Сердце некроманта

Наталья Шнейдер, 2023

Сама того не желая, я, светлая жрица, спасла от смерти некроманта. Теперь я – беглая отступница. Все, чему меня учили, все, во что я верила, оказалось ложью. Единственный, кто остался рядом – этот мужчина, отдавший душу тьме. Он твердит, что объединив силы мы способны на многое, а я…Я уже не знаю, чему верить. Только глупое мое сердце не хочет с ним расставаться.

Глава 6

— Я и не думала насмехаться, брат! — воскликнула я. — Правда, все так и было!

Он взял меня под локоть и повел к углу, в который я до сих пор старалась не смотреть. Туда, где через крюк в потолке тянулась веревка. На низком столе в бурых пятнах лежали странного вида инструменты — впрочем, трудно было не узнать клещи — а рядом стояла жаровня. Пока, по счастью, остывшая — но при одном взгляде на нее меня сначала бросило в жар, а потом затрясло в ознобе.

— Знаешь, как мы допрашиваем упорствующих, сестра? — притворно-добродушно спросил Первый брат.

— Да уж, видела результаты. — Я зажала руками рот, ловя вылетевшие слова, но было поздно. — Простите, я не хотела дерзить. Но мне нечего… — Голос сорвался. — Мне нечего рассказать, правда. Я просто хотела избавить его от боли, чтобы он мог прислушаться к увещеваниям и спасти свою душу. Все так и было!

— Мое терпение лопнуло. — Первый брат сунул мне в руки склянку со снадобьем. — Сумеешь хотя бы зажечь светлячок — поверю, что все так и было. Ну!

Господи, помоги мне! Сейчас мне казалось, что я не сумела бы коснуться магии даже без блокирующего артефакта — ни одной мысли в голове не осталось, ни единого чувства, кроме страха.

Страха и обиды. Мне всю жизнь твердили, что посвященные Фейнрита — одна большая семья. Но разве в семье обвиняют, не разобравшись? Запугивают и карают за малейшую провинность?

Вслед за обидой пришла злость. Они думают, что я вру? Изворачиваюсь, чтобы увильнуть от наказания — и это при том, что я не сказала ни слова неправды? Так я докажу! Если некроманту удалось вытащить из моих снадобий достаточно магии, чтобы сотворить сложнейшее заклинание портала, то уж мне сам господь велел справиться с требованием, каким бы невозможным оно не выглядело.

Закрыв глаза, чтобы не видеть насмешки на лице Первого брата, я потянулась к дару и снова ухнула в тот черный водоворот, что открылся на месте средоточия магии. Позволила ухватить себя, закружить, как совсем недавно в камере. Вот оно, течение силы. Тонкое, едва заметное, если не искать, так и не увидишь. Слиться с ним, осторожно, не торопясь. Рывок!

Оказывается, силой тоже можно захлебнуться, и я уже не смогла собрать ее во что-то оформленное. Просто выпустила ее наружу.

Сквозь закрытые веки пробилось сияние, такое яркое, что мне захотелось зажмуриться. Я заставила себя открыть глаза — и сощурилась. Да уж, это не светлячок, это целый фонарь, в свете которого, казалось, можно было разглядеть каждую щель в каменной кладке.

— Вот видите! Я говорю правду! — воскликнула я. — Никто меня не подговаривал и не было никаких амулетов.

На лице Первого брата отразился… страх? Он схватил меня за руку с блокирующим браслетом, вытаращился на него, словно на гадюку, обвившую мое запястье. Я тоже посмотрела на него и оторопела так, что не удержала заклинание.

Яркий свет погас, но и в приглушенном было видно: толстую полосу железа изъела ржа, разрастаясь на глазах. Еще несколько мгновений — и браслет осыпался рыжей пылью.

— Кто готовил артефакт? — взревел Первый брат, вцепившись в мое запястье так, что я вскрикнула от боли.

— Я, — отозвался тот брат, что заковывал меня, и вид у него был ошарашенный. — Обычный артефакт, и готовил обычно.

Он тоже схватил мою руку, разглядывая — как будто это могло вернуть блок на место.

— Я не…

«Я не хотела», — пыталась сказать я, но Первый брат оборвал меня на полуслове.

— Эту — в камеру. Другую, не ту, откуда сбежал черный. В той — проверить блокирующие артефакты. И если кто-то пронесет девчонке что угодно, где хоть крупица магии — даже в чаше отпущения, отправится на костер вместе с ней.

— Что? — выдохнула я.

— Ты продала душу Алайрусу в обмен на силу.

Обвинение было настолько нелепым, что я не смогла даже ответить — только вытаращилась на Первого брата, раскрыв рот. А он продолжал.

— Ты помогла сбежать некроманту, приговоренному к смерти.

— Я не…

— Ты сама призналась, что принесла ему зелья, из которых он добыл магию.

Я осеклась. В самом деле, ведь это я пришла к черному. Да, я вовсе не собиралась его освобождать, но в этом Первый брат прав.

Я помогла некроманту сбежать. И это не оставят безнаказанным.

И все же — костер?

Не самые грязные работы, не плети и даже не каторга с блокировкой магии до истечения срока наказания?

— Значит, займешь его место, — завершил Первый брат. Рванул с моей шеи амулет Фейнрита — цепочка больно рассадила кожу, так что я вскрикнула. Кивнул стражникам.

— Увести.

В камере, куда меня впихнули, даже было оконце. Под самым потолком, маленькое, кошке не пролезть, потому на него не стали тратить решетку. Я глянула на небо и поспешно отвернулась — закат окрасил его розовым, точно отблески костра, который мне предстоял.

Нет. Не буду думать об этом. И отчаиваться рано. В конце концов, еще должен состояться суд. Может быть, к тому времени гнев Первого брата утихнет. Вдруг судьи поверят, что я не хотела ничего плохого. Может, я смогу смягчить их искренним раскаянием — а я в самом деле раскаивалась. Да, мои намерения были чисты — но Фейнрит велел судить о дереве по плодам, а о людях — по деяниям. Некромант сбежал из-за меня, из-за меня снова будет твориться зло.

И если не врать самой себе, когда прошла первая оторопь, где-то в глубине души я обрадовалась, что мне не придется сопровождать к костру этого человека с насмешливым взглядом и злым языком.

Поймав себя на этой мысли, я испугалась. Осенила себя священным знамением, торопливо прочла молитву.

Сопровождать его к костру не придется. Я сама на нем окажусь.

Нет. Рано отчаиваться. После суда приговор передают светским властям, лишь они вправе казнить и миловать. Были ли случаи, когда приговор не подтверждали? Я не знала, в селе, где стояла наша обитель, некромантов, кажется, не водилось. Была одна ведьма, которая уморила ребенка, принимая роды, но она сбежала, почуяв опасность, прежде чем братья пришли за ней.

Вдруг случится чудо и светские власти не подтвердят приговор? Пусть каторга, с каторги выходят, с костра…

Окошко погасло, камера погрузилась в темноту. Я проваливалась в сон, снова просыпалась. Крутила в голове одни и те же мысли, переходя от надежды к отчаянию, от молитвы — к проклятьям. Доставалось и моей глупой самоуверенности, и черному, из-за которого все и случилось, и Первому брату, осудившему меня.

Когда гнев иссякал вместе с силами, я снова засыпала и просыпалась резко, как от толчка. В какое-то из этих пробуждений пришел стражник, сунул мне кружку воды — оказывается, я хотела пить — и, не проронив ни слова, исчез. Напившись, я обнаружила, что кусочек неба в окошке стал голубым.

Оказывается, здесь было холодно. Я взобралась на нары с ногами, стараясь не касаться стены, обхватила руками колени. Остался бы со мной дар, смогла бы согреться, пусть и сил бы на это потребовалось много, но к чему сейчас беречь силы? Однако артефакты, подавляющие силу, работали исправно, а у меня не было ничего, в чем оставалась бы хоть искра магии, чтобы проскользнуть вслед за ней к источнику.

Как будто если бы оставили магию, мне бы это помогло. Я не некромант, и не способна, призвав силу смерти, превратить камень стен в песок, которым он неминуемо когда-нибудь станет. Я не инквизитор и не знаю боевых заклинаний. Могу лишь призвать огонь, да что толку — обожгу одного стражника, прибежит еще дюжина вместе с братьями. К тому же, напав на охрану, я признаю, что виновна.

Все, что мне оставалось — сидеть и ждать своей судьбы.

Дверь снова распахнулась, впустив брата Михаэля.

— Здравствуй, сестра, — улыбнулся он мне так же тепло, как улыбался на верхушке сторожевой башни — как давно, кажется, это было!

— Здравствуй. — Несмотря ни на что я была рада ему, как была бы рада любому живому человеку, пришедшему меня проведать.

Или…

— Ты пришел меня проведать или принес вести?

— Проведать, — снова улыбнулся он, подходя ближе. — Ты скрасила мою скуку, и я подумал, что могу скрасить твое одиночество. Можно я сяду?

Я кивнула, отодвинулась на край нар, чтобы ему хватило место, но брат Михаэль сел совсем рядом, прижавшись своим бедром к моему. Я попробовала потесниться еще, но двигаться было некуда, только если встать… Но прежде, чем я начала подниматься, Михаэль обнял меня за талию.

— Что ты делаешь? — растерялась я. Попыталась оттолкнуть его, но свободной рукой он поймал мое запястье.

— Тебе говорили когда-нибудь, что ты очень красивая?

— О чем ты? — Я попыталась дернуться, но он крепко прижал меня к себе, не забывая удерживать и руку — так что и шелохнуться не получилось.

— Красивая, нежная, невинная… и все это не достанется никому, — продолжал он, заглядывая мне в лицо.

— О чем ты? — повторила я, по-прежнему не понимая. — Мы посвящаем себя Фейнриту, и обеты…

Он покачал головой, склонился к моему лицу.

— Неужели ты никогда не хотела узнать, что такое жар мужских объятий?

— Ты в своем уме? — Я снова попыталась вывернуться из его рук, и снова ничего не вышло.

Вот, значит, как он решил скрасить мое одиночество! Но какая-то часть меня никак не могла поверить в происходящее. Грязные вопросы черного возмутили меня — но чего ожидать от некроманта? Домогательства Михаэля словно превратили в ледяную статую — настолько неожиданны и неуместны они были.

— Уходи, брат. — Я очень старалась, чтобы голос прозвучал твердо, но так и не смогла справиться с оторопью, и это было слышно. — Уходи и не греши.

— Неужели ты в самом деле не хочешь хотя бы перед тем, как взойти на костер, узнать, что такое чувствовать мужчину внутри себя?

Костер! На несколько мгновений это слово заставило меня забыть даже о нежеланных объятьях. Костер. Значит, все решено. Чуда не будет.

Я застыла оглушенная, а Михаэль, видимо приняв мою растерянность за согласие, развернулся ко мне, схватил одной рукой за затылок, а другой — за грудь, так по-хозяйски, словно я уже принадлежала ему, и поцеловал.

Я опомнилась не сразу — никак не получалось поверить, что это происходит со мной. Язык пролез в мой рот, противно и скользко.

И это — поцелуй? То, от чего, как пишут в романах, которые послушницы тайком передавали друг другу, трепещет сердце и наливаются жаром ланиты? Если мое сердце и затрепетало, так только от отвращения.

Я стиснула зубы, Михаэль вскрикнул, отпрянув.

— Ненормальная!

— Пошел вон отсюда! — закричала я. Вскочила, шарахнулась в угол, подальше от него. — Убирайся, пока я не позвала стражу!

— Стража ничего не сделает, — ухмыльнулся он. — Они свою мзду получили.

Михаэль шагнул ближе ко мне, я попятилась, вжимаясь в стену. Мзду? Он заплатил, чтобы… чтобы… Купил меня, точно уличную девку? Меня, посвященную Фейнрита, свою сестру в господе?

Меня, пособницу некроманта, приговоренную к смерти.

Эта мысль опять оглушила меня. Подкосились ноги, и затошнило. Я опустила лицо, борясь с головокружением. Михаэль снова оказался рядом.

— Вижу, ты поняла. Будь ласковой, Эвелина, и я тоже буду ласковым. Говорят, близость смерти придает остроты ощущениям, эта ночь может стать самой приятной в твоей жизни. Или я буду груб, и тогда пеняй на себя.