Девушка индиго

Наташа Бойд, 2017

1739 год. Отец оставляет шестнадцатилетнюю Элизу Лукас за главную на трех плантациях семьи в Южной Каролине, а сам отправляется строить военную карьеру. Тем временем ситуация на плантациях накаляется, среди рабов начинаются волнения, и семья Элизы оказывается в шаге от того, чтобы потерять все. Девушка узнает, сколько во Франции платят за краситель индиго. Она уверена, что это – ключ к спасению плантаций от разорения, но не встречает поддержки даже в собственной семье. Несмотря на это, Элиза решает действовать и заключает опасную по тем временам сделку с одним из рабов: если тот научит ее тысячелетнему секрету изготовления индиго, она взамен научит рабов читать. Так начинается удивительная история о девочке, создавший краситель, который стал популярным во всем мире. Роман о любви, тайной и опасной дружбе, о стремлениях и жертвах, которые приходится приносить на пути к цели. Книга, основанная на реальных событиях, в том числе на письмах самой Элизы!

2

Не верилось, что всего несколько дней назад папенька сообщил мне о своем решении. Все случилось так быстро… Мы незамедлительно отправились на нашу плантацию Гарден-Хилл, находившуюся выше по течению Комби-Ривер. Отправились вместе с Квошем — кучером, лодочником, плотником и папиным «своим человеком из местных».

Мы отплыли на юг по Санти-Ривер, преодолели коварные проливы Порт-Рояля и Святой Елены, а дальше наш путь лежал по Комби. Постепенно внешние отмели пропадали из виду; воды реки, по мере продвижения в глубь континента, становились темнее и безмятежнее, отблескивали маслянисто, а деревья теснее обступали берега.

Со дня приезда в Южную Каролину мне не часто приходилось путешествовать по воде, но всякий раз плавание меня ужасно нервировало. Качание лодки вызывало тошноту, океанские проливы кишели акулами, под речной гладью таились крокодилы, и к тому часу, как мы добрались до места назначения, я была измучена донельзя. У мистера Мурри, нашего приказчика в Гарден-Хилл, мы поинтересовались, сколько в этом году он рассчитывает произвести на продажу риса и других ходовых товаров.

Отец при том ни слова не сказал мистеру Мурри и его жене о своем скором отъезде, лишь обмолвился, что, дескать, если он будет в отлучке, пусть передают ему новости через меня. Впрочем, он и маменьке ведь на тот момент пока еще ничего не сказал. Мистер и миссис Мурри этим его словам особого значения явно не придали — отлучки хозяев здесь были в порядке вещей.

Квош, между тем, тихонько стоял рядом и напряженно слушал. Я почти физически ощущала, как ему хочется задать вопрос, но он смолчал, лишь поглядывал на отца. Глаза Кво-ша, в самом начале, когда мы впервые ступили на берег Уаппу-Крик, смотревшие недоверчиво и подозрительно, теперь выражали только бдительность и внимание.

На обратном пути отец казался довольным.

— Хороший человек этот Мурри, — сказал он, когда мы бесшумно и справно скользили вниз по течению на лодке, возвращаясь домой. — Можешь на него положиться.

Отец сообщил новость моей матери на следующее утро после нашей с ним поездки в Гарден-Хилл.

Анна Лукас повалилась со стула, выронив столовые приборы — серебро зазвенело на натертых воском досках пола. Эсси, сорвавшись с привычного места у стены, бросилась ловить хозяйку, папенька вскочил на ноги, а я привстала. Полли, в кои-то веки перестав щебетать, замерла, восторженно наблюдая за этой сценой и не забывая закидывать в рот кусочки хлеба с повидлом.

— Ох, Джордж… — услышала я маменькин вздох, когда папенька препровождал ее от стола к лестнице.

— Полли, — обратилась я к сестре, когда стало ясно, что отец вернется не скоро, — если ты закончила с бутербродами, иди к себе и жди меня там. Я приду, и начнем сегодняшние уроки. Мы с тобой успеем позаниматься французским, перед тем как мне надо будет помочь папеньке.

Полли хлопнула салфеткой по столу, тряхнув кудряшками, — видимо, прониклась напряженной атмосферой этого утра.

— Гадость эти твои уроки и правила! — выпалила она. — Я хочу играть!

Мне понадобилось призвать на помощь все свое самообладание — и я его призвала, пока сердце гулко колотилось под тугим корсетом.

— Сейчас мы займемся уроками, — проговорила я, ровняя голос. — А потом ты можешь помочь Эсси с ее домашними делами. Не знаю, что там у нее намечено, но кажется, сегодня надо будет удалить сердцевинки из яблок для пирога, которые мы получили от Вудвордов. — С этими словами я встала и покинула столовую прежде, чем Полли успела возразить. Втянуть кого-нибудь в бессмысленный спор — безотказное оружие ребенка, и Полли владела им в совершенстве.

Я собиралась выйти на веранду, но передумала — во внезапном порыве последовала за родителями, поднялась почти до конца лестницы, села там на ступеньку и, расправив юбку, обхватила руками колени.

— Вы требуете от нас невозможного, это какое-то безумие! — Пронзительный голос матери вырвался на лестничную площадку надо мной. Если она и собиралась поговорить с отцом спокойно, самообладание очень быстро ей изменило — нервы у маменьки были взвинчены.

— Этого требуют обстоятельства, — терпеливо заметил отец.

— Этого требует ваше честолюбие, вы хотите сказать? А если вы не сумеете преуспеть, чем это для нас обернется? Что будет с вашими дочерьми? Вы играете будущим нашей семьи. Элиза почти достигла брачного возраста!

Я затаила дыхание.

— Неужто вы в меня не верите, мадам? — удрученно спросил отец. — К тому же Элиза пока не хочет замуж.

Я медленно выдохнула, но напряжение в сомкнутых руках не исчезло.

Матушка издала неразборчивое восклицание, и отец продолжил:

— Если вас это утешит, я постараюсь направить к ней достойных женихов.

Тут уж я напряглась всем телом и навострила уши, чтобы не упустить ни слова из разговора.

— Посмотрим, как вам это удастся. — Теперь маменька говорила решительно, в ее голосе даже чудилось грозное шипение рыси. — Мы ведь останемся здесь одни. Что скажут люди?

— Это не Англия, мадам. И выходя за меня замуж, вы знали, что вам уготовано. Это совсем другой мир, Новый Свет. Здесь все будет иначе, если мы преуспеем.

— Новый Свет не дает вам права ставить на кон благополучие семьи ради своих политических амбиций!

— Анна… — взмолился отец.

— И в равной степени он не дает вам права оставлять свою шестнадцатилетнюю дочь управляться вместо вас с делами. Это небезопасно, в конце концов! Бессердечный вы эгоист!

Я услышала глубокий вздох отца:

— Как бы то ни было, Элиза очень способная девочка. И в конце года ей сравняется семнадцать. Джордж в этом возрасте уже будет достаточно зрелым, чтобы сражаться за отечество. А у нашей Элизы здравого смысла больше, чем у многих юнцов, встречавшихся мне на королевской службе. Что же касается вашего упрека в эгоизме, позвольте напомнить, что сюда мы переехали ради вас одной.

Маменька гневно засопела, но папенька продолжал:

— Никому из нас не хотелось покидать Вест-Индию, однако я тогда ошибочно рассудил, что климат Каролины пойдет вам на пользу. Я заблуждался, но действовал с благими намерениями.

— Но я не понимаю, отчего мы должны остаться, когда сами вы возвращаетесь в Вест-Индию! — простонала матушка. — Ведь с вами нам будет безопаснее, чем в этих диких краях. Только на прошлой неделе, когда мы ездили к Пинкни на плантацию Бельмонт, я встретила миссис Клеланд и узнала от нее, что в окрестностях Гуз-Крик какой-то дикий зверь погубил еще одну невинную душу. Что за зверь, неизвестно — рысь, а может, медведь. И это уж я не говорю об индейцах, которые вечно дерутся друг с другом, и обо всех этих слухах, что рабы, мол, только и думают, как бы восстать и перерезать нас во сне. Право слово, я бы предпочла иметь дело с испанцами. — Под конец маменька драматически понизила голос, и я представила себе, как она брезгливо поеживается — маменька всегда так делала, говоря о чем-нибудь неприятном.

— Анна, я не смогу продвинуться по службе, пребывая здесь, а если эта земля не будет приносить доход, о карьере мне тоже можно забыть. Подумайте о высшей цели. Я должен принять новое назначение ради нашего общего блага. А Элиза должна остаться здесь и вести дела вместо меня. Иного пути нет.

Послышалась какое-то движение. Я знала, что спор еще не закончен, но вдруг мне в голову пришло, что я уже слишком долго подслушиваю разговор, не предназначенный для моих ушей, и неважно, что, помимо прочего, речь в нем шла и обо мне. Не хватало еще, чтобы Полли выскочила из столовой и застала меня на месте преступления.

Сердце мое переполняла радость пополам с грустью. Я не могла не радоваться тому, что отец поверил в меня с такой готовностью и что мне будут поручены столь важные обязанности. А грустила я оттого, что не обрела поддержки со стороны матери и прекрасно понимала: отец принял свое решение, поскольку у него не было выбора. Выбрал бы он меня, будь мы с Джорджем ровесниками?..

Поспешно встав, я разгладила складки на льняной юбке, бесшумно спустилась по ступенькам и отправилась на веранду дожидаться отца.

Ослепительный солнечный свет просачивался крупными каплями сквозь живой, колышущийся, кружевной покров, в который сплетались кроны вечнозеленых дубов — невероятно красивых деревьев, сильных и могучих.

Вдали я видела, как наши люди трудятся на полях риса и люцерны — склоняются над посевами, распрямляются, бредут дальше под палящим солнцем. А за ними искрился, играя в прятки с густой прибрежной травой-спартиной, Уаппу-Крик. Было время прилива.

Поворот головы на три четверти — и моему взору открылась повозка, громыхавшая колесами на подъездной дороге. Она приближалась к нашему дому, и на облучке я различила высокую гибкую фигуру нашего возницы, Квоша. Он опять приехал за нами. На сей раз нам предстоял визит на плантацию в окрестностях Джорджтауна, у берегов Уаккамо-Ривер.

Слабый ветерок остудил мои щеки, еще пылавшие после огорчительной перепалки с Полли и подслушанного разговора родителей. Из нас, четверых детей семьи Лукас, Полли больше всех нуждалась в твердой материнской руке и, к сожалению, была единственной, кто пока обходился без нее. Джордж и Томми, по крайней мере, учились в школе в Англии, а миссис Бодикотт, наша попечительница, была доброй и справедливой, но очень строгой.

Я еще раз глубоко вдохнула влажный соленый воздух и тут услышала шаги отца, который шел ко мне по веранде.

— А, ты здесь, Элиза.

— Как маменька? — поинтересовалась я, не отрывая глаз от простиравшегося передо мной пейзажа.

— Хорошо. С ней все будет в порядке. Я пообещал ей, что попрошу супругов Пинкни позаботиться о том, чтобы ваша светская жизнь продолжалась в мое отсутствие. Судя по всему, это беспокоит ее куда больше, чем мой отъезд как таковой.

— Вне всякого сомнения.

Маменька не упускала случая напомнить, что мне надлежит общаться с людьми моего возраста. Я же предпочитала тихую жизнь за городом, пусть даже порой мне здесь становилось одиноко.

— Сэр…

— Я заверил ее, что тоже думаю о твоем будущем. Сейчас ты слишком юна, Элиза, но через несколько лет, когда твой брат вернется из Англии, чтобы представлять мои деловые интересы здесь, на плантациях, тебе придется выйти замуж. И осталась всего пара лет, чтобы найти подходящего жениха.

Страх комом встал у меня в горле. Мне претила сама мысль о том, что мое скорое замужество предрешено, и становилось дурно от того, что кто-то получит право прикасаться ко мне и требовать от меня определенных поступков. Да к тому же после свадьбы я, скорее всего, буду вынуждена отказаться от дальнейших штудий и уж точно от участия в делах отца.

— И как же найти подходящего, папенька? Я не желаю проводить дни в праздности, пока муж решает мою судьбу и занимается важными делами.

— Если бы ты была моим сыном… Но ты моя дочь. И возможно, однажды твое отношение к замужеству изменится, Элиза. Когда у тебя появятся надлежащие друзья, ты, может статься, начнешь находить усладу в занятиях, подобающих юным девицам. Я слышал, у мистера и миссис Пинкни есть племянница, мисс Бартлетт, и скоро она приедет к ним погостить. Надеюсь, вы, две юные леди, найдете приятным общество друг друга и через несколько лет обе привлечете внимание каких-нибудь достойных молодых людей из городских семейств.

— Нет, — твердо заявила я. — Да и какой мужчина согласится потакать моим устремлениям, простирающимся далеко за пределы интересов обычных леди? Матушка любит повторять, что ни один муж не потерпит жену, которая заставит его чувствовать себя простаком и невеждой. А я не имею ни малейшей склонности к японской лакировке и не смогу днями напролет распивать чаи, слушая тягомотные сплетни!

Я закончила эту пылкую тираду и увидела перед собой озадаченное лицо отца. Он ведь не знал, что я подслушала их с маменькой разговор и от того пребывала в расстроенных чувствах. Эмоции надо мной возобладали.

— Простите, папенька… — пролепетала я.

Но как можно было объяснить свою несдержанность, не огорчив его при этом и не заставив пожалеть о решении доверить мне управление делами в поместье? А между тем, у меня уже были большие планы на наш скромный надел земли на берегах Уаппу-Крик. Недавно приобретенную землю в Уаккамо мы уже засеяли рисом и могли вести торговлю с Вест-Индией, обменивая древесину на тростниковый сахар. Еще я подумала о своих садоводческих опытах на подоконнике в спальне и о милейшем пожилом джентльмене с соседней плантации. Мистер Дево разделял мою любовь к ботанике, и я не могла дождаться, когда наконец буду предоставлена самой себе, чтобы обсудить с ним, что еще можно вырастить на наших землях. Вот уж папенька удивится результату моих стараний…

— Ради бога, Элиза, что такое «японская лакировка»? — наконец произнес отец.

Его вопрос вернул меня к действительности, застав врасплох, и я рассмеялась:

— Это нелепое времяпрепровождение, вошедшее в моду у здешних городских леди. Не удивлюсь, если маменька уже заказала все необходимые инструменты и материалы. — Я со вздохом закатила глаза. — Цель — покрыть предметы мебели толстым слоем черного лака, чтобы они выглядели… — Я замолчала, заметив странное выражение в глазах отца.

— Выглядели по-японски? — докончил он за меня, вскинув кустистую бровь.

Я хихикнула:

— Именно.

— Что ж, — задумчиво кивнул отец, — теперь я понимаю, что времяпрепровождение и правда может быть нелепым. Возможно ли, что по возвращении из Вест-Индии я обнаружу все свое недвижимое имущество под толстым слоем лака?

— О да. Всё, кроме столовых приборов, — прыснула я, и он тоже рассмеялся.

— Да уж, надеюсь, хоть серебро не пострадает. Итак, Элиза. Я не сомневаюсь, что у тебя на уме что-то есть. Можешь не отпираться, тебя ведь ужасно вдохновляет перспектива остаться здесь полновластной хозяйкой и принимать единоличные решения. Ну, что за козыри у тебя в рукаве?

Ох, отец слишком хорошо меня знал…

— У меня на уме только вопросы, сэр. Давайте отправимся в Уаккамо, и всю дорогу я буду вас донимать.

— Уж это ты умеешь, Элиза, — снова рассмеялся он, и его карие глаза сощурились, искрясь весельем и глубочайшей приязнью. — Это ты умеешь!

Послеполуденное путешествие в повозке до переправы у церкви прихода Святого Андрея далось нам нелегко — солнце беспощадно палило, неустанно атакуя нас знойными лучами.

— Полковник Лукас, сэр…

Отец, глубоко погруженный в раздумья и устроившийся в этот раз со мной на сиденье, а не как обычно — на облучке с Квошем, — поднял глаза. Я знала, что ему не дают покоя мысли о скором отбытии в Вест-Индию.

— Неужели обстановка и правда настолько напряженная, что может начаться война с испанцами? — осведомилась я, вспоминая его разговор с маменькой. — Безопасно ли нам оставаться в Каролине? А вы? Вы тоже будете в безопасности?

— Вам определенно будет безопаснее здесь, нежели со мной на Антигуа. Если испанцы одержат над нами верх и разобьют Оглторпа^[3] в устье Саванны, вам надлежит обратиться за советом к Чарльзу Пинкни. Он будет в курсе всех событий и подскажет, можно ли вам остаться на месте.

— А прочие опасности, папенька? Мне не хотелось об этом заговаривать, но все же три особы женского пола будут жить в поместье одни-одинешеньки… Не то чтобы мы не сумели справиться… но не можем же мы обращаться к мистеру Пинкни по каждому поводу.

— Я уже говорил, для Англии такое положение вещей — дело неслыханное. Однако здесь, похоже, женщины более самостоятельны. Что же в этом дурного, Элиза? А Пинкни и его супруга — наши добрые друзья, в том числе для тебя и для твоей матушки. К тому же не кто иной как Пинкни подсказал мне идею назначить тебя моей заместительницей и поручить вести все дела касательно плантаций, вместо того чтобы нанимать управляющего. Пинкни считает, что ты справишься.

Я оторвала наконец взгляд от дороги и воззрилась на отца, гадая, не обманывает ли он меня.

— Это правда, — кивнул он. — И я, разумеется, еще до разговора с ним не сомневался в твоих способностях.

— Я точно знаю, что справлюсь, папенька.

— Тебе придется. Я не смогу выполнить свой долг и продвинуться по службе, находясь здесь. А если учесть, что такой уважаемый человек, как Чарльз Пинкни, не только не возражает, но даже одобряет тебя в роли хозяйки плантаций, я могу быть уверен, что здесь у тебя будет надежный и верный союзник.

Мистер Пинкни, джентльмен с чудесными добрыми глазами и веселым нравом, был ровесником моего отца. Многие считали его красавцем, но я больше всего ценила этого человека за его остроумные комментарии по поводу насущных вопросов современности. Маменьку ироничные реплики мистера Пинкни раздражали, и оттого они оказались мне еще смешнее.

Примечания

3

Джеймс Эдвард Оглторп (1696–1785) — английский генерал, член парламента и основатель колонии Джорджия в Британской Америке.