Шулер с бубновым тузом

Наталья Солнцева, 2013

Мы слишком часто даем обещания, может быть потому, что значительно реже их выполняем. Но обещание данное умирающему отцу – это святое… Даже если при его жизни ты не был самым послушным и сговорчивым сыном.. А потом… кто ж мог предположить, что такая простая просьба отца – позаботиться о сводной сестре – превратится для его единственного сына Николая в череду невероятных и опасных приключений. Герои, прочитанных в юности книг: граф Калиостро, Миледи, Мария-Антуанетта, вдруг настойчиво заявят о себе, ворвавшись в такую понятную и лишенную всяческой мистики жизнь молодого человека. Они потребуют помощи в возвращении украденных когда-то бриллиантов. Испуганный и совершенно растерянный Николай Крапивин обратится к ясновидящей Глории с просьбой о помощи. Но та лишь предложит «оживить» картину «Шулер с бубновым тузом», переодевшись в ее героев и терпеливо ждать… Порой ожидание – это самое быстрое и правильное решение всех проблем… В книгу вошел также отрывок из следующего романа «Джоконда и Паяц».

Глава 9

Драгоценные камни, особенно бриллианты, наделены собственной судьбой и нередко являются героями драматических приключений и настоящих трагедий. В этом они не уступают людям, а порой и превосходят их.

Король Франции Людовик XV заказал невиданное по количеству алмазов ожерелье для своей фаворитки мадам Дюбарри. Однако выкупить его не успел по весьма прозаической причине: он скончался. На трон вступил Людовик XVI, а ожерелье зависло. Ювелиры не теряли надежды продать его, но подобное украшение было далеко не каждому по карману.

Вся интрига Жанны де Ламотт сводилась к тому, чтобы от имени королевы вынудить де Рогана приобрести у ювелиров бриллиантовое колье и якобы передать его Марии-Антуанетте, которая обожала драгоценности. Выступая «посредницей» между кардиналом и королевой, графиня де Ламотт на самом деле собиралась присвоить камни себе.

Мария-Антуанетта, если верить ее словам, понятия не имела о сделке.

Роган, обнадеженный великим Калиостро, не подозревал, что его втянули в скверную историю. Не располагая необходимой суммой, он согласился произвести только первую оплату. Остальное обязалась частями выплатить сама королева. Ее виза на договоре была подделана, чего кардинал не заметил.

В назначенный час он передал футляр с бриллиантами в руки Жанны де Ламотт, как доверенному лицу Марии-Антуанетты.

Больше ожерелья никто не видел.

Его преосвященство, ожидающий обещанных милостей, забеспокоился. Королева не надевала дорогого украшения и не появлялась в нем на придворных торжествах. Де Роган почуял неладное и затворился в своем поместье.

Ювелиры не получили положенных им по договору выплат и обратились непосредственно к Марии-Антуанетте. Та заявила, что в глаза не видела никого ожерелья, пришла в негодование и пожаловалась королю.

Скандал набирал обороты…

Все это промелькнуло в сознании Глории в считанные минуты.

— Куда же подевались бриллианты? — спросила она у призрака.

— Есть вещи, которые скрыты даже от нас, ясновидящих, — развел руками тот. — И это величайшее благо, сударыня. Иначе наша жизнь превратилась бы в сущий ад.

— Вы правы… — задумчиво кивнула Глория.

— Впрочем, некоторые из нас не находят покоя даже в смерти!

Подул ветер из сада, где великан Санта косил траву, и Калиостро с наслаждением потянул носом.

— Чудесный запах, не правда ли? Почему люди не могут довольствоваться простыми радостями?

— Человек — странное существо, — усмехнулась Глория.

— Да… моя жизнь изобиловала путешествиями, чудесами, взлетами и падениями. Я много страдал. Страсть разбила мне сердце, а любовь на поверку оказалась подставой. Мудрость же не уберегла меня от непоправимых ошибок. Вы знаете рецепт счастья, госпожа Голицына?

— А вы?

Граф поправил сбившийся на сторону парик и тяжело вздохнул.

— Я сделал ставку на женщину… и проиграл. Я прибегал к алхимии, общался с духами мертвых, пытался исцелять человеческие тела и часто забывал о душе. Люди поклонялись мне и предавали меня. Я разочаровался во всем, что было мне дорого. Я…

Глория терпеливо выслушивала излияния Калиостро, который говорил о многом и ни о чем.

— Значит, никому не известно, где ожерелье, похищенное Жанной де Ламотт? — улучив момент, спросила она.

— Не похищенное, — поправил ее гость. — Заметьте, кардинал сам вручил мошеннице камни. Причем совершенно добровольно. Потом я не раз пробовал определить местонахождение знаменитых бриллиантов. Увы, я потерпел фиаско. Ни мое магическое зеркало, ни мой хрустальный шар, ни мои медиумы не смогли помочь мне обнаружить пропажу. Колье как сквозь землю провалилось.

— И что, никаких следов?

— Поговаривали, что муж графини укатил в Лондон и захватил украшение с собой. Будто бы он даже сбывал английским ювелирам камни, которые так грубо выковыривали из оправ, что нанесли повреждения. Ходили слухи, что другой сообщник Жанны набрался наглости и предлагал бриллианты по дешевке в Париже. Но слухи — всего лишь слухи.

— Графиню де Ламотт арестовали?

— Сначала пришли за мной и кардиналом де Роганом. Его вызвали к королю и потребовали объяснений, потом препроводили в Бастилию. Бедный мой доверчивый друг! Он искренне стремился услужить королеве и поплатился за свои амбиции. Вблизи трона находиться опасно, я не раз предупреждал его об этом. Впрочем, трон тоже не самое приятное место на Земле. Несчастный Людовик и его ветреная супруга кончили на гильотине. Жестоко, не правда ли? Еще вчера вы всемогущий властитель, а завтра вас ждут палач и плаха.

— Да, грустно, — кивнула Глория.

— Скандал с ожерельем усилил революционное брожение, французский трон зашатался, и Бурбоны пали, — торжественно провозгласил призрак. — Но это случилось позже. А до того нам с кардиналом пришлось несладко. Жанна де Ламотт все валила на нас. Будто бы это была не ее идея обманным путем завладеть бриллиантами, а наша. Роган давал показания против графини. Они топили друг друга, желая спасти если не доброе имя, то хотя бы свободу.

— А вы, граф?

— Я? — рассеянно переспросил Калиостро. — Благородный человек не сражается с дамой, кем бы она ни была. Моя природа не позволила мне обливать грязью женщину, пусть и недостойную. Коварство происходит от слабости духа, не так ли, сударыня? А слабость осуждать бесполезно, ей можно только сочувствовать. Я сам пал жертвой собственной слабости, поддавшись на уговоры Лоренцы. Мне ли судить Жанну де Ламотт? Ею руководила алчность, мною — похоть. Мы оба хороши.

— Какую же цель преследовала ваша жена?

— За ее спиной маячили зловещие тени иезуитов. Они мутили воду везде, где удавалось. Вероятно, у них был какой-то замысел.

— Вы не разобрались, какой?

— В Бастилии меня больше занимала моя судьба и судьба де Рогана, которого я подвел.

— Что же вы отвечали на следствии?

— По существу дела ничего, — рассмеялся призрак. — Я рассказывал о том, как Моисей вывел израильтян из Египта, о взятии Иерусалима Готфридом Бульонским, о походах Александра Македонского. Всех их я знавал лично! — похвастался он. — Потом описал картину извержения Везувия. Я был очевидцем!..

Глория с интересом его слушала и рассматривала. Призрак имел вид крепко сложенного широкоплечего мужчины со смуглым лицом и глазами навыкате. Он производил впечатление умудренного жизнью человека и одновременно наивного ребенка, не ведающего, что творит. Внешне он ничем не отличался от живого, разве что казался бледноватым и как бы невесомым.

Газонокосилка в саду умолкла, и Калиостро обрадовался наступившей тишине.

— К счастью, нас с кардиналом оправдали, — заключил он. — Видели бы вы ликование парижан, которые днями напролет толпились у Дворца правосудия! Было тепло, светило солнце. В воздухе пахло цветущими каштанами и революцией. Нас с Роганом несли на руках под восторженные крики людей…

— А Жанна? — перебила его Глория.

— Ей не удалось выкрутиться, — помрачнел граф. — Она испробовала все: отрицала свое участие в сделке, прикидывалась умалишенной, называла происшедшее шуткой и розыгрышем. В конце концов адвокат уговорил ее придерживаться одной линии защиты: якобы кардинал в самом деле выкупил у ювелиров колье по просьбе королевы, а Жанна всего лишь забрала украшение у де Рогана и передала Марии-Антуанетте. Из рук в руки. Поскольку ожерелье было слишком известным, королева приказала втайне разобрать его по камешку и изготовить новое. Несколько мелких бриллиантов перепали графине де Ламотт за услугу.

— Ей не поверили?

— Разумеется, нет. Судьям надо было кого-то наказать, и вся тяжесть обвинения обрушилась на Жанну. Ее публично высекли на Гревской площади и поставили позорное клеймо.

Глория живо вспомнила леди Винтер из «Трех мушкетеров».

— В виде лилии?

— В виде буквы V, — ответил Калиостро. — По-французски «voleuse» означает «воровка». Жанна была вне себя от боли и унижения, в нее будто бес вселился. После плетей она вырвалась из рук палача, и ее силой повалили на помост. Но не смогли удержать, и раскаленное железо угодило вместо плеча на ее грудь. Запахло горелым мясом… графиня лишилась чувств. Полумертвую ее привезли в тюрьму, где она должна была провести остаток своих дней. Ее приговорили к пожизненному заключению. Однако судьба благоволила к интриганке, и ей организовали побег.

— Кто?

— Злые языки твердили, что королеву замучила совесть, и она решила искупить свою вину по отношению к бывшей наперснице.

— Вы думаете иначе?

— Кому-кому, а Марии-Антуанетте было выгодно держать Жанну за решеткой. Ведь на свободе ей рот не закроешь. Графиня скрывалась в Англии и в отместку за свои страдания опубликовала «правду» о скандале с ожерельем, изобилующую самой грязной клеветой. Особенно досталось в этих мемуарах королеве Франции. Жанна отвела ей роль недалекой, расточительной, развратной женщины, которая водила за нос не только короля, министров и парламент, но и свой народ. Марии-Антуанетте стало не до шуток. Жанне тоже жилось невесело. Ее искали тайные агенты короля и многочисленные кредиторы. Она боялась ходить по улицам, боялась есть и спать. В любое блюдо ей могли подсыпать отраву, любая прогулка могла стать для нее последней, в любую ночь к ней мог проникнуть убийца и прикончить прямо в постели. Она дошла до того передела, за которым наступает безумие…

Калиостро вдруг умолк, внимательно наблюдая за Глорией своими выпуклыми темными глазами.

— История об ожерелье королевы так полюбилась репортерам и писателям, что вы можете прочитать о приключениях Жанны де Ламотт у незабвенного Дюма-отца, к примеру… или у великолепного Стефана Цвейга в его романе «Мария-Антуанетта», — добавил призрак. — Подробности сего громкого дела уже навязли в зубах. Только ленивый не писал о бесследно исчезнувшем бриллиантовом колье. А вопросов осталось больше, чем ответов.

— Вы хотите раскрыть это преступление с моей помощью? — поразилась Глория.

Граф взмахнул кружевными манжетами.

— Милая дама, мне уже все равно, кто виноват и куда подевались камни. Я даже не настаиваю на восстановлении моего доброго имени. Я совершил ошибку, уступив слезным мольбам Лоренцы, и теперь расплачиваюсь.

— Что же привело вас ко мне?

— Любопытство, — огорошил ее призрак. — До меня дошли слухи, что кое-кто опять пытается вытащить на свет божий проклятые алмазы.

Он щелкнул в воздухе пальцами, унизанными драгоценными перстнями, и сердито нахмурился.

Глория усиленно соображала, чего хочет от нее Калиостро.

— Что случилось с Жанной после бегства из тюрьмы? — спросила она.

— Считается, что беглянка в припадке безумия выпала из окна лондонской гостиницы, — пробормотал он после короткой паузы.

— Считается?

— Запись о ее кончине в церковной книге вызвала у меня сомнения, — заявил граф. — Могилы графини де Ламотт в Лондоне я не видел.

— Могила еще ничего не доказывает, — заметила Глория.

— Верно. Инсценировать свою смерть — отличный способ исчезнуть. Жанна не первая и не последняя, кто прибегает к нему.

— В любом случае она мертва. С тех пор, как…

Призрак не дал ей договорить.

— Время — всего лишь иллюзия. Вам еще предстоит убедиться в зыбкости иллюзий.

Глория промолчала.

— Вы должны помочь мне, — потребовал Калиостро.

— В чем? В поисках ожерелья?

— Я наложил заклятие на эти камни! — с пафосом воскликнул он.

— Каждого, кто прикоснется к ним, настигнет смерть? — прищурилась Глория. — Рано или поздно она настигнет всех.

— В языке древних египтян, да будет вам известно, не существовало понятия «смерть». Иероглиф, который они использовали для обозначения окончания земного пути, трактуется как «движение на запад». А там, где выход, там обычно и вход. Ха-ха-ха! — рассмеялся граф, довольный своим намеком.

— В чем же тогда смысл вашего заклятия?

— Похвально, — захлопал в ладоши призрак. — Вы умны. Понимаю, почему Агафон выбрал вас в преемницы. Это не комплимент, поверьте. Это — констатация факта.

— Вы знали Агафона?

— Скажем так: мы знакомы…

— Вернемся к заклятию.

— Вы настойчивы, как все представительницы прекрасного пола. Впрочем, вам это идет. Я не так глуп, чтобы заклинать драгоценности смертью. Кого и когда она пугала, если речь шла о большом куше? Я поступил по-другому, — самодовольно заявил Калиостро. — Я наделил ожерелье… невоспользованностью.

— Простите? — не поняла Глория.

— Его можно отыскать, им можно завладеть, но им нельзя воспользоваться. Вот в чем фокус! — захохотал он. — Эти камни ослепляют. Если кто-нибудь рискнет надеть их, они будут жечь кожу, подобно раскаленным углям. Тот, кто захочет продать их, лишится рассудка. Они так потрясающе хороши, что с ними невозможно расстаться.

Глория задумалась. Господин Калиостро блуждает вокруг да около. Что ему нужно?

— Вы же говорили, что не знаете, где бриллианты, — напомнила она.

— Для заклятия мне не обязательно их видеть или знать, где они находятся. Достаточно вообразить себе предмет, на который накладывается магическая формула, и дело в шляпе!

Глория состроила скептическую мину.

— Вы мне не верите? — огорчился граф. — Хотя чему удивляться? Меня опорочили, навесили ярлык шарлатана. Но вы-то должны понимать, кто перед вами. Признаться, у меня случались неудачи. Однако их было меньше, чем мне приписывают. Я не сумел исцелить всех, кто ко мне обращался, но ведь я не Бог! Многие выздоравливали, отведав моих чудодейственных снадобий. Я сам виноват, взявшись за ремесло лекаря…

Он пустился в рассуждения, которые Глория пропускала мимо ушей. Призрак явился неспроста. Его визит — пролог будущих событий. И события эти связаны с пропавшим более двух веков назад ожерельем.

— Вижу сомнения на вашем прелестном лице! — сокрушался Калиостро. — Разве вы не слышали, как я превратил ржавый гвоздь в отменный стилет? Об этом разболтал стражник из крепости Святого Льва, куда меня заключили гнить заживо. А будучи на свободе, я не испытывал нужды в средствах, хотя никто не мог назвать источник моих доходов. Я не брал с людей денег, а напротив, раздавал их бедным и страждущим. Так что называть меня мошенником несправедливо.

— Выходит, колье находилось в руках Жанны до самой ее смерти? — выпалила Глория.

Граф замолчал и уставился на нее укоризненным взглядом. Пока он расписывал свои достоинства и способности, дама, похоже, размышляла о другом.

— Я вам не интересен, сударыня?

— Вы пришли за помощью, но не торопитесь объяснить, что от меня требуется.

— Полагаю, ожерелье хранится в надежном месте, — уклонился он от прямого ответа.

— И вы не знаете, где?

— Я устал повторять, что…

— Да, простите! — усмехнулась Глория. — Ваше «всевидящее око» оказалось бессильным.

— Вас тоже подстерегают разочарования на тернистом пути, который вы избрали.

— Скорее, меня избрали, — возразила она.

На это призрак только загадочно улыбнулся.

Глория вдруг сообразила, что Калиостро беседует с ней по-русски.

— Мне подвластна любая речь, на которой изъясняются люди, — объяснил он, догадавшись о причине ее замешательства.

— Не могу похвастаться тем же.

— Это придет, — уверил ее граф. — Век-другой, и вы освоитесь в языках. Это проще, чем кажется.

Глория с сомнением хмыкнула. Век-другой!.. Легко ему говорить.

— Неужели вы нанесли мне визит, чтобы рассказать о Жанне де Ламотт и пропавших бриллиантах?

— Я столько раз забавлял собеседников сей пикантной историей, что она набила мне оскомину.

Глория молчала, ожидая продолжения.

— Но вам я открою нечто большее, — подмигнул ей призрак. — Алмазы отличаются от всех остальных камней своими волшебными свойствами. Как алхимик скажу вам, что сей камень — самый простой по составу. Мы имеем дело с кристаллическим углеродом, моя дорогая. Однако Плиний^[3] называет алмаз величайшей ценностью, которой может обладать человек. Как мистик заявляю, что алмаз представляет собой средоточие могущества, заключенное в твердом кристалле.

— Что из этого следует? — не утерпела она.

— «Ожерелье королевы» содержит в себе тайну, которая предопределила судьбу сего дивного украшения…

Примечания

3

Плиний — (23–24 — 79) римский писатель и ученый.