Прелестник

Наталья Колобова, 2015

Счастье – удовольствие. Быть счастливым – быть довольным. Мысль о краткости жизни вызывает ее жажду, а жажда требует утоления. И утолить ее можно весьма разнообразно. Эту «религию» исповедует герцог де Сен-Шели, молодой аристократ, любитель женщин, хорошего стола и театра. Он готов получать от жизни столько удовольствий, сколько могут позволить молодость и здоровье. Луи не думал, что ему, с его жаждущей чего-то еще неопределенного душой, придется когда-нибудь зайти в тупик и задуматься. Любовь и ненависть. Разбившиеся мечты и упорное желание быть счастливым… Человек не бывает плохим или хорошим, но он может выбрать, как ему поступить. И взять на себя ответственность за то, что сделал.

Часть II. Люсьен. Годы 1685–1686

Было около полудня, когда Элен спустилась в залу. Тут она застала Луи, который, лениво развалившись на диване, безучастно потягивал красное вино. Лицо Элен окаменело, впрочем, могла бы и не стараться, потому что молодой человек не обратил на ее появление никакого внимания. Но она, увидев, что никого поблизости нет, и зная, что Анна и Леонора заняты у портного, решила прямо высказать свое неудовольствие.

— Сударь, — предупредительно-холодным тоном отчеканила Элен, — оставьте в покое мою камеристку.

Он не ответил.

— Вы слышите? — настаивала Элен. — Не трогайте Сесиль.

Луи равнодушно поглядел на женщину и тихо проговорил:

— Какого черта? Хотите мне испортить настроение перед дежурством?

— Перестань прикидываться, — рассердилась Элен, — девчонка и недели не отработала, а ты уже лапы распускаешь.

— Она что, жаловалась? — нахально спросил он.

— Я сама видела, как ты ее в углу прижимал.

— Так ей же нравится…

— Замолчи, слушать тебя противно. Жену ни во что не ставишь.

— А она меня ставит во что-нибудь? Шлюха…

— Луи, не смей так говорить о моей дочери! — не на шутку разошлась Элен. — И к Сесиль не подходи. Да что же это такое? Ну ведь ни одной юбки не пропустишь! И в кого ты такой?

— Ну вот что, — поднимаясь, обычным решительным тоном заявил он, — в этом доме пока я хозяин. Вы все живете за мой счет: я вас кормлю, одеваю, на мои деньги вы покупаете побрякушки, а Леонора еще и в карты играет. Но все дела приходится вести мне. Вас даже летом в Куломье не затащишь, — деревня, видите ли. А не будь Сен-Шели да Куломье, вы бы нос не задирали.

— Нечего нас попрекать, — попыталась она возразить, но Луи продолжал:

— И учтите, мадам, слуги здесь тоже за мой счет живут, так что у меня на Сесиль не меньше прав, чем у вас.

— Тебе что, других девок мало?

— Я, между прочим, никого не заставляю.

Луи спокойно налил себе еще вина.

— Значит, надо полагать, что девчонку ты мне испортишь.

— Полагайте, как хотите, мадам, только оставьте меня в покое, мне ночью дежурить.

— Ах, дежурить. И поэтому ты напиваешься, — презрительно заметила Элен, уже собираясь уйти.

— Я не напиваюсь. К вечеру буду как стеклышко.

— Да, если учесть, что глаза у тебя уже стеклянные, то к вечеру ты остекленеешь совсем, — и она пошла по своим делам, но через минуту услышала выстрел, звон разбившегося вдребезги стекла и была принуждена вернуться. Луи сидел на диване, держа в руке пистолет, а разбитая рюмка валялась в нескольких шагах.

— Сударь, вы спятили? — возмутилась Элен.

— Вы опять тут? А я думал, вам некогда. Решил пистолет проверить. Стреляет… пока.

— Ни минуты покоя: то одно, то другое, когда же это кончится? — рассуждая сама с собой, Элен все же покинула залу, а Луи забрался на диван и моментально уснул.

* * *

Через пару дней, ближе к вечеру, в дом герцога пожаловал гость. Им оказался Люсьен. Он был возбужден и, видимо, торопился поделиться с другом приятной новостью. Его встретили женщины. Анна тут же устроила гостя в удобных креслах и принялась задавать множество вопросов. Элен, не участвуя в разговоре, мирно сидела чуть в сторонке и несколько равнодушно смотрела на молодого человека; похоже, она была погружена в свои мысли, не дававшие ей покоя. Леонора, улыбчивая и кокетливая, так и красовалась перед Люсьеном, что временами его смущало. К ее разочарованию, Люсьен за прошедшие шесть лет так и не удостоил ее особым вниманием, как ей того хотелось. Сейчас ее откровенный наряд, изящные позы, как и всегда, не оказали должного влияния на сдержанного в своих чувствах виконта. Люсьен, наконец, осведомился о Луи, ведь пришел он, собственно, к другу. При имени Луи Элен заинтересованно поглядела на молодого человека, а на лице Леоноры появилась недовольная гримаса. Не успела герцогиня Анна сказать что-либо, как Леонора заявила:

— Не понимаю, виконт, что общего между вами, человеком разумным и порядочным во всех отношениях, и моим муженьком, — последнее слово она выделила особо, так что Анна, бросив на невестку укоризненный взгляд, поторопилась загладить ее бестактность:

— Не обращайте внимания, сударь, вы же их знаете, вечно что-нибудь не поделят.

— Ну да, — иронично согласилась Леонора, которая и не собиралась молчать, — если вы так жаждете увидеть его, пожалуйста, только не смущайтесь, потому что он пьян, как…

— Леонора, неужели трудно догадаться и позвать Луи, — вмешалась Элен, — или хоть проводи гостя к нему.

— Да, с вашего разрешения, я сам к нему пойду, — поспешил Люсьен.

Слуга проводил его в оранжерею, где виконт увидел друга, мирно сидящего на кушетке и распивающего в одиночестве вино.

Луи любил, как сам выражался, «спасаться» от своих женщин среди зелени. И тут у него были свои «любимцы» — несколько цветков, за которыми он сам ухаживал, а в свое отсутствие доверял их только Жанне. Луи даже тюльпаны сажал, по настроению, а потом дарил их матери.

Вот и сейчас герцог полил своих «любимцев» и, совершенно довольный, неторопливо потягивал бордо.

Заметив виконта, он с радостной улыбкой поднялся навстречу и, крепко обняв его, тут же налил вина в принесенную предусмотрительным слугой рюмку. Люсьен знал, что отказываться напрасно, и поэтому безропотно выпил за здоровье друга.

— Я, видно, не вовремя? — устраиваясь на стуле, спросил виконт.

— Вот еще, вы всегда вовремя, Люсьен. Давно не заходили.

— Дел много.

— И у меня тоже. Как там, эти «феи» вас не уморили?

— Нет, а с чего это вы тут один? Опять с Леонорой поссорились?

Луи был навеселе, но еще соображал, поэтому серьезно ответил:

— Зачем ссориться, когда у нас боевые действия идут без перемирий.

— А Франсуа? Как он?

— Франсуа и я — единственные мужчины в семье, нас надо беречь. Эти женщины… не могу, ну лезут, лезут со своим воспитанием, не дают мне ребенком заниматься. Мать балует его, Элен туда же, а этой вертихвостке наплевать на все. Я без конца с ними воюю, хочу, чтобы Франсуа вырос мужчиной… Вы ведь хотите что-то сказать, а? Выпейте еще.

— Благодарю, мне довольно, — вежливо отказался Люсьен, — я действительно хотел кое-что сказать. Меня посылают встречать итальянцев.

— Куда посылают? — не понял Луи.

— Ну, на границу, куда еще? Разумеется, буду сопровождать своего начальника.

— Поздравляю.

— Благодарю, но это не все. При мне говорили, что командиром сопроводительного отряда назначат вас.

— Меня? — переспросил герцог.

— Ну да, король одобрил вашу кандидатуру, так что завтра, видимо, вам скажут. Я так рад, что мы вместе поедем.

— Я, признаться, тоже рад. Наконец-то хоть какое-то дело. Можно неплохо проветриться, правда?

Люсьен скромно согласился, потому что выражение «проветриться» означало у Луи большую гамму значений от легкой прогулки до самой рискованной авантюры, причем эти приключения не обходились без женщин. Люсьен не то чтобы боялся выходок друга: безрассудный риск его привлекал мало.

— Помните, я говорил, что хочу купить полк? — печально спросил герцог.

— Да, — просиял виконт, — как скоро?

Луи тяжко вздохнул:

— Нет, друг мой, видно, нескоро. Король не разрешает. Говорит, я здесь ему нужен.

— Он прав, если подумать, — решив поддержать друга, заметил Люсьен.

Луи непонимающе взглянул.

— Нужно ли вам звание «полковника в слюнявчике»?^[4] — прямо пояснил виконт.

Герцог с негодованием ответил:

— Я не новобранец… не понимаю, как вы можете…

— Послушайте, но вы, можно сказать, командуете ротой.^[5]

— Ротой командует король, — поправил герцог.

— Это разумеется, — согласился Люсьен, — хотя это формальность, но после капитан-лейтенанта вы первый офицер, ведь маркиз де Жонвель в годах. И уж поверьте, поручик мушкетеров — это не меньше, чем подполковник в армии.

— Я знаю, — улыбнулся герцог, — но вы ничего не понимаете. Мне надоело бездействие.

— По-моему, все военные в том же положении. Войны-то нет.

— Вы не понимаете… — повторил Луи и допил вино.

* * *

Уходя домой, Люсьен серьезно заметил:

— Луи, вы бы не пили так много.

— А что? — заинтересованно проговорил тот.

— Не надо, друг, поверь, все будет хорошо.

Луи ничего не ответил на это, только проводил Люсьена каким-то тоскливым взглядом. Разве он с горя пьет? Нет. А с чего? Просто, все мушкетеры лихо пьют. Что же он делает в мушкетерах? Служит королю и отечеству? Луи грустно усмехнулся. Долг дворянина обязывал его поступить на королевскую службу, где герцог проявил себя с лучшей стороны и теперь был уже поручиком второй мушкетерской роты. Но пора признаться самому себе, что только невозможность находиться в доме со своей семьей заставляла его предпочитать службу домашнему уюту.

Отчасти Луи был прав, говоря о бездействии. В мирное время он был обязан находиться в расположении своей роты четыре месяца в году. Служба казалась ему необременительной, но суетной. Однако все не так просто, как выглядело со стороны. Будучи одним из старших офицеров, герцог по необходимости бывал и в казармах, и в Версале. Король стремился держать своих подданных поближе к себе, а к герцогу де Сен-Шели явно благоволил, что многие замечали. Но королю ведь не было дела, что герцог в свои законные неслужебные дни наметил поездку в имение. Так и приходилось лавировать между двором, семьей и своими желаниями. При дворе Луи бывал часто, что нравилось отчаянным кокеткам Леоноре и Элен, но было не по душе самому герцогу, поскольку он ценил свободу и свежий воздух больше, чем необходимость рисоваться в залах Версаля. Но эту необходимость он все же осознавал как важную для будущего семьи, особенно для Франсуа, поэтому не жаловался.

Он умел драться, был храбр и сообразителен, подчиненные слушались его; он был дерзок и весел, пил так же лихо, как скакал в седле, не знал промаха не только в бою на шпагах, но и на любовном фронте. Женщины обожали этого бравого офицера, который умел быть не только дерзким, но и учтиво-нежным, знал, как развлечь и чем угодить, с ним никогда не было страшно, потому что лучшей защиты и не придумаешь. Слава донжуана не только не вредила ему, но, наоборот, повышала его цену в глазах светских красавиц. Однако никто в мире не понимал, что творилось в его душе, никто никогда не видел настоящего Луи… как знать, может, ему это только казалось.

Прошло шесть лет. Луи не мог не измениться. Конечно, он возмужал, и служба в королевской гвардии сыграла в этом не последнюю роль. Она дала ему отличную выправку, он понял, что значит быть настоящим мужчиной, наконец-то вырвался из женского окружения и усвоил некоторые грубоватые нравы гвардейцев, хотя ему это не мешало быть одним из самых галантных кавалеров двора. Он мог быть самой учтивостью и элегантностью, где нужно, но иногда, в приступах ярости, бывал неузнаваемо груб и циничен. Леонора это хорошо знала, поэтому и высказывалась при Люсьене свободно. Виконт тоже знал характер своего друга, но смотрел на его проявления с другой позиции.

Внешне Луи оставался тем же обаятельным красавцем, его улыбка отличалась той же лучезарностью, в глазах светилась та же плутовская искорка, но беззаботность… беззаботность юноши, запечатленная на той самой картине безродного художника Этьена, исчезла навсегда. Кроме того, несмотря на бравую выправку и особую стать, присущую лишь людям военного звания, Луи, в силу своей комплекции и привычки хорошо поесть, постепенно полнел, что не мешало его энергии и подвижности. Тем, кто относился к нему с обожанием, его упитанность даже нравилась. Но Леонора, испытывающая к мужу почти лютую ненависть, презрительно называла его свиньей и обжорой, особенно если видела его с бутылкой. Луи не уступал ей в силе своей ненависти. Теперь уже было трудно разобраться, кто из них прав, а кто виноват. Оба и не стремились быть образцовыми супругами, оба сквозь пальцы смотрели на любовные похождения друг друга, не испытывая ревности; но ненависть горела неугасимым пламенем, поэтому, когда хотелось побольнее ужалить свою половину, в ход шли обычно обвинения в распутстве. Их брак существовал лишь на бумаге. Леонора родила одного за другим двух сыновей, но старший умер в младенчестве. Тем не менее уже вскоре после рождения второго сына Луи предоставил жене полную свободу действий, но при условии: воспитывать чужих детей он не будет. Леонора и не обиделась, что он оставил ее, устремившись к многочисленным соблазнительницам двора; ей самой хотелось покорять сердца мужчин, а Луи был неинтересен уже потому, что он законный муж. Так что Леонора пустилась в вихрь опасных развлечений, забыв не только о чести семьи, но и о достойном воспитании сына. Рождение детей было для нее лишь досадным препятствием на пути к наслаждению; из-за беременности она оказалась надолго лишенной многих радостей жизни, и за это она отчасти злилась на Луи, ведь по его вине она становилась матерью. Дети пока не входили в планы Леоноры, и она делала все, чтобы их не было. А Луи приходилось отвоевывать своего единственного наследника у баловавших его бабушек и мечтать о том, чтобы Франсуа вырос в обществе братьев и сестер. Разумеется, у герцога были внебрачные дети: о ком-то он знал, но обычно и представления не имел. Служанки и горничные в его доме не могли отказать своему хозяину, они предпочитали его своим неотесанным мужьям или ухажерам. Крестьянки в поместьях ликовали, когда он приезжал отдохнуть. Любая хорошенькая торговка на рынке считала своим долгом предложить свои услуги видному мушкетеру, а о светских дамах и говорить нечего.

Однако Луи, поначалу безрассудно принимавший все «блага» судьбы и тративший свои силы без всякого контроля, становился все более разборчивым. Он сторонился дешевых притонов и предпочитал тратиться на дорогих куртизанок. Он был готов обнимать и целовать всех женщин, но старался избегать мимолетных связей. Красавиц-аристократок он не баловал и часто был доволен своими горничными да крестьянками. Выше всех ставил дорогостоящих куртизанок, если ему хотелось не только утолить плотскую страсть, но и провести время в приятном обществе. На такие меры его вынуждало не столько осознание того, что он рискует слишком рано исчерпать свой жизненный запас, сколько опасность на каждом шагу подхватить «модную» болезнь. Эта перспектива его нисколько не прельщала. Луи был готов умереть от удара шпаги, но не от болезни, тем более такой. И все же он рисковал.

1. Воспоминания

Весь вечер Люсьен не мог отделаться от странных чувств, охвативших его. Все началось с визита к Луи.

Виконт почти месяц не видел друга, и то, что он увидел, вывело его из равновесия. Казалось бы, ничего не произошло. Люсьен привык к мушкетерским замашкам герцога, знал, что тот порядочно выпивает (как и другие), не раз и не два слышал крепкое словцо, а то и отменное ругательство, срывавшееся как ни в чем не бывало с уст Луи. Но только сегодня вечером Люсьена внезапно осенило: он понял, что с другом происходит что-то нехорошее, и давно. Это происходит незаметно, надвигается постепенно. В последний раз Люсьен застал Луи играющим с сыном. Они резвились, как котята, оглашая дом звонким чистосердечным смехом. Такая радость появлялась у Луи лишь тогда, когда он общался с Франсуа или с другими детьми. Он покупал уличным ребятишкам булки или фрукты, катал мальчишек на своей лошади. В эти минуты он сам становился похож на ребенка какой-то особенной чистосердечной непосредственностью.

Нельзя сказать, что во все другие минуты жизни Луи был мрачен и скуп на улыбку. Если среди отдыхающих гвардейцев появлялся герцог де Сен-Шели, через пару минут они начинали хохотать так, что в таверне все дрожало и подпрыгивало. Луи буквально источал лучи радости и хорошего настроения. Но если у него самого что-то не ладилось, а это все же случалось нечасто, то лучше бы его и не трогать, иначе можно было услышать о себе столько интересного, чего вы и сами не знали прежде.

Люсьен в задумчивости вспоминал, как весело они отдыхали в Куломье, еще до того как Луи пошел служить. Он не мог забыть то лето, когда в Куломье появилась Мари. Но когда она исчезла и оставила по себе лишь горсть светлых воспоминаний, страдал не только Луи, страдал и Люсьен. Еще год или полтора Луи говорил о ней, не давая ране зажить. Потом перестал. Люсьен не знал, вспоминал ли герцог о ней или забыл, но сам он временами мысленно возвращался в то лето и думал о девушке с таинственными глазами.

Луи пошел служить и выглядел весьма довольным и гордым. В семье у него все время не ладилось, но он не хотел заботиться об этом, отвлекаясь на службе. Два года назад ушел из жизни его отец. Как ни тяжело было Луи, а пришлось убрать свои переживания подальше, чтобы утешить мать и тетю. Теперь он стал владельцем всего состояния и унаследовал титул герцога. Он взял заботы о нескольких имениях в свои руки, зная, что Анна не сможет вести дела, а Элен, хоть и энергична, но не так старательна. Особую же заботу Луи проявлял о своем любимом Куломье, лелеял его, как дитя. Хлопоты не пропадали даром: имения, доставшиеся в хорошем состоянии, давали приличные доходы, теперь стали давать еще больше.

Со стороны жизнь герцога казалась весьма благополучной: без сомнений сделает карьеру, женат, имеет сына, значит, наследника. Молод, здоров и богат, вхож к королю — чего еще надо для счастья? Люди и сотой доли этого счастья не имели и мечтали о какой-нибудь должностишке поближе к королевскому двору. А тут все само собой дается… И Луи не выглядел несчастным.

Часто занятый на службе или увлеченный какими-нибудь похождениями, он мало бывал дома и сожалел об этом только в связи с Франсуа. Остальные мало его заботили, вернее, матушка всегда дома и никуда не денется, и он рад видеть ее. Рад, когда это продолжалось недолго и матушка не успевала окутать его своей неуемной заботой. Жанну герцог тоже любил в большей степени как гаранта спокойствия и надежный причал. Но теща и жена не вызывали у него никакого энтузиазма.

На лето Анна выезжала в Куломье с внуком. Элен обычно оставалась в Париже присматривать за дочерью и зятем, хотя Луи также уезжал на маневры. Но если нет, то неделями не появлялся дома, проводя время в казармах на службе, или кутил, или ходил к любовницам. Элен пыталась запугать его тем, что расскажет Анне, но Луи только усмехался. За пару дней до возвращения матери он становился покладистым и вежливым до такой степени, что Элен прощала ему все выходки. К тому же она понимала всю несостоятельность жалоб. Ну, скажет она герцогине и что? Самой же придется потом выслушивать жалобы да еще упреки, ведь само собой разумеется, что, оставаясь присматривать за дочерью, Элен должна была следить за Луи.

Что же происходит с Луи? Может, заботы и служба отнимают много времени, а женщины и вино — много сил, и ему некогда подумать о себе, о своей судьбе? А может, он и не хочет думать? Он просто прожигает жизнь; только мысль о будущем сына заставляет его тревожиться о завтрашнем дне?

Сейчас Люсьен почему-то вспомнил, как состоялся его первый сексуальный опыт. Вспомнил, видимо, потому, что без Луи не обошлось. Это было, когда у герцога уже родился сын. Луи однажды сказал другу:

— Люсьен, по-моему, вам пора хоть ненадолго отвлечься от своих занятий. У меня есть идея…

Виконт не сразу догадался, куда клонит Луи, а когда понял, то было уже поздно, и Люсьен оценил широту замыслов своего друга. Дело в том, что Луи взял на себя инициативу в приобщении Люсьена к такой радости жизни, как женщина. До времени маркиз не вмешивался в личную жизнь друга, но внезапно решил положить конец его одинокой девственной жизни, и все из лучших побуждений. По мнению Луи, девушка может хранить свою невинность для любимого, ибо тот научит ее всему, а вот молодой человек обязан получить хороший опыт, и Луи знал, где и как его получить.

Был нежаркий весенний вечер, тянуло сыростью. Луи привел друга к хорошему двухэтажному особняку, дернул за шнурок.

— Вы уверены, что мы не припозднились? — спросил недоумевающий Люсьен, которому, признаться, не очень нравилась затея пойти в гости к незнакомым барышням. Но отказать казалось неудобным, потому что Луи, с присущей ему уверенностью, убедил друга, что две хорошенькие девушки давно пригласили их на вечеринку, что нет ничего зазорного в том, чтобы пойти к ним, потому что они хорошо воспитаны и у них в доме царит атмосфера добропорядочности и приличия. И хотя Люсьену показалось странным, что благовоспитанные девицы желают провести вечер наедине с двумя молодыми людьми, Луи все же одержал победу, не столько своими аргументами, сколько убедительностью. Кроме того, Люсьен знал, что друг, будучи сам падок до всяких развлечений, никогда не принуждал следовать своим привычкам других и весьма уважал его, Люсьена, сдержанность.

Итак, очень скоро друзья оказались в уютной прихожей. Опрятная и вежливая служанка проводила их в комнаты. В гостиной приятелям предложили сесть в кресла.

— Хозяйка просит прощения за небольшое опоздание, господа, — извинялась горничная, — подождите немного.

Молодые люди устроились в креслах. Люсьен настороженно разглядывал со вкусом обставленную гостиную. Все тут было красиво, изящно, без кричащей роскоши. Фарфоровые часы с амурами, недавно срезанные тюльпаны в блестящих фигурных вазах; спокойные пейзажи на стенах. Окна занавешены легкими шторами.

Луи хорошо знал эту гостиную, поэтому чувствовал себя как дома.

Наконец послышались легкие шаги и шорох юбок. Молодые люди поднялись с мест, а в гостиную, сопровождаемые служанкой, вошли две девушки. Одна — светловолосая, улыбчивая, с добрыми глазами. Ей было не больше двадцати лет. На ней красовалось светло-зеленое атласное платье с умеренным декольте и неброскими оборочками. Вторая выглядела чуть постарше. У нее были темно-русые волосы, карие глаза и выразительные брови. Ее очень красило персикового цвета платье. Девушки выглядели мило и прилично, так что Люсьен на время позабыл о своих опасениях.

Светловолосая, одаривая гостей очаровательной улыбкой, сказала:

— Добро пожаловать к нам, господа. Очень рада вас видеть, сударь, — она подала руку Луи. Тот с готовностью поцеловал нежную кисть и тут же представил Люсьена. Виконт также поцеловал протянутую руку барышни. Ее звали Мадлен.

— Разрешите вам представить мою лучшую подругу Николь. Друзья столь же учтиво приветствовали девушку.

Почему-то Люсьен очень хорошо помнил момент приветствия, а потом… кажется, они сели за стол, разговаривали о каких-то безделицах, хотя, он помнил, его удивила образованность девушек. Более того, Луи почти не пил в тот вечер. Разговор становился оживленнее и веселее. Наконец, Мадлен велела подать лютню и, вручая ее Луи, просила спеть. Маркиз охотно исполнил несколько песен, и Люсьен помнил, с каким обожанием Мадлен смотрела на молодого человека, а вот Николь, казалось, не прочувствовала красоты голоса и чувств певца. Она решала иную задачу, бросая на Люсьена томные взгляды.

Уже дело шло к полуночи. Люсьен собрался было напомнить другу о том, что пора бы возвращаться домой, но Луи опередил его. Маркиз неожиданно поднялся с места и, улыбаясь, решительно заявил:

— Ужин великолепен; мы с Мадлен, пожалуй, пойдем, не будем вам мешать.

Девушка, не возразив ни слова, встала; взявшись за руки, парочка отправилась в соседнюю комнату. Луи напоследок оглянулся и ободряюще подмигнул опешившему другу. Люсьен остался наедине с Николь, которая ничуть не смутилась и чувствовала себя очень спокойно и уверенно.

В эту минуту виконт и понял, в чем дело. Ретироваться было поздно, да и некрасиво.

Люсьен еще досадовал на поступок друга, а Николь уже очутилась возле него и спокойно проговорила:

— Вы человек серьезный, я так и думала. Вы любите играть в шахматы?

Вопрос удивил виконта, и он охотно отозвался:

— О да, как вы догадались?

— Я догадливая, сударь. Сыграем?

— А вы умеете? — все больше удивлялся Люсьен.

— Вероятно, не так хорошо, как вы, но постараюсь, чтобы доставить вам удовольствие.

Люсьен успокоился. Поведение Николь перестало его пугать. Но он рано обрадовался. Девушка вручила ему белого короля и заявила:

— Вы, без сомнения, должны играть белыми. Вы мужчина, и вам карты в руки.

Люсьен промолчал и стал расставлять фигуры. Играли они недолго. Конечно, Николь знала, как ходят фигуры, но ее занимала вовсе не игра. Пока увлеченный юноша всерьез делал мастерские ходы, она мимоходом подливала ему вина и предлагала всяческие тосты. Временами Николь умышленно прикасалась к руке юноши. Он же, все еще серьезно принимавший игру, потерял бдительность. Наконец, Люсьен извиняющимся тоном объявил мат.

— Я знала, что вы победите, сударь, — тихо проговорила Николь и смешала фигуры на доске. Люсьен даже вздрогнул и увидел ее жаркий взгляд.

— Победителю полагается награда, — сладко сказала девушка и бесцеремонно забралась к виконту на колени.

Разгоряченный вином, Люсьен чувствовал, что не в состоянии дать ей отпор, да и не хотелось: ее близость стала возбуждать его.

— Ты очень хорош, такой милый, — шептала Николь ему на ухо. Недолго думая, она принялась его целовать в губы, и Люсьен обнял ее. Николь своими ласками и словами довела его до такого состояния, что юноша уже ничего так не желал, как утолить дикое желание. Все преграды, установленные разумом, рухнули в одно мгновение.

Отрезвление наступило утром, когда Люсьен обнаружил себя в чужой постели. Николь появилась перед ним в нарядном пеньюаре и с подносом в руках.

— Доброе утро, сударь, — как ни в чем не бывало улыбалась она, — я принесла вам завтрак.

Люсьен озадаченно взирал на девицу. Николь рассмеялась:

— Ну, что вы так смотрите? Я вас поздравляю: все было замечательно. А теперь, раз уж вы проснулись, умойтесь и подкрепитесь. Маркиз ждет вас.

Напоминание о Луи вернуло Люсьену уверенность. Он оделся, привел себя в порядок и выпил чашку кофе. Николь не упускала возможности приласкать его. Выйдя из спальни, в которой Люсьен уже не помнил, как очутился, виконт увидел развеселого друга. Тот все не мог расстаться со своей пассией, преспокойно целовал ее и ласкал белоснежную грудь.

Люсьен смущенно остановился, но Николь, пришедшая следом, без стеснения многозначительно кашлянула. Луи выпустил девицу и с приветствием бросился к другу. Мадлен, стыдливо улыбаясь, поправляла корсаж.

При расставании Люсьен поблагодарил Николь за радушие и незамедлительно получил приглашение прийти еще раз.

По дороге домой виконт высказал другу свое негодование, на что услышал:

— Вам что, не понравилось?

Люсьен покраснел и ответил:

— Я же не об этом говорю. Вы нечестно поступили со мной.

— Ну, это да, я согласен, прошу прощения. И все-таки: хорошо было или…

— Ради бога, не сейчас и не здесь.

— Ладно-ладно.

— И еще, Луи, я хотел спросить: нехорошо получилось. У меня же не было никаких намерений, а теперь что я должен делать?

Луи только усмехнулся и бодро сказал:

— Радуйтесь жизни, друг. У вас нет никаких обязательств перед Николь.

— То есть?

— Вы что, до сих пор ничего не поняли? — удивился маркиз. — Мы провели ночь у куртизанок.

— У куртизанок? — переспросил Люсьен.

— Ну да. Мадлен я хорошо знаю вот уже три года, ну, Николь видел пару раз.

— Я и не поверил бы, — признался Люсьен. — Сколько же стоит это удовольствие?

— Пустяки, все уже оплачено.

— Луи, я не хочу, чтобы вы за меня платили.

— Если пожелаете продолжить, будете сами платить, но сегодня считайте это подарком.

— Но Луи…

— И не собираюсь спорить. Хотите поссориться со мной?

— Это дорого? — не унимался виконт.

— В общем, недешево, друг мой, но стоит того. Вы же видели — там не притон какой-нибудь.

Люсьен не мог сердиться на Луи, но все случившееся с трудом укладывалось в голове.

Вспоминая эти дни, виконт с грустью отмечал, что тогда и он, и Луи гораздо больше радовались жизни. Несмотря на все трудности, дурное и неприятное почему-то испарялось из памяти, оставалось лишь хорошее. И вот теперь жизнь кажется безрадостной, проходит тихо и нудно, унося чистоту юности и делая и его, и Луи все менее привлекательными. Раньше недостатки прощались юности, теперь они отягощают душу. Хотелось перемен, безмятежной радости, сильных и глубоких чувств. Но жизнь предлагает совсем не то, что хочется, а то, что есть.

Как угадать свой путь? Как найти неуловимую фортуну? К чему стремиться и чего ради растрачивать свой душевный запас?

2. Ветер перемен

Весна всегда грезит переменами. Не обманула и на этот раз. Как и обещал Люсьен, Луи был назначен командовать сводным отрядом сопровождения, снаряженным для встречи и охраны итальянской делегации. Виконт д’Эперне находился в подчинении у французского дипломата графа де Вивьена и выступал в качестве атташе. В составе французской команды им предстояло встретить гостей и составить им приятную компанию по дороге в Париж.

Прибыли не только мужчины. Кое-кого сопровождали супруги. Граф де Вивьен и Люсьен должны были ехать в карете итальянского посланника, супруга которого была одета в строгое темное платье, а ее лицо почти скрывала густая вуаль. Французы после теплых приветствий представились сами. Вивьен, назвав себя, очень лестно отозвался о виконте:

— Юноша подает большие надежды…

Затем сообщил:

— Наша безопасность в надежных руках. Разрешите представить вам поручика второй мушкетерской роты герцога де Сен-Шели д’Апше.

Луи не замедлил отозваться:

— Всегда к вашим услугам…

В суматохе ни виконт, ни герцог не успели хорошенько разглядеть даму. Люсьен, правда, заметил, что она держится напряженно, словно ее смущает что-то. Луи же напугал своим галантным видом посланника, видно, ревностно охранявшего свои права на жену. А этот щеголеватый офицер, похоже, еще тот повеса. Даже форма выглядит на нем как модный наряд: алый жюстокор^[6] с серебряными галунами и такие же кюлоты,^[7] черные кавалерийские ботфорты с позолоченными шпорами, черная с белыми перьями шляпа и, само собой, лазоревый плащ с крестами и лилиями — этого достаточно для того, чтобы сердце любой женщины учащенно забилось, а у простого смертного вызвать почтение или страх. Нечего и говорить, что герцог надушен и аккуратно причесан, а как откровенен его взгляд, разумеется, брошенный на женщину. Это были мимолетные впечатления, они быстро улетучились, как только сели в шикарную карету: посланник с женой на одну сторону, граф и виконт — напротив. Офицер и его люди сопровождали кареты верхами.

Люсьену первое время не пришлось много говорить: беседу вел его начальник. Дама тоже не вмешивалась в разговор и, чуть склонив голову, смотрела в окно, а виконт невольно взглядывал на нее. Строгая, полная достоинства, но не чванная. Красивый благородный профиль, длинная шея… Она, видимо, почувствовала короткие, но пристальные взгляды молодого человека. Сначала невольно провела пальцами по щеке, но наконец не выдержала и, надеясь, что он не заметит, повернула лицо в его сторону и быстро взглянула. Она ошиблась: Люсьен как раз в этот миг обратил лицо в ее сторону; таким образом, их взгляды встретились. Вуаль не спасла женщину, пусть ей и хотелось того; Люсьена внезапно осенило. Он узнал ее, узнал… как же он так долго не догадывался? Просто не ожидал. Оба опустили глаза, будто испугавшись и стыдясь чего-то. Дама больше не смотрела в его сторону, а Люсьен долго не мог поднять на нее взор. В один миг в его голове все перепуталось. Неторопливый разговор послов ушел на второй план, сделался фоном. Кровь прилила к лицу, нахлынули воспоминания.

Успокоившись, он вновь посмотрел на нее, уже сравнивая с тем, бывшим образом, и никак не мог поверить, что сейчас, прямо напротив, сидит перед ним Мари, та самая милая девушка из Куломье.

Внезапно посланник обратился к нему с вопросом, и Люсьен, насилу опомнившись, стал отвечать ему и скоро оказался собеседником, что и спасло его от чрезмерных впечатлений.

На первой же станции, где устроились на ужин и ночлег, Люсьен нашел способ сообщить свое открытие другу, до сих пор ничего не подозревающему.

— Луи, вы знаете, кто эта дама? — спросил он.

— Вы говорите, как заговорщик, — усмехнулся герцог, — кажется, супруг ревнив, но для нас это не преграда. Друг мой, ее пуританство меня убивает. Я даже не разглядел ее лица, но уверяю, ей не более двадцати пяти лет.

— Ей двадцать два года, — уверенно сказал виконт.

— Вот что значит сопровождать непосредственно, — вздохнул Луи, — но ничего, и это не беда.

— Луи, вы все шутите. А я же серьезно… я узнал ее.

— Что значит «узнал»? — не понял герцог.

— Это она, — приглушенно произнес виконт.

— Вы, кажется, не в себе, — заметил герцог. — Она, ну, и что дальше? Вы уже влюблены?

— Мари, это она, — наконец-то выговорил виконт.

Луи уставился на друга, не в силах ни говорить, ни двигаться.

— Это Мари, — повторил Люсьен уже спокойнее. — Она, конечно, нас сразу узнала.

— Она что, вышла замуж за этого старикашку? — в раздумье спросил самого себя герцог.

— Ради бога, Луи, мы не должны показывать, что знаем ее.

— Верно. Только я бы сейчас хотел провалиться куда-нибудь. Не представляю, как остаться спокойным. Ладно, пусть так. Мне пора, надо еще кое-что сделать, а вы развлекайте их. За мной дело не станет.

Луи не врал. Вернувшись после того, как раздал распоряжения своим людям и хозяину заведения, он присоединился ко всем. За столом наступило оживление. Посланник разговорился с поручиком и остался очень доволен: Луи говорил по-итальянски без переводчика.

Мари уже не скрывала своего лица, и теперь Люсьен видел, что не ошибся. Луи, бросив пару цепких взглядов в ее сторону, больше не смотрел, а рассыпался в любезностях посланнику. А Люсьен, имея возможность заговорить с Мари, спасовал и помалкивал, поэтому его наставник завел с ней беседу.

В эту ночь трое совсем не спали.

Люсьен все терзался воспоминаниями, но скоро его мысли перешли в настоящее. Некогда Мари была тихой скромной девушкой, и он не сразу разглядел ее. А когда разглядел, было поздно: уже Луи вовсю атаковал неприступную крепость. Она же свое сердце отдала ему еще в первую встречу, так что Люсьен, вообще мало думавший тогда о женщинах, так и остался ни с чем. Но что вспоминать? Вот, Мари вновь перед ним: как она похорошела! С каким достоинством держится… настоящая дама. А в глазах — та же спокойная заводь. Но досадно, что она замужем. Что побудило ее отдать свою руку человеку, которого она не любит… Почему не любит? Это он, Люсьен, так думает, а что на самом деле, неизвестно.

Луи вертелся с боку на бок, но уснуть не мог. В его душе все кипело. Как, как она посмела выйти замуж за этого скучного посланника! Почему она скрылась? Зачем вновь появилась, ведь Луи уже смирился с ее отсутствием, а теперь… теперь он начнет все снова. Никакие мужья его не остановят. Никто не помешает ему вернуть то, что он считает своим.

Мари тоже не спала. Она, конечно, предполагала, что в Париже нечаянно встретится с Луи и Люсьеном. Но она не думала, что это произойдет гораздо раньше и что ей придется дрожать от страха всю дорогу. Зато она все знает о них. Люсьен — юрист, адвокат, но волей судьбы привлечен на дипломатическую службу. Он все такой же серьезный, задумчивый, но, конечно, повзрослел, прибавилось у него солидности. Похоже, он еще не женился. Да, всю дорогу ей сидеть рядом с ним… неизбежно придется говорить. Она очень надеялась на благоразумие и осмотрительность виконта, и не зря.

А Луи… у Мари все оборвалось внутри, когда она увидела его в первый раз там, на границе. Он, оказывается, в королевской свите и уже в хорошем чине. Она увидела его сияющие глаза, незабываемую улыбку, услышала звонкий голос, но Луи показался ей другим. В нем появилось что-то такое, чего прежде не было: может, немного приземленности? Исчезла юношеская чистота, которую она видела прежде, пусть больше во внешности, но все же… Она сразу заметила, что он поправился, и нужно было хоть немного времени, чтобы привыкнуть к нему.

А ранним утром, несмотря на бессонную ночь, герцог де Сен-Шели был уже на ногах. Его активность поражала, ибо ничто не ускользало от его контроля. Луи на славу исполнял возложенные на него обязанности. Никаких проволочек: все организованно, четко. Лошади, комнаты, даже вино герцог сам проверял. С трудом верилось, что несколько лет назад он был капризным избалованным мальчишкой, изнывавшим от избытка сил и безделья.

Тронулись в путь. Не прошло и часа, как вдруг карета остановилась. Герцог де Сен-Шели уже гарцевал возле открывающейся дверцы.

— Что случилось? — в недоумении спрашивал он.

Посланник вышел из кареты и, сообщив, что его жене сделалось дурно, подал ей руку. Мари выбралась на свежий воздух, отдышалась. Следом вышли граф де Вивьен и виконт д’Эперне.

— Мне так неловко, что я причина задержки, — слабо говорила женщина по-итальянски мужу.

— Ничего-ничего, дорогая, мы немного повременим.

Луи спешился, покопался в сумке у седла и вручил посланнику небольшой пузырек.

— Возьмите, это верное средство от дурноты. Я сам неважно себя чувствую, когда долго еду в карете, потому и предпочитаю верховую езду.

— Благодарю, герцог, вы очень любезны.

Луи, мельком взглянув на женщину, скомандовал своим «вольно» и присоединился к Люсьену. Отделившись от остальных, они прогуливались. Луи пожаловался:

— Представьте, я всю ночь не спал, а теперь хоть распорки в глаза вставляй.

— Мне тоже не спалось, — поделился Люсьен. — Все, знаете ли, воспоминания лезли.

— И вам тоже? Как вы ее находите?

— Настоящая дама, — улыбнулся виконт.

— Ну, это я знал и прежде, друг мой. Черт бы побрал эти дурацкие обстоятельства. Я не могу представить, как подступиться к ней, робею, что ли?

— На вас это не похоже, — засмеялся Люсьен.

— Я и прежде не вполне понимал ее.

— Помню, но перед вами любая крепость рушится.

— Посмотрим, Люсьен, что будет на сей раз.

— Вы надеетесь завоевать ее вновь? — удивился виконт.

— Почему бы и нет? Думаете, она все забыла?

— Не знаю, Луи, — сдержанно отозвался Люсьен, — не знаю, как она, но вам нужно ли это?

Луи немного подумал, ведь до сих пор он знал только то, что собирается возобновить отношения с Мари, но чего ради?.. Такой вопрос даже не приходил ему в голову. Герцог все же ответил:

— Мне нужно, потому что ничто не забывается; за такую женщину можно и пострадать, она того стоит.

— Желаю удачи, — с грустной иронией произнес Люсьен.

Удивительно, Луи всегда открыто высказывал ему свои мысли и впечатления, но взамен не получал того же, правда, и не требовал. Люсьен больше наблюдал и делал выводы про себя, а не вслух, как Луи. Поэтому герцог не знал, что думал теперь его друг. Но Луи обладал особым свойством: неведение не смущало его, потому что он чувствовал, чувствовал гораздо острее, чем думали другие. В голове Люсьена работал уникальный анализатор, весьма логичный и точный, работало сознание — не торопясь, но верно. У Луи анализатор работал на уровне инстинкта, отсюда удивительная сообразительность и отличная реакция на все происходящее. Луи видел не глазами, а сердцем, и оно давало ему в одну секунду столько информации, сколько Люсьен мог перелопатить своими мозгами в течение минуты, а может, и нескольких дней. Так что Луи, не зная того, просто не нуждался в том, чтобы друг рассказывал ему все, что думает.

Друзья прекрасно дополняли друг друга.

Мари видела, как они беседовали, и в ее сердце закралась тоска по давешним золотым дням в Куломье. Там она была поглощена светлым и сильным чувством к Луи, его же друг терялся где-то на втором плане. Но без него она теперь не могла себе представить то лето. Луи и Люсьен остались в ее памяти как нечто нераздельное: как Кастор и Полидевк, как Орест и Пилад.

Скоро пустились в дорогу. Мари еще раз делалось плохо, но видимых препятствий не случилось, так что до Парижа добрались быстро и весело.

Люсьен, разумеется, разговаривал с Мари, но в присутствии спутников, поэтому и разговоры сводились к сторонним темам. Луи не удавалось заловить ее. Мари, видно, прилагала все усилия, чтобы не дать возможности пообщаться с ней наедине. Но Луи недаром считали мастером соблазна. Ему вовсе не обязательно было что-то говорить или выяснять. Достаточно было временами гарцевать у самого окошка, чтобы она его видела. Он ловко пользовался любыми моментами. Посланник на секунду отвлекся, говоря с Люсьеном. Его жена лишь поворачивает голову и ловит на себе красноречивый взгляд, краткий, но достаточный для того, чтобы ее дыхание само собой участилось. За столом герцог не раз наливал ей вино и произносил замечательные тосты.

Стоит ли говорить, что поручик оказывал даме массу мелких услуг: вовремя откинуть лестничку кареты, подать оброненную перчатку и в том же роде. Все он делал ловко, галантно и так, чтобы ревнивый супруг не истолковал его действия в дурном смысле. Посланник, однако, был очарован поручиком и не думал его подозревать, а в своей жене он был уверен.

Один лишь раз произошла встреча, во время которой Мари чуть не лишилась чувств. Поднявшись раньше всех, она вышла из комнаты. Казалось, все молчит, ни души. Не успела она сделать несколько шагов, как что-то ее насторожило. Мари невольно обернулась. В конце коридора, скрестив руки на груди, стоял герцог де Сен-Шели в полном вооружении. Он, видно, дежурил в этот час; сидеть ему надоело, вот он и прохаживался. Но появление Мари заставило его замереть в углу и наблюдать за ней.

Растерявшись, Мари смотрела ему в лицо и не знала, что сделать. Ей просто хотелось побыть одной, и она вышла, не подозревая, что ее покой бдительно охраняют.

Пока она думала, уйти ей обратно или прогуляться, Луи медленно, как бы совершая обход, двинулся на нее. Бежать было поздно и смешно. Мари не двигалась с места. Герцог тем временем приближался, не сводя с нее пристального взгляда, обещавшего полную непредсказуемость в действиях. Мари, кутая плечи в шаль, покорно склонила голову. Сейчас, когда он был в нескольких шагах, ей стало невмочь смотреть на него.

Луи остановился на расстоянии вытянутой руки. Видно, и он не знал, как ему поступить, и в раздумье смотрел на ее бледное лицо.

Мари подняла глаза, встретила его взгляд. Луи моргнул, но продолжал смотреть, как бы изучая.

— Там душно, вышла подышать, — оправдываясь, тихо проговорила она.

— Можно пойти на улицу, я составлю компанию, — предложил он.

— Благодарю вас, сударь, не стоит беспокоиться, — ровным голосом ответила она, чувствуя, что сердце колотится нестерпимо.

Она невольно вдохнула побольше воздуха и сделала шаг назад. Луи внезапно преградил ей дорогу, ненавязчиво, но уверенно прижал к стене. Мари повернула голову в сторону, чтобы не смотреть ему в лицо. Она не издала ни звука и только взволнованно дышала. Этот человек сейчас казался ей совсем другим. Его одежда, оружие, сила… новая сила, какой не было прежде. Но его движение невольно заставило ее трепетать. Не грубость, а страсть она почувствовала в этом стихийном порыве. Так ли это?

Мари повернулась лицом к лицу. Он смотрел широко открытыми глазами; ни капли сомнения во взгляде, но вместе с тем затаенная грусть, отчаяние от несбывшихся надежд, даже мольба. Секунду-другую они смотрели друг другу в глаза. Луи осторожно, будто боялся вспугнуть, приблизил свое лицо и нежно коснулся ее губ. Мари вздрогнула от прикосновения, которое волной прокатилось от губ к сердцу. Не встретив решительного отпора, Луи страстно и все с той же трогательной лаской пил с ее губ поцелуй, показавшийся вечным. Победа рисовалась недалекой. Но вот схлынула волна желания, и Мари, опустив глаза, сделала движение, чтобы уйти. Луи не препятствовал, полагая, что для первого раза достаточно доказательств ее расположения. Он проводил ее испытующим взглядом до двери, за которой она быстро исчезла, точно призрак.

В дороге Мари уже раскаивалась в том, что позволила ему себя целовать. Как она могла? Почему не возразила? Теперь он думает, что она не против продолжения. Мари видела его сейчас из окошка и все дивилась: что нашло на нее? Чем он околдовал ее, заставив лишиться воли? Нет, она больше не позволит ни одной вольности. Пусть Луи только попробует ее тронуть… у него быстро пройдет желание искать благосклонности и легкой добычи. Увлекшись своими переживаниями, Мари не заметила, что Люсьен внимательно следит за ее мимикой. Все ее противоречивые мысли свелись на нет внезапно выплывшим ощущением трепетно-сладкого поцелуя.

Она была готова заплакать.

3. Ветер перемен (продолжение)

На какое-то время после приезда в Париж Луи потерял Мари из виду, потому что не имел отношения к дипломатическому ведомству и был занят на своей службе. А Люсьену повезло, так как он, хоть и редко, имел возможность видеть жену посланника на приемах. Однажды ему даже посчастливилось поговорить с ней наедине во время бала, в Версале.

Люсьен был скромен, но отнюдь не робок. Зная за собой такое качество, как нерешительность, виконт, конечно, немало страдал от этого, особенно на фоне избыточной активности своего друга. Но Люсьен не вешал голову при виде неудач. В глубине души он понимал, что Луи рано или поздно загубит себя своим безрассудством, почему и старался влиять на него, где возможно. Сам же не позволял себе упасть духом и, будучи человеком упорным и настойчивым, поставил перед собой цель — усовершенствовать свой характер. Именно поэтому уже теперь, в двадцать два года, Люсьен приобрел некоторую смелость, что и позволило ему, пусть и после нелегких размышлений, решительно подступить к предмету тайных дум.

Итак, на балу Люсьен неожиданно для себя оказался в паре с женой посланника: церемониймейстер так распорядился. А после умудрился завладеть ее вниманием и завести разговор.

Мари превосходно держалась; ей даже было приятно говорить теперь с человеком, которого она давно знает и которому очень благодарна за его услуги, оказанные в трудную минуту.

Виконт тем временем уловил момент для волнующих его вопросов. Прогуливаясь по парковым дорожкам, они оказались вне досягаемости посланника, и Люсьен не замедлил этим воспользоваться.

— Ради всего святого, расскажите, что с вами было? — попросил он. Мари замедлила шаг и спокойно отвечала:

— Стоит ли говорить о том, что уже давно минуло? Зачем вам?

— Воля ваша, сударыня. Признаюсь, я был в замешательстве, узнав, что вы покинули монастырь с неким человеком… Вы боялись, что вас найдут? Уверяю, я сдержал данное вам обещание.

— Я очень вам благодарна, сударь. Конечно, вы имеете право знать… Я вернулась на родину, а потом встретила человека, за которого и вышла замуж. Таким образом я оказалась в Италии. Моя жизнь сложилась удачно и, думаю, в этом есть и ваша заслуга.

— А ваш сын? Он остался дома? — приглушенно спросил виконт. Мари поникла и безрадостно ответила:

— Нет, сударь. У меня больше нет сына, и прошу вас, никому ни слова. Он умер, не прожив и года, так что не вспоминайте…

— Извините, я как-то не подумал, — смутился Люсьен.

— Это ничего, вы не могли знать. Вы не проговоритесь герцогу?

— Постараюсь. Кстати, он долго вспоминал вас.

— Правда? По-моему, Луи на своем месте: он способен сделать военную карьеру.

— Безусловно, — согласился виконт, — Луи на самом деле способен на многое, гораздо большее, чем думает сам. Но, увы, судьба не во всем ему благоприятствует.

— А мне казалось, что он удачлив, как никто другой, — с сомнением проговорила Мари.

— Удачлив, но далеко не во всем.

— У него, наверное, уже не один наследник…

— Нет, пока лишь один — Франсуа, слава богу, здоровый и резвый мальчик, — Люсьен не хотел говорить о том, что семейная жизнь герцога катится под откос, поэтому и ограничился бесстрастным ответом.

— Уверена, своего отношения к женщинам герцог не изменил, — улыбнулась Мари.

— Разумеется, — усмехнулся Люсьен. — Пожалуй, вошел во вкус — такова его натура, вы это лучше меня знаете.

Мари потупилась. Конечно, Люсьен был в курсе всего. Если Луи иногда и скрывал свои похождения, то это касалось именитых особ. В те же времена безмятежной юности он почти всегда делился с другом своими удачами и неудачами на любовном фронте, зная, что Люсьен не превратит его откровения в сплетни.

Они вели спокойный разговор. И как странно: никогда прежде Мари и не думала вот так просто, на равных, побеседовать с Люсьеном. А он теперь с ней на «вы», по этикету. Он не может перешагнуть эту грань воспитания. Интересно, как говорил бы с ней Луи, оказавшись наедине?

Виконт не так часто встречался с герцогом, тем дороже были эти встречи. Однажды совершенно случайно Люсьен увидел друга на улице, когда тот катал на своей лошади очень довольного мальчишку.

Не успел виконт подойти, как появилась молодая женщина. Она звала своего сынишку, но, увидев его на лошади офицера, приостановилась и все же крикнула:

— Эй, Жан, ты собираешься домой или нет? Сколько можно звать?

Герцог де Сен-Шели повернулся к ней лицом, в одно мгновение оценил ее миниатюрную фигуру и, расплывшись в улыбке, сказал игриво:

— Не волнуйтесь, мадам, ваше чадо в безопасности. Ну, дружище, — обратился он уже к мальчику, — раз матушка велит, надо идти.

Мальчишка с досадой посмотрел на такого расчудесного мушкетера со шпагой и в ботфортах с позолоченными шпорами, но послушался. Луи снял его с седла.

Когда же мать взяла мальчонку за руку и повела прочь, герцог успел сказать вслед:

— Приходите еще, не пожалеете.

Женщина быстро оглянулась и прибавила шагу. Когда она ушла, Луи рассмеялся от души и, радостно приветствуя друга, заметил:

— Хороша, плутовка. Похоже, вдова. Люсьен обалдел:

— Вы ее знаете?

— Да впервые вижу. Как у вас дела?

— Превосходно, а все же, как вы узнали, что она вдова?

— Я не знаю точно, догоните, спросите, — он смеялся глазами, — но по походке — вдова, я редко ошибаюсь.

— По походке? — снисходительно проговорил виконт. — Это нелогично, друг мой. По-вашему, походка замужней женщины отличается от походки вдовы или незамужней?

— Ну да, так же, как груша от яблока.

— Это вы сочиняете, Луи, — не верил Люсьен.

— Вот еще. Вам этого не понять, и не трудитесь. Это другая математика.

— Так-так, ну, а вот скажите, только без лукавства, у Мари должна быть походка замужней дамы?

Луи перестал улыбаться и, коротко вздохнув, уверенно ответил:

— Не хочу вас разочаровывать, дружище, но у Мари, — он почему-то задержался на имени, — у Мари походка куртизанки высшего класса.

— Да как вы можете такое говорить?! — возмутился Люсьен. — Она замужем.

— Во-первых, мы наверняка не знаем, а верить на слово этому сморчку — глупо. Во-вторых, если она и замужем, то не так давно, а до этого… сами понимаете.

— Клевета! Ваш метод не выдерживает никакой критики, — волновался Люсьен.

— А вы-то что кипятитесь? Если случится узнать точно, что и как, тогда и дадите оценку моему методу. А сейчас — все слова. И к чему вы вспомнили о Мари? Вы ее видели?

— Да, видел, даже беседовал, но, как мне кажется, она не желает говорить о прошлом.

— Естественно.

— А вы, разве вы с тех пор не виделись с ней? — удивился Люсьен, припомнив намерения герцога.

— В том-то и дело, что не виделся. Все как-то недосуг, — признался Луи.

— Не помню, чтобы вам когда-нибудь что-нибудь мешало осуществить намеченные планы, — задел его Люсьен.

— А мне и теперь ничто не мешает. Просто было много дел: и на службе, и дома, а в этом деле нужен особый подход. Если в ближайшее время посланник ее не увезет, считайте — партия за мной.

Люсьен уже не в первый раз дивился самоуверенности друга, но и теперь пришел в замешательство. Если Луи твердо решил завоевать «крепость», ничто, кроме слишком неудачных обстоятельств, его не остановит.

А тут судьба еще подыграла ему. Как-то теплой июньской ночью взволнованный Люсьен примчался в дом герцога. Луи там не оказалось, и виконт, многократно извинившись, устремился по веселым заведениям. Правда, сперва забежал к Мадлен, которая разочарованно заметила, что Луи с апреля еще не заявлялся.

Люсьен застал герцога в шумной компании офицеров в «Сосновой шишке».^[8] Судя по количеству пустых бутылок и состоянию весельчаков, нетрудно было догадаться, что они уже порядочно набрались.

Люсьен подошел к столу, поприветствовал всех и, сильно извиняясь, попросил разрешения похитить герцога на пару минут. Виконта чуть не усадили за стол, уже кто-то вручил ему кружку с вином. Люсьен им в угоду выпил за здоровье собравшихся и потянул за собой Луи.

Они вышли на улицу.

— Что-нибудь случилось, друг мой? — весело спросил герцог.

— Случилось, Луи. Вы всех докторов знаете. Мне нужен лучший врач по женской части.

Луи расхохотался:

— Вам? По женской части? Черт возьми, Люсьен, вы же трезвы, как стеклышко…

— Ну, не смейтесь, — смутился виконт, — врач нужен, разумеется, даме.

— Что-нибудь с сестрой? — посерьезнел Луи.

— Нет. Речь о Мари.

— Вот сразу бы и сказали, а то… а что с ней?

Люсьен что-то шепнул ему на ухо и добавил чуть громче:

— Ее камеристка мне сказала. Луи озадаченно почесал затылок.

— Не знаю, право, в такое время… ладно, пойдемте. Попробуем достать врача. Неужто так серьезно?

— Боюсь, что да.

Хмель как рукой сняло. Распрощавшись с приятелями, Луи вместе с Люсьеном устремился за врачом.

Через день, до полудня, когда Мари, еще не совсем оправившаяся, лежала в постели, ей доложили, что герцог де Сен-Шели просит позволения видеть ее. Посланника в это время не было дома, так что Мари отметила про себя ловкость герцога. Она велела впустить его. Через несколько мгновений поручик уверенно вошел в ее покои. Он с достоинством поклонился и устремил на нее прямой взгляд.

Мари показалась ему слишком бледной, но все же очаровательной. Ее распущенные волосы разметались по подушке, глаза подернуты легкой грустью. Она еще не успела пригласить гостя устроиться на стуле, как он, подойдя ближе и все так же глядя ей в лицо, тихо произнес:

— Ты прекрасна, моя дорогая, божественно прекрасна… — он уже склонился над ее рукой, потом неожиданно извлек из-за спины свежие бархатистые розы.

— Благодарю вас, сударь, — церемонно, но признательно отозвалась Мари и пригласила его сесть.

— Как ты себя чувствуешь? — незамедлительно спросил герцог.

— Гораздо лучше, сударь, и я обязана вам.

— Не преувеличивай, — сказал он, — благодари Люсьена. Это он искал меня ночью по всему городу, и то лишь потому, что сам не знал, к кому лучше обратиться.

— Все равно, и вы тоже потревожились, — настаивала она.

— Мари, дорогая, мне бы хотелось кое-что уяснить для себя…

— Что именно?

— Если бы на твоем месте была моя жена, я бы не удивился. Но ты… избавляться от ребенка своего мужа? Не поверю никогда.

Мари смущенно опустила ресницы. Легкий румянец выступил на ее щеках. Она не думала, что Луи так осведомлен.

— Обязана ли я отвечать вам, сударь? — сдержанно спросила она.

— Не обязана, радость моя, но лучше ответь, потому что я не отступлюсь.

— Хорошо, но только между нами; увы, я не имею сил возражать вам.

— И прекрасно.

— Мой муж не захотел этого ребенка.

— Что? — усмехнулся Луи. — Охотно верю, что он не захотел. Но, дорогая, обычно муж не хочет ребенка в том случае, если не уверен в своем отцовстве. Не думаю, чтобы у твоего так называемого супруга были причины тебя подозревать.

— Что вы хотите этим сказать? — растерянно проговорила Мари.

— Только то, что у тебя нет никакого мужа.

— Как вы можете? — вспыхнула она.

— Я не прав? — уверенно воскликнул он.

— Откуда, откуда вам все известно? — не выдержала Мари. — И зачем вы терзаете меня?

— Не бойся, милая, просто я наблюдателен, вот и сделал кое-какие выводы, и оказался прав. А теперь, когда ты призналась, расскажи мне о том, что стряслось тогда? Почему ты исчезла? Ведь я помню, как ты отвергла мое предложение, считала его неприличным. И что же? Вышло то же самое, если не хуже. Какого черта нужно проводить лучшие годы в обществе всяких посланников? Рассказывай, что с тобой было.

Мари, чрезвычайно смущенная, застыдилась и ответила:

— Что мне рассказывать вам, сударь, когда вы сами обо всем знаете? Да, в сущности, получилось так, как вы сказали. Но это же лучше, чем жить в веселом доме.

— Было бы лучше остаться со мной, — твердо сказал он.

— Я не могла остаться, — беспомощно пролепетала Мари.

— Почему? — не спрашивая позволения, герцог присел на край кровати.

— У меня были причины.

— Какие? — настаивал он.

— Я не могла оставаться, когда вы женились.

— Ну да, это же непорядочно, зато ублажать ревнивого деспота вполне прилично.

— Луи, я умоляю вас, не мучьте меня.

— Радость моя, как приятно, что ты назвала меня по имени, — просиял герцог, — бедняжка, я не собираюсь тебя мучить, я спасу тебя.

— Как понимать вас? — насторожилась Мари.

— Бедняжка, — повторил он и, погладив ее по волосам и щеке, продолжал: — ты совсем зачахла в неумелых руках. Разве способен твой посланник оценить сокровище, которым владеет? Я не допущу, чтобы прекрасный цветок увял раньше времени. Я знаю, что тебе нужно.

— Ради бога, что вы еще придумали? — испугалась она.

Луи лишь блаженно улыбнулся и, ласково поцеловав ее, сказал:

— Выздоравливай, душа моя, скоро мы увидимся.

— Нужно ли это? — отважилась спросить Мари.

Герцог внимательно посмотрел ей в лицо и совершенно чарующим голосом проговорил:

— Я верил, что ты вернешься. Я скучал по тебе.

— Думаю, у вас было немало утешений.

— Не утешений, а женщин, но это не имеет значения.

— Почему же? Для меня имеет…

— Ты не понимаешь, — сказал он.

— Чего именно? — удивилась Мари.

— Ты не понимаешь, что такое любовь.

— Нет, понимаю. И понимаю, как ее понимают мужчины.

— Неужто? — заинтересованно вопросил он.

— Это несложно. Вы соблазняетесь на смазливые личики, ножки, грудь и прочие околичности, и поэтому вам легко и просто порхать от одной возлюбленной к другой, оправдывая все природным влечением.

— Ну и что? — спокойно возразил герцог. — Я же и не утверждаю, что это любовь. Ах, Мари, что с тобой случилось? И я, видимо, виноват… Ну, стало быть, мне и надлежит исправить ошибки…

Когда он исчез за дверью, Мари еще долго волновалась, а на ее щеке, шее, губах горело прикосновение его руки и губ. Вернулись прежние терзания: рассудком она боялась встреч с Луи, понимая их несостоятельность для себя, а сердце ее горело жарким пламенем. Луи своим присутствием, своими речами, действиями волновал ее, затрагивая какие-то глубинные, неизвестные ей самой струны.

4. Carpe diem^[9]

Мари приняла решение: ни в коем случае не позволить Луи осуществить его дерзкие планы. Так она себе говорила, так предполагала действовать.

С посланником она порвала отношения, но внешне ей приходилось еще делать вид, что она с ним. Мари надеялась лишь на скорую возможность отъезда.

В доме герцога уже знали, что Мари в Париже, знали, что она теперь видная дама, но женщины молчали. Только по некоторым осторожным взглядам можно было догадываться о любопытстве, сжигающем их. Леонора многозначительно усмехалась, когда нечаянно упоминалось в речи какое-нибудь посольство. Элен вдруг становилась замкнутой и пытливо поглядывала на Луи. Одна лишь Анна сохраняла видимое безразличие, сама же только и ждала появления новых сплетен. Но Луи не замечал ничего или не хотел замечать. Все его беспокойное существо устремилось к одной цели. А это значило, что силы удвоились, мысли бесконечно подпитывали стремление, и ничто уже не могло остановить зародившегося урагана. Мать это видела, и понимала, и боялась.

Как было обещано, они встретились.

Уже стемнело, когда прибежала служанка и взволнованно сообщила:

— Госпожа, к нам пришел офицер, помните, герцог де Сен-Шели? Он просит помощи.

— Помощи? — встревожилась Мари и поспешила в гостиную.

Луи, улыбаясь, подошел к ней и поцеловал руку. Мари тревожным взглядом окинула его фигуру, уж больно не вязалась непринужденная улыбка с просьбой о помощи. Она заметила, что плащ у него разодран и с волосами что-то не то.

— Что случилось, сударь? Чем я могу помочь? — без предисловий спросила Мари.

— О, пара пустяков. Твоя очаровательная Нини уже несет воду. Я буду очень признателен, если ты окажешь мне небольшую услугу. Видишь, я опять побывал в истории. Тут пожар неподалеку.

— Ах, да, я слышала. Вы присаживайтесь.

— Вот, я оттуда. Случайно там оказался и обжегся. Мог бы пойти домой, но далеко, думаю, надо перевязать.

— Показывайте ваш ожог сей же час, — потребовала Мари.

Удивленный ее строгим тоном, Луи продемонстрировал ей пострадавшую руку и очень обрадовался, что Мари не падает в обморок при виде раны.

— Правильно сделали, что зашли, это нужно срочно обработать. Нини, вода готова? Не забудь чистую материю. Извините, я пойду возьму мазь.

Уже колдуя над рукой герцога, Мари спросила:

— Как же вы умудрились обжечься? Вы тушили пожар? Да?

— Нет, но в доме побывал. Мне везет на приключения. Горящая доска упала.

— Боже милостивый…

— Еще секунда — и конец. Как все повалилось! Так что это пустяки, могло быть гораздо хуже.

— Наверное, вам очень больно, — сочувственно проговорила Мари.

— Ничего, заживет. Я ведь не знал, что ты теперь здесь живешь, зашел наобум.

Она опустила глаза, но ответила:

— Он уехал один. А я пока сняла эти комнаты. Хотите чего-нибудь выпить?

— Не откажусь.

— И на ужин оставайтесь, если, конечно, не слишком торопитесь.

— Так ведь и останусь, — лукаво отозвался он.

Луи любил поесть и ел много. Но, что замечательно, он никогда не торопился, не глотал пищу большими кусками. Думал ли он о своем здоровье? Вряд ли. Просто наслаждался каждым кусочком. И сейчас, сидя за столом в обществе Мари, он блаженствовал.

— Так хорошо, — повторил он уже второй раз и добавил: — Не люблю обедать на службе. Там вечно куда-то спешишь, никакого удовольствия…

Мари затаенно улыбнулась и заметила:

— Мне кажется, вы готовы искать удовольствие во всем.

— А как же? — обрадовался он. — По-моему, иначе жизнь — весьма тоскливая штука.

— Вы серьезно так думаете?

— Почти, — улыбался он.

— Что значит «почти»?

— Раньше я только так и думал. Теперь — почти. Что же делать, моя дорогая, если убрать удовольствия?

— Что-нибудь, ведь не все их получают постоянно. Да и смысл жизни, разве он в удовольствии?

— Нет, конечно. Но что остается нам, простым смертным? И что такое смысл жизни? Слова, только слова. Люсьена бы сюда, он эту мысль разовьет так, что и концов не найдешь. Ты мне лучше расскажи, что собираешься делать дальше.

— Не знаю, Луи, — сдержанно отвечала она, — пока не решила. Возможно, уеду обратно в Италию.

— И что до сих пор мешало уехать? — заинтересованно спросил он.

— Ничто не мешало. Не могу решиться на что-нибудь.

— Ясно, — точно отрезал герцог, и Мари после этого «ясно» уже нечего было добавить.

Он же, оставаясь серьезным и в то же время умиротворенно-довольным, просто предложил:

— Я бы мог снять для тебя дом или даже купить.

Мари поспешила отказаться:

— Благодарю вас, сударь, но я не нуждаюсь: у меня достаточно средств, чтобы жить в этом доме.

Луи наклонился в ее сторону и тише проговорил:

— Но деньги не вечные. Ты не имеешь доходов, разве что место посланника уже кто-нибудь занял.

Мари не смотрела ему в лицо, смущенно опустив ресницы, но ответила:

— Не шутите так, Луи. Если вас очень волнует, я успокою вас: никого нет, путь свободен, но между мной и вами не может быть никаких денег, я не хочу быть обязанной больше, чем теперь.

Луи посмотрел ей в глаза и ровно ответил:

— Ты не поняла меня, Мари. Я даю не в долг и не прошу тебя оплачивать мои старания. Боюсь, что кроме меня тебе никто этого не предложит. Неужели есть необходимость платить этим нудным старикам, зависеть от их чудачеств… мне ты ничего не должна. Воля твоя, но если понадобятся средства, смело обращайся ко мне.

— Благодарю вас, — совсем растерялась она, — я очень вам признательна, простите, если не так поняла… но деньги… нет.

— Мари, я никогда ни одну женщину не принуждаю уделять мне внимание, никогда. Ты ничем не обязана мне, и я ничего не прошу у тебя.

— Как же понимать ваши действия в то утро? — строго глядя на него, спросила Мари.

— Утро? — повторил он и загадочно улыбнулся. — Тебе это не понравилось?

Мари поняла, что краснеет, взволнованно поправила волосы.

— Ну же, будь искренней, — настаивал он. — Может, я оскорбил тебя? Обидел? Я готов принести свои извинения.

Она не могла найти нужных слов. Луи заключил:

— Так вот, радость моя, ни теперь, ни впредь я не позволю себе ничего такого, что было бы для тебя оскорбительным, а если что-нибудь не понравится, ведь ты же мне скажешь? Разве нет? Требовать, вынуждать — упаси Боже. Я настойчив, это правда, но я знаю границы, которые нельзя переступить. Остальное же — в твоей власти.

Мари в раздумье ответила:

— Не кажется ли вам, что обстоятельства теперь иные, что и вы, и я — уже не те, что были вчера. Не слишком ли прошлое тяготеет над вами?

Луи рассмеялся и бодро заявил:

— Прошлое? Ты меня удивляешь. Я, конечно, кое-что вспомнил, но, бог мой, думаю я только о том, что может быть сейчас, сегодня, теперь. Настоящее может оказаться прекраснее прошлого, не думаешь так?

— А вы оптимист, — наконец улыбнулась она.

— Со стороны виднее, — странно отозвался Луи и громче произнес: — Ну, мне пора идти. Ужин замечательный, вот так бы почаще. Поговорили на славу, надеюсь, не в последний раз.

Луи уже целовал ей руку. Мари только теперь ощутила, что не хочет лишаться его общества. Кажется, посидели совсем недолго, а часы показывают уже полдвенадцатого ночи.

— Извините, сударь, я должна была следить за временем. Дома вас, верно, ждут и волнуются.

— Мари, о чем ты? Я прихожу домой, когда хочу, и все это знают. Матушка, конечно, волнуется. Сейчас еще повязку заметит… ничего. А ты не скучай, скоро я появлюсь, если ты не против, — он остановил на ее лице заинтересованный взгляд.

Мари еще думала, как лучше сказать, а Луи спокойно погладил ее по щеке, провел пальцами по подбородку.

— Ведь ты не против, если я зайду как-нибудь?

— Я буду рада вам, — тихо ответила Мари, глядя ему в лицо.

Луи ушел, а она все не ложилась спать, да и когда легла, все не могла успокоиться. Он прав, прав тысячу раз: она не чувствовала себя оскорбленной в то утро, когда Луи дерзко поцеловал ее. Лишь успокаивая свою совесть, она говорила себе, что не позволит ему ничего, а делала все наоборот. Он не заставляет ее, хоть и дерзает, — и это правда. Зачем его винить, если она сама не способна дать отпор? Почему? Просто не хочет. Чего же она хочет? Мари не рискнула посмотреть правде в глаза. Дыханию в груди было тесно, глаза беспокойно смотрели в темноту. Каждая минута длилась вечность. То, что она чувствовала, не подчинялось разуму. Ей хотелось забыться, отрешиться от всех условий: от своего происхождения, от положения в обществе, от прошлого; не видеть и не знать ничего, кроме стремления собственной души. В этом свободном мире мечты она воображала себя рядом с Луи. Как было бы хорошо, если бы жизнь потекла по законам сна, когда возможны самые дерзкие помыслы! Но возвращается сознание, греза мгновенно исчезает, и остается неуютная и «топорная» действительность, точно клетка, из которой нет выхода. Ничего не остается, кроме как принимать ее и жить по ее же законам. Точно так же томится душа, когда приходит сознание того, что она и могла бы передвигаться свободно, однако же тело неизбежно удерживает ее, но… ведь до поры до времени…

Только утром Мари узнала от служанки, что Луи не случайно получил ожог. Он вошел в горящий дом и вынес оттуда девочку, дочь лавочника. Удивительно, как он вовремя успел, ведь как только выбежал из огня, полыхающие косяки и балки обвалились, так что Луи легко отделался. Служанка узнала все от соседской кухарки, которая видела собственными глазами, что творилось у горящего дома, а потом заметила, как Луи выходил из дома Мари.

* * *

Буквально через неделю пришло приглашение на бал. Мари долго думала, принять ли его, так как решила, что его прислал герцог де Сен-Шели. Но ошиблась.

Накануне назначенного дня она получила вежливую записку и цветы от виконта д’Эперне, который учтиво просил разрешения сопровождать ее и прислать карету.

В первую минуту Мари грешным делом подумала, что Луи попросил друга о такой услуге. Но нет, зачем же так думать? Люсьен, конечно, лучший друг герцога, но вряд ли бесцеремонный Луи попросит его о помощи в делах сердечных, это было бы неуважительно, слишком неуважительно.

Мари, раздумывая о том, будет ли герцог на балу, решила принять приглашение виконта.

Люсьен не скрывал своей радости, когда увидел перед собой нарядную женщину, согласную провести этот вечер с ним. В карете они говорили мало, но от Мари не ускользнул ни один внимательный жест виконта, ни одна затаенно-радостная улыбка, невольно появлявшаяся на его губах. Откуда столь подчеркнутое внимание? Мари не могла сосредоточиться. Может, ее прошлое теперь понятно Люсьену, и он пользуется возможностью завязать отношения с дамой, которая кажется доступнее остальных, да и ответственности меньше? Она не хотела так думать о человеке, представлявшемся ей скромным и честным. Тогда что же? Она сама его интересует? Чем? В ее же голове непрестанно вертелись мысли о герцоге, ставшем для нее необъяснимым магнитом, волнующим, увлекающим куда-то, так что ей хотелось пойти за ним.

Мари давно привыкла к балам и всякого рода публичным развлечениям. Она сама была в некотором смысле развлечением и непременным украшением на всевозможных собраниях. Поэтому она держалась свободно. Придворные сплетники уже обсуждали ее появление в сопровождении виконта д’Эперне. Неужели молодой человек с безупречной репутацией взял на содержание недавнюю «супругу» итальянского посланника? Люсьен ровным счетом ничего не замечал и заботился о своей даме, впрочем, не сковывая ее действий и не заставляя уделять все внимание своей особе.

Герцог де Сен-Шели тоже оказался на этом балу. Он явился с женой и графиней де Лорм, а герцогиня Анна осталась дома, сославшись на головную боль.

Мари впервые за последнее время увидела герцога не в форме, да еще в обязательном по такому случаю парике. Луи выглядит так величественно, роскошно, что подойти к нему без трепета невозможно. И только люди, хорошо знающие герцога, заговаривают с ним легко, потому что на деле герцог прост и общителен.

Его шикарный наряд ничуть не заслоняет самого Луи. С первых слов вы уже не замечаете ни потрясающих туфель на высоких каблуках, ни великолепно сидящего камзола из очень дорогой и модной ткани, ни щегольских чулок с вышивкой, ни малочисленных, но безумно дорогих украшений, — всего этого, повторяем, вы уже не видите через пару минут разговора с герцогом. Вы видите его сияющие весельем глаза, не сходящую с лица чистосердечную улыбку; он словно окутывает вас неким доброжелательным облаком. От него исходит бесконечная энергия, светлая, заряжающая вас тем же весельем и радостью. Не заметить Луи было просто невозможно: вокруг него всегда царило оживленное веселье; красотки не спускали с него глаз.

Леонора первой заметила Мари и язвительно спросила у мужа:

— Не вы ли пригласили эту нахалку?

С лица Луи сошла улыбка. Он недоуменно произнес:

— Не понимаю, о чем речь.

— Ну, не прикидывайтесь, ваша давнишняя пассия, ваша бывшая горничная теперь высоко взлетела, но мы-то знаем, каким образом. Бедный виконт оказывает вам такие услуги, и вам не стыдно?

Луи заметил Люсьена и Мари.

— Ах, вот о чем речь. Нет, дорогая, к сожалению, я женат и не могу пригласить, кого мне хочется. А Люсьен храбрец, я горжусь им.

Леонора очень скоро оставила герцога, чему он был весьма рад, а Элен присоединилась к женщинам своего возраста: поболтать, посплетничать, хотя церемониймейстер часто ставил ее с кем-нибудь в пару танцевать. Так или иначе, она бдительно не спускала глаз с Луи, следя, чтобы он не выпил лишнего, но уследить за ним было чертовски трудно: он появлялся то тут, то там. Минуту назад он разговаривал с молодыми дворянами и сослуживцами, а теперь морочит голову девице, которая просто светится от счастья. У Элен голова болит не только за Луи, но и за Леонору. Ее слишком вольное и откровенное поведение все больше смущает и удручает мать.

Элен и переживала, и боялась за Луи. К своему стыду, за него она боялась куда больше, чем за собственную дочь.

Ей так досадно было видеть (а вышло, что в течение нескольких лет она наблюдала все метаморфозы), как доверчивый, способный искренне любить и жертвовать для любви самой жизнью мальчик превращался в циничного жуира, которому, казалось, без разницы, с кем провести ночь. Элен верила, что на деле это не так, не совсем так: просто нет рядом с ним подходящей женщины, для которой бы он зажег светильник своей души. Время шло, а такая женщина не появлялась.

Когда графиня видела Луи прежним, то есть самим собой, она радовалась и верила, что настоящая, полноценная основа никуда не денется, что вот он какой замечательный. Еще бы не замечательный: одну из горничных какой-то дворянин обидел, так Луи устроил ему изрядную выволочку, дело чуть дуэлью не кончилось. Стоило ли из-за девки ругаться с человеком благородных кровей? А он вступился, и за своих домашних всегда вступался. Да много было хорошего. Если б не его здравомыслие, дома давно бы порядка не было.

Но когда Луи был не «самим собой»… Элен приходила в ужас. Не верила, что этот же человек способен так опускаться. За домашних он горой стоял, но в доме всем известно, какой он любитель побаловаться с девицами. Вроде никого и не заставляет, и не жесток, а проходу нет никому. Элен молча злилась. Хотела бы изменить что-то, да как? Луи даже внимания не обращает на ее недовольные взгляды. Чувствует себя, как султан в гареме, и ни капли стыда в глазах. И ведь, подлец, мало ему домашних увеселений, шляется по куртизанкам, деньги тратит, а то еще с дамой из общества роман закрутит (это чтоб не забывали, кто есть кто). Вот и возникал вопрос, что же для него женщина? Что, если не вещь, не перчатка, которую сегодня надел, завтра выбросил.

Люсьен привез Мари развлекаться, и она развлекалась: танцевала, и церемониймейстер, приметив ее мастерство, с удовольствием ставил ее в пару с весьма влиятельными людьми, дабы доставить им удовольствие. Виконту тоже повезло, но в его темных глазах порой появлялись ревнивые искорки.

В антрактах они встречались, ели мороженое, беседовали. Рядом с Люсьеном было спокойно.

Один раз Мари оказалась в паре с герцогом. Что ж, так распорядилась судьба. Он еще ни разу не подошел за вечер, хотя видел ее. Однако насчет судьбы Леонора и Элен были другого мнения: они были уверены, что Луи в сговоре с церемониймейстером.

Мари танцевала с удовольствием: Луи прекрасно двигался, чувствовал ритм и мелодию. Мари спросила его, между прочим:

— Как ваша рука, сударь?

— Почти зажила, твоя помощь была своевременной.

— Я знаю, как вы обожглись: вы рисковали жизнью ради спасения ребенка.

— Так поступил бы любой, — ответил герцог, улыбаясь.

Но Мари думала иначе.

Луи вернул даму Люсьену и пообещал еще встретиться. Не прошло и часа, как виконт сам его отыскал и попросил:

— Луи, я должен срочно исчезнуть, не могли бы вы проводить Мари? Я, увы, не вернусь сюда.

— С удовольствием, друг, а что случилось?

— Дела семейные, потом расскажу. Пойдемте, я скажу Мари…

Он потянул герцога за собой.

Выслушав Люсьена, Мари запротестовала:

— Что вы, сударь, я прекрасно доеду сама, незачем утруждать герцога, вы же оставляете карету.

— Я привез вас, сударыня, — убежденно возразил виконт, — я обязан позаботиться о том, чтобы в целости и сохранности доставить вас обратно.

— Вот именно, — подхватил герцог, — и нечего спорить. Конечно, я провожу. По улицам кто только ни шляется, уж я знаю, патрулировал.

Мари ничего не оставалось, как согласиться, и она поблагодарила Люсьена за его заботы.

Но как же Луи пойдет ее провожать, если он должен везти домой жену и тетю, а они, уж верно, заметят, с кем он пошел.

— О чем грустишь? — долетел до нее вопрос.

Луи заинтересованно глядел на нее.

— Сударь, мне, верно, не стоит долго задерживаться. Уже времени много, а вам еще своих провожать.

— О чем думает дама на балу! — усмехнулся он. — Я отвезу тебя, когда хочешь. Обо мне и не беспокойся. И Леонора, и Элен будут танцевать, пока подошвы не протрут, — мы поедем в самом конце. Хочешь мороженого?

— Нет, благодарю, правда, нет.

— Тогда не буду мешать развлекаться.

Луи из каких-то своих соображений оставил ее, и Мари огорчилась, но ей не дали скучать, пригласили танцевать. Похоже, Луи не хотел, чтобы Элен и Леонора часто видели его возле Мари, — так она и решила, иначе бы он обязательно уделил ей больше внимания.

Мари недолго танцевала. Она уже устала, да и не хотелось маячить на виду у всех без кавалера, а мужчины рассчитывают на легкую добычу. Пора ехать. Улучив момент, Мари сказала о своем решении герцогу. Он утвердительно кивнул и просил подождать минуту.

Скоро они сели в карету, и Луи велел кучеру трогать. Поехали. Небо начинало светлеть, но в карете было темно. Мари почти не видела герцога, но всем существом ощущала его близкое присутствие.

— Люсьен молодец, что пригласил тебя, — произнес Луи, — у меня бы не вышло.

— Я не знаю, сударь, чему обязана таким вниманием со стороны виконта, — ответила Мари.

— Ты ему нравишься, — просто отозвался герцог.

— И вас это не смущает? — удивленно и настороженно спросила она.

Луи тихо рассмеялся и сказал:

— Мари, не смеши меня. Женщина должна нравиться мужчине. Если мужчина не интересуется женщинами, боюсь, с ним что-то не так. Люсьен, конечно, придерживается строгих принципов, но он же не истукан, право. Женщины при дворе поверхностны и недальновидны: Люсьен заслуживает гораздо большего внимания. Они недооценивают его. Правда, моя жена готова вцепиться в него, как кошка, но не тут-то было.

— Ваша жена? — переспросила Мари.

— Да, он ей чем-то приглянулся, но упаси Боже Люсьена от моей «ненаглядной», он заслуживает лучшего.

Мари подумала и опять спросила:

— Так вас не пугает, что виконт…

— Я похож на пугливого? — Луи развернулся к ней лицом, взял за руку. — Мари, меня не волнует, кто кому нравится, лишь бы я сам тебе нравился, — остальное приложится.

Она заволновалась. Здесь, в темной карете, Мари почувствовала вновь некую притягательную силу, исходящую от Луи. Она знала, что скоро они приедут, очень скоро, и он вернется назад; что он не попросит остаться у нее. И поэтому Мари волновалась: ей так не хотелось расставаться с ним, так жаждала она продлить последние минуты в этой темной карете.

Кажется, они подъезжают… Мари под впечатлением своих чувств невольно сжала его руку. Она не видела, но подумала, что Луи улыбается. Не выдержав напряжения, она вздохнула.

Карета остановилась.

— До встречи? — вопросил он.

— Благодарю вас, сударь, вы доставили меня домой, как и обещали.

Герцог не выходил и осторожно повлек ее к себе.

— Луи, — только и выговорила Мари.

Он притянул ее к себе и без церемоний запечатлел волнующий поцелуй. Мари с такой готовностью ответила ему, что Луи засмеялся от удовольствия, чуть отстранился и, сказав:

— Пора, — как ни в чем не бывало, открыл дверцу и выбрался наружу, протянул руку даме.

Мари, едва опомнившись, вышла из кареты. Ей хотелось броситься ему на шею, но Луи уже церемонно склонился над ее рукой. Она попрощалась с ним. Луи же сказал:

— Я зайду на днях.

* * *

В это же утро герцогу предстоял неприятный разговор со своими дамами. Уставшие и сонные, все трое возвращались с бала. Уже заметно светало, в карете угловато двигались серые тени.

Леонора, никогда не упускавшая случая предъявить претензии, недовольно проворчала:

— Вы, сударь, совсем стыд потеряли. Думаете, я не знаю, с кем вы удалились?

— Это не ваше дело, — холодно отозвался герцог.

— Я ваша жена, а вы бегаете за шлюхой и оказываете ей королевские почести.

— Во-первых, выражайтесь прилично, а во-вторых, меня Люсьен попросил, — попытался объяснить Луи, но Леонора не дала ему говорить и затараторила:

— Конечно, он же специально для вас ее привез, это и невооруженным глазом видно. Вы бесстыдны до безобразия.

— В конце концов, я не обязан оправдываться перед вами, — рассердился Луи, — подумаешь, отлучился на четверть часа, а у вас уже истерика.

Леонора хихикнула и снисходительно заметила:

— Да за четверть часа вы и святую соблазните…

— Еще одно слово…

До сих пор молчавшая Элен наконец вступила в перепалку:

— Будет вам, — сказала она ровным голосом, — из любой мелочи скандал устраиваете.

— Но, мама, вы же видите, как он себя ведет…

— Помолчите, Леонора, и вы не безупречны. А вы, сударь, тоже хороши. Ваше имя и так у всех на устах, а вы никак не остановитесь: чем дальше, тем безрассуднее.

— И вы туда же, тетя, — нервничал герцог, — не хотите, не верьте, мне это безразлично.

— Успокойтесь, мы ничего не скажем Анне.

— Мама, — возразила Леонора, не зная, куда девать свое возмущение.

— Да, мы не скажем, — повторила Элен и добавила: — хотя, мне кажется, она и так узнает.

— А вот это уже мое дело, — заявил Луи.

— Я и не спорю с вами.

Воцарилось молчание. Луи исподлобья поглядывал то на Леонору, то на Элен, чувствуя себя неуютно рядом с ними. Слава богу, на этот раз Элен хоть чуть-чуть защитила его от нападок жены. Как же ему все это надоело! Он еле дождался, пока карета подкатит к особняку, поспешно высадил женщин и поскорее устремился в свои апартаменты, где его никто не мог потревожить, разве что матушка.

* * *

Герцог появился неожиданно, хотя Мари и ожидала его прихода, ведь он сказал «на днях».

Это случилось еще до захода солнца в один из жарких июльских дней. Сперва глазам Мари предстал великолепный благоухающий букет из нежных роз пастельных оттенков, тогда она поняла, что их прислал именно герцог, так ей и сообщили.

Мари еще любовалась цветами, невольно трогала их, вдыхая тонкий сладковатый аромат, когда в комнату почти вбежала улыбающаяся Нини и сообщила:

— Герцог де Сен-Шели просит его принять. Прикажете позвать?

Мари на мгновение застыла в неопределенности; столь стремительного движения событий она не ожидала. В голове вихрем промелькнуло: «я же одета не для приемов»… Нини с надеждой смотрела на хозяйку, и ей, кажется, было невтерпеж: чувствуется, она прониклась особым расположением к поручику.

— Проси, — тихо, но уверенно велела женщина и подошла к зеркалу, чтобы удостовериться в своей привлекательности и в то же время уместности платья.

Луи бодро шагнул в комнату. Он был в форме, что, видно, приводило в восторг служанку. На лице герцога светилась улыбка, и Мари волей-неволей улыбнулась ему, протягивая руку. Нини с сожалением удалилась, но можно было поклясться на Библии, что она еще хотя бы четверть часа останется стоять у самой двери.

— Сударь, у меня нет слов, чтобы выразить восхищение от этих роз, — воистину королевское внимание вы мне оказываете, — так начала свою речь Мари.

— Я рад, что они тебе понравились. Я знаю, что, как всегда, не вовремя пришел…

— Вам я всегда рада. И давно ли вас посетила счастливая мысль навестить меня?

Слегка иронический тон женщины не смущал герцога, но лишь раззадоривал.

— Собственно, эта мысль меня и не покидала, — откровенно заявил он. — Если б не служба, я пришел бы гораздо раньше.

— Неужели?

— Сегодня я уже свободен, а завтра гуляю до полудня.

— Так вы со службы? — удивилась Мари.

— Конечно.

— И домой не зашли? — не верилось ей.

— Тебе не о чем волноваться.

— И в самом деле, что я на вас набросилась, вы, верно, устали и голодны…

Луи засмеялся:

— Прийти к даме уставшим и голодным… Разве можно так не уважать женщину?

— В таком случае располагайтесь, как вам удобно, все к вашим услугам, — заключила Мари, все еще не найдя в себе опоры, чтобы раскрепоститься. Непредсказуемость ситуации пугала ее. Мари все же велела принести чего-нибудь съестного и вина.

Луи тем временем обошел комнату, внимательно осматривая, вернулся на свое место и сказал:

— Ты зря не хочешь воспользоваться моим предложением. Я найду тебе чудесный дом.

— Благодарю, но мне нравится здесь.

— Не спорю, не шикарно, однако уютно, душевно как-то. — Он остановил на ней долгий взгляд и вдруг сказал:

— Ты не переживай, моя хорошая. Если не хочешь, чтобы я остался надолго, так ведь я пойму — без слов.

— Почему вы так говорите? — смутилась она.

— Потому что ты никак не решишь, позволить мне остаться или нет.

— Откуда вы знаете? Луи улыбался:

— Дорогая, моего опыта хватит и не на такое. Если позволишь, я немного разоблачусь.

— О, конечно, как вам будет угодно.

Луи пожал плечами и, выгрузив на стол пистолеты, дагу^[10] и шпагу, снял с себя жюстокор и камзол, оставшись в белой рубашке. (К белым рубашкам была у него особая страсть: невзирая на обстоятельства, Луи всегда надевал белое и непременно чистое. Некоторые шутили, мол, так и разориться можно, только герцога де Сен-Шели не проймешь насмешками: настоящий донжуан должен быть готов к тайным свиданиям в любое время дня и ночи).

Герцог отказался и от вина, и от еды, удивив Мари. Однако ее удивлению пришел конец, когда Луи неожиданно сообщил:

— Я подумал, что пора бы нам наладить отношения.

Он произнес эти слова так спокойно и буднично, что Мари не сразу осознала их смысл.

— То есть как? — остановив на его лице взгляд, проговорила она.

— Мы должны быть вместе, давно пора, милочка, куда дальше-то тянуть?

— Непременно сегодня? — поразилась Мари, чувствуя во всем теле слабость.

— Сейчас, дорогая, — уточнил Луи и потянул ее за руку, благо они сидели на диване рядом.

— Однако, — отрывая свою руку, заметила Мари и отодвинулась к другому краю.

Она изучающе смотрела на беззаботно улыбчивую физиономию герцога и не могла объяснить себе логики его поведения, может, оттого, что логика была очень проста и откровенна.

Луи не стал упорствовать, но в его глазах читалась полная уверенность в своих силах и в победе.

Мари тем временем встала и тихо подошла к окну. Ей подумалось, что лучше быть подальше, ведь от Луи можно ожидать каких угодно поступков. Стоя у окна, Мари чувствовала себя в безопасности. Тут ей пришло на память, сколько же замечательных вещей творилось некогда в Куломье. Посмотрев на герцога и будто сравнивая его нынешний образ с тем, что остался в ее памяти, Мари с сожалением отметила, что нынешний Луи не производит на нее того восторженного впечатления, как прежде. Он тоже смотрел на нее молча и бездействовал. Наконец, не без сомнения в голосе, Мари произнесла:

— Некогда вы замечательно пели…

— Радость моя, почему в прошедшем времени? — подхватил он, — я всегда пою с удовольствием.

— И сейчас можете спеть? — обрадовалась Мари.

— С превеликой радостью, особенно для тебя.

Инструмент принесли немедленно. Луи привычно настроил лютню, а Мари с интересом наблюдала за ним. Действительно, это было замечательно, ведь Луи не пользовался камертоном, настраивая по своему голосу, а голосом он чувствовал, физически ощущал высоту и качество звука. Если бы сейчас настроили другую лютню по камертону, то разницы не оказалось бы.

Луи спел незамысловатую, но трогательную старинную песню, а потом, не останавливаясь на разговоры, еще несколько произведений. Мари не сводила с него глаз, пораженная и покоренная не только естественной красотой голоса, но и каждым движением, выражением лица, — словом, исполнением. В ее голове не укладывалось, что именно Луи поет эти песни. Знал ли он о той силе, что исходила от него во время пения? Знал ли, что в эти минуты казался богом, на которого молились? Понимал ли, что искусство, с каким он исполнял любое произведение, преображало не только его самого, но и слушателей?

Мари благодарно улыбалась, когда он вернулся из своего мира и внимательно посмотрел ей в лицо, ожидая оценки.

— Оказывается, я так давно не слышала вас, — произнесла она. — Это прекрасно, достойно Орфея.

— Это говорит Эвридика? — с намеком ответил он.

Мари растерялась. Она невольно произнесла имя Орфея, но ведь оно не пустой звук, особенно для нее, да и для него, видно.

— Скажите, Луи, а что это была за песня? Последняя?

— Понравилась? — он бесцельно тронул струны.

— Очень. Кто же автор? У вас есть ноты? Луи только усмехнулся.

— Нет, нот у меня нету. А кто автор? Я думаю — Любовь, кто же еще?

— Любовь? — повторила Мари, — это что же, вы сочинили?

— Человек ничего не сочиняет, — Луи отложил лютню. — Что может создать жалкий человечишка? Грешить — сколько угодно… Любовь, только любовь…

— И все же, это ваша мелодия? А стихи?

— Да, если хочешь, — наконец сдался он.

— Я хочу знать о вас больше, — уверенно сказала она.

— Ради бога, разве я против? — смеялся он.

— А на скрипке вы еще играете?

— Редко, но бывает.

Мари вновь очутилась у окна, взволнованно ворошила прошлое, глядя невидящими глазами во двор.

Луи подошел к ней, тоже стал смотреть в окно.

— Чему ты улыбаешься? — спросил он.

— Я вспомнила, как вы меня рисовали, — тихо ответила она, — где эта картина?

— В Куломье, в моей комнате.

— Вы никому ее не показывали?

— Я же дал слово. Но мне никто не запретит смотреть, правда?

Мари вдруг застыдилась:

— Зачем это? Отдайте ее мне.

— Ну уж нет, — он лукаво улыбался.

— Луи, мне стыдно, тем более прошло время.

— Время — это миф, — спокойно возразил герцог и больше не сводил сияющих глаз с лица Мари.

— Нет, — упрямилась она, — мы меняемся, значит, оно реально. Вы представить себе не можете, сударь, как я устала… устала от вечной неопределенности.

Мари не могла бы объяснить, что заставило ее признаваться ему в своих личных переживаниях. До этой минуты она даже не думала, что с герцогом можно поговорить вот так откровенно: есть ли ему до этого дело? И вот, она неожиданно призналась ему в том, что угнетало ее уже не один год.

Луи продолжал пристально смотреть ей в лицо. Ее слова, казалось, не удивили его, и он понимающе заметил:

— Не знаю, есть ли определенность в действительности, но, дорогая, зачем же так? Твои дела обстоят куда хуже, чем я думал.

— Что же вы думали? — заинтересовалась она.

— Тебе это не нужно. Какой же определенности ты хочешь?

— Это сложно объяснить, — опуская голову, отстраненно сказала она.

— Послушай, разве я не в состоянии тебе ее дать?

Мари подняла на него глаза и улыбнулась:

— Ваша уверенность потрясающа.

Луи взял ее за руки.

— Я знаю, что тебе нужно, не удивляйся и не смейся.

— Вы уверены? — она все же смеялась.

— Абсолютно, — не сомневался Луи, — я готов поклясться, что знаю, чем угодить тебе, знаю, чего ты хочешь…

Она не выдержала откровенного взгляда, вновь ее ресницы опустились. Луи стоял так близко, что почти обнимал ее, и Мари, пребывая в нерешительности, невольно положила ему ладони на грудь, чтобы как-то защитить свое пространство. Еще мгновение, и Луи ринулся бы в атаку, но слова Мари удержали его на время.

— Не понимаю, чем вы завлекаете женщин… — шутливо и с каплей иронии проговорила она.

Луи уверенно ответил:

— Это меня завлекают. Понимание — к черту. Терпеть не могу это cogĭto, ergo sum.^[11] Люсьен тоже вечно старается что-то понять.

— А вы? — она все еще держала оборону.

— К чему? — рассмеялся Луи. — Зачем что-то понимать, когда можно чувствовать? Прикосновение, одно лишь прикосновение (он ласково дотронулся до ее щеки тыльной стороной ладони и провел по шее до плеча) — и целая гамма ощущений. Чтобы все это понять, нужно время, а чувство является немедленно и проникает глубоко. Ты устала от своего разума, детка, где же твое сердце? Где чувства? Ты сама не знаешь, что хочешь их испытать, разве не так?

— Вот как вы морочите голову безмозглым девицам, — посмеялась Мари.

— Думаешь, я тебе морочу голову? — возбужденно отозвался он. — Ты же сияешь от удовольствия, или я не прав?

— Луи, разве можно позволять страстям руководить нашими действиями?

— Я не знаю, что можно. Я знаю другое: вчера мне было шестнадцать, сегодня двадцать три, а будет ли завтра, неизвестно. К чему же терять драгоценное время?

Мари не нашлась, что ответить, и только смотрела ему в глаза. Она потеряла ощущение окружающего мира, то есть сейчас до нее не долетали никакие звуки извне, ей было безразлично, что делается там, за окном или за пределами комнаты. Время исчезло. Только в комнате стало темнее, потому что солнце быстро уходило за горизонт.

Все ее внимание сосредоточилось на Луи, который ни на миг не ослаблял своего влияния. Он уже держал ее за талию и повторял, как заклинание, какие-то нежные, ласковые слова. И Мари с улыбкой слушала его приятный голос и таяла от его прикосновений. Жаркий и желанный поцелуй окончательно победил ее волю.

Луи же беспрепятственно расстегнул ей платье, с восторгом целуя гладкие плечи. Он с легкостью приподнял ее и усадил на подоконник, стянул юбку. Мари ощутила в себе нарастающее желание, но кавалер не торопился. Она же почти одета — и чулки, и нижняя юбка, и корсет — придется повозиться. Но разве это сложно для привычных рук герцога де Сен-Шели? Он и от этого получает немало удовольствия, и заставляет волноваться даму. Луи невозмутимо раздвинул ей колени и встал поближе, чтобы расшнуровать хитросплетения корсажа. Мари, терявшая с каждой минутой самообладание, целовала герцога, но он был сдержан, и лицо его казалось немного сосредоточенным. Мари тем временем сжала его бедра коленями, а потом ее руки потянулись к его панталонам. Луи уверенно перехватил ее кисти и, водрузив себе на плечи, сказал:

— Это подождет, дорогая. Мы сразимся там, — он указал ей на застеленную кровать и, освободив томную даму от корсажа, повлек ее с подоконника в постель, не переставая восторгаться красотой ее форм и уверяя, что она стала в тысячу раз прекраснее, чем была когда-то.

Странно, только Мари, как и в первую, самую первую ночь, проведенную с Луи в то лето, казавшееся непреодолимо далеким, чувствовала теперь, после «сражения», как выразился герцог, ту же смесь ощущений и дум: она ничуть не жалела о том, что уступила ему, но и тревожилась, не зная, к добру ли это?

Несмотря на вечные сомнения, копошащиеся в мозгу, Мари была очень довольна и признавалась себе самой, что такой радости, подступившей к сердцу и заставляющей невольно улыбаться, она давно не испытывала. Пока он рядом, она может себе позволить ни о чем не заботиться и расслабиться. Да, Мари вдруг поняла, как давно не отдыхала, насколько безутешно протекала ее жизнь, а при мысли, что она позволяла прикасаться к себе тем, кого не желала, ей становилось гадко и хотелось очиститься.

Сейчас Мари, удобно устроившись, прильнула к герцогу. От Луи исходило приятное тепло, ощущение надежности и удобства. Он не убирал своей руки из-под ее головы и временами целовал ее волосы, губы, шею.

Мари первой нарушила долгое молчание, задав неожиданный вопрос:

— Луи… вам приходилось убивать?

— Зачем ты спрашиваешь? — он приподнялся, приблизив свое лицо, будто хотел разглядеть выражение ее лица.

— Вы не ответили.

— Приходилось, Мари, но я не думаю, что сейчас время заводить такой разговор.

— Я хочу знать о вас как можно больше. Вот, у вас и шрамы, и царапины… Франция сейчас не воюет, вы деретесь на дуэли?

— Бывает, а что?

— Похоже, вы все их выиграли?

— Можно сказать и так. Я стараюсь не доводить до дуэли, чаще секундантом зовут — приходится драться.^[12]

— Ваши противники, вы их… — она не решалась сказать, но Луи развеял ее оцепенение ответом:

— Все живы. Бывало, ранил кого-нибудь, но, слава Богу, до сих пор удавалось решить без смерти.

— Удивительно, я думала, это очень опасно, и, наверное, все ваши дуэли из-за женщин?

— Само собой, и действительно опасно, просто я не люблю смерть, а вида крови не переношу. Раньше в обморок падал, как барышня.

— Не может быть, — не поверила Мари, — как же вы служите в армии?

— Так и служу, дорогая, — к Луи вернулся шутливо-игривый тон.

— Вы крепкий, сильный, — обнимая его, говорила Мари, — и в обморок при виде крови?

— Все говорят, что я здоровый, но чем черт не шутит. От духоты тоже бывает дурно, и в карете иногда укачивает.

— Как же воевать?

— Милая моя, поверь, на маневрах я себя чувствую великолепно. И уверен, что в драке со мной такого не случится.

— Почему?

— Просто уверен и все.

— Луи, я благодарна тебе за то, что ты пришел сегодня.

Он обрадовался:

— Наконец-то на «ты»… Я так и думал, что придется преодолеть приступ высокой нравственности, но не напрасно. Ведь ты не разочаровалась?

— Ни в коей мере.

— Я рад, что мы договорились. Ты осталась и будешь моей…

— О, это уже серьезное заявление, — шутливо отозвалась она.

— Мари, радость моя, провалиться мне на этом месте, если я вру. Я хочу тебя до безумия.

Луи немедленно перешел в наступление, и Мари с радостью приняла вызов.

Утром, когда герцог уже собирался уходить, Мари все оттягивала минуту прощания. Она с удовольствием помогала ему облачаться в мундир, рассматривала оружие. В форме Луи выглядел неотразимо, и Мари откровенно любовалась его статным видом.

Они говорили друг другу «до свиданья», но тут же губы соединялись в поцелуе, а руки тянулись к объятью.

— Мы еще встретимся, и не один раз, любовь моя, — обещал герцог и вновь устремлялся к поцелую. Глаза живо блестели, на щеках играл румянец. Наконец Луи решительно ступил на порог комнаты.

— Лапушка, мне пора, но как подумаю… в жар бросает.

— Ах, господин поручик, держите голову холодной, — смеялась Мари. — Я не хочу повредить вашей службе.

— Что по-настоящему вредит моей службе, так это отсутствие женской ласки. Будь здорова, милая.

— И вы тоже. Сообщите, когда будете.

— Обязательно, — Луи бодро зашагал по коридору.

Мари видела его в окно и провожала взглядом, пока он не исчез из виду.

Она прилегла и чувствовала как бы беспричинную радость. Ночью здесь, рядом с ней, был Луи, поэтому теперь Мари приятно нежиться в постели, хотя уже пол-одиннадцатого.

Луи был здесь, и он еще придет. Как хорошо!

5. Разговор

Герцог не мог бывать у Мари слишком часто, потому что служба требовала его присутствия в Версале и, вообще, там, где прикажут начальники или сам король. Вдобавок ко всему домашние заботы забирали немало сил. Но Луи ничто не смущало, и при любом удобном случае он устремлялся к предмету своих желаний.

Однажды он заметил у Мари прекрасные тюльпаны (а тогда они были в моде), принесенные совсем недавно.

— От кого это? — удивился герцог, будто сам факт подаренных женщине цветов показался ему невероятным.

— Не догадываетесь? — улыбнулась Мари.

— Не дразни меня, киска, я не думал, что у тебя есть поклонники.

— По-вашему, я недостойна…

— Нет-нет, — энергично перебил герцог, — я вовсе не то имел в виду. И все же, кто проявляет к тебе интерес? Мне кажется, я имею право знать.

— Конечно, имеете. Жаль, что вы не догадались сами, ведь эти цветы прислал виконт д’Эперне.

— Люсьен?! — изумился герцог и только смотрел на женщину неверящими глазами.

— Ну да, почему вы удивляетесь? Вы же сами заметили, что я ему нравлюсь.

Луи усмехнулся, напряжение исчезло с его лица. Расслабленно откинувшись на спинку дивана, герцог спросил:

— А сам он не приходил?

— Нет, пока не приходил.

— Что же ты ему скажешь, если он придет? — завладев ее рукой, хитро спрашивал он.

— Еще не знаю. Найду, что сказать. Надеюсь, сударь, вы не будете меня ревновать и портить отношения с другом?

Мари доверительно склонила голову ему на плечо и принялась играть с воротом рубашки.

— Ревновать? Глупости… разве что самую малость. И ссориться с Люсьеном я не собираюсь, тем более не из-за чего.

— А если он будет оказывать мне внимание и впредь?

— Ты все равно моя и никуда от меня не денешься, — уверенно ответил герцог, и Мари не возражала на его слова.

Конечно, она не знала, что ждет ее впереди, но терять расположение Луи ей очень не хотелось. Рассудок, как всегда, был не в состоянии объяснить ей, что ее так тянет к герцогу. Она чувствовала, что хочет быть с ним, что его взгляды и прикосновения пробуждают в ней самые восхитительные ощущения, потому его нечастым визитам она была безумно рада и всеми способами старалась возбудить в нем страсть, что особого труда не составляло, ведь Луи был впечатлителен и откликался на всякое проявление красоты, а соблазнительно выглядевшая женщина неизменно производила на него именно то впечатление, какое и хотела произвести.

Луи, действительно, не собирался ссориться с Люсьеном, но знаки внимания, которые тот неожиданно стал оказывать Мари, смутили его, особенно потому, что Люсьен слыл человеком строгих правил, и хотя отдавал необходимый долг галантности, потому что не быть галантным считалось бы дурным тоном, но расточать свои восторги дамам без всякого разбора, как бывало с герцогом, виконт не считал необходимым. И если уж он пригласил Мари на бал, а теперь еще посылает цветы, это что-нибудь да значит.

Луи не ринулся выяснять отношения, он попросту на время позабыл об этом, занятый на службе, тем более Люсьен где-то ездил. Но друзья все же встретились и, как было у них заведено, если ни тот, ни другой не был занят, то обязательно шли в «Сосновую шишку» или «Рекрутирующего сержанта»^[13] пропустить кружку-другую и поболтать. Оба в отличном настроении, веселые — любо-дорого поглядеть. После вина разговор оживился. Люсьен пожаловался на мужа сестры.

— Настоящий деспот, — говорил он, — не зря я был против этого брака.

— Что же вы могли сделать? Ваша сестра овдовела так рано, на руках у нее ребенок.

— Лучше бы она и не помышляла о замужестве, — возражал виконт, — она ведь не одна, у нее есть отец, бабушка, я, наконец.

— Вы не правы, друг мой, — твердо заявил герцог. — Жаклин — молодая красивая женщина, неужто ей теперь и не радоваться жизни? Просто бедняжке не повезло.

— Вы все о своем, Луи, — поразился Люсьен. — Вы об одном лишь и думаете, и говорите. Поймите, не все такие…

— Охотно верю, — беззлобно отозвался Луи, — но я вам с полной ответственностью заявляю, что большинство женщин думают именно о том же.

— Вам кажется, сударь. Вас окружают такие женщины. А вот я почему-то не встречал таковых.

Луи рассмеялся:

— Я не знаю, кого вы встречали, Люсьен; думаю, они не признавались вам: испугались вашей строгости.

— Не знаю. Может, и так, но от этого не легче.

— Это верно. Могу только посочувствовать вашей сестре. Будем надеяться, все наладится.

Люсьен с сомнением пожал плечами и, подумав, что слишком долго привлекал внимание друга к своим семейным заботам, перевел разговор на другую тему:

— Я вас видел на параде: у вас есть все способности, чтобы командовать людьми. А выправка, дисциплина… у меня дыхание перехватывало от гордости за нашу армию, честное слово.

— Благодарю за похвалы, — довольно ответил герцог.

— Не подумайте, что я льщу вам…

— Именно льстите, — улыбался Луи.

— Пусть по-вашему. Только я всерьез думаю, что вы сделаете хорошую карьеру.

— Если жив буду, мне ничего другого, поверьте, не останется.

— Вам не составит большого труда, — запросто заключил Люсьен, — все военные, насколько я знаю, спят и видят, как бы получить повышение: это слава, почет, положение…

— А я-то думал, вы не карьерист.

— Вообще-то, вы правы, но недаром говорят: аппетит приходит во время еды.

— Это уж точно, — весело подхватил герцог, — …кстати, я бы еще чего-нибудь съел.

— Это все вино, — улыбался виконт, — берегитесь, вы любите выпить.

— Шутите, сколько угодно; эй, милейший… — Луи подозвал к себе слугу и заказал жаркое.

— Да, у вас воистину королевский аппетит, — искренне заметил Люсьен.

— Между прочим, король говорит: «Кто хорошо ест, тот хорошо работает», — напомнил герцог.

— Да, но король сам очень много ест.

— Это мягко сказано… видно, поэтому он любит приглашать меня, — чтобы не чувствовать себя одиноким среди малоежек.

— С вами выгодно дружить, — уже шутил виконт, — вас любит король.

— Вы лучше скажите, дружище, — продолжал герцог, закрывая королевскую тему, — когда я буду гулять на вашей свадьбе?

— На моей свадьбе? Не знаю.

— Чудо-человек! Вам уже двадцать три, неужели отец до сих пор не взялся за вас? Не могу поверить.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

«Полковниками в слюнявчиках» называли очень молодых, но состоятельных дворян, покупавших старшие офицерские чины. Таким полковникам было по восемнадцать лет, а то и меньше.

5

В мушкетерской роте в разные периоды служили от 50 до 250 человек. В описываемое время в королевской свите значились две роты по 250 человек.

6

Жюстокор — кафтан прилегающего силуэта, расширенный книзу, с поясом-шарфом на линии талии, с застежкой на ряд мелких пуговиц и петлиц (обычно не застегивался). Покрой и термин заимствованы из военной форменной одежды. Жюстокор носили король и высшая знать.

7

Кюлоты — узкие штаны до колен.

8

Популярный в Париже ресторан.

9

«Лови день» (лат.), то есть «не теряй времени даром».

10

Дага — кинжал для левой руки.

11

Знаменитая фраза французского мыслителя Р. Декарта: «мыслю, следовательно, существую».

12

В XVII веке секунданты тоже должны были драться.

13

«Рекрутирующий сержант» — знаменитая таверна в Париже.