Душевные тайны. Книга первая

Наталья Васильевна Иващенко

Главные герои пережили в юности взаимную любовь. Сложившиеся обстоятельства разлучили их. Спустя 25 лет от их последней встречи героиня из любопытства заходит на его страничку в социальных сетях. На следующий день ей приходит письмо. Завязывается переписка. Через время герой приглашает ее на свидание. Для того, чтобы увидеться, ему придется преодолеть больше тысячи километров.Перед встречей она пишет письмо, где описывает ему прошедшую жизнь и предлагает заглянуть в самые потаенные уголки души.

Часть вторая

Я полюбила тебя с нашей первой встречи. С первого взгляда в твои глаза. Раньше не знала любви. Даже с мальчиками не встречалась. Отдала тебе все свое сердце. Целиком. Без остатка. Не знаю, как любят другие, я любила на всю катушку, по полной. Ты был центром моей вселенной.

Думаю, ты знаешь об этом…

Глава первая

В подошедшие выходные мы вновь отправились на танцы в родной деревенский клуб. Лето выдалось жаркое. В просторном фойе было душно большому скоплению народа. Ребята быстренько вынесли колонки на улицу и организовали танцплощадку на свежем воздухе. Все веселились от души. Натанцевавшись до упаду, зашла в фойе отдохнуть. В полутьме Мишка сидел в гордом одиночестве. Плюхнулась рядом с ним.

— Привет. А ты что тут один сидишь?

Миша поднял взгляд, и я утонула в бездонных глазах.

Дыхание перехватило. Кровь в жилах остановила свой бег. Сердце замерло. Голова закружилась. Мир перевернулся…

Это длилось секунды. Миша что-то ответил мне и я вернулась на грешную землю. «Вот это да!!!» — сердце забилось вновь. Сознание возвратилось. Что-то было не так. Миша смотрел на меня серо-голубыми глазами. До моего сознания дошло, что это не Миша. Очень похож. Очень! Но это был не он! Я потеряла дар речи. Знакомый незнакомец сказал что-то снова. Голос был чужой.

— Извини. Я думала, что ты — Миша, — ответила в замешательстве.

— Я его брат. Толик.

— Наташа, — я медленно приходила в себя, — Вы невероятно похожи.

— Мы ведь родные братья. Только я младше его на три года.

Заиграла медленная песня.

— Пошли, потанцуем?

Естественно я не могла отказать. Не помню, о чем мы говорили, но это была самая короткая песня в моей жизни. Я летала. Сердце пело: «Ещё, ещё». Мы протанцевали все медленные танцы.

Я хотела танцевать с ним и только с ним. Никто больше не интересовал меня. Глаза неотрывно следили за его передвижениями. Стрела амура не поразила меня — она убила наповал. Окончательно и бесповоротно…

— Давай отсюда убежим? Здесь слишком шумно.

Я молча кивнула в ответ.

— Только сестёр предупрежу, — опомнилась и бегом вернулась в клуб.

— Надя, я ухожу.

— Что случилось?

— Просто мы с Толиком пойдем погулять.

Сестра загадочно заулыбалась. Что-то увидела во взгляде.

— Вернись до рассвета. Угу?

Из клуба я летела на крыльях. Мы прогуляли всю ночь. Для меня — одно мгновенье.

— Толик, тебе пора домой, — я так не хотела, чтобы он уходил, — Уже рассвет. Иди.

Но он так же, как и я не хотел расставаться.

— Встретимся завтра?

— На танцах?

— Буду ждать.

«Уже жду», — ответило сердце.

Наши руки разъединились.

Глупо улыбаясь, залезла к сестрам под одеяло.

— Наташка! Ты видела, сколько времени? Мы чуть с ума не сошли, тебя дожидаясь, — Наденька сердилась. Только в минуты гнева я слышала «Наташка».

— Сестричка, ну не сердись! Мне так хорошо! Мне никогда не было так хорошо! — я все ещё глупо улыбалась.

— Ну, рассказывай, — голос смягчился, — Что вы делали?

— Гуляли. Просто гуляли.

— Всю ночь? Где можно гулять всю ночь? Целовались?

— Мы просто держались за руки!

— Да, сеструня, ты попала, — Лида пристально смотрела мне в лицо.

А я и не хотела отрицать. То, что творилось в моём сердце, говорило об одном, я не просто влюбилась — я полюбила. Не имело значения, что сегодня мы встретились в первый раз. Если бы мне сказали отдать за него жизнь, я сожалела бы только об одном — что мы так мало были рядом. Всё потеряло смысл. Если бы он был подлец — я бы его любила. Если бы он украл — я бы его любила. Если бы он убил — я бы его любила. Это не зависело от меня. Просто было так, и всё. Спорить было бесполезно. Любовь не открыла душу нараспашку — пинком снесла дверь с петель.

Лежа в предрассветной тишине, я с отчетливой ясностью поняла, что до сих пор не жила. ОН разбудил во мне то, о чем я даже не подозревала. Оказалось, в пацанке жила девушка, которая хотела быть красивой, яркой, нарядной. И главное — любимой. Это создание было таким наивным, нежным и хрупким, как цветок, раскрывающий лепестки. Все перестало иметь значение. Был только ОН. Жизнь разделилась на «до» и «после».

Всё с той же глупой улыбкой я встретила первый рассвет новой жизни. Встретила другим человеком…

Глава вторая

День тянулся бесконечно долго. Руки что-то делали, рот произносил слова и даже смеялся над подтруниваниями сестёр. Но все остальное внутри жило одним — ожиданием встречи. Минуты тянулись все дольше. Ближе к вечеру стали часам, оттягивая миг долгожданного свидания. Никогда еще так тщательно я не накладывала макияж. Не знала, как уложить волосы. Все старания разочаровывали. Хотелось быть не просто своим симпатягой-парнем-другом, хотелось быть женственной, красивой, желанной. Я не умела этого.

Спортивный способ жизни одевал в спортивные одежды. Я предпочитала удобство и практичность. Мамины попытки нарядить свою девочку в рюши и бантики с раннего детства вызывала бурные протесты. В последний год «levi straus» практически не выпускали меня из своих объятий. Когда отец принес нам новенькие, пахнущие чем-то незнакомым, запрещенным, джинсы — прыгали до потолка. Это был нереальный подарок! В городе единицы могли пошиковать в таком прикиде. Мы даже не мечтали в самых потаенных уголках души, только провожали завистливыми взглядами редких счастливых обладателей. Месячная зарплата родителей на двоих была 240 рублей, а джинсы стоили 100! На черном рынке такие штанишки захудалых производителей продавали уже по 200 за штуку. Американские стартовали от 250—300. Нереально огромная сумма для нашей семьи. Кровавых мозолей стоили отцу эти штаны! Как он их достал? Сколько переплатил на черном рынке? Ни мы, ни мать, не имели ни малейшего представления…

Видя мои мучения, сёстры, в который раз! пришли на помощь. После многократных неудачных попыток уложить волосы мои придирчивые парикмахеры заставили вымыть от лака и высушить голову. Умыли накрашенное лицо. Высушили и тщательно расчесали гриву непослушных кудряшек, превратив их в прекрасные волны. Так и оставили. Глаза не подводили, только подкрасили ресницы. Мягкие пастельные тона на веках. Все дополняла нежно-розовая, почти невидимая, помада.

Незнакомка смотрела из зеркала. На вид ей было максимум пятнадцать. В отражении был кто-то другой. Рассматривая девушку в зеркале, постигала себя иную, неизвестную никому. Даже себе. И все же это была я. Платье-сарафан из легкого летящего шифона облегал лиф и стройную талию, свободная развевающаяся юбка, невесомо охватывающая стройные ножки, при любом движении воздуха обнажала коленки. Наряд дополняли босоножки-колодки на высоком каблуке. Подошва была вырезана из самой настоящей слоновой кости! Подарок мамы. Это чудо было у нас с сестрой одно на двоих…

С этими босоножками у Надюшки была история. Однажды дома, в городе, сестра засиделась у подруги. На обратной дороге заметила, что её преследует мужчина. Она быстрее — он тоже прибавлял темп. Сестра уже почти бежала. Шаги настигали.

Дорога домой проходила через парк. Вокруг — ни души. Надя начала снимать на бегу эти самые колодки, чтобы прибавить скорости. Преследователь нагнал её, схватил за юбку. Недолго думая, испуганная девушка влепила ему с разворота каблуком прямо в центр лба со всей имеющейся силы. Мужик матюкнулся, и завалился на бок. Рассвета мы ждали в огромной панике. Наперегонки бежали посмотреть, не лежит ли труп. Я проносила эти босоножки лет десять. Верх пришел в негодность, а колодка оставалась в такой же отличной форме. Менялись только набойки.

Впервые я надела платье.

— Это я?

— Малышка, ты выросла, — нежность, с какой сестренка сказала эти слова, глубоко тронула мое сердце. Навернулись слезы.

— Так, плакать не будем, всю красоту испортим, — быстро-быстро заморгали её ресницы.

— Я сейчас тоже зареву, — Лида сгребла нас в кучку и крепко-крепко обняла. Громко засопела. Мы весело рассмеялись.

В этот раз мы пришли, чуть ли не первые. ОН все не шел.

— Натали, фильм начинается. Пошли в зал.

Глаза смотрели на экран, а мозг лихорадочно работал. Состояние эйфории, сохранявшееся весь день, сменилось тревогой. «Неужели я ошиблась? Не понравилась ему. Конечно, кому может понравиться такая. Постоянно в компании парней, джинсах и футболке, косичка эта вечная, с колодца ныряю. Молчала весь вечер, глупо улыбаясь, как безмозглая дура. Ещё и драчунья. Наверное, ему все про драку рассказали. Разве такая может нормальному парню понравиться? ОН ПОВЕРИЛ СПЛЕТНЯМ про Серёгу!» — яркой вспышкой пронзила мысль. Королева Анна постаралась — что только обо мне не говорили! Я была падшая женщина. Трёп первое время приводил меня в бешенство, но на каждый роток не накинешь платок и со временем я перестала обращать внимание. Тревога сменилась паникой. «Только бы увидеть его и все объяснить! Рассказать, как было на самом деле. Ведь никто ничего не знает. Я все объясню! Я все расскажу! Только бы увидеть!» — мысли ураганом проносились в моей голове. Надежда сменила отчаянье. «А если он не поверит мне?! Чем я смогу доказать? Вдруг не захочет меня даже слушать. А если он ВООБЩЕ НЕ ПРИДЁТ? Что же мне делать?» — рушила свои надежды и погружалась в ещё более глубокое отчаянье.

С трудом досидев до конца фильма, первой сорвалась с места. Титры еще шли, а я уже металась среди собравшейся молодежи в поисках дорогого лица. Обойдя все закоулки несколько раз, вернулась. Танцы начались и пары кружили, отдаваясь во власть музыки. Мне было плевать. Отклонив пару приглашений, я сидела на той же скамье. Мысли покинули голову. Осталось ожидание. После безуспешных попыток вытащить печальную девушку в круг, сестры лишь сочувственно поглядывали в мою сторону. Я не замечала ничего вокруг. Мой взор был прикован к двери. Каждый стук заставлял сердце подпрыгивать в надежде и разочарованно падать обратно в состояние того же томительного тревожного ожидания.

Танцы закончились. Свет в душе так и не зажегся, в двери не показался желанный силуэт. С тяжелым сердцем покидала знакомый зал. Уверенная в полном крушении всех чаяний, я ни о чем не могла думать. В голове было пусто. Надежда заставила в последний раз окинуть взглядом площадку.

ОН БЫЛ ТАМ! Стоял в кружке ребят и девчонок, оживленно что-то обсуждая. «Он здесь!» Сердце бешено забилось. Я задохнулась от радости. Через мгновение оно забило молотом ещё сильнее.«Он здесь и не подошел ко мне! Он меня знать не хочет». Люди обходили, а я всё стояла и смотрела.

— Пойдём? — сестра взяла меня под руку.

«Нет», — кричал голос глубоко внутри, а ноги механически выполняли свою работу. Мы растворились во мгле. Сердце больше не пело…

Каждый шаг отдалял от него, уничтожая надежду, всё тише становился гомон. Я не могла в это поверить. Неужели глупые сплетни озлобленной парочки смогли разрушить то, что я не успела создать? Слёз не было…

Глава третья

Мы медленно плелись знакомой дорогой. Ребята трещали без умолку. Я понимала — старались для меня, хотели развеселить. Вскоре совсем перестала их слушать и погрузилась в себя. Когда на мою талию легли руки — подпрыгнула от неожиданности.

— Ты почему меня не подождала? Я не заметил, как вы ушли из клуба. Пришлось догонять.

Меня осторожно прижимал к себе самый желанный человек в мире. Сёстры тайком вздохнули облегченно. Душа ликовала — ОН здесь, рядом, его руки касаются меня! Все дурные мысли испарились мгновенно.

Толик взял меня за руку. Сердце выводило серенады. Луна засияла, воздух наполнился ароматами, мир изменился. До этого луна была обычным небесным светилом, лес — просто деревья, пение птиц — да я не слышала их раньше. Как будто я спала и вдруг проснулась. Глаза открылись, и я увидела совершенно отчетливо, как прекрасен мир, как огромно разнообразие восхитительной природы. До этого я была слепа и глуха. Не замечала, как зачаровывает шелест листвы и чудесны трели соловья. Это открытие изумляло. Вместе с НИМ в один миг я полюбила всё, что окружало меня долгие годы.

Я осознала, жизнь — как сверкающий не ограненный алмаз. Сверху просто неприглядный камень. Но стоит согреть его рукам ювелира, очистить от грязи, приласкать, шлифуя — и рождается чудо. Вдруг с удивлением видишь множество сверкающих таинственным светом граней, и все они прелестны. Моим мастером камня оказался обыкновенный сельский парнишка с доброй душой и открытым сердцем.

— Ты сегодня похожа на нимфу — такая же лёгкая и воздушная. Любовался бы и любовался.

Откровенное восхищение привело меня в радостное смущение. Старания сестер не пропали даром.

— Так почему ты меня не подождала?

Парочки разошлись, и мы брели в одиночестве.

— Думала, ты не хочешь меня видеть.

— С чего бы это? — я услышала улыбку.

— Ну, мало ли, — что-либо объяснять уже не хотелось.

— Ты что-то не договариваешь.

— Обо мне много всякого говорят, — постаралась уйти от ответа.

— Ты о Серёге? Так все знают, кто есть кто.

От сердца отлегло. Разговор на сложную тему оказался совсем не трудным.

— Девочка моя, ты думала, что я поверю сплетням? Разве я мог? Все всё поняли ещё в тот вечер. Когда ты кулаком заткнула Федьке рот. А твое «Всей деревне расскажу, как малолетка тебя с чердака спустила» — притча во языцех.

— Откуда ты знаешь? — глаза округлились.

— Твоя соседка сидела на лавочке с парнем, все слышала и видела. Она рассказала, когда ты ушла, после того, как Федьке зубы повыбивала.

— Да. Неудобно с ним вышло. Не знаешь, как он?

— Маленько зубов не хватает, а так ничего. Жить будет.

Мы вновь прогуляли до рассвета.

— Уходи. Тебе пора, — «Нет! Останься ещё»!

— Ещё пять минут.

— Уже рассвет. Иди, — «Как быстро летит время»!

— Не хочу уходить.

— Встретимся на танцах? — «До танцев ещё целая неделя. Как я выдержу?»

— На танцах? Я не смогу не видеть тебя целую неделю. Давай завтра? Возле

леса.

— Вечером? Во сколько? — сердце радостно подпрыгнуло.

— В девять. Буду ждать. Не опаздывай.

— А если опоздаю?

— Буду ждать…

Мне было так хорошо просто находиться рядом. Сердце отворило двери отличному парню. Слава Богу, он не был подлецом, вором и убийцей. Толик был открытым и честным. Ещё не затихли звуки его шагов, а ожидание уже сжало меня в своих объятьях…

Мы бродили по прекрасному летнему лесу. Птицы пели, звезды сияли, но мои счастливые глаза светились ярче звезд. Он рассказывал о себе, а я внимательно слушала. Мне хотелось узнать все о дорогом человеке. Толик обожал джазовую музыку. Любимым инструментом был саксофон. Любимым исполнителем — Феликс Словачек. Он мог говорить о музыке часами. Я полюбила джаз, даже ни разу не слыша. Сколько километров мы проходили за ночь один Бог знает. Просто бродили, взявшись за руки. А с рассветом вновь расставались, ожидая новой встречи.

Мы перестали бывать на танцах, они нас больше не привлекали. Свет замкнулся на одном человеке. Я любила его так, как любят впервые, всем сердцем, без условий и рассуждений. С ним я поняла, что мир огромен и многогранен, наполнен множеством вещей, которых я не знала, не понимала, но полюбила, потому что любил он.

Толик не торопил меня с объятьями и поцелуями, а мне и так было хорошо. Однажды, гуляя по лесу, мы услышали ту песню, под которую танцевали в первый раз. Что-то со мной случилось. Я остановилась и поцеловала его. Сама. Это было ни с чем несравнимые ощущения! Мозг перестал работать. Тело жило своей собственной жизнью. В момент поцелуя волнение достигало таких высот, что весь мир прекращал существование. И мне это нравилось. Трогая по утрам опухшие губы, я уже не называла их сардельками и жаждала повторения снова и снова. Мы могли часами стоять, просто обнявшись. Тот, кто любил, поймет, что я чувствовала тогда. Горячие угли? Битое стекло? Ха! Ради него я готова была не на многое — практически на все.

Толик в то время закончил восемь классов. Поступать решил в культпросвет училище по классу саксофон. Когда он ездил сдавать экзамены я молилась о нем. Никогда ни за кого я не просила Господа. Только за маму, когда она три года была практически парализованной…

— Люблю тебя.

— И я тебя.

— Ты моя жизнь.

— А ты моя.

— Живу тобой.

— Дышу тобой.

Как мало слов, чтоб выразить чувства! Разве можно описать, что происходило внутри меня? Состояние эйфории не покидало воспаленный любовью мозг. Два месяца пролетели, как два дня. Пора было ехать домой. Меня ждал восьмой класс школы…

— Я не смогу без тебя.

— Целый год! Ты будешь писать?

— Каждый день. А ты?

— Буду думать о тебе каждую минуту.

— Люблю тебя.

— Люблю тебя.

— Целый год!!!

— Я уговорю маму, а она уговорит папу отпустить меня к тебе на Новогодние праздники! — озарила мысль.

— А это возможно?

— Родители доверяют нам. Я думаю, все получится.

— У меня тоже тебе подарок, — Толик вытащил из пакета пластинку! «Феликс Словачек. Саксофон» с памятной надписью на конверте, — Слушай и вспоминай…

А следующим утром междугородный автобус увозил меня все дальше и дальше от моей первой наивной всепоглощающей любви…

Глава четвертая

Возвращение в родной дом было радостным. Мы очень любили родителей и, несмотря на богатое событиями лето, конечно скучали. Виниловая пластинка прожигала в душе дорожки нетерпения одну за другой. Я держала её в руках, как тончайший хрупкий хрусталь. Дома был отличный проигрыватель. Дорога от этого удлинилась, как минимум раза в два. Мне ужасно хотелось услышать музыку, которая покорила сердце моего любимого. Глаза, не отрываясь, раз за разом, читали четыре строчки

Дорогой Наташеньке.

В память о лете.

1986 г.

Подпись.

Я все перечитывала и перечитывала. Переживала вновь и вновь ощущения прикосновения, чувствовала запах тела, разогретого жарким солнцем. «Я буду беречь тебя, как зеницу ока. Пока ты будешь со мной, мы будем вместе», — шептала кусочку винила и гладила пальцами дорогую подпись…

Первое, что сделала, поцеловав родителей — подбежала к проигрывателю и поставила иглу на диск. Была уверена — музыка будет хорошей. Но то, что услышала из динамиков, просто поразило меня. Звуки были столь прекрасны и волнующи, что затрагивали самые дальние струны моей влюбленной души.

Играл виртуоз. Мелодия порхала с ноты на ноту, создавая нечто такое, что недостаточно просто назвать хорошей музыкой. Молитва души. Саксофон не играл — он возносил песнь небу, в которой было все: любовь и страдание, отчаянье и надежда. Взывала мольба, его голос плакал и смеялся.

Эта музыка была так нова и волнующа, что я не смогла удержать чувств. Слезы брызнули из глаз. Убежала в свою спальню и бросилась на кровать. Родители изумленно смотрели в след.

— Доченька моя, ты влюбилась? — мамины руки ласково гладили вздрагивающие плечи. Я молчала. Все было и так понятно. Она ощущала наше настроение, видела когда её девочкам хорошо, а когда плохо. Положив голову на родные колени, обняла за талию самого-самого близкого человека, и как в детстве прижалась лбом к животу.

— Он тебе так сильно нравится?

Утвердительный кивок головой.

— Что ты в нем увидела? Какой он? — мама продолжала гладить меня по волосам. Комок в горле не давал говорить. Руки только крепче прижали лоб к животу.

— А он любит тебя?

Очень энергичные кивки.

— Хоть бы он не разбил тебе сердца.

— ОН очень, очень, очень хороший, — первые слова, после приезда домой.

— Дай Бог, моя девочка, дай Бог…

Проигрыватель одну за другой воспроизводил волшебные мелодии…

Начался учебный год. Я знала, что он в школе последний, твердо решила не идти в десятый класс. Профессию уже выбрала. Родители мечтали видеть меня врачом или учителем (престижнее работы в то время для женщины трудно было придумать). Отец и мать были строители и четко знали, как нелёгок тяжелый физический труд. Хотели для своей доченьки легшей доли. Врача я отмела сразу. Слишком больно смотреть на страдающих людей. А вот с детьми я ладила. Обожала этих вечно визжащих, кричащих и бегающих созданий. С четвёртого класса у меня были подопечные первоклашки. Мы дружили уже четыре года. Всегда любила возиться с ребятишками, они как цыплята за наседкой ходили следом. Наши встречи происходили каждый день. Иногда мои подопечные прибегали на переменках в слезах решить свои неразрешимые проблемы.

В то время была очень популярной ритмическая гимнастика. Прыгая дома под музыку, я в совершенстве изучила курс упражнений из книжки, которую достала мама на время. Однажды учитель физкультуры увидел мои выкрутасы (школьные подружки тоже хотели научиться) и предложил проводить занятия для всех желающих школьников младшего крыла. Желающих оказалось много и пришлось скакать с ними четыре раза в неделю. Мне это нравилось, чего греха таить. Мы с детьми находили общий язык. Каждое занятие было праздником. Решение созрело. Я хотела стать педагогом.

Разлука не была для меня так тяжела, как я предполагала. На чувства не влияли километры. Всё моё существование превратилось в ожидание. Огромное, как кокон, окружающее поле. А в его глубине — хрупкий аленький горящий цветок пылающего сердца. Птицы по дороге из школы всё так же прекрасно пели, осенние цвета радовали глаз. Я жалела, что этой красоты не видят дорогие глаза.

Лесов в наших краях было мало и все не близко. Зато прям за домом был огромный лиственный парк. Немалую часть его составляли алеющие золотой осенью клёны. Буйство красок восхищало своим разнообразием. Гуляя среди пестрой осенней листвы я перечитывала в сотый раз очередное долгожданное письмо. Мы писали много и часто, доверяя бумаге самое сокровенное. Каждый день я мчалась из школы к заветному ящику.

Толик уже был студент, и новая жизнь меняла его письмо от письма. Я улавливала между строк малейшие перемены во взглядах любимого. Он становился взрослым. Принимая день ото дня самостоятельные решения, юноша превращался в мужчину. Когда ящик был пуст, я знала — весточка просто задержалась в пути и терпеливо ждала следующего дня. Я любила его так же, как в момент первой встречи. Невозможно любить больше или меньше. Можно любить или не любить совсем. Это симпатия измеряется шкалой — у любви линейки не существует. Здесь все просто — либо да, либо нет. В моём случае сомневаться не приходилось. Любовь окутала с ног до головы.

Моменты взросления дорогого человека не изменили его отношения ко мне. Знала, он все так же любил, как и я. И так же, как я, ждал встречи.

Жизнь продолжалась и била ключом из прирожденной оптимистки. Занятая весь день школой, с малышней, занятиями аэробикой, я успевала сбегать на занятия оркестра — мы играли легкий джаз. Музыка из подаренной пластинки настолько впечатлила меня, что я заразила любовью к ней ребят, и мы не покладая рук пытались снять партитуру и выучить хоть что-то похожее. Но, ни на миг я не отпускала любимый образ из своих мыслей.

Приближался Новый Год. Этот праздник родители всегда проводили дома. Собирались весёлой компанией. Друзья приводили своих детей, и в другой комнате у нас было своё застолье и своё веселье. Откладывать непростую просьбу я больше не могла. Толик просил ответить, приеду ли я на праздники. Сестричка тоже хотела увидеть Ваню. В один из дней я решилась и подошла к маме.

— Мам. Тут такое дело, — я замялась.

— Доченька, ты хочешь поехать на Новогодние праздники в деревню?

— Как ты догадалась? — мама в который раз удивила меня.

— Папа уже заказал для вас билеты и позвонил бабушке. Это вам наш Новогодний подарок, — раскрыла объятия навстречу счастливой дочери.

— Мамочка! Спасибо, спасибо, спасибо.

— Одно условие. Ты хорошо закончишь учебный год. И вы поедите всего на неделю. Наде нужно сдавать сессию.

Сестра училась в технаре и её ждали экзамены.

Родители подарили нам необъяснимо дорогой подарок. Даже в самых смелых предположениях я не мечтала о таком. Думала, мне долго придется уговаривать строгого отца. Мама все сделала за меня.

До поездки оставалось двадцать семь дней. Они тянулись дольше, чем все остальные вместе взятые месяцы разлуки.

Наконец, этот миг настал, и мама с папой посадили нас в поезд. «Быстрей, быстрей» — стучали колёса. Каждый оборот приближал момент нашей встречи, съедая километры и сокращая расстояние. Радость не покидала душу. Я увижу его. Приближение свидания заставляло кровь бурлить в жилах…

Под размеренный стук, утомленная суетным днем, я, наконец, уснула.

Глава пятая

Зима. Темнело рано. Вечер был бесконечным. Стрелки часов остановились. Сестренки в радостном ожидании крутились у большого зеркала.

Всего семь, а я, уже одетая, час не отрываю взгляд от старого будильника. «До девяти еще два часа. Ещё два часа. Плюс дорога, минут тридцать. Ещё два с половиной часа и мы встретимся… А вдруг он не придёт на фильм, а только на дискотеку? Тогда ещё плюс два часа». Мозг складывал цифры, часы, минуты и эта глупая арифметика успокаивала нервы.

Мне нравились точные науки. Физика, алгебра, геометрия — любимые предметы. В них все было четко, понятно и разложено по полочкам. Физику обожала. Учеба всегда давалась мне легко. Достаточно было выслушать внимательно урок. Домашние задания выполнялись за полчаса. Когда мы перешли учиться в шестой класс, старшие ребята пугали нас: «Вот начнётся физика, узнаете, почем фунт лиха». Учитель был огромный строгий мужик с тяжелым взглядом. За всю учебу я ни единого раза не слышала, чтоб он повышал голос, но тишина на его уроках была мертвая. У кабинета ученики стояли у стеночки и усиленно пытались заучить наизусть хоть что-нибудь. На первые занятия страшного учителя я не попала. Была больна. На следующее пришла довольная. На уроке не была — учить не надо. Такая отговорка срабатывала всегда, без исключений. Все стоят, зубрят, а я ж была больна, значит, в безопасности, к доске не вызовут. Глупышка. Я испытала настоящий ужас, когда прозвучало мое имя.

— Я была больна. Не была на уроке, — мне реально стало страшно.

— Ты живешь на необитаемом острове? Давай. Потенциальная и кинетическая энергия и их взаимосвязь.

Что-то я читала про это, но даже эти малые крохи от страха выветрилось из головы.

— Давай начнем с того, что такое кинетическая энергия, — он видел, что обо всём этом я имела очень смутное представление. Наводящими вопросами буквально заставил вывести закон о превращении кинетической энергии в потенциальную. Он точно знал, что я книжку в глаза не видела, но не влепил двойку, а помог понять что физика — это наука про то, что нас окружает и заставил полюбить предмет. Тогда я получила первую пятёрку. Он оказался отличным мужиком. Очень добрым и ироничным. Не понимаю, почему его так боялись ученики? По дороге домой после очередной олимпиады он всегда покупал нам батон колбасы и буханку ароматного, с запеченной корочкой, настоящего житного хлеба. Запах детства…

Оторвать глаза от циферблата заставил стук в окно. «Кто это? Ваня? Рано ещё!»

— Наталка, до тебе прийшли, — крикнула тетка в приоткрытую дверь.

Я не могла заставить себя подняться. Не могла поверить в такое счастье. Боялась, что за дверью кто-то другой. Не ОН.

— Что сидишь? Тебя же ждут, — подтолкнула сестра.

Внутри сработала пружина. Две секунды — была за дверью. Знакомый силуэт маячил за калиткой. За спиной выросли крылья, я буквально подлетела к любимому.

— Я не мог выдержать больше ни минуты, — слова потонули в объятьях, — Девочка моя, как я соскучился! — шептал любимый, осыпая лицо поцелуями. Я говорить ничего не могла. Комок стоял в горле. Ни одного звука — задыхалась от счастья. Сердце стучало в ушах. Губы встретились. Слова иссякли…

В этом поцелуе было всё: радость встречи, огорчение от скорого расставания, тоска темными одинокими вечерами и главное — любовь. Его любовь ко мне, его девочке…

Мы обошли все дорогие сердцу места. Зима придала им особое очарование. Река замерзла и только в колодцы мощным потоком падала вода. Брызги сверкали в лунном свете яркими искрами. Зимний лес встретил сказочной тишиной и был неописуемо красив. Молодые ёлочки, осыпанные пушистым сияющим снегом, отражали звёзды, переливаясь алмазными бликами. Глубокий снег позволил нам поваляться и поиграть в снежки. Было очень хорошо. Я не могла налюбоваться дорогими чертами. Поцелуи согревали озябшие руки. Но куча теплой одежды разделяла нас, мешала прижаться покрепче. Зима вносит свои коррективы. Мы окончательно замёрзли.

— Пошли ко мне. В нижней хате никого нет. Хоть погреемся.

Теткин дом был разделён на две половины. В одной они жили, другая была для торжественных случаев. Стояли две кровати, застеленные покрывалами. Сверху, в четком порядке, одетые в накрахмаленные и выглаженные, любовно вышитые почти живыми цветами наволочки, возвышались подушки. Там же стоял длинный стол и две большие скамьи с обеих сторон. Сделаны они были из дерева, спинки украшены резьбой. Очень красиво.

Только мы устроились присев на кровать, дверь тихонько открылась. Лида с Димой неслышно проскользнули внутрь. Любимый положил мне палец на губы. Мы затаились. Ничего не заметив, в темноте они оккупировали вторую кровать. Я со всех сил сдерживала смех. Ещё через пару минут дверь вновь открылась и все повторилось. Целоваться влюблённые начали прям у порога. Этого уже выдержать ни я, ни Толик, не могли. Громкий ржач огласил комнату.

— Наташка! — Лидин заливистый перезвон присоединился к моему. Я смеялась так, что начались колики. Никак не могла остановиться. Свет озарил комнату.

— Тю, дурочки, — Надюшино обескураженное лицо вызвало новый приступ смеха. Суровая зима всех согнала в тёплый дом. Обнимаясь в темноте, до утра травили анекдоты…

— Завтра встретимся?

— Уже сегодня.

— Когда?

— Я зайду.

Знакомый стук прозвучал, как только стемнело. Двадцатиградусный мороз не располагал к прогулкам, холодно бродить по деревне. Остались дома. Девчонки испарились, оставив нас одних.

Страстные объятья и поцелуи вводили в транс. Мы никак не могли оторваться друг от друга. Длиной зимней ночи было мало.

— Ты меня любишь?

— Всей душою.

— Ты скучала?

— Ужасно.

Так продолжались до утра.

— Иди. Уже светает.

— Ну, еще пять минут.

Следующий день был Новый Год. Решили встретиться на танцах, повидать друзей, поздравить, потанцевать, а потом пойти к нам праздновать. Так и сделали. Повеселились от души. Компашка изъявила желание присоединиться. Никто не возражал, накрытый стол ломился от избытков.

Часов до четырех толпа гудела, а потом все разбрелись и мы остались, наконец-то, одни. Не нужно было слов. И без них все было понятно. Он любил меня, а я его. Этого было достаточно. Зацелованная допьяна, на рассвете я провожала любимого.

— Ты придёшь?

— А ты будешь ждать?

— Уже жду.

— Завтра мы увидимся в последний раз. Я должен уехать. Сессия.

— У Нади только через пять дней. Как мало мы были рядом!

— Но у нас ещё целая ночь впереди.

— Не будем грустить…

Ничего не изменилось. Огонь в моём сердце разгорался все ярче. И только предстоящая разлука отрезвляла одурманенную голову.

— Не будем грустить, — повторила, — Буду радоваться каждому мгновенью, проведённому рядом с ним.

Лежа в кровати мечтала ли я о белом платье? Или о пышной свадьбе? Или о том, что ждёт нас дальше? Хотела ли я провести всю жизнь рядом с ним? Мне даже в голову не приходили такие мысли. Я просто была счастлива, что он есть. Сознание того, что твой любимый всего в паре километров от тебя спокойно спит и видит сны, может даже о тебе, приносило в душу прилив нежности и умиления…

— Спи, милый, — прошептала. Верила — он услышит…

Трогая опухшие губы и улыбаясь темноте, я нырнула в объятья бога сна.

Глава шестая

Последнюю ночь мы провели в клятвах и поцелуях. Короткие мгновенья перед долгой разлукой промелькнули в один миг. Расставаясь утром, прощались на долгие полгода. А может даже дольше — мне предстояли выпускные и вступительные экзамены. Не было слез — я была счастлива, он любил меня. Что такое полгода для трепещущего сердца? Всего лишь маленькое препятствие. А барьеры я привыкла брать практически с пелёнок…

Никто не знал, какой огромный трусливый червь жил в детской душонке. Лет в пять друзья мальчишки напугали меня страшилкой про черную-черную руку. Она приползала ночью на своих пальцах, забиралась в кроватки и душила детей. Спастись можно было только под одеялом. Но надо лежать тихо и не дышать — а то она увидит. Маме и папе говорить нельзя, а то она и их задушит.

Рассказчики с круглыми глазами страшным голосом клялись, что видели её. Честно-причестно.

Пока в доме было светло, червячок слегка шевелился, но я знала — он там. Как только свет гас, и воцарялась тишина, он вырастал в огромного жирного питона и заполнял собой все — голову, сердце, руки, ноги. Ужас сковывал тело. Я реально видела огромную черную руку, шевелящую у моего лица скрюченными пальцами (велика детская фантазия!). Пришла меня задушить! Было так жутко, что я не могла даже заплакать. Укрывшись с головой одеялом, уговаривала себя, что это выдумки, сказки, просто страшилки. Но липкий страх становился все плотнее, сжимая кокон. Под одеялом вскоре лежал маленький круглый комочек — нити страха пеленали в позу эмбриона. Кошмар был так велик, что маленькое тельце практически не дышало. От него даже звенело в ушах. При солнечном свете страх уползал. Просыпаясь утром, клялась себе, что больше не буду бояться. Но всё повторялось снова и снова.

Не помню, сколько это продолжалось, но в одну из особенно темных ночей, в очередной раз переживая запредельный ужас, сильно захотела в туалет. Вариантов было два — или здесь, или пойти темной ночью в туалет. Я терпела долго. Утро всё не наступало. В маленьком сердце рождалась злость на себя. «Это мой дом и я не позволю какой-то черной руке заставить меня намочить кровать». Странно, но принятое решение придало сил. Когда я опустила ноги на пол — обалдела от своей смелости. Питон уменьшался на глазах. Сделала первые шаги по темной квартире. Ноги были пудовыми гирями (всё ещё было очень страшно). Каждый сделанный шаг добавлял уверенности.

Мама проснулась от того, что её младшая девочка хлопала в ладоши и громко смеялась сидя среди залитой ярким светом квартиры. Я чувствовала себя тогда так, как будто не осталось в мире того, чего я могу бояться. Победа над собственным страхом принесла столько жизнеутверждающей энергии, что я запомнила эту ночь навсегда. В моменты особого отчаянья говорила себе: «Ты в пять лет победила Черную руку! Ты можешь всё»…

Разлука не имела значения. Главное — он любил. Я не имела ни малейшего сомнения в этом. Он чувствовал то же, что и я. Любовь была во всём — взгляде, жесте, улыбке. Я физически ощущала исходящие от него волны. Его бережные робкие прикосновения снова и снова доказывали, что я любима. Он ещё был рядом, а я уже скучала.

Толик уехал. Мне нужно было пережить ещё двое суток. Мы уезжали в понедельник.

— Наташ, ну чего ты будешь сидеть одна? Пойдём. С ребятами попрощаешься. Они будут рады.

Сестрички таки уговорили меня пойти на прощанье на дискарь. Встреча с друзьями развеяла мрачное настроение. Я даже потанцевала несколько танцев. Возле новогодней ёлки стояли сиденья. Сидя в уголочке, смотрела на танцующие пары, вспоминая с улыбкой нашу первую встречу…

Рядом уселось тело, вырвав меня из приятных воспоминаний.

— Мне кажется, нам надо поговорить, — это был Сергей.

Я настолько старалась вычеркнуть все из памяти, что это практически удалось. Но он решил воскресить тяжелые воспоминания.

— Я уверена, что нам говорить не о чем, — Сергей был выпивший. От него разило самогоном.

Я ненавидела пьяных. А пьяниц — даже слова такого нет. Всё, наверное, началось, когда я впервые увидела маму плачущей.

Был прекрасный летний день. Родители и их кумовья договорились повести нас, детей, купаться на ставок. Реки в нашем регионе по близости не было. Такие походы были не редки и всегда сопровождались радостными событиями. Мы ждали каждого пикника. Веселились, как могут веселиться только дети. Солнце, вода, смеющаяся мама, радостный папа, вкуснятины на столе — сколь мало ребёнку надо для счастья! Взрослые пили вино. Несколько раз я увидела, как мама необычным строгим взглядом смотрела на папу. Уж не знаю, что там у них произошло, но поздним вечером я слышала, как родная женщина тихо плакала в ванной. Маленький детский мозг твёрдо понял — она плачет потому, что папа пьян. Сердечко отчаянно любило отца и поэтому возненавидело вино. Папа не был пьяницей. Выпивал иногда, по праздникам, но никогда не упивался, был бодр и весел.

Сидеть рядом с пьяным Сергеем, выясняя отношения, не было никакого желания. Я встала и пошла в круг танцующих. Ещё через полчаса он был в полном атасе.

Конец ознакомительного фрагмента.