Зарисовки. О детях для мудрых взрослых

Наталья Волохина

Умиляемся, сердимся, любуемся, отчитываем, воспитываем, но не всегда ценим золото детства, не всегда бережно храним хрупкие истины наших маленьких учителей, вечные, как сама жизнь и любовь.Забавные, хулиганские, ироничные, немного грустные зарисовки о детях для зрелых и мудрых взрослых.

Зарисовки

Зарисовка — это художественное описание природы, обстановки, человека, мыслей. Цель зарисовки — объективно отражать жизнь, а в жизни есть и хорошее, и плохое.

От автора

Дети — неизбывная любовь моя. Избитая фраза «Чужих детей не бывает» — естественное моё состояние. Я добавляю: «Они общие — наши, всего человечества». Взрослые ученики и клиенты иногда обижаются, когда признаюсь им: «Если бы была возможность, ни за что с вами не возилась, только с детьми». Дети все мгновенно понимают, принимают, чувствуют. С ними легко вместе делать всё, что угодно. С ними всегда можно договориться. В отличие от взрослых, ум не давит им на сердце, они легко прощают и забывают обиды, быстро берут новое и пользуются им, искренне дружат, умеют быть благодарными.

Да что я тут распинаюсь? Вы и сами всё это знаете. Была у меня папочка с зарисовками про ребятишек, так пустяки, наброски. Недавно перечитала и подумала: «А в этом что-то есть. На небольшую книжечку подсобралось». Хотела как-то обработать, но решила не умничать. Многих взрослых трогали похожие бытийные ситуации в их жизни, просто они остались на уровне милых семейных легенд. Небольшие авторские акценты помогут сделать значимыми сегодня хрупкие ценности, посланные нам даром небес — детьми.

Пожалуй, всё. А дальше каждый возьмёт, что возьмёт.

Наталья Волохина

Ты чья?

— Чья это у нас девочка такая хорошенькая?

— Я мамина, — и через паузу добавила, — и папина. А ты чья?

— Я тоже мамина, но уже не папина, — вздохнула я.

— А я еще бабушкина и дедушкина, — похвасталась малышка. — А ты?

— Нет, я уже не бабушкина и не дедушкина, к сожалению.

— Почему?

Я замялась. Как бы ей помягче и понятнее объяснить. Маленькая ведь совсем.

— Они уехали очень далеко.

— В другой город?

— Нет, на небо.

Девчушка задрала голову, с сомнением разглядывая лазурную июльскую синь. Потом припомнила что-то и огорошила вопросом:

— УмерлИ?

— Умерли, — подтвердила я. — А ты откуда знаешь про умерших?

— У нас кот Мишанька умЕр, мама сказала — ушел на небо. А вдруг они на тебя сверху упадут? Наш Мишанька упал, только ма-а-аленький стал, совсем котеночек. Мама говорит, он там переродился. Вдруг твои бабушка с дедушкой и с папой переродятся и с неба к тебе упадут, маленькие.

Фантазия у неё заработала:

— Ты будешь их нянчить, молочка давать из сосочки.

— Очень может быть, — подумала я. — Родится внучок или внучка с душой моих ушедших родственников, буду с удовольствием нянчить.

А кроха уже активно развивала свою мысль. В дело пошли памперсы, игрушки.

— А если они слушаться не будут, ты их будешь наказывать? — поинтересовалась фантазерка.

— Нет, конечно.

— Почему?

— Ну, они-то меня не наказывали.

— Никогда — никогда?

— Никогда — никогда.

— Ты что никогда не баловалась?

— Баловалась, конечно, — засмеялась я, — но они терпеливые очень были, как-то без наказаний со мной договаривались.

— А какими словами? — недоверчиво поинтересовалась девчушка.

— Разными.

— Ну, какими именно, — настаивала она.

— Не помню я. А тебе зачем?

— А вот зачем. Я их маме с бабушкой скажу, чтобы он со мной договаривались, — победно заявила догада.

— Хорошо, я постараюсь вспомнить и в следующий раз тебе обязательно скажу.

— А ты не забудешь? Бабушка вот все забывает. Мне очень нужно. Ладно?

— Ладно.

И она побежала по своим важным, интересным делам, а я осталась со взрослыми, скучными.

Я всё ещё есть

— Ты что тут делаешь?

Две завернутые внутрь лапки, пуговка пупа на барабанчике живота, кнопка обгоревшего носика, васильковые любопытные глазенки, панамка набекрень.

— Слушаю.

— Кого?

— Всех.

— Тут же нет никого.

— А ты?

Задумался. Морщит пимпочку носа, чешет ободранную коленку.

— Без меня ты кого слушала?

— Море.

Замер.

— Оно же не разговаривает.

— Оно шумит.

Слушает.

— Как же оно шумит? Я когда шумлю, знаешь, как громко.

— Оно по-другому шумит. Послушай.

Слушает, приоткрыв от напряжения рот.

— Ф-ф-ф, плям, ш-ш-ш!

— Точно! Волны поднимаются и бегут к нам: «Ф-ф-ф-ф», ударяются о берег: «Плям!», откатываются назад, шуршат камешками: «Ш-ш-ш!».

«Васильки» цветут, сияют от восторга.

— А это что такое: «И-и-и»?

— Чайки кричат.

— Кому?

— Друг другу. Или от огорчения, когда рыбу упустят. Рыбачат.

— Как же они без удочек рыбачат?

— А у них клюв, вместо крючка, вместо удочки, вместо…

–… спинига.

— Вместо спиннинга.

— А ещё что слышно?

— Мама тебя зовет.

Вскидывает головенку:

— Где?!

— Да вот же.

Взволнованный голос приближается:

— Алеша-а-а-а.

Косолапит на зов. Всё, меня больше нет. Вдруг оборачивается:

— А ты не уйдешь? Ещё будешь тут?

— Ещё буду.

— Я вернусь. Будем слушать?

— Будем.

Я всё ещё есть. Он вернётся, и мы будем слушать море.

Разговоры

Взрослые говорят О море: теплое, холодное, грязное, штормовое.

Дети говорят С морем.

— Море доброе, оно ласковое, видишь, гладит нас, — объясняет восьмилетний мальчик младшему брату.

Набежавшая волна опрокинула малыша, он успокаивает обоих. Брату:

— Не бойся, оно с нами играет.

Морю:

— Я тебя не боюсь, ты нам плохого не желаешь. Давай, научи меня плавать.

Шлепает руками и ногами по воде:

— У меня получается! Спасибо, море!

Маленькая купальщица устроилась в надувном круге, прихватив с собой куклу. Качается на волнах и поёт:

— Море играет, брызгает, купает.

Волна накрывает с головой. Вскрикивает за куклу:

— Ой, страшно!

Отвечает за себя «взрослым» голосом:

— Не бойся, дочка! Море хорошее. Пой песенки, оно их любит. Правда, море?

Поёт:

— На море шторм, море играет, мы тоже игра-а-ем, нам весело. Слышишь, море, нам с тобой весело.

Взрослые скажут, так не бывает. А я отвечу, что ни слова не прибавила. Просто внимательно всех слушаю, больших тоже. Пожалуйста, вот взрослые разговоры:

— Море грязное.

Не выдерживаю:

— Оно не грязное, взбаламученное. Песок, ракушки, водоросли штормом подняло, это — не грязь. Грязь люди делают: пластик, фантики, окурки в воду бросают. Не сорите. Море, конечно, все унесет подальше, но ведь и вы снова набросаете.

— Волны противные, надоели!

— Будто у вас всегда настроение хорошее. А если б к вам толпы народа приставали день и ночь, да ещё каждый со своими закидонами?

Злятся, смотрят, как на сумасшедшую.

— Море холодное.

— А вы где живете? В Нижневартовске? Ну, у вас-то вода в Оби всегда теплая.

— Но мы же на море приехали.

— Так радуйтесь, купайтесь, не ворчите, глядишь, и у него настроение потеплеет.

А для детей море всегда теплое, чистое, ласковое. У них это взаимно.

Беглянка

Моя сестрица — девица абсолютно неуправляемая, была легендой детского сада, начиная с ясельного возраста, до самого выпуска. Воспитатели проводили её со слезами радости и вздохами облегчения. Примитивное непослушание и дерзость — не про неё. Курчавая, смуглокожая, кареглазая, короче, цыганистая пигалица, озоровала артистично и виртуозно.

Первое представление четырехлетняя девчушка дала на козырьке, над входом в альма-матер. Как она туда забралась, осталось нераскрытой тайной. Я застала кульминационный момент. Негодница отплясывала на высоте второго этажа, а воспитательница снизу уговаривала её отойти от края. Кучка родителей, персонала и ребятишек оказалась благодарной публикой. Не вписались только мы с завхозом. Он с лестницей, я с грозным рыком.

— Она совершенно не умеет стоять в углу! — жаловалась мне другая терпелица.

— Это да, — вздыхала я, — ни разу не получилось её там удержать.

— Она просто не приучена, у ребенка нет никаких авторитетов, — возмущалась педагогиня.

— Меня она слушается.

И это правда. Несмотря на разницу всего в шесть лет, я для неё была большим авторитетом, чем любой взрослый.

— А меня дурой обозвала, когда я её в угол поставила, — обиженно пожаловалась взрослая тётя.

«Не очень умно было настаивать в ситуации, когда ты обречена на поражение», — подумала я, а вслух поинтересовалась, чем сестра заслужила наказание. Выяснилось — не хотела сидеть молча, положив руки на коленочки, в ожидании чего-то. Это уж и вовсе из области фантастики, добиваться от нашей егозы таких подвигов. Оправдывало «Ушинскую» только то, что она была новенькой. Но сестренка и её со временем перевоспитала.

Самым большим испытанием для дошкольного учреждения были сестрины побеги. Как-то весенним погожим деньком дверь в мамин кабинет распахнулась и чудесное видение — её младшая дочь — возникло на пороге.

— Мама, я пришла!

— Ты откуда взялась? — ошарашенно поинтересовалась родительница.

— Из садика, — логично отвечало дитя.

— Кто тебя забрал? Почему так рано?

— Никто не забрал, я сама пришла, — гордясь собой, добила мамашу девчонка.

Наша мама мужественный человек. Она, конечно, представила страшный перекресток, две дороги в четыре полосы, через которые перешла её крошка, но не упала в обморок, не закричала, а взяла малышку за руку и отправилась обратно в сад. Возмущению путешественницы не было предела, но мать была непреклонна. После разборок с нерадивой воспитательницей, серьёзных внушений ребенку, все решили, что номер не повторится. А зря. Прошло не больше недели, и мы, по чудесной случайности, встретили нашу девчушку на том же маршруте. Лихо, закинув летнее пальтишко на плечо, она шагала нам навстречу в самом радужном настроении. Ни капельки не смутившись, показала, через какие прутья в заборе голова пролазит, ослепительно улыбнулась ошалевшей воспитательнице, и, как ни в чем не бывало, присоединилась к ребятишкам в общей игре.

К выпускному дню все дети умели читать, моя сестра знала одну букву — «а», воспитатели усвоили, что бывают другие дети, и ничего тут не поделаешь.

Художница

В детстве родители нам ничего не запрещали и не разрешали, просто жили рядом, иногда высказывая своё мне по заслуживающему внимания поводу. Такой подход к воспитанию лучше всего формировал характер, умение делать выбор и отвечать за него. Хотя выглядело, на привычный, обывательский взгляд, иногда диковато.

Младшая сестра у нас была как переходящее красное знамя. Красное, поскольку её неуправляемый характер действовал на окружающих, как красная тряпка на быка. Мы гордо несли и бережно охраняли священную хоругвь детской свободы, передавая пост другу другу, по мере занятости.

Со всеми старшими у малышки были свои отношения и занятия. Мама её кормила, одевала, купала. Папа разрешал делать абсолютно всё, что вздумается. Ну, а я, в сущности, воспитывала. Выслушивала жалобы воспитательниц в детском саду и, насколько возможно, пыталась примирить девочку с системой. Читала книжки и рассказывала сказки, учила её читать, запрещала опасные для маленького ребенка вещи — совать гвозди в розетку (пыталась неоднократно), брать острые предметы — ножи, ножницы, рисовать на обоях.

Но папа одним махом рушил шаткие успехи этого бесенка в послушании. После его «дежурства» обычно ждали потерь. Выглядело всегда примерно одинаково. Отец сидит за столом и строчит диссертацию, сестра люто безобразничает у него за спиной, периодически откликаясь на его: «Что делаешь, дочка?» невинным: «Играю». Результаты «игр»: изрезанные маникюрными ножницами елочная гирлянда, мамин шиньон, моя, почти готовая, школьная стенгазета (на малюсенькие кусочки); картина, выполненная цветными фломастерами на обоях (на самом видном месте); рассыпанная по всей кухне мука. Апогеем можно считать боди-арт.

Конец ознакомительного фрагмента.