На том берегу. Цикл маленьких рассказов, посвященных ушедшим и ушедшему

Наталья Волохина

Цикл коротких рассказов, посвященных ушедшим друзьям, родным и любимым.Жизнь полна многообразия жанров – от комедии до драмы, а то и трагикомедии. О реальных людях с иронией, состраданием, любовью. Мы все герои одной пьесы. Книга о тех, кто уже отыграл свою роль, с надеждой на встречу на том берегу. Книга содержит нецензурную брань.

Рыбий глаз

Она мне сразу не понравилась. Я ей тоже. Хотя все время улыбалась мне и сюсюкала — дура! В семье никому из пятерых взрослых в голову не приходило принимать единственного ребенка за недоразвитую куклу. В прайде растили будущую львицу. ОНА была лживой, искусственной, принаряженной деревенской девицей. Выделялись большие, голубые, водянистые, рыбьи глаза. Остальное — ничего особенного. Квартирантка, одна из трех девочек, снимавших комнату в большом дедовском доме.

Как, чем она его взяла, моего молоденького, породисто-красивого, робкого, замкнутого, глухого дядю? Сначала дядька воспринимал «их», как и все домашние, целиком — девушки-постоялицы. Она и не выделялась особо. Наверное, рискнула невинностью с сыном хозяина, а он, порядочный, в свою очередь, лишенный ею невинности, женился. Девушки за ним ухлестывали и до неё, значит, не единственный шанс. Сначала, в квартирантках, она играла роль бесхитростной простушки. Помалкивала, улыбалась деланно скромной улыбкой, только глазищи выдавали скрываемый темперамент. Как все в доме, никогда не повышала голоса, если дядя не услышал, старалась говорить, чтобы видел губы, прикасалась, окликая. Истеричный хохлацкий, заполошный, визгливый голос прорезался вскоре после свадьбы.

Я стала её главным, тайным врагом. Опасная, наблюдательная, любящая и любимая соперница. У меня не находилось взрослых оправдалок для неё: простая девочка из большой сельской семьи (шесть сестер и брат), ничего, что без профессии, зато работящая, выучится, главное, любит его, раз за глухого пошла. Я точно знала — она его не любит, чувствовала, как все дети и животные. Ей нравилась роль хозяйки на их половине (в деревне на всю ораву две комнаты). «Рыба» подавляла в себе желание вышвырнуть «живой укор», чувствуя, что я — единственный человек, из-за которого дядя готов был на любые жесткие поступки. Оставалось молча ревновать и ненавидеть.

Когда впервые раздался её истошный крик, мы с бабушкой решили — что-то случилось. Дома кроме нас — никого. Бабушке не добежать, метнулась я. Слов не разобрать, сплошной поток, выпученные рыбьи, невменяемые её глаза, растерянные дядины, испуганные мои. Поначалу скромная девушка оправдывалась — он плохо слышит. Потом пошли обвинения — от него слова не добьёшься, что ни говори, только улыбается. Дальше — больше, что ни делает дурак, все он делает не так. С возрастом я поняла, почему он её нервировал, злил. В нелюбимом мужчине раздражает абсолютно все, что и как бы он ни делал. Поступки, голос, походка, короче, хоть яйца вызолоти и на пуанты поставь, все равно бесит. В детстве её нелюбовь интуитивно воспринималась, как направленное против родного человека зло. Вот она улыбается, говорит что-то сестре, спокойная, миловидная и вдруг меняется в лице, голос приобретает режущий металлический оттенок, становится громче, лицо словно залили гипсом, жесткая презрительная маска — муж пришел.

Он стал выпивать. Понемножку, больше, сильно, снова меньше. Но голос никогда не повышал, даже пьяным. В основном молчал, как отец. Спокойная ровность бесила жену хуже любых пререканий. Однажды дооралась до нервного тика, а потом один глаз безобразно выпучился, как у дохлой рыбы — что-то случилось с лицевым нервом. Прошло, но не впрок. Старалась задушить любую радость, каждую улыбку на дядином лице. Вот мы сидим во дворе их дома, на поваленном дереве и возбужденно ждем теткиного возвращения. У нас лица людей, приготовивших сюрприз. Она просекла все от ворот, скорчила недовольную мину. Взахлеб рассказываю, как нашли под нашим деревом огромною семью шампиньонов, уже нажарили с картошкой (её любимое блюдо), завернули сковороду в одеяло, чтобы не остыла.

— Сыта я, у мамы ела. Лучше бы перепилил дерево на дрова для бани, — выговорила она чётко, чтобы муж прочитал по губам. И ушла удовлетворенная в дом.

— Там же грибница, под деревом, — растерянно, жалко говорю ей вслед.

Дерево дядя распилил в тот же день.

Вот он показывает мне новорожденного теленочка, специально отвез в деревенский коровник. Малыш нежно трогает губами мою руку. Опускаю её в ведро с молоком, коровёнок сует туда кудрявую, лобастую голову, удивительно быстро выпивает все до дна, облизывает мою ладошку. Язык неожиданно жесткий и шершавый. Щекотно и страшновато. Дядя смеется вместе со мной, показывает подошедшей тетке звездочку на лбу теленка. Она улыбнулась, но заметив радость в мужниных глазах, поджала губы: «Ничего особенного! Пятно, как пятно». И так много лет.

Все же однажды она его достала. Я пришла к ним в гости, в новый, выстроенный дядей дом, и с порога наткнулась на жалобную тираду:

— Вот, полюбуйся, что твой любимый дядечка устроил! Ты всегда на его стороне. Конечно, кто я вам — чужая, а он всегда хороший.

Посмотреть было на что. Дверь на другую половину дома заколочена гвоздями с огромными шляпками, да еще крест — накрест двумя толстенными досками.

— Отделился от меня. Бзик у ненормального. Вчера разговаривали, он ни с того ни с сего, соскочил и давай дверь заколачивать. Велел тут жить и на его половину — ни ногой.

— А как же он входит в дом, там ведь нет второго выхода?

— Через окно твой сумасшедший дядечка ходит.

— Да, за столько лет ты все же его достала!..

— А-а-а, я так и знала!..

Дальнейший монолог бедной украинской девушки ясен, в переводе не нуждается.

Двух детей родили они. Мальчика, копию дяди и девочку — копию тети. Но характер у обоих детей вышел отцовский. Душевная уравновешенность, чуткость, внешнее спокойствие, одаренность в разных ремеслах, жизнерадостность, доброта, исключительная порядочность, интеллигентность. На мою вахту защитницы позже заступила его дочь. Именно она, став взрослой, замужней женщиной, решительно собрала отцовские вещи после очередной материнской истерики и перевезла его к себе.

Он привык работать, обеспечивать, мастерить, строить. В новой перестроечной жизни, даже в своем возрасте хотел чего-то добиться, не быть дочери обузой. Снял в аренду какие-то помещения, ремонтировал, оборудовал вместе с сыном. В тот день остался ночевать на объекте. Беда подкралась, как тать в ночи, окружила огненным кольцом, заперла плотно окна и двери между ним и жизнью, как он когда-то закрыл дверь между собой и нелюбовью… Бог спас его сына, случайно не оставшегося с отцом в ту ночь, сероглазого, широкоплечего, высокого, молчаливого мужчину, женатого по большой любви на не любившей его женщине.

Жену дядину звали Тать-яна.

Я узнала не сразу. Моя крестная, заливаясь слезами, вспоминала, каким он пришел на похороны брата. Непривычно худой, с длинными, абсолютно седыми, когда-то черными как смоль, волосами. Казался беззубым из-за худых ввалившихся щек. Родственники с трудом признали в нем его самого. Будто злой волшебник выпил все жизненные соки из цветущего, красивого человека. А ведь он был младше моего отца. Она говорила, а я вспоминала его совсем другим. Узорчатая беседка, сотворенная дядиными руками, пронизана июльским солнцем. Он смеется, протягивает мне арбуз, откидывает со лба прядь черных волос. Коричневый ослик ходит по кругу, месит глину с соломой, дядя берет сырой комочек и лепит из него фигурку точно такого же ослика. Тетка хмурит брови. Или жмурится на солнце?

Я встретила её случайно. Она по — прежнему служила в каком-то гос. учреждении. Между нами ничего не изменилось. Не исчезли ни её ревность, ни страх, что вижу рыбу насквозь.

— Хорошо выглядишь, даже слишком, для своих лет. А дядечка твой любимый умер, — мстительно добавила она, зыркнув рыбьим глазом — попала ли в цель.

Она улыбалась, совсем как в далеком моем детстве, но теперь уже откровенно цинично. Стрелы ненависти часто попадают в цель, как и стрелы Амура. Принято считать, будто у рыб холодная кровь. Думаю, напрасно. Может, они просто способны только на ненависть, а она не менее жгучее чувство, чем любовь. И в огне нелюбви можно сгореть, как в любовном пламени.

2015 г.