Либелломания: Зимара

Наталья Мар, 2021

Завершающая часть цикла о Кайнорте Бритце. Опасность, исходящая от "Закрытого клуба для тех, кто" на снежной Зимаре, такова, что теперь даже автор рискует жизнью. В битве безумных охотников против ледяной хтони Эмбер и Каю предстоит сразиться по разные стороны, но рука об руку. За её дом, за его дом, за их общий дом. Но как быть, если паук и стрекоза связаны клятвой убить друг друга? Забыть, как оба умылись кровью, – невозможно, нельзя и неправильно. Чтобы выбраться из красных коридоров, леди и джентльмену полагается прежде стреляться, а уж после – говорить по душам. А под конец кто-то один будет собирать вечность из осколков ледяных бриллиантов.

Глава — 26. Пыхлёбка из полымяса

Днём у хибары Зеппе виднелись стелющиеся кустарники, сонные, окаменелые от мороза деревья, холмы с лысыми макушками, а вдали — полосатые скалы. С жилами грязи, гранита и снега. Но всё было исключительно в оттенках белого, серого и чёрного. Впервые оказавшись на улице после болезни, Бритц даже решил, что у него повредилось цветовосприятие. Он просто слишком долго не был на Зимаре. Дёргая дверь на себя, Кайнорт обернулся к оврагу в последний раз. Он совершил туда семь походов за двое суток. Одаривая презрением эмалированный шлем помойного ведра, спускался в овраг и вынимал из твердокаменного наста меч, сучковатый и губчатый от влаги. Без крепкой палки в руке нечего было и думать справлять нужду там, где вились охочие до голой задницы песцы. Зеппе и Нахель собирали кинетическую повозку — кинежанс — для выезда. Когда Бритц вернулся в хибару, то застал Деус колдующей над химическим эксикатором. Она держала за хвост пекловастика.

— Подкреплюсь и отправляемся, — Деус стряхнула слизь с пекловастика на пол. — Будешь пыхлёбку?

— Господи, разумеется, нет. Я надеялся, мне прибредилось, что вы этим питаетесь.

— Тогда жуй снег. Ты приел все пищевые капсулы. И не стоит недооценивать пыхлёбку. Я готовлю её так, что тысячи лет назад древние нохты устроили бы здесь резню, чтобы заполучить меня в жёны.

— В последнюю фразу следовало бы добавить «не», причём даже не принципиально куда…

Но оторвать взгляд от эксикатора было невозможно. Деус вылила туда минеральную воду и бросила пекловастика. Он крутился, нырял и в целом прекрасно себя чувствовал. Лимонная обезьянка мизинцем сняла с поверхности плёнку всплывшей слизи, и Бритц порадовался, что в этот миг Деус не видит его лица.

— Для пыхлёбки нужен щелочной бульон, а если в минеральной воде невысокий водородный показатель, то и умереть недолго.

Следом к пекловастику отправилась жирная зелёная…

— Химидия, или экспложаба, — пояснила Деус и заметила, что любопытство подтащило Кайнорта прямо за её плечо. Тем временем под крышкой эксикатора разыгралась битва. Пекловастик искусал экспложабу, а та в ответ слопала его целиком.

— Хорошенько покусанная экспложаба впитает ароматы бульона.

— Это ты придумала или Деа?

— А давай договоримся, песец, — резко обернулась Деус, — что ты не шутишь насчёт Деа, а я не выдираю тебе ноздри.

— Только наступи мне на ногу, и я пожалуюсь Нахелю.

Бритц нащупал выгоду своего дерьмового положения, которая заключалась в том, что из-за Нахеля его тут никто, за исключением Нахеля, не смел обижать. Женщина от природы мудрая, Деус решила бороться с раздражением путём просвещения:

— Рецепт придумала я, что бы это ни значило. Сытную пыхлёбку легко готовить без костра. В брюшке у пекловастика резервуары с гидрохиноном и перекисью. А в специальных железах — каталаза и пероксидаза. Когда экспложаба глотает пекловастика, содержимое его брюшка смешивается, выделяет хиноны, атомарный кислород — и мгновенно кипит. Желудок экспложабы растворяет нежные оболочки пекловастика, и кипяток выплёскивается наружу. Вот… вот сейчас. Сейчас!..

Она покрепче прижала крышку эксикатора, и внутри прогремел взрыв. Экспложаба всплыла кверху брюхом. Она стала розовой.

— Минута, и полымясо готово, — объявила Деус. — Щёлочь в минералке нейтрализовала побочные продукты реакции. Пыхлёбка не раз спасала мне жизнь.

Она спустила вонючий газ и налила себе бульона в тигель. Потом выловила фаршированную мерзость и шлёпнула туда же. В последнее время Кайнорт старался не менять позу без острой необходимости, хотя Деус и предупредила — да он и сам понимал — что боль внезапная сильнее боли, притуплённой привычкой. Но его обонятельные рецепторы были слишком чувствительны, вкусовые сосочки слишком капризны, а фантазия слишком развита. И, пока Деус наслаждалась пыхлёбкой, он не вытерпел вида и запаха и вышел наружу.

Зеппе пригнал кинежанс, который передвигался по ландшафту почти любой сложности. Летать на Зимаре стало невозможно. Ещё бы: магнитные поля свихнулись вместе с шамахтоном, который за них отвечал. Тогда Зеппе собрал кинетический механизм со множеством суставных сочленений, эдакий комплекс взаимосвязанных трубочных ходулей с рулевыми парусами. Уж чего-чего, а ветра на Зимаре было предостаточно. Над шагающим механизмом помещалась лёгкая кабина на четверых. Простенький стартер приводил в движение систему ходулей, они перекатывали коленки одна за другой, ступали хоть по камням, хоть по глубокому снегу. Паруса заталкивали ветер в пневматические накопители, а те корректировали направление поворота и помогали на подъёме. Кинежанс почти невозможно было завалить, а ходули шагали тем быстрее, чем сильнее бесновалась метель. Зеппе в своём в давленом, потёртом шлеме погладил кинежанс и похлопал по крупу, словно скелет крылатого коня.

— Пора. Пора… — он постучал по древним часам, которые болтались на впалой груди. — Пока солнце не сорвало снежную шаль с острия кряжа Тылтырдым. Иначе она зашорит нам обзор.

— Странный циферблат у тебя, Зеппе. На нём сразу все цифры.

— А-а, — хрипло усмехнулся старик и погладил часы. — Это древний, аналоговый. Сейчас уже никто не ориентируется по стрелкам. Но знаешь, так время видится шире: и вперёд, и назад… можно остановиться и подумать о прошедшей минуте, или о будущей. Время течёт медленнее, особенно когда есть секундная стрелка. Для старика лучше нет аналогового циферблата. Стрелка касается тебя, гладит на каждом витке. Когда времени уже осталось не так много, хочется острее прочувствовать его ход. А что электронный циферблат? На минуту отвлёкся — и пропала минута, будто и не было её никогда.

— Я думал, мои инженеры самые талантливые, — сказал Бритц, делая себе пометку научиться определять время по стрелкам, если, конечно, ему посчастливится заиметь это время. — Но твой кинежанс восхитителен, как живая сказка.

— Это ещё что. Вот была у меня одна машина… Он… это был он, так вот он был мне как сын. Мой лучший проект. Я собирал этого робота пятнадцать лет, отрывал от себя лучшее. Как же его… никак не вспомню, как же я его называл… В честь… в честь… нет, не помню. А потом его забрали у меня. Потому что он был слишком правильный робот.

Лица Зеппе не было видно, но его голос дрожал гордостью и горечью. Деус прикончила пыхлёбку и растряхивала свою шапку-дуршлаг на пороге хибары:

— Давайте все на борт. Нам предстоит добраться к самому узкому месту кряжа Тылтырдым, где ждёт Фибра со своей машиной. Это наискосок градусов на двадцать во-он туда. А прямо — зона экстремально низких температур. Хоть там и экватор, но это аномально холодное место даже для Зимары. Так что путь лежит через пустыню Манырсу. Важно пересечь её до того, как небо закроет шаль, потому что ориентироваться придётся только по звёздам. Приборы шалят.

Она взглянула на Кайнорта, который был так бледен, что даже волосы из жемчужных, какие преобладали у минори, стали призрачно-ледяными. На фоне снега казалось, что он стоит вовсе без головы.

— Манырсу? Там полно ориентиров.

— Н-да? Насколько мне не изменяет эйдетическая память на карты, пустыня гладкая, как койка новобранца, и пустая, как…

— Как пустыня? — сквозь зубы подсказал Бритц. — Ты ошибаешься.

Деус подошла и нацепила на мраморного истукана тёмные очки, пока он не ослеп. Альбедо на Зимаре достигало ста процентов.

— А давно это у тебя с глазами?

— Красные?

— Нет, светятся. Прямо сквозь очки видно.

Кайнорт сорвал их и заглянул в отражение на линзе. Дело было не в когтях Зимары. Ему ещё дома казалось, что белые радужки стали ещё белее. Он смутно представлял, что это могло значить. Как и оттенок кожи, похолодевший полгода назад. Изменившийся аппетит на кровь и много чего ещё. Кайнорт до последнего откладывал звонок дяде Нулису, чтобы расспросить… Но теперь это было так не вовремя!

— Это чтобы тебя лучше видеть, деточка, — буркнул он.

Они вчетвером погрузились в кинежанс, а ящик со всем необходимым для ремонта шагал в кинежансе поменьше. Вдвоём большой и малый кинежансы напоминали лосиху и лосёнка, которых Бритц видел на Бране. «Детёныш» — Зеппе называл его бардачопик из-за того, что его ходули соединялись дюбелями — был лёгок для своего паруса и время от времени вырывался вперёд, прямо как любопытный зверёк. На его рёбрах позвякивал чудесный инструментарий Зеппе. За бардачопиком крался Сырок. Кайнорт только на третьи сутки заметил, что у ручного песца не было задних ног. То ли перебили, то ли таким уродился. Что ж, это кое-что объясняло: песец на четырёх лапах ни в какую не дал бы собой командовать. Сырок рыхлил наст со скоростью снегохода, волочил юркое тело и загребал хвостом, словно белёк. Чивойт, не будь дурак, вспрыгнул в кабину прямо на колени Бритцу, чему тот был не очень рад.

— Что за ориентиры, которые ты обещал, Бритц? — спросила Деус километров через двадцать. — Небо затягивает. Снежная шаль уже скрыла треть. Как бы нам не промахнуться.

— Слева, во-он там, зелёная куча, видишь?

Деус настроила окуляры. Пустыня Манырсу была страшно холодная, но абсолютно голая. Сухая. Ни снежинки не упало на её дроблёные камни с тех пор, как триста лет назад Кайнорт впервые выслеживал там маньяка. Тучи сгущались, вращались, грозились, но проходили мимо.

— Вижу кучу. Отбой, это мертвец. Всего лишь труп валяется.

— Чиканутый Димус, — Бритц кивнул останкам, будто проезжал мимо доброго приятеля. — Лет сто назад он тут сцепился с добычей и проиграл. Он не эзер, вот так и остался лежать. Приглядись, его макушка указывает точно на север. Здесь некому его тревожить, песцы так далеко в Манырсу не лезут. А там дальше новая роза ветров.

— Опять трупы?

— Просто замечательные трупы.

Но полсотни километров спустя их ждали неприятности. Снежные наносы, паутиной устлавшие пустынные булыжники. Невидаль для Манырсу в любое время года. И дальше снег становился только гуще.

— Проказы шамахтона, — донеслось из-под шлема Зеппе. — Раньше метеоспруты облетали Манырсу по длинной дуге.

— Шпионы Зимары, — сказала Деус и покосилась на Кайнорта. — Точно тебе говорю. Зимара привязана к чёрным озёрам и выходит наружу только сквозь них, вот и завела соглядатаев. Они за тобой так и следуют, Бритц.

Бритц промолчал. Впрочем, он тоже заметил, что видит этих тварей что-то уж слишком часто. Нахель при упоминании метеоспрутов подобрался и едва заметно закусил щёку, что также не ускользнуло от Кайнорта. Но расспрашивать отморозка было не с руки. Тем временем Зеппе остановил кинежанс, потому что никто не знал, куда их теперь занесло. Сырку приказали ворошить снег, и Чивойт с удовольствием к нему присоединился. Через час Нахель что-то заметил. Он спрыгнул с кинежанса и расшвырял наст рядом с местом, где бранианская кошка почуяла мороженое мясо:

— А это не может быть ориентиром?

Снег почти укрыл тела, но над сугробом корчились гримасы. Один труп кусал другого за нос. Бактерий в Манырсу водилось примерно две штуки на квадратный метр, поэтому синий нос иссох, но остался на месте, да и зубы противника не пострадали. Двое провалялись здесь с самой первой игры Клуба. Нахель осторожно расковырял снег поглубже, обнажая пару. Мужчину и женщину. Мужчина, которого кусали, сжимал треснувший корпус линкомма. За него-то пара и подралась, обвивая друг друга руками, ногами, хвостами, рогами. Да так и замёрзла.

— Никто уже не помнит, как их звали, — сказал Бритц, — но с тех пор, как они служат компасом, какой-то бранианец в Клубе нарёк их Гордон и Труди. Антенна линкомма направлена на запад с точностью до миллисекунды. Я сам её настроил, когда наткнулся на тела двести лет назад. Мне показалось тогда, что это кому-нибудь пригодится.

— Какой ты заботливый, — съязвила Деус. — Если сдохнешь здесь, я уложу твой хер строго на юг.

— Да хоть на луну. Я равнодушен к собственному трупу. А если серьёзно — ведь хоронить в вечной мерзлоте невозможно, а тащить трупы до Френа-Маньяны на себе — большой риск. Любой, кто забирался в пустыню Манырсу так глубоко, и сам еле стоял на ногах, а чаще был в большой беде. И, кстати, я нарушаю одно из правил Клуба, рассказывая добыче об ориентирах.

— А я открыла тебе рецепт пыхлёбки. Баш на баш.

Они преодолели большую часть пути до кряжа Тылтырдым без приключений. Кряж опоясывал Зимару по экватору. Давным-давно, когда здесь процветали древние нохты, у планеты были ледово-гранитные кольца. Со временем гравитация победила их, и кольца рухнули. Так образовался Тылтырдым. Покрытая туманами и тысячелетней пургой, Зимара из космоса выглядела как мороженый вареник. Ближе к концу пустыни повалил такой снег, что пришлось взять Сырка в кабину. Переболев песцовым токсолютозом, Бритц совсем не мёрз в холодной кабине в одном капюшоне. Хотя прядь, упавшая на лоб, оказалась покрыта льдом. Да ещё доставали снежные блохи. Шея от них покрылась мурашками. Комм нелегко было выковырять из-под куртки не теребя иглёд в грудных мышцах, но по яркому солнцу и ползучему туману он полагал, что температура воздуха рухнула под третий десяток ниже нуля.

— Минус двадцать шесть! — прозвенело из-под шлема Зеппе. — Если бы не антитела к токсолютозу, мы бы и до Чиканутого Димуса не добрались.

— Вас всех тоже искусали? — Бритц знал: даже короткая встреча с песцами заканчивалась кровью.

— Нет, мы с Деус давно привились. Но твой иммунитет сильнее. Легко переживёшь минус тридцать пять голышом.

— А Нахель?

— Зимара его в висок клюнула, — Деус наклонила свой лимонный капюшон к капюшону Бритца и понизила голос. — Я знаю наперёд, что ты зондируешь, Бритц. Нет, тебе от него не избавиться. Нахель мёрзнет, но она не даст ему умереть, — и добавила, помолчав: — Кажется, он уже больше машина, чем все машины Зеппе.

Бритц кивнул, как Деус показалось, удовлетворённо. Это ей не понравилось. Пшолл дремал с тех пор, как откопал для них Гордона и Труди. Сложил руки на груди на манер мумии и только изредка прерывал храп, чтобы взглянуть на господина. Кончик его носа стал фиолетовым, а ногти бордовыми. Бритц взглянул на свои руки без перчаток: как всегда белые с прожилками вен, но тёплые.

— Сигнал! — встрепенулся Нахель.

В пурге у подножья Тылтырдыма мерцали фонари. В бугре изо льда и мёрзлой грязи застряла носом машина Фибры. Конусный бур три метра в основании и семь метров в длину. Внутрь вела круглая дверь, крепкие лопасти с твердосплавными напайками обвивали корпус частой спиралью. Спереди и сзади к буру крепились гусеничные траки, короткие и довольно хилые по сравнению с машиной. Зеппе затормозил кинежанс, сложил его паруса, кабину и ходули, как пляжные зонтики, и с помощью Нахеля поместил в походный рюкзак. Бардачопик отправился в сумку поменьше. Эмбер обалдела бы от таких чудес кустарной механики, подумал Кайнорт и почувствовал, как от этих мыслей мозг превращается в пыхлёбку. Им пришлось карабкаться на возвышение, где валялся бур. Кайнорт взмахивал крыльями, подтаскивая себя наверх. Полноценно лететь мешала боль от игльда. Нахель тащил на себе Зеппе и его багаж. Три фонаря впереди плясали, дрожали, выписывали зигзаги, но вдруг погасли, и три варежки ухватили Кайнорта за крыло. Дёрнули, потянули, втащили в капсулу.

— Ты — лорд-песец Зимары? — прогудел голос, хозяин которого прятался в лучах мощного электрософита.

— Лорд-песец? — хрипло переспросил Кайнорт. — Допустим…

У громадного детины было три руки, две правых и одна левая. Одет он был в клочковатую шубу из песцовых шкур или, скорее, из целых песцов, подогнанных один к другому жилами вкривь и вкось. Тут и там из шубы торчали рваные уши, чёрные языки и когти. Бритц хотел расспросить детину, но наглотался снега, и в тепле у него сел голос. Кофе хотелось просто нестерпимо. Горячего. С ядом чёрной вдовы.

— Я Фибра. Пойду. Помогу там.

Капсула Фибры была аскетичным убежищем: глухой, подсвеченный аварийным красным короб с гладкими стенами, обшитыми тёмным металлом. Кайнорт оживился, увидев септаграмму с одним обрезанным углом, символ, который на метаксиэху — универсальном межзвёздном языке — означал медицину. Такие нашивки носили Изи и Верманд. Панель открывалась без ключа, и Кайнорт очень надеялся на обезболивающее. Впрочем, только оно там и было. Здоровенный автошприц с одной дозой, вот и вся аптечка. Вместо надписи — графическая формула: опять межгалактический стандарт. Штука казалась одноразовой. Что за организм был у этого Фибры? Жорвелов усыпляли такой концентрацией. Бритц принялся ощупывать автошприц, но так и не разобрался, как снизить дозу. Он тяжело опустился у стены прямо на пол, потому что больше сесть было попросту некуда, и огляделся. Кроме аптечки других пометок и символов в капсуле у Фибры не нашлось.

Снаружи щёлкнуло, повалил густой пар, в его клубах возник Фибра, подпиравший старика, и Деус. У всех с бровей сыпался лёд, по щекам и шеям текло. Фибра расстегнул шубу и выдохнул целый туман с мороза:

— Перевезу вас через Тылтырдым насквозь, если заведёте кротафалк, — пробасил гигант. — День пути. А потом я домой.

— Нахель там снаружи натянет гусеницу, а мы займёмся электроникой, — сказала Деус.

В кряже были готовые туннели чуть выше, но ближайший располагался так далеко, что одна только дорога туда на кинежансе заняла бы неделю. Деус и Зеппе попытались вскрыть обшивку, чтобы добраться до коммуникаций или пульта управления, но не нашли ни стыка в литом корпусе. Только аптечку да ещё холодильник. Теперь Кайнорт подумал о Юфи и улыбнулся: вот уж кто разобрал бы кротафалк играючи.

— Карбонитрид гафния, — щупала стены Деус. — Фибра, а что, вы в жерле вулкана копали эти ваши шахты?

— На Карбо вечная мерзлота.

— А зачем в кротафалке жаропрочные стены? В нём же можно красные карлики бурить!

— Я не инженер, — в скупой и невозмутимой манере отвечал Фибра. — Я шахтёр.

— А откуда знаешь метаксиэху? — спросил Кайнорт скорее на автомате, чем из интереса, но Деус послала ему красноречивый кивок за хороший вопрос.

— Кто это — метаксиэху?

— Универсальный язык торговцев, рабочих, туристов.

— Нет. Это мой родной язык. На Карбо мы сроду на нём говорим.

Деус переглянулась с Бритцем, но тот ответил пустым взором, опять затуманенным болью и собственными проблемами. Усилиями трёхрукого Фибры удалось оторвать кусок обшивки рядом с аптечкой. Гигант был силён, как скала. Наружу проступил слой замотанных в клубки проводов с узлами датчиков. Топорщась в разные стороны, они напоминали змеиные головы. Зеппе закатал рукава и полез в проводку, как хирург в кишки. Кабели его шлема шуровали внутри, словно живые. Бардачопика выпустили из сумки, и он подавал инструменты, как заправский паж-оруженосец. Старик прижимался щекой к дорожкам микросхем, обогревал дыханием платы, слушал ток и ворковал с предохранителями. Снаружи послышался скрежет: Нахель устанавливал гусеницу на трак.

— Карбо — это ведь шахты в системе Дворфо? — уточнила Деус у Фибры, и тот кивнул. — Не думала, что там люди работают, даже не слышала, чтобы кто-то встречал шахтёра с Карбо. Чёртово местечко. Одно из немногих похуже Зимары.

— Да я привык. К холоду и вообще.

— И как вы там, довольны условиями труда?

— Не знаю. На Карбо разговоры лишние. И таблички есть: «Рой и рот закрой», «Захлопни пасть, чтобы не упасть», «Ля-ля — враг угля». Закончил смену — есть, спать. Побудка — есть, работать. Двадцать шесть витков.

— Так ведь это же лет тридцать по-здешнему, — присвистнула Деус, которой было куда меньше от роду. — Как в тюрьме.

— Они потом перевозят к себе, если план выполнишь.

— Они — заказчики? Управляющие шахтой?

— Можно и так. Они для нас — боги. Как боги. Контракт закончился — можно туда.

— Куда?

— Туда, к ним, — Фибра махнул рукой, не замечая, как Деус в немом диалоге пытается поймать взгляд Бритца, и как Бритц сверкает радужками в ответ и закрывает глаза. — Мы садимся в кротафалки, маршрут уже построен, в морозилке — пища в дорогу. Настоящая пища, а не шахтёрские капсулы. Хлеб там, мясо. И аптечка. Садимся и ждём своей остановки.

Их оборвал вскрик. Зеппе отшатнулся от проводов и выдернул кабели шлема:

— Аб-б-бляция! — выругался старик. — Плата стартера заражена перезаписывающим макровирусом! Я не стану подсоединять к ней узлы бардачопика, Деус.

— Зеппе, у нас нет другого вых…

— Он заразит малыша! Это же невосстановимая порча файлов!

— Чего там портить, у него три бита памяти?!

У них с Деус завязалась перепалка, и Кайнорт выскользнул наружу. Он расстегнул куртку, распахнул рубашку и прямо так, грудью наголо рухнул в сугроб. Антитела токсолютоза не давали ему замёрзнуть, но снег снимал боль лучше любого анальгетика. Объятия этого сугроба ощущались почти таким же счастьем и утешением, как и кольцо её рук возле орникоптера за баром «Таракалья». Лёжа ничком в снегу, Бритц задумался о словах Деус насчёт метеоспрутов. Зимара следила за ним, но Кайнорту не удалось выяснить, как именно. Но что, если потребуется свернуть с намеченного маршрута ради детей? Настала пора купить информацию.

Снег под ним таял. Вдали по отвесной скале Тылтырдыма карабкался Чивойт. Лёд и камень вокруг него крошился. Бритц поднялся из сугроба. Нахель, стоя на краю чёрного озера, целился в скалу и лениво разряжал в неё глоустер. На счастье бранианской кошки, близорукий Нахель промахивался с такого расстояния даже в треснувших очках, и Чивойт скакал по выбоинам, как по ступеням. Насколько переменился мир, с досадой думал Кайнорт, хотя и переменился в обозримом мире один только Нахель. Но, чёрт возьми, как!..

Вездесущий метеоспрут хлестнул небо щупальцем, и лицо Бритца присыпало снежинками. Несколько, не растаяв, отскочили и заплясали в воздухе. Кайнорт покосился на Нахеля и, пока тот прицеливался, перекатился за хрустящий сугроб и исчез за кротафалком. Торопиться было чертовски больно. Снег под ногами скрипел на всю долину. Выстрелы из глоустера прекратились. Не успел Бритц сделать шаг вниз по склону мёрзлой грязи, как с другой стороны в ухо ему прилетел ледяной ком. Такой большой и так шибко, что Кайнорт упал. При попытке встать его бомбардировал второй ком: снег, начинённый ледышками. На снегу остались капельки крови из уха и носа.

— Даже не думай! — пригрозил Нахель, скользя по льду и глине.

Комок заснеженной шерсти выкатился за ним из-за кротафалка и врезался в бедро. Чивойт сделал то, на что никогда не осмелился бы на Урьюи: со всего маху боднул хозяина. Нахель покачнулся, саданул кулаком в развороте, но ударил воздух. Чивойт набычился, расставив ноги, затряс бородой и опустил рожки. Из его пасти валил пар:

— Ме-е.

Пшолл зыркнул на бранианскую кошку. Кошка зыркнула на него:

— Ме-е-е-е-е.

Чивойт ощерился и напустил на себя такой клочковато-придурковатый вид, что с ним расхотелось связываться. Нахель поправил очки и бросил третий ком льда себе под ноги. Кайнорту показалось, что жук собирался схватить его за шкирку, но Пшолл за секунду до броска отдёрнул руку, будто, раз программа по предотвращению побега господина была выполнена, он более не имел права касаться его. Бритц хотел сказать что-нибудь глубокомысленное и злое, но чихнул, выпустив фейерверк микроскопических капель крови. Она замёрзла в воздухе между ним и Нахелем.

— У тебя что, жорвел дери, глаза на затылке?

— А как, жорвел дери, не заметить? — голос Нахеля бряцал металлом, будто его начинили булавками. — Снежинки станцевали прямо у тебя на носу!

— Ты не мог этого видеть.

— Зимара видела.

— Это как? А ты при чём? — Кайнорт подобрал ледышку и приладил к разбитому носу, чтобы не гнусавить, а то это портило всю манипуляцию. — Послушай, Нахель, я не помню, чтобы эта помешанная запрещала тебе говорить. Может, для моего же блага стоит посвятить меня в подробности? А то в другой раз ты мне хребет перешибёшь.

— Просто не нарывайся.

— Я просто шёл в туалет.

— Ты подозрительно шёл, — прорычал Нахель.

— Я подозрительно шёл в туалет?

Нахель помолчал и, по здравом размышлении взвесив шансы Бритца на реальный побег против нелепой смерти в уборной, сдался. Просто потому, что нелепая смерть в тот момент была написана у него на лбу.

— Когда снежинки метеоспрута касаются тебя, Зимара видит твоими глазами. Каждая снежинка — пиксель. Чем гуще снег, тем лучше видимость. Вместе с Зимарой вижу и я. В общих чертах.

— Ясно. Теперь ты дашь мне закончить то, ради чего я подозрительно укрылся здесь?

— Используй эту информацию для своего блага, лорд-песец, — сухо посоветовал Нахель и потёр висок, на котором блестел след поцелуя Зимары. — Это значит, не совершай резких движений. И не считай себя умнее шамахтона, это просто смешно. Или хитрее Деус. Или сильнее меня. Ты — фигура номинальная, как шахматный король. А королю главное что? Ограничить, не спускать глаз и не давать рыпаться. Потому что ты ни в чём не превосходишь любого из нас, кроме… ну, разве что бардачопика. Просто не пытайся взломать эту игру — и всё будет хорошо.

— Хорошо, — нейтральным эхом отозвался Бритц.

Потом он остался один. Естественно, не собирался он никуда бежать. Но в этих местах разменной монетой в торговле сведениями служила кровь. И, по мнению Бритца, Нахель сильно продешевил. Может быть, жук и вызубрил правила Зимары-шамахтона. Но Кайнорт знал порядки Зимары-планеты целиком. Умбрапсихолог привык разбираться в помешанных куда лучше, нежели они сами в себе, человек ли это или чудовище. Пусть не физически, но ментально Бритц начал приходить в форму. Он шёл напролом, как в старые добрые времена, даже если ломать приходилось себя самого.

Ветер заносил сухим снегом гладь чёрного озера. Кайнорт забрался на пригорок и всмотрелся в лёд, как на жидкокристаллический экран. Нахель уже покинул берег, метеоспруты исчезли. А в чёрной воде проступил узор. Или не в воде? Разобраться в такую погоду было сложно. Бритц сделал фото на комм, чтобы перенастроить яркость и резкость, после рассмотрел поближе:

Игроки Клуба и раньше находили следы древних нохтов. Геоглифы, петроглифы, окаменелые механизмы угасшей цивилизации. Иногда фигуры выдалбливали прямо во льду, тогда их назвали глезоглифами. В основном нохты воспевали песцов на разный лад. Но изображения на ледяной корке озера — чёрного озера Зимары — Бритц увидел впервые.

Переведя дух, он вернулся в кротафалк в поисках съестного. Холодильная камера нашлась рядом с аптечкой. Будто после обеда непременно понадобилось бы противоядие. Зеппе и Деус так и не пришли к общему знаменателю и бодались у дохлого стартера, так что Бритц достал из морозилки свёрток. Там остались ещё несколько.

— Лорд-песец, не надо! Не открывай! — оживился Фибра и замахал тремя руками.

— Ты что здесь, расчленёнку хранишь? — буркнул Бритц.

— Положи!

Эзер устал с дороги, нос ещё кровоточил после беседы с Нахелем, и ко всему прочему они теряли время на препирательства. Кайнорт уже знал, что Зеппе не внемлет доводам рассудка, и что они, вероятно, опоздают на Маскараут Карнаболь. Так ему ещё и поесть теперь не дают! В ответ на невинную шутейку о расчленёнке Фибра уронил три руки, как плети, и так побагровел, что Кайнорт склонил голову набок. Как терьер, взявший след. Он немедленно развернул пакет.

Там была женская кисть. С нетрудовым маникюром, холёной ладошкой, колечком и всем таким прочим. Бритц моргнул. Потом ещё раз моргнул.

— Фибра, Фибра, — он зацокал языком. — Не знаю, огорчаться ли по поводу того, что растерял хватку и посчитал тебя единственным нормальным на Зимаре, или радоваться, что теперь наконец нам есть из чего сварить мясной суп.

— Это не!.. — ошарашенно задохнулся шахтёр. — Это не мясо! Это Зая.

Деус и Зеппе прервали спор. Следующие пять минут Деус вытаскивала свёртки из морозилки и разворачивала. Пол кротафалка, словно в анатомическом театре, устлали останки пышной красотки.

— Зайчатина ненатуральная. Это секс-бот, — хмыкнула Деус, сминая в руках левую грудь и правую ягодицу. — Фибра, зачем ты её распотрошил?

— Раз в сезон всякому, кто выполнил план, полагается два часа на утехи. У нас было три бота на всех. Лапочка, Душечка и Зая. Я… я всегда перевыполнял план на всякий случай. Тогда можно было даже выбирать, кого… Зая была со мной ласковее двух других.

По лицу Фибры, в которое вмёрзла покорная сосредоточенность, теперь блуждало смущение. Когда пришло его время покидать Карбо, он выкрал секс-бота и разобрал, чтобы втиснуть в морозилку. «Зая должна увидеть курорт!» — повторял он. Чтобы спрятать безбилетницу, Фибре пришлось пожертвовать припасами. Он освободил холодильник, а чтобы не умереть с голоду, запасся старыми пищевыми капсулами.

— Вот, — он нежно подобрал голову Заи, разжал ей зубы, пощекотав за ушком, и достал блистер с капсулами.

Кайнорт взял блистер с намерением отобедать, пусть даже Фибра хранил бы капсулы у Заи в филе. Шахтёр заворачивал части тела любимой обратно в кульки и пихал в морозилку. Голова тем временем открыла голубые глаза и закусила нижнюю губу, полнокровно-румяную среди живых бледных:

— Фибра, ненаглядный, а мы скоро приедем?

— Вот ужо починимся, и на курорт… — приободрил её Фибра, гладя по щеке.

— Почему ты так долго меня не навещал?

— Милая, я… ты же в таком виде… Как бы мы бы…

— Глупости. Мы могли бы сделать это, и не собирая тело целиком!

— Ух ты, Зеппе! Зеппе! — Деус ткнула в висок Заи коготком и от волнения раздула лимонный капюшон за ушами. — Ты смотри-ка, здесь у неё типовые порты. Примерь свои кабели.

Зеппе попробовал и возликовал. В голове у Заи вирусов не водилось. Используя её порты в качестве переходника, старик подключился к бортовой системе кротафалка. Машина взревела, на подножку вскочил Нахель, за ним юркнули Сырок и Чивойт. Поехали. Деус брезгливо косилась на Бритца, который выколупывал пищевые капсулы и глотал с таким наслаждением, будто дегустировал слабосолёную икру:

— Как ты можешь это есть? Да в её глотке чего только не побывало.

— Да что ты говоришь, — невнятно пробормотал Кайнорт, раскусывая капсулу. — Чтобы дама — да использовала рот не по назначению? Ты хочешь сказать, она в него ещё и ела? Фу.

— Я бы попросила, уважаебая, за гигиеной своего языка следить! — огрызнулась из морозилки голова Заи.

Из-за особенностей настройки секс-бота бур кротафалка почему-то тянуло налево. Он заурчал, вгрызаясь в обледенелый кряж, и втянул гусеницы, как шасси. Сытый Кайнорт блаженно откинулся на металлическую стену. Радужки светили сквозь тонкие веки, на коже проступали сосуды. С самого первого вечера в хибаре Зеппе он только раз ещё пил кровь. Хотя это было неудивительно: ведь после крушения он больше не мог превращаться и тратил меньше энергии. Но всё-таки раньше он жаждал крови сильнее.

— Я тут обнаружил кое-что, — Бритц вспомнил про глезоглифы и передал Деус изображения песцов из чёрного озера. — Это может иметь отношение к игре шамахтона.

— Ай, молодец! Думаешь, нам достался кусочек загадки? Дай-ка подумать… Это может быть частью карты, которая ведёт к алмазной жиле. К сердцу Зимары. Тогда мы уже на шаг впереди Клуба.

— Мы ещё не знаем, кого они выставят против нас. Вряд ли девчонку, старика с кальмаром на голове, секс-бота и кошку на катафалке. Мы точно проиграем в силе, Деус, так что надеюсь, ты разберёшься в карте быстрее, чем команда других сумасшедших. Чтобы убить их всех, как того пожелала Зимара, нужно опередить их и встретить там, куда они придут уже измотанными и в неполном составе.

Он опять прикрыл веки, греясь между клубочками Чивойта и Сырка. Глядя на него, Деус в который раз подумала, что правду ей частенько говорил Зеппе: феноменальная память и острый ум — совсем не преимущества на Зимаре. Лимонная обезьянка была ещё слишком молода. Драный и раненый, лорд-песец был опасен и живуч, как крыса в углу. А опыт, полученный его путём, был актуальней и упорядоченней, чем тот, что черпался из справочников. Практика, вечно недооценённая теорией тонких материй, была лучше приспособлена к реальной жизни. К тому же Деус помнила, что за цветными носками и дурацкими шутками скрывался доктор наук. Гуманитарных, фыркнула про себя лимонная обезьянка, но всё-таки. Его труды неспроста категорически запретило Бюро ЧИЗ. Деус знала количественно больше фактов, да. Но эзер видел насквозь всё, что знал. Деус его побаивалась. Она понимала, что неплохо бы ей заиметь свой собственный вариант плана, который исключал бы творческие флуктуации идей Кайнорта Бритца, как всякому уравнению идёт на пользу исключение нестабильной частицы. Потому что Бритц в её модели мироустройства был квантом: выпустишь из поля зрения — и гадай, кто он, что он, как он и где он.