Рыцарь из преисподней. Цикл об Артуре Северном

Наталья Игнатова

Мир, где правит Смерть и двенадцать князей-демонов. Мир прекрасных городов и страшных пустошей, подвигов духа и чудовищных преступлений. Огромный мир, в безднах которого спят драконы… Артур Северный искал в этом мире убежища, а нашел новую битву. Но ни он, ни его брат Альберт даже не догадываются, чья воля направляет их и чем закончится эта война.

Глава 5

Жизнь, все-таки, всегда лучше смерти.

Эзоп.

Интарафи оказался городом при университете. Чаще бывает наоборот, университет в городе, город может им гордиться, может досадовать на студентов, с которыми всегда сложно, может выделять или не выделять деньги на стипендии от мэра и особо влиятельных членов мэрии, но город, все-таки, остается главным и в собственном восприятии, и в глазах приезжих. Но случается и так, как в Интарафи, который, кажется, существовал только для того, чтобы профессорам и преподавателям было, где жить, а студентам — на что жаловаться. Они не могли не жаловаться на замшелость, сонность и скуку этого маленького городка. Артуровский «Найзагай» был здесь, кажется, единственным байком, даже автомобилей на улицах почти не было, только велосипедисты. Понятно, почему компания Марийки хотя бы раз в месяц, но старалась сбежать в Энириву. Уж, наверное, не только ради безлюдного берега озера.

Артуру Интарафи понравился. Жить здесь он не хотел бы, так и мхом обрасти недолго, но остановиться на пару дней было бы неплохо. Красивый городок. Улицы, вымощенные вместо асфальта шершавой плиткой с орнаментом. Разноцветные, как на юге Сидены, дома с плоскими крышами, на которых были разбиты цветники. Кружева многочисленных беседок рядом с такими же многочисленными фонтанами. В Ифэренн не было солнца, поэтому ажурные ставни на окнах, ажурные крыши беседок и стены галерей не давали тени, но Артур уже знал, что эсименские зодчие умеют создавать узоры, которые ловят ветер и дарят спасение от жары. Под этими кружевами всегда было свежо, гуляли легкие сквозняки, а белое свечение снийва не слепило глаза.

Здания университета оказались самыми красивыми в этом красивом городе и самыми необычными. Причудливый комплекс из белого камня, просвечивающихся насквозь галерей и разнообразных, но вписывающихся в общий сумасшедший стиль корпусов, жилых и учебных, расположенных на разных уровнях и, кажется, ничем не поддерживаемых в воздухе, кроме стеклянных, прозрачных переходов. Как будто белый, сверкающий стеклом и сталью взрыв света над темной-темной зеленью университетского парка.

Без магии в строительстве не обошлось, это точно. Но поскольку в Сидене, где хватало удивительных, невозможных без колдовства зданий, ничего не рухнуло и не обвалилось, пока Артур осматривал тамошние красоты, хотелось верить, что и университету ничего не грозит. Понять бы, как работает этот его генератор безмагии, когда включается, на что действует. Но разобраться с этим до сих пор не удалось. Альберт не может проводить эксперименты, потому что там, где есть Альберт, там все работает без помех. А кроме него кто возьмется? Не так-то просто на Земле найти магов-ученых, согласных поэкспериментировать с безмагией. Да и не на Земле тоже.

Артур оставил байк на парковке, от которой к университету вело сразу несколько дорожек. По его представлению, это была стоянка для студентов и преподавателей, но никаких запрещающих знаков он не увидел, а на самой стоянке обнаружилась всего дюжина автомобилей. Велосипедов у коновязей было значительно больше. Какой хороший город! Здесь, наверное, всегда очень тихо и очень чисто. Рехнуться можно со скуки.

Поглядывали на него с любопытством — неуставная форма одежды, все-таки. Большинство попавшихся по пути к центральному корпусу молодых людей было в костюмах, самых разнообразных, начиная от рубах и шаровар из дорого шелка и заканчивая двойками из дорогой шерсти. Не очень официально, но весьма строго. Серьезная молодежь тут училась. Те же, кто считал, что строгости и официозу в студенческой жизни не место, одевались и причесывались так, что Артур пару раз задумался: а действительно ли это стиль одежды, или попытка отпугнуть демонов и злых духов? Впору было почувствовать себя старым и закосневшим, но Альберт столько раз шпынял его за косность, что выработался иммунитет.

Зато Артур начал понимать, что Марийка действительно была из очень хорошей семьи. Как и ее друзья. Очень хорошая семья — это аристократия, ни больше, ни меньше. В Интарафийском университете, по крайней мере, в Институте управления и права, учили магов, отсюда выходили правители-колдуны, наместники сулэмов среди людей и те, кто ровня наместникам. Ничего себе, попутчица на Трассе! Теперь ясно, почему стычка в «Чате» получила такую огласку. Осталось понять, что с этим делать, как избежать проблем и воспользоваться возможными преимуществами.

Впрочем, одной проблемы, и существенной, он уже не избежал. Марийка была вампиром из очень влиятельной семьи, а он убил ее своими руками. Прекрасное начало.

Внутрь его не впустили. Задержали в холле, попросили документы. Простым смертным тут вообще нечего было делать, а университетский парк не охраняли, кажется, только потому, что он же был и единственным на весь Интарафи общественным парком. Пометка о том, что не рекомендуется магическое сканирование охранника слегка озадачила, но это был толковый охранник, правильный, он немедленно уточнил у Артура, что не так с магией. А выслушав ответ про безмагию, извинился и решительно сказал, что не имеет права впускать его в здание. Резонно. Тут маготехники больше, чем в любом из участков сиденской архи. Охранник, в частности, попытавшись связаться с кем-то из начальства, чтоб узнать, не будет ли специальных указаний, выяснил, что его юортер уже не работает. Симпатии к Артуру это не добавило, но, в конце концов, сошлись на том, что он подождет снаружи, пока о визите доложат секретарю института. А там уж, как пойдет. Штурмовать университет или корпус Института управления и права Артур не собирался, а вот наведаться в гости к секретарю во внерабочее время ему точно никто бы не помешал.

Обошлось, впрочем, без экстремизма. В институте о «Чате» знали, и сейчас это оказалось преимуществом, хоть Артур и собирался превратить преимущество в проблему. Поговорить с ним вышел лично директор, господин Гайтарым Шакил. Импозантный эсименец, колдун невесть в каком поколении, весь в черном, только кушак перехватывающий кафтан, был темно-синим, и с абсолютно белыми волосами, заплетенными в толстую, не очень длинную косу.

— Рад познакомиться с героем, спасшим четверых наших студентов, — сказал Шакил, отвешивая Артуру глубокий поклон. — Мы провели свое расследование и выяснили, что в гибели госпожи Марийки вы не виновны, и действовали единственно верным способом, — он поднял взгляд, и Артур понял, что не отражается в черных глазах, таких черных, что зрачок не отличался от радужки. — Семья согласилась с нашими выводами.

Госпожи Марийки? Артур не понял. Марийка — это же не фамилия, вон, друзья-приятели, вообще, сокращали ее до «Маки». И что значит «Семья»? Почему Шакил произнес это слово будто с прописной буквы?

— Имя-то у них есть? — спросил он. — Марийка… и? Что за семья?

Наверное, Гайтарым Шакил редко удивлялся, вот и отвык. Смуглое, длинное лицо директора института приняло такое странное выражение, как будто он пытался сохранить обычную невозмутимость, но мимика требовала отреагировать на необъяснимую ситуацию.

— Семья, — произнес он почти по буквам. — Господин Северный, зачем вы приехали?

— Найти семью Марийки, — честно сказал Артур, — извиниться надо, нехорошо получилось.

Он второй раз пронаблюдал подергивание мимических мышц Гайтарыма Шакила. А тот, справившись с собой, произнес таким тоном, будто говорил с недоразвитым ребенком:

— Господин Северный, если бы Семья хотела встретиться с вами, они бы уже с вами встретились.

— А вот это вряд ли, господин Шакил. Так как мне их найти?

— Я вижу, вы не понимаете, отпрыски каких фамилий у нас учатся. Откуда вы взялись?

— Считается, что из Немоты, — буркнул Артур.

— Но вы не чародей!

— Считается, что чародей. Так что с семьей Марийки?

Шакил, кажется, хотел снова сказать, что если б с Артуром хотели встретиться, с ним бы встретились. Но один раз это не сработало, а могущественные колдуны, они многое понимают с первого раза. Так что, подумав секунду, директор неохотно посоветовал:

— Свяжитесь с юристом. Вот по этому коду, — он протянул визитную карточку. — Больше я ничем помочь не могу.

На Земле было то же самое. Везде одно и то же. Высокопоставленные семьи все одинаковые, с той только разницей, что семьи, наследники которых учились в Интарафи, не просто занимали высокое положение, но и обладали реальной властью. А в остальном, то же стремление защититься от любого вмешательства в их жизнь. Бывало так, что их по одному сжирали фейри, считавшиеся семейными привидениями, но даже последние выжившие обращались за помощью только тогда, когда ситуация становилась безнадежной. И даже в безнадежной ситуации пытались врать, чтобы никто посторонний не смог узнать ничего лишнего, ничего личного.

Здесь то же самое. Интересно, фейри этим пользуются?

Артур позвонил юристу, нарвался на автоответчик. Этого и следовало ожидать. Он оставил сообщение, но только для очистки совести. От идеи разыскать семью Марийки он уже отказался. Незачем тратить время на затею, в которой тебе противостоят люди, а не демоны. Люди не враги, значит лучше обойтись без противостояния. Упыри в данном случае тоже люди. Потому что не демоны.

Предстояло найти путь в Нижние Земли, в Преисподнюю.

Проще сказать, чем сделать. В Ад ведет не слишком много путей, и ни один из них не подходит, потому что это пути жизни, а не та дорога, которая может лечь под колеса байка. Наверное, в Нижние Земли можно было добраться по Трассе, по ней куда угодно можно добраться, но придется дать слишком большой крюк. Артур помнил карту: Трасса шла через все княжества, все двенадцать. Если потом она и приводила в Преисподнюю, то поездка все равно отняла бы чересчур много времени.

Трассу он оставил на крайний случай. Были подсказки, он видел не все, но в том, что они есть, не сомневался. И будут еще. Господь очень терпелив, он указывает путь снова и снова, даже уметь видеть не надо, чтоб знать, куда идти. Достаточно просто смотреть.

Артур помолился перед тем, как выехать с университетской стоянки.

Путь его лежал в Энириву.

Не так уж и далеко от Интарафи — пять-шесть часов по забирающейся все выше в горы дороге, по ухоженному серпантину, где за каждым поворотом открываются виды один великолепнее другого. В Энириву стоило ездить уже ради этой дороги. Ради глубоких, заросших лесами ущелий, сверху похожих на переливающийся зеленый бархат невиданно глубоких, невиданно красивых оттенков. Ради мостов над быстрыми горными реками, цветов в трещинах пыльных камней, пропастей, у которых не было дна. Проезжая над одной из них, Артур остановился у края, спешился и долго смотрел вниз. Дна действительно не было. Не так высоки эти горы, чтобы не увидеть где же заканчиваются пропасти, не разглядеть растущие внизу деревья или ленту ручья, или, как бывало не раз, крошечную деревушку рядом с озером. Он понял, что знает дорогу. И все же, сначала нужно было побывать в Энириве. Раз поехал туда и уже на полпути нашел ответ на вопрос, значит, путь нужно закончить. В Энириве ждут ответы на вопросы, которых он еще даже не задал.

Что за семья такая, в которой убийство дочери признается единственным способом решить проблему? Способ был единственный, но Артур не знал, не мог представить себе людей, которые согласились бы с этим, если бы речь шла об их ребенке. Он думал, что семья Марийки — вампиры, а не люди. Но что же это за вампиры, если одна из них учится в Интарафи? Обладая в княжествах фактической властью, номинально упыри не имеют ни власти, ни прав, и путь в Интарафийский институт для них закрыт. В любой другой — пожалуйста, хоть в том же университете, но не в тот, где учат будущих правителей. Вопросы, вопросы. Когда Артур добрался до Эниривы, вопросов по-прежнему было больше, чем ответов.

На узких улицах Эниривы вольно гулял ветер. Во всех направлениях. Городок был выстроен то ли без учета розы ветров, то ли, наоборот, как раз ее и учитывая. Город для ветра и флюгеров, для сквозняков и поющих дымоходов, для множества бронзовых и медных колокольчиков, развешанных тут и там. Город для людей, но для них не в первую очередь. Чтобы жить здесь, нужно либо привыкнуть к непрекращающейся песне ветра и перестать замечать ее, либо любить эту странную музыку и получать от нее удовольствие. Пело все. Струнами отзывались на сквозняки кованые решетки балконов и перила многочисленных крутых мостиков, перекинутых над разрезающими город ручьями. Мелодично звенели цепи, на которых висели красивые резные вывески. Лепетали, шептали, звонко гремели колокольчики и бубенцы. Поскрипывали флюгеры. И, конечно, вел нескончаемую песню сам ветер, протискиваясь между домами, кружась над трубами, играя на всех предоставленных в его распоряжение инструментах.

Такой же маленький город, как Интарафи, но совсем не такой спокойный. Много машин, много людей, тут и там попадаются туристические автобусы. На всех улицах одностороннее движение, это и понятно, двум автомобилям тут не разъехаться. Следить за знаками приходилось очень внимательно, но оно того стоило: каждый дорожный знак в Энириве тоже был чем-нибудь украшен. На некоторых просто висели колокольчики, но попадались знаки, подпоркой для которых служили кованые стебли с цветами, или знаки, которые держали в клювах взлетающие с карнизов, с деревьев, с фонарных столбов, металлические птицы. С фантазией у местных все было в порядке. С головой, может, не очень. Немудрено чокнуться, если постоянно слушать ветер.

Хади говорил, что к озеру они всегда ходили пешком. Оно располагалось где-то недалеко от города, меньше часа пути. Маленькая долина, сосновая роща, а в центре — озеро. Туда не было дорог, по крайней мере, ни Хади, ни остальная компания не смогла вспомнить дороги. Они оставляли машину, шли по Светлячковой улице, пока город не заканчивался, а сразу за городом начиналась роща. Очень толково. Хорошо хоть, направление известно и название улицы.

Артур оставил «Найзагай» на первом ярусе подземной парковки, похожей на замок горного короля. Здесь и обслуга была жадная как гномы, и вряд ли из стремления соответствовать антуражу. Люди всюду люди и многие из них бескорыстно любят деньги. Артур деньги тоже любил. Поэтому попытки навязать ему дополнительные услуги пресек решительно и беспощадно. На замечание, мол, у вас же антикварное оружие, оно же дорогое, значит, мотоцикл надо переставить в зону усиленной охраны, чуть было не предложил доброхоту попробовать забрать «антикварное оружие», но сдержался, попеняв себе за жестокость. Миротворец убить не убьет, даже не покалечит, но треснет больно. Нельзя людей на такое провоцировать.

Так что он просто сказал, что топор заберет с собой, а по поводу остальных вещей посоветовал сильно не беспокоиться, пообещал, если что пропадет, вчинить обычный иск, в рамках правил и обойтись без членовредительства. Ну, а как еще с гномами? Наживаться на одиноких путешественниках — плохая привычка, но неискоренимая.

Кроме Миротворца, Артур взял с собой веревку и крючья, малый альпинистский набор. Самый короткий путь — самый прямой, а прямые пути всегда сложные. Даже, когда они ведут в Ад. Слухи о том, что туда проторены удобные дорожки, слегка преувеличены. Дорожки-то проторены, да только они не всем подходят.

Он закинул рюкзак за плечо, пожелал злому гному хорошего вечера, и отправился пешком по извилистым улицам, по неровной брусчатке тротуаров, под несмолкаемый перезвон и посвистывание. Небо темнело, наливалось красивой синевой, пока еще блестящей, бархатную глубину оно обретет ближе к ночи. На столбах и над вывесками, и вокруг редких фонтанчиков для питья, и в крошечных скверах, обнесенных узорчатыми оградами, всюду начали загораться золотые и серебряные огни.

Артур думал, Светлячковую улицу назвали из-за светлячков, а, похоже, что из-за фонарей. С неведомой целью их разместили в кронах деревьев, растущих по краю узкого тротуара. Что толку от такого освещения, непонятно: сквозь густую листву видно лишь неяркие голубые и белые проблески. Смотрится красиво, но света почти нет, и если кто не видит в темноте, тем лучше по ночам на Светлячковую улицу не соваться. Она мало того, что в гору, в гору и в гору, так еще и плавный подъем время от времени сменяется ступеньками, и не все ступеньки освещены дополнительно.

Потом впереди стало светлее, что было странно, потому что по описаниям город там заканчивался и светиться ничего не могло. А еще через несколько минут Светлячковая улица вывела Артура на окраину, где сиял огнями «Гебер» — гигантский стеклянный куб, залитый светом изнутри и снаружи. Самая большая в Ифэренн сеть универсальных магазинов, идеальное место для покупки чего угодно, причем недорого. В «Гебере» разве что души не продавали, да и то… не факт. Вот только тут должен быть не «Гебер», а сосновая роща, спускающаяся к безлюдному озеру. И в этом Артур был уверен настолько, что предпочел не верить глазам своим. Супермаркет и полупустая автостоянка ему, конечно, не мерещатся, «Гебер» и правда построил один из своих магазинов рядом с Эниривой. Но… это не все, что здесь есть. «Гебер» для людей. А что тут есть для Марийки? Для нее и таких, как она, кем бы они ни были, вампирами или демонами.

Идти пешком — это часть ритуала, позволявшего людям вслед за Марийкой попасть туда, куда путь для них был заказан. Но только вслед за Марийкой. Потому что нужен проводник, а без него хоть пешком, хоть на машине, ты все равно окажешься перед магазином и автостоянкой. Артур прикинул направление, выходило так, что идти надо прямиком сквозь «Гебер», и пошел вперед.

— Просвети взор мыслей моих, Приснодева, — попросил он вслух. — Ты, возлюбившая истину, яви мне сокрытое и тайное премудрости Господней…

Как всегда, от молитвы стало тепло на сердце, но в тварном мире во время молитвы реальность становилась яснее и четче, а взаимосвязи между предметами и явлениями, причинами и следствиями, прошлым и будущим, как будто подсвечивались. Не для взгляда, нет. Просто… ну, многое становилось понятным, оставалось лишь удивляться, как же не видел этого раньше. А здесь, на полпути к сияющему золотым электрическим светом зданию, Артур почувствовал, как реальность меркнет и размывается. Он услышал музыку, которой и была эта земля, услышал звуки, которыми были эти несколько километров света и асфальта, автостоянки с одной стороны, сквера со старыми деревьями — с другой, чуть поодаль… и он услышал, как красивая, хоть и дикая мелодия гаснет, будто звуки поглощает слой мягкой пробки. Здесь была граница с Немотой. Звуковая лакуна. Плохая акустика в этом месте, когда Эсимена создавалась и была еще только музыкой, нематериальной, идеальной, чистой? Нет. Эсимена не звучала изначально, на земли Госпожи Ойхе музыка пришла вместе с людьми. Остались места, куда люди попасть не могли, не хотели или, может быть, их не пустили. Купола немоты. Сюда доносились отголоски мелодии человеческих душ и этих тихих созвучий хватало, чтобы затянуть пространство под куполом, сделать его безопасным для людей. Но достаточно было перестать слушать музыку, чтобы пройти ее насквозь. И Артур, поглощенный молитвой, миновал тончайшие слои мелодии, отметив для себя лишь то, что даже совсем тихая, музыка оставалась прекрасной. С лакунами или без, Эсимена все равно самое красивое княжество Ифэренн.

Там, где стоял «Гебер», росли сосны. Роща спускалась вниз по пологому склону широкой чаши, похожей на кратер старого вулкана. Стройные стволы, темные кроны, хвойный запах, которому не хватало обязательного для сосняков запаха солнца, но это восполнялось ароматом неярких ночных цветов. Их тут было много: белые, лиловые, голубые соцветия на оплетающих корни и кусты стеблях. И так же много было светлячков. Настоящих, но тоже золотых и серебряных, как фонарики на улицах Эниривы. Светящиеся жуки плясали в воздухе, вились вокруг сосен, мерцали на листьях и траве. Их были сотни, и от них было достаточно света, чтобы спуск вниз без тропинки, по изрытой корнями земле не составил труда. Никаких звезд в Ифэренн, и можно подумать, будто часть звездного неба укрылась в этой долинке. Не хочется им гореть среди снийва, гораздо приятнее и веселее танцевать среди цветов. И провожать неосторожных смертных, которые самоуверенно идут туда, куда дорога заказана.

Артур заметил, что светлячки следуют за ним. Они освещали путь, это правда, но вело их, скорее всего, любопытство, и вряд ли доброжелательное. Немота, даже границы Немоты — неподходящее место для людей, если только их не сопровождает кто-нибудь вроде Марийки. Так кто же она, все-таки? Не демон, это точно. Но и вампиром она быть не может, потому что они не учатся в Интарафи. Даже потенциальные жертвы вампиров не учатся в Интарафи. Слуги вампиров занимают в княжествах очень высокие посты, но не настолько высокие, как те, на которые приходят выпускники Интарафийского института. Значит ли это, что Марийка человек, но человек проклятый, боящийся Миротворца, опасного лишь для нечисти, нежити и по-настоящему черных душ?

Да куда там! Проще поверить, что Марийка демон, только демонам тоже незачем учиться среди людей. К тому же, демону трудно пришлось бы здесь, в окружении фейри. Светлячки — это же так, баловство, а где-то рядом есть твари гораздо страшнее и опаснее. Если лакуна до сих пор не заполнена музыкой, значит, ее охраняют, и стража не напала лишь потому, что всем интересно посмотреть, что Артур собирается делать. Насчет демонов они бы не любопытствовали, накинулись сразу и гнали незваного гостя обратно в реальность Эсимены так, что только перья летели бы.

Марийка приходила сюда, приводила людей, их не выгоняли, больше того, их принимали достаточно тепло, чтоб и людям, и Марийке нравилось бывать в долине снова и снова. Почему? Фейри неплохо относятся к упырям, считают их отдаленными родичами, младшими родичами, бедными и больными, но, все-таки, не чужаками. Поэтому не обижают. А бывает, что и покровительствуют. Значит, Марийка, все-таки, вампир? Ох, рехнуться можно, если долго об этом думать. Нет смысла искать ответы на неверно поставленные вопросы. А для верной формулировки пока недостаточно информации. И будет ли ее когда-нибудь достаточно, зависит от того, чем закончится рейд в Преисподнюю.

На этой здравой мысли Артур, наконец, вышел из леса к озеру.

Здесь было светло. В Ифэренн, вообще, было на удивление много света. Не только демоны пытались создать хотя бы жалкое подобие солнца и звезд, фейри тоже искали что-нибудь похожее. Как можно больше света. Любого. Разного. Лишь бы он был.

Озеро светилось само по себе. Прозрачная, зелено-голубая вода, сквозь которую видно устланное жемчугом дно. Обманчиво-близкое. Знакомый эффект. Здесь довольно глубоко, здесь может быть даже очень глубоко, если эта долина действительно кратер вулкана, но вода так прозрачна, что глубину невозможно ни увидеть, ни почувствовать, а пронизывающий водную толщу свет усиливает впечатление того, что дно, вот оно, рукой подать.

У берега, правда, так и было.

Артур сел у воды, положил Миротворец на колени и какое-то время просто смотрел в воду, на неподвижные водоросли, на неторопливых рыб, на перламутровые переливы жемчужин, которые были здесь вместо гальки. Красивые. Очень красивый жемчуг, разноцветный, разной формы и размеров, наверняка, тоже волшебный, как и все здесь. Он думал о жемчуге, думал о Марийке, молился Пречистой. Не искать ответы на вопросы, которые не можешь задать, это верное решение. Артур ответы и не искал. Просто разговаривал с Ней и вспоминал Марийку, все подряд: мимику и жесты, привычки, взгляды, любимые словечки, характер, и те его стороны, что были очевидны, и те, которые Марийка хотела скрыть. Трудно отличить одно от другого, он не очень-то хорошо разбирался в людях. Если честно, то и Она тоже.

— Проклята, — сказал он честно, — ее слепит Твой свет. Но она не демон, значит, шанс есть.

Его Собеседница полагала, что шанс есть у всех, и всех старалась спасти, даже тех, кто никак не заслуживал спасения. Но Ей, конечно, было виднее, Она дальше видела и больше знала. Она только не знала, хочет ли Артур спасти Марийку ради самой Марийки, или ради того, чтобы не чувствовать себя виноватым. А он не чувствовал. Никогда не винил себя в уничтожении нежити или нечисти, какими бы они ни были человечными, какую бы симпатию не вызывали. Жизнь людей важнее.

Получалось, он действительно хочет спасти Марийку, а не себя.

— Спасибо, — он, понял, что улыбается.

Всегда с ним так, когда он Ей молится. Это понятно, хоть, наверное, и не очень правильно, что молитва Приснодеве дарит больше радости, чем полные благодарности молитвы Господу. Но Она ведь… ох, да что там!

Здесь, у берега, было совсем неглубоко. Артур сунул руку в воду, взял со дна приглянувшуюся молочно-золотую жемчужину. Но не зря вода светилась, что-то в ней было, искажающее цвета, потому что, когда он вытащил добычу на воздух, жемчужина оказалась с заметным алым оттенком, проступающим словно откуда-то из глубины. Много ли той глубины в шарике размером с голубиное яйцо? Видимо, достаточно, чтобы волшебство, создавшее этот жемчуг, добавило ему красок.

— Не совсем то, что нужно, — и все же алый проблеск в золотисто-белом сиянии притягивал взгляд, был красив, хоть и казался… неуместным? просто странным? — Жаль. Я думал она подойдет Тебе.

Марийке… эта жемчужина подойдет Марийке. Артур не в первый раз получал совет от Пречистой, но насчет подарков женщинам — точно впервые. Он так изумился, что чуть не выронил жемчуг обратно в воду. От греха подальше, сунул в нагрудный карман, застегнул клапан.

— Так и сделаю. Спасибо.

Задерживаться у озера он не стал. Отправился по берегу дальше, на другую сторону волшебной долины. И после часа пути через сосновый лес, в запахах цветов, в светлячковой праздничной круговерти, нашел то, что искал. Долина не была кратером, ее западная сторона, обращенная к Эсимене, выглядела как край чаши, но сторона восточная не поднималась вверх, а уходила вниз. Заросшее лесом плато, в центре которого озеро, а край срывается в бездонную пропасть, вот как выглядела долина отсюда. И у пропасти действительно не было дна.

То, что нужно.

Артур сел на краю и достал кисет. В хорошем, тихом месте, где не надо никуда торопиться, можно было позволить себе выкурить трубку. Дело неспешное, требующее внимания и времени. Гораздо лучше сигарет, которые, в сущности-то, просто потакание вредной привычке. Тоже, конечно, помогают думать, но помогают как-то суетно, на бегу, и думать с сигаретой получается только о суетном и сиюминутном. Правда, и об этом думать надо, вот уж с чем не поспоришь. Но не сейчас.

Сейчас ему предстояло из хорошего тихого места спуститься в место нехорошее и, пожалуй, очень шумное.

— Прямо, вся наша жизнь, — пробурчал Артур, разглядывая опускающиеся вниз клубы голубоватого дыма. — И я бы понял еще, если б силой гнали.

— «А никто не гнал!» — тут же откликнулся Альберт, которого угораздило именно в этот момент выйти на связь. — «Сидел бы дома, мне бы не пришлось тут коммандос изображать».

— Сидел бы дома, уже и дома бы никакого не было, — напомнил Артур. — Я бы его сам…

— «Но мне ведь не пришлось бы изображать коммандос», — парировал Альберт, как всегда, не заботясь о том, что перебивает. Формально он был прав, и Артур не сразу нашелся, что сказать.

— Зато ты можешь стрелять из автомата, сколько захочешь.

— «Да щас! Будто я не знаю, что ты, когда вернешься, спросишь за каждый патрон», — Альберт притворился до того несчастным, что Артур чуть не повелся, и не сказал, что не будет ни за что спрашивать. Вовремя прикусил язык. Дело-то не в патронах, патроны на войне не считают, а у младшего там война. Но купись разок на его нытье, пообещай ему что-нибудь, вроде «ни за что не спрашивать», и вся педагогика насмарку.

— Как там у тебя? — спросил Артур.

И, пока курил, пока разбирал снаряжение, Альберт рассказывал ему о войне, о Земле, о том, что осталось от Земли и, вообще, от тварного мира. И о том, что все это может закончиться так, будто ничего и не было, если только тот, кто может спасти мир, захочет его спасти.

О последнем Артур знал и сам. Еще он знал, что рано или поздно так и случится. А еще знал, что мир не стоит спасения. Очень плохое знание, но очень правильное. Мир, спасенный ценой души, будет уже не тем миром, что был спасен ценой жизни. А если уж даже тот, прежний мир заслужил уничтожения, то что говорить о будущем? Зачем он, вообще, будет нужен?

Из-за надежды. Он будет нужен для того, чтоб оставалась надежда на спасение для всех.

Монотонная работа очень помогает думать, рано или поздно это открывает для себя любой думающий человек. Что интересно, каким бы думающим человек ни был, но до этого открытия он уверен, что монотонная работа ничему не помогает, а наоборот очень мешает жить и делать что-нибудь полезное.

Артур ничего такого все еще не открыл, однообразия терпеть не мог, но принимал утверждение на веру, потому что так говорил Альберт, а Альберт про то, как лучше думать, знал все. Он же все время думает. Артур спускался по бесконечному склону в бездонную пропасть, понимал, что более монотонное занятие трудно вообразить, и хотя оно требовало внимания, думалось под него хорошо, хоть и не о хорошем.

На Земле начался Конец Света, не тот, что описан в Откровении, но тоже подходящий для того, чтоб все закончилось и те, кто заслужил Царства Божия пришли в него, а те, кто не заслужил — получили, что заслуживают. Где в это время должен быть рыцарь Пречистой Девы? В первых рядах тех, кто сражается с хлынувшими на Землю адскими полчищами? Правильно. А если сражение с адскими полчищами как раз отдаляет уничтожение мира? Отдаляет цель, ради которой мир стоило бы уничтожить? Конец Света — альтернативный, полчища — не адские, и без его вмешательства ничего не закончится так, как задумано. Ничего не закончится. Мир уцелеет.

Так, где в это время должен быть рыцарь Пречистой Девы?

Тот факт, что у него некрещеный брат, и большинство друзей в лучшем случае язычники, а в худшем — фейри, наверное, тоже имел значение. Никому из них не дано было попасть в Царство Божие, пока они не примут Бога всей душой, а над этим еще работать и работать. Артур тогда недолго думал над тем, где его место. Он должен был уничтожить тварный мир, он знал, что рано или поздно сделает это, но предпочел подождать настоящего Конца Света. Он был создан не только для того, чтобы разрушать: Господь никогда не создал бы существо, единственное предназначение которого — уничтожение мира, Господь вообще никогда не создал бы существо с одним-единственным предназначением. Всего-то и нужно было найти другое место и другую точку приложения сил.

Он нашел…

Склон стал вертикальным. Артур повис на веревке и несколько секунд изучал серый неровный камень перед глазами. Вершины скалы уже не видно. Подножия не будет видно никогда. Он ведь знал это, когда начал спускаться. И он все равно будет спускаться. Господь любит метафоры, и, конечно же, Он прав: история с картинками всегда лучше и понятнее. Но за собой склонности к метафорам Артур раньше не замечал, и сейчас предпочел бы, чтоб она никогда и не проявлялась.

Он нащупал мыском ботинка выступ на стене и продолжил спуск.

* * *

Он не заметил, когда снова оказался в Энириве. Однообразие бесконечного склона, одни и те же движения, никаких перемен, ничего, что могло бы привлечь внимание — все это действовало усыпляюще, но ведь невозможно заснуть, спускаясь по почти отвесной стене, по совершенно незнакомому маршруту.

Однако факт оставался фактом: в какой момент он попал со скалы в Энириву, Артур не заметил.

Другая Энирива — пустой город под мутным, словно заболоченным небом. Дома с выбитыми окнами похожи на затаившихся в ожидании чудовищ, подъезды щерятся голодными пастями, улицы щупальцами лезут под ноги. Схватят, оплетут, утянут в жадную глотку. Город сожрал всех живых, но по-прежнему был голоден. Поющие улицы, бесконечные колокольчики, флюгеры, решетки, причудливые дымоходы стали ловушкой для ветра, и от его бесконечного воя, стона, жалобных воплей, пробирала дрожь.

Ветру было больно…

Артур понял, что боль постепенно добирается и до него, будто каждая кость в теле начала отзываться на это нытье. Только ветра никакого не было. Артур шел по улице, держась подальше от стен домов, подальше от раскачивающихся, оторвавшихся от креплений, решеток; от тяжелых вывесок, едва держащихся на цепях; от накренившихся флюгеров, готовых пригвоздить к земле любого, кто окажется слишком близко. Все качалось, скрипело, грозило вот-вот упасть. Но не от ветра. Духота на узких, извилистых улицах, ни единого сквозняка, и все же над городом стоял мучительный стон боли.

— Это люди, — пробормотал Артур, — это же люди, да?

Он остановился на крошечной площади, где в фонтане медленно бурлила, переливаясь через край, густая темная жижа. В зеленовато-болотных сумерках цвет было не разобрать, но оно и к лучшему. Артуру хватило запаха. В омерзительных пузырях, вздувающихся на поверхности, проступали искаженные лица.

Люди, нелюди, подчас одних было не отличить от других, так изглодала их невыносимая боль. Такая знакомая. Чужая. Чужая боль страшнее своей, Артур это знал, выучил навсегда, когда у него на глазах бешеная тварь, чудовище в человеческом облике, пытала Альберта. В те дни было радостью, когда тварь переключалась на него. Радоваться пыткам… безумие. Но так оно и было. Да и мудрено не сойти с ума в аду, пусть и рукотворном.

Эти люди, здесь, люди, кричащие так страшно, терзающиеся так невыносимо, они все заслужили свою участь. Иначе быть не могло: Господь милосерден и терпелив, и он прощает до последнего, и Он спасает всех, кто хочет спастись. Но тех, кто отказывается от спасения, кто не хочет прощения, Он не станет неволить. Каждый выбирает сам.

— Они не выбирали этого, — сказал Артур вслух, — их предупреждали, много раз предупреждали, и они не вняли предупреждениям. Но они не понимали. Никто не выбрал бы такое… — он выдохнул, он хотел бы не дышать, потому что боль пропитывала даже воздух, проникала в кровь с каждым вздохом, и спросил, хоть и знал ответ: — они тут навсегда?

С кем разговаривал? А, главное, зачем? Он же не сомневался в справедливости наказания, просто боль оказалась слишком сильной. Невозможно поверить в то, что кто-то согласился на нее добровольно.

А он согласился бы остаться здесь вместо этих людей? Дать им еще один шанс, еще одну жизнь, еще одну возможность спастись? Теперь они знают, что такое настоящее наказание, а значит, сделают все, чтобы избегнуть его. Спасут себя. Или, хотя бы, не станут отказываться от спасения, будут жить снова и снова, не способные подняться в Небо, но защищенные от Ада.

Тут было о чем подумать, но больно было так, что думалось плохо, поэтому Артур не стал тратить время. Он сказал:

— Конечно. Но Марийка тоже должна уйти.

И понял, что сам себя переспорил. Оказывается, не так уж и плохо соображает, даже когда больно и страшно. Он только что осознанно выбрал ту же участь, что и эти люди, чей выбор показался ему невозможным.

Парадокс?

— Дурацкий парадокс, — буркнул Артур, которому было не до шуток.

С уроками часто так: чем болезненней, тем наглядней. Тем, в итоге, эффективней. И теперь он знал, что делать. Имя каждого из проклятых пронизывало его вместе с терзающей их болью. Никакой надежды для лишенных спасения, никакой, никогда, но тот, кто верит — всегда надеется. Артур верил, и его надежды должно было хватить для всех, не важно, прокляты они или нет. Спасение возможно. Не сейчас, не завтра, но когда-нибудь — обязательно. Просто нужно хотеть спасти их. А он хотел. Никогда не верил в рассказы о праведниках, которые глядя с Небес, наслаждаются муками грешников в Аду. Впрочем, он и праведником никогда не был.

Преклонив колени на залитой кровью мостовой, Артур молился. За каждую из тысяч душ, чьи имена услышал и запомнил. Он просил за них и просил уже не Пречистую. Она Заступница, это правда, и Она была здесь, в Преисподней, но Артур не хотел, чтоб Она видела это снова. Пречистая защищает всех. А он защищает Ее. И не важно, что Ей не нужна защита.

Артур молился. Боль и страх остались только в воспоминаниях, он помнил о них потому, что именно от них и просил избавления. Он молился о спасении для проклятых, и видел, что ждет их, ждет всех, кто найдет в себе силы верить и жить по вере. Это всегда было удивительно и чудесно: видеть Небо отовсюду, из самых прекрасных мест тварного мира, и рукотворных, и первозданных, и из самой грязной грязи, из самой страшной боли. Когда-нибудь… обязательно. Когда Господь решит, что пора. Скорее всего, это будет уже после того, как тварного мира не станет.

Конец ознакомительного фрагмента.