ПОД МУЗЫКУ ШОПЕНА

Наталья Новгородская, 2020

Главная героиня, Лизет, вынуждена оставить свой дом и переехать в Петербург к своей тётке. Но и там её жизнь не безоблачна – тётушка замечает зарождающиеся чувства между девушкой и её сыном, и собирается выслать неугодную племянницу в деревню…

Глава 2. Большие горести и маленькие радости.

Теперь Лизет бывала дома только на каникулах, отец за ней сам не приезжал, ссылаясь на занятость, а присылал слугу. Отношения между отцом и дочерью не то что бы наладились, но стали заметно теплее: она с охотой рассказывала ему об учёбе в пансионе, а он её даже мог послушать несколько минут, прежде чем приняться за чтение газеты. Лизет приглашали в гости подруги матери, но она чаще отказывалась от приглашений, чем принимала, ведь она не могла пригласить их в ответ к себе домой, ибо отец запрещал ей, оправдываясь:

— Подумай, сколько свечей придётся извести за вечер, а тебе и одной свечки хватит. И ещё посчитай, сколько печенья съедят эти дамочки, вероятно, весь наш запас на неделю.

Они жили замкнуто и на всём продолжали экономить. Хорошо что Лизет сумела его уговорить дать ей денег на новое платье к выпускному, хотя она рассчитывала на большую сумму, чем он выделил.

Подготовка к выпускному была грандиозной: выбирались ткани, шились платья, танцевальные навыки доводились до совершенства; у мадам Фроссар было как никогда много работы — требовалось дать множество советов каждой из учениц по поводу костюма и причёски. В общем, многое творилось в благородном пансионе, но все страхи были забыты, когда пятнадцать прекрасных, как лесные феи, девушек вошли в танцевальный зал, украшенный по такому случаю живыми цветами и большими зеркалами. Мадам постаралась доставить своим воспитанницам удовольствие, но сама была всё в том же неизменном чёрном платье, и всё та же благодушная улыбка озаряла её лицо.

Дамы приготовились встречать кавалеров, чтобы приступить к танцам, и каково же было их изумление, когда вместо усатых молодых офицеров кавалеристского корпуса, они увидели юных кадетов с пунцовыми лицами под предводительством пузатого офицера, который строго покрикивал на них:

— Встать прямо! Выстроиться в линию!

Девушки сами вздрагивали от его зычных приказов, и от души жалели этих неоперившихся птенцов российской армии, когда они неловко подходили к ним и предлагали руки. Юноши вели девушек по залу, боясь поднять головы, а когда всё же смотрели на этих нимф из сада мадам Фроссар, то в их глазах было столько восхищения, что девушки тут же все простили и своей мадам, и громкому офицеру. Это было самое прекрасное воспоминание, которое Лизет увозила из пансиона домой.

Вскоре наступил трогательный день отъезда, и Лизет, не скрывая слёз, прощалась с учительницами и своими подругами. Мадам так впечатлилась, что тоже захотела заплакать, но требовалось сохранить лицо, и она только глубоко вздыхала, провожая своих учениц одну за одной. К Лизет она подошла с папкой в руках — это были ноты Шопена, которые она решилась подарить одной из своих самых любимых учениц. Девушка бросилась учительнице на шею, не в силах сдерживать свои эмоции. Сколько благодарности было в её сердце! Но сколько из этого она смогла выразить в словах? Только малую часть, потому что когда нас переполняют эмоции, мы, почему-то не можем со всей полнотой, которую чувствуем сердцем выразить словами. Очень сложно подбирать слова, все они кажутся не теми, и на ум не приходят достойные выражения, которые бы точно описали наше состояние. Мадам призналась, что успехи Лизет в музыке действительно поразили её, она предрекала ей хорошее будущее, если, конечно, та не бросит практиковаться.

Приехал Никифор, слуга отца, он сообщил, что отец приболел, и что они поедут на почтовой карете. Лизет удивилась, но ничего конкретного слуга не смог ей сообщить, и она стала прощаться с мадам. Она была всё такая же, как и четыре года назад, с прямой спиной стояла у ворот и теперь только провожала, а не встречала своих учениц. Эти девочки были ей как дети, которых у неё никогда не было, и каждую она по-своему любила и помнила.

Лизет последний раз оглянулась на особняк, он всё продолжал удаляться, и беззаботная жизнь в нём тоже становилась далека и туманна. Она, сев в карету, поехала по шумным улицам города, где торговцы стремились перекричать друг друга, а экипажи — норовили сбить то прохожего, то рядом едущую карету. Пансион стал её домом, а его жители — её семьёй, как же тяжело было покидать эту обитель свободы и духовного просвещения!

Но чем ближе становился её отчий дом, тем более она приходила в радостное настроение, и уж не терпелось ей рассказать домашним о своём выпускном.

Она приехала к дому и с нетерпением спрыгнула с коляски, едва только слуга открыл ей дверцу.

— Ниловна! Ниловна! — радостно закричала она, вбегая в дом, сбрасывая шляпку, расстёгивая пуговицы на пальто и надеясь увидеть свою старую няньку.

Но к ней вышла другая служанка, и с удивлением глядя на весёлую свою барышню, сообщила, что старушка покинула их ещё осенью. Тут же радость сошла с лица Лизет, уступив место горькой печали. Затем она узнала ещё более ужасные новости: отец слег и лежал в кровати уже несколько недель; приходил доктор и выдал неутешительное “безнадёжен”.

Дом погрузился в тихую печаль в ожидании конца. Лизет с ужасом узнала об их бедственном положении: дом был заложен, а кредиторы засыпали отца письмами то с просьбами, то с угрозами. Требовалось скорее рассчитаться с долгами, поэтому он продавал всё, за что можно было выручить хоть какие-то деньги: коляску вместе с лошадью, а также и фортепиано, которое верно служило поверенным её мыслям и чувствам и напоминало ей время, проведенной рядом с матерью.

Лизет не отходила от отца, утешая и стараясь всем, чем можно было облегчить его страдания, но он уже кашлял кровью, а дыхание его стало совсем тяжёлым и хриплым. Кое-как он написал записку, которую отправили его знакомому, Осипу Михайлову, с которым их когда-то связывали некоторые дела. Он просил его приехать и помочь разобраться с делами и написать кредиторам от его имени. Пётр Петрович боялся, что они будут беспокоить дочь, и он хотел ещё и поэтому вопросу переговорить с Осипом. Может, он найдёт достойного жениха для его Лизы? Ведь, вероятно, придётся продать поместье, и они останутся совсем без средств к существованию, так что надобно устроить судьбу дочери, пока он жив. Пусть жених будет и стар, но достаточно обеспечен и с широтой взглядов, чтобы жениться на образованной и миловидной бесприданнице.

Это он и сказал Михайлову, когда тот сидел на стуле возле его кровати. У того не было особого желания помогать и вникать во все его печали, но увидев Лизу, его поразила её печальная красота, её молчаливость и кроткая покорность, с которой она ухаживала за отцом. У него самого была дочь, и он вдруг представил, что было бы с ней, если бы он преставился. Он обещал приняться за дела на следующий же день и отбыл, отказавшись от обеда, прекрасно осознавая, что обедать у них нечем.

Вечером Пётр Пётрович впал в забытьё, спешно послали за врачом, но было уже слишком поздно. Доктор принимал роды, и, взяв за правило навещать умирающих в последнюю очередь, приехал к Изюмским только через три часа. Он нашёл Лизет рядом с отцом, который уже не дышал.

Она подняла большие глаза на доктора с вопросом:

— Что же теперь будет?

Но он не смог ответить, и вряд ли кто бы смог в тот момент.

Через неделю после похорон, когда Лизет сидела одна в гостиной и высчитывала, сколько продуктов и как нужно распределить на неделю, зашёл Михайлов, и она взглянула на него в надежде, что он нашёл выход из бедственного положения. Но всё было прямо противоположно. Он очень долго разбирался с бумагами её отца и пришёл к выводу, что тянуть больше нельзя, как можно скорее нужно рассчитаться с долгами.

— Как же это сделать? — тихо спросила девушка.

Михайлов сел рядом с ней.

— Надобно всё продать — это единственный для вас вариант.

Она удивилась:

— Что можно продать, коли ничего уже не осталось?

— У вас есть ещё поместье; я уже узнал, сколько можно выручить за него, скоро лето и народ потянется из города, надо продавать быстрее, пока есть спрос. Денег хватит, чтобы только погасить долги и проценты, вам не достанется ничего, к сожалению. — Он с сочувствием посмотрел на неё. — Вам нужно как-то решать свою судьбу. Вы думали о месте гувернантки?

— Нет…Это так необходимо?

— Тогда, возможно, у вас найдутся родственники, которые согласятся вас приютить. В общем, подумайте. И если вы дадите согласие на продажу поместья, то я сразу же напишу кредиторам, что деньги у них скоро будут, и они ещё дадут вам отсрочку. У вас будет время, чтобы найти другое жильё.

“Другое жильё?” — она обвела взглядом комнату, в которой осталось мало мебели и где даже в самую студёную погоду уже давно не топили камин. Её сердце сжалось в предчувствии новых бед.

— А как же дом?

— Дом заложен, как вы знаете, его у вас и так заберут. Я сожалею…

Он поднялся.

— Так что насчёт поместья?

— Что ж…Если вы найдёте покупателя, то я буду вам очень благодарна. Не знаю, что бы я без вас делала… — сказала она совсем уж тихо, так что Михайлов и не слышал конец фразы. Он откланялся, и когда его шаги стихли за дверью, она, устало сложив руки на столе, уткнулась в них лицом, сломленная под тяжестью горькой печали и бессилия.

И кто знает, что бы стало с Лизой Изюмской, если бы на следующий день не пришли хорошие известия: она посылала письмо в Петербург родственникам о смерти отца, правда, не упоминая о своём трудном положении, и теперь пришёл ответ, где её тётка — двоюродная сестра отца, выказывает ей свои искренние соболезнования и так жалеет её, и так сожалеет, что ранее не обращалась она к своей chère nièce², что совесть более не позволяет ей находиться вдали от несчастной сиротки. Чтобы искупить свою вину перед ней и её бедным отцом, с которым она, к стыду своему, потеряла связь, она приглашает Лизет погостить у нее в доме. Столько, сколько племянница пожелает, конечно. Это ободрило девушку, и жизнь не казалась ей теперь беспросветной; у неё появилась надежда, что переедет она в новый дом, в котором получит ласку и где сможет начать жизнь заново, только бы ей позволили остаться и выделили для неё самую маленькую и неудобную комнату! Она тут же села писать ответное письмо, полное искренней благодарности.

Через месяц она прощалась уже со старым своим домиком, смотря, как укладывают её вещи в присланный тёткой Василисой Ивановной Глазуновой экипаж. Подумать только, несколько недель назад её так страшил переезд из родного дома, а сейчас она покидает его с лёгким сердцем, полная предвкушений и надежд. Единственно, чего ей было жаль, так это любимого сада матери. Лизет более никогда его не увит. Но ведь воспоминания хранятся в сердце, и так ли уж важны для нас вещи?

Михайлов отдавал приказания рабочим, теперь он тут был главным и деловито распоряжался, куда вывезти мебель да что делать с рухлядью на чердаке. Всё-таки он выдал ей некую сумму, которая осталась от продажи поместья и выплаты долгов, а кредиторы только ждали теперь продажи дома. Но Лизет считала себя уже совсем свободной, и деньги приятно наполнили её кошелёк, благо она не знала, что их было в два раза больше, Осип Ильич проявил самостоятельность и в этом вопросе и выделил себе немного “за расходы да услуги”. Он не смог устоять перед искушением, как бы не жаль ему было Лизет, а она искренне была ему благодарна, жала руку и желала ему только всего хорошего. Он кивал и говорил: “И вам удачи на новом месте, Елизавета Петровна!” И вот через пару часов она уже была в городе, откуда совсем недавно уехала и даже не думала возвращаться.

Примечания

2

С фр. Дорогая племянница