Когда ты был Богом

Наталья Ивановна Колмогорова

«Когда ты был Богом» – это истории, случившиеся в разные временные промежутки, в разных географических широтах: от морского побережья Крыма до Сибирской тайги.«Когда ты был Богом» – это весело о грустном и грустно – о смешном. А ещё эта книга про то, что мечты сбываются, и даже чаще, чем ты думаешь!

ПОНЧИК И НЕПЛЯЙ

(часть первая)

ЖЁЛТЫЕ ГОРОШКИ

Мой лучший друг — Сашка Непляев, это правда.

Я прихожу к нему домой и стучу кулаком в дверь.

Если открывает его мамка, я спрашиваю:

— А Сашка выйдет?

Если открывает отец, я вежливо говорю «позовите Сашу», потому что сашкиного отца я немного побаиваюсь.

А если Сашка сам открывает дверь, я обычно говорю:

— Непляй, айда на балку!

Через минуту мы уже бежим по пыльной дороге, мимо водопроводных колонок, виноградников и теплиц — туда, на окраину города.

Карман непляевских брюк сильно топорщится — там лежит большой кусок серого хлеба.

Когда мы проголодаемся, Сашка сначала даст откусить мне, потом откусит сам, потом опять мне. И так до тех пор, пока хлеб не закончится…

Балка — наше любимое место. Там много чего интересного — старая свалка, заросли алычи и абрикосов. Там — запах свободы!

Сашка рвёт незрелую алычу и морщит нос.

— Непляй, опять живот скрутит!

— Не ной, Пончик!

Пончик — это я.

Наверно, потому, что баба Клаша закормила меня вкусными украинскими борщами с пампушками. А ещё — галушками со сметаной.

Хотя сметана — это редко, это только по праздникам…

Непляй снова ест незрелую алычу.

А я что? Я — как Непляй…

Можно подумать, Сашку дома не кормят.

Кормят, конечно, но Сашке не хватает. Может, поэтому он постоянно грызёт ногти?

Нос у Непляя всё время шелушится, видимо, от жгучего крымского солнца.

А ещё Сашка умеет материться.

Я тоже умею, хотя мне не нравится.

Один раз, случайно, при мамке я сказал матерное слово.

Мамка размахнулась и ка-а-ак даст по губам!

— Ах, ты паразит! Смотри у меня!

Материться мне теперь расхотелось…

Сашка старше меня на целых девять месяцев, поэтому много чего умеет.

Он умеет делать танки из шпулек от ниток; он умеет красиво плеваться, а ещё — честно обманывать.

Сашка смотрит прямо в глаза, врёт и не моргает, поэтому все ему верят.

Я так врать не умею, потому что всё равно моргаю.

Один раз мамка спрашивает у Сашки:

— Ну, и где ты весь день шлялся? Опять на балку ходил?

Сашка сразу перестал моргать и говорит:

— Мы евойной мамке помогали…

И на меня головой кивает.

— И как это вы помогали?

— Мы, — говорит Сашка, — весь день рыбу потрошили… У Пончика… ну, у Мишки то есть. Евойный папка много рыбы нарыбачил…

И опять не моргает!

А я моргаю и, бывает, даже краснею… А Сашка краснеть не умеет — я этого ни разу не видел.

Вчера он пришёл ко мне очень рано, и это было подозрительно.

Мы спрятались с ним в саду, в беседке под виноградом, и Непляй зашептал мне в ухо:

— Глянь, чё пацаны за балкой нашли…

Он разжал ладонь — на ней лежали железные штуковины.

— Это что?

— Это патроны… Настоящие!

Я взял патроны и зачем-то их понюхал.

Они пахли точь-в-точь как наш старый железный рукомойник.

— Ух ты!.. Немецкие или наши?

— А фиг его знает, — ответил Непляй. — Сегодня взрывать пойдём!

— Как это?

— Как, как… по — правдашнему! — разозлился Сашка.

За балкой собрались мальчишки постарше, человек двенадцать.

Дело близилось к вечеру, с моря дул лёгкий бриз.

Пахло пылью и коровьими лепёшками.

Мальчишки уже развели костёр и стояли возле него полукругом.

— Ну что, мелюзга, взрывать будете? Или робеете? — спросил высокий и сильно загорелый мальчик.

— Сам ты мелюзга, — с вызовом ответил Непляй.

— Ха-ха! Ну, давай, а мы поглядим…

Я всегда был вторым, после Непляя, но не в этот раз.

Почему-то теперь я решительно шагнул навстречу костру и бросил патроны в огонь.

— Берегись! — крикнул Загорелый.

Мы укрылись в небольшом овражке и затаили дыхание.

Но ничего не случилось, и мы вернулись обратно.

— Отсырели, наверно… Теперь ты давай, — сказал Загорелый и, прищурив глаза, посмотрел на Непляя.

Непляй сплюнул и тоже бросил патроны в огонь.

Мы залегли в овраг и закрыли головы руками… Опять тишина!

Непляй громко матюкнулся:

— Айда, глянем, может дров надо подкинуть.

Сашка пошёл первым, я — за ним.

И тут жахнуло!

Я испугался и как будто окаменел.

Непляй схватил меня за руку и крикнул:

— Бежим!

И мы побежали.

За нашими спинами послышался свист и громкое улюлюканье.

— А Сашу позовите, — попросил я на следующий день непляевскую мамку.

— Ты в порядке? — спросила она и ласково погладила по голове. — Проходи, Мишенька, он в спальне… Несчастье-то какое! Мамка, небось, расстроилась?

Мне почему-то стало не по себе, я весь покрылся потом, но вошёл в дом.

Сашка лежал на старой раскладушке.

На лице его был небольшой ожёг, светлые брови и волосы слегка обгорели.

Рядом, на стуле, висели сашкины штаны. На них было видно несколько чёрных дырок, с подпалинами.

— Непляй, ты чё? Заболел?

— Та не-е-ее! Это я от мамки хоронюсь, шоб не ругалась…

— И чё?

— Я наврал, что у вас дома примус загорелся и пожар начался. Вот я тушить помогал.

— А вдруг у моей мамки спросит?

— Не спросит! Ты же знаешь, они год как не разговаривают.

— Ага! Потому что ты сказал, что это я всю черешню у дядьки Павла оборвал. Так мамка моя и не поверила.

— А хто?! Ты и оборвал.

И Непляй, не моргая, уставился на меня своими синими глазами.

— Вот ты гад, Непляй! Вместе же рвали!

— Да пошёл ты…

— Ты мне теперь не друг, — сказал я и выбежал из комнаты.

Слёзы злости и обиды навернулись на глаза.

Теперь мы с Сашкой не дружим. Целых два с половиной дня!

Я слоняюсь из угла в угол и не знаю, чем заняться.

Вдруг слышу: стук в окно. Выглядываю — никого. И снова стук…

Что же это такое, а?!

Выбегаю во двор и вижу: к раме окна прибит гвоздик, к гвоздику привязана нитка, а на нитке висит картошка.

Другой конец верёвки тянется к старой сливе. А за сливой стоит Сашка!

Он дёргает за нитку и картошка стучит по стеклу.

Кто хошь напугается!

— Что, Миханя, напугался?

— Ещё чего!

— Глянь-ка, что у меня есть…

У Непляя в руках — монетка:

— Десять копеек! Мамка дала, айда в гастроном!

— Ща, я только дом закрою!

Мне вдруг пришла в голову идея.

В нашей горнице стоял огромный, как слон, старинный комод.

Я придвинул к нему табурет и открыл застеклённую дверцу.

Там, в тёмной его глубине, в деревянной шкатулке, лежали деньги.

То отец, то мамка клали туда с зарплаты монеты, а иногда — бумажки.

Я взял самую красивую, красного цвета бумажкуи прочёл по складам: «де-сять руб-лей».

Теперь и я что-нибудь куплю в магазине!

В гастрономе никого не было.

Толстая продавщица в белом накрахмаленном колпаке, зевая, спросила:

— Мальчики, вам чего?

Непляй протянул монетку и важно сказал:

— Взвешайте вон те жёлтые горошки…

Продавщица взяла в руки совок и зацепила им из ящика вкусные конфетки.

Потом на одну сторону весов поставила маленькую гирьку, а на другую — чашку, в которую высыпала горошки.

Мы с Непляем смотрели, как движется стрелка на весах туда-сюда и сглатывали слюни.

Потом продавщица взяла из-под прилавка хрустящую бумагу и свернула кулёк. В него она высыпала жмень конфет и протянула Сашке:

— Держи, мальчик!

Я был намного меньше Непляя ростом, а прилавок оказался слишком высоким для меня.

Поэтому я встал на цыпочки и вытянул руку с денежкой:

— Тётя, взвешайте, пожалуйста, такие же конфетки…

Продавщица взяла десять рублей, внимательно посмотрела на свет.

Потом проворно выскочила из-за прилавка и схватила меня за правое ухо.

— Где взяв деньги, малец? Украл?

— Больна-аа! — закричал я. — У мамки взял, в шкатулочке…

— А ну, геть домой! И шоб деньги положил туда, откуда взяв! Я приду и у мамки спрошу, понял?

Я заплакал и выскочил из магазина, Сашка — за мной.

— Не реви, Пончик! — и Сашка протянул мне кулёк с конфетами…

Деньги я сразу положил обратно, в шкатулку.

— Ты в другой раз десять копеек бери — это вернее… Конфет купишь! — поучал меня Непляй.

— Ладно, — вздыхал я и прикрывал рукой ухо.

— А твои десять рублей были не настоящие! — сказал Сашка, и я с ним согласился.

Настоящие или нет — не знаю, только после этого случая деньги без спроса я не беру.

Ни у родителей, ни у знакомых, ни у чужих людей.

Пусть даже эти деньги будут лежать на самом видном месте.

В этом году Сашка Непляев идёт во второй класс, а я — в первый.

Ура! Я давно хотел в школу, и чтоб новый ранец — за спиной; и чтоб новые, пахнущие краской, учебники и тетрадки.

И чтобы за партой со мной сидела самая красивая девочка с нашей улицы — Маринка!

И чтоб она просила меня поточить карандаш или поменять чернила в чернильнице…

А я бы после школы нёс её портфель до самого дома.

Сашкина мамка с моей, наконец-то, помирились.

А дело было так…

Непляй, накануне первого сентября, говорит:

— Слушай, Пончик, давай наших мамок помирим.

— А как?

— Ты своей скажешь, что моя мамка в гости зовёт. А я своей скажу, что твоя зовёт. И чтоб в одно время, в шесть часов вечера.

— А я время не выучил пока ещё…

— Эх, ты — темнота!

Непляй уже научился по часам определять время, а я никак не мог понять, когда без пяти час, а когда — половина первого.

— Тебе, Михаля, ничего понимать не надо! Ты просто скажи ей про шесть часов и всё.

Сашкина мамка и моя встретились на улице. Поздоровались. Разговорились…

Моя мамка много интересного узнала от непляевской и наоборот.

Потом сашкина мамка всыпала Непляю ремня, а моя мамка — мне.

Но не больно, а так, чтобы знали.

Зато они помирились!

— Посмотри на Мишу, какой хороший мальчик растёт, не то что ты — баловник! Миша и вежливый, и спокойный, и учится хорошо.

А мне теперь Сашку ставят в пример:

— Вон Сашка, твой друг, всё успевает: и в саду помочь, и рыбы натягать, и в магазин сбегать… Не то, что ты — увалень.

Ну и ладно, ну и пускай!

Всё равно мы с Сашкой друзья.

Лучшие!

А кто не верит, спросите у Сашки — он не соврёт.