Чужая душа

Наталья Корнилова, 2002

Никогда еще Мария, сотрудница частного сыскного агентства, в своих расследованиях преступлений не заходила так далеко. Чуяла опасность нутром проснувшейся в ней Пантеры, понимала, что играет с огнем, даже получала грозные предупреждения, но остановиться не могла. Убийство пожилой богачки, которая намеревалась передать свое состояние Алексею Ельцову, оставалось загадкой. Ельцов последним уходил из дома, где наутро был найден труп… У него нет алиби, но есть мотив для убийства – ведь, если Алексей женится на Ксении, завещание будет изменено не в его пользу… Так кто же убийца – Алексей, мужчина с манерами изнеженного ребенка, или его невеста Ксения с тяжелым взглядом роковой женщины? А может, кто-то третий, стоящий за их спинами?..

Глава 3

Ксения смотрела на меня в упор.

— Я не понимаю, госпожа частный детектив, о чем мы могли бы с вами беседовать. У вас довольно своеобразная манера задавать вопросы, боюсь, что мне она несколько не подходит.

Ксения была высокой молодой женщиной чрезвычайно эффектной внешности, с короткими темными волосами и тонкими чертами лица. Она смутно напомнила мне Элизабет Тейлор в молодости — в роли Клеопатры.

— Знаете, Ксения, — недоуменно проговорила я, — но я как-то, со своей стороны, тоже не понимаю. Как это — не о чем говорить? Я расследую дело об убийстве Татьяны Оттобальдовны Таннер по просьбе матери Алексея. По-моему, это достаточное основание, чтобы помочь мне и в первую очередь самому Алексею, вашему будущему мужу.

— Вот именно поэтому я и не хочу с вами говорить, — сказала она.

— Простите, это почему же?

— Вас прислала эта мерзкая дура, мать Алексея. Не знаю, на какой лад она запела сейчас, но раньше она что-то не вспоминала о своем сыне и о том, что ему может потребоваться помощь матери. А вы представляете ее интересы, что мне претит. Она никогда не приносила Алексею удачи. Если вы наблюдательны, то должны были заметить, как она похожа на огромную ворону. А вороны, сами понимаете, ничего хорошего не обещают. Только каркают…

— Да, ворона… — пробормотала я. — Ворона… нет, по весовым категориям больше на гиппопотама похожа. Ничего, Ксения. Бывает и хуже. Вы хоть вообще открыли мне дверь. Адвокат Алексея, господин Самсонов, попытался таким же манером наведаться в гости к Людмиле Таннер, племяннице Татьяны Оттобальдовны, и был с позором изгнан. Так что мне, по всей видимости, еще повезло.

— Вот как? — равнодушно спросила Ксения, глубоко затягиваясь сигаретой. — Его прокатил по лестнице кто-нибудь из Милкиных ухажеров? У нее их, насколько я знаю, хоть пруд пруди.

— Быть может, быть может. Но на этот раз поклонники Людмилы не имели к происходящему никакого отношения. Она начала стрелять в него из пистолета. Правда, ее оправдывает то, что пистолет был газовый. Но Самсонову все равно мало не показалось.

— Разумеется. А вы, Мария, не замужем? Верно? И, мне думается, никогда и не были? — вдруг перевела она разговор.

— Это не имеет значения, — спокойно ответила я, машинально улыбаясь. — А вот вы, Ксения, по-видимому, не первый раз замуж собрались?

— Да, я уже была, — надменно ответила она. — По молодости сглупила, в семнадцать лет выскочила. А вот теперь в двадцать семь собралась. И опять что-то не сложилось. Не везет мне с замужеством. Как и вам. Хотя вы и ничего, мужики, наверно, смотрят в вашу сторону.

— Давайте не будем о не имеющих отношения к делу замужествах и мужиках, — проговорила я. — Поговорим о конкретном замужестве, которое должно было бы оформиться сегодня, и конкретном мужике, то бишь Алексее.

Я произнесла это с совершенно каменным лицом, но, честное слово, где-то в глубине своего существа я испытала что-то наподобие смущения. Но, что называется, — не дождетесь! Хотя эта московская Элизабет Тейлор, конечно, очень высокомерная штучка и в ее обществе не очень-то сладко, если она вздумает острословить и демонстрировать пренебрежение.

— Ксения, я не стану вас долго задерживать…

— Да чего уж там, — перебила она, — у меня теперь времени много. Ну, спрашивайте, если уж пришли. Только я могу предупредить заранее: все, что я уже говорила следователю и адвокату Самсонову, я слово в слово повторю и вам.

— Значит, вы настаиваете на алиби Алексея?

Она отвернулась и, нервно закурив, несколько секунд молчала, пуская кольца дыма. Потом ответила с легким, но явно уловимым оттенком досады:

— Я повторяю, что он не мог убить Таннер.

— Не мог, потому что в этот момент уже был дома и досматривал передачу «Русская рулетка», которую ведет Валдис Пельш?

— Я не смотрю телевизор. Но если эта передача шла в двадцать два часа или около того, Алексей мог ее видеть. Он-то телевизор смотрит. Да, он был дома. Еще вопросы, госпожа детектив?

— Я хотела спросить о Валентине Андреевне. Вы отзывались о ней нелицеприятно, не так ли? У вас есть причины?

Она ответила, стоя вполоборота ко мне:

— Причины есть. Она всю жизнь с Алексеем на ножах. Никогда ничего путного для него не делала, только каркала направо-налево, какой он у нее талантливый. Суетилась и мешала ему жить, даже когда нужно было готовиться к свадьбе. Не знаю, я удивлена, что и сейчас, в нынешней ситуации, она что-то там предпринимает. Что-то начала делать. Об Алексее она всегда вспоминала, только когда ей самой это было нужно и выгодно. Хотя у нее-то денег нормально, у торгашки. (Я еле сдержала ироническую усмешку.) Если бы не я и не Татьяна Оттобальдовна, ему бы солоно пришлось. У него деньги-то появились только в последнее время, да и то не много. А у него постоянно были планы, требующие денежных вливаний.

— Значит, с матушкой Алексея у вас отношения не сложились? — спросила я.

— Очень даже сложились! Я еще удивляюсь, как до сих пор не пальнула по ее жирной наглой морде! — бранилась Ксения с теми же царственными интонациями, с которыми изрекла холодные парламентские отповеди. — Эта барсучиха готова была на все, чтобы свадьба не состоялась. Она очень не хотела нашего с Алексеем брака. Он у нее всегда был вроде карманного пупсика, которого можно извлечь на свет божий в нужной ей ситуации, при большом стечении народа, а потом снова запихнуть в карман и забыть — до нового подходящего случая.

— Вот как?

— Да. Эта мадам использовала любой случай, чтобы очернить меня в глазах Алексея. То она обзывала меня проституткой, то упирала на мои еврейские корни, хотя у меня еврейской крови-то — четвертинка на половинку, дедушка с материнской стороны. Правда, у нее всякий раз не хватало фантазии, чтобы придумать совсем уж изощренное и убийственное обвинение, так что Алексей на нее только рукой махал. Впрочем, откуда бы ей фантазиями разжиться, этой даме с пэтэушным образованием, прыгнувшей, что называется, из грязи да в князи. Она же только рисуется, на своем джипе разъезжая, а по жизни идет все той же маланьей — швеей-мотористкой. А чего стоит ее легенда об учебе на филологическом…

— Исчерпывающе, — сказала я. — Ксения, и еще: а вы не ревновали?

Она медленно подняла на меня неподвижные синие глаза и усмехнулась. Я почувствовала себя несколько неловко, да нет, что уж темнить, откровенно не в своей тарелке ощутила себя. В самом деле, у этой Кристалинской гонор высокородной шляхтички.

— Ревновала? — недоуменно переспросила она. — К кому? К мамаше?

— Нет, к Таннер. Ведь он проводил у нее достаточно много времени.

— А разве в этом был смысл, ревновать? — медленно переспросила она, и я машинально ответила про себя на ее вопрос — не было. Смешно было предположить, что вот эта женщина с царственными манерами могла разменять себя на ревность к пожилой банкирше, которая питала полуматеринскую слабость к будущему мужу Ксении, а в итоге завещала ему все свои деньги.

— Ксения, — быстро сказала я, — мне хотелось бы посмотреть фотографии, где вы с Алексеем. Где он со своей семьей, с матерью, наконец. Это могло бы мне помочь. Если не сложно, я хотела бы позаимствовать у вас одну из фотографий, с возвратом, конечно. Вы позволите?

Она слабо передернула плечами и достала из секретера несколько фотоальбомов. Я открыла один из них и тут же наткнулась на отличный черно-белый снимок: Ксения и Алексей на фоне какого-то огромного храма, на площади. Присмотревшись, я узнала собор Святого Петра в Риме.

Фотографий было много. Судя по ним, у Алексея и Ксении была на редкость разнообразная и увлекательная жизнь.

Наконец я выбрала одну из фотографий.

— Я возьму вот это, — сказала я, вынимая из альбома снимок, где был изображен один Алексей, стоявший вполоборота в той естественной позе, какая бывает у людей, которые не знают, что их фотографируют. На обратной стороне снимка было написано бегло, от руки несколько стихотворных строк. Я опустила глаза и начала читать:

«А в оплывшем окне — словно та же весна, звонкий голос и явь твоих рук на стволе. А в израненном парке рвалась тишина, припадая от боли к холодной земле».

— Это Алексей написал, — сказала Ксения. — Позапрошлой весной, когда мы с ним только познакомились, а потом сошлись. Он тогда был нервный, весь угловатый. Вы хотите взять это фото? Берите.

— Я верну, — повторила я, укладывая фотографию в сумочку, — с вашего разрешения, где-то на неделю.

Она улыбнулась:

— Ну что же, берите. Леше этот снимок ужасно не нравится, он даже выкинуть хотел, но я оставила. Едва ли не самый лучший в коллекции.

Воцарилось молчание. Я тщетно хотела прорвать его, но в горле словно ком застрял, никак не удавалось избавиться от него. Наконец мне удалось сделать это:

— Но если она вам так дорога, то…

— Да нет, берите. Я сказала: «едва ли не», а не самый лучший. — Она взглянула на меня из-под полуопущенных век, что делало ее точеное бледное лицо еще надменнее, и добавила, видимо, чуть поколебавшись:

— А что, вы в самом деле хороший детектив?

— По крайней мере не самый плохой в Москве.

— А я почему-то думала, что женщина, расследующая преступление, — это чистой воды выдумка. Книжность, киношность. Мисс Марпл и еще эта, как ее… Каменская, что ли. И вообще — я терпеть не могу детективов, — добавила она.

— Я тоже.

— Хорошо, Мария, хоть в чем-то мы с вами совпали. У вас больше не имеется ко мне вопросов, насколько я поняла? Не так ли?

— Пока — нет.

— Ну что же. Тогда мне осталось пожелать вам удачи.

Она сказала это так спокойно и буднично, даже равнодушно, словно желала удачи не в расследовании, от которого, быть может, зависела судьба ее близкого человека — да и ее самой судьба! — а отправляла, ну, скажем, за покупкой лотерейного билета.

— Спасибо. Но, вероятно… — И тут я не удержалась: — Вероятно, вы были правы, Ксения, когда сказали, что нам в принципе не о чем беседовать.

Она пожала плечами.

— До свидания, госпожа детектив, — чуть насмешливо проговорила она. — Извините, что не провожаю вас до выхода, я себя чувствую, скажем так, не совсем… Притворите за собой дверь поплотнее, хорошо?

— Да, — ответила я и со смутным чувством тревоги вышла в прихожую.

У меня осталось сложное впечатление от Ксении Кристалинской. Она была из тех людей, которые чрезвычайно тяжело, болезненно переживают малейшее вторжение в их частную жизнь. Было видно, с каким усилием и с какой подчеркнутой надменностью общалась она со мной, давая понять, что допускает это общение только по необходимости, даже из некой безысходности. И что будь она хозяйкой положения, то ничего подобного не разрешила бы.

Я сменила хозяйские тапки на свои туфли и выпрямилась. И тут в глаза мне бросилось то, чего я не заметила при первом знакомстве с квартирой.

Это был портрет Ксении, написанный в сочной, подчеркнуто реалистичной манере. Я не самый большой знаток живописи, но оценить достоинство работы могла вполне.

Художник мастерски владел кистью. Черное бархатное платье выглядело почти материально на фоне заката багрового солнца, создавалось впечатление, что по холсту разлили свежую кровь, которая уже начала запекаться. Полотно смутно напомнило мне еще одно подобное творение: женщина на фоне красочного, знакового пейзажа. Мона Лиза, Джоконда. Нет, художнику было далеко до мастерства великого Леонардо, но и модели у них были разные.

Ксению, надо думать, рисовал не кто иной, как Алексей Ельцов. Да… в углу стояли две буквы в вензеле: А. Е.

— Портрет рассматриваете? — вдруг донесся до меня слабый, но удивительно отчетливый голос Кристалинской. — Я хочу его снять. Уж очень он зловещий. Приносит несчастье…

Я невольно вздрогнула и уронила свою сумочку.

— Королева в изгнании, — со злой иронией проговорила я, — нарочно не придумаешь. До свидания! — бросила я в мертво молчавшее пространство квартиры и, как и следовало ожидать, ответа не получила.

Я захлопнула за собой дверь. Тяжело ухнули, отзываясь, стены подъезда.

* * *

В двадцати метрах от нашего офиса я наткнулась на изматывающую своей бытовухой сцену. В ней принимали участие живущая в соседнем доме местная бабушка Ариадна Никифоровна и бродячий алкоголик дед Кирилыч без определенного места прописки, как говорится в милицейских протоколах. Не имея жилья, он тем не менее частенько захаживал в наш двор на Сретенке и безобразничал, что становилось причиной для единогласного осуждения его соседями и правоохранительными органами. Последними — преимущественно на пятнадцать суток, чему тот и был несказанно рад: хоть какая-то крыша над головой.

Дед Кирилыч был катастрофически нетрезв, кажется, он сам не мог осознать степень своей нетрезвости, поскольку она зашкаливала за все мыслимые рамки. Каждую секунду он мог повалиться на землю, из его рта, давно позабывшего о такой роскоши, как зубы, фонтанчиком брызгала слюна вперемешку с феерическими ругательствами.

Ариадна Никифоровна же из соседнего дома, известная своей принципиальностью и свирепостью особа, была разозлена не менее круто, чем дед — пьян.

— А-аннемевши в дос-ску… как ж-жену чужую, абминал берес-ску!.. — провыл дед Кирилыч, заглушая очередные назидания старухи.

Ариадна Никифоровна скорчила свирепую гримасу и замахала своей авоськой перед багровой рожей Кирилыча и имеющей место быть поблизости седенькой бабульки — божьего одуванчика из дома напротив, в буром вытертом пальтеце и с аналогичной цветовой гаммы сморщенным личиком. Старушка с ангельским выражением на физиономии выслушивала диалог и согласно кивала головой, по всей видимости, не понимая и половины сказанного.

— Чтобы ты, старый алкаш, больше тут и рыла своего пропитого не совал! — разухабисто высказывалась Ариадна Никифоровна. — Я из-за тебя, старого замудонца, сумку уронила, которую с базара несла, яиц половину поколола! Ты, что ль, мне их купишь?

И она показала сумку, из которой капало на асфальт.

— Каки таки там… в-в-в… у тебя еще яйцы?.. Какие яйцы-ы?.. — пробормотал бравый старикан, придерживаясь за деревце, которое пригибалось под его неустойчивым тельцем и вследствие рулад из есенинского творчества, которые он недавно выводил. — Ты че, по паспорту мужик, ась? Какие у тебя яйца? «Ка-а-ак ж-жену ч-чужжжую!..»

Ариадна Никифоровна шагнула ко мне, всплеснула руками и проговорила:

— Уж хоть бы вы, Машенька, как-то повлияли, а? А то ведь шляется и шляется. Недавно вот нагадил под окнами, что собака!

— Сам-ма сука… дуррра! — немедленно отозвался самолюбивый алкаш.

— Вот видите! Мало, что тут всякие эти… скинхеды ошиваются, всякие бандюганы, так еще и этот туда же. Да, Машенька… тут недавно под окнами один у вас ходил, даже на дерево пытался влезть, на второй этаж, где у вас этих… жалюзей нету. Прыщавый такой, бритый… на бульдога похож! Так тот хоть ушел, а этот старый пень ни в какую. Сколько раз сюда милиция ездила, так нет же… все равно таскается, скотина! А ну — пшел!

И она покосилась на болтающегося вокруг дерева деда Кирилыча. Тот могуче икнул и выговорил:

— А мм-мож… я тово… чувства имею!

— Чево? — накинулась на него соседка, позабыв о моем присутствии. — Какие такие чувства, что ты несешь, старый пень? К кому?

— А вот к тебе, жаба! — рявкнул дед Кирилыч и, захохотав, сел возле дерева. Смеялся он искренне, до слез, при этом икал и подвывал.

— Вот как позорит, Машенька! — истово всплеснула руками старуха. — Вот как позорит, старый!..

Я улыбнулась и перевела разговор на другую, более интересующую меня, тему:

— Простите, Ариадна Никифоровна… кого вы видели в нашем дворе? Под окнами? У нас? Какой такой — с прыщавой харей? Давно?

— Да вот, часа три… нет, часика четыре, да… четыре назад, — замысловато пояснила соседка. — Вы-от уехали на энтом на джипе. Вишневый «Тойота Ленд Крузер». — И старушка, наклонившись к моему уху, без запинки назвала номера ельцовского средства передвижения. — А этот хлыщ… прыщ, то ись с прыщавой рожей, ушел после. Наверно, не хотел, чтобы я его… того. Так шо вы передайте, значить, Родиону Потапычу-от, что я четко сработала.

Ариадна Никифоровна была одной из тех ушлых бабулек, которые были привлечены Родионом под знамена нашего агентства. На внештатной основе, разумеется. Бабульки зарабатывали себе прибавки к пенсии, ловко подвизаясь осведомительницами, шпионками, наводя «хвосты» и «срисовывая» подозрительных лиц. В их числе Ариадна Никифоровна была одной из лучших. Она совершенно оправдывала свое имя, которое, как известно, носила критская царевна, помогшая Тесею выйти из лабиринта. Наша доморощенная Ариадна дала бы сто очков и тетрадрахм вперед той, критской. Энергии в ней таилось на пять Минотавров.

— Так передайте, Машенька, — прокуковала бабулька еще раз.

Я кивнула и направилась к офису под громовое напутствие Ариадны Никифоровны. Слава богу, обращено оно было не ко мне, а к Кирилычу, ибо гласило:

— И еще раз увижу, старый козел, что ты нагадил у нас в лифте, я тебя в мусорку затолкаю вместе со всеми твоими собутыльниками! Ух, шмендрик, навязался на нашу голову, иди ж ты!..

— Да… ым-м!.. отзынь ты, ить… чев-во липнешь, карро-вва… вы-ва-вва…

* * *

Родион сидел за своим столом, зарывшись в ворох каких-то бумаг. При этом он успевал отвлекаться на монитор ноутбука и беседовать по телефону, виртуозно зажав трубку между небритой щекой и плечом.

Как всегда, в авральных ситуациях босс забывал, что у телефонного аппарата существует такая простая функция, как «спикерфон», позволяющая разговаривать, не снимая трубки.

При моем появлении Родион Потапович закончил разговор и живо повернул голову. Его глаза блестели.

— Ну что? Как они тебе?

— Вы имеете в виду несостоявшуюся семейную чету Ельцовых, Алексея и Ксению? Ну что я могу сказать — сильное впечатление. Алексей упорно напоминает напуганного интеллигентика. Затравлен, зажат. Впрочем, его можно понять. Однако же некоторые свои соображения я вам уже высказывала. А вот что касается этой Ксении, так тут, уверяю вас, много любопытного есть. Даже на первый взгляд. Это чрезвычайно интересная женщина. Сильная, высокомерная, прекрасно сохраняет контроль над собой. Чего не скажешь о ее без пяти минут муже. Ксения эта на ножах с матерью Алексея и утверждает, что та сделала бы все, чтобы не допустить брака Ксении и ее сына. Что характерно, Алексей тоже говорил, что не рвется под венец и только под влиянием Ксении решился.

— Действительно впечатляющая дама? — с интересом спросил босс.

— О да. Красивая, неприступная. Ведь, если не ошибаюсь, мужчинам нравятся именно недотроги?

— Да, не ошибаешься. Недотроги, ну… вроде тебя, Мария. Ты ведь тоже у нас как айсберг в океане.

— Спокойно, босс, — сказала я, — главное, чтобы этих ваших слов не слышала Валентина. А то ведь может и приревновать, тем более что с этим у нее — всегда пожалуйста.

— Ладно. Поговорим о работе. Мне удалось раздобыть кое-какую информацию, что называется, из первых рук. Для начала посмотри вот эту запись. Только что сделал. По телевизору показывали.

И он, дотянувшись до пульта, включил видеодвойку, чернеющую в дальнем углу кабинета.

На экране возникла бесцветно крашенная ведущая, похожая на состарившуюся Бритни Спирз, и бодро зашевелила нарисованными губами:

— «…презентация нового ночного клуба «Белый гриф». Это заведение обещает стать одним из самых популярных ночных клубов Москвы. Наш корреспондент взял короткое интервью у его владельца, кандидата в депутаты Мосгордумы Владимира Туманова».

На экране появился высокий, крепкого телосложения, видный, молодой мужчина, возле которого невзрачный, рыженький и тощий корреспондент в ветровке казался тупиковой ветвью эволюции. Репортер обнюхал микрофон и, наконец доперев, что он в эфире, сунул его под нос Туманову и заговорил быстро-быстро, перемежая поток своей неудержимой речи тормозящими «э-э», заимствованными, похоже, у знаменитого тележурналиста Евгения Киселева:

— Владимир Сергеевич, действительно ли, что ваш ночной клуб предложит избалованной московской публике… э-э… нечто новое, с изюминкой и подковыркой, так сказать, а… э-э… уровень сервиса и уровень цен в сравнении с уже известными ночными клубами вы предполагаете установить более низкий… э-э… н-не так ли?

Туманов чуть пожал плечами, из-за одного из них проворно вынырнула голова аккуратно причесанного охранника и тут же выпала из кадра, а хозяин произнес:

— Я так полагаю, что в самом деле смогу обновить меню и перечень возможностей для…

— Гля, фля, ля-ля и прочее с окончанием на «-ля», актуальное для бандитской среды, — насмешливо выговорил Родион, отключая запись. — Ты, Мария, я так полагаю, ни разу не видела преуспевающего деятеля от политики и шоу-бизнеса, которого я только что тебе показал? Как говорит этот ощипанный репортер: э-э-э… н-не так ли?

— Нет, не видела, — ответила я. — В столице этих деятелей, что собак нерезаных.

— В связи с новой лужковской программой касательно уличных животных, наверное, собак уже меньше стало, — иронически отозвался Родион. — Ты, верно, хотела сказать: как грибов после дождя.

— Ну да. Мухоморов. И кто же этот красавец, открывший ночной клуб?

— Владимир Сергеевич Туманов, удачливый предприниматель и чудесный человек, — сказал Родион. — Глава охранной фирмы «Остгот», владелец нескольких ночных клубов помимо упомянутого «Белого грифа». Хорош собой… В прошлом эта душа общества, однако, уже успела изрядно наследить. Мне дали возможность посмотреть его досье. Сама понимаешь…

Я понимала: по всей видимости, мой босс в очередной раз воспользовался своими связями с ФСБ, откуда, собственно, вышел и он сам, оставив в структуре много узелков, много друзей и просто информаторов, взаимодействия с которыми он никогда не терял. И на сей раз он, очевидно, получил доступ в одну из баз данных. Я всегда удивлялась той легкости, с которой это проделывалось, хотя в средствах массовой информации те же источники преподносились как непостижимая тайна за семью печатями.

Шульгин продолжал:

— Так вот, в прошлом Владимир Сергеевич, как и приличествует уважающему себя предпринимателю и без пяти минут законодателю, имел проблемы с законностью. Полагаю, те же журналисты, которые сейчас верноподданнически берут у него интервью, раньше живописали его подвиги в какой-нибудь программе типа «Криминальные сводки» или «Их ищут все». Впрочем, криминальная часть биографии Владимира Сергеевича нас интересует не столь существенно. Гораздо важнее его детство. Дело в том, что господин Туманов, достигший таких высот в обществе, — детдомовец. Он воспитывался в школе-интернате номер восемь города Усть-Каменогорска. Теперь это Казахстан. Вот такие дела, Мария! — воскликнул босс самым торжественным голосом и откинулся на спинку кресла.

Я недоуменно подняла брови и осторожно начала:

— Быть может, Родион Потапович, вы сочтете меня недогадливой, не скажу — тупой… но я не понимаю, какое отношение все это имеет к нашему делу.

Шульгин посмотрел на меня с откровенной досадой, а потом рассмеялся и хлопнул ладонью по столу:

— Ах, да. Это я болван. Совсем упустил из виду, что ты, Мария, еще не знаешь о существовании одного связующего звена.

— Какого же?

— Дело в том, что в той школе-интернате воспитывался и еще один человек, имеющий самое прямое отношение к делу. Правда, Туманов старше почти на четыре года, но это не сыграло роли в дальнейшем развитии их отношений.

— Кто же?

— Ксения. Жена Ельцова… то есть — почти жена Ельцова. Но это еще не все. — Босс поднял кверху палец и проговорил, чуть понизив голос: — Все дело в том, что Туманов был первым мужем Ксении Кристалинской.