В дециметрах от рая

Наталья С. Самсонова

Это «странное», но интересное, по мнению читателей, сочинение номинировалось на неформатную общенациональную российскую премию.

6-е отступление: Филин и Фея

— Двадцать третий двадцать второму. Пшшшшшшшш, у нас, похоже, незваные гости.

— Кто там?

— Кто-то перелез через забор, идет внутрь территории.

— Там табличек до хрена про частные территории.

— Может в темноте не видно.

— Скажи еще, что читать не умеет.

— Ржунимагу.

— Серьезнее. Серьезнее!!!

— Ба! Да это же Филин.

«Филином» охранники котеджного поселка звали возрастного жителя близлежайшего наспункта, который периодически приходил в лесной массив, откапывал из листвы старый бинокль и, забираясь на дерево, уже несколько недель наблюдал за отдыхом жителей коттеджа.

Особенно часто он наводил свои окуляры на беседку. Охрана при близлежайшем рассмотрении видела, как жадно он облизывается и сглатывает во время коктейльных вечеринок. Он ерзал на ветке, утирал потные ладошки о рубашку, перелезал туда-сюда и пару раз чуть не свалился вниз в алкогольных позывах. Иногда, обозревая танцы молодых девчонок, он тянул ворот рубахи вниз, как будто его что-то душило, тормошил штаны. Его слюнявая нижняя губа оттопыривалась и подрагивала в такт неровному дыханию.

— Двадцать второй главному. У нас старый знакомый гость из близлежайшего наспункта.

— Неужели «Филин»?

— Подтверждаю.

— Что делает?

— Бредет в сторону беседки. Упал в канаву. Снова бредет. В беседке встреча.

— Что будем делать?

— Может, попросим Мауризио выпроводить его? (Мауризио — это кличка того на вид добродушного пса, который был на самом деле гремучей и тщательно выдрессированной помесью ньюфа и мастино-неополитано). Он изгонял незванных одним своим видом улыбающейся слюнявой огромной пасти.

— Не надо. Залижет насмерть.

— Мелвин Гетармович, на территории гость. Идет к беседке, ранее наблюдал за домом, из местных.

— Ничего не предпринимаете.

Мел попросил присутствующих выключить смартфоны и приглушил внешнее освещение на умном доме. Шорох где-то в саду сначала пошел куда-то в сторону после выключения света, потом вернулся на ту же стезю. Присутствующие ловко поднялись с лавок и притаились за перилами.

Покачивающаяся фигура поднялась в беседку и уверенно пошла в сторону скрытого шкафчика со спиртным. Мел набил месседж темным на темном фоне: «знает куда направляться».

Бряцанье бутылок. Что-то выпало из шкафчика и разбилось. В воздухе потянуло запахом спирта и нежным фруктовым ароматом. Гость шарился вслепую. Искал что-то определенное.

— Какого года было вино? — Мелу пришел месседж.

— Похоже, 1962 и неплохое, — последовал ответ.

— Появляемся?

— Одновременно. На три-четыре!

Клац. По мановению кнопки на пульте в беседке и на доме зажглось освещение, и незваный гость нежданно оказался окруженный людьми со смартфонами в руках.

Гость был жалок. Тощий, в спадающих штанах, в рубахе с оторванными пуговицами непонятного цвета, в сношенных несношаемых пыльных обрезках сапог времен среднего СССР. Он стоял под светом камер и сжимал в руке предмет его вожделения — большущую бутылку импортного элитного коньяка. На худом горле под щетиной туда-сюда ходил кадык в предвкушении. Темные глазенки горели агрессией ребенка, у которого отнимают долгожданную игрушку. Он дергал головой с сальными, давно не мытыми ветхими волосиками.

— Ты кто?

Воришка аккуратно поставил бутыль на лавку и, не снимая ладони с ее горлышка, показал жилистой рукой на себя и переспросил:

— Кто я?

Потом наклонил голову ниже, причмокивая, пошевелил губами и сказал:

— Я? Я — Юраша. Не бейте.

Он вытянул голову вперед и стал заглядывать в лица тех, кто окружил его неплотным кольцом, пытаясь угадать реакцию. Половина лиц им вообще не интересовалась, уткнувшись в гаджеты. Но от одного лица его передернуло так, что он чуть не уронил вожделенную бутылку на пол.

С этим лицом Мелвин и остальные мужчины переглянулись. Он покивал головой и пожал плечами, содержимое которых так напугало Юрашу. Последний побледнел, стал переминаться с ноги на ногу, подседать и елозить на одном месте.

Плечи пошевелились еще раз:

— Юрий Николаевич Ш., «Юраша», такого-то рода рождения, производил наблюдения за данным коттеджем из лесного массива с применением марки бинокля такого-то года выпуска столько-то времени, такого-то числа упал с этого дерева, проживает с матерью, от матери столько-то жалоб, задерживался тогда-то, общался с тем-то и т. д. Так?

Юраша остолбенел:

— Не бейте, — еще раз пробубнил он, гладя бутыль по горлышку.

Мужчины быстренько перекинулись месседжами и взглядами, по результатам которых все сморщились в презрительной гримасе и покачали отрицательно головами. Судьба Юраши была решена.

— Куда его? — пришел вопрос от начальника охраны, сопровождаемый знаком «3» в верхнем регистре.

— Вот еще! — «Пупсик» и еще некоторые была за экономию средств бюджета.

— С территории выкинуть, с пенделями, но без рукоприкладства, пачкаться еще… — поступило коллективное решение.

Появившиеся в беседке как из ниоткуда натренированые улыбчивые молодые люди ловко подхватили нарушителя празднества за все места и поволокли к воротам. На его лице, уносимом в темноту, был взор отчаяния, направленный к бутыли, так и не ставшей его. Он открыл мокрый рот со сношенными зубами и даже протянул к удаляющейся беседке скрюченую руку. Одна из присутствующих щелкнула его и наложила фильтр. Получился кадр из ужастика.

Туловище Юраши было транспортировано за ворота с минимальными церемониями и минимальным количеством синяков.

Перед «выпархиванием» возрастной охранник наклонился к пьянице:

— Чтоб сюда больше ни-ни, понял? Мы с тобой одинаково начинали за одной партой, с отцами гулящими, с мамками заплаканными, с лопатами на огородах вон в той деревне. Ты в такое безобразие сам превратился. Сунешься еще раз — валандаться с тобой не будут. Узнаешь меня? Понял?

Юраша утвердительно и мелко покивал засаленной башкой.

— Летел, как филин, — отрапортовал в беседку самый молодой из охранников.

Вся деятельность «Филина» за последние несколько недель и детально последних часов была выслана подчиненным с указанием о необходимости усиления воспитательной работы среди широких масс и наизлобнейшим смайликом.

— Сердит, — сразу поняли получатели. А к началу рабочей недели будет лют. И пошли отлавливать Юрашу для профилактической беседы.

Соблазнение юриста программистом

— Ему в жизни нужно больше радостей, нужно занять его досуг, отвлечь его мысли об алкоголе, — любитель девушек в беседке (наверно для привлечения внимания вот этой длинноногой и умной красотки с юридического факультета) выступил в просветительском стиле по этому поводу, в связи с чем был закидан подушками и освистан.

Красотка, впрочем, отодрала взор голубых глаз от очарования смартфона и посмотрела на программиста не без интереса:

— Если переодеть его из этого жуткого вытянутого свитера и старых джинсов, то он вполне симпатичный культурный нежный на вид и не такой рациональный и сухой, как парни с моего университета. Он чуть толстенький. Может сам себе готовит? Это было бы прекрасно! Потому что я и дальше смогу завтракать одним кофе, — мелькнуло где-то посреди высокого юридического АйКью.

Сердце любителя беседочной романтики забилось чаще. Неужели прецедент состоится? Он стал шарить где-то за обрешеткой беседки в попытках срочно нарвать букет с окружающих кустов. Такой грациозной фламинго нужно что-то поднести, пусть пока только букет. В программисте опять проснулся самец. Токующего тетерева.

Потом он пересел к ней поближе и, взглянув мельком на экран ее смартфона, восхитился ей еще больше — никаких лайков — четвертая глава Гражданского кодекса, интеллектуальная собственность на программное обеспечение. О! Какая фемина! Шарман! Даст? В смысле пообнимать? Хотя бы за коленочки?

Приятели загалдели:

— Электронные твои мозги! Пойми же, что он с ног до головы булькает и его несколько десятилетий его жизни ничего, кроме этого бульканья не интересует! — объясняли окружающие программисту. — Он тебя с твоими намерениями пошлет куда подальше, особенно если в тебе материальной заинтересованности иметь не будет на алкоголь. Так отец его жил, так дед и прадед его жил, может и прапрапрадед. А ты про досуг какой-то мелешь.

Потопленный в небесной голубизне, перетекающей где-то внизу в стройнющие ноги, программист уже почти забыл про Юрашу…

Тут на главной дорожке мелодично посигналил импортный гудок. На «бегемотике» приехала опоздавшая «наша Фея», как ее за полноту, любовь к романтическим нарядам и благотворительности называли окружающие.

Это была впечатлительная дама, прожившая многие годы в изящной и легкомысленной Италии, окутанная любовью старинных римских родов, одевавшаяся в длинные просторные платья-балахоны и закалывавшая в высокие прически блестящие волосы цвета крыла ворона.

Несмотря на большую массу, она целыми днями легкой походкой сновала по своим подопечным организациям, помогая то тут, то там. И прекрасно водила здоровенный внедорожник, в салоне которого иногда были кучи гуманитарки. Подгузники — детям одиноких матерей, питание — одиноким старикам, лекарства для лиц без определенного места жительства, подарки на новый год малоимущим, льготные билеты, подарочные сертификаты и многое другое феерично распределялось в пользу бедных.

Сейчас она вышла из машины и, пройдя с распростертыми руками и поцелуями через компанию, как любили говорить «защебетала»:

— Представляете, представляете! Подъезжаю я к вам, а тут у меня в фарах высвечивается персонаж, прямо как с картины «Бурлаки». Помните, как мы ходили на выставку? Худой такой, бредет поникши главою, руки изможденными плетьми повисли вдоль ветхой одежды, ноги заплетаются, что-то бормочет и синяк под глазом. Может? Может на него напали?

Мужчины посмотрели на начальника охраны, который в это время внезапно стал рассматривать лампочки под потолком, покачиваясь из стороны в сторону, будто его это не касается.

Потом он посмотрел на них и сделал пальцами жест «чу-чуть».

Остальные скептически поджали губы и закатили глаза вверх и в кучку: «Фею» наверняка опять проставили.

Она воспринимала все через призму роскошной итальянской действительности. Однажды, только приехав с благотворительностью на родину своих предков, она подала нищему в евро столько, что он не только мгновенно вылечился от болезни ног, но и стал впоследствии преуспевающим человеком.

Она продолжила:

— Я ему побибикала и подзываю подойти. Мол, помогу сейчас. Он такой худющий-прехудющий, — продолжала она, потрясая изящной головкой с десятками годовых доходов «худющих» в ушах. — И достаю портмоне, то, мое любимое, итальянское, для рублевых купюр….

Все выдохнули, итальянское с рублевыми купюрами — это еще ничего. Экспрессивнее было бы достать кенийское портмоне из кожи белого аллигатора с американскими купюрами. Синьорита в своих порывах иногда забывала о валютном курсе. Удивительно то, что она иногда забывала свое белое портмоне в самых неподходящих местах и его почему-то всегда его возвращали с неизменным содержимым. Может, потому, что в тех местах валюту в глаза не видывали и принимали за диковинные фантики? Или одним портмоне всех не накормишь.

«Плечи» пошевелились:

— Дорогая…… все ценят Вашу истинно женскую реакцию обогреть и накормить, вы слишком эмоциональны. Этот худенький-прехуденький за всю жизнь палец о палец не стукнул, чтобы потолстеть или купить себе приличную одежду, — разъяснил ей чин, уже пролиставший краткую биографию лица, забравшегося за емкостью с алкоголем. К тому же он алкогольный язвенник, судя по его медицинской карте. Он дебошир, избивавший под воздействием алкоголя свою мать. И недавно предпринял попытку кражи прямо вот из этой беседки…

— Ах, неужели!?

Вобщем, в тот вечер все удискутировались до хрипа, ища ответ на вопрос: «Что делать?». Подушки с беседочных скамей летали только так.