Забытые крылья

Наталья Лирник, 2021

Исчезновение жениха незадолго до свадьбы кого угодно выбьет из колеи. Но Наташа не привыкла сдаваться и унывать. И, пока Максима ищет полиция, она едет примерять свадебное платье, веря в счастливое будущее. Светлане уже за сорок, но в ее жизни не осталось ничего, ради чего хочется по утрам вставать с постели. Она уезжает от мужа-иностранца, приводит в порядок старый семейный дом и устраивает в нем пансионат для одаренных детей. Но вскоре Света начинает понимать, что и этот проект ее больше не спасает. Надя уже двадцать лет не видела маму – и вот наконец встреча состоится. Но много ли радости это ей принесет? Надин брак трещит по швам, а жизнь подкидывает одно испытание за другим. И вроде счастье совсем близко◦– только руку протяни. Но хватит ли у нее смелости? Три женщины, три непростые жизни, три выбора между реальностью и фантазией, независимостью и узами законного брака. Какую дорогу они выберут? Что готовы принести в жертву своему счастью? И куда, в самом деле, исчез жених?

Глава 6

Утро вторника означало, что воспитанники пансиона сегодня будут заняты на мастер-классе с приглашенным художником из Москвы, а Надя отправляется на работу в свою страховую компанию.

Сегодня она решила не шокировать коллег богемным видом и оделась в привычном деловом стиле: брюки, белая рубашка и балетки. «Надо бы сделать маникюр, а я опять не записалась», — сокрушенно подумала она. Из-за переезда за город некоторые привычные моменты московской жизни выпали из поля ее внимания. Зато сколько появилось других, пусть и утомительных, но таких приятных!

Надя уселась за руль серой Alfa Romeo и несколько секунд прислушивалась к ощущениям: чуть пряный запах салона, ощущение руля под ладонью, холодная гладкость рычага переключения передач, уверенная поддержка спортивного сиденья.

Когда она выбирала себе машину, продавец в салоне — глубоко беременная миловидная женщина лет тридцати, видя Надины сомнения, сказала: «Машина — это эмоциональная покупка. Люди долго подбирают по параметрам, но на самом деле берут только то авто, в которое влюбились». И Надя разрешила себе влюбиться. Игрушка была дороговата для семьи, в которой только она и зарабатывала, — но кредит решил дело, и Надя ни разу не пожалела, что позволила себе эту машину. Сейчас, когда ездить доводилось не каждый день, удовольствие от вождения стало еще острее. Даже пробки по дороге из Кратова на Курскую и обратно не раздражали.

Надя много лет ездила в тишине, но сейчас, со сменой работы и образа жизни, мозг настоятельно требовал все новой и новой пищи — будто открылся много лет запертый портал. Она попробовала слушать в машине музыку, радио — и в конце концов остановилась на аудиокнигах. Сегодня ее ждал свежий детектив, в котором следователь средних лет разыскивал жестокого убийцу и попутно попадал в разные передряги. У героя, как и положено в нынешней литературе, был роковой недостаток — он сильно пил. Но при этом был интеллигентным человеком и эффективным специалистом. С одной стороны, это немножко бесило — Надя терпеть не могла алкоголиков, считала их распущенными прожигателями жизни. С другой — покойный Надин дед, хоть и не следователь, тоже был именно таким: вежливым и кротким, профессиональным и глубоко несчастным человеком, заливавшим пожар в душе горючими жидкостями. Поэтому следователь все же вызывал симпатию, и книга, несмотря на очень замысловатый сюжет, казалась достоверной. Дорога до офиса пролетела незаметно.

* * *

— А где Наташа Набокова? — обратилась Надя к дежурившей за стойкой Алене. Девушки дружили, но было странно, что сотрудница отдела кадров сидела на месте референта департамента.

— Она приболела, кажется. По врачам ходит. А что? — В ярко накрашенных глазах блондинки зажегся хищный огонек, и Надя поняла, что Алена в курсе истории с визиткой исчезнувшего жениха. Наташины походы по врачам в офисе уже даже не обсуждали: это была просто привычка абсолютно здоровой молодой женщины, которой не хватало внимания.

— Нет, ничего, просто удивилась, что ее нет. — И Надя быстро прошла в кабинет, который пока сохраняла за собой. Ее бизнес-дипломы и сертификаты по-прежнему висели в рамках на стенах, и даже коллекция орхидей чувствовала себя неплохо: ванды и фаленопсисы с лепестками, словно вылепленными из полупрозрачного воска нежных оттенков, стойко переносили участившиеся разлуки с хозяйкой. Надя проверила грунт, опрыскала цветы и, попросив Алену принести кофе, села к компьютеру.

Сегодня работы было много: из региональных отделений компании пришли планы по предстоящим выплатам. И хотя в многолетней Надиной практике действительно сложных ситуаций с попыткой выманить у страховщиков большие суммы было немного — по пальцам одной руки пересчитать, она каждый раз прилежно и тщательно проверяла все документы по страховым случаям.

Через два часа напряженной работы глаза саднило, будто в них сыпанули горячего песка, и Надя решила сделать перерыв. Чтобы не искать потом в длинном списке, на чем остановилась, она открыла новый кейс — так легче будет включиться в процесс после перерыва. И, бросив беглый взгляд на имя получателя выплаты, ощутила электрический импульс тревоги: «Максим Воронцов». Она не глядя ткнула в кнопку интеркома и произнесла:

— Алена, принесите, пожалуйста, еще кофе. И воды. — И, подавшись всем телом к компьютеру, начала пролистывать дело о страховании объекта строительства в Тверской области.

* * *

Телефон Бабаева не отвечал. Начальник департамента в последние годы часто пропадал в поисковых экспедициях — начав с изучения биографии репрессированного деда, он так увлекся, что теперь все отпуска проводил в региональных архивах или в лесах в компании одетых в камуфляж поисковиков. Новое дело оказалось для него даже важнее личной жизни: когда молодая жена, разочарованная необычным образом жизни своего зрелого и успешного мужа, подала на развод всего через четыре года после свадьбы, он с ней даже не спорил — баба с возу… Хватит, находился уже в упряжке в первом браке, теперь хочется делать то, чего душа просит.

Бабаев мог застрять в лесу дня на три, без связи и интернета, и тогда Наде полагалось принимать решения самой. Правда, пока делать этого ей не приходилось: последнее крупное мошенничество они с Бабаевым накрыли вместе, три года назад. После того случая Надя и стала замом Александра Александровича, и он вполне серьезно называл ее своим боевым соратником — шеф вообще любил военную терминологию. Если бы Надя сейчас была его замом, как прежде, колебаний было бы меньше. Но она всего лишь советник. А кейс не давал покоя. Сумма страховки была огромная: восемьдесят миллионов с хвостиком.

— Алена, скажите, когда Александр Александрович вернется в офис? — Надя разговаривала с интеркомом напряженным, сухим голосом, который не прибавлял ей популярности у сотрудников.

— Он оформил отпуск на десять дней, Надежда Юрьевна, — мгновенно ответила Алена, которая, узнав о разводе Бабаева, не спускала с него глаз и в прямом, и в переносном смысле.

— Очень хорошо. — Металла в Надином голосе прибавилось, и Алена на другом конце провода скорчила интеркому ехидную гримасу.

На самом деле ничего хорошего не было. Кейс выглядел вполне нормальным, но имя… Имя не давало Наде покоя. Она поставила на дело о страховом случае визу «расследовать» и, немного посидев в тишине, набрала еще один номер.

Прохоров снял трубку после первого гудка.

— Павел? Это Надежда Невельская. У меня есть для вас информация.

* * *

В тот вечер Надя добралась до Кратова совершенно обессиленная. После изнурительных колебаний с этим страховым делом, разговоров с Прохоровым и закрытия отчетов пришлось еще ехать по магазинам, чтобы купить необходимые для пансиона материалы и продукты. Когда Вадим позвонил и снова начал рассказывать о подготовке к вернисажу, Надя только хмыкала, охала и ахала — на настоящую реакцию сил не было. Она механически вела машину, мечтая уже закончить разговор, и чуть не отпустила руль, когда Вадим произнес:

— Я пригласил на открытие выставки Марину Юрьевну. Она прилетит накануне.

— Мама?.. — В повисшей паузе Наде показалось, что она не слышит ни звуков машины, ни собственного дыхания, ни пульса. — Когда она прилетает, Вадим? Каким рейсом?

— Дневным из Праги, накануне вернисажа. Всего на три дня, у нее там работа, она не смогла надолго вырваться.

— И как вы договорились… без меня… — Надин голос задрожал. Она не ожидала от себя такой бури эмоций — пожалуй, этот день оказался слишком богат событиями.

— Надя, не глупи. Она очень хочет видеть и тебя, и Лешку. И конечно, я бы тебе все рассказал — вот и рассказываю, вот прямо сейчас…

Вадим говорил мягко, как только мог. Конечно, жаль, что приходится сообщать Наде такую важную новость по телефону, но тянуть дольше невозможно, до приезда тещи осталось совсем мало времени.

— Да, хорошо. Ты прав. — Надя тряхнула головой и сказала решительно: — Как вы договорились с ней? Ты встречаешь? Где она будет жить?

— Я собирался встречать в аэропорту, а жить Марина хотела где-то у подруги. Кажется, Лариса? Я не запомнил.

— Нет, так не годится. Я поеду встречать. И поселю ее в Сокольниках или в Кратове. Места всем хватит.

— Если Марине будет удобно жить на Плющихе, я с удовольствием. Приезжайте вместе. Лешкина комната пустует, Марина ведь как раз там и жила.

— Спасибо, Вадь. Не хочу тебя беспокоить. Тем более у тебя выставка на носу, а нам с мамой надо о многом поговорить. — Надя уже выехала за МКАД и почувствовала, как город ослабляет хватку на ее горле. — Двадцать лет — не шутка.

— Конечно, Надюша. Я понимаю. Рад, что вы встретитесь по такому поводу и наконец все сможете обсудить.

— Спасибо, да. И за повод спасибо. — Это прозвучало слегка иронично, но Надя не стала извиняться. К Вадиму наконец пришел успех, который понижает чувствительность к мелким уколам. — Вадь, прости, я устала сегодня очень, давай прощаться? Я уже подъезжаю, сейчас буду разгружаться…

— Конечно, конечно!

Хотя с момента ее переезда за город прошло уже достаточно времени, она до сих пор не привыкла к этому новому Вадиму: сговорчивому, мягкому, предупредительному. Общаться с ним стало гораздо удобнее, чем раньше, но в этой перемене было и что-то несимпатичное. Двадцать лет отстраненности, погруженности в себя, длинных приступов мрачной задумчивости и чуть ли не грубости — и вот, пожалуйста. Стоило уйти из дома — и он мил и нежен, чуть ли не игрив.

«Мне бы радоваться, а я злюсь», — упрекнула себя Надя, останавливая машину перед воротами дома.

* * *

Надя звонила с дороги, но Света не сняла трубку. Может, включила беззвучный режим? Ложится она поздно, и каждый раз, когда уставшая Надя приезжает из Москвы после рабочего дня в своей страховой и вечернего объезда гипермаркетов и художественных магазинов, подруги вместе перетаскивают покупки в дом. Сейчас, по их меркам, и вовсе не поздно, но Светка не откликается.

Надя сама открыла ворота, загнала машину в гараж и, с удивлением глянув на светящееся окно гостиной, вошла в дом. Дверь была не заперта. Значит, Света еще не ложилась, ведь на ночь дверь всегда закрывали на ключ.

— Свет? Света! — Дети, конечно, уже спят, но даже негромкий зов подруга обычно слышала.

Тишина.

На кухне, окна которой не было видно от входа, тоже горел свет. У шкафчика под раковиной валялась пустая бутылка из-под водки — похоже, недорогой, такой марки Надя даже не знала. Но в остальном был полный порядок. Сунув бутылку в ведро, она заглянула в шкаф над раковиной и увидела в сушилке поблескивающую свежевымытую рюмку. «Да что же происходит, в самом деле?» — Надя быстро поднялась на второй этаж и подошла к спальне Светланы. Оттуда доносился негромкий храп.

«Мужика привела? — предположила Надя, но сразу отмела эту мысль. — Не при детях же».

Преодолевая смущение, смешанное со страхом, Надя просунула голову в неплотно прикрытую дверь и увидела, что полностью одетая Светлана лежит поверх одеяла, широко раскинув руки, и храпит. В комнате сильно пахло перегаром. Надя с отвращением поморщилась:

— Это еще что за номер? Она тут полы водкой мыла, что ли? — Передернув плечами, Надя спустилась вниз, заперла входную дверь и начала готовиться ко сну.

Нет, Светка не могла напиться до отключки, это просто невозможно. Она же не алкоголик. Видимо, просто устала, ну, может, выпила рюмку, чтобы лучше заснуть, и с непривычки ее сморило. Запах, конечно, в комнате ужасный, но, может, она случайно пролила водку, например, на футболку?

«Пойти ее раздеть?» — прикинула Надя, но весь жизненный опыт сразу воспротивился этой мысли. Она с детства знала, что раздевать и укладывать пьяного — дело тяжелое и небезопасное. Пьяный может ударить, его может стошнить, да и переворачивать невменяемого человека, снимать с него одежду — то еще удовольствие. Дед Юрий Иванович, который тихо и горько пил всегда, сколько помнила Надя, проходил через разные стадии падения на глазах у жены, дочери и внучки. И если у Марины периодически возникали порывы «уложить по-человечески», то Галина Дмитриевна была категорична: напился, значит, пусть валяется. Проснется — разберется сам. В последние годы жизни, которая получилась у него совсем короткой, всего-то шестьдесят два года, Юрия Ивановича не раз приносили домой в состоянии полного анабиоза. Приносили, стыдясь и отводя глаза, соседи или коллеги, перед которыми было особенно трудно держать хорошую мину.

Но, открывая дверь людям, заносившим в квартиру бесчувственного инженера Семенова, домашние напускали на себя строгий и отстраненный вид. Это умела даже Надя, которая пересеклась с дедом в жизни всего на десять лет. Их отстраненная реакция была максимально удобной для всех: не роняла достоинство участников сцены, не требовала ни от кого эмоциональных вложений. Принесли, положили, спасибо, до свидания. Рыдать, извиняться, показывать слабость — кому бы от этого стало легче? Повинуясь воле Галины Дмитриевны и щадя ее чувства опозоренной и нелюбимой жены, Марина и Надя принимали отчаянное пьянство отца и деда с горьким фатализмом.

У правила «проснется — разберется» был еще один плюс: игнорируя дурно пахнущее существо, храпящее на полу в прихожей, они как будто продолжали вести нормальную жизнь. А дед действительно всегда разбирался сам: просыпался, поднимался и кое-как добирался до ванной, откуда примерно через час появлялся вполне выпрямившийся, чисто выбритый (конечно, электрической бритвой, потому что руки у него дрожали почти постоянно) — и с независимым мрачным видом шел на кухню, чтобы пропустить маленькую перед работой. Щедро облив шею и щеки французским одеколоном из большого, похожего на сосульку флакона с притертой пробкой, Юрий Иванович уходил на службу. Несмотря на тяжелую зависимость, он оставался классным специалистом. Марина пару раз заикнулась о лечении, но Юрий Иванович кодирование или другую наркологическую помощь отверг категорически, а насильно вылечить пьющего человека, как известно, нельзя.

Надя тихонько заглянула в детские спальни и убедилась, что все кровати заняты мирно сопящими воспитанниками.

«Не буду я ее трогать, — решила Надя. — И детей разбудим, и ей весь сон собью. Пусть отдохнет. Ничего, утром проснется, приведет себя в порядок, и все будет хорошо».

Перетащив покупки в дом, Надя поняла, что в последние дни уместилось какое-то невероятное количество событий — и это даже хорошо. Иначе от новости о приезде мамы она бы, наверно, не спала неделю. Раньше у нее часто случалась бессонница, а в Кратове нужда в снотворном отпала. Потянувшись к лампе, чтобы выключить свет, она взглянула на массивную, сплошь покрытую причудливой резьбой металлическую шкатулку на столике у кровати.

«Забавно получается. Я снова в доме, который обожала с детства, и рядом мамина шкатулка. Кажется, чтобы по-настоящему повзрослеть, нужно научиться возвращаться в прошлое», — подумала она и соскользнула в сон.