Осенняя история

Наталья Криммер

«Любовь выскочила перед ними, как убийца из переулка…», – написал Михаил Булгаков о первой встрече Мастера и Маргариты. Наша любовь из переулка не выскакивала, но точно села с нами в автобус. Может быть, ей нужно было ехать куда-то, и нас она зацепила мимоходом. И нас захлестнули её чары. Именно захлестнули, не коснулись, не появилось ощущение, а захлестнули и придавили своей неотвратимостью. Тем, кого посетило это удивительное чувство, посвящается эта книга. И тем, кого оно обязательно посетит.

6. Наша золотая осень

Первое время мы почти не расставались. Если расставались, только тогда, когда я уезжала на работу. В то время я работала, в только что созданном эстрадном театре. Там ставился новый спектакль, и «отлынивать» от работы я не могла, да и не хотела, так как было очень интересно. Или тогда, когда он отправлялся в московскую мастерскую, где обычно занимался заказными проектами.

А всё остальное время мы посвящали друг другу. И мне кажется, он был этому рад и благодарен мне за внимание и тепло.

Когда я была свободна, то сидела у него в мастерской, а он работал и что-то рассказывал. Или мы отправлялись гулять по Москве. Будучи москвичом в нескольких поколениях он наш город любил и много о нем знал, чего было нельзя сказать обо мне. Хотя, я тоже родилась в Москве и очень её люблю. Но его повествования показывали город совсем другим, не таким как мы привыкли его видеть: шумящим и бегущим, да ещё изуродованным круговоротом девяностых. Москва представала в его рассказах царственной красавицей с мощным истинно русским началом, с великой историей и несломленным нравом. Так сложилось, что он объехал почти весь мир, что было нетипично для советского человека. Побывал в самых красивых уголках нашей планеты, восхищался архитектурой, скулптурой, живописью, природой. Отдавал им должное и неизменно с радостью возвращался в Москву. Она была для него другом, любовью, музой и берегиней, вдохновляла, окрыляла, вселяла надежду. С ней он не мог сравнить ни один город Земли.

Наверное, только сейчас повзрослев и получив некоторый жизненный опыт, я понимаю какими образными и точными были его суждения. А тогда просто слушала интересную информацию и восхищалась рассказчиком.

Он рассказывал об архитекторах, строивших Москву, о скульптурных композициях установленных в городе. О художниках и скульпторах. Показывал работы своих учителей и коллег, и свои собственные работы, установленные в Москве, говорил о творческих планах и новых проектах. Говорил уверенно, увлечённо и я заражалась его настроением, мечтая вместе с ним, что всё так и будет. Но слишком лихим и сумбурным было то время, и многим его планам не суждено было сбыться. Это не удивительно: рушилась страна, иначе расставлялись приоритеты, менялись и люди, зачастую не в лучшую сторону. Но мы этого ничего не знали. Или, скорее всего, я не знала, а он, понимая серьёзность момента, предполагал, но не желал мириться с надвигающейся новой реальностью и просто жил, окрылённый новым, неожиданно захватившем его чувством.

Мы часто гуляли по территории, тогда ещё не действующего Новодевичьего монастыря. Величие и красота производили на меня сильное впечатление. Многое, мне казалось, я вижу впервые, хотя бывала там раньше неоднократно. Но никогда больше в моей жизни не было такой живописной синевы неба, какого-то прозрачного воздуха совсем ранней осени, и никогда я не ощущала звенящей тишины в те мгновения, где должен был быть колокольный звон. Но мне казалось я слышала этот звон, который переливался в моёй душе.

Я наслаждалась этими прогулками и тем, как мне с ним легко и интересно. А он говорил мне, что я вдыхаю в него новые творческие силы, и он открывает в себе возможности, которых раньше не чувствовал и даже не предполагал об их существовании.

В этот же период Стас предложил, сделать с меня скульптурный набросок. Предложил очень осторожно, почти издалека, как будто боялся спугнуть и что-то нарушить в наших доверительных отношениях. Боялся зря, я сама ему помогла.

— Хочешь попробовать? Давай попробуем. Ты же когда со мной знакомился, так и сказал: «мне бы было интересно с Вами поработать». Так давай поработаем.

Он предупредил, что позировать придётся стоя, скорее всего с поднятыми руками, так он видел эту фигурку, а это довольно тяжело.

— Ну, тяжело, что делать. Как говорят, искусство требует жертв, значит, принесём ему эту жертву, — уверенно ответила я.

Стас был удивлён и растроган. Когда мы начали работать, я говорю, «мы начали работать», а не он, говорю абсолютно осознанно, потому что это действительно совместная работа. Так вот, когда мы начали работать, он относился ко мне, по-моему, ещё бережнее, чем всегда. Старался, чтобы больше пяти минут я не стояла, постоянно спрашивал, не устала ли, не дует ли, таскал кофе. В общем, заботился, как мог.

Должна сказать, что это действительно тяжелая работа. Я думаю, когда профессиональные натурщики позируют художникам, это ещё сложнее. Меня «держал» его восторженный и влюбленный взгляд, я в этом взгляде купалась. И, наверное, именно он придавал сил и уверенности. Мне казалось, что на моей коже крем, принесённый Маргарите Азазелло, и я могу всё.

Наш союз был таким самодостаточным, что нам не хотелось никого даже близко к себе подпускать. И Стас сознательно отвергал любые даже дружеские посягательства на «нашу территорию». Потом, он мне говорил, что ни с кем не хотел меня делить. Жутко ревновал, хотя сам себе боялся в этом признаться. Считал, что ревность, это состояние унизительное и не для «птицы высокого полета», коей он себя называл, называл вроде бы в шутку, но как принято считать — «в каждой шутке есть доля правды».

На самом деле поводов для ревности я не подавала. Но, несмотря на это, если хоть минута моего внимания вдруг случайно доставалась кому-то другому, Стасом это расценивалось как личное оскорбление.

Так прошли несколько месяцев, пожалуй, самых счастливых и беззаботных в моей, тогда ещё совсем недолгой, жизни.