Жизнь = Путь. Только личное

Наталья Баскакова

Эту книгу я написала для осмысления своего жизненного пути, для своих детей, внуков, друзей. И чтобы не забыть самой. Я старалась быть предельно честной и искренней. Надеюсь, мой опыт поможет тем, кто только собирается в дорогу. Я особое внимание уделяла всяким частным реалиям, которые могут оказаться решающими. Особенно, когда ты далеко от родного дома.

Жизнь как путь, путь как жизнь

Совсем недавно вдруг стала завидовать. Тем, кто путешествует. И не то, чтобы я хотела в эти же места, но возможность взять и полететь-поехать-побрести куда-нибудь далеко тревожит и не дает покоя.

Зачем куда-то ехать, лететь, искать? Необходимо просто вырваться из обыденности, ежедневности, повторения одного и того же. Некоторые любят стабильность. Все движения до автоматизма, глаз можно вообще не открывать — ничего нового не увидишь. И, наверное, в этом есть основа основ. Как в камне, который лежит на том же самом месте уже ни одну сотню лет. И на нем можно устраивать, обустраивать мир, который доверен тебе. Люди есть оседлые, а есть летящие. Потому что их дом — весь мир. И мечтают они об обустроенности нашей маленькой огромной земли. Это с какой стороны посмотреть?

Реально же нужны и те, и те. И самым улетающим необходимо место, куда можно вернуться, где их ждут.

Не люблю разглядывать известные достопримечательности. Особенно в толпе. Предпочитаю бродить по пустынным улочкам. Иногда такое попадается, окошко в другую реальность. Да и видно лучше, можно рассмотреть с разных ракурсов.

Любимое время — ночь, когда звенит тишина, улетает куда-то ввысь. Самая большая радость — дорога. Уносится прочь лента. убегает, ускользает, движется и меняется. Красота невозможная, передать словами нельзя. Можно только показать, почувствовать. Ветер бьет в лицо. Неужели опять в полете? Сегодня, завтра, вчера смешиваются в один непрерывный поток времени. Когда это было, с кем, как… Синий след неустанно ложится под ноги. И вдруг понимаешь, что ступаешь по чьим-то следам. То есть не сам идешь, а тебя ведут. Надо бы остановиться, повернуть, выбрать свое, но неведомая сила тянет за собой.

Чего всегда не хватало, так это амбиций. А сейчас вдруг появились, но это постоянное одергивание себя — не хватит сил, денег. А если плюнуть на нехватки и улететь? Что ждет меня там? Охота за чувствами, впечатлениями, ощущениями никогда не заканчивается. А если желания исчезли — все, ты уже умерла.

Жизнь, которой я живу, и жизнь, которой хотелось бы жить? Две огромные разницы. Первая — огромное наслоение мелких бытовых дел, которые высасывают всю энергию, отнимают все силы. Вторая — мечта, где я иду по жизни, не касаясь ее. Как совместить, как прорваться через густую пелену объектностей-субъектностей, обволакивающую, душащую? Бросить все к чертовой бабушке и уйти в рассвет — так хочется. Но страх оказаться на краю слишком велик.

В снах я обычно в движении: иду, еду или летаю. Иду по извилистым узким тропам, еду, чаще всего, на поезде. Стучат колеса на стыках, покачивается вагон, проносятся мимо деревья, вылетают из поворотов изгибы реки, пузатые купола церквушек, полуразвалившиеся строения станционных домиков или уходящие вдаль от шлагбаума извилистые дороги. Это в России.

Проезжала длинный в неделю путь от Новосибирска до Владивостока и обратно ни один раз. Детство умещалось в красивых с филигранью тонкой работы подстаканниках, в которых позвякивали отливающие позолотой ложечки. И мама была такая красивая: блондинка с яркими голубыми глазами и заливающимся грудным смехом привлекала в купе всех проходящих мимо мужчин. И каждый читал своим долгом принести малюсенькой восточного вида девочке конфету. Обычно это были «Красная шапочка» или «А ну-ка отними». Девочка была спокойной, даже слишком спокойной, почти никогда не плакала, и всем развлечениям предпочитала смотреть в пролетавшее за окном. Пока не уставала, тогда просто падала на подушку и засыпала.

Вся моя жизнь прошла в поисках самых разных решений: как выжить в нашем непростом и далеко не всегда прекрасном мире. Постоянный контроль, расчет, подсчет… Иногда мне кажется, что у меня внутри встроен миникомпьютер. Хотя порой и он дает сбои. А сил остается все меньше и меньше. Заманало постоянное выгадывание, вечный калькулятор в мозгах: это можно, это не можно.

Какими мы были? Верили в лучшее. И в то же время жизнь раскалывалась на множество мелких осколков, а наше дело было все собирать и подбирать. Каждая мелочь давалась с боем. Каждый кусок колбасы, литр молока, шмат масла давались с большим трудом. Все надо было, отстоять, выгрызть. Дома все должно было быть как у людей. Только кто их видел, этих людей. Одежду искали по комиссионкам. Что-то было в этом непристойное, с чужого плеча побирались. Хотя помню было платье, сшитое в ателье. Что мне сейчас мешает одеваться круто и стильно? Ничего не хочу. Выбираю все самое дешевое, одноразовое. Честно говоря, просто не нравится — ничего! А что б еще за это деньги платить? Ну вы блин даете…

Хочется увидеть реальный рассвет. Не из-за серой раздолбанной пятиэтажки бомжатника, а из-за моря… или леса… или реки. Надо бы дойти утром до пешеходного моста через Волхов. Или Кубань.

Еще мне хочется очутиться на Сахалине. Пройти по дороге на «Горный воздух», была такая турбаза, да вроде и сейчас есть. Я обожала мчаться по тропинкам. Что мне больше всего нравилось? Тишина и то, что никого нет. Оказывается, я уже тогда любила уединение. И рвать напрямки: есть дорога, нет дороги. Вот где бы мне пригодилась способность взлетать прямо с места!

Жизнь тонет в сиреневом тумане. Мы уходим в рассвет каждый день. Земля ложится под ноги. Дождь барабанит который день, медленно выколачивая остатки жизни. Хочется только спать… спать… спать…. Там во сне все такое яркое и загадочное — бесконечные дороги, поезда, гостиницы, моря, горы, реки и никогда не знаешь, что же там появится за следующим поворотом. А еще во сне есть дом, куда так хочется возвращаться. Уютная, чуток потрепанная терраса и огромный стол, за которым можно поместить команду футболистов… нет лучше бейсболистов, Хотя, что я знаю про бейсбол. Лишь то, что его любят в Америке.

Я всегда мечтала о путешествиях. В детстве, посмотрев «Три толстяка», представляла как буду колесить по Европе в фургончике, летая над сценой как Суок — героиня Лины Бракните. Но в то время от городка Свободный Амурской области, окутанного сиреневым туманом багульника, где тогда зависли мои родители, скитаясь из одной геологической партии в другую, до Европы было как до Луны. Единственные европейцы — польская семья, жившая в соседнем домике. Тогда я не понимала, откуда в дальневосточных степях, поросших багульником, поселились поляки. И только намного позже, уже во взрослой жизни, узнала, что вокруг городска с гордым названием Свободный находилось огромное количество лагерей для… «врагов народа», «изменников Родины». И соседи поляки попали сюда не по своей воле. Их привезли в теплушках, из которых надо было выходя вставать сразу на колени. И на коленях ползти к вокзалу. Встать можно было только, чтобы сразу загрузиться в машину. Так заставляли делать всегда, при любой погоде, в любое время года. Впрочем, я тогда и не знала ни о чем таком. Советский Союз был лучшей страной на свете. Все люди братья, жизнь прекрасна и удивительна. Я так считала, и очень искренне.

Польские соседи учили меня польским песенкам, сооружали из моих косичек что-то ультрамодное, и все время говорили о том, как они поедут в Польшу, с таким мечтательным придыханием. Я не завидовала, а тоже мечтала вместе.

Над моим топчаном висела огромная карта Советского Союза, когда я просыпалась, то видела первым делом наш Дальний Восток, ленточку Амура, «селедочный» Сахалин, нанизанные жемчугом Курилы, россыпь Японских островов. Чтобы посмотреть где Польша, надо было встать на шатающийся топчан, моего роста как раз хватало только прочитать знакомые по соседским разговорам названия — Варшава, Краков, Катовице. Варшаву я увидела, совсем недавно, и впечатления были далеки от тех детских ожиданий. Но это потом. А пока я накручивала круги по сиреневой степи. Багульник, когда цветет, такой нежный. И еще ирисы — я больше нигде не видела их в диком виде и таком количестве. Варшаву же я пройду намного позже.

Таким видел путешествия по Европе мой старший сын лет в 14.