Зеркало чужой души

Наталья Лариони, 2023

Она была осуждена на пожизненное за двойное убийство, но вышла на свободу. Сын мертв, все против нее, и только единственная надежда, что она невиновна, позволяет ей двигаться дальше, но тут начинают происходить загадочные смерти. Кто-то явно не хочет, чтобы она раскрыла тайну давно минувших дней. Удастся ли главной героини противостоять тому, кто желает ее смерти, когда так некстати ее настигла любовь.

Глава 4

Мертв, мертв, мертв. Одно слово билось в голове, пульсируя в висках. Оливия едва стояла на ногах, опираясь на Артуро, она балансировала на грани безумства. Одно короткое слово лишило ее всего: надежды, веры, спасения, смысла. Сын, ее маленький Санти, она все эти годы жила и тешила себя иллюзией, что однажды они встретятся. Она верила, что он ее ждал. Она вытаскивала себя из омута отчаяния все долгие годы в камеры одним его именем… теперь же за одну секунду все стало ничем.

Оливия цеплялась за Артуро из последних сил, он прижимал ее голову к своему плечу одной рукой, второй поддерживал под спину. Стон стих, она лишь вздрагивала, Артуро прижался щекой к ее волосам и еще сильнее обнял ее. Впервые за долгие годы она услышала звук другого сердца. Родного. Оливия чувствовала это, но не понимала, зачем? Для чего? Ее ноги подкосились, пальцы разжались, и они вместе медленно опустились на пол.

Артуро помог ей облокотиться о спинку дивана, и сел с ней рядом. Оливия остро чувствовала его присутствие рядом. Она подтянула ноги и обняла колени, словно находилась в своей камере, только в этот раз спиной она упиралась в мягкую обивку дивана, ее израненная кожа спины, сквозь грубую ткань рубашки, прижималась к мягкой ворсистой ткани.

Артуро вытянул ногу, вторую согнул в колене и положил на нее руку, второй рукой обнял сестру за плечи. Они молча сидели рядом друг с другом. Для Оливии было обычным делом молчать, он же смотрел перед собой. Они на мгновение вернулись в свое детство, когда сидели вот так же перед диваном, а няня на кресле читала им волшебную историю. Только тогда, много лет назад, именно Оливия обнимала его, чтобы ему было не страшно. Реальная жизнь оказалась намного страшнее прочитанных им в детстве книг.

Оливия вновь начала дрожать. На этот раз холод возвращался медленно, проникая в кровь, он леденил ее душу. Потихоньку рука Артуро сползла с ее плеч, он поерзал, увеличивая расстояние между. Всего на какие-то минуты, они стали близкими людьми, пока не вспомнились взаимные обиды и упреки, и мост, брошенный через пропасть взаимных претензий, растворился в молчании.

— Как это произошло? — тихим сиплым голосом спросила Оливия.

Она положила подбородок на коленки. Артуро повернулся к ней, ее хрупкие плечи сотрясала дрожь. Она сидела, собравшись в комочек, словно старалась занимать как можно меньше места, словно пыталась обратиться в ничто. Он стянул другой плед с дивана и накинул ей его на плечи. Простой жест вызвал в ней целую бурю эмоций. Никто о ней не заботился долгие годы. Оливия взглянула на него, Артуро поправил плед, укутал ее.

— Заболеешь, — снова предупредил он ее.

Она лишь пожала плечами. Кого это могло интересовать? Она осталась совершенно одна. Оливия мечтала об одном — увидеться с сыном, чтобы вымолить у него прощение, чтобы быть с ним, заботиться о нем.

— Как? — повторила она свой вопрос, смотря на Артуро.

— Произошел пожар, — он отвернулся.

Оливия нахмурилась.

— Няня не досмотрела, — Артуро скрестил пальцы рук, расположив руки на коленях. — В тот день дул сильный ветер. Они побежали смотреть лошадей. Кто-то бросил окурок, начался пожар, конюшня обрушилась. Их хватились не сразу, все спасали лошадей, — он говорил с остановками, тяжело вздыхая. — Он, — Артуро закрыл глаз, словно собирался с духом, чтобы сказать, — его раздавило, — прошептал он, не открывая глаза. — Санти не удалось спасти, у него не было ни единого шанса. Извини.

Извини? Оливия раскачивалась, пытаясь осознать, пытаясь принять ужасную смерть сына, она покачала головой, не веря, не принимая. Она доверила ему самое ценное, что у нее было — жизнь ее сына, и он просил у нее прощения, словно жизнь ее сына ничего не стоила для него?

— Это случилось через полгода после твоего суда, — он открыл глаз.

— Почему няня его оставила? Кто бросил окурок? Почему начался пожар? — спросила Оливия. — Что Санти делал там? Почему никто не смотрел за ребенком? Почему спасли лошадей? Почему никто не спасал моего сына?

Она задавала вопросы, понимая, что все они не имели никакого смысла, Санти уже было не вернуть, но он хотела знать. Она хотела знать все в мельчайших подробностях.

— Почему няня оставила его одного? Почему никому не было дела до моего сына, Артуро? — Оливия повернулась к нему. — Ты дал мне слово, что позаботишься о моем сыне, — напомнила она. — Почему мне никто не сказал, что мой сын погиб?

— Я не мог, — он опустил голову. — Я не мог тебе этого сказать.

— Ты решил, что мне лучше не знать? Ты решил, что со мной лучше не видеться? Почему ты такой бесчувственный, Артуро? — Оливия смотрела прямо перед собой.

— Это была милость, — прошептал Артуро. — Смерть Санти, — он замолчал, посмотрел на нее, — смерть Санти ты бы не пережила.

Оливия понимала, что ее брат был в чем-то прав, но зачем она тогда вообще жила, зачем ее освободили? Зачем? Оливия опустила голову на колени и закрыла глаза. Они играли, смотрели лошадей. У него не было шанса. У кого он был? Они?!

— Кто они? — спросила Оливия, не поднимая головы, уже зная ответ, слишком был он очевиден.

— Макса, они же всегда играли вместе, — напомнил он. — Первого достали Санти, — продолжил Артуро.

Достали. Ее не было с ним рядом, она не смотрела за ним. Это она виновата в том, что ее сын не вырос. Она выписала ему смертный приговор, когда нажала на газ в тот день. Все было слишком поздно, ее сын был уже мертв. Оливия стиснула губы, посильнее зажмурилась, еще крепче обняла колени.

— Потом уже вытащили Макса, он сильно обгорел, — слова брата причиняли ей огромную боль, они вырывали кусочки из ее итак израненной души.

Максимилиано, значит вот откуда у него шрамы. Она так ясно вспомнила его лицо. Вы убили мою маму! Всплыли в памяти его обвинения. Она виновата во всем, даже в шрамах Максимилиано, виновата в смерти своего сына. Была бы с сыном рядом, не пошел бы он на конюшню, ничего бы с ним не случилось, и Максимилиано не пострадал бы.

— Макса сразу же отправили в больницу. Потом Рейнальдо увез его заграницу, прогнозов никто не давал, — он кивнул, — никто не верил, что он выживет, — Артуро пожал плечами, словно и сейчас не верил в то, что Макс выжил. — Вернулись они через три года. Максимилиано выжил, — закончив, Артуро выдохнул, словно отчитался.

Она все эти годы жила только тем, что сможет увидеть сына, и сейчас Оливия никак не могла принять, что увидит его могилу. Она вышла, чтобы жить, в то время, как ее сын давно умер. Оливия много раз представляла, каким вырос ее мальчик, но ее мальчик остался ребенком, ее маленьким Санти. Она не пропустила его жизнь, она пропустила его похороны. Все, что она могла — это положить цветы на его надгробие, у нее осталось только это — ходить на могилу сына.

— Я не хочу жить, — прошептала она.

Артуро вздрогнул и повернулся к ней.

— Зачем мне жить, Артуро? — она взглянула на брата. — Какой смысл в моем освобождении? Я не понимаю, — она покачала головой. — Я не понимаю, как жить?

Артуро молчал. Оливия смотрела на брата. Что он мог ей сказать? Она виновата, не нажала бы на газ, несчастья с Санти не случилось бы.

— Для чего мне жить дальше? — она задавала этот вопрос снова и снова.

Артуро внимательно смотрел на нее.

— Что ты хочешь? — спросил он.

— Я хочу увидеть его могилу, — попросила она.

— Сейчас ночь, — Артуро покачал головой, — утром, — он посмотрел в окно, в которое стучали струи дождя.

Впервые за все года, проведенные в тюрьме, ей хотелось, чтобы не наступало утро. Оливия ничего не хотела, кроме одного — вернуться в камеру, в те четыре стены, когда она еще ничего не знала о смерти сына, тогда у нее хотя бы была надежда, какой-то смысл. Тюремщик был прав — она не сможет, потому что просто не хотела. Хотела только одного — быть с сыном, увидеть его. Еще пятнадцать минут назад она верила в то, что все выдержит, но к смерти сына оказалась совершенно не готовой.

— Отвези меня сейчас, — попросила она. — Отвези и оставь там.

Ей хотелось оказаться на кладбище, упасть на холодную могильную плиту. Она не хотела больше ждать ни одной минуты, ни одного мгновения.

— Утром, — он словно наказывал ее, заставлял ждать. — Я отвезу тебя утром, а потом поеду решать дела.

Он встал и отошел от дивана. Оливия, сидя на полу, укутавшись в плед, смотрела на него снизу наверх.

— Мне нужно решать дела, если ты помнишь, то у нас много проблем. И самая главная — это Рейнальдо Домингес, — Артуро подошел к барной стойке.

— Проблемы у тебя, — устало прошептала Оливия, зажав уши руками. — Я ничего не хочу знать, — отмахнулась она. — Я ничего не хочу. Я хочу к своему сыну.

Она попыталась встать. Зачем? Оливия опустилась на пол. Как будто бы в камере, но все было уже не так. Спина упиралась в мягкую обивку ворсистой ткани, несмотря на то, что она практически согрелась, Оливия продолжала кутаться в плед. В камере у нее хотя бы была вера в то, что сын был жив, что она могла бы стать частью его жизни.

— Ты как всегда взваливаешь все на меня! — повысив голос, начал Артуро, не поворачиваясь к ней.

— Не кричи, — сразу же одернула его Оливия. — Я не привыкла к шуму, пожалуйста, — попросила она.

Сестра смотрела на брата. Она только что узнала о смерти сына, Артуро уже пережил эту трагедию, для нее все еще было живое, явное.

— Санти умер, его не вернуть, нужно подумать о том, кто жив, у меня есть дочь, — сообщил он.

Оливия чуть повела головой. Дочь. Она даже не спросила его, как он жил. Уже открыла рот, чтобы задать вопрос, но зачем? Она не хотела ничего знать. Сейчас не хотела.

— Тебе ничего не интересно! — рассердился Артуро. — Ты как всегда интересуешься только самой собой.

— Артуро, — Оливия нашла в себе силы встать. — Я только что вышла из тюрьмы, я только что узнала, что мой сын умер, что ты от меня хочешь? — она сбросила плед с плеч.

Он мягкой грудой упал к ее ногам. Она стояла перед ним в широких штанах, которые болтались на ней, и рубашке, скрывающей ее тело, с растрепанными поседевшими волосами. Темные круги под глазами выдавали ее нечеловеческую усталость. Она вздрагивала от каждого шороха, все звуки были для нее новыми, незнакомыми. Даже Артуро, ее брат — она был для нее чужим, далеким.

— Я хочу, чтобы ты приняла решение — что дальше делать с фирмой? По твоей вине у нас нет контрольного пакета, из-за твоего решения дать право распоряжаться всем Маркусу, — он вновь и вновь укорял ее в делах минувших дней.

Оливия обхватила себя руками. Он отчитывал ее, как девчонку, словно это все имело какой-то смысл, как будто бы это все могло еще что-то исправить.

— Прошлого не изменить, — заметила она и поморщилась, пустота в голове обернулась ноющей болью в висках. — У тебя есть моя доверенность, делай, что считаешь нужным.

Артуро стиснул зубы и покачал головой. Оливия на мгновение задержалась, как будто бы хотела спросить… спросить разрешения уйти. Вздрогнув, повернулась, сбрасывая оковы плененного сознания, она не в тюрьме, она у себя дома, на своем ранчо. Оливия медленно пошла по коридору, желая остаться одна.

Темнота не пугала, она прекрасно ориентировалась и видела. Оливия осторожно толкнула дверь. Ее комната. Она уже не помнила запахи, пальцы нащупали включатель. Уже не зажмурилась от яркой вспышки. Двуспальная кровать сразу же бросила в глаза — здесь она зачала Санти, здесь узнала об измене мужа и его предательстве. Она медленно осматривалась — все родное и в то же время незнакомое. Нет, просто забытое. Картины на стенах, трюмо, диван, гардеробная.

Оливия распахнула двери гардеробной. Шелковая пижама, халат, носки и тапочки. Она взяла это все в охапку и прошла в душ. Раздеваясь, она словно оцепенела, чтобы не думать о том, что он смотрел, делала все механически. Включила воду, намылилась и замерла. Никто не смотрел, его не было, его больше не существовало в ее жизни. Тюремщик остался в тюрьме. Оливия начала истошно тереть кожу, пытаясь смыть всю грязь, в которой он ее искупал, смыть его запах, которым она была пропитана насквозь.

Она терла и терла кожу, намыливалась и смывала, пока не всхлипнула. Его больше не было, он не стоял позади нее, не наблюдал за ней, не торопил, не комментировал. В ванной раздавался лишь шум воды, а она как будто бы слышала его тяжелое дыхание. Оливия схватила с полочки бритву мужа, маленькое оружие, ее небольшая защита и повернулась, сжимая бритву в руке. Тюремщика не было. Она держала бритву наготове, встав в стойку.

Оливия стояла и смотрела, вода капала с ее тела, а она ждала, ждала, когда появится тюремщик. Она готова была нанести удар в его сонную артерию, в этот раз бы не отступила. Сердце гулко стучало в груди. Позади нее лилась вода, а она все ждала, пока не начала дрожать. Оливия резко развернулась и выключила воду, держа наготове в руках бритву.

Она вышла из душевой кабинки, несколько раз замирала, оборачиваясь, выбрасывая руку вперед, защищалась от невидимого врага. Наскоро вытерлась и оделась. Она так торопилась, подгоняя себя, избегая смотреть в зеркало, осознавая, что его не было, что она одна в ванной, но подкожно все еще чувствовала его незримое присутствие в ее жизни.

Шелк холодил кожу, вызывая неприятные ощущения, а ей так хотелось согреться. Оливия натянула носки, сбросила покрывало на пол. Она выключила верхний свет, оставив ночник, нырнула под теплое одеяло, слегка вздрагивая. Оливия лежала на большой кровати, теряясь в ней. Она хотела выключить ночник, но услышав шум в коридоре, вздрогнула и оставила свет включенным, впервые за двадцать лет она испытала совершенно другой страх.

Она тяжело дышала, словно пробежала марафон. Сердце гулко стучало в груди. Оливия сжимала бритву, понимая, что он не придет, что тюремщик далеко. Она оказалась неготовой к тому, чтобы оставаться одной в своем собственном доме. Доме, где больше не раздастся смех ее сына.

Санти. Ее маленький сынок, навсегда оставшийся маленьким мальчиком. Оливия смотрела на тени, отбрасываемые ночником, не замечая, катившихся слез. Она плакала тихо, беззвучно, лежа в своей кровати. Уже свободная, но не понимающая, зачем ей была нужна эта свобода, зачем ей нужно было жить дальше, сжимала в руке бритву мужа, предавшего ее и их сына, как средство защиты или как средство спасения…

…

— Если вы рассматриваете это, как спасение, то да, Оливия Торрес сейчас на свободе, — Исабель решилась взглянуть на спину Рейнальдо, пока он отвернулся.

Она прекрасно понимала, что этот разговор должен был состояться. Она не могла вечно прятаться от него. Ткань синей рубашки натянулась на его крепких плечах.

— Ты спасла Оливию Торрес из тюрьмы, ты ведь так выразилась? — уточнил Рейнальдо, стоя около окна.

Он бросил всего лишь один взгляд на закрытые шторами окно, пока еще зарытые, но она уже где-то близко. Оливия Торрес скоро появится в офисе, и все кардинально изменится, если он не успеет решить все дела. Мужчина повернулся к ней.

— Сеньор Рейнальдо, — Исабель опустила взгляд, — вы сами говорили, что я хороший специалист, — начала она.

— Я этого не отрицаю, — согласился он с ней, стискивая зубы.

Ему хотелось смести все со стола, хотелось, чтобы, сдерживаемые им ярость и гнев, нашли свой выход, выплеснулись наружу, но он стоял и смотрел на девушку, сунув руку в карман, все еще контролируя себя.

— Я просто пересмотрела дело Оливии Торрес и подала апелляцию, — призналась она.

Глаза Рейнальдо сузились, желваки играли на его скулах.

— Я понимаю, что Оливию Торрес обвинили в смерти вашей супруги, — Исабель решилась вновь посмотрела на него.

— Ее именно за это посадили, а также за то, что она убила своего собственного мужа, — напомнил Рейнальдо.

— Да, — кивнула Исабель, — так вот, — она страстно желала, чтобы он ей поверил, — я проверила ее дело, никто никогда не писал апелляцию, — Исабель не знала, стоило ли ей рассказывать ему все или нет.

— Значит так было нужно, — ответил Рейнальдо.

— Кому? — встрепенулась девушка? — Кому было нужно, чтобы к ней никого не пускали, вы знали, что ни один человек не получил с ней свидания?

Рейнальдо нахмурился. Он никогда не задавался этим вопросом: как и где содержалась Оливия. Он просто знал, что она в тюрьме.

— Что ты имеешь ввиду? — Рейнальдо отодвинул кресло и присел. — Что если бы я захотел с ней увидеться, мне бы не дали разрешения.

Исабель сделала шаг к нему:

— Нет, сеньор, я неоднократно запрашивала, мне все время отказывали, — она смотрела ему в глаза, мысленно моля, чтобы он поверил ей. — Вы всегда были справедливым человеком, — она замолчала, смущаясь, — вы же понимаете, что это ненормально. Ее словно похоронили там. Почему?

— Потому что она убила двух человек! — напомнил Рейнальдо, вставая.

— Двадцать лет разве недостаточный срок? — спросила Исабель.

Рейнальдо пристально смотрел на нее, а потом повернулся. Двадцать лет? С одной стороны, очень много, а с другой стороны ничтожно мало.

— Я понимаю, что вам неприятно, — начала Исабель.

— Ты понимаешь? — Рейнальдо ударил кулаком по столу.

— Да, — Исабель судорожно сглотнула, кашлянула, — можно, — она указала на стакан с водой, стоявший на его столе.

Рейнальдо кивнул. Ему хотелось взять самому этот стакан и плеснуть ей в лицо, чтобы отрезвить, чтобы она наконец-то поняла, что сделала, чтобы поняла, сколько жизней перевернула с ног на голову.

— Спасибо, — она поставила стакан на стол. — Я могу понять, — слегка севшим голосом произнесла она, — я могу вас понять, вы потеряли жену, а я потеряла отца.

Рейнальдо качнул головой:

— Не понимаю, — пожал он плечами.

— Мой отец умер. Он вел дело Оливии Торрес, — призналась она.

— Как одно относится к другому? — потребовал он объяснений.

Рейнальдо расхаживал по кабинету, он не мог сидеть, не мог стоять. Ему хотелось действовать, но у него были связаны руки. А если она…, а если он…

— Я не знаю, — всхлипнула Исабель, — просто по тому делу, которое представлено, понимаете, там недостаточно доказательств.

Рейнальдо остановился и развел руки в стороны:

— Какие тебе нужны доказательства, Исабель? Она сама признала свою вину, полностью призналась в совершенном ею преступлении! — он смотрел ей прямо в глаза.

Исабель кивнула:

— Я изучила все очень хорошо, вы же знаете меня, сеньор, — она снова кашлянула, взглянула на пустой стакан.

Он не отпустит ее за водой, поняла Исабель, да и просить было неловко, чтобы он позволил ей сходить в приемную за водой.

— Что ты хочешь сказать, Исабель? — прямо спросил он ее.

На ее глазах выступили слезы:

— Я вам скажу, только я…, — она вздрогнула, она не хотела признаваться ему во всем, — я думаю, — она кивнула, — я считаю, что Оливия Торрес отсидела свой срок, по ее делу, которое я представила на пересмотр, на основе всех приложенных доказательств и улик против нее, судья признал, что двадцать лет для Оливии Торрес достаточный срок, по этому ее отпустили.

Выпалив все на одном дыхании, Исабель выдохнула. Вроде бы сказала все так, как есть, как она представила в суде, все правда, умолчав об одном, что в деле отсутствовали фотографии, экспертизы, может быть они и были, были конечно — иначе бы суд отменил слушанье, но потом были либо заменены, либо вообще убраны. Ее отец это и обнаружил, за что и поплатился своей жизнью, оставив их сиротами с братом. Исабель свято в это верила — ее отец пожертвовал своей жизнью, пытаясь спасти Оливию Торрес, она закончила его дело. Оливия Торрес жива и на свободе.

Рейнальдо молчал. Он не знал, что ей ответить. Суров ли был приговор — пожизненный срок, справедливы ли были слова Оливии, ему было ясно одно — он не хотел, чтобы Оливия Торрес приближалась к офису, он не хотел видеть ее в ее собственном кабинете. У этого кабинета будет свой хозяин, и он уже решил кто, осталось только одно, чтобы Артуро Торрес подписал документы.

— Вы меня уволите, сеньор? — Исабель задала самый главный вопрос.

Вопрос, которым пытал ее брат вот уже столько дней. Вопрос, от ответа которого зависела их жизнь с братом. Исабель смотрела на мужчину. Он перестал ходить из угла в угол. Остановился около окна, его взгляд был направлен на другое, закрытое шторами — окно кабинета Оливии Торрес. Исабель стоило огромных усилий попасть на работу к Рейнальдо Домингесу, и теперь из-за слова, данное ею дедушке, она могла потерять все.

Исабель с пятнадцати лет знала, о последнем деле ее отца, дедушка неоднократно ей рассказывал, словно сказку, садил на колени и говорил. Он не верил, что его сын умер от сердечного приступа, о чем говорил Исабель. Дедушка так и говорил: «Твой отец не мог умереть. Его смерть связана с его последним делом. Если бы я только мог его посмотреть.» Исабель дала слово дедушке, что она все узнает, и первое, что она сделала, когда попала на практику — подняла это дело — дело Оливии Торрес, сеньоры из высшего общества. Она изучала его, читала, перечитывала и понимала, почему это дело стало последним в жизни ее отца. В этом деле не хватало много деталей, на которые она хотела получить ответы. Исабель сразу же подала прошение на встречу с Оливией Торрес, и получила отказ. Тогда и началась ее упорная борьба за свободу Оливии. Она понимала одно, Оливия поможет ей узнать, почему умер ее отец. Порой сомнения закрадывались в ее душу, правильно ли она поступала, может быть она сама себе все придумала, может быть у дедушки уже тогда начиналась деменция, и он ввел ее в заблуждение? А потом она читала дело Оливии, и убеждала себя в обратном. Если бы она могла бы с ней поговорить, но не могла, ей запрещали. И даже сейчас, когда Оливия уже на свободе, Исабель никак не могла с ней встретиться, чтобы наконец-то услышать от нее ответы на свои вопросы. Девушка даже не хотела предполагать, что у Оливии не было ответов. Она свято верила, что Оливия поможет ей раскрыть подробности смерти ее отца, здорового мужчины, никогда не жалующего на здоровье, иначе она никогда не сможет доказать, что отец был честным полицейским.

Рейнальдо уперся одной рукой об стену, вторую руку сунул в карман. Словно статуя, замер, выжидая или ожидая.

— Сеньор? — она чувствовала, как тонкая струйка пота стекала по ее спине, ладошки стали влажными и липкими, в горле все пересохло. Ей хотелось, чтобы он ответил, дал ей временное успокоение.

— Ты можешь идти, — отозвался Рейнальдо, не поворачиваясь к ней. — У тебя документы, которые ты должна подготовить. Они должны уже быть готовы! Мне они могут понадобиться в любую минуту! Ночь будет долгая.

Исабель выдохнула — отсрочка. Это уже радовало ее, небольшая, но она пока работала, пока еще могла приходить в этот офис, могла надеяться на то, что Максимилиано простит ее, что все еще могло стать, как прежде или как-то иначе, лучше, теперь все зависело от Оливии, им необходимо было встретиться как можно скорее, чтобы Исабель успела ей рассказать, но, девушка мысленно застонала — ей нужно было идти и заниматься документами. Она устало вздохнула и направилась к столу. Сеньор Рейнальдо ее хотя бы выслушал…

…

— Он не хочет меня слушать, — Эва бросила сумочку на столик и плюхнулась на диван. — Мама, вот как мне заполучить его.

— Милая, — Глория присела на кресло и сбросила туфли, — вот зачем он тебе? Он же в отцы тебе годится. Обрати внимание на Максимо, он молод, красив, умен, и какие у него перспективы.

— Мама, — в ее голосе послышалось раздражение, — опять ты за свое, и почему ты Макса зовешь Максимо?

Глория улыбнулась:

— Мне нравится это имя, — она потянулась в кресле. — Почему я не могу его так называть?

Конец ознакомительного фрагмента.