Луна в Близнецах

Наталья Бобровникова

Основная тема книги – реинкарнация. Одни и те же души перевоплощаются в разных эпохах и пространствах. Переплетение их путей рисует сложные узоры судеб, на перекрёстках которых высвечиваются кармические узлы. Через весь сюжет красной нитью проходит тема любви во всех её проявлениях. Наивысшая точка – служение истине. Идея книги: единственный смысл нашего рождения и пребывания здесь на Земле в том, чтобы научиться любить.

5. Скитания

Прошёл год с тех пор, как Один стал полноправным членом в обители восьми монахов. Здесь не было особого проявления чувств, существовал определённый распорядок дня и порядок в отношениях. Юноша часто задавал себе вопрос: «Где любовь, счастье, доверие друг к другу? Чем они заменяют всё это? Творением? Но разве можно эти богатства заменить творением?» В общих медитациях молодому волхву не удавалось создать то, что лепили монахи. Да он и не задумывался над тем, кто именно из них на это способен. В группе у новенького была своя задача, поддерживать общее энергетическое поле, стричь кусты, подметать дорожки, сажать деревья и цветы, не сходя с места. Это искусство юноша освоил не сразу, но со временем ему понравилось то, чем он занимался. Мысль покинуть сию обитель не ушла, но боясь быть открытым, он спрятал её глубоко внутри. Эта мысль терзала его, будила по ночам, заставляла просить родных богов о помощи. В одной из общих медитаций Один неожиданно обнаружил вокруг огромной территории, где находилось это странное обиталище, новое поле. Причём внутренним взором он его не видел, поле проявляло себя иначе. По форме оно напоминало высокий тонкий купол вокруг всего того, что было доступно человеческому взору. Всё сотворённое монахами благополучно помещалось внутри этого сферического покрывала. Интуитивно юноша понимал, что отсюда должен быть какой-то выход, потому стал внимательно исследовать свою новую находку, простирая внимание всё дальше и дальше по окрестным территориям. По злой иронии судьбы, это место на куполе он обнаружил за изгородью, в нескольких метрах от входа. Это было прозрачное тонкое сплетение из серебряных нитей, напоминающее скрученную в жгут материнскую пуповину, уходящую вверх. Главной задачей было точно спроецировать эту точку пространства на землю. Когда расчёты были готовы, волхв дождался ночи и погрузился в глубокую медитацию. Используя полученный у монахов опыт и знания, которые передал ему Белая борода, Один принялся осторожно распутывать серебряный жгут. Камень пылал в его ладонях, потрескивая подобно раскалённому металлу, он обжигал кожу, словно стремился вырваться из рук. «Спокойно, Юпитер, спокойно», — уговаривал юноша свой талисман. Из этого состояния Одина вывел внезапный громкий щелчок. Мгновенно открыв глаза, парень разомкнул ладони. Его взору открылась удивительная картина. Камень ожил, превратившись в огромного чёрного блестящего скорпиона. Представителей этого вида молодой волхв изредка встречал на озерах со странными существами, которых лепили монахи в своих медитациях. Насекомое, извиваясь в мучительной агонии, пытаясь выскользнуть из приоткрытых ладоней. Обожжённая кожа рук стала пунцовой, затем покрылась белыми прозрачными пузырьками. Превозмогая боль и жар во всём теле, юноша изо всех сил сжал ладони, вновь раздался щелчок, и всё его тело пронзила резкая острая боль. Не в силах более терпеть, волхв разжал ладони и, встряхнув руками, отпустил насекомое. Возле своих ног он увидел всё тот же камень, но цвет его был другим — серым и одновременно огненно-красным, напоминающим горящие угли. Юноша опасливо прикоснулся к своему сокровищу, и было оно уже не таким горячим, как то, что только что держал он в своих руках. Опустив талисман в бархатный чёрный чехол, юноша спрятал его у себя на груди и пошёл прочь от злополучной обители. Уверенность в том, что на этот раз всё получилось, не покидала волхва. И действительно, с тех пор он больше никогда не видел этих мест. Пройдя около ста метров, юноша оглянулся. Всё, бывшее недавно его домом, улетучилось, как обманувший путника в пустыне мираж. Один бросился бежать. «Что, если они заметили? Тогда от погони мне не уйти». Но здесь действительно никто никого не держал. В сознании промелькнуло когда-то сказанное учителем: «У тебя будет этот выбор». Юноша остановился, прислушиваясь к своему дыханию. Дыхание отзывалось во всём теле: в висках, ладонях, коленях, стопах. Парень осмотрелся вокруг, обычный лиственный лес ответил ему шелестом зелёных, трепещущих на ветру листьев. Маленькая сойка, пискнув, поднялась из травы и опустилась невысоко от земли, устроившись на ветке раскидистой белоствольной берёзы. Один закрыл глаза, успокоился, подумал о своём родном доме. Через мгновение он увидел внутренним зрением наполовину сожжённый частокол, разорённые полуразрушенные обгоревшие избы. Берег реки опустел — ни одного родного паруса. На месте их с Лесьяром избушки торчал деревянный кол с насаженной на остриё человеческой головой. Не в силах созерцать эту картину, юноша стремительно встал на ноги и, отыскав глазами солнце, пошёл на восток.

* * *

На пути он встречал немало селений. Были среди них и обители славян. Привечали гостя по-разному. Случались дни, когда ворота чужих изгородей оставались наглухо запертыми, но бывало, что ему не отказывали в еде и питье, давали кров, предлагали освоить свои ремёсла. Дольше, чем на два-три месяца, юноша не оставался. Главным препятствием был вовсе не язык, ведь монахи научили его понимать любую речь. Но отказ от пищи и воды для приютивших у себя гостя был им более чем непонятен. Не однажды, опасаясь обидеть хозяев, парень позволял себе сухую лепёшку и чарку вина, но после таких возлияний камень на груди становился совсем холодным, а медитации не давались. После двухнедельного голода и поклонов солнцу на восходе прежние способности восстанавливались. Юноша понимал, что никогда уже не будет прежним. Часто волхв ловил на себе строгие беспокойные взгляды своих благодетелей. Объяснить происходящее было не в его силах, а остаться не хватало духу. Не было сил расстаться с возможностью нескончаемой жизни в молодом крепком теле, способностью видеть через пространство и время. Расстаться с камнем и всем тем, что с ним связано, было уже не в его власти. Не было приюта для него нигде. «Такое уж благословение? — всё чаще задавал себе волхв один и тот же вопрос. — Проклятие скорее».

На исходе лета юноша подошёл к ещё одной обители славян. Ворота открылись перед ним тотчас. Всё здесь было, как в его родном селении. Один услышал родную речь, и в груди сладко заныло. Нет, это не род Светловых, но всё остальное удивительно походило на его прежнюю жизнь. Один уже потерял всякую надежду увидеть знакомое ему, родное житьё. Славяне в ту пору жили разрозненно. На разных территориях можно было встретить древлян, полян, северян, вятичей, родимичей и ещё много-много других племён. Все они были белокожими, светловолосыми, с голубыми и серыми глазами, почитали творца единого — Великого Ра-М-Ха, обращались к одним и тем же богам. У разных племён могли отличаться язык, уклад, одежда, но суть их была одна. Жили славяне между собой мирно, торговали друг с другом, помогали друг другу искренне, по-соседски и по-доброму.

Юноша поселился в семье Ратко-кузнеца. Ратко с Мирославой воспитывали шестерых детей, четверо мальчиков и две девочки. Все дети светловолосы, с серыми глазами, и только старшая дочь отличалась от своих братьев и сестры. У Агни были светло-зелёные глаза цвета морских волн и огненно-рыжие блестящие волосы. «В кого она такая, — дивились родители, разводя руками, — в нашей семье отродясь не было таких волос». Когда ребёнок родился, Мирославе сразу бросились в глаза медная пушистая шевелюра и спокойный взрослый взгляд из-под рыжих ресниц. Женщина ахнула, всплеснула руками. Девочку назвали Агни. Цвет глаз ребёнка с возрастом изменился, а вот кожа так и осталась на тон белее, чем у отца с матерью. Девочка росла слабой и замкнутой, первая за столом куска не возьмёт, ждала, пока все есть не станут. Часто молча стояла она у окна, наблюдая, как носятся по двору её братья. А то, бывало, уходила на реку и долго сидела на берегу, слушая шелест листьев и глядя на воду. В десять с половиной лет Агни внезапно заболела: жар, испуг, озноб, капельки пота на бледном лбу. С тех пор с кровати она не встала. Когда Один переступил порог дома Ратко, Агни пошёл семнадцатый год. В семье давно перестали надеяться, приняли странную болезнь дочери, старались всячески подбодрить девушку. Братья в дом то зверька чудного из леса принесут, то букет белых пахучих ромашек, то корзинку с душистой земляникой. Вот тут-то и пригодилась молодому волхву его прежняя наука, вспомнил он о травах, кореньях чудодейственных, отварах, что готовил Вещий Лесьяр, вспомнил учителя своего первого, молитвы его и песнопения. С раннего утра до восхода солнца спешил теперь молодой лекарь в поле, в лес, воздавал свои молитвы, одному ему известные, искал чудодейственную траву. Запах той травы он не спутал бы ни с чем. Окончив свои ритуалы и собирательство, возвращался в кузню, Ратко обучал гостя своему мастерству. Сыновья в ту пору ещё не доросли, чтобы в учениках ходить — силы детским рукам не доставало. Девушка со своей лежанки украдкой рассматривала гостя. С тех пор как Один появился в доме, её глаза как-то по-особенному заблестели, Агни начала улыбаться. Ратко с утра до вечера пропадал в кузнице, а Мирослава, наблюдая исподтишка за дочерью, прятала от домашних слабую улыбку, радости своей не выказывала. У женщины появилась хрупкая надежда. Девушка во всём слушалась Одина, выполняла все наставления нового лекаря. Отвары часто бывали горькими и терпкими, но ничем не выдавала она своего недоверия. Случилось то ранней весной, молодой волхв отыскал наконец чудо-траву. Молоденькие клейкие листочки прятались от людского глаза, незаметно выглядывая из-под холодных белых проталин. Парень дрожащими руками очистил место вокруг растения, припал коленом к земле, возблагодарил небеса. Зелье он готовил около трёх дней, тщательно исполняя заветы своего первого учителя. И той травы он не встретил больше в этих местах. А на горке, где однажды её отыскал, соорудил маленький жертвенник, о коем никому не сказывал. Это место стало для него сокровенным уголком, где мог поведать родным богам о боли своей и о печали, где спускалась на него радость несказанная, ни с чем не сравнимая, так не похожая на его сиротские бесстрастные медитации.

Конец ознакомительного фрагмента.