Кочумай, Кочебей. Старая история из жизни детективного агентства

Наталья Павловна Курапцева

В отличие от большинства героев современной детективной литературы, героев Натальи Курапцевой можно любить, что сближает ее книги с общей традицией русской литературы. Двое выброшенных из жизни людей, Учитель и его Ученик, в прошлом – неплохие журналисты, создают первое в городе частное детективное агентство и получают задание расследовать убийство восьмилетней давности в среде андеграунда…

Глава 5

На следующее утро Пит приехал в контору «КП». Приехал для порядка. Обычно по утрам здесь появлялась Мила, и если что-то происходило, она звонила в Особняк. Но Мила прохлаждалась в тропиках, и следовало хотя бы иногда проверять информационные системы, а также рулевое колесо.

Никаких новых сообщений не было, факс молчал, как убитый. «А если бы не звонок из Вашингтона? — мелькнуло в голове Пита. — Что бы мы сейчас делали? Август, мертвый сезон…»

Информация, идущая по компьютерным сетям, поступала и в Особняк, ее анализировал Кир. Самое простое (но и самое сложное), что могло произойти в конторе — это телефонный звонок. Этот номер телефона был занесен в телефонные справочники в раздел «Агентства информационной безопасности». Кроме того, он курсировал в коммерческих кругах. Кир года два назад запустил довольно сложную схему информационной дезы, в которой фигурировал номер телефона конторы. И она срабатывала, как это принято в России, с точностью до наоборот: люди начинали верить в магическую силу телефона, который «могу дать вам только под большим секретом». Так что клиенты сначала звонили. Но для того, чтобы услышать этот телефонный звонок, нужно сидеть и ждать. Или не ждать, что еще лучше, — просто сидеть и делать вид, что тебе тут хорошо. А почему бы тут и не должно быть хорошо?

Пит ополоснул кофеварку, засыпал кофе, включил прибор в сеть, нажал кнопку обогревателя — в полуподвальном помещении даже летом было сыро, а значит холодно и неуютно. После чего он устроился в кресле с книжечкой, но сначала еще раз бдительным оком оглядел контору.

Стол с компьютером и факсом, за которым обычно сидела Мила, высокопрофессиональный системщик, был пуст. Два стола напротив — тоже. А вот середина помещения с электрокамином, журнальным столиком, телефоном и двумя креслами, самое уютное место офиса, занимал Пит вместе со своими длинными ногами. Здесь и была сосредоточена жизнь детективного агентства. Столы — не в счет, компьютер — тоже, он жил совершенно самостоятельно, независимо от самих хозяев.

Пит никак не мог осилить первую страницу, потому что все время возвращался к сегодняшнему утру. Он, разумеется, предполагал, что теории и тексты Булатова заинтересуют Кира. Но ему в голову не могло прийти, что шеф после прослушивания диктофона просто выпадет из времени и пространства. Пит мог допустить азартный интерес Кира, его доброжелательное и все же снисходительное отношение к новой информации, но полное погружение в нее?.. Уже засыпая, Пит все слышал снизу, из гостиной бубнящий голос Булатова. Кир прослушивал кассету пятый или шестой раз. Наизусть выучивал?..

Утром Пит обнаружил шефа все в том же положении. Кир сидел на полу, обложившись книгами, картами, планами старого Петербурга. По всему ковру были разбросаны гравюры Садовникова, большие иллюстрации Добужинского к «Преступлению и наказанию». Это была мизансцена! Типа «Гений в порыве творчества». Кир умел красиво обставлять свои душевные порывы, поэтому Питу всегда казалось, что наибольших результатов Кир сумел бы добиться на поприще постановки театрализованных зрелищ. Правда, режиссер обязан мыслить художественными образами, а мышление Кира было строго аналитическим, даже хирургическим.

Кир поднял голову, встал на ноги, с хрустом потянулся.

— Я бы не отказался от кофе, — подумал он вслух. — Иди ныряй в свои ледяные проруби, я сейчас все приготовлю.

Пит вернулся после купания к столу с дымящейся яичницей. Кроме этого банального блюда, стол украшали помидоры, лук, розовое сало из морозилки. Белый фаянсовый кофейник завершал натюрморт.

— Коньяк? — поинтересовался Кир.

Пит помотал головой.

— А я выпью, — разрешил себе Кир и налил коньяку в старинную толстую рюмку.

Он выпил и с аппетитом набросился на еду. Употребив все, что было на столе, Кир отхлебнул кофе и сообщил:

— Ради таких ночей, очевидно, и стоит жить на белом свете.

— Я знал, что тебе понравится, — улыбнулся Пит. — Ты у нас великий аналитик, попробуй теперь привыкнуть к мысли, что синтетическое мышления — ступень, как я понял, более высокая. Мне показалось, это некая недосягаемая вершина разума.

— Не разума, — поправил Кир, — а сознания… Ты знаешь, я всю жизнь страдал от того, что оказывался умнее всех.

— Я помню, — сказал Пит. — Ты сидел в редакции совершенно пьяный и плакал: «Я умнее их всех…»

— Правильно! — одобрил Кир воспоминание. — Но даже сказать об этом было нельзя — никто не поймет. Некому… Разве вот тебе, но тебя не интересуют преимущества чужого интеллекта…

— Не интересуют, — кивнул Пит — Меня не интересуют преимущества или недостатки даже своего собственного интеллекта. Не дурак — и на том спасибо.

— Цену своим мозгам я, конечно, знаю, — удовлетворенно сообщил Кир, — поэтому отдаю себе отчет, что мой ум уникален всего в трех-четырех параметрах. А их — бесчисленное множество… Да, мы с тобой нашли уникальный разум. То, что Булатов сделал очевидным… Туда просто никто не смотрел, потому что никто не ищет пятый угол в квадратной комнате. Ты знаешь, что он сделал в своей пьесе? Он вывел на чистую воду Федора Михалыча, — Кир блаженно рассмеялся. — И надо же, в какую ловушку угодил сам! Впрочем, он просто оказался верен своей собственной теории синтеза: «Все то, что случится, случиться должно…» У Булатова есть один недостаток… нет, недочет — он раб своей собственной идеи. Вот почему я предпочитаю быть отстраненным от любой идеологии. Русский человек, которому в голову пришла идея, — это…

— Ленин, — сказал Пит.

— Правильно, — удивленный точностью ответа, повернулся к нему Кир. — Известно, куда ведет дорога, вымощенная благими идеями. Булатова она привела в тюрьму. Спрашивается: на какого черта нужны идеи? Отвечаю: скучно жить на этом свете господа… «Если бы нынче свой путь совершить наше солнце забыло, завтра целый бы мир озарила мысль безумца какого-нибудь!» — процитировал он со вкусом одного из своих любимцев, Беранже.

— Ты считаешь, что Булатов не убивал?

Кир налил себе третью чашку кофе, закурил, подумал.

— А вот не знаю, — казалось, Кир был поражен. — Все это не более, чем интересно. Никаких доказательств нет.

— Но ты же говорил, что тебе будет достаточно моего слова: убивал Булатов или нет.

— И что ты думаешь? — заинтересовался Кир.

— Нет, — совершенно спокойно ответил Пит. — Булатов никого не убивал. Как сказала Татьяна Кочина, цитирую: «Булатов? Ногами? Кочубея?!» Вопрос, восклик, кавычки закрыты. Конец цитаты. Для этого необходимо, чтобы твоей движущей силой, хотя бы в отдельные моменты жизни, была ненависть. Булатов не умеет ненавидеть так же органически, как ты, например, не умеешь врать. Это врожденное, этому нельзя научиться. Это можно рассматривать как дефект или, наоборот, как Божий дар… Чем-то наш Булатов напоминает блаженного…

— Не умеет ненавидеть… Аргумент. Я этого не знал. Но не доказательство.

— А ты, значит, собираешься найти и представить его бывшей жене доказательства? — теперь был поражен Пит.

— Нет, не его жене. Я хочу представить доказательства Игорю Булатову в том, что он, Игорь Булатов, никого не убивал.

— Значит, тебе тоже показалось, что он сомневается сам в себе?

— Видимо… Иногда… С тобой я не согласен, он не свой раскол сознания анатомирует, как ты изволил выразиться. Но он был пьян и не контролировал свое подсознание. Сознательно он убить Кочина не мог, это точно. Но подсознательно? Вот в чем вопрос вопросов. Он сам этого не знает и никто этого не знает, кроме… убийцы. И если убийца все-таки Булатов, возможно, он уже испил свою чашу… Ночью я понял очень простую вещь: даже вместе с тобой мы не сможем заменить Федора Михалыча. К сожалению. Мы не напишем роман, который превратится в основополагающий миф человечества. Ты едешь в город? Я с тобой! Я хочу пройти эти семьсот тридцать шагов.

— Зачем?

— Я живу в этом городе сорок семь лет, и мне ни разу не пришла в голову простая мысль пройти ножками этот путь. Ни разу… Я хочу! Желания не поддаются логическому объяснению. Хочу! Хочу луну с неба… Хочу пройти этот путь. Кстати, приглашаю тебя быть моим спутником. Отказываешься?

— Я поеду в контору. Не могу чувствовать себя таким свободным… от всего…

— Заводи тачку, я буду готов через пять минут.

Пит высадил шефа на Сенной площади и поехал в контору. Теперь, в ожидании кофе, он углубился в очередную книжечку Ирвина Шоу. Первая страница, в конце концов, проскочила, а дальше пошло, как по маслу.

Он читал с наслаждением, с которым каждый человек кайфует над любимой книгой, будучи совершенно один. Потом он отложил книжку, налил себе кофе, закурил.

В комнате стало тепло, и Пит вспомнил, что жизнь хороша именно такими пустяками. Радоваться этому его научил Кир, большой любитель жизненных благ, которых у него почти никогда не было. Но он умел их создавать: крахмалил скатерти, сервировал столы, расставлял цветы в вазах. Он сам сделал в своей квартире кухню и стеллаж для книг во всю стену. А когда был получен первый гонорар в валюте, Кир позволил себе купить долгожданную домашнюю мягкую куртку с атласными отворотами на широких рукавах. Работать в ней было сложно, а вот сидеть вечером в гостиной перед печкой — в самый раз.

Пит поудобнее устроился в кресле, вытянул ноги, которые никуда почему—то не помещались, и снова стал читать. Конечно, он чувствовал себя не совсем в своей тарелке — еще вчера он обещал позвонить человеку, приславшему запрос по факсу, и считал себя обязанным предпринять какие—то шаги в этом направлении, но Кир утром приказал ничего не сообщать клиенту, даже если он позвонит.

Кир в это время шел по набережной Екатерининского канала, считая про себя шаги. Он остановился на том месте, где когда-то была Вознесенская церковь, закурил, посмотрел вдоль канала, на изгибы и повороты набережной, которой не было в те далекие времена (не случайно Федор Михайлович называл эту речку «канавой») и пошел дальше. Постоял во дворе дома Раскольникова, без труда «вычислив» окна дворницкой, откуда Родион Романыч взял топор, поднял голову к окнам шестого этажа, вошел в подъезд, стал подниматься, но его спугнула шумная веселая компания совершенно нынешнего пошиба, так не вязавшаяся с тем миром, в котором вот уже сутки пребывал Кир.

Он вышел на улицу и направился по Садовой в сторону Никольского собора — и там, на одном из перекрестков вдруг увидел вывеску: «МармеладовЪ». Он постоял, не веря собственным глазам, а потом, посмеиваясь, толкнул дверь. Над ней звякнул тусклый колокольчик…

Пит еще раз оглянулся по сторонам. Ничего не менялось. Никто не звонил, и ему вдруг стало не по себе: он просто физически чувствовал, как утекает время. В никуда.

Он встал, сделал взад и вперед три возможных здесь шага, потянулся. Навыки, полученные в американской школе детективов, требовали постоянно поддерживать «боевую форму». Долгое бездействие превращало Пита в неврастеника. Великую науку детективов всего мира — терпение — он усваивал хуже всего.

Мама, живущая теперь с отчимом в Лос-Анджелосе, очень гордилась своим сыном. Ей казалось, что он придумал себе замечательную игру, которая очень подходит ее длинноногому стремительному сыну. Тем более, что мама могла себе позволить оплачивать эту игру, как в детстве оплачивала уроки конного спорта и фехтования. Впрочем, наверное, оплачивал отец, пока был жив…

Вот на какое расследование подвигнуть бы Кира! Но Кир не знал этой истории, случившейся девятнадцать лет назад. Он знал только, что когда Пит учился в шестом классе, его отец умер, а мама, спустя пять лет, снова вышла замуж, и муж увез ее в Америку, когда Пит, вернувшись из армии, поступил в Университет. Кир даже провожал их в аэропорту, потому что уже правил первые заметки Пита, взяв его под свое крыло.

Мама, конечно, не стала голливудской звездой, улыбнулся про себя Пит. Хотя здесь и в театре и в кино подавала большие надежды. До тридцати пяти лет все «надежды подавала». Там она стала кинопродюсером — ни больше, ни меньше! Отчим сумел выйти только на уровень агента, он занимался сценариями и актерами. Впрочем, они работали с матерью в одной связке и получали довольно приличные доходы. Мать, по традиции всех советских женщин, не делила их на доходы свои и своего мужа. Единственное, что она сделала отдельно от него — открыла счет на имя Пита, куда иногда подбрасывала деньжонок.

Со счета капало. По меркам здешней жизни, Пит был достаточно состоятельным человеком. Но он никогда не трогал основной «капитал» — только небольшие годовые проценты, которые мать либо привозила сама, либо пересылала со знакомыми. На эти процентики и был куплен Особняк, компьютеры и все остальное. Киру, кроме своего интеллекта, внести в «уставный капитал» фирмы было нечего, и Пит знал, что в глубине души этот факт уязвляет великого аналитика. В Штатах и в любой другой цивилизованной стране мира Кир был бы очень богатым человеком, и платили бы ему именно за способность мыслить. А здесь, в родном Отечестве… Впрочем, Пит считал, что шеф трижды отработал те средства, которые Пит вложил в их совместное предприятие единолично. Без него Пит в лучшем случае издал бы на эти деньги пару своих книг, если бы сумел их написать.

До того, как они с Киром зарегистрировали и открыли одно из первых в городе частных детективных агентств (Пит скривился при этих воспоминаниях, как от зубной боли), он очень любил читать детективы. Он и раньше их почитывал, отдавая предпочтение меланхоличному Богомилу Райнову, но когда детективы хлынули лавиной, он просто вошел в этот неожиданный и довольно вонючий поток массовой литературы. На первых порах безграмотно переведенные книжки спасали от отчаяния. Потом из потока вычленились несколько имен, занявших почетное место на книжных полках Особняка. Эрл Гарднер, Дик Френсис, Рекс Стаут…

С Ниро Вульфом его познакомил Кир, продемонстрировав младшему коллеге игровую несерьезность этого образа и образа жизни всех персонажей Стаута.

— Мы ценим русскую классическую литературу за ее философичность, глубину и так далее, — сформулировал Кир. — Но ее чудовищная серьезность просто удручает! Такое впечатление, что на Руси у всех начисто поотшибало чувство юмора. Стаут очень убедительно доказал, что к убийству, а тем паче к расследованию, то есть попросту к самой жизни всерьез относиться негоже. Негоже, Олег Сергеевич, из работы, а тем более из убийства, из любого преступления делать культ…

Когда обосновывались в Особняке, Кир все сокрушался, что при всех неоспоримых достоинствах этого старого здания ему далеко до дома Вульфа на Тридцать Пятой Западной улице с оранжереей на крыше, где выращиваются диковинные орхидеи. Эту мысль Кир обдумывал несколько дней.

— Разумеется, найдутся горячие головы, которые отождествят нас с тобой с Вульфом и Гудвиным, — рассуждал он, — поэтому чем более осознанно мы сами постараемся это сходство увеличить, тем будет абсурднее, а значит — лучше. Но беда в том, что я не отличу орхидею от анютиных глазок. Я знаю только, как выглядят розы и пионы…

Это были любимые цветы Ирины, и разговор как-то незаметно стух. Больше об орхидеях не вспоминали. К слову сказать, Пит никогда не понимал благоговения, которое люди испытывали перед этими цветами. Можно было ценить только дикие орхидеи — за недоступность. А выращенные в тепличных условиях восковые, почти что неживые веточки, да еще помещенные в прозрачные пластиковые цилиндры, удручали и Пита и Кира своей холодностью. Так что занятия по флористике им не грозили.

Правда, два года назад Кир умудрился вырастить тридцать семь кочанов капусты… Но это только увело их с Питом в сторону от литературных первоисточников, несмотря на очевидный парафраз с теплицами Ниро Вульфа. Возникли проблемы доставки и зашпаривания бочек, шинковки кочанов, покупки специального сорта клюквы… Вся эпопея происходила на холодной веранде, и картина, которую Питу приходилось наблюдать, напоминала ему почему—то столярную мастерскую с ворохом желтых стружек. Он с содроганием вспомнил, что Кир собирается начать эту эпопею прямо на днях. Хоть бы Милку дождаться! Тогда Пит мог бы улизнуть из Особняка, не выдумывая специальных предлогов.

Когда началась активная деятельность детективного агентства «Кириллов & Петров», Пит вообще перестал читать детективы. Почему-то интерес к этому виду книжной макулатуры разом иссяк. Впрочем, Олег был этому только рад. Он вернулся к нормальной литературе, которая потрясла его в детстве и не отпускала всю юность.

Кир и раньше и теперь предпочитал хорошую фантастику, был некоторое время знаком со Стругацкими, хорошо ориентировался в сложном пространстве выдуманного ими мира и часто ссылался на Странников, Рэдрика Шухарта или Максима Кемеррера. Но и нынешнюю фантастику, тоже обрушившуюся на книжные прилавки в неограниченном количестве, Кир жаловал. Особенно жанр «фентези», где все было легко и не так мрачно, как в старом социальном «фэкшене». Пит даже запомнил одно имя из последних открытий Кира: Урсула Ле Гуин. Про что она писала, ему было неизвестно, но имя звучало красиво.

Сейчас Пит читал Ирвина Шоу. Пару недель назад он купил целое «собрание сочинений», состоящее из десяти книжек в мягких обложках, и теперь читал по очереди каждый том, медленно смакую поразительный язык и сложные психологические ходы. Больше всего его радовала изящная простота, с которой…

Телефон зазвонил так неожиданно, что Пита взяла оторопь. Хотя они с Киром договорились, что когда тот отшагает свои семь сотен шагов, он позвонит сюда или приедет в пять часов. Не выпуская книгу из левой руки, Пит дотянулся до телефона и снял трубку.

— «КП» слушает, — бросил он привычную фразу.

— Это частное детективное агентство? — кокетливо поинтересовался женский голос.

— Что-то вроде этого, — скучно отозвался Пит.

На том конце провода помолчали, а потом вполне нормальный голос задал прямой вопрос:

— Это Кириллов или Петров?

— Что вам угодно? — попытался увильнуть Пит.

— Мне бы хотелось знать, с кем я разговариваю.

— Мне бы это тоже было интересно, — улыбнулся Пит.

— А давайте тогда встретимся! — вдруг предложила она. — Это касается Кочубея… Я жду вас через пятнадцать минут на ступенях Михайловского замка. Успеете?

— Я постараюсь. А как я вас узнаю?

— Узнаете, никуда не денетесь! — быстро хихикнула она и бросила трубку.

«Как в кино!» — недовольно подумал Пит. Но ведь и не пойти было нельзя. Он с грустью оглядел помещение, которое жаль было покидать, положил закладку в книгу, написал Киру записку, вышел и захлопнул дверь. Обогнув собственную машину, он пошел к Летнему саду пешком. При всех раскладах это получалось быстрее.