что это значит, что ночью опять придёт белое, он согласился на те страдания, которые белое несло с собой. Ювелир не противился ему, спокойно позволив принять решение по той причине, что прошлое решение Конструктора оказалось правильным, а Ювелир был готов рисковать жизнью ради наилучшего исхода для дома. Дома, которого он даже не видел и о будущем которого ничего не знал.

За возведёнными за промежуток перед новой ночью стенами Конструктор и Ювелир смогли спрятаться, улёгшись на бок и прижавшись крепко к кладке вокруг костра, и так они провели ночь. Белого оказалось существенно меньше, чем обычно, и они не вросли в него, хотя и тяжело пострадали.

Утром они продолжили труд. Конструктор часто оборачивался на Часовщика, понимая, что пора продумывать порядок и способ их нового воссоединения, поскольку для дома очень нужны лучшие вещи от дойдо, а песок, пусть и оказался удобен для того, чтобы не врастать в белое, всё же опасен. И Машина всё ещё находилась в опасности, а без газа в очаге в смертельной опасности были также Часовщик, Всадник Хаоса, а с ними весь солнцехранимый мир.

Тем не менее Конструктор понимал, что он ни за что не сможет вернуться к Машине. Что он скорее умрёт и убьёт Ювелира, чем переступит Порог опять. И что Часовщик, лишённый этого ограничения, не сможет добраться до них, поскольку пройти и туда, и назад за один долгий день невозможно — обязательно придётся прихватить пару ночей. А между тем каждый день нужно работать над дойдо, иначе оно вберёт в себя мир. Вернуться же нужно до прихода Хаоса и остаться при этом здоровым, иначе Хаос победит Всадника и пожрёт мир.

Часовщику никак не попасть к ним. Просто не успеть. Конструктору не вернуться назад. Построить дом не хватит материала, да и доступный песок скоро закончится.

Чувствуя отчаянную беспомощность, Конструктор обернулся к Ювелиру, требуя от него решить эти парадоксы, придумать, создать, как он создал понятие дома, понятие возвращения: одновременного преступления Порога и фикцию нахождения внутри. Сделать так, чтобы возможно стало и идти куда-то ещё, и оставаться в доме. От этой фикции, ложного эйдоса, от этого разрешения конфликта внутри сознания Конструктора сейчас зависело всё, зависел мир, поскольку существование только вокруг Машины тоже уже обречено. Без концепции возвращения наступало время ххра — того, что вело к гибели в торжествующем Хаосе.

Ювелир встретил взгляд Конструктора прямо. Он понимал, чего Конструктор хотел от него, и мог это дать, уже давал, но между ними в воздухе разлилось предвкушение трагедии и боли. Это и было возвращение. Конструктор закричал от внутреннего горя, от несогласия и от отчаянного нежелания конфликта, и Ювелир напал.

Он опрокинул только что возведённую каменную стену на Конструктора. Уничтожил всё, что они вместе смогли сделать, ради чего работали, ради чего страдали все эти ночи под белым. Тяжёлые камни перебили Конструктору ноги у бёдер, регенерация бросилась их восстанавливать, но Ювелир не дал. Какое-то время Конструктор думал о том, что действия Ювелира сакральны, что они имеют какой-то больший, чем видимое, какой-то великий, скрытый смысл и ему следует покориться, однако не смог. Очень скоро злость за уничтоженную работу, перспектива возвращения, мысль о временном оставлении, о разлуке с константным видением дома полностью поглотили Конструктора, и больше он не был согласен на путь к Машине, если идти следует этим путём.

Исступлённо, со всей доступной ему яростью, он бросился на Ювелира, сначала последним проблеском сознания планируя только снова избить брата до полной потери сил и затем держать его тело в беспомощности, но скоро Конструктор вовсе потерял над собой контроль. Он чувствовал только то, что есть он и есть нерушимая связь с будущим, и не может никто, никто испокон этого мира вставать между ним и этой связью, и никто не может диктовать своего права на неё.

Ослеплённый и поглощённый неистово пышущей злобой, он снова победил, но не понял, когда именно пришла эта победа, и остановился только тогда, когда силы окончательно его покинули.

Пребывая внутри собственных мыслей, внутри необходимости постулирования своей правоты и своего права на созерцание будущего, он ещё долго держал свою власть над Ювелиром, не убивая его, но и не давал сил, чтобы восстановиться.

Два следующих дня он, пуская и не пуская огненную волну попеременно, работал один. Потом материал в безопасном периметре кончился. Потом кончился песок. В длинный день Конструктор ничего не смог сделать. Он только сидел подле Ювелира, с машиноподобной закономерностью нанося тому удары и придушивая.

Потом пришёл Хаос, первая, самая холодная ночь, в которую Конструктор пустил огненную волну. И в следующую. От отчаяния. Просто чтобы согреть.

Из-за этого воздуха стало не хватать, а затем сам дом принялся меркнуть. Конструктор понял, что дело заключалось в тающих силах Ювелира. Он предложил тому свою плоть, но Ювелир не смог есть. Не прореагировал ни на запах кожи, ни на тёмную густую кровь.

Не зная, как поддержать ему силы, Конструктор осмотрел кирпичи дома. Оглядывая алчно каждый миллиметр, он, к своему огромному счастью, нашёл там крупицы жирного питательного налёта и вытер о губы Ювелира. Однако тот не впитался, а дом почти полностью померк.

Конструктор победил. Он отстоял своё право, но теперь для воплощения его ясного видения будущего не было ни материала, ни сил, и само ясное пророчество, вёдшее демона до того, готово было вот-вот перестать существовать.

Конструктор оказался в самом сердце отчаяния, он понял, что нужно вернуться к Машине, вернуться любой ценой. Что нужно бежать назад, потому что это единственный шанс для дома.

Демон подсунул руки Ювелиру под плечи и колени, чтобы отнести к Всаднику и Часовщику, но у него не хватило сил поднять брата. И не хватило сил встать самому.

Задыхаясь горем, он опустил голову Ювелиру на грудь и в наступающей короткой ночи у него по щекам, прямо из глаз, пошло белое и замёрзло в ледяных ветрах ночи.

Той ночью силы Конструктора окончательно закончились, и регенерация больше не пришла.

Очень многих событий после той ночи Конструктор не помнил, хотя почти всегда оставался в ясном сознании. Он полностью осознал себя в тот момент, когда понял, что песок вокруг места, где мог быть дом, горел.

Он горел уже который день. Пожар не прекращался с приходом ночи — ветер только раздувал пламя. Конструктор не помнил, как он начался, как Часовщик и Всадник Хаоса, отреагировав на то, что Конструктор однажды не поднял руку в ответ, пришли за ними с Ювелиром. Рискуя собой и всем миром, они вдвоём отнесли Конструктора и Ювелира к Машине.

Сейчас же Конструктор сидел наверху и смотрел на пожар. Пожар означал, что песок, сколько бы его ни просеялось за прошлые периоды из дойдо, сгорит весь, без остатка. И что топлива для костра вокруг Машины больше нет.

С тех пор как Конструктор пришёл в себя от регенерации, он так и сидел здесь, глядя на то место, где мог встать однажды их дом. И ничего не видел.

Ювелир всё ещё находился внутри Машины. С ним постоянно находился Всадник Хаоса, не оставлявший надежды на то, что, согревшись и отдохнув от пронизывавшего ветра, Ювелир сможет хотя бы проглотить кровь. Ни Часовщик, ни Всадник Хаоса не понимали, что случилось с Ювелиром в доме, если ни один Шаг вперёд, ни одна встреча с Хаосом не имела ни для кого из демонов таких последствий.

Они не знали, что такого сделал с Ювелиром Конструктор, чего даже Хаос не смог. Конструктор не потрудился объяснить, хотя знал ответ: Враг неразумен. Кричащий или нет, желающий поглотить весь мир или отступающий от сияния седьмого крыла, Хаос остаётся неживым. Он неразумен. Хаос не знает, как поступить с демоном, чтобы его уничтожить, а Конструктор знает. Конструктор знал, куда бить и как. Он знал, что он делал. Поэтому у Ювелира не было страшно выглядевших повреждений, какие оставлял Хаос, но он тем не менее всё дальше уходил в смерть.

Из-за пустых надежд на выздоровление Ювелира Всадник не помогал Часовщику. Все вместе демоны всё больше увязали в бездействии, растрачивая последние ресурсы, но всё зря. Конструктор знал, что зря.

Конструктор тоже не ел. Не грелся. И не двигался.

Газ у них кончился. В прошлом Шаге вперёд, к которому Часовщик и Всадник Хаоса еле-еле успели вернуться и который прошёл неудачно, Машина сильно пострадала, и чинить её было нечем. Теперь у неё зияла дыра с одного бока, а где взять материал на её починку, никто не знал. Дойдо им ничем, наверное, уже не могло помочь.

Уходило их последнее время. Пожар пока достаточно согревал их и защищал от ночи, оставаясь безопасным, поскольку песок у Машины прогорел быстро и пламя достаточно скоро ушло от них на достаточное расстояние.

Но огонь стихнет рано или поздно. Дойдо изойдёт пылью и исчезнет, будет новый Шаг, придёт пронизывающий ветер, снова, насытившись из бессмысленного вещества, придёт белое. И тогда они замёрзнут насмерть все четверо. Врастут в белое, которое не уйдёт, поскольку некому будет работать с дойдо, и длинный день не наступит. Тогда придёт Хаос и всех их поглотит.

Прошла ночь. За ней наступил, должно быть, последний длинный день. Дойдо, как и думал Конструктор, дало лишь бессмысленную горючую пыль, которая тут же прогорела наверху бушующего пламени, там, над пожаром, образовав из себя слепящий, искрящийся венец над головой огненного шторма, шествующего внутрь пустошей.

На исходе месяца, по пришествии Хаоса, Конструктор спустился с Машины и зашёл внутрь. Всадник Хаоса сидел на лежанке, держа на руках тело Ювелира, Часовщик стоял рядом, положив Всаднику руку на плечо. В воздухе витала смерть, первая смерть этого мира.

Оба демона подняли головы на вошедшего Конструктора. Тот холодно встретил их взгляды и закрыл за собой дверь. Наступал Враг. Но Враг, понятный им, жестокий, но известный Враг лишь только наступал, а смерть уже была здесь. Конструктор был здесь. И все приняли это. Все приняли, что смерть — отныне и навсегда — это теперь только Он.

И Конструктор напал. Это не было яростью, не было жестокостью и не было продиктовано исступленной борьбой за жизнь. Конструктор действовал не хладнокровно — им управляла внутренняя неутолённая боль. Она проявлялась не хаотично, но с неимоверной силой, которая становилась только больше от того, что ни Часовщик, ни Всадник Хаоса не знали, зачем они должны защищать себя от Конструктора.

Когда он впервые нанёс удар, они не понимали, что происходит. Может быть, потому, что всё, что произошло с домом, всё, начиная от болезни Конструктора, научило их быть мягче друг к другу, научило их доверять.

Но Конструктор не воспринял этой науки. Пропущенного первого удара ему хватило, чтобы дальше добивать так, как он хочет. Часовщик пострадал больше, чем Всадник Хаоса, и, повергнув его, дойдя до конца его регенеративных сил, Конструктор, тяжело дыша, возвысился над ним и… оставил его жить.

Сегодня пришла смерть, и один из демонов должен был умереть. Конструктор выбрал кто. Он понимал, что есть только один правильный, угодный миру выбор. Он увидел этот выбор и отверг его.

Он подошёл к лежащему в луже собственной крови Всаднику Хаоса. Тело его сотрясалось в конвульсивной пляске регенеративного шока. Конструктор нагнулся над ним, приподнял за волосы. Конструктор выбрал, как определить этот мир, он выбрал свой путь и выбрал путь за своих братьев. С которого никогда и никто из них уже не сможет свернуть.

В этот момент дверь внутрь Машины распахнулась. Не сама, не от ветра. Её распахнула женщина. Стоявшая там, на пороге, впервые появившаяся, впервые виденная, созданная только теперь, она пришла сюда ради Конструктора, ради него одного.

Он посмотрел ей в глаза спокойно, не растворившись в золотом сиянии её лица и не преклонив перед ней колени. Он понимал, что она есть и всегда была той самой причиной, почему никто из демонов до сих пор не умер, почему они регенерировали снова и снова. Он знал, что, пусть и не явленная, она всё это время давала им силы сражаться.

И он понимал, что она пришла в этот мир во плоти, что она пришла сюда для того, чтобы предотвратить что-то фатальное, ужасное.

И у её пришествия есть причины. Глубокие причины бытия этого мира. Она пришла потому, что Конструктор оказался, на беду, умнее неё и смог нанести Ювелиру такие повреждения, от которых она не могла его спасти. Поэтому она пришла просить за смерть. Пришла просить оставить вещи идти своим чередом, чтобы мир жил. Иначе он умрёт, иначе мир не сможет идти дальше.

Был естественный порядок вещей, было ужасное будущее, и были эти полные мольбы и жалости к Конструктору глаза, упреждающие его от страшной ошибки, непоправимых последствий. Это были глаза самой доброты, воплощённой в теле демонессы Милосердия. Но Милосердие не могло помочь Конструктору сделать дом. И Машина не могла, и Часовщик. И мир, если невозможно было в нём сделать дом, должен был провалиться в Хаос.

Милосердие пришло, но слишком поздно. Милосердие пришло, но смерть пришла раньше. Смерть изнутри дома холодно и жестоко смотрела на сияющий лик Милосердия, застывшего на пороге.

Мгновение.

Конструктор, не колеблясь, разбил голову Всадника Хаоса о стены Машины. Бил и бил до того времени, пока череп не раскололся совсем и мозг не вывалился.

Конструктор взял в руки этот мозг. Машина дрожала всем своим существом от тяжёлой поступи Врага, которому уже никто не мог противостоять.

Поворачиваясь от мёртвого тела Всадника Хаоса прочь, Конструктор зацепил взглядом застывшего в ужасе Часовщика, который чувствовал в этот момент, что приближение Хаоса теперь уже не важно, не имеет больше значения, поскольку мир уже мёртв, и мёртвым он стал именно в это мгновение. И Конструктор был с ним согласен.

Он подошёл к Ювелиру, открыл тому рот и густо вымазал всю внутреннюю поверхность рта и горла мозгом Всадника Хаоса. Это не возымело никакого эффекта, впрочем, Конструктор его и не ждал.

Машина жестоко тряслась от поступи приближавшегося Врага. Она трепетала, она готовилась к тому, что её проглотит бездна, а Часовщик так и оставался внизу, на полу, не решавшийся подползти к телу Всадника Хаоса, боящийся Конструктора странным, интуитивным страхом и знавший, что мир кончился. Что бессмысленно подниматься наверх, что крылами своими он никогда не укроет мир, и был прав.

Пришло время свидетельствовать смерть. Конструктор поднял тело Всадника Хаоса на руки и с ним взошёл на верх Машины. Он посмотрел в глаза Врагу и оскалился, зарычав на него.

Он кричал, освобождая идущую изнутри него боль, какая была больше любой боли тела. Кричал, и крик этот, тонущий в пляске наступающей смерти, был громче и свободней всего, что звучало над этим миром, и этот крик освобождал всё, что томилось у демона внутри. Он примирял его с Машиной, домом и миром, потому что оплакивал их и потому что Конструктор сделал всё, что мог сделать, и примириться с иным и отсрочить смерть было трусливо и глупо.

Иссякнув, Конструктор умолк.

Проглотив его крик, его боль, как жертву, Хаос быстро ощерился. За спиной Конструктора появился Часовщик. Хватаясь за стены Машины и подтягивая на них плохо слушавшееся тело, демон поднялся до половины, чтобы увидеть, что Хаос близко и что некому усмирить Хаос.

Он освободил все шесть крыльев и, оставляя густые капли крови от израненных ног, поднялся наверх, над Машиной, над Конструктором, над домом. В час конца мира он делал то, что делал каждый раз в час его триумфа. Потому что таково было его место, и на этом месте он стоял.

Оглянувшись на невозмутимое лицо Часовщика, не смотревшего никуда, кроме как в лицо Врагу, Конструктор швырнул тело Всадника Хаоса туда, за край мира, в объятия подступающего разрушения.

Конструктор раскинул руки, принимая это разрушение, зовя его, требуя его себе, потому что не было больше дома, а без дома не было больше мира и не было мира сердцу его. Выбирая между принятием мира таким, как он есть, что означало жизнь, и дорогой непокорства, дорогой боли и творчества, что означало смерть сейчас, Конструктор кричал в лицо Хаосу, и звал себе смерть, и был смертью сам.

Конструктор не хотел бессмысленного Хаоса. Он хотел себе Хаоса как врага, как мыслящего противника, которому Конструктор сейчас проиграл, выбрав творчество, а вместе с творчеством — смерть.

И Часовщик услышал чужой голос. Идущий оттуда, из Хаоса. И он впервые увидел лицо Отца. Появляющееся из недр Врага, проступающее на фоне беснующегося вещества и непоглощаемого мира.

Каменный лик, недвижная статуя, на чьих руках таяло в безумном танце тьмы тело Всадника Хаоса. И в тот миг, когда труп распался совсем, от статуи, как из центра, во все стороны подул резким порывом сильный ветер. Был свет. Единственная яркая вспышка, а потом статуя Сотворителя упала рядом с Машиной, и Хаос пошёл на мир.

Напал жестокий, напал всеразрушающий. Напал и оказался захвачен Всадником Хаоса, поднявшимся от статуи Сотворителя и сделавшим то, что делал он всегда, каждый Шаг вперёд: он укротил Хаос и сделал новое дойдо, которое Часовщик, освободив своё седьмое крыло, отделил от тела Врага и отправил блуждать по небу, к солнцу.

Часовщик смотрел на Всадника Хаоса. Он выглядел теперь по-другому, и на его теле не имелось ни единого шрама. Но различия между инкарнациями стёрлись быстро, Часовщик почти сразу забыл, что когда-то было другое тело и были шрамы на нём.

Весь мир наполнила тишина. Дойдо медленно перемещало тёмное тело по небу. Близилась ночь.

Все трое демонов зашли внутрь Машины, без единого лишнего движения улеглись, плотно прижавшись, чтобы сохранить тепло на лежанке над потухшим огнём. Чтобы хранить тепло. Длань Милосердия сделала так, как они делали.

Когда ночь кончилась, Конструктору ещё долго было холодно, хотя Машина всё ещё оставалась прогретой. Первым встал Ювелир. Он медленно добрёл до выхода, открыл дверь, но ноги у него постоянно подгибались от слабости. Потому демон долго набирался смелости, для того чтобы выйти наружу.

Дойдо быстро поползло к солнцу, и день потому обещал быть коротким.

Конструктор в меркнущем свете подступающей ночи спустился вслед за Ювелиром, подошёл к нему и перекинул его руку себе через плечо. Ювелир, сжав крепко зубы, оттолкнулся от стены и опёрся на Конструктора.

Вместе они направились прочь от Машины. Терять время было нельзя, поскольку пожар уходил всё глубже в пустоши, и вместе с ним уходила возможность работать в течение ночи. Их скоро догнал Часовщик. Он поднырнул Ювелиру под другую руку, и так они все трое ускорили шаг, чтобы добраться домой до темноты.

Часовщик ни разу не обернулся на Всадника Хаоса и Длань Милосердия. Они теперь остались у Машины, потому что каждый из демонов знал: Всадник помнит, что было, и никогда не простит Конструктора. Не простит потому, что он не согласен с миром, который может существовать, только пока в нём есть прощение. Прощение и принятие как необходимая ежедневная жертва, умение жить дальше, когда совершено то, что никогда нельзя было совершать.

И тем не менее Конструктор получил своё возвращение. Возвращение домой. Когда они добрались до порога и видение будущего дома снова предстало перед ним, Конструктор отпустил Ювелира, который, упав на колени, тут же принялся за восстановление очага. Часовщик, осмотревшись вокруг, без страха вышел за периметр дома, чтобы найти материал.

Конструктор стоял неподвижно и ничего не делал. Он смотрел на бушующий вдалеке пожар, шум от которого всё ещё был слышен очень отчётливо, смотрел на Машину, о которой Всадник теперь заботился один. Это не была Машина Творения, нет, это была Машина Жизни. Она охранила их от первых атак Хаоса, она позволила им мечтать о чём-то большем и теперь отпустила в дом.

Ночь, оказавшаяся в этот раз совершенно нехолодной и не заставившая ни Ювелира, ни Часовщика ни на минуту прекратить работу, тем не менее скоро растаяла.

Тогда Часовщик подошёл к Конструктору, чтобы через него работать с дойдо. Конструктор опустился на колени и поднял голову к Часовщику, так чтобы тому было удобно. Он был рад этому. Он предвкушал, что дойдо в этот раз даст что-то полезное, что-то такое, что позволит не отходить от дома далеко и строить его быстрее. Может, что-то для очага или стен. Может, даже для крыши. Но в этот раз ничего подобного не было. Дойдо, сильно похудев, снова сделало что-то непродуктивное, не заметное глазу. Но что?

Может быть… воздух? Огонь забрал в последнее время много воздуха, Конструктор даже боялся, что он может забрать его весь. Или подземный газ? Тогда горелка в Машине больше не даст Всаднику замёрзнуть, и они смогут обустроить очаг здесь. Но как это узнать?

Конструктор не догадался. И этот месяц, и следующий дойдо больше ничем им не помогло. Оно рассеивалось сильно, обеспечивая по два длинных дня за месяц, но вокруг не происходило никаких видимых, полезных изменений. Песок так и не появился, но они снова отыскали газ. Прогорал он в очаге, поднимаясь прямо из-под земли. Видимо, дойдо запасло его там много.

Часовщик, который сначала долго работал над домом, позже всё чаще стал работать рядом с Машиной, думая над статуей, которую они обрели из Хаоса. Камень, из которого она была создана неизвестным существом там, внутри Врага, оказался очень тяжёлым, и руками статую было никак не поднять. Однако Часовщика она привлекала, и скоро он принял решение остаться подле неё. Всё чаще хотел видеть рядом с собой Ювелира.

Дом к этому времени был во многом уже построен, и Конструктор дал разрешение Ювелиру иногда уходить. Он понимал, что нужно строить что-то ещё. Он понимал, что, наверное, Часовщик благодаря Ювелиру видит над статуей из Хаоса что-то настолько же ясное, насколько Конструктор раньше видел дом. Что Ювелир нужен Часовщику. И поэтому Конструктор старался быть добр.

Со временем расстояния, которые они проходили за день, становились всё больше. Раньше это было из-за поиска материалов для дома, а потом просто потому, что ходить, даже ночами, начало становиться безопаснее. Ночью всегда было холоднее, но белое перестало приходить.

Конструктор долго думал об этом, до тех пор пока однажды они не набрели на него: на всё белое мира. На то, над чем всё это время работало дойдо.

Он нашёл озеро. Первое в мире озеро, полное белого. Конструктор, остолбеневший от поразившей его красоты, сперва долго стоял на дюне над ним и просто смотрел на казавшуюся бесконечной гладь воды, которая нестерпимо блестела на солнце.

Но после того как первое впечатление небывалости увиденного исчезло, Конструктор дошёл до дома. Увидев, что Ювелира там нет и что он работает с Часовщиком над чем-то вроде дома вокруг всё ещё лежащей лицом вниз в песок статуи, он направился к Машине.

Подойдя к брату, Конструктор молча потянул его за собой. Часовщик хотел оскалиться на Конструктора, поскольку имел на Ювелира планы, но, увидев выражение лица Конструктора, не стал. Часовщик понял, что ничего плохого не происходит. Что, возможно, впервые на его памяти, возможно, впервые в мире Конструктор просит Ювелира пройти за собой просто так. Из приятного предвкушения. И отпустил Ювелира идти.

Конструктор привёл Ювелира к озеру.

Переполненный каким-то озорным предчувствием, он стал смотреть поверх воды. Та мерцала золотом от яркого солнца.

Ювелир, не остановившись, прошёл сквозь берег до кромки воды, присел на корточки, потрогав белое, и, удостоверившись, что оно не опасно, по пояс зашёл внутрь. Заметив бесцеремонное отношение к этому почти волшебному явлению, Конструктор долго и с интересом смотрел за тем, как Ювелир невозмутимо проводит водой по коже и как по золоту идут мутные разводы от грязи. Одновременно с этим тело Ювелира, получив определённое питание, регенерировало. Это обстоятельство будто бы приглашало Конструктора тоже войти внутрь озера и тоже исследовать это новое белое. Однако, ожидавший нового откровения, нового вызова, нового видения, демон оказался только разочарован.

Поддавшись этому расстройству, он молча сел на берегу и стал смотреть за небом у границы с водой и солнцем. Ювелир, окунувшись с головой и вынырнув на поверхность, громко позвал Конструктора за собой. Тот с удивлением отметил, что вода заставила Ювелира выглядеть иначе и что этот вариант внешности показался Конструктору более правильным. Ювелир позвал снова, но Конструктор не захотел к нему присоединиться.

Поняв, что видения не будет и откровения не случится, Конструктор направился в сторону дома. Он поднялся на склон над берегом и обернулся, чтобы удостовериться, что всё в порядке, и насладиться видом в последний раз.

И тогда с этой высоты он различил в дымке над горизонтом огромное призрачное строение. Оно плыло над золотом воды в сизых объятиях мягкого неба. Высокое, тонкое. Прочерченное параллельно глади, словно висящее в воздухе. Его ещё не существовало, это было потом, это было будущее, и Конструктор, затаив дыхание, смотрел на него.

Закончив с водой, Ювелир выбрался на берег и побрёл назад к Машине и статуе. Как только он пересёк линию прибоя, видение исчезло, и ничто больше не украшало озеро. Конструктор хотел было окликнуть брата и велеть тому вернуться на место, но поймал себя на том, что работа над этим казавшимся сейчас совершенно нереальным строением не может быть начата немедленно, что придётся терпеть и много ждать.

Поймав его ищущий взгляд, Ювелир остановился напротив него, посмотрел невозмутимо и стряхнул на лицо Конструктору последние капли с кончиков пальцев. С этим удалился дальше работать.

Конструктор остался где был.

Он не представлял, насколько долго ему придётся ждать, но уже знал, насколько это важно. Насколько это определяюще. Насколько большое значение имеет то, что однажды им обоим — и Ювелиру и Конструктору — придёт время построить Мост.