Пассажир

Натиг Расулзаде

Сценарий, написанный по мотивам повести «Дом», в котором главный герой попадает на необитаемый островок – станцию посреди огромной, как океан степи, где не останавливаются поезда, и как он стремится оттуда выбраться в большой мир, который так неосторожно покинул.

… Ночь. Пассажир едет в поезде, в пустом купе. Смотрит в окно на свое отражение. Долго смотрит, всматривается, будто ждет чего-то необычного. И необычное случается. Его отражение медленно меняется. В темном окне расплывчато исчезает его облик и появляются один за другим неизвестные ему лица: старик в парике времен Людовика, Короля-Солнце, пожилая женщина, в которой угадывается Гертруда, мать Гамлета, молодая пара — Ромео и Джульетта, и проч.

По мере появления лиц на ночном окне, их сопровождают титры исполнителей ролей.

Пассажир с опаской вглядывается в стекло, трогает его рукой, будто хочет стереть непонятно откуда возникшие лица. Лица исчезают, уступив место законному отражению его лица. Он садится на место, потирает лоб, словно хочет что-то вспомнить.

…Пассажир слышит невнятные крики в коридоре. Скандалят. Вдруг — выстрел. Он быстро поднимается, выглядывает в коридор и видит: проводница-карлик прячет револьвер в кобуру, захлопывая дверь соседнего купе. Он с недоумением смотрит на нее.

— А тебе чего надо, пассажир?! — кричит она на него тонким срывающимся голосом, точно так же, как кричала минуту назад. — Чего высунулся?! А ну — марш на место!

Она подходит и вталкивает его в купе, захлопывает дверь. Он в растерянности садится, берет газету, стараясь отвлечься, но тут дверь купе с треском распахивается. Он смотрит — никого. Продолжает читать. Внезапно вздрагивает, оборачивается — в купе карлица. Она ставит на столик стакан.

— Чай пить, пассажир! — приказывает она.

— Но я не заказывал…

Карлица не отвечает, будто и не слышала его.

— Скажите, какое сегодня число, — говорит пассажир, отхлебывая чай и морщась.

Она долгим недоумевающим взглядом смотрит на него. Он отводит взгляд.

— Я уже сколько времени не могу допроситься у вас постельного белья, — говорит Пассажир, повышая голос.

Карлица уставилась на темное стекло окна. Пассажир, проследив за её взглядом, тоже смотрит в окно, но ничего не видит.

Повисает в купе молчание, откуда-то издали, через купе, доносится приглушенный детский плач.

— Этот поезд что, не делает остановок? — спрашивает пассажир, — До сих пор не было ни одной… кажется… Или было, когда я спал? А?..

— Скоро, — говорит проводница, — Недолго уже…

Он только хочет задать очередной вопрос, но смотрит — она исчезла. Выглядывает в коридор, садится опять и некоторое время сидит в недоумение, осмысливая непонятное поведение проводницы. Потом разворачивает газету, на газетном листе — крупным шрифтом «Пассажир». Название с газетного листа переходит на экран.

ПАССАЖИР

И часть титров фильма

Пассажир продолжает читать газету, то и дело поглядывая на дверь, закуривает…

Титры:

ЗА ТРИ ДНЯ ДО ЭТОГО

… На стол, заваленный бумагами, рука с огромным перстнем на пальце швыряет рукопись.

— Да поймите вы, наконец, сейчас не время для таких книг! — говорит издатель Пассажиру. — Прошло время, когда ваши сюсюкания издавались огромными тиражами. Сейчас надо писать так, как хочет его Величество Читатель.

— Сомнительная истина, — говорит Пассажир.

— Он диктует, как раньше диктовал тоталитарный режим, — продолжает издатель. — Пишите для него. Пишите детективы, мистику, эротику, фантастику. На это есть спрос. А это можете забрать. Я много сил положил, чтобы открыть свое издательство, и не собираюсь из-за вас вылететь в трубу. Пишите триллеры.

— Я подумаю, — говорит пассажир, — Я ведь никогда не писал для читателя.

Издатель поражен.

— А для кого же вы писали?

— Для себя, — говорит Пассажир, забирая рукопись, — Только для себя.

— И как вам удалось таким образом написать и издать столько книг?

— Подумайте, — говорит Пассажир, выходит из кабинета.

… Улица. Пассажир идет по улице. Шум, крики, сигналы машин, громкая музыка из автомобилей сливаются в уличную какофонию. Прохожие идут, уткнувшись в свои телефоны, с наушниками, разговаривают, жестикулируют, такое впечатление, что разговаривают они сами с собой. Пассажир смотрит на прохожих. На углу одной из улиц сидит нищий, положив на колени костыль, перед ним коробка из-под обуви. Он терзает слух прохожих, играя на детской игрушечной дудке какую-то примитивную мелодию и безбожно фальшивя. Пассажир с рукописью под мышкой проходит мимо, оглядываясь на нищего.

… Он лежит в постели с любовницей. Она смотрит на часы, вдруг вскакивает, начинает торопливо одеваться. Он равнодушно смотрит на нее.

— Ой! Посмотри, я надела трусики наизнанку, — говорит она, сидя спиной к нему, снимает и надевает заново. — Это хорошая примета, кажется, к деньгам.

Он молчит. Она торопливо одеваясь, подходит к столу, читает заглавие рукописи.

— Пассажир, — говорит она, продолжая торопливо одеваться. — Это что, твоя новая книга?

— Которую никто не хочет печатать, — говорит он. — В этой стране писатели никому не нужны.

— Это ты никому не нужен, — говорит она. — Есть писатели — миллионы зарабатывают. А ты даже спонсора себе не можешь найти…

— Э, — отмахивается он.

— Ты просто — жалкий неудачник! — она уходит, хлопнув дверью.

Он смотрит на дверь.

— Подари на прощанье билет мне

На поезд куда-нибудь.

Все равно мне, куда он придет,

Лишь бы отправиться в путь.

… Дверь вдруг с треском распахивается. На пороге — квартирная хозяйка.

— Он еще стихи читает, бессовестный!

— Вы что, за дверью подслушивали?

— И давно! Это моя квартира, хочу — подслушиваю. А у вас совести нет, третий месяц не платите квартплату! Когда же, наконец…

Он отворачивается к стене, лежит, зажав уши. Она нависла над ним, что-то быстро выговаривает, губы бешено шевелятся. Он, не выдержав, вскакивает, натягивает брюки, кидается вон из комнаты.

— Сумасшедший! — кричит вслед ему квартирная хозяйка.

… Пассажир играет в карты в компании нескольких картежников. Обычная квартира. Один из игроков — даун, постоянно улыбается, хихикает, тем не менее, выигрывает. Перед ним — внушительная куча купюр.

Пассажир проигрывает. Встает из-за стола, удрученный. Уходит, не прощаясь. Больной игрок провожает его хихиканьем. Остальные серьезно смотрят ему вслед.

…Поздний вечер. Пассажир проходит по той же улице, что и днем. Сейчас уже здесь нет прохожих. Но нищий на своем месте, перед ним коробка полная мелких купюр. Нищий перекладывает купюры в карман, собираясь уходить. Он резво поднимается на ноги, берет костыль под мышку. Пассажир подходит к нему, смотрит на деньги в руках нищего. Пассажир вырывает пачку денег из рук нищего. Нищий замахивается на него костылем, дерутся. Пассажир бьет нищего и опрокидывает его на тротуар. Нищий, не в силах подняться, плачет.

— Отдай мои деньги! — кричит он сквозь плач.

— Отдам, — говорит пассажир.

Нищий снова бросается на Пассажира и снова получает отпор. Падает от сильного удара и теряет сознание.

— Сказал же — отдам, — говорит Пассажир.

… Пассажир в той же компании в комнате играет в карты на деньги нищего. На этот раз ему везет. Перед ним — куча крупных купюр. Он забирает деньги и уходит, не прощаясь. Все смотрят ему вслед ничего не выражающими взглядами. Даун хихикает, трясет головой, как паралитик.

… Пассажир проходит по той же темной улице. Нищий все еще сидит на своем месте, перед ним — пустая коробка из-под обуви. Завидев Пассажира, он хватается за костыль. Пассажир бросает ему пачку денег. Нищий ловит её на лету, как собака кость, торопливо прячет деньги в карман и изумленно, недоверчиво смотрит на Пассажира. Пассажир, усмехнувшись, идет дальше. Но вдруг останавливается, возвращается, подходит вплотную к нищему и закатывает ему звонкую оплеуху.

— За что!? — кричит нищий, держась за щеку.

— Людям верить надо, — говорит ему Пассажир. — Говорил же — отдам.

… День. Пассажир идет по улице. Шум, гам, пыль столбом, чистят стены домов, дырявят асфальт отбойными молотками, сигналы машин, пробки, прохожие идут, уткнувшись в свои телефоны, спасаясь от шума наушниками. Та же картина, которую устали видеть его глаза. Он на минуту закрывает глаза ладонями, натыкается на прохожих, в толпе его толкают, оборачиваются, ругают. Он останавливается перед газетным киоском, тут же к нему пристраивается карманный вор. Лезет к нему в карман, осторожно вытаскивает бумажник, убегает. Пассажир замечает его, бежит вслед за вором, перебегает улицу через проезжую часть, машины не переставая сигналят, одна на скорости едет прямо на него, он испуганно оборачивается…

… Пассажир и врач-психиатр (в белом халате и в очках, очень представительный) идут, беседуя, по коридору психиатрической больницы. По коридору то и дело проходят деловой походкой больные как две капли воды похожие на врача, тоже в белых халатах и в очках. Они, с серьезным, озабоченным видом, будто куда-то спешат, бесцельно снуют по коридору, то и дело задевая, толкая врача и Пассажира. По нескольку раз здороваются с врачом.

— Здравствуйте, доктор!

— Добрый день, доктор!

— Сегодня прекрасная погода, доктор!

И спешат дальше.

— Да, вы правы, — говорит врач Пассажиру. — Поезжайте, смените обстановку. В тихое, спокойное место. Подышите свежим воздухом. У вас ничего страшного, конечно, просто небольшое нервное истощение. Смена обстановки не повредит. Никаких лекарств. Свежий воздух, тишина, прогулки утром и перед сном, холодные обтирания.

— Здравствуйте, доктор!

— Здравствуйте, здравствуйте!

Пациент в белом докторском халате тут же возвращается и снова здоровается.

— Здравствуйте, доктор!

… Пассажир выходит на улицу. На улице один из пациентов психбольницы в белом халате кидает камнем в вывеску лечебницы, чуть не угодив в Пассажира.

— Получайте, доктор! — кричит больной, швырнув камень.

Пассажир оглядывается и смотрит на вывеску:

«Психиатрическая больница…»

На месте номера больницы — зияющая дыра от брошенного камня.

… Пассажир просыпается в купе. В руках у него газета, которую он собирался читать. Теперь в купе полно людей, шум, гам, дети кричат, взрослые играют в домино, хохочут, пьют водку, передавая друг другу стакан, беззубый мужчина с упоением играет на аккордеоне. Пассажир сминает газету, швыряет ее, выходит в коридор. Стоит, смотрит в окно. Вдруг ощущает чье-то присутствие за спиной, вздрагивает, за ним стоит карлица.

— Вы зачем подкрадываетесь?

Она не отвечает с таким невозмутимым видом, будто он ничего и не спрашивал. Карлица из кобуры горстью достает баклажанную икру и жрет, как животное.

— Баклажанная икра, — говорит она сама себе. — Люблю.

Пассажир с отвращением смотрит на неё.

— Послушайте, я уже двое суток еду и еще не видел ни одной станции, ваш поезд не делает остановок? Я вас уже не первый раз спрашиваю, может, изволите ответить.

— Нет.

— Что нет? Остановок нет?

— Нет.

— Откуда же, в таком случае, все эти люди?

— Где вы видите людей?

Пассажир молча распахивает дверь своего купе, в нем — никого. Он в полной растерянности. Карлица злобно смотрит на него, крутит пальцем у лба.

— На рассвете будет станция, — сообщает она, — Если вы намерены покинуть нас…

— Я вижу, вас это не радует, — пытается пошутить Пассажир, чтобы разрядить обстановку.

— Мне начхать на это! Просто надо предупредить главного машиниста, если вы будете выходить.

— Пре… Предупредить? Зачем?

— Зачем!? Чтобы он остановил. Зачем же еще? Видите, сколько из-за вас хлопот…

— Но… но погодите… Как же?.. Что значит — остановил? Разве?… Я не понимаю…

— Потом поймете! — зло отвечает проводница.

— А… А…

Карлица идет к своему купе, не слушая его.

— А как называется станция? — спрашивает Пассажир явно ненужное, растерявшись.

— Дом! — кричит она и запирается у себя.

Он входит в купе, изумленно оглядывается, здесь будто никого и не было. Вдруг видит на полу валяется костяшка домино, поднимает, ее задумчиво разглядывает…

… Мчится поезд. Светает. Пассажир с сумкой в руках в коридоре вагона. Выходит карлица с кобурой на боку. Он с опаской смотрит, как она приближается к нему. Оба молча смотрят на пролетающий за окнами унылый степной пейзаж.

— Степь, степь, — говорит Пассажир, — Бесконечная степь.

Пассажир и проводница смотрят в окно вагона.

Появляются огоньки вдали в степи.

— Вот он — Городок, — говорит проводница.

— Городок? Это станция такая? Вы же говорили — Дом. Смотрите — огни горят. Они что же, не спят в такое время? Надеюсь, не из-за моего приезда.

— Не болтайте лишнего, — говорит проводница. — Сейчас будете выходить, приготовьтесь.

— Приготовиться? — не может понять Пассажир.

— Хотя я бы вам не советовала, — загадочно прибавляет она. — Не в этот раз, не на этой станции…

— Не в этот раз, — повторяет за ней Пассажир и вдруг взрывается. — Мне надоел этот ваш поезд! Надоели вы! Я выйду, выйду!

… Поезд замедляет ход. Карлица, вытащив револьвер, резко распахивает дверь и почти выталкивает Пассажира на перрон. Поезд тут же отъезжает. Никто кроме Пассажира тут не вышел. Пассажир провожает вагоны взглядом и в окне каждого вагона видит лилипутку с разными выражениями на лице: то она улыбается, то озабоченно хмурится, то злобно скалит зубы, грозит револьвером, то хохочет, показывая ему кукиш.

… Пассажир в недоумение смотрит вслед поезду. Он почти на ходу спрыгнул с него.

С той минуты, как Пассажир ступил на платформу Дома, темп резко меняется, создавая контраст с началом фильма, с постоянной спешкой, беготней, городской суетой. Обитатели Дома заторможены, говорят и действуют медленно, и Пассажиру приходится соответствовать, пережидая большие, ненормальные в обычном человеческом общение, паузы, ожидая ответа на свои вопросы. Они все делают медленно, им некуда спешить, здесь нет суеты, работают не спеша, но добротно выполняя работу, а говорят они будто по принуждению. Создается впечатление, что они давно разуверились в необходимости слов, разговоров.

На платформе тощая, старая собака скалит зубы, рычит на Пассажира. К нему подходят двое в нелепых одеждах — костюмы театрального реквизита. В одном, пожилом, несмотря на смешное одеяние, угадывается начальник станции, другой, молодой с цилиндром на голове похож на телеграфиста. Оба изумленно разглядывают пассажира, чуть не обнюхивают, видно, что им стоит усилий не потрогать его руками. Не верят своим глазам.

— Вы… Вы здесь вышли?

— Да, — говорит Пассажир, — А что?

— Вам тут кто-то нужен?

— Кто-то нужен? Что вы имеете в виду?

— Видите ли, у нас тут, на нашей станции никто не выходит.

— Не понимаю, — говорит Пассажир, — А почему?

— Дело в том, — говорит телеграфист в цилиндре, — дело в том, что здесь незачем выходить.

— И даже опасно, — прибавляет начальник станции.

Во время их разговора остальные обитатели Дома, столпившиеся в дверях, постепенно выходят на платформу, с опаской, как к инопланетянину, приближаются к Пассажиру. Все они одеты в старые, заштопанные театральные костюмы из разных спектаклей и представляют весьма странное зрелище.

— Я не понимаю. Что вы хотите сказать? — говорит Пассажир Начальнику станции, тоже с опаской оглядываясь на окружающих его странных аборигенов.

— Только то, что сказал, — отвечает Начальник.

— Видите ли, это станция. Просто станция, — поясняет телеграфист.

— Да, — соглашается Пассажир, — просто станция. И что?

— Больше ничего, — говорит начальник, — Здесь больше ничего нет, кроме этой станции. Никакого жилья. Это маленькая станция посреди огромной степи.

— Степи? Как степи? Мне сказали, что здесь Городок. Мне в поезде сказали, — говорит Пассажир.

— Да, это верно. Но Городок просто название. Никакого Городка на самом деле нет, — говорит Начальник станции явно через силу, видно, что ему в тягость доказывать очевидные вещи.

— Как нет!? Вы шутите? Я же сам видел огни домов.

Начальник станции безнадежно машет рукой, но Телеграфист охотно начинает пояснять.

— Это так. По ночам вся степь в каких-то непонятных огнях. То есть, не вся, а участок за нашим Домом. Мы не знаем, что это. Мы туда не ходим ночью. Из-за этих огней все и думают, что здесь Городок. Но нет никакого Городка. Да вы сами можете убедиться, — сказав это, Телеграфист, сняв цилиндр, приглашает Пассажира пройти с ним в конец платформы.

Пассажир идет с ним и видит такую же нескончаемую степь позади платформы, как и впереди. За ними бесшумно следует толпа обитателей Дома.

— Вот это да! — опешив, произносит Пассажир.

— Нет никакого Городка, — повторяет Телеграфист нервно, — Никакого-о-о Городка-а-а! Если хотите, можете и в бинокль посмотреть, — он снимает с груди мощный бинокль и протягивает Пассажиру.

Тот машинально берет бинокль и смотрит на степь позади станции.

— Вот так! Убедились? — Телеграфист отнимает у него бинокль, — Отдайте, это мой бинокль… Никакого городка… Но пассажиры поезда не знают об этом. Они-то проезжают отсюда только ночью, когда в степи за нашим Домом во всю полыхают огни. И тем, кто не спит чудится Городок. Поезд здесь стоит пять секунд. Да и то не всегда. А в последние несколько лет вовсе не останавливается. Вот и прозвали по неведению — Городок. Но здесь, кроме нашего Дома ничего нет, вот так!

— Да, — машинально отвечает Пассажир, не в силах сразу переварить столь нелепую информацию. — Скажите, а когда будет следующий поезд?

— Следующий поезд!? — Начальник просто ужаснулся вопросу.

— Вы с таким же успехом могли бы спросить о сроках моей смерти, — говорит Телеграфист, — Есть многое на свете, друг… Какой друг? — обращается он к толпе, — Я уже начинаю забывать…

— Друг Горацио, — подсказывают за спиной у него тихо, голосом суфлера.

— Вот именно — друг Горацио… что и не снилось нашим мудрецам. — цитирует он Шекспира. — так что, когда будет следующий поезд, и будет ли он вообще, это одному только Богу известно.

— Поезда мимо нашего Дома идут крайне нерегулярно, — говорит девица неопределенного возраста, очень жеманно в каком-то трудно угадываемом костюме 18 века, — следующий может быть через неделю, а может — через год. Однажды уже случалось такое: поезда не было четырнадцать месяцев. Мы даже и не ждем их больше. Поэтому мы все так удивились, увидев вас тут. Здесь уже много лет никто не выходит. — И неожиданно, совершенно другим тоном, с любопытством ребенка, — А что у вас в сумке?

— Что в сумке? — машинально повторяет Пассажир в крайнем замешательстве, — А что же… Что же теперь мне делать?

— Да-а, задача… — озабоченно произносит Начальник станции, почесывая затылок.

— С одним неизвестным, — подхватывает Телеграфист, показывая на Пассажира и заливаясь идиотским смехом.

Все обитатели Дома, кроме старого Начальника, подхватывают смех и смеются долго, как ненормальные.

Пассажир со страхом смотрит на них.

— Мы вас устроим, — говорит Начальник, — так и быть. Не выбрасывать же вас на улицу…

— Точнее — в степь! — снова вклинивается телеграфист.

Очередная порция всеобщего жуткого смеха. Теперь даже Начальник позволил себе немного посмеяться.

— Но, сами понимаете, — продолжает он, — живем мы тут одной семьей, так сказать, все свои, так что, ничего не попишешь, вынуждены принять вас в семью. А ты, — обращается он к телеграфисту, — срочно телеграфируй, что у нас ЧП. Пассажир высадился ни с того, ни с сего. Не знаем, что делать. Ждем указаний. Ну и все такое. Сам знаешь. Пусть у них тоже голова болит.

— Так если у вас есть телеграф, — воспрянул духом пассажир, — Дайте знать, что я должен уехать, пусть остановятся в другой раз.

Начальник станции (НС), не отвечая, странно смотрит на него. Дочь начальника Станции (ДНС) жеманно говорит:

— Не успели приехать, уже хотите покинуть нас?

— Да какой телеграф!? — говорит Тощий Телеграфист (ТТ), — Пустая коробка — вот весь наш телеграф. Линию давно прикрыли. Это у нас игра такая, чтобы было похоже, как на настоящей станции…

Пассажир в недоумение смотрит на НС, тот, прикрыв рот, тихо хихикает.

— И как вас угораздило выйти здесь? — спрашивает Сторож, добродушный старичок в костюме палача.

— Да я, собственно говоря… — начинает Пассажир, но его уже не слушают.

— Понятно, — говорит НС, — Что ж, берите свою сумку и пойдем устраиваться. Шикарных апартаментов не обещаю, но комнату с рукомойником могу предоставить.

— А что у вас в сумке? — вновь спрашивает ДНС.

— Там бумаги… мне нужные… Нот-бук… Ай-пад…

— Что-что-что? — не может понять ДНС, — Что это все такое?

Пассажир в замешательстве смотрит на нее. Но тут вмешивается НС.

— Да, Пассажир, вляпались вы. Когда еще поезд придет. Да они теперь вовсе и не останавливаются на нашей станции, просто проскакивают на полном ходу… Нашли, где выходить… Хе-хе-хе…

… Пассажир сидит на железном сейфе в маленькой убогой комнатушке с зарешеченным окошком. Вытаскивает вещи из сумки. Потом вдруг, передумав, все швыряет обратно в сумку. Сидит, обхватив голову руками. Стук в дверь. И тут же, не дожидаясь разрешения входит жена сторожа (ЖС). Она робко входит, но бесцеремонно садится на узкую кровать, которую предоставили Пассажиру. Она протягивает Пассажиру полевой цветок.

— Это вам. С приездом.

Он растерянно, молча кивает, принимая цветок.

— На этой кровати умер мой сын, — говорит женщина, поглаживая матрац.

— На этой? — не скрывая брезгливости, спрашивает Пассажир.

— Уже много лет прошло, — говорит она, — не знаю, сколько… Мы здесь не считаем времени… А который час? — вдруг, будто вспомнив что-то важное, спрашивает она, оборвав себя на полуслове. — Я смотрю, у вас часы… У наших ни у кого нет… У жены начальника станции были много лет назад, мы все у нее спрашивали, ей это надоело и она разбила свои часики… Такие были красивые, ей все завидовали… А? Который час?

— Час? — Пассажир подозрительно смотрит на нее, смотрит на часы, — Половина девятого. Утра.

Долгое молчание.

— У него открылась чахотка, — наконец заговорила ЖС. — Скоротечная чахотка. Телеграфист посылал телеграммы одну за другой, но нам не ответили. У нас не было лекарств. А поезд не приходил уже пятый месяц. Иногда они на ходу выбрасывают из поезда для нас лекарства, иногда продукты, ну, всякие нужные вещи… А тут как на зло… Он был с детства слабенький… И вдруг навалилась такая тяжелая болезнь… Он и умер… Я ведь отговаривала его, отговаривала, чтобы он не уходил. Но он был молод, горяч, такая жизнь его не устраивала, он хотел в большой мир, к людям… Вот и ушел… И степь его убила. Мы заметили их, да, он ведь с дочерью начальника станции, они вместе ушли, ну и та вернулась, вся растерзанная… Мы заметили их километрах в двух от Дома… Они еле шли, ползли… Мы все побежали… Она выжила, а он умер… Мой сынок… Мы его похоронили тут недалеко, хотя Начальник станции и возражал, что нельзя слишком близко к Дому, он хотел там, где уже есть могилы наших стариков, чтобы все могилы были вместе, как настоящее кладбище, но я упросила его, мне трудно далеко ходить, одышка и все такое… Мы его похоронили, а через пять дней пришел поезд. Правда, в нем не было врача, да и лекарств они не привезли, да и вовсе не остановились… Может, там и был врач, но ведь поезд пролетел, как всегда… Может, это и лучше, что он не дождался поезда? Все-таки он до последней минуты надеялся, что поезд придет, ждал его, как спасения. И если бы поезд так при нем… это было бы для него тяжелым ударом… Ему было двадцать шесть лет, моему сыночку… Я потом покажу вам его могилу. Хотите?

Конец ознакомительного фрагмента.