Девушка индиго

Наташа Бойд, 2017

1739 год. Отец оставляет шестнадцатилетнюю Элизу Лукас за главную на трех плантациях семьи в Южной Каролине, а сам отправляется строить военную карьеру. Тем временем ситуация на плантациях накаляется, среди рабов начинаются волнения, и семья Элизы оказывается в шаге от того, чтобы потерять все. Девушка узнает, сколько во Франции платят за краситель индиго. Она уверена, что это – ключ к спасению плантаций от разорения, но не встречает поддержки даже в собственной семье. Несмотря на это, Элиза решает действовать и заключает опасную по тем временам сделку с одним из рабов: если тот научит ее тысячелетнему секрету изготовления индиго, она взамен научит рабов читать. Так начинается удивительная история о девочке, создавший краситель, который стал популярным во всем мире. Роман о любви, тайной и опасной дружбе, о стремлениях и жертвах, которые приходится приносить на пути к цели. Книга, основанная на реальных событиях, в том числе на письмах самой Элизы!

6

На следующий день, по сравнению с вечером нашего приезда, суеты в порту Чарльз-Тауна прибавилось. Последний багаж срочно поднимали на палубу огромного военного корабля, который должен был унести прочь моего отца. Тюки и сундуки с добром опасно покачивались в натруженных руках носильщиков; матросы суетились, как муравьи, на массивной посудине, их выкрики вплетались в многоголосье рыбаков, спозаранку споривших с торговцами рыбой.

Было время прилива, и волны подбирались к набережной. С началом отлива военный корабль должен был отправиться в путь. Сейчас отец покинул нас ненадолго — осмотреть свою каюту и поговорить с капитаном, а мы с матерью терпеливо ждали на стене форта, когда он вернется, чтобы попрощаться.

— Следи за сумочкой, Элиза, чтобы завязки не болтались, — проворчала маменька, заметив, что я поглощена суетой внизу, на причале порта. Голос ее, как всегда, звучал утомленно. Этим утром она была бледнее обычного, и я не сомневалась, что после обеда она сразу поднимется к себе в спальню прилечь и не покажется до вечера.

— Да, маменька.

Я с восторженным любопытством наблюдала за группой индейцев — мужчины в кожаных штанах и с голыми торсами пререкались с купцом из-за рыбы и оленьих шкур, принесенных ими на продажу. Раньше я ни разу не видела обнаженного мужского тела — наши негры неизменно носили рубахи. Я знала лишь, что грудь у мужчин такая же, как у нас, только плоская, но сейчас, хоть они и были довольно далеко, видела все линии их фигур и мускулы, ходившие под кожей, как у крепких жеребцов.

— Элиза!

Я отвернулась, чувствуя, как у меня пылают щеки.

— Простите, маменька. Они такие дикие. Неужто никто не научил их шить рубахи? — Я хихикнула и тут же закашлялась под взглядом матери, которая смотрела на меня, бесстрастно поджав губы.

— Скоро начнется отлив. Мне пора подниматься на борт, — раздался позади голос отца, шагавшего к нам.

Мать становилась все бледнее и бледнее, хотя со временем жара усиливалась. Она болезненно щурилась на солнце.

— Опять голова разболелась, маменька? — спросила я, и мы с отцом осторожно отвели ее к скудному клочку тени от портовой стены.

— Больше медлить нельзя, давайте прощаться. — Отец шагнул ко мне, и я ответила ему крепким объятием.

— Не беспокойтесь, папенька. — У меня перехватило горло. Я вдохнула соленый портовый воздух, закашлялась и поспешно заставила себя отстраниться, потому что мне очень хотелось прижаться к отцу еще крепче и взмолиться, чтобы он не уезжал. — Я позабочусь о маменьке, о Полли и о ваших делах, — пообещала я, с трудом сглотнув.

У него заблестели глаза от слез, и меня покинули остатки самообладания.

— Я знаю, Элиза, ты обо всем позаботишься. Как же мне повезло, что у меня такая толковая дочка. — Он ласково провел пальцем по моей щеке, вгляделся в глаза, склонив голову набок, а потом кивнул, словно довольный тем, что увидел, и повернулся к маменьке.

Я, стараясь не расплескать навернувшиеся на глаза слезы, торопливо отошла в сторонку, чтобы оставить родителей наедине.

Вскоре корабль с моим отцом на борту вышел в открытое море.

Мы не провели в городе и суток, а мне уже не терпелось вернуться домой в Уаппу-Крик. Я считала недопустимым пренебрегать своими набросками и музицированием, а еще скучала по напевам рабов, трудившихся в полях, и по птичьему разноголосию у меня за окном с первыми лучами зари. Цокот копыт и перебранки горожан я не находила приятным музыкальным сопровождением.

Но более всего мне хотелось наведаться в гости к Эндрю Дево, чтобы посоветоваться с ним, какое из индигоносных растений лучше взять для первых экспериментов, и попросить семян. Кроме того, надо было расспросить наших рабов на предмет хоть каких-то знаний о получении индиго, а если окажется, что в этом деле никто из них не сведущ, послать с той же целью кого-нибудь на плантации Гарден-Хилл и Уаккамо.

Задача была мне ясна, и я сгорала от нетерпения приступить к действиям.

Ведь тогда у меня едва ли останется время скучать по отцу.

Мы отправились домой следующим утром на пироге. Паруса белели в бухте и маячили на горизонте, но большой военный корабль давно исчез из виду. Соленый ветер бесновался на волнах и завывал на все лады. Маменька на обратном пути была так же мрачна, как и по дороге в порт, когда мы плыли провожать отца. Только на сей раз она не молчала.

— Твой отец будет отсутствовать не меньше года, надо полагать. И все это время нам нужно привлекать к себе поменьше внимания, посему хорошо бы умерить твой пыл. Будем почаще наведываться в город к миссис Пинкни, особенно когда приедет ее племянница.

— Обещаю сопровождать вас, когда смогу, маменька, — твердо сказала я, — но у меня будет очень много дел. Вы ведь знаете, насколько островные плантации нуждаются в древесине? Должно быть, вы видели, как бревна загружали в трюмы кораблей в порту. Древесина совершенно необходима для производства сахара. Мне надо будет объехать наши плантации и выяснить, можно ли еще что-нибудь отправить на Антигуа.

— Конечно, дорогая, — поддакнула маменька.

— Думаю, нам удастся удвоить объем древесины на экспорт. Когда мы с папенькой ездили в Гарден-Хилл, я…

— Довольно, Элиза. Я не хочу обсуждать дела. Делай то, что от тебя требуется, только немедленно избавься от своего честолюбивого тона — это некрасиво и недостойно юной леди.

— Честолюбие, по-вашему, некрасиво и недостойно? Кто бы мог подумать, что именно вы, маменька, позволите себе осуждать честолюбие. Ваши надежды по поводу меня и моего будущего замужества куда более честолюбивы, чем мое стремление помочь папеньке. — Кровь гудела у меня в ушах, настолько я разволновалась от того, что осмелилась говорить с ней в таком духе. Я сглотнула — с трудом, но очень решительно.

Мать смотрела на меня округлившимися от изумления глазами:

— Что это на тебя нашло, Элиза? Однако, что-то новенькое…

— Да неужели, маменька? — Я отвела взор, а затем и вовсе отвернулась всем телом и принялась созерцать топкие берега, проплывавшие мимо. Все мои члены свело от напряжения; я гадала, почему Господь создал меня полной противоположностью матери. Отчего мы такие разные? Разные до смешного. Но желания смеяться у меня не было.

— Найти мужа, а для этого явить себя в лучшем свете жениху из приличной семьи — задача чрезвычайной важности, — изрекла она. — И дело тут не в честолюбии, боюсь, а в жизненной необходимости.

Мы свернули в просторный залив, и впереди показался наш уютный дом. «Только не для меня», — хотелось мне ответить маменьке.

— А если ты еще не заметила, — добавила она, — в этом раскаленном захолустье не так уж много приличных семей.

Вдалеке я увидела Квоша — он уже ждал нас на маленьком деревянном причале. Вести о приближающихся лодках всегда прибывают первыми — у детишек рабов зоркие глаза, и они любят смотреть на море. На веранде дома мелькнуло что-то светлое — наверное, Эсмэ усадила там Полли с корзинкой для рукоделия. Послеполуденный бриз принес запах крабов и устриц; в траве у берега бродили длинноногие птицы — лакомились креветками.

— Господи боже, — выдохнула маменька, когда мы приблизились к причалу.

— Что с вами? — обернулась я.

— Об этом-то я и не подумала… — пробормотала она. — Боже, какая нелепость. Я ведь никогда…

— Маменька, — устало сказала я, — что стряслось?

— Видишь ли, я никогда еще не выходила из лодки без мужской помощи. Твой папенька… — Она осеклась.

Я нахмурилась, ибо прекрасно помнила, что мы и раньше не раз совершали короткие прогулки на пироге без отца.

— У вас получится, маменька. Всего один шажок. Я вам помогу.

— Конечно. — Она достала квадратный шелковый платочек и промокнула глаза. — Конечно. Право слово, как глупо. Но такие вот мелочи заставляют осознать величину потери.

— Мы вовсе не потеряли его, маменька. — Я постаралась изобразить ободряющую улыбку.

— О, разумеется, Элиза. Я вовсе не об этом. — Она издала драматический вздох. — Просто представила себе целую череду перемен и неурядиц, которые нас ждут теперь, когда его нет рядом.

Пожалуй, раньше мне ни разу не приходило в голову, насколько маменька зависима от супруга. Была ли это истинная любовь? Я не знала. Однако определение «глубокая привязанность» здесь несомненно годилось.

Но не только маменьке предстояло чувствовать себя одинокой без моего отца в ближайшие долгие месяцы. Мне тоже. Более того, у меня не будет рядом никого, с кем я смогла бы поделиться своими успехами или разочарованиями в собственных трудах, ведь почти со всеми делами мне придется управляться самостоятельно. Ясно было, что с матерью их лучше и вовсе не обсуждать. Ее удар хватит, если она узнает, что я просила отца прислать Бена к нам в Южную Каролину, или найдет книги по юриспруденции, прихваченные мною из библиотеки мистера Пинкни. Книги эти сейчас стыдливо прятались в кофре с одеждой — я его затолкала под скамейку, на которой сидела.

— Понимаю, маменька. Оттого я была ужасно рада услышать о миссис Шардон и ее родителях. Подумать только, они живут так близко от нас! Надо бы нам нанести им визит на следующей неделе. Может быть, во вторник? Вероятно, даже стоит выделить для подобных визитов особый день — это поможет нам отчасти упорядочить свою жизнь.

— Весьма разумно, Элиза. — Мать явно была довольна сменой темы. — Миссис Шардон вдовствует, так что наверняка обрадуется нашей компании. Очень хорошо. Я уже в предвкушении!

Проводив ее до двери спальни и пообщавшись с Полли после разлуки, я направилась в кабинет отца, чтобы приступить к ознакомлению с его бумагами. Он показал мне, где лежат приходно-расходные книги, и я провела несколько часов, разбираясь в счетах, а также изучая все, что выращивается и производится на наших плантациях.

После этого я написала два послания: одно мистеру Дево, другое отцу.