Чужая душа

Наталья Корнилова, 2002

Никогда еще Мария, сотрудница частного сыскного агентства, в своих расследованиях преступлений не заходила так далеко. Чуяла опасность нутром проснувшейся в ней Пантеры, понимала, что играет с огнем, даже получала грозные предупреждения, но остановиться не могла. Убийство пожилой богачки, которая намеревалась передать свое состояние Алексею Ельцову, оставалось загадкой. Ельцов последним уходил из дома, где наутро был найден труп… У него нет алиби, но есть мотив для убийства – ведь, если Алексей женится на Ксении, завещание будет изменено не в его пользу… Так кто же убийца – Алексей, мужчина с манерами изнеженного ребенка, или его невеста Ксения с тяжелым взглядом роковой женщины? А может, кто-то третий, стоящий за их спинами?..

Глава 2

— Замысловатая особа, — сказал Родион Потапович, когда мы остались одни, — ничего не скажешь. Наверно, имеет солидный вес в обществе.

— Да, мало какие весы потянут, — откликнулась я, — она мне супинатор сломала.

При словосочетании «супинатор сломала» лицо Шульгина осталось столь же безмятежным, как мое собственное часа три назад, когда он втолковывал мне что-то о «сбившемся прицеле, кажется, у Майкла Оуэна».

— Ладно, о клиентах либо хорошо, либо ничего, — сказал Шульгин. — Вот что, Мария, сейчас ты по полной программе сцедишь с нее информацию по всему этому делу. По всей форме. Ну, за двадцать минут уложишься. А потом съездишь к этому Ельцову в СИЗО. У меня есть кое-какие мысли, которые надо, что называется, обсосать. Одним словом, мне нужно остаться одному. А ты вооружаешься мобильным планом и пролопачиваешь… впрочем, что мне тебе объяснять? Ты сама не хуже меня знаешь. Если не лучше.

— Босс, можно вопрос?

— Хоть два.

— Босс, вы знакомы с этим адвокатом Самсоновым?

Шульгин пустил поверх очков пристальный взгляд в мою сторону:

— А почему ты так решила?

— Интуитивно. К тому же вы так спонтанно прервали ее рассуждение об адвокате, словно ничего нового для вас она о нем сказать не может.

— Совершенно верно. — Родион медленно, с видимым наслаждением откинулся на спинку кресла, отводя назад затекшие сутулые плечи. — Совершенно верно. Да, я этого Самсонова знаю. Приходилось общаться.

— И что, действительно хороший адвокат?

— Ты знаешь… наверное, нет. Да, его имя известно достаточно хорошо, но не потому, что он блестящий специалист, а вследствие ряда громких скандалов, в которых фигурировало его имя. Бандитский душок, темные пятна, ну, ты понимаешь.

Получив инструкцию, я покинула кабинет Родиона. В приемной я сказала въехавшей в кресло Ельцовой:

— Валентина Андреевна, прежде чем мы выйдем к нанятому вами адвокату Самсонову, мне хотелось бы задать вам ряд вопросов касательно личности Алексея, его связей, привычек, круга общения. Одним словом, сейчас мы сфильтруем с вас полное досье на вашего сына Алексея.

— Что значит — сфильтровать? — заморгала она.

Наверное, этот термин вызвал у нее ассоциации с рэкетом и словосочетанием «фильтровать базар». Я достала из ящика стола чистый блокнот и произнесла, пользуясь высоким штилем:

— Я вас слушаю, высокочтимая Валентина Андреевна. Мне хотелось бы поподробнее про Алексея и про Таннер. Привычки, особенности характера. Подозрительные, на ваш взгляд, знакомства.

И она утомительно затарахтела. Я тяжело вздохнула и принялась писать…

— А теперь можно дойти до вашей машины, — сказала я, преувеличенно энергично захлопывая наконец блокнотик и укладывая его в сумочку.

На языке крутилась коварная фраза «Вы ведь женщина бедная».

И машина, как я и ожидала, у «небогатой женщины» оказалась соответствующей — внедорожник «Тойота Ленд Крузер».

В салоне машины я обнаружила прекрасно одетого мужчину с сухим костистым лицом и нескромным взглядом. Он выглядел типичным судебным крючкотвором, вертящим людскими судьбами в зале суда. На его тонком запястье виднелись золотые часы. Вкупе с сотовым телефоном Samsung-Т100 (по которому этот человек с важным видом разговаривал в данный момент) они давали понять, что дела его идут весьма успешно и прибыльно.

Валентина Андреевна кивнула на него и сказала:

— Это адвокат Самсонов.

Самсонов убрал мобильник и проговорил хорошо поставленным ровным голосом:

— Добрый день, Мария. Вы меня, быть может, не помните, но, кажется, в свое время я имел возможность общаться с вашим боссом, господином Шульгиным, не так ли?

— Да, правильно. Он даже упоминал сегодня о чем-то подобном.

— Валентина Андреевна поведет машину, а мы пока спокойно побеседуем, — продолжал он, глядя на меня в упор безмятежными серыми глазами. Взгляд их был несколько более пристальным, чем диктовали правила приличия. — Дело довольно мутное. Многие мотивы неясны. Внешне оно, правда, достаточно просто. На моей памяти есть немало подобных ситуаций. По сути, преступления, выполненные по этой схеме, обычно просты и незамысловаты.

— Быть может.

— Мария, — вполголоса проговорил Самсонов, — я знаю, вы опытный детектив, а ваш босс — превосходный аналитик и имеет хорошо проработанные связи в нужных кругах. Надеюсь, что мы с вами сработаемся. Это я посоветовал Валентине Андреевне прибегнуть к вашим услугам. У вас есть логика, а это явление редкое, как говорил Шерлок Холмс. Это немаловажно.

— Господин Самсонов, давайте покороче, — сказала я. — Ваше вступление будет уместно, скажем, в мемуарах. Или вы переняли многословие у нашей общей клиентки?

Адвокат Самсонов покосился на Валентину Андреевну и сказал сухо, обращаясь, впрочем, не к ней, а ко мне:

— Я уже анализировал подходы к расследованию. Дело в том, что в последнее время Алексей оказался в очень интересной ситуации. Ее определяют отношения Алексея с несколькими женщинами. Вы просили говорить короче? Так вот, проще говоря, в свое время Алексей завязал ряд знакомств, которые в настоящий момент очень важны. Его женщины в своем роде необычны. Во-первых, Ксения Кристалинская, его подруга и почти что жена. Лишь трагические обстоятельства помешали… да, что тут говорить? Звучное имя и любопытнейший тип женщины, могу вас заверить. Сдержанна, высокомерна, кажется, решительна. Способна на значительный поступок. Из таких женщин выходят выдающиеся личности. По крайней мере, по нашим, российским меркам.

— Да ну уж… «выдающиеся личности»! — подала голос Ельцова. — Да обычная шалава! Смазливая она, конечно, мужики к ней липнут, но не больше того. А вы распелись… куда там! Выдающиеся личности на три буквы не посылают.

— Еще как посылают, — сказала я.

— Да что о ней, о Ксеньке, болтать! И так все понятно! — рыкнула Ельцова.

— Насколько я понял, Ксения не питала особой любви к Алексею, — продолжал Самсонов, не обращая внимания на эмоциональные ремарки Валентины Андреевны. — А у него были чувства к ней. Исходя из этого, отношения Алексея и Татьяны Оттобальдовны Таннер были странными. Не пойму, какие общие темы для бесед и общие интересы у них могли быть. Впрочем, можно предположить, что…

— Вот не надо предположений! — живо отозвалась Валентина Андреевна, навалившись бюстом на руль, отчего машину едва не отнесло к бордюру. — Знаю, что вы хотите… предположить. Одно на уме!

— А что? Я ничего предосудительного не сказал. Мало ли общих тем может найтись у людей, которые знакомы много лет и один, что называется, вырос на глазах другого. Кроме того, я вполне допускаю, что Татьяна Оттобальдовна принимала Алексея исключительно для деловых бесед: как известно, она была далеко не бедная женщина, — я внутренне усмехнулась, вспомнив — «я женщина небогатая» в исполнении Валентины Андреевны, — а для осуществления его творческих замыслов Алексею необходима финансовая основа, причем весьма существенная.

— С этого момента, пожалуйста, поподробнее, — проговорила я.

— А это я скажу, — оживилась Валентина Андреевна, норовя повернуть к нам голову на жирной складчатой шее. — У Алеши всегда было громадное количество замыслов. Он — человек тонкий, ранимый. Да, он такой. Если бы вы только краем глаза его увидели, Мария, то сразу же напрочь… так сказать… исключили бы всякую мысль о том, что он мог вообще кого-то убить. Тем более Татьяну Оттобальдовну, мою подругу. Она же моя старая подруга, я вам уже говорила, — с пафосом пропела она.

— Так что же это за громадное количество идей? — спросила я, вспоминая тупые разговоры из американских сериалов: «У меня есть гениальная идея!» — «Какая?» — «Я предлагаю пообедать, принять душ и переодеться!» — «Потрясающе! Ты просто мудрец!»

Валентина Андреевна промычала что-то невразумительное, словно меся языком киснущее на опаре тесто, а потом, собравшись с мыслями, выговорила:

— Например, он собирался создать музыкальную группу. И еще он хотел издать сборник своих стихов, он пишет стихи еще с детства. Один такой сборник Татьяна Оттобальдовна — по моей просьбе — издала. То есть оплатила издание. И еще… Он ездил на конкурс молодых дизайнеров в Венгрию и получил там второй приз. А еще он художник, он рисует картины. Выставлялся… один раз, да. Да и в модельном агентстве… вообще…

Речь Ельцовой в моих ушах начала сваливаться в какое-то плотное шерстяное одеяло.

Если верить словам Валентины Андреевны, то Ельцов представлял уникального универсала, некоего Леонардо да Винчи начала двадцать первого века.

Самсонов слушал с совершенно безмятежным лицом. Верно, на своем веку ему приходилось выслушивать и не такую чушь.

— Валентина Андреевна, — наконец вклинилась я в подобный лаве поток словотворчества госпожи Ельцовой, — позвольте спросить: а где учился ваш сын?

— Там же, где и я.

— А где учились вы?

— В Московском университете, филологический факультет. Ну… знаете… Серебряный век… образованность… Александр Сергеевич Пушкин, этот… Толстой еще, Блок… кронштейны разные, — бормотала Ельцова.

— Блок? «Никогда не забуду, он был или не был, этот вечер. Пожаром зари сожжено и раздвинуто бледное небо, и на фоне зари — фонари», — продекламировал Самсонов. Могу поспорить, что цитата явилась исключительно из желания перебить Ельцову.

— О да! — брякнула та. — Вы тоже читаете наизусть, как мой сын?

Самсонов сдержанно улыбнулся, а я вернула их к прозе:

— Цитаты из классики — это, конечно, прекрасно, но давайте продолжим о вашем сыне. Насколько я понимаю, господин адвокат, вы хотели рассказать еще об одном знакомстве Алексея Ельцова. Не так ли?

И я посмотрела на Самсонова, который так шустро цитировал классиков и клепал пышные синтаксические обороты. Тот согласно кивнул.

— Да, вы совершенно правы. Так вот, Алексей Ельцов у нас мужчина привлекательный, я думаю, вы, Мария, согласитесь со мной. Впрочем, это лирическое отступление. Значит, так: третья пара отношений — это у нас Алексей и племянница Татьяны Оттобальдовны, Мила Таннер. Людмила, если полным именем. Так вот, эта Людмила — совершенно не похожа на героиню пушкинской поэмы, если уж мы не чужды литературы. Веселая дама. Я хотел с ней пообщаться, но она не оказала мне чести. Я пытался ей звонить, назначать встречу, однако она не выказала по этому поводу восторга. Впрочем, я все-таки рискнул своим не казенным здоровьем и явился к ней с вполне обоснованным джентльменским визитом, но она, не открывая двери, рассказала о моей личной жизни в нецензурных выражениях. Я сдержался и сказал, что от ее показаний, быть может, зависит жизнь и репутация не одного человека, к тому же речь идет об убийстве ее родной тетушки. Это ее нисколько не проняло, доказательством чему послужил выстрел из пистолета.

— Даже так? — воскликнула я. — Ничего себе!

— На мое счастье, пистолет был все-таки газовым. Но я умчался с ее лестничной клетки с самой позорной скоростью, какую когда-либо развивал.

— Вам не откажешь в самоиронии, господин Самсонов. Ничего себе Людмила… — откликнулась я. — Какой же Руслан ей нужен, интересно? Да, примечательная особа. Вы думаете, что ее стоит взять на карандашик, не так ли?

— Эта замечательная Мила Таннер находилась в, мягко говоря, сложных отношениях со своей тетей, ныне покойной, — бодро продолжал Самсонов, — что, в сущности, само собой разумеется, особенно если учесть, что Мила, узнав о трагической гибели Татьяны Оттобальдовны… гм… одним словом, она выдала очень некорректную фразу, а при данных обстоятельствах, быть может, и — преступную.

— Что же она сказала? — полюбопытствовала Ельцова, из-за которой, по всему, адвокат Самсонов и соорудил очередной синтаксический наворот. — Я видела эту сучку Милу, так что примерно представляю, что она может сказать. Говорите смело, адвокат.

Самсонов пожал плечами и начал:

— Мила Таннер сказала, что рада смерти тетушки. Что такой сквалыге давно пора перестать обременять своей персоной белый свет. Посетовала, что старая карга не ей отписала деньги, впрочем, выразила надежду, что денежки все же достанутся именно ей. Вероятно… — Самсонов снова сделал внушительную паузу. — Она подразумевала, что Алексея посадят и деньги отойдут к ней естественным путем — как к самому близкому родственнику. Хотя юридически могут и возникнуть проблемы. Да, правильно, она надеялась, да и продолжает надеяться, на осуждение Ельцова. Так вот обстоят дела.

— То есть вы имеете в виду, что одна из этих двоих — Кристалинская и Людмила Таннер — имеет отношение к смерти Татьяны Оттобальдовны? Не так ли? — сказала я как можно спокойнее, вплетая свою речь в ровный шум двигателя.

Адвокат заинтересованно взглянул на меня и важно изрек:

— Быть может.

* * *

Через два часа я увиделась с человеком, по делу которого мне предстояло вести расследование. Правда, пришлось подождать, пока нам разрешат это сделать: шел очередной допрос подозреваемого в убийстве Таннер.

Наконец нас впустили в камеру для свиданий.

Алексей Ельцов на самом деле чрезвычайно не был похож на того, кто мог сознательно и предумышленно убить. Тем более — человека. Создавалось жалкое, замешанное на смутной приязни и даже сочувствии, но ведь все равно жалкое ощущение того, что это грязная и предумышленная ошибка, подготовленная кем-то, скрывающимся в тени, — истинным виновником смерти Таннер.

Сразу было видно, что в подобной ситуации он первый раз и совершенно этим раздавлен. Напуган. Он сидел, скорчившись, глядя себе под ноги с таким вниманием, с такой остекленелой, пугающей заторможенностью, что показалось, будто в сырой трещине грязного пола пряталась истинная разгадка, похожая на отвратительное, трусливое и не желающее являться на свет насекомое.

При моем появлении в сопровождении адвоката Самсонова Ельцов едва пошевелился, но даже не поднял белокурой головы. Самсонову пришлось окликнуть его раз и другой, после чего Алексей наконец окинул нас быстрым взглядом и отвернулся. Впрочем, выражение его глаз я успела уловить: мутное, полубессмысленное, отсутствующее.

— Алексей!

Ельцов еще раз посмотрел на Самсонова и только тут удосужился узнать его:

— А, Самсонов. — Его взгляд скользнул по мне, от аккуратно уложенной прически до туфель (их я переодела!). — А… кто это с вами?

Я принялась в свою очередь рассматривать человека, ради которого мне предстояло расследовать убийство.

Обвиняемый в убийстве Татьяны Таннер был довольно хрупкого телосложения, почти астенического, светловолосый. Черты лица тонкие, довольно красивые. Привлекали внимание и темные, глубоко посаженные глаза, аристократически тонкие запястья и точеные гибкие пальцы, длинные и подвижные, как у пианиста-виртуоза.

Ельцов не выглядел на свои годы. Скорее всего он напоминал сейчас испуганного семнадцатилетнего паренька-«ботаника», незаслуженно обвиненного в хроническом непосещении семинаров и лекций.

Застывшие черты и тотальный испуг, сковавший все тело Ельцова, не могли, однако, совершенно уничтожить признаков одухотворенности в его облике. Той особой эффектности, артистизма, благодаря чему даже некрасивый человек может быть обольстительным.

Но сейчас все это лишь угадывалось в Ельцове за блеклым равнодушием ко всему на свете. Что ж, можно понять человека, которого накануне свадьбы арестовывают по обвинению в страшном преступлении. Прямо как у графа Монте-Кристо, тогда еще Эдмона Дантеса! А что, я думаю, этот Алексей хорошо сыграл бы Дантеса.

— А вы кто? — спросил он у меня.

— Мое имя Мария.

И только когда я сказала ему о том, что я из частного детективного агентства и что его, Алексея, матушка наняла меня для расследования его дела, взгляд Алексея несколько оживился.

— Вот сколько за меня-то, — тихо проговорил он. — Мамаша расстаралась. Лучше бы она раньше так из кожи лезла, когда мне позарез нужно было, когда у меня денег ни копейки и вообще жуть…

Голос его тоже звучал блекло и невыразительно. Впрочем, какого-нибудь Брюса Уиллиса или Джека Николсона — в такие условия, посмотрела бы я…

— Значит, начнем, Алексей, — сказала я. — Я хотела бы верить, что ты невиновен. Мне сказали, что ты не способен на убийство. Все это слова, конечно. Но ты вызываешь у меня симпатию. Ты мне нравишься. Вот что, Ельцов. Я хотела бы от тебя самого услышать, что произошло в тот вечер в доме Татьяны Оттобальдовны Таннер. Спокойно, только не волнуясь, без срывов.

Линия его плеч изломилась.

— Но…

— Ну давай же, не тушуйся, — подбодрил его Самсонов. — Как мне… еще раз.

Алексей кашлянул и заговорил:

— Я пришел к ней приблизительно в шесть часов вечера. Я к ней часто после работы заходил. Мы выпили чаю с медом, у меня была простуда, а потом мы перешли в бильярдную. У нее целая комната под бильярд, она вообще любила играть, но только в «американку», правда. Русские столы казались ей слишком просторными, громоздкими.

Я кивнула, давая понять, что слушаю внимательно:

— О чем вы говорили?

— О наследстве, о «бабках», о лавэ, о нале! — горячась, быстро сказал он. — Она сама всегда говорила со мной о финансах! Банкирша, да еще немка, что ж вы хотите? Она не только говорила, но и давала мне деньги, Татьяна Оттобальдовна, зачем же мне ее убивать? Боже, боже мой! Она сама давала мне то, что сейчас мне навешивают в качестве основных улик! Она помогала мне — в отличие от моей дражайшей мамаши, которая только сейчас, когда на меня навешали все, что только можно, что-то начала делать. Ну что же, я понимаю. — Он вскинул на меня глаза, и я увидела, какие они выразительные и яркие. — Да. Все улики против меня. Я не знаю, как вы с адвокатом Самсоновым сможете меня оправдать. Не знаю. С судом хорошенько поработают, не сомневаюсь, вы уж тоже не сомневайтесь.

— Что вы имеете в виду? Кто поработает с судом?

— А найдутся… — Алексей пожал плечами. Я неотрывно смотрела, как на его лбу возникают и снова разглаживаются кожные складки.

— Кто поработает? — переспросила я.

— Откуда же мне знать, кто именно? — пробормотал Алексей. — Я ничего не знаю. Ничего не понимаю. Кто-то… ведь кто-то сделал это, кто-то ее убил! Вот они, верно, эти люди… вот они с судом и поработают. Все состояние Татьяны Оттобальдовны ведь завещано мне. Теперь его у меня отберут. Уж не знаю, откуда у нее возникла такая фантазия, ведь у нее есть родственники, которые могли бы получить деньги на более серьезных основаниях. А она проявила… да, фантазию. Только она, эта фантазия, очень дорого мне обойдется.

— Успокойся.

— Да… да спокоен я!.. — дернул он плечом.

— Алексей, тебе было известно, на кого оформлено ее завещание?

— В том-то все и дело, что мне было известно, — поспешно сказал он. — И не только я знал. Все знали, решительно все, кому надо знать и кому не надо. Татьяна Оттобальдовна вообще полагала себя меценаткой, она любила говорить о своих распоряжениях на случай кончины. Так что знал о ее завещании и деталях его не только я, но и Римма, эта ее горничная бешеная, и… и еще Мила, Мила Таннер. Ее племянница. Вот так, Мария.

— Продолжай.

— А что продолжать-то? Все. Дальше — ничего. Мы сыграли две партии с Татьяной Оттобальдовной, я обе проиграл, она очень хорошо владела кием. А потом — потом я ушел домой. Это было приблизительно в половине десятого. Еще начиналась эта… передача по ОРТ, как ее… «Русская рулетка», ее Валдис Пельш ведет, это я точно помню. Да. «Русская рулетка» она называется.

— Я не смотрю этой передачи, — сказала я. — Господин Самсонов, а вы?..

— В половине десятого она начинается, я уже проверял по программе, — ответил он.

Я кивнула и повернулась к Ельцову:

— А кто провожал вас?

— Я сам ушел. Я сам, она, кажется, задремала, Татьяна Оттобальдовна, — отозвался Алексей. — Она прилегла, я сказал, что ухожу. Она спросонку попрощалась, и я ушел домой. Захлопнул дверь, она автоматически блокируется. Вот и все.

— Где в этот момент была Римма Маратовна Ищеева? Где она была-то?

— А я не знаю. Она бешеная. Я вообще этой доблестной даме предпочитаю на глаза не попадаться. Она меня как-то раз огрела сковородой и объявила, что пока она на ногах и вообще жива еще, я не доведу Татьяну Оттобальдовну до ручки. Она вообще долбанутая, я за ней часто замечал, что она, как это говорят: ку-ку. Н-да…

— Так, значит, с Риммой Маратовной у тебя, условно говоря, не сложилось? Натянутые отношения? — произнесла я.

— Натянутые? Это у меня с мамашей натянутые. А с этой Риммой… да ну ее к бесу, натянутые! Я с ней вообще стараюсь в отношения не вступать.

Ельцов растормошился, его лицо одушевилось злостью и стало более живым. Даже скованность и страх уступили этому напору чувств. Я обошла вокруг него и, глядя на его растрепанный висок, проговорила:

— А после того как ты пришел домой… да, кстати, во сколько ты пришел? Приблизительно в двадцать два часа, не так ли?

— Да, примерно. Я подумал прогуляться, поразмяться, я ведь вообще мало двигаюсь. Хотя от дома Таннер до моей квартиры не так уж и мало. Кварталов где-то десять. Где-то около того.

— Ксения, ваша будущая жена, была дома, так?

— Да, да! И она, Ксения. — Он сжал кулаки и еще раз повторил: — И она, Ксения, может подтвердить, что я пришел в десять, именно в десять! А она умерла в одиннадцать… а я что, черный маг, что ли, чтобы убивать на расстоянии?

— Ну знаете ли, дорогие мои, — уклончиво сказал Самсонов, стоявший чуть поодаль, — в суде могут не принять в качестве доказательства ее слова. Что не сделает жена ради своего мужа.

— Она не успела стать женой! — поспешно сказал Алексей. — Но это неважно. Тем более что… в общем, она сказала, что, как же… что она ждет от меня ребенка и… вот так.

— Ждет ребенка? И ты в этом уверен?

— Она так сказала.

— Ясно. И давно ты живешь с Ксенией?

— Около двух лет.

Я сделала два шага вперед, по камере скакнуло: цок-кок.

— Она тебя любит?

Ельцов растерялся. Он собрался было отвечать, но тут же оборвался и, несколько раз натужно кашлянув, сказал что-то мало относящееся к сути вопроса:

— Я, вы знаете… тут мне как-то. Да… да. Наверно, все-таки, если…

— Да что спрашивать, — неожиданно отозвался стоявший у стены Самсонов. — Не будем об этом. Вот что, Алексей… я думаю, Мария тебя простит, если я попрошу тебя быть совершенно откровенным. Ответь пожалуйста: что у тебя было с этой сдобной вдовушкой Таннер? Да ты давай не красней, дуралей, и не смотри, что Мария Андреевна Якимова, твоя новая палочка-выручалочка, — дама. Ну, что там насчет госпожи Таннер?

Ельцов выдавил:

— Я не… и вообще, что вы такое говорите?

— А что я, собственно, говорю такого крамольного? — с хорошо разыгранным равнодушием в голосе выговорил адвокат Самсонов. — Что тут такого запретного? Ты мужчина, она женщина. Ну, разница в возрасте, ну, в общественном положении. И что? Никаких серьезных помех я не вижу.

Алексей открыл тесно посаженные белые зубы в кривой улыбке, а потом проговорил:

— И откуда вы надергали таких сведений?

— А так, — махнул рукой Самсонов. — Ниоткуда. Лирические предположения. В конце концов, сколько мужчин любят женщин в возрасте! Есть у меня один знакомый, Сережа Дементьев, так тот и вовсе по старушкам специализируется. Как говорится, пять старушек — уже рупь. А что касается Таннер, то я столько уже сплетен наслушался о ней и тебе, что впечатление составил довольно полное, что там могло быть и как могло быть.

Бледное лицо Ельцова отразило такой психологический дискомфорт, что я даже испугалась, не лишился бы чувств.

— Так что скажешь? Что скажешь насчет Таннер? — продолжал давить адвокат Самсонов.

— Насчет Таннер? — выговорил Алексей с нескрываемой злобой в голосе. — С Татьяной Оттобальдовной-то спать? Я, конечно, понимаю, что сейчас на меня можно всех собак вешать, но старушками, как этот ваш Дементьев, я не интересуюсь. Понимаете? Она и так все для меня делала, и я ей очень благодарен. Тем более у меня есть женщина, и лучше ее я еще не встречал. Я о Ксюше говорю.

— Да, конечно, — за адвоката ответила я. — Но сам-то что думаешь? Кто может быть замешан в смерти Таннер? Есть у нее враги, недоброжелатели… а?

Ельцов медленно произнес:

— Да есть, конечно. У богатых всегда найдутся недоброжелатели. Не знаю… может, кто-то рассчитывал на то, что деньги… если не мне, то ближайшим родственникам… отойдут.

— Миле Таннер?

— Да… ей. Других родственников у Татьяны Оттобальдовны я что-то не припомню. Не знаю по крайней мере.

— Ясно, — сказала я. — Вопросов пока больше не имею. Гм… значит, Мила. Людмила Таннер.

— Но это вряд ли, — выговорил Алексей Ельцов. — Она, конечно, люто ненавидела свою тетю. Однажды плеснула в нее кипятком из чайника, ноги обварила. Но одно дело — вода, а совсем другое — пуля в голову. Разные вещи, чувствуете… нет? А убить… нет, вряд ли.

— А если не сама? Если наняла киллера?

— Киллера… — пробормотал он. — Киллера, значит… нет… хотя…

— До свидания, Алексей, — сказала я, видя, что клиент выдохся, как оставшееся незакрытым шампанское, и вышла из камеры свиданий.

Было время подумать. Наверное, самое важное, что я вынесла из этого разговора, была вовсе не картина происшедшего в квартире убитой Таннер с точки зрения Алексея Ельцова. Хотя и это тоже немаловажно. Самое важное — это то, что я встретилась с обвиняемым, прощупала его. У меня тонкая интуиция. Я могу давать прогнозы виновности или невиновности того или иного человека, и часто мои прогнозы оправдываются. Я прикинула…

Да! Девять шансов из десяти, что Алексей не имеет отношения к смерти Таннер, если только невольно или косвенно.

Я набрала номер офиса и, когда трубку взял Родион Потапович, проговорила:

— Босс, я была у Ельцова.

— Ну и как?

— Пока никак. Только, похоже, словесный портрет мамаши Ельцовой был близок к истине. В самом деле — задавленный испугом интеллигент. Луч света в темном царстве СИЗО.

— А сейчас куда?..

— К Ксении Кристалинской, — ответила я.