Зеркало чужой души

Наталья Лариони, 2023

Она была осуждена на пожизненное за двойное убийство, но вышла на свободу. Сын мертв, все против нее, и только единственная надежда, что она невиновна, позволяет ей двигаться дальше, но тут начинают происходить загадочные смерти. Кто-то явно не хочет, чтобы она раскрыла тайну давно минувших дней. Удастся ли главной героини противостоять тому, кто желает ее смерти, когда так некстати ее настигла любовь.

Глава 3

— Убийца! — он оттолкнул ее и вытер руки об брюки, словно испачкался.

Оливия отпрянула назад, запнулась и упала. Она запрокинула голову и смотрела на него снизу вверх, на повзрослевшего мальчика, которого едва помнила. Сына Вероники и Рейнальдо.

— Максимилиано? — прошептала она.

— Как вы сметете жить, в то время как она умерла по вашей вине! — он шагнул ближе и навис над нею. — Вы убили ее безжалостно, мою маму, — его руки тряслись, словно он хотел сжать ее горло и перекрыть воздух, раз и навсегда, чтобы никогда не видеть ее.

Стоило ему об этом подумать, как он наклонился, пальцы обхватили ее горло, такое маленькое.

— Я убью вас прямо здесь! — прошептал он, приподнимая ее.

Она схватилась за его запястья. Оливия только начала дышать полной грудью, а он лишал ее этой возможности, перекрывая доступ к кислороду.

— Не совершай моей ошибки, — едва слышно прошептала она. — Не надо, — молила она.

Его глаза покраснели, он сжимал и сжимал, глядя ей прямо в глаза:

— Я так вас ненавижу, всю свою сознательную жизнь! — выдохнул он.

— Ненавидь, — Оливия стояла на цыпочках, жадно хватая воздух потрескавшимися губами, — но не убивай.

Максимилиано затрясся:

— Не убивай! — закричал он. — Вы молите меня о пощаде?! А моя мать? У нее был хоть единственный шанс? Вы хладнокровно ее убили! Столкнули своей машиной! Мне бросить вас под колеса? Что мне сделать с вами? — Максимилиано встряхнул ее. Его глаза полные ненависти смотрели в ее. — Что?

Оливия пыталась разжать его пальцы, царапала, пытаясь освободиться, чтобы дышать, она хотела дышать.

— Не нужно ломать свою жизнь, — прошептала она. — Пожалуйста, Максимилиано.

Он взревел и поднял ее за шею, поднял ее на уровень своих глаз, усиливая хватку. Его ярость не знала границ, он не владел собой. Оливия все еще пыталась разжать пальцы, но силы были не равны, она не могла ему противостоять, она была слишком слаба.

— Прости меня, — прошептала она, хрипя, в глазах потемнело, голова склонилась набок, и она рухнула вниз.

Упала на землю, больно ударилась коленом, что-то хрустнуло… но эта была не та боль, которую испытывали легкие, когда в них наконец-то проник кислород. Она дышала, стоя на коленях, упираясь руками в землю, кашляла.

— Никогда! — Максимилиано наклонился к ней. — Никогда вам не вымолить у меня прощения! Вы не имеете права жить! У вас просто нет такого права! Нет! — он пнул попавшийся ему под ноги камень.

Оливия молчала. Она не знала, что сказать ему. Он был прав во всем. Она убила его мать, она лишила его материнской любви. Она лишила его семьи.

— Вам лучше никогда не попадаться на мои глаза, слышите меня?! — он хотел сжать ее плечи, чтобы встряхнуть, мог бы даже ударить, уже занес руку и остановился.

Перед ним на коленях стояла хрупкая израненная женщина, он увидел свежие отметины на ее шее, оставленные им, а чуть ниже цвели другие синяки, нанесенные кем-то другим. Она неуверенно поправила рубашку и села, опираясь на бампер его машины. Эта женщина больше не пыталась ничего сказать. Ее волосы, полные седины, растрепались. Она смотрела куда-то вниз, но только не на него.

Максимилиано чертыхнулся. Он чуть было не убил ее, чуть было не задушил, почти лишил ее жизни. Он ударил по капоту кулаком, оставляя вмятину на своей новой машине.

— Исчезните, не появляйтесь никогда в моей жизни, — он повернулся и открыл дверь, — никогда не приближайтесь к отцу! Слышите?

Максимилиано сел за руль. Оливия качнулась вместе с машиной, когда та приняла вес молодого человека. Рев двигателя оглушил ее. Она не привыкла таким громким звукам. Он сдал назад, а она подалась вперед, чтобы не упасть. Визг шин, и он оставил ее в облаке пыли. Оливию еще трясло, она никак не могла успокоиться. Это встреча отняла все силы. Если Максимилиано испытывал такие эмоции, то чего ей следовало ожидать от родного сына? Ведь она убила его отца.

Оливия вздрогнула, услышав рев двигателей. Мир снаружи оказался неприветливым. «Ты не сможешь там!» — она так явно услышала слова своего мучителя. «Никто не может, а ты тем более!».

— Смотри, кого-то выпустили, — донесся до нее мужской голос.

Молодой, сразу же поняла Оливия. Она все еще смотрела перед собой, ничего не видя, но слышала все. Мир буквально обрушился на нее. Пыль, запах выхлопных труб, толпа молодежи, и свет мерк, становилось темнее. Солнце садилось. Оливия поправила рубашку и встала.

— А ничего так, вроде не старая еще, — она прекрасно слышала их разговор.

Любимое развлечение, предположила она, наблюдать за теми, кого выпускали. Первая растерянность прошла. Борьба за жизнь, отобравшие силы, вернула их с троицей. Оливия подобрала свой сверток, поправила волосы и затянула их в пучок, отряхнула пыль с одежды. Она сделала глубокий вдох, в последний раз взглянула на высокие стены тюрьмы. Она, Оливия Торрес, сможет, мысленно произнесла она самой себе клятву. Оливия повернулась спиной к тюрьме и взглянула на молодых людей, приехавших на мотоциклах.

— Что будет делать? — один закурил сигарету.

Второй пил. Допив, он срыгнул и бросил пустую бутылку. Оливия внимательно смотрела на них, на осколки, оставшиеся от бутылки. Бутылку не склеить, не собрать, а она сможет, ради сына, который ей еще не вынес приговор. Закрыв на мгновение глаза, она вновь сделала глубокий вдох и выдох, силы прибавлялись, росла решимость, она свободна. Оливия направилась к ним, чем вызвала их общее оживление и смех…

…они, смеясь, зашли в дом. Эва оживленно рассказывала, как именно она хотела отпраздновать свадьбу.

— Знаешь, чем быстрее мы все организуем, тем лучше для всех, — согласилась с ней Глория.

— Наконец-то, ты встала на мою сторону, — Эва положила сумочку на столик и плюхнулась на диван. — Я уверена, что Рейнальдо понравится. Сколько он может жить один?

Она сняла туфли и размяла пальцы ног. Глория расположилась в кресле и прикрыла глаза, слегка улыбаясь. Она прямо светилась.

— Мама, а что вы делали с Серхио в кабинете? — заметив улыбку матери, спросила Эва.

— Обсуждали сроки оплаты, — не открывая глаза, ответила Глория.

Эва хмыкнула, ее брови слегка приподнялись:

— А что именно у вас вызвало смех? — уточнила она.

Глория запрокинула голову и потянулась:

— Серхио рассказал какую-то шутку, я уже даже не помню, — она сняла туфли и положила ноги на журнальный столик.

Эва внимательно смотрела на мать. Глория словно не замечала ее пристального взгляда, при этом наблюдала за дочерью из-под ресниц.

— Почему вы никогда не говорили о Санти? — на ее лицо набежала тень.

Глория вздохнула и открыла глаза:

— Мы не рассказывали, потому что, — она пожала плечами, — даже не знаю, как сказать.

— Я понимаю, — Эва повернулась к окну, — знаешь, я бы хотела с ним познакомиться.

Глория качала головой, соглашаясь с ней:

— Может оно все к лучшему, — сказала она.

— Возможно, — согласилась с ней Эва, — но мне очень жаль, что я его не знала.

— А где именно ты хотела бы провести свадьбу? — Глория повернулась в сторону столовой. — Бенита, — позвала она служанку, — сделай нам чай и легкие бутерброды, — она подняла руку, прося Эву помолчать.

— Хорошо, сеньора, — она заглянула в гостиную.

Эва наклонилась вперед, ей не терпелось обсудить с матерью ее свадьбу. Она надула губки, нетерпеливо ожидая. Ей была интересна тема брата, но свадьба с Рейнальдо волновала ее гораздо сильнее.

— Сеньор Артуро не звонил? — спросила Глория.

— Нет, сеньора, — покачала головой Бенита.

— Если сеньор объявится, — начала она.

— Бенита нам сразу сообщит, — не выдержав, Эва ее перебила, — Бенита, спасибо, — кивнула она, отпуская служанку. — Мама, я хочу на свежем воздухе, лучше в парке, чтобы много людей…

…трое молодых людей представлялись для нее толпой людей. Она давно не видела столько человек сразу в одном месте. Заговорить с ними оказалось для нее проблемой. Оливия подошла и остановились в нескольких шагах от них. Один присвистнул, второй склонил голову, осматривая ее с ног до головы.

— Что хочешь? — третий сплюнул ей прямо под ноги.

— Не тяни резину, — парень с копной темных волос и бритыми висками поставил мотоцикл на подножку.

— У каждого по разу и отвезем, куда скажешь, — куривший, бросил окурок и растоптал его пыльным ботинком.

Оливия смотрела на них. Ее мир переворачивался на глазах или открывался. Она не знала, что им ответить, что сказать, слов почему-то не оказалось. Слегка нахмурившись, едва заметно качнула головой, развернулась и пошла прочь.

— Куда так спешишь, договоримся, — послышалось ей в след. — Знаем мы таких, голодных, на всех согласных.

Оливии стало тошно. Она только что вышла от одного насильника, чтобы угодить в руки других? Что произошло с миром, пока ее не было, в чем состоял интерес этих парней, поджидающих несчастных женщин, которых практически лишали достоинства в стенах тюрьмы. Тяжелая поступь не напугала. Она просто шла прочь в ту сторону, куда уехал Максимилиано. Шла вдоль дороги.

— Чего испугалась? — коренастый догнал ее и схватил за руку.

— Отпусти! — Оливия не дергала рукой.

Она просто остановилась и посмотрела на парня.

— Ладно, ладно, — он поднял руки. — Не хочешь со всеми, пошли со мной, — он чуть наклонился, пытаясь заглянуть в вырез рубашки. — Я не буду груб, — дал обещание, — стояк жуткий, давай поможем друг другу, — попросил он.

Оливия опустила взгляд и медленно подняла. Ее впервые за многие годы просили. Она уже отвыкла от такого. Может ей следовало бы испугаться, следовало поспешить, пока не совсем стемнело, а тучи, сгущающие над горами, не добрались до нее.

— Я тебе в матери гожусь, — заметила она.

— Да ладно, все как у всех, — пожал он плечами.

Его друзья стояли в сторонке, ожидая. Оливия поняла, что они просто отправили парламентера. Никто ничего не пытался соблюдать. Простая тактика переговоров, цель которых была усыпить ее бдительность.

— Я не такая как все, — парировал Оливия, она все еще прижима сверток к груди.

Ее вещи, маленький скарб, что она даже не помнила, что там. Что у нее забрали, когда привезли ее в эту тюрьму.

— Две руки, две ноги, сисечки, — скалился он.

— Я ведь и убить могу, — Оливия смотрела ему в глаза.

Он расхохотался, согнувшись пополам. Оливия внимательно смотрела на него. Сказать и сделать — это не одно и тоже, и она помнила, что не смогла переступить черту в кабинете тюремщика. Не смогла, когда всего пара миллиметров отделяла лезвие ножа от его сонной артерии.

— Я могу даже сделать вид, что согласилась, — Оливия шагнула к нему, — пару ласк, и твой нож у меня в руке, один удар меж ребер, — она опустила взгляд на его живот, — можно и в печень, умрешь от кровопотери.

Коренастый нахмурился, ему уже не хотелось смеяться.

— Смелая? — он хотел сделать шаг к ней, но не решился, его взгляд бегал, он пытался следить за ее руками.

— Терять нечего, — призналась Оливия, понимая, что лгала.

У нее была встреча с сыном. Она должна была его увидеть, чтобы встать перед ним на колени, больше ничего никому не должна… или должна? Максимилиано, она мысленно застонала. Она виноваты перед ним, очень виновата.

— О чем задумалась? — он явно нервничал.

Оливия качнула головой, не привык он или они, чтобы их вот так встречали, другие наверное соглашались или противились. Она не хотела думать об этом, ветер неприятно забирался под рубашку, заставляя ее дрожать.

— Говори! — потребовал он. — Что задумала?

Где-то вдалеке ударил гром. Оливия дернулась. Сердце гулко забилось в груди. Она обернулась, смотря на горы и приближающие тучи. Стремительно темнело. Недалеко мелькнули фары и из-за поворота показалась огромная машина.

— Я с ним поеду, — просто ответила Оливия, повернулась и быстрым шагом поспешила к дороге.

Она не была уверена, что коренастый не пойдет за ней. Ему явно не хотелось терять добычу. Она хоть и старалась держаться, но внутри нее все тряслось от страха. Их трое — она одна. Говорить и казаться смелой было очень просто, но что бы она сделала, если бы они напали? Ее бы даже никто не стал искать. Ледяной холод этой мысли заставлял ее ускорить шаг.

Ее мог бы искать сын, брат, но они не приехали. Значит пока не были готовы к встрече с ней. Как бы больно это было осознавать, но она понимала, что ее родные не хотели ее видеть.

— Стой! — закричала она, выбегая перед грузовиком.

Она зажмурилась, понимая, что не успеет отбежать, если тот не остановится. Сигнал оглушил ее, теплый пар от двигателя обдал ее с ног до головы. Водитель успел затормозить.

— Ты сумасшедшая, — он спрыгнул и подошел, — под колеса зачем кидаешься?

Оливия повернулась к нему, тряся головой. Она слышала его, но звук долетал, как из трубы. Ей пришлось сглотнуть несколько раз, чтобы уши отложило. Она никак не могла справиться со звуками, которые просто оглушали ее. Они пугали ее. Пугал ее и пузан, осматривающий ее.

Что случилось с мужчинами? Или они еще не мужчины? А кто они? Оливия не понимала, почему всех интересовал только секс. Разве в мире больше ничего не осталось?

— Я заплачу, — прошептала она.

— Чем? — он почесал живот.

— Я больше ни одному мужчине не позволю пользоваться моим телом, — ответила она.

— Платить чем будешь? Знаю я вас таких, все гордые, а потом на все согласные, — он осмотрел ее с ног до головы. — Выбора-то у тебя особого нет.

Ее вновь затошнило. Жизнь словно испытывала ее. А тюремщик прекрасно знал законы около тюрьмы, может сам поощрял и несчастных женщин принуждали. Мимо них проехали мотоциклисты, оставляя после себя столб пыли. Оливия закашлялась. Она вновь вспоминала новые забытые ощущения — пыль и желание искупаться.

— Выбор есть всегда, — Оливия прижала к себе сверток, повернулась и пошла.

Она пойдет пешком. У нее есть силы. Она сможет.

— Ты уверена? — крикнул он ей в след. — Сейчас гроза начнется.

Оливия молча шла вперед. Она не позволит больше ни одному мужчине прикоснуться к ней. Она сыта ими по горло. Раскат грома, и молния расколола небо пополам, осветив и выхватив из темноты мотоцикл. Оливия остановилась. Один не уехал, поджидал.

— Садись, — он медленно подкатился к ней.

Оливия покачала головой.

— Не буду я тебя трахать, — просто ответил он.

Оливия почувствовала запах табака. Этот тот, который курил. Он ей первый предложил услугу за секс.

— Как тебе верить? — спросила она.

— Странная ты, — он достал сигарету и закурил. — Есть драгоценности? — спросил он.

Оливия покачала головой. Какие драгоценности? У нее ничего не было. Ни денег, ни украшений… кольцо. У нее было обручальное кольцо. Она развернула сверток, тонкая блузка, юбка, ключи и кольцо.

— Вот, — протянула она ему. — Только это.

Он сунул сигарету в рот и взял небольшой круг с ее ладошки. Оливия положила ключи в карман, юбку и блузку свернула и бросила на обочину. Они ей были больше не нужны. Слишком много хранили неприятного. Туфель не было, каблук. Она сломала каблук, когда давила на газ.

— Сойдет, — он сунул кольцо в карман брюк. — Сядешь позади меня, держаться будешь вот тут, либо за меня. Я наклоняюсь, ты повторяешь за мной. Поняла?

Оливия кивнула.

— Ты точно поняла? Я быстро езжу, да и мокнуть не хочется, будем убегать от дождя, — он рассмеялся.

Оливия смотрела на него, как он запрокинул ногу и нажал на газ, мотоцикл зарычал. Он повернулся к ней. Она подошла к мотоциклу, поставила ногу на подножку, взялась за его плечо, судорожно сглотнула. Она сама прикасалась к мужчине, неприятное ощущение его близости заставляли ее напрягаться. Хотелось отпрянуть, но вместо этого, она села и взялась за его талию.

— Куда ехать? — он подал ей каску.

— На ранчо, — ответила Оливия.

— Информативно, — хмыкнул он и повернулся.

Оливия замерла, не успев надеть каску, встретила его взгляд, не понимая эту замешку.

— Сеньора что ли? — спросил он.

Она молчала. Какой ответ он хотел услышать? Что мог изменить ее ответ? Она просто назвала адрес, так и не ответив на его вопрос…

…он не отвечал. Рейнальдо смотрел на пустые кресла в приемной, на кабинет, в котором отсутствовал хозяин. Все куда-то испарились, и он один, как призрак бродил по офису Артуро. Максимилиано выключил телефон. Исабель уехала его искать. Эва слава богу оставила его в покое. Артуро не выходил на связь с самого утра. Новость об освобождении Оливии лишило их равновесия. Рейнальдо качнул головой. Она нарушала всегда их покой, незримо присутствуя, тем более его.

— Сеньор? — охранник выключил свет в кабинете Артуро.

— Я уже ухожу, — Рейнальдо повернулся и посмотрел на закрытую дверь.

Всегда закрытую. Он только на днях думал о том, чтобы изменить это, чтобы заселить этот кабинет, и его мысли материализовались. Он хотел избавиться от ее призрака, а получилось так, что она возвращалась. Та, с которой он намеревался встретиться, если бы не решил вопрос с Артуро. Та, которую бы не хотел больше никогда видеть, ведь тогда бы пришлось… Ведь она… она смогла. Она попыталась изменить их жизни, ценой своей собственной.

Рейнальдо стукнул папкой по своей ладони. Она смогла. Смог и он, а сейчас? Он сможет? Хватит ли у него сил и времени, чтобы все решить, чтобы…, он вздохнул. Внутри него бушевал ураган, а снаружи ни единой эмоции, простая легкая полуулбыка. Он хотел бы спросить, да у кого спрашивать? Рейнальдо подошел к переходу.

— Вам открыть? — поинтересовался охранник.

Рейнальдо кивнул. Звон ключей, щелчок, и проход был свободен. Вот уже двадцать лет он изредка проходил по нему, словно хотел удостовериться в том, что ее нет, что она не вернулась. Чувствуя за спиной ее невидимое присутствие, словно она стояла позади него, держа в руках чашечку кофе, смотрела внимательно, пронзая взглядом. Она еще была далеко, а ее призрак становился реальным, живым, он сглотнул, ощущая приступ тошноты. К тошноте он привык во время многочисленных курсов химиотерапии, ее возвращение спутало всего его планы и новость в конверте чуть не лишила самообладания. Кашлянув, Рейнальдо шагнул на мраморный серый пол. Он привык бороться, но иногда хотелось остановиться, чтобы просто пожить.

Высокие окна открывали прекрасный вид на город. С одной стороны — центр, с другой — аэропорт. Ночной город завораживал. Над городом сгущались тучи, как и в его жизни не было просвета. Один удар за другим. Спазм в желудке заставил поморщиться. Он просто не обедал, отмахнулся Рейнальдо, вот и все эти симптомы. Это просто нервы, он кашлянул, прижав руку ко рту, прочистил горло.

— Я свет включу, — позади него закопошился охранник.

— Не нужно, можете тут закрыть, — Рейнальдо обернулся к нему. — Доброй ночи.

Он смотрел на сеньора, на лице которого появилась легкая полуулыбка, никак не вязавшаяся со слишком серьезным взглядом, с напряженными плечами и резкими движениями, но охраннику хотелось поскорее вернуться в свою комнату, чтобы продолжить смотреть футбол.

— До свидания, сеньор, — охранник торопливо закрыл дверь.

Рейнальдо медленно пошел, туда, где горел свет. Так бы шел и шел. Шел бы очень долго, чтобы не возвращаться в свой кабинет. Так хотелось остаться в этом переходе, забыть обо всем, не думать… но не думать не получалось. Ему нужно было принимать решения.

Рейнальдо остановился. Мокрые струйки расползались на стекле, за окном, как и предсказывал прогноз, разыгралась непогода. Он не любил просто стоять и смотреть. Ему всегда хотелось динамики, действий, но сейчас он остановился, словно взял передышку, пока еще один, пока еще она не пришла. Он понимал, что сам давал ее призраку сил, уже не призраку, скоро она появится воплоти. Неизвестность скорее настораживала, чем пугала. Бояться, он не боялся. Он уже терял. Утрата далась очень тяжело, но со временем пришло смирение и благодарность, что у него остался сын. Время давило на него.

Ему осталось только научить. Рейнальдо запрокинул голову и вздохнул, размяв плечи, встряхнулся, стараясь сбросить напряжение, тем более когда за ним никто не наблюдал. Он взялся за поручень и наклонился, весь вес перенес на руки, закрыл глаза. Дышал часто, стараясь справиться с тошнотой, накатившей внезапно. Он обедал? Рейнальдо пытался вспомнить? Прочистил горло и выпрямился.

Бросив взгляд на темный город, повернулся, вышел из перехода и закрыл дверь. Теперь уже временно, он понимал, что все менялось. Рейнальдо зашел в кабинет, положил папку на стол, вытащил из ящика вскрытый конверт, сунул его в карман пиджака.

Он вновь набрал номер сына, услышав механический голос, отклонил вызов. Одиночество давно стало его верным спутником, но в этот момент он чувствовал его очень остро. Ему хотелось спокойствия, простого человеческого тепла, но это была непозволительна роскошь для него.

Рейнальдо взял ключи от машины, выключил свет и вышел из приемной. Ехать домой не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Он сел в машину, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза…

…он держался спинку кресла двумя руками.

— Ты ездила туда? — Матиас смотрел на сестру.

— Да, но я опоздала, — Исабель прижала руки к горящим щекам. — Я не успела, меня задержали на работе. Я должна была ее встретить.

— Я видел ее, — с порога заявил Максимилиано.

Исабель и Матиас повернулись к нему. Горящий взгляд, граничащий с безумием, взлохмаченные волосы, на его бледном лице отчетливо проступали шрамы прошлой трагедии, которые не удалось скрыть пластическим хирургам. Сегодня они отчетливо проступали, если раньше она совсем их не замечала, то сейчас они бросались в глаза, делая его чужим, как будто бы она видела его впервые.

— Макс, — Исабель сделала шаг и остановилась.

Она взглянула на брата. Тот окинул кресло и развел руки, показывая всем своим видом, что сама виновата. Получила то, что заслужила.

— Я видел убийцу своей матери, я прикоснулся к ней, — он посмотрел на свои руки, — я, — его руки тряслись.

Он еще помнил, как сжимал ее горло, понимал, что был в шаге, чтобы убить.

— Максимилиано, что ты сделал? — Исабель бросилась к нему.

— Я? — он смотрела на нее безумным взглядом, — я чуть не убил ее, — признался он.

Матиас схватился за голову. Исабель вскрикнула и прижала ладошку ко рту:

— Что ты сделал? — прошептала она.

Исабель отчетливо помнила пустую территорию около тюрьмы. Ни единого следа Оливии Торрес, лишь пара тряпок на обочине. Она не хотела думать, что с ней случилось, она не могла даже предположить, куда та отправилась.

— Ты не причинил ей вред? — спросила она, взяв его за руки.

Исабель зажала его ладони, пытаясь успокоить.

— Матиас, принеси воды, — попросила она.

Исабель потянула Максимилиано за собой. Она усадила его на кресло, подтянула другое и села напротив него, вновь взяла его за руки.

— Макс, что ты сделал? — она смотрела на него.

Он слышал, что она спрашивала, понимал, а перед глазами стояли глаза той женщины, которая убила его мать. Огромные, зеленоватые, он видел ужас и страх в ее глазах, страх не за себя, за него, когда она молила не делать этого. Она знала, о чем просила, она не хотела, чтобы он совершил преступление. Она не боялась умереть, она боялась за него. И это пугало его. Она волновалась за него. Почему же ее не волновала ее собственная смерть? Он не понимал этого.

— Я уехал, — прошептал Макс и склонил голову, — я оставил ее там и уехал.

— Максимилиано, — Исабель взяла стакан с водой и протянула его ему. — Выпей, — попросила она.

Он покачал головой, но потом взял и осушил стакан до дна.

— Она живая, она будет ходить, дышать, она будет делать все то, что не сможет сделать моя мама, — он вскочил с кресла.

Исабель держала пустой стакан. Она не могла посмотреть на Максимилиано.

— Почему ее освободили? Почему она на свободе? — не понимал он.

— Она жива? — спросила Исабель, не поднимая головы.

— Жива! — Максимилиано остановился, перестав мерить комнату шагами. — Она жива, а моя мать мертва.

— Она отсидела двадцать лет, — робко начала Исабель.

— Что? — Максимилиано уставился на нее.

— Макс, присядь, успокойся, — вмешался Матиас.

Он толкнул кресло в сторону друга и выразительно посмотрел на сестру.

— Она должна была сидеть всю жизнь! — Максимилиано остановил кресло и толкнул его в сторону.

— А если она была, — начала Исабель.

— Макс, — Матиас встал между ними, перебив сестру.

— Подожди, — Максимилиано обошел Матиаса и взглянул на Исабель. — Иса? Что ты хочешь мне сказать? — спросил он, сквозь стиснутые зубы.

Исабель, вздохнув, встала. Она все еще держала пустой стакан в руке.

— Я не прошу тебя понять меня, — начала она.

— Что ты сделала? — Максимилиано схватил ее за руки.

Стакан выпал из ее руки, упав на пол, разлетелся на осколки. Звук эхом отскочил от стен. Он все еще звенел в ушах, когда она посмотрела ему в глаза.

— Я подала прошение, — призналась Исабель, — это сделала я.

Она не могла была больше молчать. Все равно все бы узнали. Она смотрела в глаза Максу, он все еще сжимал ее запястья, а потом разжал руки.

— Как ты могла? — его голо сел. — Зачем ты это сделала? Зачем ты поспособствовала ее выходу? Ты предала меня, — он сделал шаг назад.

Исабель покачала головой:

— Я не могла иначе, слишком много было несостыковок в ее деле, — начала она.

— Ты хочешь сказать, что она невиновна? Не смеши меня! — закричал Максимилиано. — Он убийца, это признали все, это признал суд, она сама призналась!

— Я, — Исабель опустила голову, ощущая вину, и в тоже время, она верила в то, что была права, — я не уверена.

— Ты не уверена, ты все решила, ты ничего ни с кем не обсудила! — он уже не кричал.

Максимилиано просто отходил от нее назад.

— Ты не стал бы со мной это обсуждать, — Исабель теребила пальцами край блузки.

— Не стал бы, — согласился с ней Максимилиано.

Он тяжело дышал, взгляд стал рассеянным, он переводил его с Исабель на Матиаса, потом снова на Исабель.

— Если бы не ты, я бы никогда ее не увидел, — прошептал он.

— Прости меня, — также тихо произнесла Исабель.

— Я никогда не прощу тебе этого, — он спиной толкнул дверь. — Никогда. Между нами все кончено! — он почти повернулся, чтобы уйти, но задержался на миг. — Я не смогу с тобой работать, это все.

Максимилиано вышел, дверь плавно закрылась. Исабель прижала руки ко рту, чтобы не разрыдаться в голос.

— У тебя было все, — налетел на нее Матиас, — все! — он сжал ее плечи, — ты понимаешь, что все разрушила своей навязчивой идеей, что папа умер не просто так?! Почему ты не можешь принять, что у него был простой сердечный приступ?!

Слезы катились по ее щекам:

— Он был совершенно здоров, — прошептала она.

— Ты лишила себя будущего, — Матиас отпустил ее плечи. — Ты сломала мою!

Матиас сжал кулаки, закрыл глаза. Открыв их вновь, он смотрел на нее обреченно. Взял метлу и совок, стал механически сметать осколки разбитого стакана. Он мел, Исабель смотрела на него, собрать осколки было не проблемой, а вот склеить и восстановить стало нереально.

— У нас будет другое будущее, — прошептала она, вытирая слезы. — Женщина вышла на свободу, значит все было не напрасно.

Матиас остановился и взглянул на сестру:

— Ты не знаешь, ты не уверена, поэтому не нужно тешить себя призрачными иллюзиями своей правды, — он выбросил осколки в мусорное ведро. — Нужно заплатить за пансион дедушки, — напомнил он.

— Я помню, — кивнула Исабель.

— Сейчас да, а что будет завтра? Завтра, когда тебя уволят? — он поставил метлу и савок в угол.

— Я найду другую работу, — Исабель уже не держалась за телефон, не пыталась звонить Максимилиано.

Матиас покачал головой:

— У нас было все, — сказал он, — и ты нас всего лишила.

Исабель повернулась к нему. Ей хотелось сказать, что она тоже устала слушать его упреки, что она устала одна думать о них двоих, решать его и свои проблемы. Она многое хотела ему сказать, но просто стояла и смотрела на него, понимая, что он ее единственный родной человек, не считая дедушки, но тот уже давно не приходил в себя, не узнавал их, а если узнавал, что считал их маленькими детьми, требовал сесть к нему на колени. Она должна была думать о своей семье, той части семьи, которая у нее осталась.

— Я должна найти Оливию Торрес, — Исабель обхватила себя руками.

— Забудь ты о ней, ты уже достаточно для нее сделала, — разозлился брат. — Или, — он осекся, — найди, — он подошел к ней, — ты должна ее найти, — кивнул он, — она заплатит тебе за твои услуги! — он улыбнулся.

Исабель поморщилась от его слов. Матиас же обхватил ее и сжал в своих объятиях:

— Я помогу тебе ее найти, она наш единственный вариант, — он улыбался. — У нас все получится, — он смотрел на их отражение в зеркале. — Оливия Торрес — наше с тобой спасение!

Исабель уткнулась в плечо брата. Ей неприятно было слышать слова брата, всегда искавшего легкие пути решения своих проблем, при этом за счет нее. Он всегда оставался в стороне, в стенах своего салона без посетителей, но с грандиозными планами. Планами, которые должна была превращать в жизнь Исабель.

Она держалась за брата, все понимала, и не могла отпустить его, не могла сказать, что он был не прав, что не должен был так думать, и все же она просто стояла с ним рядом, получая так необходимую ей поддержку…

…он поддержал ее, не дал упасть. Ее ноги дрожали и не слушались, руки заледенели так, что она почти не чувствовала их. Оливия с трудом сняла шлем и отдала ему его. Позади нее в тени деревьев утопал кирпичный дом. Она еще не смотрела на него, боялась взглянуть, словно не верила, что могла видеть, могла зайти, что она — наконец-то дома.

— Все-таки сеньора, — он повесил шлем на руку и вытащил сигарету.

Оливия повернулась к нему:

— Спасибо, что подвез, — она смотрела на него.

Молодой человек закурил. Дождь еще накрапывал, но они не обращали внимания. Оливия поправила прилипшую к ее телу рубашку. Холод стен тюрьмы был не сравним с реальным и настоящим холодом снаружи, тем более, когда вся одежда промокла насквозь. Во время езды она прижималась к его спине, наклонялась на поворотах вместе с ним, как он и сказал. Она запомнила, лишь первый раз, забылась, он остановился и отчитал ее, как девчонку, поясняя, что они разобьются, если она не будет двигаться вместе с ним, что оставит ее на дороге. Она пряталась за его спиной, пока еще худощавой, но со временем он возмужает.

Он вытащил кольцо из кармана брюк и подкинул его на своей ладони. Небольшая россыпь бриллиантов заиграла под светом фонаря. «И в радости и в горе,» — всплыли в памяти слова ее мужа. Парень сжал кольцо и посмотрела на Оливию. Она поправила волосы, подставляя лицо дождю. Стояла, закрыв глаза, и плакала. Он видел ее слезы, видел подобные слезы не раз, когда приезжал к воротам тюрьмы. Слезы свободы, слезы отчаяния, слезы радости и боли, все было вперемешку, всего вдоволь.

— Если нужен буду, позвоните, — он бросил недокуренную сигарету на землю.

Сунул руку в карман, вытащил пачку сигарет, оторвал клочок бумаги, достал маленькую ручку с черепом на конце, написал цифры и подал ей. Оливия кивнула, пряча клочок картонки от пачки сигарет в карман штанов. Она не знала новый мир, не понимала еще ничего, кроме одного, одна была дома. Всего несколько шагов, ворота, калитка, ключи от дома.

— Удачи, — он надел шлем, двигатель взревел, и он уехал, оставив ее одну.

Добралась, мысленно произнесла она. Дома. Оливия медленно повернулась и посмотрела. Она не верила, что смотрела на родные стены, что видела все это в живую, по-настоящему, что это все не грезилось ей. Слезы вновь хлынули из ее глаз, в руке звякнули ключи. Это единственное, что у нее осталось. Она вздохнула и направилась к воротам, понимая, что они могли быть закрыты, что ранчо могло уже не принадлежать им, что замки могли сменить, что все могло кардинально поменяться за эти годы.

Она подошла к незнакомым воротам. Посмотрела на моргающий фонарь, калитки не было, либо ее перенесли. Оливия стояла и смотрела, держа ключи в руках. Ее дом и нее в тоже время. Что-то пикнуло сбоку, вынуждая ее повернуться. Ворота поддались и покатились в сторону. Ее ждали, внутри кто-то был. Сын?! Губы Оливии задрожали. Она хотела сорваться и бежать, чтобы наконец-то увидеть его, обнять, но первая встреча с Максимилиано вынуждала ее стоять на месте, не торопиться. Незнание тормозило ее, ожидание поторапливало, и она медленно пошла, переступив колею автоматических ворот.

— Сеньора, — из тени вышел незнакомый мужчина.

Оливия вздрогнула. Она не знала его, но его уведомили о ее прибытии, он ждал ее, значит был предупрежден. Кем? Взгляд Оливии метнулся к темным окнам дома. Лишь в одном горел свет. Ее там ждали. Кто? Сын? Связка ключей позвякивала в ее руке. Значит дом еще принадлежал им… ей? Ее дом, ее ранчо. Здесь они выросли с Артуро. Здесь умерла их мама. Здесь тихо во сне ушел отец. Она шла к дому, полному ее собственных призраков прошлого, не знала настоящего, не ведала будущего. Шла как на эшафот, шла, чтобы принять приговор своего сына.

Оливия хотела вставить ключ в дверь, но убрала связку в карман широких брюк, надавила на ручку, и дверь открылась. Она зажмурилась, свет ударил в глаза, а изнутри повеяло долгожданным теплом. Тем самым, которого она не знала долгие годы. Мужская спина у барной стойки, она уже знала, кто это, она сразу же увидела черную ленту среди волос. Ее кошмар, ее проклятие. Оливия переступила через порог. Дверь закрылась за ней, мягко щелкнув защелкой. Холод остался снаружи, но она дрожала, мокрая ткань холодила ее тело, прилипала, заставляя вздрагивать.

Оливия сделала шаг и остановилась. Она смотрела на спину брата. Тишина, к которой она привыкла в тюрьме, сейчас несла с собой беспокойство. У нее перехватило дыхание, когда он медленно повернулся, держась за стойку. Их взгляды встретились. Черное яблоко, как клеймо, сияло на его лице, клеймо, которое она поставила ему. Ее собственное клеймо на всю ее жизнь.

— Артуро, — прошептала она дрожащим голосом.

— Оливия, — вздрогнул он.

Они смотрели друг на друга какое-то мгновение, а потом одновременно шагнули и остановились в шаге друг от друга. Она приподняла руки, словно хотела его обнять, он дернул рукой в желании коснуться ее лица. Убрать прядь волос, упавших, мешающих ему ее лицезреть. Они смотрели друг на друга и не могли насмотреться. Столько лет вдали друг от друга.

Его голова полная седых волос, морщинки в уголке глаза, стриженная бородка, все такой же худощавый, но уже не угловатый. Брат стал мужчиной, возмужал без нее. Она оставила его, нарушив слово, данное отцу — всегда заботиться о брате. Она нарушила много клятв и обещаний.

Худая, истощенная, одни зеленоватые глаза на лице, грубая одежда, болтающаяся на ней, сейчас же прилипшая к ней. Растрепанные волосы с седыми прядями. Ее тело сотрясал озноб. И все же перед ним стояла его сестра. Живая.

Время не пощадило обоих. Они смотрели друг на друга, почти прикасались, стоя на небольшом расстоянии, не в силах преодолеть этот один единственный шаг. Момент, когда могли бы обняться, был упущен. Реальность обрушилась на них с раскатом грома, заставив сделать шаг назад.

— Ты вернулась, — произнес он.

Этот голос. Она наконец-то услышала родной голос, тот самый, который сыграл решающую роль в ее приговоре. Именно он нанес свой последний удар, высказавшись на суде, предоставив доказательства, что она опасна для людей.

— Ты осудил меня, — сорвалось с ее губ.

— Я сказал правду, — парировал Артуро. — Я сделал то, что от меня просили, правду и только правду.

Оливию трясло. Она повернулась, осматриваясь. Не знала, куда деть руки, как согреться. Она совсем разучилась разговаривать. Она терялась в родных стенах. Сорвав с дивана плед, накинула его себе на плечи. Понимала только одно — это все еще был ее дом. Отец оставил ей его по завещанию, и он принадлежал ей.

— Твои слова стали моим обвинением, — Оливия куталась в плед, ища драгоценное тепло.

— Ты лишила меня глаза, — напомнил Артуро. — Ты сделала из меня инвалида. Я был не прав? — он смотрел на нее своим единственным глазом.

Оливия качала головой. Он был прав, она сама была виновата. Виновата во всем, что натворила.

— Я не заставлял тебя убивать мужа и его любовницу, — Артуро отошел к барной стойке, увеличивая расстояние между ними. — Ты знала, что она ждала ребенка? — обернувшись, спросил он.

Оливия кивнула. Она все знала, она знала и нажала на газ, сталкивая машину мужа с его любовницей с седьмого этажа строящейся стоянки. В тот момент она не думала ни о чем, кроме обиды, охватившей ее. Она была так зла от несправедливого поступка Маркуса.

— Она ждала ребенка от моего мужа, — прошептала она. — Я знала все. И я ждала от него ребенка, — напомнила она.

— Ты знала, — Артуро слегка покачивался, держась за камин.

— Он хотел развода, — напомнила Оливия. — мы бы лишились всего.

— Я предупреждал тебя, я был против того, чтобы ты передавала ему правление, — его голос становился крепче, увереннее.

— Я подписала ему документы, — согласилась с ним Оливия, — развод лишил бы нас всего, я не могла этого допустить.

— Поэтому ты решила его убить, — развел руками Артуро. — Что ты хочешь от меня теперь? Ты будешь дальше утверждать, что я был не прав, обвинять меня в том, что на суде я сказал правду? Я же предупреждал тебя, что ты все потеряешь.

Оливия склонила голову. Она действительно потеряла все.

— А теперь из-за тебя и я теряю, — произнес Артуро. — Ее муж мстит нам, он хочет отобрать все. И в этом тоже твоя вина. Ты оставила меня одного. Ты оставила меня с клеймом сестры-убийцы.

Оливия ничего не понимала. Они начали этот разговор много лет назад, и опять продолжили его, словно не было всех этих лет. С обвинений в поступках прошлого, Артуро перескочил на дела сегодняшних дней.

— У тебя моя доверенность, ты управляешь нашей частью, — напомнила она, — большей частью. Решающий пакет у нас. — Оливия спрятала руки под плед, наконец-то начиная чувствовать пальцы.

Она хотела, чтобы он остановился, не давил. Оливия еще плохо понимала, а он пытался требовать от нее ответы.

— Уже нет, — признался Артуро, смотря в ее глаза, думал только об одном — успеть…

…успеть. Одно единственно слово билось в его голове. Завершить, сказать, научить. Рейнальдо сидел за фортепиано, но крышку так и не открыл. Пальцы не коснулись клавиш. Он сидел и смотреть на любимый инструмент, но музыку слышать не хотел. Вернулся. Рейнальдо повернулся к окну. Фары подъезжающей машины мелькнули и погасли. Максимилиано наконец-то дома, хоть какое-то облегчение, что с сыном все в порядке. Рейнальдо встал, не зная, чего ожидать от него. Он был готов к его требованиям и непониманию, не в первый раз они спорили и у них возникали разногласия, но на кону стояла их собственная жизнь, их будущее, его.

— Я видел ее, — с порога сообщил Максимилиано.

Он ожидал чего угодно, но только не этого. Он хотел бы стоять рядом с ним в момент их встречи. Рейнальдо побледнел. Он положил руку на фортепиано. Он не стал спрашивать — кого он видел, он знал ответ на этот вопрос.

— И что она? — Рейнальдо внимательно смотрел на сына.

Он замер, прижав руку к груди, там, где лежал вскрытый им конверт, там, где защемило сердце.

— Что она? — Максимилиано не верил своим ушам. — Тебя интересует она?! Не я? Папа, что с тобой происходит? Что с вами со всеми случилось? Ты знаешь, что Исабель, — он запнулся, поднял руку, словно указывал на нее, — что Исабель сделала так, чтобы убийца моей матери вышла на свободу, — его рука упала.

Рейнальдо казалось не слышал его. Он закрыл на мгновение глаза, пытаясь привести дыхание в норму, пытался справиться с тошнотой, так некстати подкатившей, и этот ком в горле, мешающий ему говорить, он закашлялся. Максимилиано подбежал к нему.

— Что с тобой? — он помог ему присесть. — Что происходит, папа? Ты плохо себя чувствуешь? Ты был у врача?

Рейнальдо покачал головой:

— Поперхнулся, — отмахнулся он, делал глубокие вдохи и выдохи, стараясь привести дыхание в норму. — Что Исабель? — спросил Рейнальдо, стараясь сглотнуть вставший ком в горле.

— Я ее ненавижу, между нами все кончено, — Максимилиано размахивал руками. — Я не понимаю, почему она это сделала? Почему позволила убийце выйти на свободу? Папа?!

Рейнальдо вытер испарину со лба. В голове смешались все мысли, сердце билось где-то на уровне гортани. Он молча смотрел на сына.

— Ты ее уволишь? — спросил Максимилиано.

Рейнальдо молчал. Тошнота стала отступать. Он прочистил горло, сглатывая ком. Дыхание все еще оставалось тяжелым.

— Я поговорю с ней, — хриплым голосом произнес Рейнальдо.

Призраки становились реальными, они обретали плоть. Время неустанно спешило вперед.

— Ты лучше позвони сеньору Артуро, нужно с ним решить все дела, я не хочу, я не хочу ее видеть, — Максимилиано остановился. — Я не хочу, папа.

Он взял стул и подтянул его ближе, повернул и сел на него верхом, положив руки на спинку. Его волновал бледный вид отца, но убийца его матери тревожила сильнее.

— Я не могу его найти, — устало признался Рейнальдо.

— Я наберу, — Маскимимлиано вытащил телефон.

Он уже не кричал. Всю свою злость и весь свой гнев выплеснул в салоне на Исабель, теперь же он ощущал себя полностью опустошенным, лишь обида терзала его и предательство любимой девушки причиняло душевную боль.

— Не доступен, — рассердился Макс.

Рейнальдо скрипнул зубами. Он прекрасно понимал, что Артуро в данный момент было просто не до них. Скорее всего он решал вопрос с Оливией. Он был со своей сестрой. Где еще он быть?

— Уже поздно, — Рейнальдо даже не пытался выдавить полуулыбку.

Он коснулся кармана пиджака и опустил руку.

— Нам нужно всем отдохнуть, — произнес он.

— Я не хочу отдыхать, спать, — Максимилиано вскочил со стула. — Я хочу решить, я хочу, чтобы она никогда больше не появлялась в нашей жизни. Я ее ненавижу. Она не имеет права жить.

Рейнальдо молча слушал его.

— А ты? — Максимилиано остановился и повернулся к отцу. — Что ты к ней испытываешь?

Рейнальдо смотрел сыну в глаза. Он бы многое сказал, но молчал, он просто молчал.

— Тебе нечего сказать? — удивился Максимилиано. — Ты забыл, что она сделала?

— Я все помню, — Рейнальдо встал. — Я все помню, — он искоса посмотрел на сына, — но лучше бы я забыл.

— Что ты хочешь этим сказать? — в изумлении он развел руки. — Что тебе все равно, что она вышла на свободу, что она жива, что она возможно завтра будет уже в офисе?

— Если она завтра будет в офисе, — Рейнальдо направился к лестнице, у ее подножия он остановился, — мы ее встретим, я все подготовил.

— Что, папа? — Максимилиано поспешил за ним. — Что ты сделал? Ты не хочешь мне сказать? И что с Исабель? — он жаждал услышать ответы. — Я хочу, чтобы ты ее уволил! — потребовал он.

— Знаешь, — Рейнальдо посмотрел на него сверху вниз, — я тоже очень многого хочу, но порой это непозволительная роскошь, спокойной ночи, сын.

Он повернулся и скрылся в своей спальне. Максимилиано хотел подняться за ним следом, ворваться в его комнату, чтобы он ответил, чтобы рассказал, поделился своими планами, но не смел. Не смел перечить отцу. Ему и сейчас было ужасно неловко за свое поведение в кабинете отца. Он подошел к бару и налил виски. Залпом выпил первую порцию, вторую и остановился.

Рейнальдо всегда учил его выдержки. Максимилиано закрыл глаза и положил голову на руки. Он так любил Рейнальдо, боготворил его.

— Прости меня, — прошептал он в пустоту комнаты. — Прости.

Спать совсем не хотелось. Может Рейнальдо и мог уснуть, а Максимилиано встал и бродил по гостиной, приглушил свет, сел за фортепиано, но нажать на клавиши не рискнул, боялся потревожить сон Рейнальдо. Рейнальдо был для него всем. Отцом, другом, всей его семьей. А еще Иса, Максимилиано взял телефон, включил его, почти нажал вызов, но опомнился, она же предала его. Она потеряла его доверие. Она… телефон запищал, оповещая о пропущенных звонках и сообщениях. Он выключил звук, сунул телефон в карман и поднялся наверх. Слишком тяжелый день, впереди такая же бессонная ночь…

…за окном в ночи бушевала непогода, а внутри дома, закутавшись в плед, она стояла перед Артуро. Они вновь спорили, как будто бы не было этих двадцати лет.

— Что ты должен успеть? — спросила Оливия.

Ее ноги дрожали от усталости. Она уже не помнила утро… нет, она его помнила хорошо, такое сложно забыть. Будет помнить его всегда, тюремщик оказался прав.

— Мы должны решить, — Артуро присел на стул.

А она все стояла. Словно позабыв, что имела право делать, не спрашивая на это разрешения.

— Что? — Оливия поморщилась от спазма в желудке.

Она не ела ничего с самого утра, не пила. Пить, она безумно захотела пить. Просто воды, чистой, без запаха. Осматриваясь, она увидела графин. Облизав потрескавшиеся губы, подошла к барной стойке, не замечая, что Артуро отодвинулся, словно боялся, что она прикоснется к нему. Боялась и она дотронуться до него. Придерживая плед одной рукой, она налила полный стакан, пролив немного воды на столешницу. Смотрела на капли, пока пила, жадно, не дыша. Свежая, чистая, как роса по утру, она мгновенно вспомнила этот вкус. Несмотря на то, что не могла еще согреться, ей захотелось добавить в воду пару кусочков льда, чтобы та стала слегка прохладной, освежающей. Потом, подумала, она, в следующий раз… и остановилась, убрав бокал. Сейчас. Следующего раза просто могло не быть — этот урок она очень хорошо усвоила.

— Где лед? — спросила она.

— Что? — нахмурился Артуро.

— Я спрашиваю, где я могу взять лед? Тут есть кто-нибудь, кто мог бы приготовить мне еду и чистую постель? Где я могу принять душ и переодеться? — она посмотрела на брата из-под ресниц.

Артуро стало не по себе, он заерзал на стуле. Она не спрашивала, она ставила условия. Это был ее дом, и она понимала это.

— Я еще полностью не приготовил его к твоему возвращению, только утром узнал, — словно оправдывался он.

— Я хочу есть, хочу принять душ, хочу переодеться, — Оливия наполнила бокал водой, — и я спросила, где могу взять лед?

Артуро вскочил со стула:

— Я тебе не слуга! — взорвался он.

— Ты мой брат, — согласилась она. — Ты открыл дом, пригласил охранника.

— Я это сделал для тебя, — он отошел от нее назад, его губы сжались в тонкую линию.

— Я не брошу в тебя дротик, — прошептала Оливия, — больше никогда. Я дала слово, что никогда больше не возьму в руки дротик.

— Я не знаю, что у тебя на уме, — Артуро зашел за барную стойку, открыл дверцу шкафа, за которой находился холодильник, вытащил емкость с кусочками льда. — Ты промокла, дрожишь и хочешь лед? Ты заболеешь, — он все же предостерег ее.

Оливия бросила в бокал два кусочка льда, посмотрела и добавила еще один. Артуро покачал головой. Она жадно припала к бокалу, вода освежала. Именно о такой она мечтала все эти годы, прохладной, свежей. Оливия допила, вытерла губы и посмотрела на брата. У нее рвался вопрос — где ее Санти, где ее сын, но боялась его задать, а брат не спешил вводить ее в курс дела. Его интересовал его собственный вопрос, на который она пока не знала ответа.

Оливия не спешила с расспросами. Она уже мельком услышала, что у него были проблемы, но чтобы что-то ответить, ей нужно было бы разобраться. Она извлекла слишком хороший урок — больше не торопиться в таких делах. Тем более брат не спешил встретиться с ней, не приходил в тюрьму, чтобы спросить у нее совета. Почему хотел, чтобы она сейчас ответила ему?

— Ты молчишь? — Артуро пожал плечами.

— Молчишь и ты, — парировала Оливия.

Она напилась, теперь желудок напомнил о себе избытком воды. Оливия отвернулась от брата, прислушиваясь к дому — гробовую тишину нарушали звуки работающей техники: обогреватель, холодильник, что-то еще, незнакомое ей. А ей так хотелось услышать шаги, шаги сына. Хотелось посмотреть ему в глаза, и почему она боялась спросить о нем Артуро? Почему сейчас, она повернулась к брату, и у нее сразу засосало под ложечкой. Почему ее сын не приехал вместе с ним? Где он был? Что с ним? Нехорошее предчувствие охватило ее.

Артуро расстегнул пуговицу на воротнике рубашки. Он давно уже не ощущал такой неуверенности, а сейчас, когда она так пристально посмотрела на него, внутри него поселилась паника. Он уже знал ее следующий вопрос.

— Где мой сын? — вот она и задала его.

— Что? — зачем-то переспросил Артуро.

— Где Санти? Почему он не с тобой? Он не хочет меня видеть? Что ты сказал ему? Почему он не приехал? — задав первый, самый сложный вопрос, она не могла остановиться.

Она хотела все знать о своем сыне, даже могла понять, что он не захотел ее увидеть сейчас, может и правильно поступил Артуро, что приехал один, ей нужно привести себя в порядок, нужно смыть всю грязь, в которой ее искупал тюремщик, смыть его прикосновения. Она могла бы смыть многое, кроме статуса «убийцы».

— Когда я смогу его увидеть? Ты же не будешь препятствовать моей с ним встречи? — Оливия больше не хотела говорить о работе, не хотела спорить с братом.

Она пока не была готова к таким разговорам. Уже согрелась, но снимать плед не спешила, одежда все еще оставалась мокрой. Убрав плед, она бы мгновенно замерзла.

Артуро качал головой, не произнося ни слова.

— Артуро?! — Оливия отбросила условности. — Что с моим сыном? — теперь страх охватил ее, он из неприятного предчувствия, становился реальным ужасом.

Она видела это по глазу Артуро. Она читала это на его лице. Ее глаза наполнились слезами. Она еще не верила, но уже знала ответ. Она не принимала его, не хотела слышать и в тоже время требовала ответ.

— Скажи мне это! — настаивала она, отпуская плед.

Он упал к ее ногам, согретая ткань одежды мгновенно стала охлаждаться, несмотря на тепло в гостиной.

— Артуро?! — ее голос сел. Она прижала руку ко рту. — Артуро, — она приблизилась к нему.

Ее руки опустились на его плечи. Она все таки прикоснулась к нему. Первая дотронулась до брата. До родного человека.

— Пожалуйста, — слезы катились по ее щекам.

— Он погиб, — прошептал Артуро. — Я похоронил его рядом с нашими родителями. Он не приехал со мной, потому что он мертв.

Артуро стиснул ее в своих объятиях, прижал голову к своему плечу, заглушая ее крик, сорвавшийся с ее губ…