Либелломания: Зимара

Наталья Мар, 2021

Завершающая часть цикла о Кайнорте Бритце. Опасность, исходящая от "Закрытого клуба для тех, кто" на снежной Зимаре, такова, что теперь даже автор рискует жизнью. В битве безумных охотников против ледяной хтони Эмбер и Каю предстоит сразиться по разные стороны, но рука об руку. За её дом, за его дом, за их общий дом. Но как быть, если паук и стрекоза связаны клятвой убить друг друга? Забыть, как оба умылись кровью, – невозможно, нельзя и неправильно. Чтобы выбраться из красных коридоров, леди и джентльмену полагается прежде стреляться, а уж после – говорить по душам. А под конец кто-то один будет собирать вечность из осколков ледяных бриллиантов.

Глава — 25. Четвёртое тело Платона

— Нас найдут, — Миаш копил уверенность для этой фразы весь день. — Папа нас найдёт и спасёт. Всё будет хорошо.

— Они убили Катавасю. Никто нас не найдёт. Ничего не будет хорошо.

Уверенности в голосе Юфи было хоть отбавляй. Она злилась, потому что уже не могла плакать. Дети сидели одни в каменном мешке. В одном углу стоял большой ящик с мятыми банками просроченной детской крови «Эритрошка» и пакетом пищевых капсул. А в другом горел камин из «твёрдого огня»: кирпичиков тантала, вступающих в реакцию с углеродными нитями. Жить можно, но Миаш и Юфи дрожали от страха. В третьем углу была санитарная дырка. Из неё подвывал сквозняк. В четвёртый угол, самый тёмный, забрались дети. В животе у котика по кличке Катавася была рваная дырка, игрушку испачкала кровь с ладошки Юфи. Уже который день никто к ним не заглядывал, ничего не происходило.

— Зато у нас есть Мультик, — бодрился Миаш, хотя и не представлял, на что им бот-барабашка, который спрятался у мальчика в рукаве на Урьюи. — Он живой.

— Зачем этот дядька выдрал мне зуб? — дулась Юфи. — Он даже совсем не качался!

— Он и мне выдрал, Юфи. Там же у нас были маячки, по которым папа…

Миаш сразу пожалел, что сказал. Он не собирался озадачивать сестру вопросом, как же папа найдёт их без маячков. Но Юфи не могла вместить ни капельки нового страха, у неё и от старого не сходили мурашки. В их тюрьме было круглое окно с сапфировой расстекловкой. Миаш разогнул затёкшие коленки и подскочил на месте:

— Смотри! Смотри, Юфи, медуза!

— Это Мультик… Всего-навсего твой бесполезный Мультик.

— Да нет! За окном!

Он поднялся на спичечных ножках, по стенке прокрался к окну и встал во весь рост. Впервые за несколько дней. До этого он лишь ползком выбирался на охоту за едой в угол с припасами, к дырке со сквозняком и обратно, а Юфи лежала калачиком или шмыгала, прижав коленки к щекам. В небе над ними застыл купол гигантской белой медузы, которую издалека можно было принять за облако снеговой грозы. Но у этого облака была юбка, под которой танцевали щупальца. Медуза повернулась, но не рассеялась на ветру, а уплыла по небу, стрекая другие тучи на своём пути.

— Ого! — Миаш прижал нос к стеклу. — Иди посмотри, Юфи… Это лапы. И но-о-ос!

Юфи осторожно выглянула из-за плеча брата. И сжала Катавасю так, что из его смертельной раны посыпался сушёный зверобой, которым его набили. Сначала сестра не поняла, куда смотреть. Всюду, куда ни глянь, простиралась белая пустыня, а горизонт завесил тюль косых снегопадов. Но Юфи проследила за пальцем Миаша и ахнула. Справа, прямо возле окна, вперёд выдавалась востроносая каменная морда, присыпанная снегом, а внизу исполинские звериные лапы обнимали вход в башню. Детей заточили внутри здоровенного каменного песца. Миаш и Юфи глядели на Зимару из сапфирового глаза.

* * *

Я не зря говорила Каю (режущая боль!), что вокруг меня всё стремится к нулю. Наутро я сидела в столовой напротив Еклера, с магнитными стержнями за щеками, и в этой части план шёл как по маслу. Но — лёд, припрятанный на вечер, растаял. Не весь, то есть не так, чтобы смириться и передумать, а так, чтобы до обеда ещё можно было сбежать (да некуда), а к вечеру уже никак. И то, что он ещё доживал в мокрой фольге, на изнанке моего гамака, терзало меня, как крапивница. Да так, что я начала икать и едва не проглотила неодимовый магнит.

— Кто посмел! — воскликнул Зев Гуг, когда Бельме Гуг прямо в глаз попал солнечный зайчик.

Трюфель занимался излюбленным глумлением: доставал триаду. Он отражал свет санитара-удильщика Ка-Пчи при помощи ловко подставленного локтя в фольге и дразнил самку Гуг. Но сам прятался за Мильтоном, и бедняге то и дело доставался беглый взгляд от Бельмы. Мильтон замирал каждые несколько секунд в позе одна нелепее другой, весь вымазался в жиже, но ни капли не донёс до рта. А когда донёс, то подавился под новым взглядом, и жижа потекла через нос. После этого Трюфель дал Мильтону передохнуть, но только затем, чтобы заставить Бельму Гуг, охотясь за солнечным зайчиком, взглянуть на Мильтона во все глаза. Мильтон как раз собирался уйти и упал со стула. У него равномерно полопались сосуды в глазах от злости. И тогда я поняла, что кое-кому нужна моя помощь.

Я достала припрятанный кусок фольги и на пару с Трюфелем пустила зайчика в глаза Бельмы. Он в левый, я в правый. А сами мы зажмурились. Двух секунд хватило, чтобы Мильтон квантовой кошкой бросился животом прямо на стол триады Гуг и вцепился в горло Бельмы.

Но выпад его был обречён, потому что Мильтон опять привлёк наше внимание, и ещё две секунды спустя Сонар и Зев колошматили его, обездвиженного, а Бельма зорко следила, чтобы жертва оставалась в фокусе.

— Санитар!!! — закричала я.

Ка-Пча и Трюфель чистосердечно заверили, что жабы Сонар и Зев с подначки Бельмы избили Мильтона до необратимой потери веры в психиатрию. И триаду Гуг в полном составе препроводили в карцер с приговором «До утра». Моя маленькая гадкая антреприза перешла от экспозиции к завязке.

Да, пришлось поведать Трюфелю о побеге. И не только потому, что понадобилась его помощь с триадой. А и потому, что маршрут вышел такой:

Я думала, думала, думала, как вывести санитара из лифтового холла и разминуться с ним… и не придумала ничего лучше, чем нашуметь в коридоре, вернуться к себе и, пока санитар выясняет причину шума в коридоре, пройти через отсек 5 в столовую, а оттуда к лифту. Но для этого пришлось заручиться молчанием Трюфеля и пообещать, что пришлю ему с воли вагон новой фольги взамен потрёпанной.

* * *

После обеда удача, которая вручила мне подарок, отошла подальше, чтобы отпустить другой конец резинки и наблюдать, как он щёлкнет меня по носу. Эзер Шампу добыл для меня ещё льда! Но (резинкой щёлк!) за ужином Эстресса огорошила:

— Трюфель идёт с тобой.

— Что?!

— Он сам, говорит, только о побеге и думал. И тут случилась ты.

— Это удваивает риск. Нет, умножает его на десять.

— Я ничего не могла поделать… — Голос кляксы подрагивал, и вся она вибрировала по краям от волнения. — Он же достал для тебя лёд.

— Который растаял.

— Всё равно. И утром довёл триаду.

— Ему же не терпелось от неё избавиться, это я подала ему идею, за которую он мне теперь сам должен, — буркнула я.

Обожжённую руку опять заломило, до того я напряглась. Эстресса нервно втянула сопливую жижу со стола.

— Как знать, может, он тебе ещё пригодится, — подбодрила она.

— Передай спасибо Шампу за новый кусок льда. Так славно, что ты догадалась попросить ещё.

— Что? — Эстресса подалась ко мне через стол. — Я не просила его. Утром Шампу рано забрали на тренинг, мне даже не удалось с ним переговорить. Прости, но я не догадалась, что тебе нужен новый лёд. Всё время забываю, что он тает. Я росла в лаборатории песчаной Кси…

Равновесие удачи и неудачи оказалось под угрозой. Кто же мог оставить новый лёд? Если не Шампу… То уж точно не Мильтон. И не Ка-Пча. Он пропустил тренинг на ледяных кубах, чтобы помочь санитарам отладить сепараторы и получить в награду магниты для меня. Трюфель не ходил на тренинг, да и он перецапался со всеми в бентосе. Я рискнула признаться ему в побеге, только потому что характер у нашей конфетки был несладкий. Эстресса сказала, что на её памяти он не избил только Сомна, потому что у безобидного старика во рту давно не водилось того, что можно было выбить.

— Это может быть чья-то ловушка, но риск оправдан, — решила я. — Что касается этого места, бежать отсюда можно или сразу, или уже никогда.

После ужина я ради разнообразия попросилась у Гриоика в другой туалет. И обнаружила там лёд. Ещё один. Он подтаял по краям. Видимо, плавал с обеда. С трудом представляла, что ему пришлось пережить. Но свобода не пахнет. Сначала я по инерции обрадовалась: аж два осколка льда. На два, даже на три ключа — тай не хочу! Это было слишком удачно, так удачно, что даже ужасно. И никаких но в противовес на этот раз. Ощущение ловушки едва не отбило желание бежать. Если бы следующая грузовая гломерида не прибывала только через год, я бы вняла разуму. Но разум вопил и бился о мягкие стены моего серого вещества впустую.

В полночь по стенам бентоса прошла дрожь. Грузовая гломерида приледнилась, но двигатели не выключила, потому что через полчаса ей надлежало убираться с Зимары, покуда не начался ураган. Я сидела у замочной скважины с тремя ключами наготове. Начинённый магнитами лёд, обёрнутый фольгой. Холодные конфетки. Первый ключ подходил точь-в-точь, а те, что про запас, были чуточку велики и должны были подтаять с разницей в десять минут. По спине так текло, что я грозила растаять быстрее ключей.

— Там оставили по одному санитару на холл, — напомнил Ка-Пча. — А другие на погрузке отходов.

Он вручил мне один из ушных болтов с таким апломбом, будто это была премия за идиотский риск года. Я повернула ключ. Толкнув дверь, шагнула в коридор между столовой и комнатой групповой терапии. В мандраже даже не почувствовала действия минипорта. Впрочем, я никогда им не пользовалась сама и не знала, что там положено ощущать по поводу квантового скачка. Теперь надо было устроить то, что в страшилках называют «подозрительный шум». Болт Ка-Пчи полетел в стекло проходной двери столовой. Это не возымело эффекта. Я пошарила в темноте, но не нашла болта. Чёрт. Я вернулась назад.

— Нужен второй болт, Еклер.

— Я же не могу отдать тебе весь крепёж, безрассудная человечка. На втором болте держатся полушария моего церебрума.

— Ка-Пча. Милый Ка-Пча, — я едва сдерживала себя, чтобы не щёлкнуть Еклера по прыщу на лбу. — Мне придётся обратиться с официальной жалобой в Бюро ЧИЗ по случаю вопиющего неповиновения робота человеку.

Ка-Пча прихватил себя пальцами левой руки за макушку, придерживая её, и вывинтил второй болт. В его глазах стоял ужас, перемешанный с сосредоточенностью. В итоге болт упал к моим ногам, а Ка-Пча побелевшими пальцами сдавливал себе череп. Мне стало его жаль. Конечно, никакие полушария этот несчастный болт с остатками ушной серы не сдерживал. Но что, если от переживаний с Еклером случился бы припадок? Кровоизлияние в мозг? Разрыв аневризмы?

— Еклер, спасибо за всё! — проквакала я, едва не плача от стыда и волнения.

Второй болт наделал больше шума. Послышалась возня, с которой санитары летали по коридорам. Я спряталась обратно в свой отсек и заперлась. При каждом повороте ключа перед глазами вспыхивала и гасла мольба:

«Мамочка, помоги!»

Я прыжком пересекла отсек 6 и отперла дверь к соседям. Эстресса давно ждала меня и затащила внутрь:

— Не теряй времени, — командовала она. — Ты задержалась на две минуты. Трюфель, смотри у меня! Понял?

Трюфель не ответил. Он вообще редко изъяснялся ртом, чаще за него красноречиво, то есть фингало-синюшно говорили тумаки. Он боялся одну Эстрессу, как иные боятся темноты. Отпирая дверь в столовую, я не удержалась:

— Пойдём с нами заодно?

— Я опасная лабораторная тварь, Эмбер, — произнесла клякса без обиды и сожаления. — Иди. Меня, быть может, переведут в Загородный Палисад.

— Прощай. Спасибо! Эстресса, я буду искать лекарство от твоей болезни, и как только…

— Пошевеливайся!

Из столовой мы пробрались в коридор и обнаружили, что во втором лифтовом холле, который прилегал к нашим отсекам, чисто. Я уселась у скважины панели вызова лифта. Кончики пальцев лоснились от пота. Первый ключ уже подтаял и на первой попытке сломался, но не успела я достать второй, как в шахте загудело. Кто-то ехал снаружи.

— Трюфель, сюда! — я ущипнула его за алюминиевый локоть.

Трюфель упирался и не хотел покидать холл. Тогда я потянула силком, но он взбрыкнул, и у меня в кулаке осталась фольга. Со стороны столовой уже возвращался санитар, который улетел на «подозрительный шум». Я выбежала из холла одна и завернула в ближний туалет.

У лифта послышалась возня, шелест, но почти моментально всё стихло. Трюфеля, стало быть, упаковали. Санитар вернулся на пост: в холле трещали его механические плавники. Но в коридоре прямо за туалетом кто-то стоял. На гломериду я не успевала, но и вернуться в отсек 5 не могла. На весь коридор ругался главврач. Я сначала решила переждать в туалете рядом с карцером. Но Вион-Виварий в коридоре бросил: «Так, чтоб, пока я отливаю, навели порядок…»

Тогда я стала ломиться туда, где на плане Нормана было пусто. Ведь если есть дверь — есть и выход. Конечно, если вы не в магазине дверей…

«Пап, помоги!»

Видра шагнул в туалет, а я — секундой раньше — за дверь. И сразу во что-то вляпалась. Когда глаза привыкли к ночникам, я обнаружила себя по щиколотку в густой амальгаме. Лужа колыхалась в ритме дыхания. Я решила, что попала в технический коридор, но в углу проступил пустой гамак, в другом углу ещё один. В третьем кто-то зашевелился. Значит, я опять прокатилась на минипорте, который вёл из туалета в отсек 1. На полу, расчерченном серой сеткой, мелькали чёрные точки, но это была только иллюзия. Точки в пересечениях линий сетки были неподвижны, но мозг не умел ухватить сразу все и видел то одни, то другие. Я помотала головой, но точки продолжали плясать.

— Мясо! — внезапный голос был мужским, но писклявым, с надрывом. — Гертруда, держи… держи мясо!

Лужа поползла вверх, глотая штанину складка за складкой. Тихонько пискнув, я стряхнула её с коленей, но Гертруда оказалась липкой, как столярный клей. Я еле выдернула руки и часто затопала по амальгаме, теряя тапки. Голосок заблеял над ухом:

— Поужинаем вдвоём, Гертруда! Только первым делом брызни ей в глаза!

Из тьмы проступила знакомая пятерня, и в ту же секунду, как попалась на глаза, застыла. А следом на пол повалился Мильтон. Зря я его жалела в столовой, ох, зря. Стараясь не сводить с него взгляда, я оторвала Гертруду с пижамы и рванула вдоль стены. Пятилась и нащупывала скважину в любой двери, хоть куда-нибудь. Искать приходилось на ощупь, потому что Мильтон, когда на него не смотрели, двигался со скоростью кванта. Его соседка Гертруда преследовала меня вдоль стен, за моими пятками тащилась липкая зеркальная гадость. Я понятия не имела, что это за вещество, но матерчатые тапки давно соскользнули и пропали. Пижамные брюки трещали, лужа пыталась стянуть их с меня, всосать, как две макаронины с вилки. Скважина не находилась. Я решила, что в этот отсек попадали только снаружи. Но потратила секунду, чтобы отвернуться и поискать выход. Одну секунду! Гертруда цапнула меня за обе ноги. Обернувшись, я увидела, что Мильтона нет там, где он валялся. И тотчас столкнулась с ним нос к носу! Я обмерла от ужаса. Он успел подскочить ко мне, ещё секунда — и свернул бы шею. Но теперь замер со скрюченными пальцами, выпученными глазами, разинутым ртом. И мясистым языком, который розовой креветкой тянулся к моему лицу. С него капала слюна, и он почти касался кончика моего носа. Я не могла двинуться в тисках Гертруды, сползла наискосок по стене, не моргая. Мильтону нельзя было давать и мига форы.

Скважина обнаружилась, когда я, наклоняясь, чтобы вставить ключ, упала в Гертруду. Лужа захлестнула мне лицо. Ключ утонул. Я вынырнула и поняла, что Мильтон стоит на четвереньках и держит меня за волосы. Мой взгляд остановил его, и вот так, стоя на карачках, с волосами, намотанными на его кулак, я отпихнула Гертруду и достала запасной ключ. Он провернулся в скважине. Оставила волосы с затылка Мильтону и кожу с мозоли на пятке Гертруде и вывалилась. Куда-то. Да в тот момент я бы обрадовалась даже Скрибе Кольщику!

У меня остался последний ледяной ключ. Я ступила куда-то босыми ногами. Это был не туалет, слишком мало было света. И не лифтовый холл. Значит, отсек 2. На стенах зелёные цилиндры отбрасывали тень на чёрные квадраты и манипулировали серыми, чтобы те казались разного оттенка, хотя на самом деле были одинаковы. Вместо гамака в углу напротив высилась груда кружек, чашек, стаканов, бокалов. Из некоторых торчали карандаши.

— Параноидная шизофрения, — Дъяблокова сидела в одиночестве и болтала ногой. — Так написано в моей карте. А знаешь, что написано в минус двадцать пятой главе?

Я помотала головой и сглотнула. Дъяблокова была настолько сильно психической, что с равной вероятностью могла кликнуть санитаров, загрызть или помочь. Она указала на груду в углу.

— Вон там посмотри.

Я послушалась. Побоялась спорить, не удостоверившись прежде, что она агрессивна не сильнее, чем обычно. На дне каждой пыльной кружки цвела развесистая плесень. Ни одна микологическая лаборатория не сравнилась бы с этим садом по разнообразию расцветки, форм, вони и пушистости. Приглядевшись, я разобрала в комках плесени очертания чайных ложечек и блюдец. Кое-где среди кипучих грибков проглядывали остатки чего-то бурого, блестели капли коричневых потёков. Через пару лет там могла появиться жизнь настолько разумная, что дописала бы за хозяйку роман.

Блокнот, который вечно торчал у Дъяблоковой из кармашка пижамы, тоже был там. Я вытащила его из винного бокала, край которого служил закладкой, чихнула, вдохнув горько-пряные споры, и отбросила плесневую колонию на сотни поколений назад в развитии. На обложке блокнота, в длинном ряду перечёркнутых вариантов названий, последним значилось «Тайна секретной загадки». Но и оно стояло под вопросом. В блокноте было сорок четыре страницы. Первую занимал пролог. На двадцать шестой была «Глава — 25», в которой значилось малоразборчивое:

«Она устраивает побег».

— Дъяблокова, — раздражённо выдохнула я, — из-за того, кто у меня санитар, эту гипотезу до тебя только ленивый не высказал.

— Тогда открой эпилог.

— Послушай, мне некогда.

— Он короткий. Хватит смелости?

Я сделала вид, что пролистала блокнот до конца. Роман заканчивался словом «стаканчик». Если это был стаканчик кобравицы, он не помешал бы мне прямо сейчас. А не в эпилоге.

— У меня ключ тает, — сглотнула я. — Ещё минута, и придётся тебе переписывать сюжет главы двадцать пять, или как её там. Ты дашь мне пройти?

— Ты же не собираешься назад?

— Только не в первый отсек. Норман выяснил, что отсюда можно попасть в туалет в хвосте.

— В хвосте? — переспросила Дъяблокова. И я поняла, что не каждый сумасшедший в мире видел стрекозу на пространной схеме.

— Между вторым отсеком и туалетом есть минипорт.

Дъяблокова повертела меня на месте, цапая за пижаму, всю в ошмётках Гертруды. Словно оценивала, можно ли пускать главную героиню на волю в таком виде. Было непонятно, на моей она стороне всё-таки или нет. Её манера поведения больше напоминала эксперимент по изучению всех вокруг. От затхлого, наполненного спорами воздуха её отсека меня мутило. Казалось, что косые стены падают мне на маковку, и я повторила, чеканя каждый слог:

— Ты дашь мне пройти?

— Сюжет обязывает, — она пожала плечами, и вдруг глаза её вспыхнули нездоровым блеском. — На моей планете жил один древний философ. Платон. Так вот, Платон считал, что икосаэдр символизирует воду. Эта находка феноменальна! Воду, понимаешь, Эмбер?

— П-прости. Не понимаю. — Я в этом плесневелом, разрисованном шахматной клеткой аду уже с трудом разбирала собственные слова. — Это ты подкинула мне лёд?

Куски в туалете напоминали многогранники, но я плохо разбиралась в «аэдрах». По разочарованию в потухшем взгляде Дъяблоковой, ровно такому же маниакальному, каким было искрящее возбуждение до этого, я поняла, что она не лёд имела в виду.

— Тебе сюда, — розоволосая толкнула меня к скважине рядом со своим гамаком.

Поковырявшись в скважине, я вышла на свет дальнего туалета. Там было что-то не так. Не нашлось раковины. Не стояло унитазов. Ни со льдом, ни без. Куда это Дъяблокова меня выпихнула?

Зато с пола до самого потолка высилась башня из оригами. Из-за хлопка дверью сверху на меня обрушилось облако белой, сероватой, желтоватой бумаги. Лавируя среди мятых листков, по отсеку катался Сомн. Я обрадовалась ему, а он высоко хихикнул и послал в меня бумажный самолётик. Бумага скользнула по шее и больно ужалила: край порезал кожу.

— Осторожнее, Сомн, — шепнула я и приложила палец к губам.

Но он не ответил и не прекратил. Он подбирал новые самолётики и посылал, посылал, посылал их прямо в меня. Пальцы, которыми я ловила листки, уже все были в крови, но Сомн продолжал и мерзко хихикал.

— Сомн! Это же я! Прекра…

Его металлическая гусеница переехала мне ногу, я вскрикнула от боли. Сомн гнал на меня свою коляску! В его движениях не было той хрупкой деликатности. Старик проворно вертелся, направляя гусеницы мне в колени и в конце концов повалил на пол. Он рычал. Лиловые вены вздулись под жёлтой кожей. Я заметила, что у него в носу не хватало трубок, которые он поправлял на групповой терапии и днём в столовой. Казалось, что так поступал кислород, а что на самом деле? Лекарство от безумия? Я сдала назад, чтобы вернуться во второй отсек. Но обнаружила, что обронила ключ. Уворачиваясь от колюще-режущих самолётиков, в забрызганной кровью пижаме, я рыскала по полу среди кипы бумаги.

И тогда Сомн рыкнул опять и наехал на меня всем креслом. Старик весил не больше ребёнка, но его машина крепко прижала меня к полу. Рёбра стиснули лёгкие. Бумажный веер замелькал у меня перед глазами, кусал щёки, нос, губы… Я не удержалась и взвизгнула на весь бентос.

«Чиджи, маленький мой, помоги…»

В стыках зашипело. В отсеки пустили сонный газ. В сладковатых его парах последнее, что я услышала, был голос Сомна:

— Ох, бедная девочка, что ж ты так не вовремя… — продребезжал старик знакомым тембром, и я отключилась.

* * *

Меня разбудили сирена и системный вопль:

НАРУШЕНИЕ РЕГЛАМЕНТА ИНСТРУКЦИИ ПО ПРЕДПИСАНИЮ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ ПОПЫТКАМ СРЫВА РЕЖИМА ИЗОЛЯЦИИ!

Снова в темноте. На сквозняке. Я решила, что меня обнаружили и бросили в карцер, но два голоса рядом бубнили наперебой:

— Что, проветрил? — спрашивал один. — Не запирай, ей всё равно уходить.

— Ладно, ладно, только убери этот самолётик, он слишком б-б-белый… — откликнулся кто-то.

Второй голос я узнала. Рыхлый парень, который паниковал от белого. Я приподнялась на локтях:

— Уё, это ты?

— Зачем ты забралась к Сомну, когда он не спал? Ты сумасшедшая?

Так и подмывало признаться, что, очевидно, да. Незнакомый голос объяснил:

— Сомн лунатик. Он безобидный, только когда спит, а когда просыпается — смертельно опасен. Он же везде ездит с этими своими трубками, чтобы не проснуться, не дай бог. У него там снотворное.

— А ты кто? — хрипнула я.

— Шампу, — из полусвета проступило лицо бледного эзера. — Когда ты там заорала, санитары пустили сонный газ, и Сомн пришёл в себя. То есть заснул опять. Вытолкал тебя к нам, в отсек 4. А мы вот… проветрили.

— Проветрили?..

— Вскрыли дверь в столовую, а она проходная, и газ рассеялся.

— Но как же вы вскрыли дверь? Я… у меня были ключи, но я растеряла два, а третий растаял.

— Сомн так перепугался за тебя, что дал свой ключ. Ему очень стыдно. Он хранил его для себя, но, когда увидел, что натворил, даже заплакал.

Шампу протянул мне ключ, выточенный из… зубов. Они были аккуратно обрезаны в форме гребня и скреплены магнитной проволокой. Откуда Сомн достал магнит? Наверняка из какого-нибудь движка на своём кресле.

— Ребята, я так вам благодарна. А это не вы случайно передали для меня лёд?

— Не случайно, — ухмыльнулся Шампу. — Трюфель вчера попросил Сомна, чтобы Сомн попросил меня колупнуть лёд на тренинге. Трюфель сказал, что это для тебя. Ради него-то я бы не стал рисковать.

— Но ты же эзер. А я же убийца минори.

— И я, — улыбнулся Шампу. — Я пью кровь эзеров. Насухо их высасываю, как тряпочки!

Вот почему он был такой бледный и чахлый.

— Постой, а второй кусок льда, в другом туалете — тоже ты?

— Ка-Пча меня попросил, — скромно поправил розовые очки Уё. — Мы с Шампу не знали, в какой туалет ты пойдёшь, и бросили в разные.

— Так это что же, — опешила я, — вся психушка была в курсе?

— Э… Ну… Кроме Гертруды и Мильтона.

— Только, боюсь, ключ уже не поможет, — я сглотнула ком. — Слышите? Вибрации нет. Грузовая гломерида улетела. Поздно…

— Да нет же! — возразили хором Уё и Шампу. — Давали сигнал тревоги. Санитаров вызвали наверх, в Загородный Палисад. Они там все кого-то ловят по всей Френа-Маньяне. Гломериду не выпустят, пока тщательно не обыщут.

Значит, Трюфель сбежал. И системное упреждение касалось его, а не меня. Я поднялась, шатаясь. Лицо и руки жгло от бумажных порезов. Я, наверное, оставляла за собой кровяной след, но в потёмках спящего бентоса капли не были видны.

— Спасибо, Шампу, спасибо, Уё. Передавайте привет Сомну. Пусть не переживает, я не в обиде.

Я скользнула в столовую, где витал сладковатый запах рассеянного сонного газа. И заперла за собой дверь зубным ключом. Он был гибкий, но идеально входил в скважину, не чета ледяным. Пройдя столовую насквозь, я заглянула во второй лифтовый холл, из которого сбежал Трюфель. Там на полу валялись куски фольги и стоял Вион-Виварий. Он весь дымился от злости и распекал санитара Трюфеля, саблезубую рыбу. Над ними порхал незнакомый санитар-скат, который методом исключения отвечал за Гертруду.

Зато в первом холле было пусто. Я тяжело прокралась туда по-пластунски, со странным ощущением после обморока, будто пол поднимался в гору. Планируя побег, я вовсе не предполагала, что маршрут обернётся вот так:

Зубной ключ с клёкотом пережевал штифты в замочной скважине. Лифт откликнулся на вызов и приветливо отвёл дверь. Внутри я из последних сил сфокусировалась на сенсорах и выбрала кнопку со стрелкой вверх. Поехали. На полу подрагивали обрывки фольги. Такое создалось впечатление, что Трюфель убежал голым. Когда лифт остановился, я прижалась к стене, готовая юркнуть в незнакомый коридор. Дверь открылась.

И я оказалась лицом к черепу с Видрой во втором холле бентоса.

Но я ехала вверх! Вверх! Я ничего не перепутала, рядом ещё горела та самая кнопка со стрелкой. Видра был ошарашен не меньше меня, с разницей лишь в знаке сюрприза: плюс и минус.

— Так-так! — Вион-Виварий шагнул в лифт и распахнул жёсткие крылья скарабея. — А ну-ка, Эмбер, иди сюда!

Следом механический скат спланировал в лифт и хлестнул меня хвостом.

Бз-з.

* * *

Иногда (ах, Эмбер, не лги себе, с тобой это постоянно…) задним умом невероятное сознаётся очевидным. Что касалось меня, смело можно было поменять голову и задницу местами, никто бы и не заметил, да и соображалось бы лучше. А главное, своевременно. Я лежала на железной паутине карцера лицом вниз. Дъяблокова поняла, что я не понимаю. И нарочно отправила к Сомну, чтобы избавиться от глупой шчеры.

«…Платон считал, что икосаэдр символизирует воду».

И я, и Норман спотыкались, переходя из комнаты в комнату. Думали, из-за гипнотической расцветки пола.

Норман обнаружил связи между комнатами, которых там не должно было быть. А я списала их на минипорты. Умная дура.

Переползая из коридора в холл, я чувствовала, чувствовала же, что двигаюсь вверх. Но не верила ощущениям. Я всё-таки была чуть менее сумасшедшей, чем думала.

На самом деле схему бентоса следовало не расправить, а скомкать. Потому что череда пирамидальных комнат складывалась в икосаэдр:

Во втором лифтовом холле я оказалась практически вниз головой относительно поверхности клиники. Поэтому кнопка, которую я приняла за выход наверх, вела туда, куда и указывала. На дно. Дверь карцера отворилась и хлопнула. Под занавес самобичевания Видра объявил:

— Скриба Кольщик!

Кай… помоги…