Виват, Петербург! Выпуск 8

Наталья Смирнова

В книгу вошли произведения участников литературного объединения «Виват, Петербург!»: поэзия, проза, стихотворения юных поэтов.

МАРИНА ЦАРЬ ВОЛКОВА

Рождественское

Инеем укутаны дома,

В огоньках рождественских аллеи.

А рука в руке — гулять теплее.

Город мой, к лицу тебе зима!

По мостам замёрзшим в новый год

Мы пройдём легко и невесомо,

Улыбаясь улицам знакомым,

Не грустя о том, что всё пройдёт.

Фонарей оранжевых круги,

Ветер, что играет кромкой платья,

Медленные, долгие объятья,

Быстрые, летящие шаги —

Мир объяла снега белизна,

Но глазам не скрыть, как ты мне нужен, —

В зелени цветёт средь зимней стужи,

Прячась под ресницами, весна.

Огоньки и туманы

Огоньки на мосту и туманы —

Белый пар над застывшей Невой.

Я бегу на работу. Так рано —

Только снег над моей головой,

Будто в вальсе, кружится, сверкая,

Так легко заметая следы.

Убежавшему в утро трамваю

Тонко вторят звенящие льды.

Заметеленный, предновогодний,

Город чутко встречает зарю.

Я по улицам зимним сегодня

Словно в сказке волшебной, парю.

И душе так спокойно мятежной

Знать, что где-то в лесной тишине

Ты проходишь тропинкою снежной,

Улыбаясь снежинкам и мне.

Письма белые

Оттепель. Почки набухли, смелые,

Тянется к небу сквозь лёд росток.

Мне бы писать тебе письма белые,

Чтобы всё красное — между строк.

Чтобы сирень расцвела душистая,

Нежностью в окна струясь квартир.

Чтобы вернулось родное, чистое,

Самое важное слово «мир».

В снах заблудившись большого города,

Тихую песню всю ночь пою.

Как же мне важно средь тьмы и холода

Добрую душу сберечь твою.

Писатель

Дрожит усталая рука, как будто не тверёз…

Как чьи-то мысли — облака, летящие меж звёзд —

Затейливей и краше нет тех облачных фигур.

…Всю ночь горит в оконце свет. Зелёный абажур

Уютным зонтиком сокрыл словес чудную вязь.

О, сколько сказочных чернил истратил я, смеясь

Над смертью, страхом и тоской! Но плакал вновь навзрыд

О скудной памяти людской, в которой лад — забыт…

Мой славный род! Мой милый край! Не вам идти на дно.

Сшивай, перо моё, сшивай историй полотно!

Я возрождал и исправлял, не мысля зачеркнуть

Ни строчки. Сердцем вещим знал: забвение — не путь.

И даже если мучит стыд, и если жить невмочь,

Никто не должен быть забыт!.. Неслышно тает ночь.

Росы живое серебро дрожит на васильках.

Скрипит, скрипит моё перо, рассеивая в прах

Сомнений тьму. Зари лучи касаются ресниц.

От доброй Вечности ключи я спрятал меж страниц.

Встаёт рассвет, горяч и ал, знаменьем на пути.

Кто Книгу Жизни написал, тому легко уйти.

Сентябрь в Павловске

Весёлый шмель по-летнему гудит —

Пушистый шар парит над георгином.

Осенний день не ведает обид,

Он шлёт тепло и свежий ветер в спину.

Опавших листьев танец меж колонн

Уму покой даёт, душе — отраду.

Ах, как прекрасен юный Аполлон!

Вот-вот сбежит от древней колоннады

Вниз по тропе, подальше от людей,

(Не стоит смертным видеться с богами).

Здесь под дубами столько желудей

Лежат ковром, хрустящим под ногами,

И друг Эол в звенящей ворожбе

Лесных ветров, поёт, лаская лиру,

Что без меня не пишется тебе,

А без тебя — так неуютно миру.

Созвездие белого шиповника

Успеть бы надышаться красотой,

Не прятать душу в сумрачные латы.

Шиповник над гранитною плитой

(мы лишь за гранью твёрды и крылаты)

Душистые роняет лепестки,

И вот уже не видно полустёртых

Ни букв, ни цифр. А мысли так легки,

Что не тревожат ни живых, ни мёртвых.

И я не знаю, с кем осталась тут,

Но знаю верно: только в правде сила.

Меня в созвездье том не упрекнут

За то, что так безудержно любила

Не только лишь берёзку за окном,

Реки изгиб, смородину на блюде…

Ведь Родина — один наш, общий дом,

И в нём всегда всего важнее — люди.

И если в них любой летит снаряд,

То мне он точно в сердце попадает.

Не отмотать тяжёлых лет назад,

Всё меньше на Земле родная стая.

И эту боль, и трещину внутри

Не зашептать и не избыть вовеки.

…Шиповник ни о чём не говорит.

Он лепестки смыкает, будто веки,

В закатном свете. Лёгким ветерком

Бутоны золотой ласкает вечер.

Не плачьте о беспамятстве людском

И за живых — зажгите молча свечи.

Сосна

Среди зимы прибоя отголоски

Доносятся, гоня с души печаль.

Одна сосна (времён ещё петровских)

Стоит, как будто вглядываясь вдаль.

Сковало льдами волн могучих гривы —

Стремительно, стихийно, на бегу.

Вздыхает бор над замершим заливом,

В безмолвии застыв на берегу.

Но снегири, восторженно алея,

Не бросят нас грустить в метельной мгле,

И повторяя подвиг Прометея,

Огонь несут к заснеженной Земле.

И снова небо красками богато,

Какой пожар пылает с высоты!

Деревья улыбаются закату,

Храня внутри весенние мечты,

И кроны их на небе ярко-алом

Как будто бы прочерчены углём.

А та сосна, что о морях мечтала,

Однажды станет славным кораблём.

Ночи белые над садом

Писем нет. Усталый вечер умывается дождём.

Мы одной заветной встречи столько дней протяжных ждём,

Что в века уже сложились — ожиданью нет конца.

…А вчера лазурный ирис распустился у крыльца.

Не грустя, души касаясь нежно-нежно, чуть дыша,

Я качаю, улыбаясь, на коленях малыша.

Дни тихи и гости редки. (А желанный — лишь один).

Ароматной, тонкой веткой к небу тянется жасмин.

Я тебе бы рассказала, как в рассветную пору

На лоскутном одеяле разметалась поутру

Лепестков душистых стая. А под вечер на окне

Милый зяблик пел, порхая и подмигивая мне.

Лето… Папоротник листья распушил, в узор сложив.

Не доходят, видно, письма. Ну и ладно. Был бы жив,

Был бы здрав — уже отрада.…Ветер песню вдаль унёс,

Ночи белые над садом сеют в травы звёзды рос.

Кальвадос

Там, где закат цветком раскрылся ало,

Даря лучи изменчивой волне,

Мы будем пить кальвадос из бокалов

И говорить о мире и войне.

О славном прошлом, вырванном с корнями

(Фантомна боль оторванных корней!)

О том, что было с нами и не с нами

В безумной череде кровавых дней,

Отчаянно хватаясь друг за друга,

Хоть каждый — дальше самых дальних звёзд…

…А за окном опять всё та же вьюга —

На тысячи бескрайних русских вёрст.

Так много снега и так мало света,

Вздохнёшь — и изо рта метельный пар.

Какой кальвадос? Даже водки нету.

И я спешу поставить самовар.

Огонь и чай — щедрейшие подарки

Сегодня от неласковой судьбы.

А рядом — Триумфальной краше арки

Могучие старинные дубы.

Смотрю в окно — и словно сказку вижу,

Ожившую на этих берегах.

Она прекрасней Ниццы и Парижа —

Земля моя, уснувшая в снегах.

В такую ночь одна любовь и греет,

На вечность вновь растягивая миг.

А времена — такие ж. Не светлее,

Чем на страницах Ремарковских книг.

А прабабушка очень любила сирени

Моим родным — прабабушке Марии Григорьевне

и прадеду Андрею Алексеевичу

А прабабушка очень любила сирени —

Сад уютный, ограды чугунную вязь…

Муж носил ей охапки и клал на колени,

А она улыбалась, от счастья светясь.

В мае дом — настежь окна, разбуженный, чистый,

Пол с рассветом любовно натёрт добела.

И гуляет по горнице ветер душистый,

Занавески вздымая, как птичьи крыла.

Не осталось потомкам ни дома, ни сада,

Лишь на фото в альбоме заветный тот сад,

Где прабабушка Маша погибла в блокаду.

Прадед в страшный тот год защищал Сталинград.

В сорок пятом вернувшись, застал только остов,

В неизвестной могиле родная жена.

Стал с тех пор, словно необитаемый остров,

И геройства, и горя отведав сполна.

И лишь в мае сиреней лиловое пламя

Оживало и нимбом сияло над ним,

Словно тонкая ниточка между мирами,

Словно память о тех, кто, как прежде, любим.

Он вздыхал, усмехаясь, застенчиво-мудрый,

И шептал: «Как же долго здесь не были мы…

Обнимать бы сиреней душистые кудри

И не помнить вовек сталинградской зимы.

И не помнить вовек ленинградской зимы»…

Февраль

В пушистом снегу очарованный дом —

Так ласков февраль на земле.

Касается ирис лазурным крылом

Прохладной воды в хрустале.

Рябины осталась последняя гроздь —

Не страшно, так близко весна.

Ночами поёт мне застенчивый дрозд,

На ветку присев у окна.

А с улицы льётся медовый янтарь

На тропки прерывистых строк.

Снежинок влечёт одинокий фонарь,

Как бабочек — дивный цветок.

И смотрит фонарщик на старом мосту

В плену у заснеженных грёз,

Как нежно целует рассвет бересту

Проснувшихся тонких берёз.

Душа закону высшему верна

Средь темноты, неправды и разбоя,

Когда ни лат, ни дружеской руки,

Тот не умрёт, кто может быть собою,

Всем временам суровым вопреки.

Не сгинет тот, кто в путь идёт без маски

И, веря в жизнь, всему живому рад,

Растит цветы и дарит миру сказки,

Хотя внутри порой бушует ад.

Ты спросишь вновь: нужны ль сейчас поэты?

Но, хороши они или плохи,

Во тьме — бесценна даже капля света,

В войну — нежней рождаются стихи.

Пусть волшебство упрямый ум разрушит,

Пусть лучший мир пока на грани сна,

Не запереть в темницу боли душу —

Душа закону высшему верна.