Подари мне меня. Роман

Наталья Оленцова

Однажды приходится начинать все с начала: строить новые отношения и по-новому смотреть на себя. Жизнь поставила молодого дизайнера Марину Трофимову в непростые условия. У мужа любовница, которая ждет от него ребенка, и тот совсем потерял голову, забыв даже про собственного сына. Вопреки ожиданиям, вокруг Марины оказывается много поклонников, готовых идти с ней рядом по жизни, но вот готова ли к этому она?…

Глава вторая

Все получилось даже лучше, чем она ожидала. Объясняться с порога не пришлось. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Она позвонила маме, сказала, что они с Данькой и Машкой застряли, и приготовилась ждать лифтера, который должен был появиться минут через десять. Ждать пришлось все двадцать, при этом все ее хлопотливое семейство толклось на площадке седьмого этажа, выспрашивая про их с Данькой самочувствие, есть ли свет, не душно ли там и задавало прочие соответствующие ситуации вопросы. Они покорно отвечали, что у них все порядке, воздуха хватает и свет пока не гаснет, и сообщали, что доехали хорошо и пробка на Ярославке была всего одна, да и та небольшая. В довершении всего Машка, почувствовав рядом родных людей, начала орать дурным голосом и пришлось успокаивать еще и ее. Когда, наконец, всех вытащили, счастью не было предела. Их с Данькой целовали и обнимали, словно вызволили из подземелья Змея Горыныча, а не из обычного лифта совершенно обычной девятиэтажки.

— А лифт плям бум и застрял! — размахивал руками Данька, — А Маска как давай кличать, а я не испугался!

— Умница ты моя! — обнимала его мама Нина Алексеевна, — проходите в дом, ужинать давно пора!

— Господи, на кого ж похожа, заморыш! — всплеснула руками бабушка Марья Семеновна, увидев Марину при свете дня. — И ведь ничего не едят, как их не заставляй. Все им «девяносто — шестьдесят — девяносто» подавай, уж так отощали, глаза б мои не глядели.

— Мама, снова вы за свое, — мягко отстранил ее Игорь Ильич, хватая на руки внука.

— Я знаю, что говорю, — не замедлила откликнуться бабушка.

— Мойте руки и идите к столу, картошка уже горячая, курица сейчас будет готова, — провозгласила с кухни мама. — Игорь, возьми у Марины этот несчастный фикус. Чего ты его приволокла?

Фикус очутился на полу, кошка Машка тоже, а Данька взметнулся на высоту дедушкиного роста.

— Богатырь! — Игорь Ильич в шутку щелкнул Даньку по носу. — Как дела?

— Нолмально, — важно, по взрослому ответил Данька и выставил перед руку для пожатия..

— А папку опять дома забыли?

У Марина похолодело в груди. Сейчас все раскроется, и начнется кошмар. Хорошо хоть мама на кухне уже чем-то гремит, накрывая на стол. Впрочем, перед смертью не надышишься.

— Папка к нам обязательно плиедет! — радостно сообщил Данька, — а мы пока все колобки с самокатом пливезли. Пойдем, плитащим?

— Какие коробки? — засуетилась бабушка. — Что там за коробки, Мариша?

Но отец, казалось, уже что-то понял, и после секундой паузы в короткий промежуток времени совершил сложную операцию: сдал Даньку на руки бабушке, вытолкнул Марину в тамбур и, пробормотав что-то вроде «мы сейчас придем», закрыл дверь.

Она так и не поняла, как все сумела объяснить отцу. Они сидели на пожарной лестнице на крыше, она плакала, закрывая лицо руками, и сквозь поток ее слез прорывались какие-то слова и фразы, должные объяснить, что и как у них с Андреем произошло. Про Валерку она, конечно, забыла. Про свою новую жизнь, которую начинает строить с сегодняшнего дня — тоже. Только когда успокоилась, осознала, что отец ей так ничего и не сказал. Ни одного слова.

— Пап, ты чего? — судорожно сглатывая, спросила Марина. — Тебе скорую не надо?

— Вот сижу и думаю, может тебе скорую вызвать? — усмехнулся Игорь Ильич. — Слава богу, успокоилась.

— Да уж, — Марина достала из сумочки зеркало, и при виде распухшего лица слезы снова навернулись на глаза. — Как я теперь такой страхолюдиной домой пойду?

— Какая есть, такой и пойдешь.

Он выдержал паузу, глядя куда-то за горизонт:

— Все это, конечно, грустно, если не сказать больше. Но все же не конец света. Никто не умер, все живы, а если так, то и дальше будем жить.

Марина смотрела, как кружатся над антеннами белые голуби, и понимала, что полдела сделано. Если папа знает, и отреагировал спокойно, то и с мамой она как-нибудь все уладит. Только вот еще бабушка…

— Пап, а маме-то как рассказать? — Марина растеряно смотрела на отца сквозь мокрые ресницы, надеясь, что он решит этот вопрос сам, не прибегая к ее помощи.

— Как есть, так и рассказать.

— А может ты сам, а?

— Нет. Сейчас пойдешь и все сама расскажешь, а я уж потом… Что от меня зависит…

Каждая ступенька пожарной лестницы, казалось, вела к эшафоту с той лишь разницей, что обреченные на казнь поднимались вверх, а Марина спускалась вниз. Когда открылась дверь, раздался резкий запах валерьянки и карвалола. Отец рванул в комнату, Марина за ним. На диване сидели мама и бабушка, а перед ними, размахивая руками, рассказывал свою версию событий Данька.

— Мне Таська сказала, что такое бывает у взлослых. Они сначала лазъезжаются, а потом снова могут зыть вместе. А смотки — дело назывное. Плавда ведь, мам?

Марья Семеновна держала в руках флакон с валидолом, а Нина Алексеевна мяла в руках бесполезный платок — слезы текли у нее по щекам сами по себе, и никто их не останавливал.

— Мариша, как же так? — обернулась к ней мать, — Как это так получилось? Господи, не понимаю ничего. Вы что, поссорились? Случилось что-нибудь?

Тут же подключилась бабушка, закинув под язык еще две таблетки валидола.

— Да! И кто такая Таська? И почему какая-то Таська травмирует ребенка? И почему мы обо всем узнаем от Даньки, а не от тебя?

— Да я только вошла в квартиру, как я могла что-то сказать? — растерянно взвизгнула Марина. Игорь Ильич пришел на выручку:

— Так, женщины, хватит слезы лить, да еще при Даньке. Я сейчас иду с ним гулять, а вы разбирайтесь. Страшного ничего не случилось, все живы — здоровы. Мы придем — чтобы все были в форме, и никто не ревел, да, Данька?

— Левут только девчонки, — смущенно выдал Данька и взял деда за руку.

— Игорь, какой гулять? — вскочила с дивана Нина Алексеевна, — у меня же стынет все. Когда же есть?

— Остынет — разогреешь, — Игорь Ильич подхватил Даньку на руки и прямо в тапочках вышел из квартиры.

Тишина повисла в комнате, и ее можно было брать руками, разрывать на части и перемещать куски с места на место. Слышно было, как тикает крошечный будильник и на кухне бормочет телевизор.

— Да-кх-кх, — прокряхтела бабушка и снова потянулась за валерьянкой.

— Ты мне только одно скажи, — очнулась Нина Алекссевна, — вы уже развелись? Или еще что-то можно наладить?

— Да что там можно налаживать, мама! — почти закричала Марина. — Да, развелись, — сказала она уже спокойнее и присела на кресло. — Ничего вернуть нельзя, жить мы пока будем здесь, а потом что-нибудь наладится.

— Да-кх-кх, — бабушка снова изобразила тяжелый вздох и укоризненно покачала головой. — Что делается — бегут куда-то, ссорятся, разводятся. Мы с дедом прожили пятьдесят шесть лет, и хоть бы кто из нас о разводе заикнулся. Да мы и не знали ничего ни про какие разводы. Женился — живи. Чем плохо?

— Так, подожди, — снова засуетилась Нина Алексеевна, — а работать ты собираешься? Алименты Андрей платить будет? Почему вы не разменяли квартиру?..Это надо пережить. Сейчас все всё поймут, успокоятся и больше не будут задавать никаких вопрос. Третий уровень сложности. Никто и не говорил, что будет легко. Но никто и не подозревал, что так сложно.

Марина отвечала на вопросы, но так и не смогла сказать ни о любовнице Андрея, ни о будущем ребенке. Расстались. Не подходим друг другу. Отношения сошли на нет, и все такое прочее. На квартиру не претендую, деньги Андрей будет давать на Даньку, видеться с сыном тоже будет — время от времени.

Сплошная ложь. Неужели теперь это на всю жизнь?

— Да-кх-кх, — издала бабушка свой знаменитый звук, который мог означать все, что угодно. Сейчас он говорил о том, что она совсем не одобряет ни политику молодежи в отношении семьи, ни свою внучку, которая поступает так глупо и неразумно. Впрочем, ни одного укоризненного слова вслух. Все очень интеллигентные, очень мягкие и обходительные. Только вот Марине почему-то хотелось взорваться и сказать что-нибудь ужасное по поводу их интеллигентности. Хоть кто-нибудь знает, как ей плохо? Хоть кто-нибудь в этой дурацкой семье разводился? И, слава богу…

*****

Ее оставили в покое через полчаса. Бабушка, утирая слезу, пошла прилечь, мама со скорбным выражением лица, означавшим, что в их семье наступил конец света, отправилась на кухню второй раз разогревать ужин. Марина так и не смогла найти себе места. Можно было пойти начать разгружать машину, но выходить во двор совершенно не хотелось. Станет темно — тогда они выйдут с отцом, и занесут все вещи в квартиру. Даст бог, никто не утащит ее коробки и Данькин самокат.

В замке повернулся ключ, и вбежала Ольга, а за ней вошли отец и Данька.

— Привет, Маруся! — Ольга чмокнула Марину в щечку и тут же быстрым движением стерла помаду, слишком яркую для личика шестнадцатилетней девчонки. — Живая? Не замучили тебя предки? Подумаешь, развелась! Да сейчас все разводятся! Я вот вообще замуж не пойду, чтобы не разводиться! Мам, есть что-нибудь поесть?

— Оля, что ты говоришь, господи! — выглянула с кухни бледная и уставшая Нина Алексеевна. — Вы что все, с ума посходили? Или меня решили с ума свести?

— С ума свести, — повторил Данька, снимая сандалии.

— И вообще прекратите обсуждать эти темы при ребенке, всем ясно?

— Ясно, — один за всех ответил Игорь Ильич и потащил Даньку в ванную мыть руки.

Ужинали молча, болтала только Ольга и все о своем, о девичьем. О юбке с тремя разрезами, обтягивающей кофточке и сногсшибательном купальнике, в котором не стыдно даже поехать в Майами.

— Кто тебя возьмет-то в Майами? — укоризненно посмотрела на нее Нина Алексеевна.

— Кому надо, тот возьмет, — загадочно ответила Ольга и заговорщицки подмигнула Марине.

Хоть один союзник в семье. Посуду мыла бабушка. Марина перетирала тарелки, мечтая исчезнуть с кухни, раствориться, превратиться в пыль, потому как чувствовала, что бабушкины вздохи вскоре перерастут в весьма конкретные вопросы, отвечать на которые сил у нее не было. Кукушка в часах высунула клюв из крошечного окошка, и хриплым голосом сказала свое «Ку», означавшее, что уже половина девятого. Бабушка вытерла руки, поправила платок на голове и заняла крайний к проходу стул. Теперь не вырваться.

— Как же теперь ты, Мариша, жить думаешь? — спросила она, положив на стол руки замочком, и скорбно глядя в разноцветные клеточки линолеума на полу. — А?

Сказать, что она сама еще не знает, как ей жить, и вместе с бабушкой поплакать? Дать себя пожалеть, раскваситься, стать маленькой слабой девочкой, которую отругал учитель физкультуры за то, что не смогла взять высоту метр двадцать, уткнуться в бабушкину юбку и прореветь всю оставшуюся жизнь? Этого делать ни в коем случае нельзя. Стоит пустить слезу, дать слабину, и станешь на всю жизнь несчастной, непутевой девицей, к которой можно относиться только как к неудачнице. Нет, это не вариант, тогда что?

— Бабушка, ты не волнуйся, все наладится, — сказала она, пытаясь придать своему голосу уверенность.

— Что же наладится-то? — закусила удила бабушка, и Марина поняла, что проповедь будет длинной. Это бабушкино выражение лица было знакомо с детства, и если тогда она могла себе позволить улизнуть под благовидным предлогом или украдкой читать книжку, сидя в углу и делая вид, что она внимательно слушает, то сейчас она взрослый человек и уже ничего такого сделать будет нельзя. Придется слушать.

— К разведенной женщине-то мужчины как относятся? Не знаешь? Там уж о серьезных отношениях никто не говорит. К тому же, ребенок у тебя. Там уж только мужикам бы побегать, хвостом покрутить. О-хо-хо, знаю я все это, и не раз видела. Вон Ленка с пятого подъезда, пожила с мужиком, тот ее бросил, и теперь весь город знает, что Ленка шалава и те, кому надо, этим пользуются. Разве она женщина серьезная после этого?

— Бабушка, ты что же это, — занервничала Марина, — с Ленкой меня сравниваешь? Да она и до замужества такой была. Ты что говоришь-то?

— А то я говорю, Мариночка, — бабушка поерзала на стуле, не собираясь сдавать позиции, — замуж тебя теперь никто не возьмет. Что это за женщина, если не сумела семью сохранить, мужа удержать. Да еще и с ребенком осталась. Про характер какой-то ты там говорила. Что, мол, характерами не сошлись. Это ты подружкам своим рассказывай, а я давно на свете живу. И переживаю, что одной тебе свой век теперь куковать. Без мужика жить ой как сложно.

— Да не собираюсь я замуж! — вскочила Марина и, перепрыгнув через корзинку с луком, шагнула к двери, — и мужика мне никакого не надо! И вообще, можно меня ни о чем не спрашивать и ничего не говорить, а? Без этого тошно…

Она выскочила в коридор и столкнулась там с Ниной Алексеевной и Игорем Ильичем, которые, увидев ее, тут же замолчали. Так, и здесь заговор. Как теперь жить?

*****

Вечером Марина, Ольга и Игорь Ильич занесли коробки и чемоданы, распаковали самые нужные сумки, и сгрузили вещи в Ольгин шкаф. Решили, что Марина с Данькой расположатся в Ольгиной комнате, благо там был запасной Алешкин диванчик. Все Маринины вещи — кровать и трельяж — давно переехали на дачу.

Спать Марина легла рано и слышала, как через стенку разговаривают родители. В суть разговора она не вслушивалась. Понимала, что вряд ли ее одобряют, ведь «семью надо беречь», «за семью надо бороться», а она не смогла. Ни сберечь, ни побороться. Она вообще никогда не умела бороться — ни за лучшую игрушку в детском саду, ни за лучшую оценку в школе. Да и за что бороться? Кому что доказывать? Тем более, в этом случае. Все предельно ясно. Зачем жить с человеком, которому не нужна ни ты, ни твой ребенок.

Дверь в комнату тихонько приоткрылась и на палас легла полоска света.

— Мариша, ты уже спишь? — Нина Алексеевна старалась говорить тихо, чтобы не разбудить Даньку. — Может, чайку попьешь? Или съешь чего-нибудь?

Только бы не разреветься. Это жалостливое отношение, как к больной и несчастной собаке, которой трамвай переехал лапу, ей совсем не нужно.

— Нет, мама, спасибо, — она натянула одеяло по самые уши, давая понять, что хочет только спать.

— Там пирог на кухне, халва…

А еще разговоры и расспросы. Лучше без халвы, и наедине со своими мыслями.

— Ладно, — и Нина Алексеевна так и не решившись ни о чем больше спросить, выскользнула из комнаты.

Так-то лучше. Надо успокоиться и заснуть. Один, два, три, четыре… Только ведь все равно в покое не оставят. Завтра будет день, будут новые вопросы, и снова ей предстоит от них прятаться, делать вид, что ей все равно. Нужно, чтобы ее оставили в покое, и больше ничего. И чтобы не смотрели сочувствующими взглядами, и не говорили, что она теперь до скончания века будет одна, и в старости ей никто не подаст стакан воды. В каком-то фильме говорили: «Одинокая женщина — это неприлично». Наверное, это действительно так, иначе не чувствовала бы она себя такой виноватой, такой потерянной, и не хотелось бы ей сбежать ото всех и остаться одной, наедине со своими мыслями и со своим горем.

Новая полоска света скользнула по ковру и в дверном проеме показалась голова Игоря Ильича.

— Мариша, — позвал он шепотом, но она дышала так ровно, что он, посомневавшись минутку, во время которой дверь пару раз жалобно скрипнула, исчез из комнаты.

Кто следующий. Бабушка? Нет, бабушка уже свое слово сказала. Все выпалила сразу. Мол, никому не нужна и так одна и останешься. Старая уже — двадцать девять лет. С ребенком. Без нормальной профессии и без дома. Было очень стыдно и, пожалуй, первый раз в жизни Марина понимала, как это — хотеть провалиться сквозь землю.

— Маруська, ты спишь? — проскользнула в комнату Ольга, вернувшаяся с прогулки с кавалером. — Марусь!

Ольга единственная звала Марину Марусей, еще с самого детства, и было в этом что-то родное и очень нежное. Марина крепко закрыла глаза, и сделала дыхание спокойным и ровным. Спит. Ни на какие разговоры у нее больше нет сил. Даже с самыми родными людьми.

Ольга вскоре засопела, также умиротворенно посапывал во сне и Данька. Марина спать не могла совсем. В голову лезли мысли, обрывки воспоминаний, то и дело подступали слезы, но волю она им не давала — боялась разреветься в голос. Тогда уж она точно всех перепугает и без «Скорой» дело не обойдется. Надо заснуть, чтобы завтра хорошо выглядеть, казаться спокойной, словно ничего не случилось. С другой стороны, что, собственно, случилось? Кто сейчас не разводится? Хотя, какое Марине дело до остальных, ведь она-то собиралась жить с мужем долго и счастливо. Разве могла она помыслить о том, что ее брак закончится, да еще так? Все это дурной сон, от которого болит голова. А когда-то сном казалось ее знакомство с Андреем, только сном хорошим, почти волшебным.

***

— Курортный роман? — смеялась Алинка, — Я не верю в курортные романы!

Марина в них тоже не верила. Всю жизнь она считала, что люди знакомятся на пляже только с одной целью, а здесь такая неожиданно крепкая связь. Приехала в Геленджик, познакомилась с компанией. Поиграли в волейбол, пошутили, посмеялись, и все дружно отправились в пляжное кафе, чтобы попить холодного чаю. Так получилось, что они сели с Андреем за один столик. Он, она, двое девчонок и один парень. Марина даже смотреть на Андрея боялась, таким он был красивым, крепким и стройным. Она по сравнению с ним казалась сереньким неприметным воробьем. Правда, с ладной фигуркой и симпатичной мордашкой, но таких девчонок вокруг было пруд пруди. По крайней мере, так она считала.

Сидели, болтали, глядя, как наплывают облака, рассказывали анекдоты, а потом как-то так получилось, что вся дружная компания отправилась в одну сторону, а Марина с Андреем — в другую. Оказалось, что они живут в соседних корпусах одного дома отдыха. Правда, пошли они вовсе не к нему, а на самую длинную обходную дорогу.

Больше никогда и ни с кем Марина не чувствовала себя так легко. Они говорили без умолку, бродили по пляжу и по узким горным дорожкам. Андрей держал ее за руку, и от прикосновения этой твердой широкой ладони становилось тревожно и спокойно одновременно. Очень не хотелось расставаться и когда уже совсем стемнело, они снова побрели на пляж. Сидели на песке, слушали, как бьются о берег волны, и лениво говорили. О чем-то вечном и удивительно светлом. Видимо, о самой жизни. И он понимал ее так, как никто и никогда. Пространство развернулось, стерлись горизонты, и Марина ощутила, что такое бесконечность. Это когда ты продолжаешься в другом человеке, а он продолжается в тебе, и так до бесконечности, до той самой перевернутой восьмерки, что рисуют на уроках алгебры, ставя рядом плюс или минус. Хотя знаки тут ни при чем. Бесконечность абсолютна, также как и любовь.

Солнце всходило неторопливо, озаряя небо, нагревая остывший воздух и рассыпая блики на утренних волнах.

— Это наш первый рассвет, — шепнул Андрей и прижал ее к себе. Его соленые губы прижались к ее губам, и Марина чуть не потеряла сознание от счастья. Этого не может быть. Просто не может быть с ней.

Даже в день свадьбы она все еще не могла поверить, что этот красавец в длиннополом сюртуке — ее будущий муж. Казалось, все эти семь месяцев их бурного романа она спала и день за днем видела чудесные сны. Они продолжались днем и ночью. Она смотрела и не могла насмотреться на Андрея. Словно зависала в пространстве, глядя как он гладит свои рубашки, одевает галстук, пьет кофе, говорит по телефону. Для нее больше никто не существовал — только он один. Она с трудом переживала разлуку, если она длилась больше восьми рабочих часов. Ей надо было видеть его, ощущать каждую минуту своего существования.

— Это мания! Мания! Ты сумасшедшая! — смеялась Алинка, глядя, как Марина собирает свои пакеты с продуктами и мчится домой готовить мужу ужин, заскочив к подруге по дороге с работы буквально на одну минутку.

— Разве это мания, Алина! Это любовь!

Андрей сразу сказал, что хочет мальчишку. Шутил, что ей придется очень постараться, чтобы получилось. А она умирала каждый раз в его нежных объятиях, мечтая, чтобы беременность наступила как можно позже, и чтобы это счастье никогда не кончалось. Через пять месяцев тест показал две полоски и Андрей тут же сделал ей предложение. С огромным букетом красных роз, шампанским и первым настоящим признанием в любви.

— Почему ты никогда не говорил, что любишь меня, Андрюшка? — допытывалась она, прижавшись щекой к его груди и сгорая от любопытства.

— Потому что такими словами не бросаются, — серьезно отвечал он. — Ты мать моего ребенка и я тебя люблю.

— Он же еще не родился! — смеялась Марина, не зная, куда спрятаться от смущения.

— Но он уже есть. И это мой сын.

«А вдруг там девочка?», чуть было не спросила Марина, чтобы его подзадорить, но сдержалась. Конечно же, там мальчик, ведь Андрей этого хочет, а значит, этого же хочет и она.

Все девять месяцев беременности Марина летала как на крыльях.

— Ничего у тебя не болит, нет? — допытывалась Алинка. — И голова не кружится? И не тошнит? И поясницу не тянет? Вот бы я так носила!

Когда после очередного УЗИ стало ясно, что будет мальчик, Андрей схватил ее на руки, поставил на диван и, прижавшись щекой к ее животу, произнес:

— Ты молодец!

Марина смеялась, совершенно не понимая, при чем здесь она. Ну, при чем! Это ведь они молодцы, они вместе! И их сын, Данька, он тоже молодец, потому что пришел тогда, когда они его ждали. Но Андрей упрямо крутил головой и твердил: «Ты молодец! Ты у меня молодец! Ты лучше всех!»

Из роддома он забирал ее с помпой: три машины, выстрелы шампанского, огромный букет белых лилий и толпа друзей, которые кричали «поздравляем!» даже громче, чем на их свадьбе. «Наверное, это и есть женское счастье», — думала Марина в ту первую ночь дома, обнимая Андрея и прислушиваясь, как сопит в кроватке их маленький сын. И впоследствии она ощущала себя абсолютно счастливой, хоть и уставшей от «малышовых» забот.

Единственное, что ее заботило в последующие месяцы — нежелание Андрея возиться с Данькой. Конечно, он брал его на руки, играл, фотографировал, но все это занимало от силы полчаса в день.

— Вот вырастет, тогда мы с ним поговорим по-мужски, — говорил Андрей, сбегая из комнаты, когда Марина меняла Даньке памперс.

— А что ты хочешь, Трофимова, — просвещала ее Алинка, намеренно называя по новой фамилии, — все эти пеленки, какашки для мужиков чистая жуть. Вот на горшок ребенок станет ходить, говорить начнет, тогда у них интерес появляется. А сейчас все это твоя забота, на то ты и мать.

За материнскими заботами и из-за возможности вновь начать понемногу работать Марина упустила момент, когда они с Андреем разминулись в интересах и во времени. Он уходил на работу, когда они с Данькой еще спали, приходил, когда они видели пятые сны. Вместе всей семьей они проводили только выходные, да и то больше отсыпались, отъедались и решали проблемы, на которые не было времени в будни. Дело шло к скандалу, и однажды он разразился. Черт бы побрал мусорное ведро!

Поорали, покричали, успокоились и пришли к выводу, что надо быть ближе друг к другу. Как минимум, нужно стараться. Снова всплеск былой страсти, второй медовый месяц, десять незабываемых зимних дней в подмосковном пансионате, и сумасшедшие планы на будущее. Но словно что-то осталось нерешенным. Как будто чего-то не договорили, и это очень мешало. Месяц, другой, третий, а потом все стало каким-то обычным. Будничным. Повседневным.

— Что ты хочешь, Марин! — говорила Алинка. — Не бывает страсти на веки вечные. Все проходит, и это абсолютно нормально. Если бы всю жизнь так горело, как в первый год замужества, от людей бы ничего через пять лет не оставалось.

Марина слушала и почти верила. Вполне возможно, так и есть. Да, наверняка, все нормально, ведь в общем-то все хорошо. Люди живут и хуже, причем намного хуже, и она это знает. Ничего выяснять с Андреем она не станет. Будет мудрой, разумной, терпеливой, и, в конце концов, все решится. Кончится сложный период и снова все наладится. Но время шло, а серость в отношениях никуда не исчезала. Более того, она стала привычной. Иногда Марина заговаривала об этом с подругой.

— Слушай, Трофимова, а он у тебя налево не ходит? — спросила как-то Алинка после пары рюмочек коньяка и горячего кофе.

— Вроде нет, — Марина смутилась. — А что?

— Да очень похоже, что ходит. Не может мужчина так долго находится в одинаково равновесном состоянии, понимаешь?

— Чего? — Марина тщетно пыталась понять, что хочет сказать подруга.

— Ну, смотри. У вас все достаточно ровно, обычно, как ты говоришь. Плюс дежурный секс два раза в неделю. Это фон, а на этом фоне должны быть всплески — эмоций, удовольствий, радости. А у него еще работа напряженная, а это значит, что где-то как-то свой стресс он снимает и должную долю своей радости имеет. Доходит до тебя?

В тот день они впервые за много лет поругались. Марина вдруг взъелась, стала говорить, что после неудачных отношений с Алексеем, после его бесконечных измен Алинке везде мерещатся походы налево, вот она и выдумывает какие-то равновесные и неравновесные состояния. И что все это чушь собачья, и она вообще не желает больше слышать ничего подобного. И вообще, это только их с Андреем дело.

— Блин, Трофимова, — в свою очередь кипятилась Алинка, — чтоб ты мне хоть раз еще про своего Андрея начала рассказывать! Слушать ничего не желаю! Решай свои проблемы сама, а со мной говори о птичках, борщах, макаронах и своих дизайнерских находках. Я еще сама дура, помочь тебе решила, глаза открыть. Проехали! Конечно, я дура, и жизни не знаю. Это ты у нас первый раз замужем за первым мужчиной и все на свете знаешь, а я старая коза, которая жила только с козлами. Все!

Вечер был испорчен. Говорить ни о чем они так и не смогли, и минут через двадцать Марина засобиралась домой. Ехала по ночной дороге и не могла понять, почему так гадко и противно на душе. Неужели оттого, что Алинка права? Не может быть. Она бы заметила, почувствовала, она бы наверняка сразу же разобралась. Он много работает, устает. И вообще охлаждение отношений — это нормально, Алинка же сама говорила. Но чтобы другая женщина… Нет, точно нет. И Андрею это несвойственно. Он открытый, честный, и вряд ли бы себе это позволил. В конце концов, он ее любит. И даже если говорит об этом не так часто, как ей бы хотелось, она же видит, что в этот момент он искренен, а так притворяться не сумеет никто.

Марина успокоилась и больше не поднимала эту тему. Казалось, жизнь наладилась. Они с Андреем увлеклись предстоящим путешествием, и тучи потихоньку разошлись. А потом был тот жуткий вечер в кафе и эти ужасные слова. Выходит, Алинка была права. А Марина слепая курица, которая ничего не знает и ничего не понимает в жизни. Не знает, не понимает, и непонятно, будет ли когда-нибудь знать и понимать.

*****

Где-то рядом тренькал ее мобильный. Очень настойчиво и властно, но вылезать из постели не хотелось. Пусть тренькает себе на здоровье.

— Господи, Мариша, ну что это такое? — недовольно зашептала заспанная Нина Алексеевна, появляясь в дверях и держа в руках Маринину сумку. — Звенит и звенит твоя тарахтелка, кто там может быть? Время шесть утра, а сегодня суббота. Скажи им, чтоб не звонили так рано!

— Чего случилось-то? — проснулась Ольга и высунула бледную мордочку из-под одеяла.

— Что там, Марин? — заглянул в комнату перепуганный Игорь Ильич.

В коридоре послышались тяжелые шаги бабушки. Проснулся весь дом. Все, кроме Даньки, который спокойно спал, поджав кулачки к подбородку.

Марина потянулась к сумке, достала телефон, и только потом поняла, что это звонит будильник. Ее сумасшедший будильник, который позавчера она завела на шесть утра, чтобы успеть сделать все дела, собрать вещи, днем выехать за город и не попасть в пробку.

— Ну? — Нина Алексеевна нависала над ней, стремясь узнать, какие еще неприятности могут начаться в шесть утра в субботний день.

— Мам, это будильник.

— Дурдом, — шепотом констатировала Нина Алексеевна.

— Что там такое, Нина? — Марья Семеновна, Игорь Ильич и кошка Машка заглядывали в дверь из коридора.

— Будильник! — так же шепотом выразила свое негодование Нина Алексеевна. — Идите спать!

Но спать никто не пошел. Ольга таращилась в потолок и тихо вздыхала, думая о чем-то своем, в комнате родителей скрипели половицы. Бабушка прошлепала на кухню и включила телевизор. Вскоре зашумела вода в ванной, загремели тарелки, чашки, и в доме началось утро.

— Марусь, ты спишь?

— Нет, — ответил Марина, и открыла глаза.

— Что, Марусь, любви-то не бывает?

Хорошее начало для субботнего утра. В шесть часов и разговоры о любви. Вернее о том, что ее не бывает.

— Конечно, бывает, — Марина старалась придать своему голосу как можно больше уверенности.

— Но проходит, да? — не унималась Ольга.

А кто ее знает, куда она девается, эта любовь. Если бы Марина знала ответ на этот вопрос! Раньше она была уверена, что любовь — это когда раз и на всю жизнь, и чтобы вместе до старости, до лавочки у подъезда и до совместных воспоминаний о Петьках, Машках и Сережках, которых уже давно нет в живых. А сейчас она совершенно ничего не знала и точно могла сказать лишь одно — между ней и Андреем любовь была, а вот куда она делась потом, неизвестно. В этом Марина еще не разобралась

— Марусь, ну!

— Что?

— Любовь-то проходит?

— Не знаю, — честно ответила Марина.

— Вот и я не знаю, — по-взрослому вздохнула Ольга.

Повисла пауза, и Марина улыбнулась. У них с Ольгой разница в тринадцать лет, и обе совершенно ничего не знают о любви. «Если не знаешь, это хорошо» — так говорила бабушка, когда Марина была совсем маленькой. — «Значит, все еще впереди».

*****

Трамвайчик звенел и трясся, раскачиваясь из стороны в сторону. Первая остановка, вторая, и снова «осторожно, двери закрываются». Очень медленно он объезжал старый район, захватывая сонных пассажиров, которым срочно понадобилось куда-то ехать в этот ранний час субботнего дня.

— Незачем гонять машину, — говорила Нина Алексеевна, когда за завтраком было принято решение купить для Даньки маленький раздвижной диванчик. — Тут ехать-то всего пять остановок. Ничего, не развалишься, съездишь на трамвае, все равно доставку нанимать. Деньги сейчас надо экономить.

Марина промолчала и покорно пошла на трамвайную остановку. От замечаний, поучений и долженствований она уже отвыкла и сейчас думала, сколько протянет в таком режиме. Теперь ей обязательно будут говорить, что и как должно быть в ее жизни, пользуясь тем, что сама она этого не знает. Совсем как раньше, только тогда она с боем отвоевывала свое право думать по-своему и поступать так, как нужно было ей, а не маме, чтобы быть спокойной за будущее дочери.

Еще несколько дней назад за свое будущее Марина была спокойна и точно знала, какое оно, и что там ее ждет. Сейчас у нее был только сегодняшний день, в котором есть некоторое количество дел, и они должны быть вписаны в определенное количество часов. Кто-то из древних говорил, что надо жить одним днем, — это мудро и правильно, и устраняет беспокойство по поводу дня прошедшего и будущего. Да и песня такая есть про миг между прошлым и будущим, который как раз и называется жизнью. Следовательно, пока она едет в трамвае, она и живет. А все, что было вчера и будет завтра эфемерно и не имеет значения, потому как не существует. Что ж, успокаивает. Жаль, что ненадолго.

В трамвай вошла высокая женщина с огненными волосами и тут же заговорила по мобильному. Как только она рассмеялась, Марина ее узнала.

— Ирка! Огурцова! Привет! — подлетела она к ней.

— Ой, Русанова, ты ли это?! — от неожиданности она даже забыла закончить разговор и машинально нажала отбой.

— Я! — рассмеялась Марина, — только я давно не Русанова.

— Ну, конечно! А я, по-твоему, до сих пор Огурцова!

И они дружно расхохотались, вспомнив об одном и том же. У Огурцовой класса с седьмого была навязчивая идея сменить фамилию. Она была высокой, худой девчонкой с вытянутым и бледным лицом, так что фамилии своей она соответствовала на все сто. И с тех пор как учитель биологии сделал болтушке на третьей парте замечание, назвав ее «девушкой с сельскохозяйственной фамилией», у Ирки развилась идея фикс: Огурцова должна исчезнуть. Но фамилию ей сменить не разрешили родители, сказав, что дождется она счастливого момента только тогда, когда выйдет замуж. Надо ли удивляться, что замуж Ирка выскочила в восемнадцать лет, но когда Марина узнала, как зовут ее мужа, смеялась до колик: Толя Кабачков. Над этим «сельскохозяйственным браком» потешались все Иркины знакомые, а она только улыбалась — любовь зла.

— Хоть от Огурцовой я отделалась, — говорила она.

Не тут-то было. Фамилия Кабачкова не подходила ей катастрофически, друзья и знакомые по привычке звали ее Огурцовой, вызывая приступы праведного гнева.

— Ты бледная какая-то, — озаботилась Ирка, разглядывая Марину. — Как хоть у тебя дела, сто лет не встречались.

— Да хорошо все, — принялась вдохновенно врать Марина, понимая, что сама себе копает очередную яму. Все равно однажды узнает, — Вот приехали с Данькой в гости.

— А муж твой где же?

— Работает, конечно. Работа такая у него дурацкая, ответственности много.

— Какая бы дурацкая не была, а все же работа, — резонно заметила Ирка. — Я-то вот, ты ж помнишь, с красным дипломом свой институт закончила, ну и кому он тут на фиг нужен? Кем я только не работала, а денег кот наплакал. Да еще мой Кабачков три месяца без работы сидел. Думала, или с ума сойду, или из дома его выгоню. Представляешь, когда мужик дома мается? Прихожу — посуда вымыта, полы чистые, и сам весь шелковый, аж противно. Ругались напропалую, пока работу не нашел. А я ушла из Васькиной конторы, — помнишь, он аптечным бизнесом тут начал заниматься. Своих всех подсобрал, ну и я вроде как под раздачу попала. Говорит, ребята, денег сейчас немного, но мы одна команда, сделаем дело, будем получать хорошо. А мы что — давай работать. Так вот представляешь, гад какой, за три года так и не поднял нам зарплату ни на рубль. Сейчас растолстел, и заговорил по-другому: не нравится — уходи. Я и ушла. Вот езжу на курсы маникюра и нейл-арта, знаешь такое?

— Ирка, ты с ума сошла, с высшим образованием и маникюршей? — чуть не задохнулась от обиды за подругу Марина.

— И что мне с этим высшим образованием делать, скажи на милость, — разозлилась Ирка. — Куда я его дену и кому я его продам? А на маникюре этом знаешь какие деньги люди зарабатывают? Главное, все ведь просто. Возишь с собой чемоданчик, ездишь по домам, рисуешь ноготки и получаешь свои денежки. У нас тут богатеньких развелось, ты не думай. Выедешь за Северный Микрорайон, такие домики увидишь — закачаешься. Я уж и машину себе купила, и все инструменты, лаки, камушки там и прочее. У меня и клиентка одна есть — Нюська Ромашова, помнишь ее? Это ведь она за Ваську вышла, потом развелась и отсудила у него кучу денег. Ведь могут люди, ты подумай! Тихая была, скромная, и раз — столько денег и все на халяву. Теперь тоже типа бизнесом занимается. А ты-то что, твой дизайн тебе нормальные деньги приносит?

— Да понимаешь…

— Ой, Маришечка, моя остановка, побегу, ты звони — не пропадай, телефон мой помнишь? Все, целую, пока! — на бегу протараторила Ирка, помахала рукой и выскочила в закрывающиеся двери.

«Следующая остановка техникум», — объявил строгий голос. Марина села за жесткое сиденье и уставилась в окно. Вот и ей то же самое предстоит. Кому нужен дизайнер в этом крохотном городе? Тут о дизайне люди и не слышали. Ремонт в квартирах до сих по старинке делают — на стены обои, на потолки водоэмульсионку, разбрызганную из пылесоса, пол красят масляной краской, которая сохнет два дня, а потом вешают классические шторы, тюль, кладут ковры и вздыхают с облегчением — можно жить дальше. Правда, есть ведь и состоятельные граждане, которые понастроили себе особняков и мечтают о чем-нибудь эдаком, но ведь на них еще надо выйти. Хотя угодить таким людям обычно бывает сложно. Как правило, если деньги свалились с неба и самомнение зашкаливает, подавай им бордовые цвета, золото, лепнину на потолках и огромные зеркала, а так она работать не может.

— Дура ты, Трофимова, непроходимая дура, — вздыхала Алинка, когда Марина рассказывала ей о заказах, за которые она не решилась браться. — Все в облаках где-то витаешь. Это ты девушка с тонким вкусом, а людям надо проще и примитивнее. Возьми да сделай — деньги же хорошие заплатят. Переступить через себя что ли не можешь?

Марина не могла. Когда она представляла себе, как отрисовывает помпезный и дикий по сочетаниям интерьер, к горлу подкатывала тошнота, и делать совсем ничего не хотелось. Все, за что она бралась, практически не приносило ей денег, но ощущение хорошо сделанной работы вполне компенсировало ее временные затраты. Друзья рекомендовали ее своим знакомым как грамотного дизайнера с хорошим вкусом. Отказывалась она всего несколько раз, и только когда понимала, что выполнить желание человека не сможет.

Диванчик для Даньки она не нашла. Все, что было в магазине, не радовало ни качеством, ни расцветкой. Хорошо, что она поехала одна, не то бы родственники обязательно заставили ее что-нибудь купить. Ехать домой не хотелось, до встречи с Валерой было еще несколько часов, и она решила прогуляться по городу. Вышла на широкий проспект, по которому медленно, словно в сладком сиропе, ехали автомобили. Если сейчас свернуть направо и углубиться во дворы, можно выйти к парку. Там наверняка в это время уже продают сладкую вату и работают аттракционы. Вот сюда-то они обязательно придут с Данькой! Пусть мальчишка порадуется. Сама она прекрасно помнила, как ходила в этот парк с родителями, с Алешкой и маленькой Оленькой, как они катались на качелях, хохотали до упаду, а потом в кафе ели вкусное мороженое с карамельной подливкой, постукивая алюминиевыми ложечками по металлическим мороженицам.

Марина пересекла дорогу, пропустила звенящий трамвай и пошла по аллейке, жмурясь от яркого солнца и сдувая с носа тополиные пушинки. В парке она нашла тихую лавочку и присела. Глаза закрывались сами собой, — заснуть ей этой ночью удалось только под утро. Вот так бы сидеть целую вечность и не двигаться. А главное не думать о проблемах, работе, Данькином детском саде, расстроенных родителях и о том, что любовь проходит. Исчезает, как вода в песке.

Она снова вспомнила Андрея, его красивые пальцы, которыми он сжимал фирменный «Паркер», заполняя заявление о разводе. Она же еле водила ручкой по слепящему белому бланку, то и дело ошибаясь и исправляя ошибки. Вопрос решен полюбовно, все улажено, никаких претензий — имущественных, материальных. Так проще и быстрее. Две закорючки в большой красной книге и через месяц можно приходить за свидетельством о разводе.

Единственный вопрос, который ее смутил — какую фамилию оставлять после расторжения брака. Когда они подавали заявление на регистрацию брака, она решила взять фамилию Андрея и даже не раздумывала по этому поводу. Разве может быть иначе? Все эти модные веяния насчет оставления собственных фамилий после брака она считала смешными. Все равно выходишь замуж, значит, нужно, чтобы и фамилия была общая. Тем более, у них с Андреем скоро будет сын. Как ему потом объяснять, что у папы фамилия одна, а у мамы другая. Алинка нарочито за месяц до свадьбы стала звать ее Трофимовой. Говорила, нужно привыкнуть. Марине было приятно.

— А ты почему Лешкину фамилию не взяла, Алин? — спросила она как-то у подруги.

Алинка на секунду задумалась.

— Трофимова, ты ж не поймешь.

— Не совсем уж я непроходимая дура, — пошутила Марина.

— Не дура, говоришь? — усмехнулась Алинка. — Ладно, скажу, поделюсь секретом и опытом.

— Да уж поделись! — подзадорила ее Марина, — нам без вашего опыта никуда!

И это было отчасти правдой. Часто Алинка, которая была старше Марины на десять лет, выручала советом, а главное помогала понять, что на самом деле нужно сделать и как решить очередной вопрос. Хотя по многим пунктам они не сходились. «Молодая ты ишшо», — вздыхала тогда Алина, меняя голос и по-стариковски пришепелепывая. «Вот поживешь с мое — тогда поймешь».

— Запомни, Трофимова, — наставительно выдала Алинка, — мужей может быть сколько угодно, а фамилия — она одна. Поняла?

— Неа! — честно ответила Марина и расхохоталась.

— Я ж говорила! — весело заключила Алинка и рассмеялась следом. Вот уж действительно полная ерунда, думала тогда Марина. Почему должно быть много мужей, когда он один и на всю жизнь? И что такого в этой фамилии? Все равно все знают, что женщина ее меняет, выходя замуж. Закон такой в природе. Выходишь за мужа, под его опеку, под его крыло и следовательно, под его фамилию. А Алинка перестраховщица. Не повезло ей в жизни, теперь ребенок, любовник и куча заморочек.

Андрей выжидательно смотрел на нее, пока она думала, какую оставить фамилию. Видя ее колебания, сотрудница ЗАГСа, торопившаяся закончить дела как можно скорее, сказала:

— Если боитесь, что документы будете долго переоформлять, то можете оставить фамилию мужа. Потом поменять ее легко.

Марина кивнула и краем глаза увидела, как Андрей поморщился. Она вздрогнула словно от удара хлыста. Никогда не думала, что это так ужасно, так стыдно, так позорно стать нелюбимой и абсолютно ненужной. Хотелось провалиться сквозь землю, уйти, чтобы никто ее не видел. Никто, даже эти невыносимо циничные сотрудники загса, которые так равнодушно разводят людей, когда-то любивших друг друга.

— Фамилия сына соответственно остается такой же, правильно я вас поняла?

Теперь по всем документам она оставалась Трофимовой, но фамилия эта была лишним напоминанием о том, что произошло в ее жизни. Выходит, права была Алинка, когда говорила, что мужей может быть много. Хотя у нее это первый и последний. Больше замуж она не пойдет. Никогда.

*****

— Девушка, не курите?

Марина открыла глаза и увидела высокого плечистого парня в летнем костюме, под который была одета футболка с круглым вырезом. Какая безвкусица. Да еще и небрит.

— Нет, — как можно равнодушнее ответила она и снова закрыла глаза.

— А я курю! — ничуть не смутившись сказал парень и сел рядом. — Скучаете?

Да что же это такое?! Спокойствие, только спокойствие.

— Нет, — снова тем же равнодушным тоном повторила Марина не открывая глаз.

— А я скучаю!

Ну, наглый! Так, держим паузу, не даем повода продолжить общение.

— Не возражаете, если я закурю?

— Возражаю.

— Знаете, по законам жанра вы должны были ответить «нет», — засмеялся он. — Помните эту старую историю про то, что пьет корова? Не помните? Я вам расскажу.

Марина не успела ничего возразить — пауз парень не делал.

— Спрашиваете у своего друга — у вас есть друг? Впрочем, нет, это же видно. Так вот, спрашиваете у него: какого цвета стены. Он отвечает — белые. Какого цвета холодильник? Он говорит — белый. Что пьет корова? На сто процентов ручаюсь, ответит молоко.

— Послушай, вам что…

— А что? — парень изобразил искреннее удивление. — Я понял! У вас, наверное, дома холодильник не белого цвета. Вы любите стиль хай-тек и холодильник у вас серебристо-серый. Нет, тогда конечно, стопроцентной гарантии я вам дать не могу.

Марина смотрела в смеющиеся серые глаза и не знала, как реагировать. Холодильник у них с Андреем действительно был серебристо-серый.

— Меня Роман зовут, — как ни в чем ни бывало представился парень. — А вас, — он на секунду задумался, вглядываясь в ее лицо, — одно из двух: или Оксана или Марина. Я прав?

— Я смотрю, у вас богатый опыт, — саркастически заметила Марина, скорее уязвленная, нежели обрадованная тем, что он так быстро угадал.

— Нет, что вы, — он умело изобразил смущение, — хотите расскажу, как это происходит? Так, вот, — он снова не дождался ее ответа, — я вижу — сидит девушка. Одна. В парке. В двенадцать часов дня. В субботу. Детей поблизости нет, людей тоже, стало быть, ищет уединения и покоя. Стало быть, одна. Одно из двух — или проблемы с мужем, или второй половины нет вообще. Первый вариант маловероятен, потому как будь вы семейной женщиной, обязательно нашли, чем бы занять себя в субботу в столь ранний час. Приготовить, постирать, погладить, словом, все переделать, чтобы освободить оставшийся выходной и смело потом отдыхать. А вот второй вариант ваш. Живете с родителями, работаете, в своем возрасте уже имеет с ними некоторые, как бы это помягче сказать, нестыковки во взглядах, а потому стремитесь при возможности от них улизнуть. Так и сейчас. Наверняка они собираются на дачу, вы ждете пока они уедут, чтобы оккупировать территорию и по-настоящему расслабиться. Вот видите, Марина, как все просто. И опыт здесь вовсе ни при чем. Не злитесь, я же по вашей просьбе продемонстрировал, как и что происходит, и вовсе не хотел вас обидеть. Если бы я рассказал вам о ком-нибудь еще, вряд ли мы могли бы это проверить. Вы тоже можете попробовать угадать. Хотите, открою вам секрет? — он снова не дал ей ответить. — Только обещайте не использовать это оружие против меня, договорились? — и он сделал предельно серьезный взгляд. — Так, вот. Идите ва-банк. Начинайте с непринципиальных вещей, которые могут трактоваться по-разному, и смотрите, как человек реагирует.

— Вы психолог? — перебила его Марина, скорее для того, чтобы услышать свой голос.

— Я? — он снова сыграл удивление и секундную задумчивость. — Вот скажите это не вопросом, а утверждением, и вы узнаете, психолог я или нет.

— Вы не психолог, — сама себе удивляясь твердо сказала Марина.

— Вы молодец, — засмеялся он, — вы быстро учитесь. У вас высшее образование, ваша работа некоторым образом связана с людьми, но общение не является ее основной составляющей.

— А кто вы?

— Поиграйте со мной, прошу вас, — сказал он обижено-просящим тоном, — это же так скучно: «ты кто? я секретарь-машинистка. А ты кто? а я менеджер по продажам. Тебе нравится твоя работа? Да не очень. А тебе? И мне не очень. А сколько ты зарабатываешь?» Ведь это скучно, правда?

Правда, чуть было не сказала Марина, и почувствовала азарт.

— Вы неплохо зарабатываете, — проговорила она, глядя ему в глаза. — Скорее, даже ваши деньги сейчас работают на вас, и это не требует от вас таких усилий, как раньше. И вам действительно скучно. Вы живете один, у вас своя квартира и вы ее купили. У вас есть машина. «Ауди». Или «БМВ». Черная или темно-синяя. У вас много друзей, возможно, еще со школьных времен, но сейчас вы уже не так близки, как раньше. То, что вы один, вас беспокоит. Видимо, вы вошли в тот возраст, когда уже нужна семья и дети. Возможно, вы были женаты, но достаточно давно. С тех пор в вашей жизни было много женщин, но все они ждали от вас совсем не того, что вы хотели им дать.

Его ресницы вздрогнули, и он отвел взгляд, а Марина, почувствовав, что зашла на личную территорию, бросилась сочинять глупости.

— Теперь вы бродите днем и ночью, как голодный волк зимой, пристаете к девушкам в парке и стараетесь произвести на них неизгладимое впечатление.

Последние слова прозвучали фальшиво. Казалось, он их даже не слышал.

— Спасибо, — сказал он как-то очень тепло и искренне, и Марина поняла, что смотрит на него уже совсем другими глазами, не замечая небритости и нелепой футболки под костюмом.

— Я в вас не ошибся. Спасибо, — повторил он и замолчал, глядя на свои руки. Марина почувствовала неловкость от этого молчания и необходимость его прервать.

— А как вы…

— Не надо, не говорите сейчас ничего, прошу вас, — он сжал ее руку в своих руках и тут же выпустил. — Я тоже не буду сейчас ничего говорить, потому что боюсь вас напугать. Даже не спрошу ваш телефон, и не буду пытаться узнать, где вы живете. Чтобы доказать самому себе, что случайностей в жизни не бывает. Вернее, они абсолютно закономерны. Я сейчас встану и уйду, и свидания назначать не буду. До встречи, Марина.

Он снова пожал ее руку, поднялся и ушел.

Несколько секунд у нее в голове не было ни одной мысли. Мамочки мои, что это было? Ничего не поняла.

Она встала и направилась к выходу из парка, все также ни о чем не думая. На трамвай она решила не садиться, и пошла пешком по тополиной аллее. Часы на городской башне показывали два по полудни. До встречи с Валерой осталось всего два часа.

*****

— Мариночка, а твои-то все на дачу поехали! — баба Люба снова сидела у подъезда в окружении соседок. — А ты-то как же? Поедешь? Ой, ночью машина какая-то так сигналила, так сигналила! Я до утра глаз не сомкнула. Не твоя ли?

— Нет, не моя, — Марина аккуратно высвободилась из цепких объятий старушки и скользнула в подъезд. Как тут скрыть подробности своей личной жизни? Все равно узнают рано или поздно. Но лучше, конечно, как можно позже.

Родители, бабушка и Данька действительно уехали на дачу, оставив ей записку про борщ в холодильнике, салат на столе и конфеты в правом верхнем ящике серванта. Все как в детстве. А то она сама не найдет, что ей съесть, чтобы не умереть с голоду. Внизу была приписка: не стали звонить, приезжай, если захочешь. Но ехать на дачу не хотелось. Она прошлась по квартире, ощущая себя потерянной среди стен, бывших когда-то родными. Мебель стоит также, как десять и двадцать лет назад, и даже ковры лежат те же самые, а вот она, видимо, так изменилась, что уже не чувствует себя своей в этой привычной с детства обстановке. Побродив по квартире, она заметила, что из серванта исчезла их с Андреем свадебная фотография. Остался только большой Данькин портрет и ее маленькая фотокарточка, когда ей еще не было и пятнадцати.

Если бы ей сейчас было пятнадцать, а не двадцать девять, наверное, все происходящее воспринималось бы совсем иначе. Причем, и ею, и окружающими. Подумаешь, любили — разлюбили, пожили — разошлись. Дело-то житейское. Правда, у нее есть еще и Данька, самый важный человек на свете. Ради него она найдет в себе силы жить дальше, забыть Андрея, и работать, пусть даже на совсем ужасной работе. А там посмотрим, чем сердце успокоится.

Еще несколько минут она бродила взад и вперед по комнате, потом уселась в угловое кресло, включила торшер и поняла, что ей сейчас нужно. Карты! Пусть это глупо, смешно, ведь ей уже не тринадцать, когда она, спрятавшись под одеялом с фонариком, раскладывала карты на любовь, загадывая трефовым королем Владика из параллельного класса, червовым — Ваньку из шестого подъезда, бубновым Илюху, брата Сергеевой Татьянки, а на пикового всегда смотрела, сощурившись левым глазом — кого бог пошлет. И карты так складно ложились! Выходило, что все ее любят, а некоторые даже очень сильно. Так, что дело даже может закончится свадьбой. После гадания она всегда спокойно засыпала, спрятав карты под подушку, а ночью ей снились красивые сны. Ей так захотелось погадать, что она вскочила, свалив с дивана подушку, и ринулась к комоду в спальне, где должны были храниться ее вещи. Карты были на месте, и нарисованные персонажи все также смотрели с глянцевой поверхности сосредоточенно-уставшими взглядами. Итак, немножко посидеть на колоде, поплевать через плечо, снять, переложив в левую руку, закрыть глаза, и….

Карты легли очень странно. Дальняя дорога, казенный дом, и три короля, — все с серьезными намерениями. С теми самыми, что приводят к свадьбе. Ерунда какая-то. Врут карты. Зря она решила гадать. Лучше не знать свое будущее, не верить этим глянцевым картонкам, которые нарочно ложатся так, чтобы ее успокоить, или поиздеваться над ее печалью. Какая может быть дорога, казенный дом? И что еще за три короля. Смешно все это, а вернее, одно расстройство. Хотела получить утешение и поддержку, и теперь хочется завыть белугой. Хорошо, хоть не видит никто, как она тут развлекается девичьими забавами. Тоже мне, вспомнила молодость. Кончилось, видимо, то время, когда от карт можно было ждать успокоения и помощи в принятии решений.

Марина положила колоду на место и даже прикрыла ее старым маминым платком, чтобы не попадалась на глаза. Пора было собираться и идти на встречу с Валеркой, но почему-то было тревожно. Может, не ходить? Сказать, что заболела, плохо себя чувствует? Отложить все эти разговоры и признания на другой день, а сейчас спокойно выспаться, пока никого нет, и никто не читает нотаций и не шушукается по углам? Нет, надо идти, двигаться вперед, иначе можно так всю жить пролежать на кровати и ничего не добиться. Валерка свой в доску, перед ним и поплакать не стыдно. Он поймет, не обидит. Ведь понял же он ее когда-то, еще в девятом классе, на той самой вечеринке, где Марине было так тошно, как, наверное, сейчас. А разве могло быть иначе, ведь оказалось, что Дениска Шаповалов, красавец и ее тайная любовь, встречается с Надькой Ерохиной, и отношения там намечаются вполне серьезные. Тогда ей казалось, что никогда больше она не сумеет влюбиться, и никогда у нее не будет таких замечательных бессонных ночей, когда не хочется спать, и ручка сама что-то пишет на листочке, превращая слова в стихотворные строчки. Как ей хотелось плакать! Это же надо было обо всем узнать по дороге на классную вечеринку, и теперь вот уже битых два часа давить в себе нахлынувшую тоску, прятать слезы и вместе со всеми шутить, смеяться и даже танцевать. Правда, на секундочку она все же вырвалась из света и шума и прибежала на темную кухню, где молча прислонилась лбом к холодному стеклу и стала смотреть сквозь него на темную улицу. Вот тогда Валерка к ней и подошел, спросил, что случилось, и она почему-то все ему рассказала. Нет, конечно, она не призналась в своих чувствах к Дениске, но о том, как ей плохо, и что ее никто не понимает, она проговорилась. И вдруг услышала в ответ: «Хочешь, я все время буду с тобой, я ведь тебя понимаю!» Тогда она растерялась и быстренько перевела разговор на другую тему, но Валерка оказался в своих намерениях тверд. Он проводил ее до дома и на следующий день ждал по дороге в школу. Сначала она смущалась, корила себя за несдержанность, — зачем ей Валерка, она ведь влюблена в Шаповалова, — а через пару недель валеркино присутствие в ее жизни стало абсолютно нормальным. Как будто так было всегда. Когда она в него влюбилась, она так и не могла вспомнить. Однажды они стали целоваться, когда встречались, и когда он ее провожал до дома, но позволять ему большее Марине было страшно. Целоваться с Валеркой — это одно, а начать играть во взрослые игры, — совсем другое. Нет, не с Валеркой. Он точно не будет первым.

Когда она об этом думала, ей становилось очень смешно. Вот встречается она с Валеркой, целуется с ним, принимает его ухаживания, подарки, дарит ему сувенирчики, а спать с ним совсем не собирается. Она отчего-то точно знала, что это все очень хрупкое, ненадежное и немного ненастоящее. Другими словами, детское. А настоящий мужчина, он совсем другой и она однажды его узнает. Валерка этого не знал, и не раз намекал, что они уже взрослые, и что все вокруг друг с другом спят, а уж им-то давно пора попробовать.

Как-то ночью в парке у фонтана он так разозлился на ее очередной невнятный отказ, что пообещал нырнуть в воду, если она немедленно не согласится. Она рассмеялась, а он вскочил на каменный бортик: «Маринка, простужусь, умру, и не узнаешь никогда, как Валерка по-настоящему любит! Соглашайся!» Марина не поверила, покачала головой, и он, закрыв глаза, солдатиком рухнул в холодную воду.

Потом они бежали до самого его дома и хохотали, как сумасшедшие. Он оставлял на асфальте мокрые следы от кроссовок, и с рукавов его свитера тонкой струйкой стекала вода.

— Какой же ты дурак, Валерка, — растирала его Марина махровым полотенцем на крохотной пятиметровой кухне, — Что же мне с тобой делать? — сокрушалась она, глядя, как он дрожит и как посинели его губы. — Немедленно в постель!

— О! Это то, что нужно, — тут же отозвался Валерка и с разбегу запрыгнул в кровать. Когда она укрыла его одеялом, он тихонько потянул ее к себе, но она сделала строгий взгляд, и он вздохнул: «Погибну девственником. В предсмертной записке напишу: «Всю жизнь хотел Маришку». Казалось, тогда он понял, что спать с ним она не будет, и попытки затащить ее в постель оставил, хотя о замужестве и о будущих планах говорил постоянно.

Длилась их любовь около полугода. Потом было лето, Марина уехала к тетке на Украину и там закрутила деревенский роман, а когда вернулась, поняла, что девственником Валерка уже не умрет.

— Прости, Маришка, я должен был попробовать, — прятал он глаза.

— Ой, дурачок ты, Валерка, — смеялась Марина, — за что ты прощения-то просишь. Попробовал и ладно!

Конец ознакомительного фрагмента.