Отражение нимфы

Наталья Солнцева, 2018

«Если деньги не могут сделать меня бессмертным, то я хотя бы попробую познать уход, привыкнуть к нему, сжиться с ним и полюбить его…» Никому не известный художник Савва Рогожин, увлеченный загадочными культами древних этрусков, внезапно получает предложение от мецената организовать выставку. Но накануне открытия жемчужина экспозиции – картина «Убегающая нимфа» – была украдена. Чтобы избежать грандиозного скандала, директор галереи обращается за помощью к частному сыщику Всеславу Смирнову. В это же время Смирнова просит о помощи его давний друг – у него бесследно исчезла сестра Алиса, она оставила только записку: «Ухожу в Страну чудес». Как связаны исчезновение девушки, кража картины и таинственный загробный мир этрусков, который художник Рогожин якобы видел в старинном зеркале… Новая редактура ранее выходившей книги «Этрусское зеркало».

Глава 7

Поздно вечером 23 августа, по окончании первого дня работы выставки, господин Чернов лежал у себя дома на диване с компрессом на лбу — все подробности минувших событий прокручивались в его уме, не давая уснуть.

Перед самым открытием они с Шумским поспорили — говорить Геннадию о краже или оставить его в неведении.

— Спонсор имеет право знать, что происходит на выставке, — говорил Федор Ипполитыч, промокая вспотевшую лысину носовым платком. — Она организована на его деньги.

— Но мы же не злоупотребляем ни его доверием, ни его финансами, — оправдывался Чернов. — Ограбление — не наша вина. Если мы заявим о ночном происшествии правду, вернисаж может быть сорван. Разве не в интересах самого мецената превратить досадную неприятность в триумф?

— Каким образом?

— Скажем Геннадию, что в последний момент решили в рекламных целях запустить «утку» о пропаже картины «Нимфа» и нескольких этюдов Рогожина. Народ падок на скандальные подробности. Представляешь себе заголовки в газетах? «Жемчужина выставки «Этрусские тайны» похищена накануне открытия!»

Шумский растерянно моргал, глядя на Анисима Витальевича.

— Не понимаю, в чем смысл, — признался он. — Картина действительно похищена, и…

— Если Геннадий узнает правду, мы не сможем продать копию «Нимфы»! — перебил его хозяин «Галереи». — Я не собираюсь упускать свою выгоду. Найдутся украденные работы — тем лучше, не найдутся — мы в накладе не останемся. Это раз. Кто знает, не лишимся ли мы обещанного вознаграждения, расписавшись в собственной халатности? Дескать, не сумели обеспечить надежную охрану творческого наследия Саввы Рогожина. Это два!

В минуты волнения речь Чернова приобретала нарочитую официальность.

— А вдруг покупатель обнаружит подделку? — не сдавался Шумский. — Или Савва появится и поднимет кипеж?

— Думаю, с художником мы сумеем договориться. А по поводу подделки… так Рогожин не Рембрандт! Кто потащит его полотно на экспертизу?

Федор Ипполитыч только крякал и качал головой. Авантюрные наклонности компаньона приводили его в трепет. Он был не прочь заработать, но не хотел рисковать.

— Э-ээ… как же мы продадим работы, если объявим об их пропаже?

— Будет еще одна сенсация, Федя. Украденные шедевры возвращены! Кстати, может, этот Смирнов в самом деле их найдет. А нет — так и не надо. Максимум через неделю копии будут готовы.

Шумский с сомнением хмыкнул, в очередной раз вытирая лысину. Не нравилась ему опасная затея. Впрочем, раздумывать было уже поздно.

— Что, если мы продадим копии, а Смирнов найдет подлинники?

— Выкрутимся! — уверенно сказал Анисим Витальевич. — Заплатим ему за молчание. Пусть это тебя не волнует, Федя. Я надеюсь, что сыщик нас не подведет. Если похищенное найдется, нам будет даже спокойнее. Оригиналы нигде не выплывут!

— А воры? Они молчать не станут.

— Им признаваться в ограблении ни к чему. И украденное они назад не принесут. Не для того они брали картину, чтобы вернуть ее.

Шумский нервно кивал, чувствуя, как взмокла под рубашкой и пиджаком спина. У входа уже собралась толпа посетителей и журналистов, до назначенного времени открытия оставалось полчаса.

В зале успели навести порядок, заменить разбитую керамику, убрать осколки. Только на месте пропавших этюдов и «Нимфы» ничего не повесили. Скоро здесь зашумит возбужденная толпа, защелкают фотоаппараты, заработают видеокамеры… У Шумского закружилась голова от предчувствия скандала.

Геннадий приехал за десять минут до открытия и сразу прошел в зал. Увиденное поразило его.

— Где картина? — звенящим голосом спросил он. — Куда вы ее дели?

Федору Ипполитычу стало дурно. Он отошел к стене, взял с подоконника бутылку минеральной воды, налил себе и выпил.

Чернов, покрываясь красными пятнами, пустился в путаные объяснения. В какой-то момент Геннадий был готов схватить его за плечи и встряхнуть, но постепенно остыл. То, что картина не исчезла, а только спрятана от любопытных глаз, как будто успокоило его.

— По-моему, вы перестарались, господа, — холодно сказал он. — Мнимое похищение — это лишняя реклама для «Нимфы». Картина в ней не нуждается. Кстати, почему вы меня заранее не предупредили?

— Нам эта мысль пришла в голову вчера, поздно вечером, — отвел глаза Чернов. — Не решились вас беспокоить.

— Я так понимаю, механизм уже запущен, — криво усмехнулся посредник. — Значит, пусть все идет своим чередом. Да… я забыл спросить… Вижу, вы не внесли «Нимфу» в каталог?

— Н-нет… — промямлил Анисим Витальевич. — Это часть нашего плана: окружить полотно ореолом тайны. Картину никто не видел, кроме меня, вас и господина Шумского.

— Вам это удалось, — холодно кивнул Геннадий.

Чернов нарочно не упомянул об охраннике, который тоже видел «Нимфу». Семену было приказано держать язык за зубами.

— Если проболтаешься, заставлю выплатить материальный ущерб! — пригрозил парню хозяин «Галереи». — Ты таких денег отродясь не видывал. Придется квартиру продавать, у родственников одалживать… по миру пойдешь. Так что держи рот на замке!

Ляпин струхнул. Он чувствовал свою вину. Надо было сидеть у пульта, у телефона, при оружии. Глядишь, и не случилось бы кражи.

— Клянусь — могила! — прикладывал он дрожащие руки к груди. — От меня никто ничего не узнает.

— Ладно, иди, лечи свою голову, недоумок! — разозлился Анисим Витальевич. — Из-за тебя теперь одни хлопоты. Спрячься подальше и носа не высовывай!

Геннадий прервал его воспоминания о разговоре с охранником.

— Хочу вас предупредить, господин Чернов, — с металлическими нотками в голосе сказал он. — Мой поручитель может сам пожелать приобрести «Нимфу». Смотрите, чтобы картина находилась в целости и сохранности.

В его глазах мелькнул недобрый блеск, а Чернова бросило в жар. Ноги стали ватными, во рту пересохло.

— Д-да… конечно… разумеется… — сам себя не слыша, забормотал он.

Геннадий сухо улыбнулся, откланялся. Когда затихли его шаги, к Анисиму Витальевичу подлетел Шумский.

— Вот! — брызгая слюной, зашептал он. — Я говорил, что это опасно! Как нам теперь быть?

— Не паникуй…

— Геннадия не проведешь, он что-то заподозрил! — держась за сердце, сокрушался Федор Ипполитыч. — Почему он про каталог спросил? А?

— Ну, спросил и спросил.

— Не-е-е-ет… — возразил Шумский. — Он просто так ни о чем не спрашивает!

— То, что картины нет в каталоге, пойдет нам на пользу, — рассудил хозяин «Галереи». — Нет ни снимков, ни каких-либо других изображений «Нимфы». Копию даже будет не с чем сравнивать.

— Как же нету? Как нету? А те фотографии…

— Молчи! — приложил палец к губам Чернов. — Нет никаких фотографий и не было. Понял?

— Рогожин подделку признает… его не обманешь. Страшно мне, Анисим!

— Художника еще найти надо. Объявится — договоримся! Деньги — великая сила, Федя.

— Я как подумаю об этом… спонсоре, — судорожно вздохнул Шумский. — У меня аж мороз идет по коже. Вот я его не знаю, ни разу не видел, а уже боюсь.

— Тебе не бизнесом заниматься надо, а в монастырь идти, постриг принимать! — потерял терпение Анисим Витальевич. — Нельзя же трястись от страха по всякому поводу?! Допустим, догадается покупатель, что вещь не подлинная… да ведь не убьют нас за это! В крайнем случае вернем деньги. Ну, прослывем мошенниками, лишимся репутации… Тоже не смертельно. Выкрутимся как-нибудь! Не впервой.

— Хоть бы Смирнов нашел настоящую картину, — прошептал Федор Ипполитыч и суеверно перекрестился. — Спаси нас, господи, и сохрани!

— Перестань…

В присутствии гипсового Аполлона, взирающего на них с откровенно насмешливой улыбкой, упоминание о другом божестве выглядело нелепо. Шумский сам смутился, покраснел.

— Фу-ты… — вздохнул, — Ну и денек!

— Пора начинать, — сказал Анисим Витальевич, глядя на часы. — Народ заждался.

Открытие выставки «Этрусские тайны» произвело фурор. Было много журналистов, критиков и представителей богемы. Дорогие буклеты разлетелись с быстротою молнии. Пришлось посылать в типографию за второй партией.

— Я говорил, надо привезти все, — довольно улыбался хозяин «Галереи». — Какой успех!

Большинство посетителей, желая выглядеть интеллектуалами и тонкими знатоками искусства, шумно восхищались, обсуждали эскизы фресок, этюды и своеобразную манеру живописи Рогожина. Звучали древние названия этрусских городов — Цере, Тарквиния… Множество людей толпились у пустого места, где должна была висеть «Нимфа», как будто они могли ее увидеть. Отсутствие картины в каталоге распаляло воображение. На ходу придумывались версии происшествия, одна замысловатее другой. Шумский и Чернов сохраняли невозмутимое молчание сфинксов. Это сбивало с толку, заставляло искать самые невероятные объяснения пропажи.

Отсутствие Саввы Рогожина тоже сыграло свою роль. Пошли слухи, будто художник пришел в отчаяние, лишившись лучшей картины, погрузился в глубокую депрессию, напился и даже хотел покончить с собой. А возможно, и покончил. И что в образе нимфы он запечатлел бывшую возлюбленную, трагически погибшую.

Тема смерти обсасывалась со всех сторон, обрастая романтическими и загадочными подробностями. Словом, журналисты, которым Чернов заранее заплатил, старались вовсю. Их фантазиям не было предела, как и любопытству публики.

Анисим Витальевич переутомился и к вечеру свалился с головной болью. Его одолевали дурные предчувствия…

* * *

Ночью, накануне того же дня, в Лозе прошел ливень. На дорогах стояли лужи, в которых отражались бегущие по небу обрывки туч. Деревья и трава успели немного просохнуть, но воздух был напитан испарениями земли; в низинах стелился молочный туман.

Старуха, соседка Рогожина по дому, стояла на крыльце, подслеповато щурилась из-под низко повязанного платка.

— Ничего не знаю, милок… Савву, видно, бес попутал. Он сначала выпивал понемногу, а потом все больше и больше. Жил одиноко, бобылем. А холостая жизня мужика губить! Видать, запил совсем, застрял у какой-нибудь пьянчужки, и квасят они теперя на пару. У нас ведь баб-алкашек хватает…

Смирнов поднялся по шатким, скрипучим ступенькам наверх, к двери художника, долго стучал, прислушивался — ничего. Бабка врать не станет, это он так решил проверить, для очистки совести.

Во вчерашний свой приезд в Лозу сыщик не смог встретиться с участковым полиции, поговорить. Тот уехал на свадьбу в соседнюю деревню.

— Сегодня мне повезет, — бормотал Всеслав, топая по заросшей бузиной и рябиной улочке к отделению полиции. — Участковый окажется на месте, живой, трезвый и в хорошем расположении духа.

Его молитвы были услышаны на небесах, потому что полицейский Коля Зыков как раз вернулся со свадьбы. Он сидел в тесном кабинете, изнывая от головной боли и с тоской глядя за окно на желтеющие старые клены. Перед ним стоял графин с водой, за которой он ходил к целебному ключу, коих на окраинах поселка имелось великое множество. Вода помогла унять тошноту и рези в желудке, но против тяжести в голове и ломоты в висках оказалась бессильна.

— Вам кого? — поднял Зыков глаза на вошедшего.

Всеслав представился сотрудником фирмы «Галерея» и даже показал соответствующий документ, выданный ему Черновым.

— Я ищу художника Рогожина, — без обиняков сказал он. — У нас с ним контракт.

— Ну и что? — не понял полицейский.

— Пропал куда-то Савва Игнатьич! Заказчик ждет, нервничает… фирме придется платить неустойку. Не могли бы вы помочь мне найти Рогожина? — Он вынул из кармана и положил на стол денежную купюру. — Разумеется, не бесплатно.

Зыков задумался, потирая ноющий затылок.

— Это не тот, что церкви расписывает? — спросил он.

— Тот, — обрадовался Смирнов. — Именно тот! Может, он работает в каком-нибудь храме? Или у женщины проживает? Есть у него знакомые, друзья?

— Собутыльники, — поморщился полицейский. — Пашка Лосев по кличке Лось, первейший его дружок. Они и пьют вместе, и святых на стенах рисуют. Вам адресок дать?

Смирнов записал адрес Лосева.

— Если Рогожина там нет, я опять к вам приду.

— Ладно. Будем думать… Лоза — поселок маленький, здесь человек бесследно не затеряется. Кто-то что-то слышал, кто-то что-то видел. Найдем.

Павел Лосев проживал в одноэтажном деревянном доме с резными наличниками, ставнями и красивым крыльцом. На подоконниках цвела розовая и белая герань. Во дворе лохматая собака дремала у будки. Она лениво приоткрыла глаза и тут же снова уснула.

— Эй, хозяин! — крикнул Смирнов, открывая калитку.

Собака вздрогнула, приподнялась и негромко гавкнула. Из окна высунулась худая старуха.

— Проходь, сынок, — сказала она. — Найда не кусается.

Собака, виляя хвостом, нехотя поплелась к крыльцу, принюхиваясь, не угостят ли ее чем-нибудь вкусненьким. Старуха, высокая и костистая, одетая в темное платье, показалась в дверном проеме.

— Тебе, небось, Пашка нужон? — спросила она хриплым голосом.

— Я насчет работы, — улыбнулся Всеслав. — Слышал, он храмы расписывает.

— Нынче от Пашки толку не будеть, — вздохнула старуха. — Запил, паршивец! Другую неделю не просыхаеть. Тут давеча приезжали какие-то… из города, пытали про Савву. Да разве от алкаша чего добьесси? Мычить и мычить… головой мотаеть, как мерин… Ох-хо-хо! Наказал бог сыночком…

Старуха горестно поджала губы.

— А кто приходил, когда?

— Не вчерась, а…

— Позавчера? — уточнил Смирнов.

— Ага, — кивнула старуха. — К вечеру. Приличные люди… Савву искали, дружка Пашкиного. Мы вместе с его матерью на ферме работали. Славная баба была Таля, померла давно. А парень у ей непутевый, на агронома учиться не стал, все картинки разные рисовал… в Москву уехал. Потом, правда, вернулся. Что это за работа — кисточкой бумагу марать? Одно слово — лентяй и неумеха. И моего дурака на мазню энту подбил, прости, господи! Савва, значить, рисуеть, а Пашка ему то лестницу держить, то кисточки и краски подаеть… вроде как на подхвате.

— Могу я поговорить с вашим сыном? — спросил сыщик. — Если он сам заказ выполнить не может, пусть хоть с Саввой меня сведет.

— Нету Саввы! — сердито сказала старуха. — Он где-то работу хорошую нашел, а Пашку не взял. Сам делаеть.

— Жалко, — притворно огорчился Смирнов. — Мне срочно нужно. А что за работа у Саввы?

— Кто ж его знаеть? Говорю же, Пашку не взял, не признался даже, куда едеть… нехристь! А мой балбес обиделся, в погреб забрался и полбутыли самогону вылакал. С тех пор и пьеть… холера на мою голову! Иди, сам погляди, какой с него работник.

Старуха сердито повернулась и скрылась в темной глубине дома, сыщик поспешил за ней. В горнице на высокой железной кровати лежал навзничь и храпел худосочный небритый мужик лет сорока, беспробудно пьяный, распространяющий вокруг себя запах перегара. Все попытки Всеслава растолкать его и привести в чувство ничего не дали. Пашка Лось дергался, мычал, но не думал просыпаться.

— Спить как убитай, — сказала старуха. — Нынче ночью сильная гроза была: грямело и сверкало, как в преисподней! Я со страху-то в чулане заперлась, а Пашке хоть бы что… храпить и храпить. Утром глаза продрал, самогон допил и опять свалился.

— Да, вряд ли я смогу с ним поговорить… — огорчился Смирнов. — Что же делать? Хоть бы Савва объявился! А есть в Лозе еще художники?

— Не-а… — мотнула седой головой старуха. — Нету.

— Савва с кем-нибудь дружил, кроме вашего сына? Может, друзья подскажут, где мне его искать?

— Я Рогожиных издавна знаю, — вздохнула бабка. — Савва с детства бирюк такой-то: набычится, вперится в одну точку и сидить… или малюет свои картинки. Блаженнай… Какие у него друзья, откуда? Прилепился вот к моему Пашке, вместе и кукують. То бранятся, то цалуются… особливо по пьяни. Да ты не кручинься так, сынок, — жалостливо пропела старуха, глядя на гостя. — Бяри ноги в руки и шагай в соседнюю дяревню, авось Савва там — работу закончил и деньги прогуливаеть.

— В какую деревню? — оживился сыщик.

— В Ключи. Мы там раньше жили, опосля уж в Лозу подалися… А Таля дом покидать пожалела, вернулася, да и померла одна-то. В ейном доме теперя Савва заправляеть… матери нету, ему и бог дал, — то бабу приведеть туда, то пьеть в одиночку, то картинки срамные малюеть… полуголых всяких… Тьфу! Я и городским тем-то, какие его спрашивали, про Ключи рассказала. Они на машине были, поехали… а нашли Савву аль нет… не знаю. Съезди и ты, милок. Талин дом стоить на отшибе, почти у самого леса, а во дворе колодезь с пятухом. Его Савва ишшо мальцом вырезал, прибил и раскрасил.

— А как туда добраться, в Ключи? Автобус ходит?

— Ходить, только редко. Пяшком дойдешь, ты молодой, прыткий, — улыбнулась старуха, показав несколько уцелевших зубов.

Смирнов поблагодарил ее и зашагал по укатанной телегами мокрой грунтовке. Она тянулась вдоль пруда, заросшего ольхой и камышом. По дороге сыщик размышлял. «Люди из города, о которых говорила старуха Лосева, видимо, Шумский и Ляпин, приезжавшие в Лозу на поиски Рогожина. Ездили они в Ключи или поленились? Скорее всего, ездили. Им было необходимо найти художника как можно скорее. Значит, Рогожина в Ключах не оказалось. Время поджимало, до открытия выставки оставался один день, и Чернов решил обратиться ко мне. Я приехал, не нашел Савву по указанному адресу, не застал участкового полиции, расспросил бабку-соседку и людей, проживающих рядом с домом Рогожина, ничего от них не добился и вернулся в Москву. Если бы я вчера пришел к Лосевым и узнал про Ключи, удалось бы мне найти художника?»

Интуиция подсказывала ему, что нет, а разум твердил обратное. Приди он к Лосевым вчера…

— Нечего сожалеть о прошлогоднем снеге! — сердито проворчал Всеслав, уступая дорогу резво бегущей лошадке.

Лошадка везла большую телегу, на которой сидел молодой парень в кепке. Он оглянулся на Смирнова, весело улыбнулся и остановил лошадь.

— Подвезти? — спросил. — Я в Ключи еду, к тетке, кабанчика резать. Если по пути, садись.

Смирнов без лишних разговоров забрался на телегу и уселся, свесив ноги. Как давно он не ездил в телеге? Наверное, лет семь или восемь. Стук колес по деревенской дороге, запах сена, лошадиного пота, ремней, говорок парня, который сетовал на дождь и на скуку, убаюкивали Всеслава. Иногда колеса попадали в полные жидкой грязи колеи и хлюпали, чавкали. Наверное, он задремал.

— Эй, тебе куда? — спросил парень, оглядываясь. — Приехали.

Сыщик открыл глаза и увидел глухую деревеньку Ключи — потемневшие деревянные домики, окруженные садами и огородами. Пахло навозом, дорожной грязью. Где-то брехали собаки, у заборов копошились куры. Он поблагодарил парня кивком головы и слез с телеги, разминая затекшее тело.

«Немой, что ли? — удивился про себя парень, трогая. — Молчить и молчить, будто воды в рот набрал».

Смирнов молчал намеренно. В его планы не входило докладывать всем и каждому, кто он и зачем приехал. Отчего-то стало тревожно…

Заросшая бурьяном улочка была пустынна, много домов выглядели заброшенными — ставни и двери заколочены, заборы покосились. Улочка привела его на окраину деревни, к лесу. Дом, доставшийся Рогожину по наследству от матери, действительно стоял особняком, в отдалении, почти на краю дубовой рощи. Забор местами развалился, двор зарос рябинами, высокой травой.

Вокруг стояла та безмятежная, благостная тишина природы, которой никогда не бывает в городе. Слабо шумели огромные, отмытые ливнем груши-дички, закрывающие дом от любопытных глаз, жужжали насекомые, влажно пахло разнотравьем и дубовыми листьями. Среди кустов шиповника, усыпанного мелкими красными плодами, виднелся колодец; черную крышу над ним украшал облезлый деревянный петух. Едва заметная тропинка вела к крыльцу дома, двери и ставни были закрыты.

Смирнов внимательно осмотрелся, прислушался и двинулся вперед. Ступеньки крыльца почти сгнили, и подниматься по ним надо было осторожно. Всеслав потянул дверь, она с тихим скрипом отворилась…