Сказки Женской Души – 3. Сборник самоисполняющихся сказок

Наталья Михайловна Стукова

Как найти единомышленников, чтобы вывести дело своей мечты на новый более высокий уровень?А что будет, если к сказочной Бабе Яге попадёт современная девушка? Зажарит ли старушка путницу, или чему доброму научит?Нужно ли помнить о своих родственниках, хранить память Рода, или стоит жить исключительно в здесь и сейчас?Ответы на эти вопросы (и даже больше) дают волшебные сказки психолога-сказкотерапевта Натальи Стуковой.+ Сказки победительниц конкурса учениц «Высшей школы сказкотворчества».

Сказ о том, как Красна Девица к Яге-Ягине за наукой ходила

…Лямки мешка оттягивали плечи, косища при каждом шаге шлепала по ягодицам, ноги, хоть и обутые в удобные лапотки, натруженно болели, а лесные комары, окончательно обнаглели, и зудели не переставая, так и норовя укусить в незащищенную шею или руки. Я вяло отмахивалась от них веткой клещевины. Отгонять мелких кусачих мерзавцев более энергично сил не осталось, а мята, соком которой я натерлась перед выходом из дому, видимо, уже не действовала…

Так, погодите!

Какой мешок? Откуда я знаю, что именно его лямки, а не, скажем, какого-то рюкзака, давят мне на плечи?

Какая коса, я стриглась всю жизнь! Даже в школе ниже плеч волос не носила, а уж про косу речи вообще никогда не было!

Какие лапти??? Всю дорогу в обуви на каблуках хожу, даже кроссовки не люблю, а тут — лапти???

Да и еще — клещевина, мята, соком которой я дома… Где???? Где я вообще?

Панические мысли бились в голове пойманными птицами, я пыталась притормозить, но ноги сами несли меня дальше — куда, я понятия не имела…

Ничего себе ситуация — засыпаешь в собственной постели, зла никому не делаешь, просыпаешься — невесть где, в сарафане (взгляд вниз позволил в этом убедиться) и лаптях, причем, ноги тебя сами куда-то несут!!! Люди, помогите!!!!

Пара щипков за бедро убедила меня в том, что я не сплю, и происходящее реально, хотя совершенно невозможно с точки здравого смысла. Паника нарастала, ноги целенаправленно шагали в неизвестном направлении. Судорожно оглянувшись увидела лесную глухомань. Стежку, по которой я шла, со всех сторон окружали огромные деревья, густой подлесок и трава по пояс ненавязчиво указывали на то, что людей тут отродясь не водилось. Щебетали птахи, в кустах кто-то шевелился, и мне с перепугу показалось, что сейчас на тропинку передо мной выскочит какой-нибудь дикий, и, естественно, кровожадный, зверь, возжелавший закусить бедной мной… Мама!!! Спасите, люди добрые!!!

Тропинка вильнула, и моим глазам открылось еще более странное зрелище — высокий, в рост человека забор из неошкуренных, заостренных сверху бревен, на которых были насажены… черепа! Господи, куда я попала?

Черепа насмешливо пялились пустыми глазницами, я икнула от страха, но мое тело, независимо от моей воли и желания целенаправленно двигалось к «милому» сооружению. Поглощенная попытками вернуть контроль над собой, чтобы развернуться и убежать, я не заметила, как оказалась перед массивными воротами, одна из створок которых была открыта. В воротах, прислонившись плечом к бревну проема, стояла статная высокая женщина в длинном белом славянском платье, вышитом по подолу и рукавам красными узорами. Поверх была накинута волчья шкура, как мне со страху показалось, снятая со зверюги целиком. Красивое лицо выражало сдержанное любопытство, на голове красовалась какая-то сложная конструкция из платка и налобной повязки, через плечо была перекинута длинная, чуть не до колена, темно-русая коса.

— Ну здравствуй, путница! А я-то чую, что русским духом запахло! — и хозяйка явственно повела носом, принюхиваясь. Я сглотнула. Глаза ее отливали малахитом, и таили в себе какие-то колдовские тайны. — Зачем пожаловала? Дело пытаешь, али от дела лытаешь?

— Здравствуй, матушка! — горло пересохло, и изо рта вырывался какой-то неразборчивый хрип. — Пришла я твоей пищи отведать, да силу свою изведать! — Что характерно, несмотря на то, что слова произносила я, было полное ощущение, что говорятся они без моей воли и участия.

— О, как! — усмехнулась женщина. — Давненько ко мне с этой целью девицы-красавицы на забредали! Ну, раз так, заходи, коли не шутишь, да стражей моих не боишься! — Она отступила во двор, а ближайший ко мне череп развернулся, и сверкнул огнем из пустых глазниц. Я подскочила, и нутром — иначе не скажешь — услышала злобный хохот. Трусливо оглянувшись, обнаружила, что деревья за моей спиной сомкнулись, скрывая тонкую тропку, по которой я пришла. Пути к бегству были отрезаны, и я обреченно шагнула вперед.

За моей спиной ворота с надсадным скрипом затворились, и в специальные стальные ушки лег новехонький тесовый брус, толщиной с мою ногу, а девушка я не маленькая. Затравленно оглядевшись, обнаружила прямо перед собой широкий двор, в центре которого красовалась классическая, как из фильмов-сказок, избушка на курьих ножках — небольшая, но ладная, с крытой дерном крышей, парой маленьких окон с открытыми ставнями, и резным коньком над слуховым окошком. Курьи ноги тоже имелись — пара огромных, когтистых лап, торчавших из-под самого домика. Казалось, что дом, как наседка, присел на эти самые лапы отдохнуть.

— Ну, как дальше-то, знаешь? — поинтересовалась хозяйка, с интересом разглядывая мое недоуменное лицо.

— Избушка-избушка, стань ко мне передом, а к лесу задом? — робко почти прошептала я фразу, известную с детства всем нормальным русским детям. Ничего не произошло, дом даже не пошевелился.

— И что, это все, на что ты способна? — съязвила женщина.

— Избушка-избушка… — громче повторила я. Избушка поднялась на свои курьи лапы, тьфу, ножки, и насмешливо покачалась на них. — Стань ко мне передом, к лесу задом! — продолжила я уже более уверенно. Наглая изба и не думала поворачиваться, только, будто издеваясь, почесала одной лапой другую. С крыши посыпалась труха, и из дому раздался звук чего-то упавшего, и басовитый обиженный мяв.

Хозяйка продолжала пронзительно на меня смотреть, и я вдруг отчетливо осознала, что это — какое-то испытание, и если я его не пройду, то не получу чего-то очень важного.

И тут я разозлилась — это, вообще, что такое? Непонятно, каким образом вытащили из постели, сюда приволокли, невесть, во что обрядили, черепов на забор понатыкали, избу странную подсунули, да еще и издеваются?! Ну уж нет, не на ту напали!!!

Подбоченясь, я гаркнула во всю мощь собственных легких:

— А ну, избушка, стань по-старому, как мать поставила! Повернись ко мне передом, а к лесу задом! — и топнула ногой со всей мочи!

То ли мне показалось, то ли впрямь тут обычные физические законы как-то криво работали, но от моего возмущенного притопывания вредная изба скоренько развернулась, открыв взору лесенку из трех ступеней, и дверь, ведущую внутрь. Хозяйка неопределенно хмыкнула, и первой поднялась в дом.

— Заходи, гостьей будь! — уже более приветливо произнесла она, обводя рукой горницу. Пара шагов через темные сени, и я тоже оказалась внутри. Как ни странно, изнутри избушка была больше, чем представлялось снаружи. Тут помещалась огромная беленая русская печь, расписанная затейливыми узорами, добротный дубовый стол посредине, пара лавок по бокам от него и стул с высокой резной спинкой. Пара цветастых занавесок отделяла еще какие-то помещения, по стенам и под потолком были развешаны пучки пахучих трав, к стене был прислонен ухват, на окнах висели вышитые занавески. — Присаживайся, в ногах правды нет. Чай, голодная с дороги? — участливо спросила женщина.

Я хотела, было, отказаться, но желудок предательски заурчал, а ноги загудели, как высоковольтные провода. Я устало опустилась на лавку, сняв, наконец, заплечный мешок, и благодарно кивнула.

Хозяйка тут же ловко достала из печи горшок с умопомрачительно пахнувшей кашей, налила в пузатую кружку молока из кринки, поставила передо мной миску с едой, в которую от души шмякнула ярко-желтого масла, и отрезала огромный ломоть мягчайшего хлеба. Желудок выдал очередную голодную трель, а я попыталась вспомнить о том, сколько вредного холестерина и не менее вредного глютена содержится в этом пиршестве, и ужаснуться размерам порции. Однако, и в этот раз тело мое отказалось выполнять мои приказы, и питаться по меркам просвещенного XXI века. Руки сами жадно схватили ложку, и я принялась уписывать за обе щеки угощение лесной ведуньи.

Хозяйка строго взглянула на меня — видимо, я нарушила какой-то запрет, но остановиться сил у меня не было. Она с минуту поглядела на меня, вздохнула, и наполнила и свою миску. Ела она степенно и неспешно, в отличие от оголодавшей меня, спину держала прямо, будто спинка на ее стуле ей и вовсе нужна не была, чинно отпивала молоко из своей кружки, иногда промакивая рот хлебом.

Наконец, я утолила свой голод, и с извиняющимся видом посмотрела на нее. Губы выдали:

— Благодарствую, матушка! — а голова попыталась склониться в поклоне, но замаха я не рассчитала, и вписалась аккурат в столешницу. От звонкого «Бам!» я очень смутилась, потерла лоб, и попыталась сделать вид, что так и было задумано, вскочила, старательно собирая посуду со стола, желая быть полезной.

— Сядь уже, горе мое! — прикрикнула она, и я шлепнулась на лавку. — М-да, беда с девкой! Кто ж тебя так заморочил-то?

— Вот и я хотела бы знать! — хотела воскликнуть я, но губы отказывались размыкаться.

Все так же внимательно глядя на меня, хозяйка облизала деревянную ложку, и стукнула ею меня в лоб. Раздался еще один звонкий «Бамммм!», а мне показалось, что у меня из глаз посыпались искры. Лоб мигом заболел, а, схватившись за ушибленное место, я с ужасом почувствовала, как прямо под пальцами наливается огромная, размером с куриное яйцо, шишка.

— Уйййй! — взвыла я. — За что??? — я свела глаза к переносице и вверх, пытаясь разглядеть поврежденное место, но, ясное дело, мне это не удалось.

— Зато морок спал, — весомо обронила хозяйка.

— Да уж, морок-то спал, а вдруг вы мне лоб проломили?! — вопила я.

— Да нет, лоб у тебя крепкий, чугунный, наверное, раз даже ко мне тебя в поисках ответа занесло! Ну ничего, третий глаз прорежется — поумнеешь! — и с этими словами она поднялась из-за стола, и принялась собирать пустую посуду.

— Что у меня прорежется? — я честно хотела заорать, но изо рта вырвалось какое-то сипение. Я представила у себя на лбу третий глаз — серый, как пара моих родных, и такой же любопытный. — Мамочки мои!

— Что же за девицы такие невежественные в твоем мире-то? И по возрасту уже и вовсе не в девки, а в бабки годишься, а все еще вопросы такие глупые задаешь, и мысли такие нелепые думаешь! К Бабе-Яге в гости напросилась, пищи ее, не спросясь, отведала, помощи попросила — а все не скумекала, что к чему?

— Куда-куда я попала? К кому? — ошарашенно спросила я, продолжая потирать пострадавший лоб в надежде, что шишка под пальцами рассосется. В голове щелкало, кусочки мозаики вставали на место. И вправду — избушка на курьих ножках в лесной глуши, забор с черепами, ступа с помелом, что я во дворе приметила, да сознанием не зафиксировала, а сейчас вот, всплыло… И кто тогда моя дорога хозяюшка, как не Баба Яга?

— Мамочки! — придушенно пискнула я, оставляя шишку в покое. — А как я тогда… куда же я… а домой? — глаза наполнились слезами, а голос задрожал.

— Ты себе силы просила? Просила! Науки хотела? Хотела! Вот и получи! Да учти, раз ко мне попала — значит, и впрямь, Сила у тебя есть. Да только найти ее ох, как непросто! Завтра дела у меня, а тебе я работу дам, пока их справлять буду. Управишься — помогу, нет — не обессудь…

— А… что вы со мной сделаете? — решила уточнить я. — Съедите, а череп на оставшийся кол на заборе повесите? Там одного не хватает, да? — я тряслась всем телом, пытаясь забиться в уголок.

— Что, в твоем мире все еще этим россказням про меня верят??? — грозно вопросила Яга, нависая надо мной. — Тьфу, а еще ученые! — и она, собрав посуду, ушла куда-то на улицу.

Я получила возможность немного перевести дух, и собрать мысли в кучу. Значит так, я как-то оказалась в сказке. Или, может, параллельном мире? На самом деле, это не важно. А важно — как домой вернуться? И что будет, ежели я поручения Яги не выполню?

Голова под тяжестью мыслей склонилась на руку, захотелось завыть от безнадеги и неизвестности…

— Ну ты и… фифа! — раздалось откуда-то сбоку. — Так матушку разозлить! Давненько я такого не видал!

Я оглядела горницу. Никого не было видно, никто не заходил… У меня что, совсем крыша съехала? Хотя куда уж больше…

— Не, пока не съехала, не боись! — раздалось оттуда же, и на хозяйское место вспрыгнул черный кот. Нет, не так. Не кот — котяра! Огромный, черный котяра, размером с большого мейнкуна или маленькую рысь. У него были роскошные усы, белая манишка и белые же носочки на передних лапах. Роскошный хвост обвил задние, и красавец, не мигая, уставился на меня круглыми зелеными глазами. Такими же, как у ушедшей куда-то Яги. Может, это она кошкой обернулась? А что, с нее станется… Наверное…

— За комплименты спасибо, — произнес кот. Да-да, именно кот! Но я решила уже ничему не удивляться. — Раз ты так красиво меня описала, так и быть, отвечу на твои вопросы, — и Котяра принялся вылизывать правую переднюю лапу острым розовым язычком.

— А тебя… вас… как зовут? — поинтересовалась я, тут же себя обругав. Умнее не могла вопроса придумать?

— Котофей Мурлыкович я, но ты, так и быть, можешь без отчества обращаться, — Кот с умилительно серьезным видом принялся вылизывать вторую лапу.

— А она что — правда Баба Яга? — спросила я, воровато оглядываясь.

— Правда-правда, — подтвердил Кот.

— А почему молодая? — уточнила я.

— А у нее возраст под настроение. Сегодня с утра хорошее было. Пока ты не появилась, — с издевкой добавил кошак, когда я облегченно выдохнула.

— А она меня точно не съест? — задала я мучивший меня вопрос.

— Дева, ты дура? — спросил кот, выразительно постучав себя лапкой по лбу. — У нее больше такого не спрашивай!

— Даааа, а черепа тогда откуда?

— По статусу положено, — загадочно ответил кот, и, спрыгнув со стула, величественно удалился, задрав хвост трубой. — Завтра договорим! — донеслось откуда-то из-за занавески.

— Ну что, гостья, утро вечера мудренее, — заявила Яга, заходя в дом с вымытой посудой. — Нынче спать ложись, а утром побеседуем.

Мои глаза закрылись сами собой, и я, как мне показалось, уснула там, где и сидела.

Выплывая из сна без сновидений, я страстно надеялась, что все это — Баба Яга, говорящий кот, черепа на заборе и прочая небывальщина мне просто привиделись.

— Ну пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста-препожалуйста, — умоляла я про себя неизвестно, кого. Надеждам не суждено было сбыться — в приоткрытое окошко ворвался порыв свежего ветра, принося с собой запахи утреннего леса, в комнате явственно ощущался древесный аромат, который бывает только в деревенских домах, постель, на которой я лежала, была непривычной, но удобной — в меру мягкой, в меру жесткой, голову по-прежнему оттягивала коса. М-дя, проснуться по-настоящему, у себя дома, не получилось…

Мои попытки огорчиться и как следует пореветь по этому поводу не увенчались успехом — мне на живот свалилось нечто, весьма увесистое, и принялось топтаться четырьмя лапами, будто устраиваясь поудобнее. Черная морда с длинными усами почти тыкалась мне в лицо.

— Котофей! — возмущенно зашипела я, пытаясь спихнуть лохматого нахала прочь.

— Не ори! — громким шепотом заявил кот, опасливо оглядываясь. — Матушка скоро проснется, а она не любит, когда долго разлеживаются. Да и дела у нее, — загадочно добавил мой ранний визитер.

Я глянула в окно — создавалось ощущение, что рассвет еле-еле забрезжил. На улице уже развиднелось, конечно, но до времени моего обычного подъема было еще ой, как далеко.

— Отстань, дай поспать, — простонала я, пытаясь натянуть на голову подушку.

— Некогда спать, поднимайся, давай! Будешь лениться, самые каверзные задания получишь!

— Кто тут ленится? Я силы восстанавливаю! Вчера еле живая сюда доползла! — возмущалась я, тем не менее, садясь. Прислушавшись к себе, с удивлением обнаружила в теле отвратительную бодрость — ничего нигде не болело, не тянуло, не скрипело, и вообще, казалось, что я скинула лет двадцать — настолько чудесно мне было. Кот удовлетворенно уставился на меня, как будто мое отличное состояние было целиком и полностью его заслугой. — Ну ладно, твоя взяла. Умыться-то где можно?

— Там, — котяра неопределенно махнул лапкой в сторону выхода из горенки, завешенного цветастой занавеской. — Ты сначала скажи, дева, как тебя звать-величать? А то неудобно как-то без имени-то…

— Ой, правда! Что-то я не представилась, — и я набрала воздуха в легкие, чтобы назваться, однако странный кот прикрыл мне рот лапкой.

— Ты правда хочешь, чтобы в этом мире звучало твое имя из того, твоего который? — понизив голос и серьезно глядя мне в глаза уточнил он.

— А что не так с моим именем? — удивилась я, тоже переходя на шепот.

— У вас что, правда так все запущено? — изумился Котофей. — Так-то истинное имя — это власть над человеком. Да и не только человеком, кстати. Хотя… Истинных-то у вас как раз и нету…

— И что делать? Истинного нету, то, которое есть, называть нельзя — тогда как? — озадачилась я.

— А ты спроси, да к себе прислушайся — вот и узнаешь, — загадочно произнес кот, удобно устраиваясь на нагретом мною месте.

Вот странно, отношения у меня с моим именем были напряженные — в детстве мне оно не нравилось, казалось мне слишком простым, хотелось другого. Потом я привыкла, и даже полюбила его, так что теперь совершенно не представляла, как могла бы зваться иначе. И как же мне называться в этом странном мире? Следуя Котофееву совету, я прислушалась к себе.

— Огнедара… Огнедара… Огнедара… — нарастало где-то внутри. Я покатала имя на языке. Странное, завораживающее, яркое, взрывное… Оно как-то сразу легло к сердцу, и я произнесла его вслух.

— Огнянка, значицца, будешь, — резюмировал кот, спрыгивая на пол, и — хвост трубой — показывая мне путь к месту омовения.

Вернувшись в избу, которая с утра снова присела на свои курьи ножки, будто подремывая, я застала нашу хозяйку почти готовой к выходу. Во всяком случае, была она полностью собранной, в накинутой на плечи волчьей безрукавке, опоясанной широким тяжелым поясом со множеством прикрепленных к нему интересных штуковин непонятного мне назначения. Слегка нахмуренные брови и взгляд в себя ясно показывали, что Яга припоминает, все ли нужное захватила.

— А, вот и гостья моя припожаловала! Утро доброе, Огняна!

— А… Как вы узнали? Я же вам не представлялась?

— Умнее ничего не нашла спросить? — ехидно прошипел Котофей из-за спины.

Яга тонко улыбнулась, не ответив, и продолжила:

— Ну что, я по делам, а ты, гостьюшка, уж будь добра, каши навари, дом прибери, баньку к моему возвращению истопи. Да, и огородик прополи. Да не тот, что перед тыном, а тот, что за тыном, — и хозяйка, оглянувшись напоследок, стремительно вышла из дому. Я кинулась за ней следом, ибо половина сказанного мне понятна не была.

— Эээээ… Бабушка… Матушка Ягиня! А как я все это сделаю, коли ничего из перечисленного не умею?

Ягиня вопросительно подняла вверх соболиные брови:

— Что, ни кашу варить, ни порядок наводить?

— Да нет, не совсем же я безрукая… — мне почему-то стало немного стыдно за то, что управляться с деревенским хозяйством я не умела. — Только вот в городе всю жизнь прожила, как бы не спалить чего…

— Так то Котофей поможет! Да, Котофеюшка? — и белая, мягкая, совсем не крестьянская рука погладила подошедшего котяру по голове.

— Дааааа, матушка, дааааа, Ягинюшка, как скажешь! — буквально ворковал кот, млея от ласки, и умудряясь при этом тереться о колени хозяйки.

— Ну вот, все в порядке будет! Котофея слушайся, да работай с прилежанием, все и получится! Да крупу для начала перебери, а то я там, в мешке, немного напутала, — и Ягиня, залихватски свистнув, подозвала к себе метлу и ступу. Одним движением как будто перетекла внутрь, только сапожки золотые мелькнули, и, взмахнув помелом, взвилась в воздух. — И помни — не выполнишь, что наказала, дальше помогать не буду! — донеслось издалека.

Котофей, преданно помахав Яге лапкой, вновь обрел свой обычный нагло-ленивый вид. Хотя умудрялся выглядеть обеспокоенным.

— Да уж, огород за тыном, ну-ну… — бормотал он себе под нос, но так, чтобы я слышала.

— А что не так с огородом? — поинтересовалась я, направляясь к дому.

— Да так, сама потом увидишь, — напустил на себя загадочный вид вредный кот.

Изба, тем временем, тихохонько повернулась ко мне задом, то есть крыльцо с дверью снова оказалось с другой стороны. И, как ни в чем, присела на курьи лапы, тьфу, ноги. Если бы у нее были глаза и рот, то она явно делала бы вид «А я тут ни при чем, совсем я ни при чем!» Хотя… Она и так отлично справлялась с задачей показать мне, что я тут никто, и звать меня никак.

Однако, я помнила, что нужно делать. Подбоченясь, я гаркнула, как вчера:

— А ну, изба, стань по-старому, как мать поставила! Повернись ко мне передом, к лесу задом! — и ногой топнула для пущей убедительности.

Изба, кряхтя и поскрипывая, нехотя развернулась, как было велено.

— Вот то-то же! Смотри у меня! — сурово погрозив ей пальцем, я вошла внутрь. — Ну, с чего начнем?

— А это уж ты, Огнянка, сама решай, с чего тебе начинать, — попытался слиться кот, начиная просачиваться в горенку, где я ночевала.

— Э, нет, дорогой, так не пойдет! А ну, давай, командуй!

— Командуй! Вот это дело! — черный хитрец мигом вернулся, уселся на Ягинино место, и начал распоряжаться. — Думай! Яга вечером вернется, ей что надо будет?

— Что? — непонимающе переспросила я.

— Сказки, сказки вспоминай! — закатил глаза кот. — Ты меня сначала…

— Напои-накорми, в баньке попарь, да спать уложи? — в тон ему продолжила я.

— Точно! — заявил Котофей.

— А огород? Да еще за тыном? — уточнила.

— Ну, в огород лучше к ночи не соваться, — поскучнел кот.

— И что там за огород такой? — задумчиво протянула я. Сил не было, как любопытно стало!

— Ээээ, ты сначала есть приготовь, дом прибери, а потом и в огород пойдешь, — посоветовал Котофей. И добавил чуть слышно — А то кто тебя знает…

Мешочек с крупами, как оказалось, содержал в себе целых три ее вида — гречку, пшено и горох. Ну и кучу мусора, разумеется. Чувствуя себя Золушкой, высыпала часть крупяной смеси на стол, и начала разбирать на четыре кучки. Было скучно, я злилась, крупинки сыпались на пол, труха разлеталась в стороны…

Спустя какое-то время отделенная мною часть оказалась разобрана. Вздохнув, выбралась из-за стола, и пошла поискать на полках три миски для круп. Но, не успела я отвернуться, как стол, будто норовистый конь, переступил ножками, и все плоды моего труда пошли насмарку — крупа снова перемешалась с мусором! А чтобы уж наверняка мне поработать, противный стол еще и волну пустил по столешнице!

— Ах ты, вредная деревяшка! — завопила я, бросаясь обратно. — Ты что натворил! Ты мне всю работу испортил! — От обиды и злости хотелось плакать.

— М-дя, беда с девкой! — повторил Котофей, который за все время моих крупяных мучений даже словечка не промолвил, даже не мурлыкнул ни разу — все сидел, и вылизывался!

— Что беда, что беда! Ты посмотри, что он натворил! — И я, потрясая кулаками, подскочила к столу, обуреваемая жаждой мести.

— Ты правда думаешь, что стол поколотишь, и тебе легче станет? — серьезно спросил кот.

— А что мне с ним делать? Мне опять все перебирать сначала! И так хлопот полон рот, а тут еще этот… этот… злодей деревянный! — И я в отчаяньи топнула ногой. Дом отчетливо покосился. — Ой! — только и сказала я, шлепнувшись на лавку.

— А ты вспомни, как ты крупу перебирала, о чем думала — это раз. А два — ты еще подумай, доброе слово и кошке приятно. Вот я к тебе почему со всей душой? Потому что ты ко мне со всей душой с самого начала!

— Ха, так то — кошка, в смысле, кот, а то — стол! Кот — живое существо, а стол — бездушная деревяшка! Или… Ты что, хочешь сказать, что стол живой? — глаза мои сами собой полезли из орбит, а в голове ощутимо защелкало. — Это что же — стол живой, и дом — живой… И с ними что, договориться можно???

— А ты попробуй, — спокойно посоветовал Котофей.

— Ладно, — недоверчиво протянула я, и, чувствуя себя неимоверно глупо, погладила столешницу. — Хороший столик, красивый, добротный… — Дерево под моими пальцами вдруг потеплело, и я, осмелев, продолжала — А давай, ты мне поможешь, а я тебя потом помою? Будешь чистенький, умытенький, еще красивее станешь…

Я почти уже не удивилась, когда столешница снова пошла волнами, и образовала четыре аккуратных выемки, ровно под все крупы и шелуху.

— Ух ты! — восхитилась я. — Как удобно! Спасибо тебе, столик! — И стол как будто засиял от радости. Создавалось ощущение, что, будь у него хвост, он бы сейчас этим самым хвостом радостно завилял. — Ага! Я поняла! Тогда попробуем еще… — Мне в голову пришла гениальная мысль. — Крупиночки мои, хорошенькие, а давайте вы сами сейчас по ямкам раскатитесь, и от шелухи очиститесь? Вы вон какие красивые, сильные, кашка из вас вкусная получится!

Но крупинки шевелиться не собирались. Я еще какое-то время подлизывалась к крупе, а Котофей, наблюдая за моими потугами, покатывался со смеху. Минут через пятнадцать я сдалась, и вопросительно на него посмотрела:

— Ну? Почему со столом получилось, а с крупой не выходит? Она что, дохлая? — возмутилась я.

— Ээээ, ты поосторожней со словами, а то кашу-то для Ягини из чего варить будешь? — ржал кот. — А если не додумалась еще — это твой урок, вот и не работает.

— То есть я должна сама, по старинке, ручками? Ладно, — тяжко вздохнула я. — Значит, злиться и раздражаться не надо? Пробуем…

И я принялась перебирать крупы. Попутно вспомнила, как бабушка давно, в далеком детстве, учила меня это делать. Как объясняла, какие крупинки оставлять, а какие — выкидывать. Как пела красивые протяжные украинские песни, а я ей подтягивала… Не ожидая сама от себя, я запела: «Наталооооочка-полтавочка, полтавскоооого рооду…» И «Дивлюсь я на небо, тай думку гадаю…» И «Нiч яка мiсячна…» И «Моя ж ты голубка, сидай бiля мене…» Словом, крупы кончились раньше, чем песни, а сердце мое будто умылось и очистилось в этих чудных воспоминаниях…

— Ну вот, — довольная, произнесла я, пересыпая отобранную крупу в найденные миски, и выкидывая мусор. — Одна задача решена, сейчас кашку сварим…

Примерно тем же макаром, то есть, договариваясь со всем подряд — начиная от огня в печке, и заканчивая печной заслонкой, я поставила чугунок с пшенкой, залитой молоком, готовиться, и приступила к уборке.

С песнями и прибаутками работалось легче. Я начала получать удовольствие от простых действий — помыть, протереть, поставить на место, любовно поправить… Даже паутина по углам меня не особо напугала, хотя должна была бы — пауков я не люблю, а серые полотнища, что я наматывала на влажную метлу, напоминали, скорее, знамена, а не тонкие кружева.

Наконец, и с уборкой было покончено, из печи потянуло вкусным запахом пшенной каши, и я, удовлетворенно вздохнув, оглядела дело рук своих.

— Эх, хорошо! — потянулась я, и тут вредная изба перевалилась с боку на бок, встряхнулась, как собака, и, к моему ужасу, в доме все вновь стало так, как было до моей уборки! — Ах ты…! — начала было закипать я.

— Огнянка! — рявкнул кот. — Вот уж точно, не впрок наука, беда с девкой! Я тебе что говорил? Ты в чем только что убедилась?

— Эх, вот с самого начала отношения у меня с этой избой не заладились! — все еще кипя, думала я. А вслух произнесла: — Избушечка моя хорошая, избушечка моя пригожая…

— Красотулечку забыла! — ехидно напомнил Котофей.

— Слушай, а ты откуда мультики наши знаешь? — подозрительно обернулась я.

— А ты что, думаешь, мы тут ботфортом консоме хлебаем? — Вальяжно поинтересовался кот. — Не верю! Не натурально ты избу уговариваешь!

— А чего она…? — возмутилось было я, но избу снова тряхнуло, а вокруг стало только грязнее. — Нет-нет-нет, не надо, пожалуйста! — я бросилась к стенке, и начала ее гладить. — Нет, ну правда, а чего ты вредничаешь? Я же тут человек новый, порядков ваших не знаю, а ты…

— Может, я такая вредная, потому что у меня велосипеда нету? — раздалось где-то в мозгу не менее ехидное, чем Котофеево. Представив себе избушку на курьих ножках, рассекающую на велосипеде, я, икая от смеха, сползла по стенке.

— Ну ладно, велосипед я тебе точно тут не найду, а что еще ты хочешь? — отсмеявшись, спросила я у избы.

— Вот, сразу бы так! Ты избушку-то уважь, обратись ко мне, как положено…

— Господи, да как положено-то??? Надоели мне ваши загадки!

— Ха! Загадки ей наши надоели, Котофей! Это еще матушка Ягинюшка их тебе не загадывала!

— Ладно! — я выскочила на улицу, и поклонилась избе в пояс. — Матушка избушка, не серчай, не мешай, а помогай! Дай мне грязь всю разгрести, да порядок навести! — с досады стихами заговорила я. — Кстати, тебе же самой лучше будет!

— Ну вот, другое дело! — Избушка приосанилась, и как будто даже стала выше ростом. — Что ж, девица, заходи, да порядок наведи!

Я вернулась внутрь, и снова схватилась за ведро и тряпку.

— Ты такая чистоплотная, или такая глупая? — минут через пять поинтересовался Котофей, наблюдая за моими манипуляциями.

— А что? — пропыхтела я, снова пытаясь достать наросшую паутину.

— Ты где? В сказке! Тут все живое! А значит…

— С ним договориться можно! — я продолжала яростно орудовать метлой.

— И? — подводил меня к какой-то мысли Котофей.

— И? — пыхтела я, наматывая седьмой круг из паутины.

— Что, некогда думать, прыгать надо, да? — кошачий голос был полон яда.

— Да что мне сделать-то??? — я отшвырнула метлу, и подбоченилась.

— Как что? Представь, что все чисто! — рявкнул кот, совсем потеряв терпение.

— О, Боже! Ладно, попробую, — и я закрыла глаза. Так, чисто… Окна блестят, стены белые, без единого пятнышка, столешница сияет чистотой, плита отмытая… Конец моим мечтанием положило испуганное кошачье шипение. Я осторожно открыла один глаз, и обомлела — передо мной, сияя чистотой и всеми современными наворотами, раскинулась модерновая студия, с самыми крутыми кухонными приборами. Ух ты! Я о такой только мечтала, проглядывая журналы и сайты! Очарованная, я пошла прогуляться по этому кремовому чуду, прикасаясь пальцами к гладким поверхностям. Вот это — настоящая, прямо стерильная чистота!

Шипение стало яростным, и я немного пришла в себя. В глаза бросился чугунок с кашей, инородным телом смотревшийся на керамической варочной панели. Под потолком, вцепившись когтями в бежевые жалюзи, висел Котофей, и самозабвенно ругался на своем кошачьем наречии, видимо, от потрясения напрочь забыв человеческую речь.

— Кис-кис-кис! — поманила я, подходя поближе. Кот разжал когти, и увесистая тушка плюхнулась мне в руки.

— Верни!!! Верни, как было, скаженная! С тебя Яга три шкуры спустит, как вернется! Ты что, с глузду съехала?!!! А ее травки любимые? А печка? Спать-то теперь где???

На мой взгляд, аккуратный ряд дизайнерских баночек с травками, каждая из которых была подписана красивым витиеватым почерком, и роскошный белый кожаный диван, с небрежно наброшенной на него медвежьей шкурой, были гораздо симпатичнее бессистемно развешенных пучков и малофункциональной русской печи, накрытой все той же шкурой… Но — хозяин — барин. Эх, вот бы мне это умение дома! Я бы такой ремонт себе забабахала!

— Очнись, скаженная! Вертай все назад, пока живая! — Котофей, не на шутку напуганный произошедшими переменами, вцепился когтями в мою руку, исцарапав до крови.

— Эх, не понимаешь ты ничего в настоящем дизайнерском искусстве! — вздохнула я, и прикрыла глаза, воспроизводя картинку начисто убранной избы Ягини. Судя по облегченному кошачьему вздоху, все вернулось на круги своя.

Однако, полюбоваться на дело моей фантазии мне не дали. Котофей начал настойчиво направлять меня к выходу:

— А пойдем-ка огородик полоть, — с угрозой в голосе пыхтел он, лбом подталкивая меня под колени. — Пойдем-пойдем, а то Яга вернется, ух, влетит тебе, коли не успеешь!

Забыв про странные ужимки Котофея в отношении огородика «за тыном», и движимая лишь любопытством, я двинулась в указанную сторону. Оказавшись на месте, я аж присвистнула — казалось, траву на этом «огородике» не пололи от слова «совсем». Кот, почему-то растеряв свою обычную болтливость, затравленно озирался, и поторапливал:

— Скорей, скорей! Чего стоишь, поли давай!

Я вздохнула, и взялась за первый пучок травы…

Как говорится, скоро сказка сказывается… Огородик-то я выполола, да вот только уже через полчаса я взмокла от усилий, мои руки оказались расцарапаны в кровь, коса растрепалась, цепляясь за колючки, подол сарафана был полон репья, а грядки в этом «огородике» были какие-то странные…

Разогнуться, и оценить фронт работ Котофей не давал, солнце палило нещадно, и я, превратившись в машинку для прополки, все дергала и дергала пучки жесткой травы, в кровь раздирая руки. И остановиться почему-то не могла.

Ровно до тех пор, пока не закончилась невидимая граница огородика, и не оказалось, что, несмотря ни на что, трава мною выполота…

Распрямив усталую спину, я вытерла рукавом вспотевший лоб, и посмотрела на дело рук своих. Передо мною были… Могилы… Несколько рядов могил, которых раньше не было видно из-за покрывавшей их травы. Стояла мертвая тишина, даже птицы не пели. За спиной молча трясся Котофей.

— Ничего себе, огородик… — ошарашенно протянула я. — А что за кладбище, не подскажешь? — несмотря на нетривиальную обстановочку, мне не было жутко. Казалось, что я нахожусь в каком-то приятном месте, среди родных людей.

— Да родственнички твои ушедшие за грань, но забытые, с судьбами тяжкими, — кот говорил трагическим шепотом, как в театре. Но проникнуться жутью момента мне никак не удавалось. Наоборот, я испытывала жалость, и какое-то странное сочувствие к тем, кто лежал под этими земляными холмиками. Хотелось сделать для них что-то хорошее…

Что именно — придумать не успела. По «огородику» пронесся порыв ледяного ветра, и из земли полезли новые сорняки. Они росли так быстро, что глаз не успевал за ними следить. Через пару мгновений могилы вновь скрылись под зеленым травяным ковром, а моя работа оказалась тщетной.

— Ну уж нет! — меня взял азарт и веселая злость. — Кто бы ты ни был, или что бы ты ни было, тебе не победить!

И все повторилось сначала — жара, пот, заливающий глаза, исцарапанные в кровь руки, растрепавшаяся еще больше коса…

Когда мне удалось разогнуть почти закаменевшую поясницу, огородик был выполот, а солнце повернуло на закат.

— Врешь, не возьмешь! — растрескавшимися губами прошептала я, бросая на землю последний пучок колючей травы.

Над землей вновь пронесся порыв ледяного ветра, в котором мне послышался издевательский смех, а из земли вновь полезла трава.

— Котофей, что можно сделать? — в ярости спросила я.

— Не знаю, разве что Живая и Мертвая вода… — раздалось сзади робкое. Я оглянулась. В лучах заходящего солнца черная шкура кота отчетливо отливала сединой.

— И где мне ее искать? — подумала я, и тут же мысленно себя обругала. Здесь исполняются желания! И, закрыв глаза, я со всей четкостью представила в руках два тяжелых кувшина — один с Живой водой, а другой — с Мертвой. Руки мигом оттянуло вниз. Я открыла глаза — мои пальцы крепко сжимали ручки двух запечатанных амфор. Черная и красная — ладно, будем надеяться, что я верно истолковала цвета!

Конец ознакомительного фрагмента.