Идеальный донор. Дворец

Наталья Бутырская, 2022

Несчётные века со времен катастрофы человеческий род отчаянно борется за жизнь. Сбиваясь в племена и кланы, постигая мир и образуя народы, рознясь по языкам и верованиям, созидая империи и разоряя иноплеменников, люди стремятся к одному и тому же – к безопасности и власти, богатству и роскоши. Сердцем и домом для этих даров Небес в империи Коронованного Журавля стоит Императорский Дворец – яркий и величественный, сияющий и совершенно неприступный для любого неприятеля. Столетиями его стены служат символом непогрешимости и власти Императорской династии, дарованных самими Небесами. Лишь одного Небеса не могли простить и стерпеть – предательства людей, живущих под ними. Укрывший смертельную правду о семихвостой лисице Сын Неба падёт в неравной битве. Руками верных соратников новый властитель безжалостно встряхнёт затихшую в смертельном ужасе полуживую Империю, разбрасывая приросших паразитов и возвращая людям надежду и смысл.

Глава 2

За дверью послышались поспешные шаги. Тишина. Слуга распахнул створку, и в комнату умственного отдохновения ворвалась Цянь Джи. Взгляды всех присутствующих обратились к ней и с легким разочарованием снова разбежались по сторонам.

Император еще не пришел.

Строгая и холодная Мэй постукивала по ладони поясной подвеской, в которой мягко светился голубоватый кристалл на двести Ки. Цянь Ян сидел на скамье, вытянув ноги и чему-то улыбаясь. Ци Юминг, дворцовый начертатель и экспериментатор, сощурив глаза, рассматривала невидимые узоры на стенах, скорее всего, думала, нельзя ли добавить что-то еще для большой надежности. Ее работа порой выглядела как таскание воды в решете. Стоило императору случайно коснуться массивов, как они расползались и таяли. Великий муж ведающий Ки, тоже один из учеников Син Шидай, одно время даже отказывался выдавать Ки дворцовым начертателям, мол, зачем бездарно переводить энергию? Лучше потратить ее на постройку еще одного караванного перехода.

Ши Хэй тоже был здесь. На этот раз он благоразумно устроился за низеньким столиком, на котором в выверенном порядке уложил свитки. Сегодня он намеревался поразить Сына Неба своим литературным и историческим талантом.

Негромко стукнула дверка в дальнем конце комнаты. Прошелестели юбки. Еле слышный шепот. Снова пожаловала императрица с наперсницами, чтобы послушать речи мастера предшествующих знаний.

И только император где-то разгуливал. Опять, наверное, во дворце Орхидей застрял, у своей наложницы Чунтао, весенний персик. Ароматная — это предыдущая любимица, нынче глубоко беременная.

Императорский гарем недолго состоял из пяти наложниц. Спустя пару месяцев Ли Ху позвал к себе Цянь Джи и, смущаясь, сказал, что надо бы добавить девушек. Хотя бы еще пять, а лучше десять, так как эти все переутомились и захворали, а императрица и вовсе затяжелела.

Тедань всегда был любвеобилен. Еще в Академии на практиках он всегда умудрялся найти себе подружку, и неважно, была то простая крестьянка с немытыми пятками или городская куртизанка, умеющая исполнять пять танцев и сочинять семисловные стихи. При этом его притязания никогда не распространялись на девушек Академии. Уко не понимала, как это он так умел, но за годы совместного обучения она ни разу не видела в его глазах похоти или желания. Он искренне восхищался знаниями учениц, мог похвалить прическу и тут же отметить удачное сочинение.

Во дворце император нарушал все предписанные гаремные правила. Он отказывался ждать, пока выбранную наложницу разденут, отмоют в ароматных водах, умастят ее тело маслами, наложат правильный грим, завернут в тончайшие покрывала и отнесут к нему в покои. Нет, он сам, когда вздумается, приходил в комнату девушки, развлекался там, угощался и в тех же одеждах убегал на встречи с министрами. Бедные наложницы вынуждены каждый день и каждую минуту быть в полной готовности, чистыми, украшенными и увешанными драгоценностями. Неудивительно, что они так быстро утомились и захворали.

Императрице пришлось не легче. Тедань почему-то высмеял традиционное представление о том, что особе высокого происхождения легче забеременеть, и потому ложиться с императрицей можно не чаще раза в месяц.

— Может, оно и так, — говорил он. — Но я-то низкого происхождения, а значит, должен трудиться над продолжением рода как истинный крестьянин: каждый день без передыху вспахивать поле, пока оно не заколосится.

К счастью, императрица понесла быстро, и царственный супруг перешел на другие поля.

Традиционно все женщины во дворце считались собственностью императора, но Тедань ни разу не оскорбил ни одну ученицу Академии даже намеком. Он обращался с ними так же уважительно, как и с мужчинами-министрами, потому дворцовые слуги и чиновники не осмеливались возражать против вовлечения женщин в политические дела.

Уко встряхнула головой, но ни одна прядка не выбилась из высокой накрепко уложенной прически.

Забавно сложилось все же. Парни-выпускники Академии разлетелись по всей стране. Кто-то стал наместником императора в отдаленном городе, кто-то проверял учебные заведения и выстраивал новые программы, кто-то отыскивал в армии толковых ребят и натаскивал их на боевую магию. А девушек не воспринимали в провинциях иначе, чем годный вариант для женитьбы. Все же соученицы самого императора! Почти что родственные связи с правящей семьей! И после нескольких неудачных случаев, когда Уко лично пришлось прилететь и вбить плетью почтительность в желающих породниться с императором, все девушки осели в столице.

Большинство занимались Академией и новыми учениками. Цянь Джи знала, что отсев в первые годы из-за неуважительного отношения к учителям составлял чуть ли не пятьдесят процентов. Но вот Мэй стала главой министерства магических изысканий, и после сражения с семихвостой никто не осмеливался оспорить ее назначение. Ци Юминг отвечала за начертательную защиту дворца. А сама Уко вроде как числилась личным охранником императорской особы, но Тедань часто давал ей задания, далеко выходящие за рамки ее полномочий. Взять тот же набор в гарем!

Прежде подобными делами занималось целое церемониальное ведомство, то бишь десятки и сотни евнухов, через чьи руки проходили несметные деньги. Тут были и взятки летунами и поместьями, и изрядная часть казны, которая тратилась на наряды и украшения дворцов наложниц, и подкупы со стороны самих наложниц ради подсовывания таблички с ее именем императору.

После выкидывания евнухов и роспуска почти всех церемониальных ведомств Цянь Джи предотвратила десятки покушений на Теданя. Во дворце остались слуги, некоторые евнухи, охранники, и не все они оказались преданы новому императору. Были попытки отравить еду, подослать в спальню ядовитых животных, во дворец проникали наемные убийцы-маги и не маги, однажды даже пропитали ядом любимый хлопковый халат императора. Может, именно тогда Уко перестала доверять тем, кто не прошел Академию Син Шидай?

Если бы не муж, Уко бы не сумела пережить первые года правления Ли Ху. И в благодарность она подобрала для Цянь Яна вторую жену, мягкую, добрую, послушную. Впрочем, ей самой понравилось после бесконечно длинной службы во дворце возвращаться домой, где вместо бестолковой прислуги ее встречала Нуо с ласковой улыбкой и ароматной чашкой чая. А уж когда Нуо родила очаровательную пухлощекую девочку, Уко обрадовалась не меньше мужа и засыпала ее подарками.

Спустя несколько месяцев вторая жена возомнила себя первой, мол, ребенок родился у нее, а значит, ей и командовать в доме. Глупая Нуо даже не задумалась над тем, что Уко не просто так стала личным стражем императора. Хватило одного удара плетью, чтобы напомнить второй жене ее место.

В комнату умственного отдохновения вошел император Ли Ху в тяжелом парчовом халате, расшитом танцующими журавлями, длинные рукава почти касались пола, позвякивали бусины на тунтянь-гуань. Серьезный, с насупленными бровями и гордо выступающим носом, он выглядел как истинный правитель, который с утра до ночи думает лишь о благе народа. Лишь еле заметный цветочный запах выдавал, что император пришел не со встречи с министрами, а от наложницы.

— Так, мастер предшествующих знаний уже здесь! — выпалил Тедань. — Отлично! Надеюсь, сегодня ты сумеешь поведать нам побольше! И где мой халат?

Цянь Джи бросила быстрый взгляд на Мэй и успела заметить, как та закатила глаза.

Министр магических изысканий родилась в знатной семье, и с каждым годом она придавала церемониям и правилам все большее значение. Сейчас даже представить было сложно, что некогда она делила крышу с двумя мужчинами-простолюдинами.

Влетели слуги, вмиг переоблачили императора в потрепанный хлопковый халат, затем впорхнули служанки и расставили чашки с блюдцами.

Ши Хей не стал дожидаться разрешения заговорить, развернул правый свиток и начал читать.

«На восьмой год под девизом правления „Справедливая Добродетель“ случилось сразу два значимых события, каждому из них суждено было сотрясти страну Коронованного Журавля до основания. Уж не сами ли Небеса намекали нам, жалким смертным, о грядущих изменениях? Но ни один астролог не смог предсказать их, ни один ученый.

Первое из событий — это весть, принесенная одним из дальних патрулей с окраин Киньяна. Весть о появлении семихвостой лисы…»

Мэй удивленно приподняла бровь и уточнила:

— О лисе узнали на восьмой год «Справедливой Добродетели»?

— Так и было, уважаемая госпожа Ван, — склонил голову Ши Хэй.

— На восьмой год… — она быстро посчитала в уме, — значит, за семь лет до ее прихода. Так почему же…

— А вот об этом нам и поведает мастер Ши, — мягко оборвал ее Тедань.

Ши Хэй продолжил:

«Весть о появлении семихвостой лисы долетела до императора Чжи Гун-ди за два дня, но помимо патрульных о лисе узнали и другие люди: генерал-командующий Северной армией и несколько его подчиненных, глава охраны дворца и его подчиненные, три-четыре евнуха. А после император созвал трех министров и сообщил им о грядущей катастрофе. И они в один голос заявили, что важнее всего не допустить паники в стране, а потому нужно скрыть сведения о лисе.

Патруль расформировали в тот же день, обычных воинов перекинули в отдаленные военные части, командира в уличной драке убил подвыпивший гончар.

Я, Ши Хэй, не нашел доказательств преднамеренного убийства, по документам следователя все выглядит гладко: есть свидетели, есть чистосердечное признание гончара, есть труп с ножом в груди. Но, на мой взгляд, есть и несостыковки. Например, необученный человек не сможет с нужной силой воткнуть нож между ребер так, чтобы попасть в сердце. Ладно бы это был мясник, но гончар? К тому же командир патруля по слухам был очень опытным воином, всегда был наготове, десять лет службы в лесах приучили его к осторожности.

Еще одно. Обычно после тяжелого преступления наказывают не только убийцу, но и главу квартала, чиновника, который отвечает за этот район, главу гильдии, да и семье преступника приходится нелегко: родителей порицают, детей могут отнять, а жену сослать. Здесь же, несмотря на смерть государственного человека, никто не пострадал. Соседи гончара не озлобились на его семью, напротив, поддерживали его родителей, помогали детям».

— Ты провел целое расследование ради такой мелочи? — спросила Цянь Джи.

— Жизнь двух людей — это не мелочь, — возразил Ши Хэй.

— Приход семихвостой грозил гибелью тысячам, а ты ковырялся в столь незначительном деле…

— Уко, не мешай. Я вот не слышал о патруле. Кун Веймин рассказал лишь о том, что император скрывал весть о лисе, — вмешался Тедань.

Он слушал с нескрываемым любопытством, забыв про остывающий чай.

«Я также проследил за судьбами остальных патрульных. Все они погибли в течение месяца, все смерти на вид случайны. Но два воина сумели скрыться. Некий старик Хи сумел прибиться к торговому каравану и ушел из Киньяна в южные земли. Там он поселился в небольшой деревеньке, через два года стал старостой и приказал запасать как можно больше зерна. Когда нападение лисы отбили, он с большой выгодой продал зерно продуктовым караванам вашего императорского величества.

Второй патрульный, из семьи Пэн, вовсе пропал. Я обнаружил его след лишь недавно, через его старшего брата, и это заставило меня взглянуть на ход истории иначе. Сам Пэн Вей погиб во время отражения волны животных, но его брат Пэн Ли выжил и рассказал мне, что именно Пэн Вей сообщил генералу восставшей армии Чжен Зеншену о приходе лисы. Возможно, генерал Чжен, зная о семихвостой, разозлился на бездействие императора Чжи Гун-ди и поэтому переметнулся на сторону Кун Веймина».

— Неа, — заявила Цянь Джи. — Генерал Чжен еще до того примкнул к Кун Веймину, иначе зачем бы ему отправлять своего сына в Академию Син Шидай учителем? А Командующий появился в Академии раньше, чем был тот патруль. Ну или одновременно.

Ши Хэй покраснел от стыда и гнева. Он не раз и не два просил аудиенции у выпускников Син Шидай, чтобы обсудить с ними события прошлого, но те отказывались. И к Цянь Джи он тоже приходил, даже наведывался к ней домой, но она всегда была занята. А теперь она унижала его перед лицом императора. Какой позор! Говорила же мать, что не стоит браться за столь недавнюю историю: «Нельзя писать книги о том, что люди видели сами. Многие будут хулить твои записи, потому что запомнили совсем другое».

— Но версия мастера также неплоха, — вступился за него Цянь Ян.

Вот кто славный человек! Он единственный вежливо объяснил свой отказ в помощи Ши Хэю.

«Несмотря на все предпринятые меры, слухи потихоньку поползли по Киньяну, и расходились они не снизу, а сверху, из дворца. Впрочем, сложно было бы скрыть действия императора. Он объявил о создании новой армии и назначил ее командующим третьего принца — Лан Яна. Лан Ян не был сведущ в военном деле, зато бесконечно предан императору. А еще он умело вставлял в речь фразы из классических трудов по ведению войн и потому казался опытным военачальником. Чтобы возместить затраты на пятую армию, император Чжи Гун-ди подписал указ о новом налоге, военном».

Ши Хэй поднял голову от свитка и добавил:

— У меня есть копии указов о налоге и об армии. Если будет на то воля Сына Неба, я зачитаю их.

— Не нужно! — отмахнулся Тедань. — Мэй, помнишь, как Кун Веймин целый месяц долдонил нам про эти указы? Я думал, помру со скуки.

Глава министерства магических изысканий кивнула. Она помнила. И еще помнила, что изучать эти указы они начали спустя полтора года после их обнародования. Уже после исчезновения Шена.

«Но не новый налог и не создание пятой армии обеспокоили знать. Император Чжи Гун-ди славился своей мудростью, спокойствием и миролюбием. Всем известно, что попытка вторжения в страну Божественной Черепахи была предпринята из-за второго принца, который поплатился за неудачу тем, что лишился титула наследника престола. Более того, император Чжи Гун-ди, узнав о военных потерях, сказал, что второй принц никогда не взойдет на трон, даже если вдруг умрут все дети Гун-ди. Но и тогда второй принц не был выслан из дворца.

Но самая известная черта характера императора Чжи Гун-ди — чадолюбие».

— Чадолюбие? — подозрительно сощурилась Цянь Джи. Пожив на улице, она узнала несколько значений этого слова.

— Да, — кивнул Ши Хэй. — Он очень любил своих детей, каждый день находил время, чтобы поиграть с малышами или поговорить со старшими. Это редкое качество для императора.

Тедань потер подбородок.

Кун Веймин много рассуждал о Гун-ди как о политике, осуждал его слабости, не раз говорил, что прежний император назначал на важные места не достойных и умных чиновников, а своих бестолковых сыновей. В том числе глава Академии упоминал, что вторжение в страну Божественной Черепахи, которое не было нужно ни нам, ни им, провалилось из-за второго принца, который показал себя бездарным военачальником. Но Тедань впервые слышал о том, что вторжение и началось из-за второго принца. А еще он никогда не задумывался о Гун-ди не как об императоре, а как о человеке.

Сам Тедань не уделял своим детям особого внимания. Он приставил к ним учителей, выпускников Син Шидай, сыновей иногда брал в поездки по стране, а еще твердо решил, что его дети по достижении шестнадцати лет вместе с учениками Академии побывают на всех практиках. Им будет полезно познакомиться не только с дворцовой жизнью, но и жизнью обычных людей.

Порой, когда Тедань вспоминал о детях, он врывался в их покои, сердился, если те занимались какой-то ерундой, задавал несколько вопросов и уходил. Может, поэтому дети боялись его?

«Император Гун-ди старался исполнять желания своих детей, давал им высокие должности и не торопился выдавать дочерей замуж, хотя возраст их к этому времени был уже подходящий. Даже жены императора просили позаботиться о дочерях и поспешить с браком, ведь если продержать принцессу в девичестве слишком долго, потом заключить удачный союз будет сложнее: пройдет возраст для деторождения. Но Гун-ди не спешил. Возраст старших дочерей уже перевалил за второй десяток, а они еще не были обручены.

Потому известие о внезапном обручении сразу двух принцесс прогремело на всю страну. Даже новый налог не обсуждался так широко. Старшую, красавицу Лиулань, выдали замуж за наследного принца из страны Красноголового Феникса, самой дальней в бывшей империи Семи Священных животных. Люди болтали разное, мол, и что Лиулань опозорилась, заведя интрижку с одним из министров, и что она пригрозила повязать на шее шелковый платок^[1], если отец ее срочно не выдаст замуж, и что принц Красноголового Феникса влюбился в ее портрет без памяти и сказал, что если Гун-ди не отдаст дочь ему в жены, то он нападет и заберет ее силой.

Но были и те, кто сумели понять истинные намерения Гун-ди. Зная его характер, они догадались, что император хочет уберечь дочерей от какой-то угрозы, да еще и сбор пятой армии… И знатные рода зачастили во дворец и в дома министров, чтобы узнать подоплеку»

Ши Хэй замолчал, сворачивая первый свиток и разворачивая второй.

— Так это ты рассказал про первое событие того года. А второе? — вдруг спросил император Ли Ху.

— А второе — открытие Академии Син Шидай. Я как раз хотел перейти к этому.

— Давай-давай, — поерзал на месте Тедань. — Интересно, что ты накопал.

«Всего за пять лет на окраине Киньяна на средства Кун Веймина построили Академию Син Шидай, которая захватила огромное пространство. Кто тогда знал, что амбиции ее создателя распространяются гораздо шире?

Своеволие господина Кун проявилось в первый же день после открытия Академии. Он принимал людей только младше двадцати лет, и многие чиновники, даже имея на руках рекомендацию императора, вынуждены были вернуться домой ни с чем. Он принимал всех подряд, не спрашивая ни имени, ни звания, ни чина отца. В ворота Академии прошли и молодые люди с богатой родословной из самых знатных семей, и нищие, которые не знали имени отца, и крестьяне, не умеющие ни читать, ни писать. Даже преступники, и те смогли проникнуть внутрь.

Незадолго до этого столица была взбудоражена новостью о том, что двое молодых людей пробрались в дом чиновника третьего высшего ранга, опозорили его юную дочь и пытались убить самого господина. На поиски преступников были подняты все силы Киньяна. Сам чиновник, чьего имени я не упоминаю лишь из сочувствия к его дочери, потратил немало средств на создание и распространение магических рисунков с их внешностью, но их никак не могли найти. И заметили их лишь возле Академии Син Шидай».

Ши Хэй в очередной раз отвлекся от свитка и, лукаво улыбнувшись, сказал:

— С большим трудом я нашел один из этих рисунков и сохранил из-за сходства с неким господином. Я подумал, что он может позабавить повелителя десяти тысяч лет, и принес его сюда.

Император Ли Ху подскочил на месте и потянулся к мастеру предшествующих знаний:

— Давай его сюда! — Обернулся к Ван Мэй. — Неужто это Шен? Вот здорово, если это он!

Мэй вежливо улыбнулась и тут же прикрыла лицо рукавом, пряча внезапно выступившие слезы. Уже десять лет прошло, но легче почему-то не стало.

Толстячок вынул из рукава аккуратно свернутый лист плотной белоснежной бумаги и почтительно вложил его в ладонь императора.

Тедань развернул его, на мгновение замер, а потом расхохотался во весь голос, зычно и смачно, как во всем дворце делал только он.

— Глянь! Мэй, глянь, каков! Неужто я был таким когда-то? Это ж уже сколько лет прошло-то?

Ван Мэй посмотрела и невольно рассмеялась, тихо и беззвучно. На листке предстал перед ней Тедань, каким она увидела его в день знакомства. Тощий, скуластый, с огромным носом на костистом лице и нелепыми синими волосами, широкая рубаха с распахнутым воротом, из которого торчал острый кадык и ключицы. Ни капли благородства и ни капли стеснения. Словно он не выходец из далекой деревни, который должен кланяться и пресмыкаться перед каждым, на ком есть хоть клочок шелка. Словно он и впрямь был обласкан Небесами. Словно он уже тогда знал, что взойдет на трон императора.

— Знаешь что? Хочу портрет вот с этого рисунка. Чтобы красками по шелку! Чтобы каждую черточку прорисовали! И пусть этот портрет отнесут в комнаты императрицы. Она должна увидеть, каким я был тогда! А то я и веду себя несерьезно, и хожу несолидно, и любимый халат недостаточно парчовый, и голос недостаточно властный…

Уко поморщилась. Дура она, что ли? Императрица эта? Лучше Теданя на престоле смотрелся бы разве что сам Кун Веймин. Император Ли Ху крепко держит в кулаке всю страну, знает в подробностях все аспекты жизни в городах и деревнях: от торговли до шелководства. Ни одна гильдия не смеет ему перечить, в том числе и зазнавшиеся прежде начертатели. Постепенно вводятся новые законы, выстраивается иерархия власти, каждый год из Академии выходят и занимают достойные места чиновники, обученные по завету Кун Веймина. Их так и называли в народе — кун-саны. И Уко была в восторге, когда случайно услышала на улице разговор двух случайных людей. Один говорил второму, что по спорному вопросу нужно пойти не к тому чиновнику, который отвечает за этот район, а к кун-сану, потому что чиновник потребует взятку и ничего не сделает, а кун-сан разберется и денег не возьмет. Это же кун-сан!

И после этого императрица смеет говорить, что Ли Ху недостаточно хорош как правитель? Видимо, она считает, что император должен сидеть на троне как кукла, завернутый в десять слоев парчи и золота, а вокруг все бьют ему поклоны. Вот уж какие глупости! Хорошо, хоть она из другой страны, и во дворце не сновали ее родственники. Некоторые наложницы пробовали во время ночных утех нашептывать Теданю советы по управлению страной, сватали ему своих отцов, братьев, дядьев на разные должности, жаловались на грубость Цянь Джи и Ван Мэй, намекали на знаки внимания со стороны Цянь Яна и других ребят из Академии.

Тедань потом со смехом пересказывал Цянь Яну, а тот — вечером Уко:

— Я ее обратно на спину переворачиваю и спрашиваю, где ж она так ловко научилась управлять страной? Неужто наложниц нынче как-то иначе готовят? Неужто их теперь не музыке и танцам учат, а читают им труды по экономике и политике? Может, мне в гареме министров набирать? Или она думает, что Академия Син Шидай, откуда вышел ее император и господин, недостаточно хорошо обучает чиновников? Одна в слезы ударилась, вторая надулась, третья начала объяснять, что никакое обучение не сделает простолюдина таким же умным, как благородного господина, у которого знания и магия — в крови. Она не сразу сообразила, что я — как раз тот самый простолюдин, простолюдинее некуда, а как до нее дошло, что она ляпнула, кинулась просить прощения и целовать ноги. Нет, гаремные женщины глупы, как курицы, хоть и красивы.

Если бы Цянь Ян хоть раз бы упрекнул Уко в том, что она недостаточно родовита, красива, да еще не может родить, она бы в тот же день ушла из его дома. После того, как избила бы его до полусмерти. Хотя нынешнего Цянь Яна не так просто побить, как в Академии. Он усердно тренировался все эти годы, научился применять магию в бою, а еще на нем доспехи с защитными массивами на груди и спине. Да и жалко такого красавца бить… Несмотря на солидный уже возраст, на Яна до сих пор засматриваются дочери из знатных семей и жалеют его из-за того, что у него такая грубая и некрасивая жена. Дурочки!

— Нет, — сказал вдруг Тедань. — Не надо больше про открытие Академии. Переходи лучше к тому времени, когда весть о семихвостой распространилась по Киньяну.

Ши Хэй с поклоном ответил:

— Прошу прощения, ваше императорское величество, я не прихватил с собой эти свитки.

— Значит, в следующий раз! О, и Мэйху надо будет позвать. Там про него должна быть пара слов.

Мастер предшествующих знаний собрал свитки и, пятясь, покинул комнату умственного отдохновения. А Тедань всё любовался своим портретом семнадцатилетней давности.

Примечания

1

Повязать шелковый платок — эвфемизм для «удавиться». Придуман автором (не китайское выражение).